Ведьма

Васе десять лет. Он был в деревне и теперь после выходных возвращается домой. Идёт к автобусу лесной дорогой. Тропинка узкая и неровная, протоптанная по недавно выпавшему снегу. Ноги постоянно соскальзывают в рыхлый снег и пробуксовывают. Вася идёт долго: распарился, замаялся и решил остановиться. И вместе с ним остановился звонкий скрип, неумолчно сопровождавший его. Светлая тишина зимнего леса, заваленного снегом, сияет вокруг. Чёрные силуэты елей и розовые мачты сосен с высоко вздымающейся в небе хвоёй, оттенённые голубовато-розовыми шапками пушистого, матово светящегося изнутри снега, молчаливым строем стоят по обе стороны дороги.

Огромная берёза растёт рядом с тропой. Берёза старая, ствол её снизу покрыт серой грубой ноздреватой корой. Вася снял варежку, приложил ладонь к коре. Дерево тёплое. Дедушка говорил, что у всего живого есть душа и кровь: у зверей, у деревьев, у травы. Весной они с дедом слушали, прислонив ухо к стволу, как бежит сок к зелёным листьям берёз. Тогда он определённо уловил этот звук – лёгкий переливчатый звон, похожий на шелест пахучих, проклёвывающихся из почек листочков. Интересно, бежит ли кровь у берёзы зимой? Мальчик поднимает одно ухо ушанки и прикладывает голову к стволу. Шершавая кора колет ухо, но всё тихо. – Замёрзла до весны; а может, просто не слышно – кора шибко толстая. Вася плотнее натягивает шапку и запрокидывает голову вверх. Ветви гигантского дерева уходят в небеса и оканчиваются тонкими нежными веточками, чернеющими в светлом небе. Вася смотрит на них и никак не может сосчитать, какой высоты дерево: с пяти- или шестиэтажный дом? Он стоит и впитывает в себя заворожённое холодной красотой пространство. Чёрные силуэты деревьев. Свет, падающий с небес; свет, исходящий из снежного простора, и эти, убегающие в небо тонкие чёрные прозрачные голые ветви, с едва заметными бугорками почек, кажется, зовут за собой устремиться туда, вверх. Здесь так хорошо, светло и просторно. Он впадает в какую-то оторопь, идти никуда не хочется. Наконец, чувствует, как тонкие зябкие струйки холода бегут по спине снизу вверх, к шее, и щекочут между лопатками. Вася потуже затягивает шарф и торопливо, почти бегом, идёт вперёд.

Лес начинает светлеть, и всё отчётливее доносится с дороги шум машин. Вася выходит на шоссе. На остановке никого. До прихода автобуса надо ждать минут двадцать. На открытом месте мороз ещё злее. Пошёл снег. Стало смеркаться. Лес на другой стороне дороги подёрнулся белой пеленой. Чтобы согреться, Вася принимается ходить взад вперёд и затягивает: «Ты, мороз-мороз, не морозь меня, не морозь меня да моего коня». Дальше слова песни упрямо кончаются.

Вася для подъёма настроения поёт куплет раза три и замолкает. Песня не помогает. – Мороз не убывает. Стали коченеть пальцы. Мальчик дышит на ладони сквозь жиденькие варежки и засовывает руки в карманы. Начало сосать под ложечкой.

В голову лезут неприятные мысли. Сейчас предстоит самая трудная часть путешествия – проехать зайцем. Вообще-то, у Васи есть десятка, но это только половина необходимой суммы. Если б было много народа, можно бы было как-нибудь схитрить. Но как назло никого нет. Ещё можно «по-честному» попросить кондукторшу провезти так, но это на какую нападёшь. А вдруг ведьма? Он вспоминает, как в позапрошлый раз на него накинулась кондукторша и обязательно высадила бы его на дороге, если бы какой-то дядя не заплатил за него. Вновь страх и обида горячей струёй приливают к сердцу. «Ну, ладно, если опять эта ведьма попадётся, так хоть полпути погреюсь. А от Лобаново всего четыре километра – добегу».

Из снежной завесы сначала расплывчато, а потом всё более отчётливо прорисовывается и медленно приближается к остановке широкий силуэт автобуса. Машина останавливается, и мальчик ныряет внутрь. Салон почти пуст. В нём находится не более десяти пассажиров. Кондуктор сидит рядом с шофёром и оживлённо разговаривает. Она оборачивается на вошедшего мальчика и продолжает беседу. Вася пристраивается на заднее сидение, которое кажется ему наиболее безопасным, и делает вид, что с увлечением смотрит сквозь забелённое инеем стекло, сам искоса следя за кондукторшей.

Кондуктор – полная маленькая женщина в очках с большими круглыми стёклами в толстой пластмассовой оправе. Она одета во что попало, лишь бы потеплее: в толстые зимние брюки, свитер грубой домашней вязки с высоким заворачивающимся вокруг шеи воротом. Из-под берета торчат в разные стороны длинные пряди прямых русых волос. Вид у кондукторши диковатый. Вася представляет, что в руках у неё помело, а сама она сидит не на стуле рядом с шофёром, а в ступе – получается очень похоже на правду. Ей-Богу, ведьма!
Мальчик прикладывает палец к стеклу, делает маленькую проталинку в инее, сквозь которую угадываются знакомые места вдоль дороги. «Ага, Петрово проехали, теперь поворот к садоводству». Автобус еле-еле едет. Васю от зябкого автобусного тепла и мерной качки начинает морить сон.

Вот ещё остановка. Входят новые пассажиры. Кондуктор перекидывает через плечо кожаную сумку и идёт в салон. Она останавливается поочерёдно у вновь вошедших, обстоятельно выясняет, кто куда едет, берёт плату, постепенно продвигаясь в конец.
«Надо её загипнотизировать», – думает Вася и говорит тихонько:
– Эй, ты, ведьма, меня тут нет. Меня тут нет.
Внимание, внимание, выхожу на связь: я, Вася Кузин, который сидит здесь и едет в Посёлок. Ведьма, приём: здесь никого нет.
Сюда не ходи.
Я уже заплатил. И здесь меня нет.

Кондуктор неумолимо от пассажира к пассажиру приближается к мальчику. От волнения сна у Васи как не бывало. Только нервный озноб покалывает и сводит скулы. Кондукторша, поговорив с последним пассажиром, поворачивает назад к шофёру. Сердце у Васи подпрыгивает от радости.
«Слава Богу, пронесло!»

Но она оборачивается: – А тебя то, мальчик, я забыла, – и идёт к нему.
«Что ж это я перестал её гипнотизировать?» – проносится в голове у Васи.

Татьяна Ивановна работает кондуктором третий день. Её устроила по знакомству подруга: «Голова болеть не будет, и деньги заработаешь». По специальности Татьяна Ивановна медсестра, всю жизнь проработала в процедурном кабинете в больнице. Прежнюю свою работу она любила, но уж очень устала от непрестанной нищеты и решила на старости лет податься на авантюру – «зашибить» деньгу. Зарплату и вправду ей дали сразу раза в два больше прежней да обещали процент от выручки. «Одно только плохо, какое-то уж очень пустопорожнее занятие собирать у людей деньги», – тоскливо думала Татьяна Ивановна о своей новой работе.

Кондуктор подходит к мальчику. Вася торопливо лезет за пазуху, вытаскивает мятую десятку. Татьяна Ивановна смотрит на худенького мальчика, одетого кое-как, совсем не по лютой погоде. Из-под поношенной осенней курточки высовывается шарф рыхлой вязки, варежки штопаные. Кроличья ушанка с залысинами меха. Всё на нём потрёпанное и, кажется, с чужого плеча. «Секонд-хэнд», – опытным глазом определяет Татьяна Ивановна. В этом вопросе она знаток, лет десять они с дочкой одевались в этой фирме.
– Ты куда едешь?
– До Поселка, – чуть слышно отвечает Вася.
– А вошёл где? В Иваново?
– Да.
– Что ты там делал один в лесу?
– Я от дедушки. У него дом в деревне в трёх километрах.

Васю не то от холода, не то от страха стал сильнее пробивать озноб. Он из всех сил напрягает скулы, чтобы не слышно было стука зубов. На щеках от напряжения появляются красные и белые пятна.

– Так ты что же, один шёл? Смотри, весь обморозился. Разве можно так!
Она поворачивается, идёт к кабине шофёра и возвращается, держа в руках термос. Наливает в пластмассовый стаканчик тёплый чай и вытаскивает из полиэтиленового пакета бутерброд.

– На, согрейся хоть немножко.
Вася жадно набрасывается на еду, с изумлением глядя на кондукторшу.
– Что ж за тобой не глядят? Как же дед не проводил?
– Он старый, он далеко из дому не ходит.
Меня Жучка по деревне провожала. Потом я её назад погнал. Она у нас умная, всё, что скажешь, понимает.
– Жучка не годится. Взрослые должны смотреть. Если не дед с бабкой, то родители, – сердито говорит кондукторша.
– У меня отец только. Он сейчас на дежурстве. Я сам всегда в деревню езжу. Со мной ничего не может случиться. Вы не бойтесь. Никогда ничего не случится.
– А зовут тебя как?
– Вася.

Он немного согрелся и повеселел. Чудна;я кондукторша: спрашивает строго, а глаза добрые. Деньги взять забыла. Вроде, и не страшно совсем. Наверное, не высадит.

– Что ж тебя в деревню в такой мороз понесло?
– Деду помогал. Мы с ним скворечник строили. Весна скоро будет. Старый на берёзе погнил. В прошлом году скворец прилетел, посидел на ветке рядом, посвистел, покрутил головой и улетел от нас. А без скворцов, дедушка говорит, в хозяйстве нельзя. Красивый построили скворечник, вот такой большой, – показывает Вася руками. – Весной я его на берёзу повешу. У дедушки дел невпроворот, ему всегда помощь нужна.
– Так и жил бы у него, чем по морозу болтаться, – ворчит кондукторша.
– Завтра в школу, – вздыхает Вася.
– Школа – дело нужное. Тяжело в ученье – легко в бою. – Она спохватывается: – Ты смотри, к Посёлку подъезжаем.

Вася вскакивает, бежит к выходу.
– Спасибо, тётенька! – У двери оборачивается: – Тётенька, а на той неделе вы когда поедете? – Я хочу на вашем автобусе.
– Не знаю, Ва;сюшка. В какую смену поставят.
Но мы с тобой ещё обязательно встретимся, сынок. Ты домой быстрее беги, не замёрзни. – Она шутливо машет ему вслед.

Вася выходит из автобуса. На улице уже совсем темно. Месяц разливает над посёлком холодный неподвижный свет. Тёплый автобус уезжает и увозит с собой тётеньку кондуктора. Вася спешит к дому. В его груди весёлым щенком прыгает радость.
«Кондукторша, и совсем не ведьма! Наверное, я её заколдовал, – думает Вася. – Теперь всегда так буду делать».

Он вспоминает широкое лицо с толстыми очками и развевающимися во все стороны прядями волос. Видит её морщинки, разбегающиеся, как лучики света, вокруг глаз.
«Добрая какая тётенька. И красивая. Вот бы такую маму».

Татьяна Ивановна окидывает хозяйским взглядом свой передвигающийся на колёсах временный дом, который неожиданно опустел с уходом мальчика.
«Вроде, и не такая уж плохая работа, – думает Татьяна Ивановна, – только навряд ли я здесь шибко много заработаю».