Глава 8. Мазай

Иван Павлович, не привыкший отступать, вновь намеревался «атаковать» ателье. Необходимо было прояснить: кому же все-таки принадлежала эта чертова пуговица?
Сбитый с толку накануне доводами Игоря, он все же решил всеми доступными методами докопаться до манящей истины, которая, казалось, находилась совсем близко.
Мысль о возможном участии Николая в этой гнусной истории стесняла и угнетала Ивана Павловича. Объяснение таким непривычным для Ивана Павловича сомнениям крылось в истории двухлетней давности. По роковой случайности он стал невольным «вершителем судьбы» Михаила Васильевича Дятлова, отца Николая, который отбывал срок за потасовку с учителем из-за двух бутылок водки.
Теплым осенним вечером Иван Павлович проходил мимо продуктового магазина и зашел в него за бутылкой молока и буханкой хлеба. Тем временем в магазине уже находился нетрезвый Михаил Васильевич с собутыльниками, стоя в очереди за водкой. Магазин был небольшой и тесный: молочный отдел находился напротив отдела с алкоголем и табаком. Прилавки с витринами разделял небольшой проход, где с трудом могли разминуться люди, особенно если в кассу каждого из отделов стояла очередь из других покупателей.
Иван Павлович оплатил «Можайское» молоко и хлеб, после чего энергично развернулся и, пытаясь увернуться от столкновения с пенсионеркой, без умысла толкнул Михаила Васильевича. Дятлов, державший в одной руке сдачу, а в другой две бутылки водки за горлышко, к такому неловкому обращению со стороны Ивана Павловича оказался не готов. В следующее мгновение магазин наполнил шум бьющихся о пол бутылок. Последовавшая за этим немая сцена была совсем недолгой и, как только Дятлов осознал потерю и почувствовал на себе воспаленные взгляды «товарищей», он накинулся с кулаками на Ивана Павловича.
– Ах, епт… мать… художник. Опять ты! – задыхаясь от злости, выкрикивал Михаил Васильевич.
– Это недоразумение, полнейшее недоразумение, я вас уверяю! – отмахивался Казаков.
– Ща я те дам недоразумение, козел! – вопил Дятлов.
Драка завязалась хоть и сумбурная, но не шуточная. Защищаясь, Иван Павлович размахивал руками, в результате чего стеклянная бутылка «Можайского» молока вылетела из пакета и угодила в колено Михаила Васильевича, который, падая, схватил из очереди кого сумел и завалился на витрину с молочными продуктами. Кончилось все для Михаила Васильевича уже совсем скоро требованием судьи искупить свою вину в колонии общего режима.
Иван Павлович отмахнулся от воспоминаний и улегся на кровать в брюках и рубашке, закинув руку за голову. Словно музицируя, свободной рукой он всю ночь занимался поиском мотива, которым мог бы руководствоваться Николай при совершении преступления, но отыскать его никак не мог. Он вспоминал, что могло бы связывать его и Соснина, однако и эти скудные воспоминания не открыли Казакову ни одной тайны.
«Действительно, глупо избивать милиционера и воровать у него пистолет в собственном подъезде, – размышлял Иван Павлович. – С другой стороны такой поступок, если его совершил Дятлов, выводит его из поля подозреваемых. Кто же его будет подозревать? Никто! Каждый подумает, что это безумие… Может, он специально так сделал, чушь какая-то. Тьфу! И зачем Дятлову пистолет понадобился? Продать?»
С самого утра эти абсурдные домыслы тщетно пытались развеять Сомов и Федор Андреевич, но сделать это «вразумительно и логично», по мнению Ивана Павловича, не удавалось ни одному, ни другому.
– Дался вам, Иван Павлович, этот Соснин, ей Богу. Ну выпил, ну подрался, ну вам то что! С кем не бывает! – раздраженно говорил Сомов, глядя на встревоженного Казакова. – Вам же Носов вчера сказал, что он вообще не туда пришел. Пьяный был. Ну… чего тут разводить огород. Вам-то это зачем, я в толк взять не могу?
– Так ведь Сергей не виноват, почему же следует с этим мириться? – возражал Иван Павлович. – Федор Андреевич, ну хоть ты со мной согласен?
– Иван Павлович, не обижайтесь, но я думаю, что Сомов прав – без нас разберутся. Зачем вы вечно к ним навязываетесь? – спокойно ответил Федор Андреевич, листая учебник.
– Послушайте Казаков, вас никто не просит мириться. Ваша гражданская позиция по этому вопросу известна уже всему городу, но вам этого мало. Вам надо влезть в самую гущу со своим уставом и заставлять всех этот устав читать и восхищаться.
– Не понимаю, – Иван Павлович напрягся и сверкнул глазами. – Сомов, о чем это вы сейчас говорите? Объясните-ка, пожалуйста.
– Да все вы понимаете. Вот вас два месяца назад возле кафе отшлепали, кто-нибудь пришел за вас заступаться или выяснять причины? Кто-нибудь из ваших «друзей» из милиции пришел? – возмущался Сомов. – Вам ведь тогда ребро, кажется, сломали?
– Сломали, и что?
– Мало вам, Казаков? Не надоело еще дурью-то маяться! Уж лысина на макушке блестит, а все в казаков-разбойников играете.
– Дурью?! – взвизгнул Казаков.
– Дурью! – спокойно парировал Сомов.
– Значит, дурью?! – не унимался Иван Павлович.
– Коллеги, ну что вы, в самом деле, – миролюбиво сказал Федор Андреевич, пытаясь успокоить спорщиков.
– Что ты, Федор Андреевич, нас успокаиваешь. Ты лучше скажи ему, что он вот так не имеет права на Дятлова напраслину наводить. Не сложилось у него с отцом, посадил его и мало, а теперь вон и за сына взялся. Не губи парня, не понимаешь, что говоришь, – грузный Сомов встал со стула и постучал пальцем по голове.
– Что?! – в исступлении закричал Иван Павлович. – Знаешь, был бы ты помоложе, Сомов, я бы с тобой поговорил. Да! Так поговорил бы, что…
В учительскую зашли другие преподаватели, и беседа сошла на нет. Иван Павлович покраснел и сел на стул за самый дальний от Сомова стол. Неловко усевшись, он взялся за сердце. Прибывшие вновь педагоги были удивлены странным молчанием в учительской, которую неожиданно вновь взорвал Казаков, продолжая держать руку на груди.
– Я вам докажу, я вам всем докажу! Вспомните потом Казакова, а вы, Сомов, извиняться будете! – Иван Павлович выскочил из учительской, нарочито громко хлопнув дверью.
Путь к ателье, как и в прошлый раз, Казаков преодолел достаточно быстро для человека своего возраста. Как и вчера, он резко открыл дверь и ворвался в комнату, где находился испуганный мастер-пенсионер, у которого хранились квитанции на ремонт одежды. Казаков сурово посмотрел мастеру в глаза и приступил к «допросу», оказавшемуся совсем недолгим.
– Не волнуйтесь, пожалуйста, не волнуйтесь. Вот и ваша квитанция. Так, так, так… Дятлова Людмила Яковлевна, – полуслепой мастер с трудом разобрал подчерк в копии квитанции и протянул ее Казакову, руки которого дрожали. – Вот и адрес: Банный переулок, дом 10, квартира 56.
Казаков, не сводя глаз с мастера, еще раз переспросил фамилию клиентки. Удостоверившись в том, что не ослышался, у него подкосились ноги и обессиленный он сел на стул и попросил воды.
– Что же это получается? – произнес вслух Казаков. – Как же это так! Стало быть, надо позвонить Сереже… немедленно…

***
Кафе «Русалочка», находившееся на железнодорожной станции Города, оказалось той достопримечательностью, о которой Игорь не успел рассказать Лене, хотя рассказ об этом месте мог бы быть очень увлекательным и суровым. Кафе было настоящим средоточием человеческого «дна» Города. В разноцветном стеклянном предприятии питания с романтическим названием проводили досуг самые отъявленные изгои. Вечерами там можно было встретить кого угодно: от районных уголовников до спившихся бродяг, выпрашивающих еду. Меню кафе для «своих» было очень разнообразно и, наряду с шашлыками и водкой, предлагало услуги частного извоза, проституток всех возрастов и целый ассортимент наркотиков, раскрашивающих бесцветные будни горожан радужными красками.
В кафе хрипел Шуфутинский, казавшийся обессиленным от своих стенаний. Уставший шансонье безуспешно пытался развеселить криминальную компанию людей во главе с Мазаем, оккупировавших небольшой столик возле окна.
– Худой, ты че, на наркоте уже? – спросил Мазай, глядя в стеклянные глаза долговязого парня, одетого в грубом стиле «милитари».
– Мазай, Гоша так и не отдает долг, – злобно сказал Худой, не обращая внимания на вопрос Мазая, – надо бы с ним разобраться.
– Подожди, Худой, еще не время. У меня на Гошу другие планы, – Мазай выпил рюмку водки и продолжил размышлять. – Чертов город, помойка. Семь лет прошло, а тут такая же хрень, как и была. Ничего не меняется – одна нищета. Здесь денег не поднимешь. Всю коммерцию «мусора» держат, палатки с цветами и то Сосна обирает. Мне с ****ей и таксистов крохи не нужны. Тьфу, *****! Нахер, валить надо в Москву, а то сгнием здесь к чертовой матери.
– Мазай, у меня есть люди, готовые на любое дело, ты только скажи, – Худой сжал кулак. – Завалим любого.
– Слушай, Худой, кого ты все валить собираешься, ты на чем «сидишь»? – Мазай не переставал удивляться столь откровенной кровожадности Худого и решил немного изменить тему для разговора. – Худой, ты мне лучше скажи, что со стволом?
– Ничего. Никто ничего не знает. Беспредельщиков в городе нет. Из наших никто не брал – никакого резона. Может, Сосна его сам по пьяни потерял, а теперь гонит пургу.
– Рожу он себе тоже сам разбил? – резко спросил Мазай. – Ищи, ****ь, ищи мне ствол где хочешь. Перетряси всех сучат молодых, точно кто-то из наших, бля буду. Залетные – не верю. Ищи, Худой, ищи!
Мазай услышал звонок мобильного телефона и отвлекся на разговор. Звонил Соснин. Он коротко рассказал все, что вывалил на него Казаков после посещения ателье. Соснин не особо верил в то, что из этого что-нибудь выйдет, но решил, что проверить Дятлова лишним не будет.
– Худой, кто у тебя среди молодых есть? – закончив разговор, спросил Мазай.
– Есть Пузырь, а что?
– Что за Пузырь?
– Боров прыщавый. Маму продаст, – Худой грубо засмеялся.
– Узнай, кто такой этот Николай Дятлов, и давай-ка его потрясем, – Мазай приказал Худому немедленно выяснять всю информацию касательно Дятлова, а сам поближе сел к своей молчаливой спутнице Екатерине и обнял ее.
– Что ты задумал? – спросила Катя, видя, что глаза Мазаева загорелись. – Милый, расскажи.
– Девочка моя, тебе придется кое-что сделать для меня, – Мазаев поправил локон ее почти белых, вытравленных волос.
– Что?
– Ты выйдешь замуж за Гошу.
– Леша, да ты охуел, что ли, совсем!? – после этих слов Кати Мазай резко отклонился от нее и посмотрел ей в глаза. Взгляд его был бешенным. – С какой стати?
– Ты это кому, сука, говоришь? – он схватил ее за подбородок. – Если ты еще раз будешь так разговаривать со мной, я тебя…
– Ладно, чего орать-то, – занервничала Катя, резко дернув головой, пытаясь освободиться от руки Мазаева. – Думай, что предлагаешь-то!
– Ты что, хочешь просрать свою жизнь в этом вонючем городе? – Мазай резким движением выпил еще одну рюмку водки и ткнул пальцем в окно. – Ты этого хочешь? Отвечай!
– Леша, не заводись, прошу тебя. Ты же знаешь, что я этого не хочу.
– Тогда слушай меня, – Мазай немного успокоился. – Я сидел с умными людьми, которые кое-чему меня научили.
– Конечно, – безразлично ответила Катя и посмотрела в окно.
– Гоша у меня на крючке. Я специально дал ему денег взаймы еще в октябре, когда узнал про Сосну, потому что был уверен, что этот мудак их тут же пропьет, – Мазай улыбнулся, – и он их пропил. Я сразу понял, пушку у этого тупого мента с****или наши, и поставил на это все. Мне подфартило.
– Но как ты мог догадаться, что Соснин обратится к тебе? – удивилась Катя.
– А он и не обращался, я сам подкатил к нему. Пушку он не нашел, никаких бандитов не оказалось, все его рассказы в родной ментовке свелись к тому, что у него рожа разбита и это, значит, ограбление. Все знают, что Сосна по пьяной лавочке мог ввязаться в любую драку. Только менты не все такие дураки, как он, поэтому ему никто не поверил и ствол, стало быть, этот баран потерял по пьяни, а это приказ и до свиданья служба, – Мазай откусил кусок шашлыка, выпил еще водки и закурил, удовлетворенный самим собой. – Может, он вообще ствол продал? А как тебе такой расклад? Сейчас ментам похрену все. Никто не будет его отмазывать, кому это надо? Всем бы свою жопу спасти, а не этого мудака защищать, – переаттестация. Реформа, ****ь, МВД, понимаешь?
– Не очень.
– Дуреха ты, Катька! – Мазай засмеялся, после чего обнял ее и поцеловал. – Это неважно, главное, что нам с тобой надо рвать отсюда, и это наш шанс. Я не хочу провести жизнь на этой помойке в окружении отморозков вроде Худого, которым лишь бы кому горло перерезать. Посмотри на него, ему «дурь» уже всю башку разъела. Одевается как нацист, совсем ****улся. Через полгода от него уже толку никакого не будет.
– Ты не боишься говорить это мне? – Катя пристально посмотрела на Алексея.
– Тебе не боюсь, мы с тобой теперь повязаны, – Мазаев продолжал очень серьезно, и Катя чувствовала, как от него исходит угроза, словно от дикого голодного зверя. – Зачем ты ждала меня из тюрьмы? Чтобы сейчас сдать Худому и его дружкам? Я твой единственный шанс, поэтому молчи и делай, что я тебе говорю. Если дело выгорит, свалим отсюда в одночасье, а если будешь трепаться… ты меня знаешь.
– Леша, во что ты хочешь ввязаться?
– Послушай, Сосна вылетит из ментовки, если не найдет ствол, у него никаких вариантов вообще нет. Я с ним разговаривал, он понятия не имеет, кто это сделал. Ствол я ему отыщу. Теперь у меня есть информация, где он может быть. Мне от Сосны нужен только выход на ЗАГС и нотариуса, а его тупая сучка Ирка помощником у нотариуса работает. Сечешь? – Мазай продолжил мысль, увидев растерянность в глазах Кати. – Тебе только штамп в паспорте надо будет поставить. Заставим Гошу дарственную на квартиру оформить. Никакой крови, изящно и законно. Я узнавал: его двушка на три ляма потянет. Хату скинем и свалим отсюда. Поначалу денег хватит, а там посмотрим.
– А что потом с этим Гошей будет?
– Похрену мне, что с ним будет. Посадим в поезд, накачаем наркотой и отправим во Владивосток, тебе какая разница? Его все равно рано или поздно какой-нибудь Худой в подворотне зарежет как барана или «наркота» молодая забьет до смерти ради потехи.
Мазай расплатился за обед и покинул кафе, отправив Катю домой. Он был решительно настроен на реализацию своего плана и готов был пойти на любые шаги в отношении Георгия, о которых не стал ставить в известность Катю. Мысль о том, что она обрушит его планы, Мазай отвергал. Катя действительно ждала его и постоянно навещала в тюрьме. Цепочка и последовательность действий была очевидна, и Мазая волновали только Соснин, который мог уйти в запой или психануть, что с ним случалось неоднократно и «безбашенный» наркоман Худой, который мог вляпаться в историю прежде, чем исполнит задуманное Мазаем. Тем не менее «расчет» Мазая был абсолютно верным, и в этом он всякий раз убеждался, когда прокручивал в голове предстоящие события.
Мазай рассчитал все преступление как по нотам. Худой должен был всеми правдами и неправдами отыскать пистолет Соснина, который находился в городе, и в этом Мазай был сразу убежден, как только узнал об этой истории. Мазай не спешил ставить Худого в известность относительно плана на квартиру Георгия, поскольку его роль была определена и делиться вырученными деньгами с ним Мазай не собирался.
Вторым основным участником являлся Соснин, жизнь которого без работы в ОВД для него самого была лишена смысла. Никакого пути вне милиции у Соснина не было, и его ждала только горькая расплата за ту безумную жестокость, которую он проявлял в отношении уголовников и пьянчуг города, будучи сотрудником МВД. Мазай был убежден, что такой человек, как Соснин, переступит через все, но на улице не останется, и в этом он не ошибался.
События начали развиваться стремительно. В течение нескольких дней Худой нашел Пузыря и выяснил все о Дятлове. Тот факт, что отец Дятлова отбывал наказание в тюрьме, а мать сутками торговала в продуктовой палатке, обрадовал Худого и вселил в него предвкушение кровавой безнаказанной расправы. Худой припугнул Пузыря и уже через несколько дней выложил всю информацию о Дятлове Мазаю.