Бусинка

Бусинка с убора королевы

Капелькой упала на ладонь…

 

Одесса. 1990

 

Было это вечером, в жаркий июльский денек. На кухне громко тикали ходики, а в комнате внучка и дедушка спорили на вечную тему поколений.

- Ну, что означает твой странный вид? - возмущался дедуля, никак не желающий понять, что розовый ирокез и куртка, расшитая ржавыми гайками выражает внутренний протест, тягу к настоящей свободе и любви.

- Да что вы знаете о истинной любви! - снисходительно хмыкнула девушка - панк, держа на коленях резную шкатулку, отданную доброй бабулей внучке на разграбление.

- Рассказать тебе о настоящей любви, внучка? Да куда уж мне старому о ней знать... - Дедуля озорливо  улыбнулся в усы, когда из кухни послышался гневный звон посуды - у бабули слух хороший.

- Ну что ж, слушай, внучка. Может, и в жизни пригодится. Было это в ....м году, когда...

- Ох уж это перечисление! Вот, сейчас начнется это бесконечное "а вот в наше время и колбаса была вкуснее, и солнце ярче, и милиционеры на перекрестках здоровались" - внучка привычно пропустила мимо ушей эту занудную стариковскую болтовню, перебирая старинную на ее взгляд бижутерию в резной шкатулке на смешных маленьких ножках.

Бусинка. Довольно крупная. И как она сюда попала? Среди аметистов и агатов смотрится странно и дешево. Для ожерелья крупновата, а...

- С этой бусиной осторожнее, - дедушка внимательно следит за перламутровым шариком в девичьей руке.

- Она дороже всего, что есть в этой шкатулке.

- Он набивает трубку, не сводя с внучки серьезного взгляда. Улыбка, добрая и уютная, никуда не исчезла, а словно затаилась, как осторожный зверек в пышных кустиках усов.

Ох уж эти стариковские прибамбасы! - Аккуратно, как алмаз из короны королевы Виктории, девушка положила бусину на место. Уверившись, что с "сокровищем" все в порядке, дедуля продолжает рассказ.

- А началась эта история летом, в швейной мастерской моего отца. Мне было 9, когда я впервые встретил Бусинку...

 

 

Одесса.1930 год.

 

Жара. Хлопают на ветру вывешенные на просушку простыни, ругаются соседки тетя Майя и тетя Соня, вдалеке, на територии бывшего завода, очень символично брешут дворняги.

-Нет, Лева, не так, - в полутьме мастерской сутулый, худой мужчина с пушистыми седоватыми волосами и сантиметром на плече объясняет мне премудрости швейного дела. А я не слушаю - мне так хочется вырваться из душного полумрака мастерской и вприпрыжку помчаться по улице, распугивая голубей, послушать "взрослые" разговоры под мелодичный стук домино, погонять с мальчишками самодельный мяч, и...

- Лева!

- Да папа... - Обреченно перевожу взгляд на сантиметр – смотреть в рассерженные глаза отца ой как не хочется!

Звон колокольчика. Кажется, есть шанс избежать гневной тирады. "Случайно" роняю иголку на пол, самоотверженно ищу, шаря руками по прохладным доскам и пытаясь высмотреть, кто же пришел. Шарканье маленьких сандаликов, и уверенный детский голосочек, отвечающий на чуть слышимый вопрос отца.

- А у вас есть бусики? - сколько деловитости в этом голосе!

- Да зачем тебе бусы? Ты и сама как бусинка! - смеется отец, очарованный самоуверенностью юной клиентки. Я нерешительно выглядываю из-за рулона батиста. Маленькая девочка лет шести, светленькая, круглолицая, похожая на куклу своем кружевном платье.

Да-а, это была Бусинка... Правда, она временами пыталась возражать: "Я не Бусинка, я - Поля!", - презабавнейше складывая пухленькие ручки на груди и топая ногой в сандалике, но все эти попытки ни разу не осуществлялись - прозвище прилипло окончательно. И даже мама порой, забываясь, называла дочку Бусинкой.

Ах да, я забегаю вперед. За девочкой практически тут же вошла дама в хорошо сшитом (а я уже тогда умел это различать) и богато украшенном платье. Мягко отчитав дочку за побег (было видно, что обе стороны воспринимают нотацию как формальность), она заинтересовалась отрезами шелка. Я, наспех отряхнувшись от пыли и ниточек, был представлен дамам и отправлен выгуливать Полину.

Бусинка сразу же показала характер.

- Я - принцесса, - с уморительной серьезностью сообщила мне она, задирая носик кнопочкой. - А ты - мой рыцарь!

- Прямо-таки и твой? - рассмеялся я, глядя на неё с высоты своих девяти лет.

- Мой!

А потом пришла мама и забрала Полю домой. Папа преподнес напоследок ей бусину - большую, покрытую перламутром, которую девочка приняла с истинно королевской невозмутимостью. Впрочем, сверкавшие ярче всех сокровищ глаза выдавали её с головой...

 

 

Бусинка ворвалась в мою жизнь вихрем, ураганом и тут же заняла в ней главное место. Только Бусинка умела тихо, как кошка, выскальзывать из дома ранним утром, чтобы постучать в окно нашей мастерской, и позвать меня поиграть в короля Артура. "Аррьтура!" - говорила Бусинка, а я смеялся над этим забавным рычанием, а потом убегал от горящей местью  девчонки.

Да-а, Бусинка стала для меня всем... Отец не противился этой дружбе - не хотел ссориться с постоянной клиенткой – мамой Бусинки, а родители девочки не имели привычки что-то ей запрещать.

Так прошло много лет... Бусинка таскала мне из дома еду и мороженое. Поначалу я ей помогал, а потом и сам стал шить ей платья. Сын портного и девочка из богатой семьи

академика. Такие разные, и все же...

Мы могли болтать ни о чем до рассвета, придумывать и тут же забывать "страшные" тайны для двоих. Я знал про запрещенные книги на английском, что прятал её отец, она - про портрет Николая под доской пола в нашей мастерской.

Наш с Бусинкой мирок, только наш, свободный и от НЭПа и от разгара страшных репрессий, в 37-ом, когда эта маленькая, упрямая девчонка тринадцати лет, плакала у меня на плече, упорно отказываясь называть причину и сказав лишь только одно слово "папа...", так грустно и обреченно прозвучавшее в её устах.

Я старался быть рыцарем, без страха и упрека, но это было ой как сложно...

Первый звоночек беды прозвучал через год, когда мастерская уже давным-давно была закрыта(к счастью её не обыскивали), мы с отцом работали на заводе, куда теперь бегала Бусинка - проведать меня.

- А Петька-то! - раскрасневшиеся щечки, озорной взгляд – как гром среди ясного неба.

Бусинка всегда была моей, частью моей жизни, души, а тут "Петька"! Дальше я уже не слушал – в сердце словно воткнули скальпель, где с садистским наслаждением проворачивали раз за разом. Я впервые ни за что накричал на Бусинку, и она убежала в слезах. К ревности, выжигающей душу, прибавились еще и укоры совести, ядовитые, как жало скорпиона.

- А с чего ты взял, что она принадлежит тебе? - спрашивал я смуглого, грязного подростка с большим горбатым носом (как мне тогда казалось - просто огромным) в рабочей серой робе, отражавшегося передо мной на гладкой поверхности котла.

Я привык к этой мысли как к тому, что каждое утро восходит солнце, как к чему-то естественному и надежному. А тут такой удар...

Нет, я бы никогда не посмел претендовать на Бусинку, как на подрастающую девушку, свою девушку, куда уж мне – простому рыцарю. Но мысль о том, что она может быть с кем-то другим, делала мою жизнь невыносимой.

Мы помирились. Но что-то испортилось, сломалось в нашей дружбе. Не было уже этого маленького хрупкого мирка, населенного драконами, прекрасными принцессами Бусинками и отважными рыцарями Львами. А потом наступила война...

- Дедуль, я тебе нового  чаю налью! - Юная девушка - панк, звеня цепочками на юбке, как небольшой цыганский оркестр, побежала на кухню - так невыносимо было видеть, как подрагивают желваки на дедулиных скулах от болезненности воспоминаний. Бабушка молча, не поворачиваясь, подвинула к внучке чашку с чаем. Буйная представительница молодежи поспешила убраться с кухни, чувствуя, что к бабуле с расспросами пока лучше не приставать.

- Ну и чего так долго? Ты прям как наш сантехник Семен, что ушел за новой деталью, а вернулся через неделю и подшофе, - улыбнулся дедуля, глядя на погрустневшую мордочку  внучки. Девушка тут же заулыбалась в ответ.

- Но я же не подшофе!

- Зато с чаем, тоже как-никак напиток, - хмыкнул дедуля.

Девушка-панк села перед ним на низкую табуретку, поедая дедушку полным любопытства взглядом. Розовый ирокез и выкрашенные зеленкой лосины придавали ей потрясающее сходство с попугайчиком.

- И что же было дальше? - девушка не выдержала театральной паузы, когда дедушка, насмешливо улыбаясь, пил горячий чай. Ему тоже пришла в голову параллель  с попугайчиками.

- Ох, и нетерпеливая! - проворчал дедуля добродушно и продолжил рассказ. - После войны, да ты это знаешь, я долго работал на стройке, потом поступил учиться на архитектора, а после... снова встретил Бусинку...

 

 

Только это уже была не Бусинка. Полина Александровна, учительница младших классов, со строгим, красивым (а она не умела быть некрасивой) лицом, твердой походкой и голосом, в котором уже не было тех звонких колокольчиков, "А у вас продаются бусики?"

Только вот взгляд выдавал её, взгляд, врезавшийся мне в память и оставшийся там навсегда - с того кошмарного 37-года, когда одно неосторожное слово могло сломать жизни десятков людей. Взгляд потерявшегося щенка.

Когда мы встретились, случайно, на серой, пыльной мостовой, в не менее жаркое лето 46-го, когда над головой уже не взрывались снаряды, а умытая летними дождями Одесса была пропитана надеждой, такой сладкой и светлой, трепещущей в сердце маленькой птичкой.

- Здравствуй, Лев.

- Ну, здравствуй, Бусинка.

На мгновение (или это только показалось мне?) в глазах девушки мелькнуло то озорное, чисто бусинкино выражение. Казалось, что вот сейчас она по-детски топнет ножкой и начнет спорить и утверждать, что её зовут Полиной Александровной. Но она промолчала…

Мы шли по городу и перекидывались сухими, ничего не значащими фразами, как люди, которых не связывает ничего, кроме непонятно как оказавшегося в записной книжке номера телефона.

Под конец разговора она, отвернувшись и глядя на один почти на целый город работающий фонарь, сказала тихо:

- А знаешь, Лева, я ведь замуж выхожу... - и резко посмотрела на меня, с каким-то непонятным вызовом в потемневших глазах.

- За кого? - я изо всех сил старался казаться равнодушным, и, надо сказать, мне это удалось.

Когда нам очень больно, мы становимся безразличными, а вы плачете... "Настоящие рыцари не плачут. Если тебе будет плохо - скажи мне, и я буду плакать за двоих..." -  тихий голосок той самой Бусинки из прошлого, который так услужливо подкинула память.

И вот мне плохо сейчас, Бусинка, очень плохо, но ты не плачешь. Ведь принцессы

не выбирают рыцарей, они выходят замуж за королей и становятся королевами.

- Он председатель, - она снова отвернулась, обнимая себя за плечи. - Поможешь с платьем?

- Конечно, я же портной...

 

 

И вот он этот день. Ты, необычно радостная и счастливая, напеваешь песни, крутясь в самом обычном сереньком платье перед зеркалом – мутным и чуть надтреснутым посередине. В коммунальной комнатушке  тесно, душно почти так же темно, как тогда в мастерской. Я перебираю бусины и старенькие, чуть пожелтевшие кружева, еще с тех, довоенных лет, собираясь украсить ими твое платье. Это последний наряд, сделанный для тебя моими руками. Прощальный. И мне кажется, ты это понимаешь. Каждый стежок – словно по сердцу. Я физически ощущаю в сердце эту иглу, острую и стальную.

- Ой...

- Порезался?

- Да.

Что же ты со мной делаешь, Бусинка...

-Здесь не хватает бусины, - поднимаю глаза. Дурацкая мечта – чтоб все оказалось сном: и это, и война.

- Вот, держи, - протягивает мне сверток.

Бусина. Та самая. Бережно завернутая в шелковый платок. Перекатываю перламутровый шарик на ладони, любуясь переливами цветов - розовый, как те твои сандалики с вечно отстегивающейся пряжкой; сиреневый, как переплет собрания сказок про короля Артура, что мы читали вслух, сидя на скамейке в летнем саду, соприкасаясь плечами; серый, как то утро, когда я уходил на войну, думая, что никогда не увижу тебя. Вся моя жизнь в одной маленькой дешевой бусинке.

 

 

И я пришью её к твоему свадебному платью.

 

 

- А что было потом? – девушка-панк, казалось, и дышала через раз. - Бусинка вышла замуж за того председателя?

- И дался вам этот председатель? - из кухни с подносом зашла бабушка, довольная и улыбающаяся, как ясно солнышко, за раз помолодев лет на тридцать. - Вот пусть бабуля и расскажет, - подмигнул внучке дед, заново разворачивая газету.

- Старый жулик! - укоризненно покачала головой бабушка, с потрясающей теплотой в голосе. - Прежде чем за газетой прятаться, ты ее сначала переверни, а то читаешь «вверх тормашками».

- Бабуль! - напомнила внучка, с улыбкой слушая уже привычные и горячо любимые споры.

- Ну хорошо, - вздохнула бабушка.

 

 

Это просто - два стежка, и готово.

- Теперь ты не принцесса, - сказал я, глядя на неё в этом платье. - Теперь ты - королева.

Лицо её меняется. Счастье (а было ли оно?) исчезает. Молчим. Тихий, частый капель стук по стеклу.

- Дождь идет, - механически произнес я.

- Идет, - одними губами шепнула Бусинка, глядя на меня, будто увидела впервые.

- Ну, я пошла?

- Уходи, - я отворачиваюсь, чтобы не видеть этих темных, словно невидящих, глаз.

"Что мы делаем? Что мы говорим?!" - крик души, не высказанный ни словом. Слушаю, как скрип старых досок выдает ее шаги. Дверь, стон несмазанных петель, чувствую её взгляд, слышу прерывистое дыхание. Резко захлопнутая дверь, частые-частые шажки по лестнице вниз. Бусинка ушла.

Её больше нет. Рычу, как раненый зверь, задыхаясь от нахлынувших эмоций, воспоминаний, чувств. Рыцари не плачут, но им порой бывает так больно... Падаю на лежанку и упираюсь лбом в холодную стену.

- А у вас есть бусики? - тихий, плачущий голос позади меня. Как же я мог забыть о её умении ходить бесшумно как кошка?! Резко вскакиваю.

-Бусинка, ну что ты? - прижимаю её к себе, маленького, испуганного зверька, такого теплого и родного…

- Бу...си...ки..., - она плачет, горько, взахлеб. - Она... оторвалась... - протягивает мне перламутровый шарик, жаркий от её маленькой ладони. Бусинка…

- Люблю тебя, Бусинка, - шепнул я слова, что так много лет терзали мне душу.

- А я…. ненавижу! - прокричала, проплакала она, вцепившись в отворот моей рубашки. Она говорила быстро, сбивчиво, срываясь на рыдания – про то, как сбегала из дома, только бы увидеть меня, как тысячу раз себя прокляла после глупой попытки вызвать у меня ревность, там, на заводе, как писала мне письма на фронт, но так ни одно и не отправила, ведь была уверена...

- Бусинка... - я прервал этот животворящий поток слез и признаний, что мгновенно исцелил мое сердце, поцелуем.

 

 

- А в руке дедуля держал эту самую бусину, которую ты так небрежно назвала дешевой.

Ох, и слух у бабушки! Все услышала!

- Что ж ты плачешь, глупая, на держи, вытри слезы, - бабуля протянула внучке платок. Панковский боевой раскрас тут же украсил белую ткань цветными разводами.

- Ну вот, расстроил внучку, дед. Как она теперь на... - долго вспоминала слово, услышанное от внучки, - тусу пойдет?

- Бусинка! - вдруг рассмеялась девушка.

- Что? - не подумав, отозвалась бабушка. Внучка улыбалась.

- Бусинка, Бусинка! Баб Поль, как же я сразу не догадалась?

- Вот, Лев, гордись, подпортил мне авторитет! - наигранно строго фыркнула бабушка. - И нечего смеяться в усы! Ишь, моду удумал! Смотри, старый, еще и твое прозвище припомню!

- Какое, какое? - с неподдельным интересом полюбопытствовала внучка, сияя от восторга и даже в странном панковском наряде с дорожками туши на щеках, умудряясь выглядеть красивой.

 

Принцессы, они и не такое умеют…

 

 

Сидней. Австралия. Наше время.

- Мам, а что это за бусина?

- Во-первых, не лазь без спроса в мои украшения, а во-вторых, покажи. А, эта... И не надо брезгливо морщиться – это не простая бусина. Ох, и избаловала я тебя! Рассказать откуда она? Ну хорошо, слушай… Было это вечером, в жаркий июльский денек. На кухне громко тикали ходики, а в комнате мы с дедушкой спорили на вечную тему поколений…

 

 

Бусина с убора королевы

Капелькой упала на ладонь

Ты же знаешь - у нее ты первый,

Самый лучший рыцарь и король