Ю

Песенка одинокого кита
Тает позолота берегов
бесконечность мира в море дышит
Я плыву - навстречу никого
Я кричу - меня никто не слышит
Я один умею раздувать
Эти разноцветные фонтаны
Я люблю их даром раздавать,
Словно с царева плеча кафтаны
Но в глазах от айсбергов рябит
Месяц светит, тускло, серо, одиноко
Голос мой простуженный хрипит
И тоска сильнее осьминога
Вот последний выдую фонтан
И умру, наверное, вон там...

Игорь Маслов

А день и вправду был какой-то особенный. Все было освещено каким-то ясным теплом. Дома приобретали вековую значительность, смертные сновали между, словно ощущая бренность своей жизни. Павлентий выпускал дым и загадочно смотрел через него вдаль, пока не обнаружил на горизонте странную парочку. Друзья попались, словно не от мира сего. Отец, Отче, Батя, Батяня – бывший художник, а ныне священник с небольшим приходом или паствой в удмуртской деревушке Юкаменск, что стоит на речке Ю. Игорек – режиссер театра «ПараФраз» своей жизнью определяющий творческую жизнь коллектива, который в свою очередь привносил в нашу жизнь толику радости и тепла, через пробитое окно в нашей рыжей провинциальности.
Их суета была целенаправленна.
- Ну что, едем?
- Куда?
- Как куда? В Пышкет.
- Это пароль?
- Нет, деревня. Там храм 1914 года с росписями Васнецова.
- Прикалываешься! Как Васнецова занесло к вотякам? Ну, понятно Короленко в ссылку ехал и забыл здесь свой сундук, а потом писал, что город Гэ – «ненастоящий, стеклянный» город.
- Нет, честно! Отец Владимир, давно обещал показать.
- Поехали!
- Садитесь, рванули!
- А на площадь-то зачем?
- Затариться!
Раз так везет, и везут, пришлось смириться, хотя все это сразу стало похоже на абсурд, ну а разве наша жизнь не абсурд? Остается только довести его до абсолюта.
Ветра не было, и начинался полуденный зной. Мы с Павлентием стояли у дверей магазинчика, кстати, тоже дореволюционной купеческой постройки, время уже начало расставлять акценты. Игорек с Владимиром деловито грузили в багажник, немереное количество так называемой тары, после их очередного захода в магазин мы, пока в уме, поделили тару на нас, умножили на жару и из расчета на дневное время и стали пятиться к кустам.
- Поехали! – деловито и основательно вернул нас на место Отец Владимир.
Нам осталось только переглянуться и бесповоротно окунуться в эту авантюру.
- Отче, а закусить?!
- Сейчас, вернемся.
Сделав круг, они опять исчезли в магазине и закусить, отняло гораздо больше времени, то ли выбор был больше, то ли это считалось чем-то лишним. Закусить оказалось такой же толстой, как и короткой колбасой с отчеством «Фомич».
- Да, уж! Не пост, случайно?
- Пост, но мы в дороге, а путнику можно подкрепиться и вином и мясцом.
- Уговорил, наливай!
После третьей, отец завел разговор о строительстве нового храма в его, Юкаменском селе.
После четвертой о проекте нового храма в Юкаменском селе.
- Отец! Тебе за проект разве расплатиться?!
- Нет!
- Так, ты меня за палку «Фомича», что ли купить хочешь!
- Да, за палку! – честно сказал Батяня после пятой.
Я никак не мог соединить в своем сознании чистый светлый храм, с золотыми бликами на куполах, радостным малиновым звоном и эту, уже занюханную колбасу «Фомич». Абсурд усиливался, мы наливались, село приближалось, во мне росло зло, и я уже откровенно стал ерничать в адрес церкви и его служителей. Не выдержал все время молчащий Игорек
- Меня доставай, а Отца не трогай!
Кончилось тем, что сначала мне запретили говорить некоторые слова, потом целые предложения, и в конце–концов предложили совсем замолчать, я, обидевшись на эту религиозную обструкцию, выторговал разрешение произносить только одно слово, вернее даже не слово, а одну букву - «Ю!». Тут мы действительно переехали речушку с таким же однобуквенным названием, и Отец гордо показал на небольшое здание, от которого чудовищно несло селедкой.
- Что это такое?
- Молельный дом!
- А запах?
- Тут был магазин.
Вошли со двора. Поперек двери, чуть ниже колена была вставлена труба.
- Зачем!
- От посторонних!
- Помогает?
- Да, падают! Сразу слышно, что пришел чужой.
Внутри длинный деревянный стол, скамьи и плотник, вырезающий надпись на мореном кресте «УПОКОЕНЫЙ РАБ БОЖИЙ…»
- Ошибка!
- Ё! Только Отцу Владимиру не говори, пожалуйста! – как-то очень запуганно и жалобно попросил плотник.
- Раз угадал, что я Толька, не скажу! Тебя случайно не Петром зовут!
- Да.
Их трехпрограммного радиоприемника негромко звучала бутусовская:
«…ходить по воде, ходить по воде со мной…»
- Чудеса, да и только!
- Что?
- Да это я так, про себя.
На стенах висели разные предметы, которые не увидишь в обычном хозяйстве и меня привлек, один, очень странный в привычном обиходе предмет для церковного служителя. Метровая дубинка с отполированной до черноты рукояткой, на зеленом крепком шнурке.
- Батяня! А это тебе зачем?
- Все мы воины! – с раздражением отобрав оружие, сказал Батяня, а я успел перехватить испуганный, полный синяков взгляд плотника.
- Петр, собери на стол! Картошки отвари! Я церковь покажу – поставленным голосом, не терпящего возражений перерубил наши взгляды Отец.
Мы с Павлентием, как обыкновенные экскурсанты бродили по мрачному помещению церкви-магазина, уже «Не рыба – не мясо», а Отец Владимир с негромкими пояснениями водил Игорька, вдоль алтаря и за него.
- Пойдемте трапезничать!
- Да, неплохо подкрепиться!

Как только мы устроились за столом, разлили и подняли, раздался странный шум. Настолько странный, что Батяня вскочил и бросился к дверям. Я подумал про трубу поперек двери, но шум повторился где-то под крышей. Мы все стояли в недоуменных позах около дверного проема, а над нами что-то ухало и скрипело.
- Отец, что это?
- Не знаю!
Ветер пошевелил наши волосы, словно кто-то невидимый прошел мимо.
- Может быть - это ОН! САМ!!!
Через моё плечо Отец дотронулся взглядом полированной глади дубинки.
- Не богохульствуй! Отныне позволяю тебе говорить тебе только одну букву - «Ю»!
Игорь опять укоризненно посмотрел на меня. Явно происходило что-то серьезное, а я дурачился как ребенок.
- Накатим!
- За тебя Отец!
- Спасибо, что вытащил из города!
- Ю!

Деревня Пышкет была километрах в 15 от Юкаменска, через какие-то непонятно откуда взявшиеся горы, на красивом покатом холме, прямо в центре, словно шпиль кайзеровской каски, возвышалась каменная полуразрушенная церковь, а зеленую лысину его, чуть повыше уха украшал корявый, вековой дуб, возглавляя клин ельника. Отец пояснял:
- Посажен купцом, в начале века.
- ЮЮ!
В голубенькой деревянной сарайке-избе был молельный дом, где мы опять с Пашей были простыми экскурсантами, а Игоря заботливо водили кругами вокруг алтаря и за.
- Толя, а почему нас за алтарь не водят? – почему-то шепотом, промолвил Паша.
- Там общаются с Богом. Туда можно только мужчинам.
- ???
- Ю!
В церквушке мы взяли свечи, в багажнике тару и двинулись к цели приезда. Церковь действительно впечатляла. Большой объем, фасонный кирпич, кованые решетки, от фресок правда остались еле уловимые фрагменты, тут, оказывается, была и МТС, и склад и даже какое-то производство, а местный председатель пытался разобрать ее на кирпичи, чтобы построить клуб и себе дом. Её опутали тросами, подцепили всеми имеющимися тракторами, а верующие бабки чуть ли не с палками отгоняли его крича: - «Антихрист! Опомнись! Побойся Бога! Не накликай беду! Будет тебе, проклятие, Божие!». Церковь устояла, только немного покосилась, тросы порвались, кого-то даже покалечило, а затейник вскоре заболел и умер.
Своды были кирпичные, и местами кладка разрушилась, пропуская лучи света в дрожащих пылинках. Сколько бы ни гадила свободно гуляющая здесь скотина и человек, ощущение космической торжественности оставалось. На крышу мы поднялись почти без труда. Кровельное железо давно растащили, и свод превратился в газон с растущими местами корявыми березками, а из него возносилась вверх колокольня. Панорама поражала. Несколько дворов, река вокруг холма, отороченная ивовыми зарослями, зеленеющие поля под голубым небом с облачками в барашках и убегающая дорога в лес.
Кладка своими выбоинами напоминала Брестскую крепость, после месячных боев и в ниши удобно поместились зажженные свечи, стакан и бутылка. На соседних кирпичах, кто-то старательно написал «Тут был Ешмеметьев с кисками!»
- Да, уж!
- Здорово!
- Благостно!
- ЮЮЮ!

Все следующие события, после купола неба на куполе храма, просто блёкли, казались мелкими, никчемными и незначительными.

Игорек когда-то жил в однокомнатной квартирке, на первом этаже девятиэтажного дома, крышу, которого обозначали буквы «СЛАВА КПСС!», потому что более длинные лозунги на такие дома не вмещались. На таком же доме, где жил мой друг Толям, были слова «МИРУ - МИР!». Я уже разработал план, с использованием ещё одного лозунга «КОММУНИЗМ - НАША ЦЕЛЬ!» на доме, под крышей которого был спортзал и сауны с бассейном, чтобы сделать буквенные перестановки. Лозунг про коммунизм, однажды поставил меня в тупик. По нашему ежедневному пути в садик, четырехлетний сын, который уже читал не по слогам, в отличие от меня воспринимал окружающий мир яснее, задал мне простой вопрос:
-Папа, а что такое коммунизм!
Видимо словосочетание про цель ему было предельно понятно, и я осознал, что если есть общественные понятия, которые невозможно донести до понимания ребенка – это мертвые понятия. А ведь я, когда-то сдавал госэкзамен по научному коммунизму!
Так вот, если с дома Игорька и от изма позаимствовать две буквы «К», на Толямовском доме получим жизнеутверждающий лозунг «КИРУ - КИР!», а путем более многочисленных перестановок, дом Игорька увенчается странной надписью «СЛАВА - МАЛА!», ну а на доме по пути в садик, получим «ПЕССЕМИЗМУ – ША!». Ради правописания привлекать еще один дом, расположенный к тому же очень далеко, со слоганом «СССР – ОПЛОТ МИРА!», было просто лениво. Тут уже вступает в дело математика, если делать её прикладной, всем понятна формула «Чем больше в уравнении переменных составляющих, тем сложнее добиться результата, при дефиците ночного времени, да еще с учетом трех физических лиц с индивидуальными душевными порывами, ну и конечно в определенном психофизическом состоянии», поскольку одному переместить все буквы, да ещё вкрутить лампочки, для внешнего обозначения эффекта, - просто невозможно. Проще говоря, ночью – собрать всех уверенно трезвыми, без риска кому-то свалиться на отмостку, да еще попасть, всем троим, на все, три крыши – оказалось нереально. Так и жил Игорек в доме с надписью «СЛАВА - КПСС», а Толям с «МИРом – МИР», а я уже без сына, попадал под крышу в сауну, со словами «… - НАША ЦЕЛЬ!».

Каждое лето Игорек терялся. Закончен театральный сезон, и благостное спокойствие маленького городка, видимо его удручало. На улицах ни людей, ни машин, всё паслось около огурцов и помидоров, а отсутствие действия и зрителя, видимо, создавало ощущение потерянности. Маринка, поздно вечером, по телефону просила разыскать Игоря и доставить его в лоно семьи в любом состоянии, а потом уезжала, на месяц, два в Сибирь к родителям, а я как на работу приходил утром, чтобы выгнать собаку на улицу, убрать её и горы и кошачьи горки, поговорить с попугаем, а потом, засучив рукава выдраить пол, проветрить низ дома увенчанный «СЛАВОЙ …», днем навестить, а после - таскаться от одной бочки к другой, в надежде, что если это делить на двоих, - ему будет меньше. Арифметика не срабатывала. Под бледным светом луны, я вытаскивал его из очередной участливой тачки, чувствуя себя санитаром, спасшим раненого бойца с самого, что ни на есть, поля боя. Так один потерянный увлекал за собой другого, третьего.… В одном из многочисленных пив баров в сфере нашего посещения, мне посчастливилось увидеть одну очень символическую картину, достойную кисти Брейгеля, даже не младшего, а, наверное, просто русского.
Я их увидел сразу.
Они шли, как на картине, друг за дружкой, держась за плечо друга, чтобы не растеряться по дороге. Причем, каждый следующий, был всё ниже и потеряннее, поскольку меньше проявлял интереса к направлению и цели пути. Как в иллюстрациях теории Дарвина, только в обратном порядке, ниже руки, согнутые колени и бессмысленнее взгляд. С одёжкой было, то же самое, чем дальше, тем грязнее и мятее, словно они прошагали весь путь цивилизации за один день, а выпили ещё больше. И если первый, вытянув голову вперед, ощупывал путь неверною рукой, куда-то ещё стремился и чего-то хотел, последний неосознанно брёл мимо мамонтов и пещер. А брели они по направлению стойки с хмелем, в таком замедленном ритме, словно обладали лунной гравитацией, хотя все остальные пользовались земной. Один из землян, разогнавшись, наткнулся на хвост этой процессии и стал их спутником, а линейная диаграмма Дарвина замкнулась в кольцо. Пиджак – галстук, шерсть – дубина, плешь – набедренная повязка, холстина – крест, рваные джинсы – часы. И это кольцо вращается вокруг крана с пивом, как на невидимой верёвочке, почти не видя ничего вокруг.
А мне утром снова в бой, снова кучи, попугай, пол, (так и хотелось написать роман «Пол зовет» или «Вечный Пол», а может быть «Зов Пола»), а к вечеру непрямой, извилистый путь от бочки до бочки к нашему обосранному бакену дома. В то жаркое лето, кто-то здорово придумал, привезти в город состав сухого вина и, разливая его в квасные бочки, продавать их на наших путях-дорогах за смешные деньги.