Алиса. Сердце в реке. Сказки Лаффа

  И поплелась Алиса вслед за Вороном, слушая его рассказы с самым печальным выражением лица, а серебристая пыльца медленно кружилась вокруг, опускаясь на её черные волосы и плечи...  Всё чаще теперь как сон или историю жизни вспоминала она свой урбанистический лабиринт, где по проводам метались взад и вперед ослепленные дикими и непредсказуемыми желаниями души, упакованные в функциональные оболочки, не слишком, хотя, долго служащие свой срок. Некоторые из них ломались и совсем быстро или продолжали барахлить, выходя из должного строя и порой ломая всё на своем пути. Ей это иногда и в самом деле казалось забавным здесь, в Околдованном Саду, без цвета, времени и расстояния. Однако то, что принес ей тот сон, она все так же крепко ненавидела и расставаться с воспоминаниями не хотела, оказавшись между двух миров, в чужой сказке. Ведь дикий хищник не станет добрее, если лишить его клыков и когтей, а убийца милосердней, если отнять у него кинжал? Вовсе нет...

- Ты необыкновенная, Алиса. Поистине удивительно, что ты попала именно сюда... Теперь я понимаю, что значит слово "страсть", которое я встречал на страницах книг Старого Художника - ты кажешься очень страстной. Но что такое "любовь" в твоем мире я пока не очень понимаю... В книгах слова её описывают совсем другие, чем те, которыми говоришь о ней ты...

- Какая любовь! Не говори мне об этом!!! И даже слова этого дурацкого лучше не произноси. Это все самообман и взаимная ложь или полные штаны самолюбивого тщеславия. И эгоизм. Это её единственная настоящая и ценная составляющая для людей как инструмент самосохранения, а любящий без эгоизма обречен на смерть. Скорей всего от рук "любимых" же. Хаха! Стало быть какой-то иной любви, кроме взаимоуничтожения места в мире нет.

- Но ведь страсть, эмоции и любовь это одно и то же? Так во всех книгах и написано. А когда о своей любви говорит Художник, то он каждый раз печалится... И я чувствую, что ему нестерпимо больно. Его чувства так же сильны, как и твои, но они другие... Они совсем другого цвета. Их в этой картине тоже нет. Огонь внутри его не черный и не белый. Иногда мне кажется, что любовь его - Время. И Расстояние. Я и с ними незнаком, но я знаю, что в покинутом мире Художника и твоем их нельзя поймать, нельзя увидеть, нельзя поговорить с ними и обнять. Или у них одно лицо, но много имен? Быть может, он и сам того не знает... Но он мечтает их обнять и поймать их в свою картину, как поймал меня... И он пишет картину за картиной, но образы его любви все равно ускользают от него и Художник продолжает печалиться. И точно так же он предан своей любви, как и ты - Тьме. Стало быть, тьма - твоя любовь. Но только ты называешь свою любовь ненавистью...

- Совсем ты Ворон тут с ума сошел... Да и был ли ты в своем уме?

- Не знаю, Алиса... Кто же мне расскажет? Пойдем, я покажу тебе маяк... И храм Розы. Я его создал в её честь... Эта роза погибла - я убил её...  Может быть я любил её? Мне хотелось видеть её всегда, вдыхать её аромат - здесь, в мире, где нет никаких запахов, хотелось, чтобы она была рядом всегда и только она. Так нельзя любить, если это была любовь... Или это был эгоизм, как ты говоришь - ведь я в самом деле её погубил... Смотри!
Перед ними появился небольшой мавзолей, парящий над зеркальной поверхностью воды в окружении кружев из прозрачных маленьких листочков на ветках. Возможно ли описать словами символичное изображение умирающей розы, словно сложенное из хрустальных осколков, готовых вот-вот разлететься разные стороны? Осколки опасно сверкали острыми краями и даже радужная пыльца не смела на них опуститься. Над Розой в воздухе застыла перевернутая вниз ладонь, не позволяя первому покинувшему её лепестку подняться вверх... Лепесток, как и остальные цветы здесь, напоминал кусочек органзы, подброшенный вверх и замерзший в воздухе сада навечно. С этого лепестка скатывались хрустальные капельки слез и со звоном падали на Розу, разбиваясь о неё и, не потревожив незыблемой глади воды, исчезали в её зеркале...

Питавшая неприязнь и некоторый страх по отношению к зеркалам, Алиса, вдруг почувствовала острое желание опуститься перед этой гладью на колени и посмотреть на свое отражение - убедиться, всё ли ещё она та же Алиса? Снова оставив Ворона, она поспешила к краю волшебного зеркала.

- Алиса, осторожно!!! - крикнул ей вслед Ворон. - Ты можешь пораниться! Ведь это и памятник Смерти...   

Алиса ощутила острую боль, словно её жалили невидимые тончайшие лезвия, колющую боль в сердце, которая заставила в самом деле преклонить колени перед озером слез... Несмотря на боль, она всё же наклонилась к воде и тут же отпрянула, не увидев в ней ни себя, ни чего либо вообще, кроме белого креста, на котором сидел Черный Ворон и алого кровавого пятна на белоснежном покрывале... Видения пронеслись под поверхностью воды и исчезли, сменившись глубокой головокружительной белизной, которая, казалось тянет к себе и гасит сознание, поглощая в себя... Голова Алисы закружилась и она, собрав последние силы, отвела взгляд от поверхности и откинулась назад, потеряв равновесие. "Уже интересней, - подумала она про себя, - что бы могло это значить? И не противоречит ли это правилам этого Сада?"

- Это единственное место здесь, которое отражает боль... Оно может показать тебе твою боль или твои чувства. А может и...  Я перестал в него заглядывать, я любуюсь лишь Розой. Своей Розой и своим последним посланием к ней. Никогда не искупить мне своей вины перед ней... А ты, Алиса?  У тебя был когда-нибудь друг, которого бы тебе не хотелось замучить до смерти?

Алиса, сидевшая обняв свои колени, перевела на него почти презрительный взгляд и долго молчала, прежде чем ответить:

- Был один идиот. Но он прыгнул с крыши небоскреба. Кретин. И мало оказалось красоты в такой смерти, кроме долгого полета - никаких эмоций, никаких мучений. Вот умереть на берегу  твоего озера было бы заманчиво и, наверное, по-настоящему мучительно.

- НЕТ! - воскликнул Ворон. - И ты ведь не знаешь, что оно действительно может с тобой сделать...

- А пусть и сделает! Мне интересно, что же... Если покалечит или ослепит, это будет даже интересно - и этот мир обретет для меня какие-то иные краски и наполнится эмоциями или погрузится в вечную ночь! А? Ну чем не рождественский подарок? А если я сойду с ума, то... Тоже неплохо - возможно, я просто перестану осознавать всё происходящее и точно стану твоим другом, Ворон! Если, конечно, не стану буйнопомешанной... Хахаха!!! И вообще - я никогда не любила много говорить. 

- Никогда больше нет. И прошлого нет... Только здесь и сейчас... Ты каждый свой вздох рождаешься и умираешь с выдохом и это мгновение ты можешь быть какой угодно и каждый раз разной. А никогда тянет тебя как цепь... Но его нет и больше не будет. Особенно в твоем мире, где Время меняет все, словно переставляя фигуры на шахматной доске... И раз за разом перекраивая готовый костюм.  Побеспокою ли я тебя, Алиса, если спрошу - как же мне к тебе обращаться если слово "милая" тебе неприятно? И всё же... Я хотел спросить, почему твой друг убил себя, Алиса?  Ты совсем не чувствовала его боли и тебе не было жаль?

- Почему я должна его жалеть? Захотел прыгнуть - пожалуйста. Жаль, не помогла ему сделать это без лишней болтовни и исповедей, которыми он решил наградить меня, сидя на краю. У меня не были никаких причин мешать ему и лишать себя такой радости.  Меня вот он ничем не порадовал.

- Ты была рядом с ним? - Ворон нахмурился и голубые глаза его слегка потемнели.
 
- Да. Он давно мне объявил о своем намерении и я пыталась убедить его выбрать какой-нибудь иной способ, но он ответил, что всегда хотел испытать ощущение полета, скорости, свободы и увидеть, как земля летит навстречу... Хм. Он всегда был таким сентиментальным слабаком - как романтичная девица, а когда он начал особенно тоскливо ныть, я сожгла тетрадь его стихов. И тогда этот сумасшедший сказал, что от его души ничего не осталось и точно так же, как и тетрадь, она превратилась в пепел. Он, кажется, даже утирая своё зареванное как у капризного дитяти лицо, поблагодарил меня, изобразив довольно интересную улыбку - такая безумная гримаса украсила бы любой портрет.

- Поблагодарил за то, что ты сожгла его стихи?

- Да. Он сказал что-то похожее на то, что душа его покидала его с каждым новым стихом и только когда их не стало, он понял, что на самом деле уже давно мертв. Или что-то такое... В общем он осознал наконец, что тело ему теперь не нужно. А физических эмоций он испытывать не любил и не находил в этом вдохновения. Хотя, знаешь, Ворон, иногда я о нем вспоминала - когда некого было расцарапать ногтями, затащить ночью куда-нибудь в заброшенный дом... Мы с ним постоянно спорили. Но куда больше я была рада избавиться от его стонов.

  Ворон задумчиво устремил свой взгляд на пугающе безмятежную гладь озера, над которым возвышался мавзолей Розы и произнес:

- Есть и ещё одно свойство этого озера... Оно покажет мне того, кого полюблю я... Я попросил об этом память свою о Розе - чтобы точно узнать, что такое любовь... Но поверхность его не отражала ничего - даже меня. А теперь мне кажется, я буду бояться заглянуть в него - увижу ли я там того, кто отражается в моих глазах даже когда мы не рядом? Значит ли любить - стать отражением того, кого любишь? Тогда я зачерпну воду озера и принесу в ладонях тому, кого люблю и он увидит там отражение моего сердца и увидит себя таким, каким его вижу я, а медленно капающая из моих  ладоней вода прошепчет всё, что я не в силах сказать, потому что настоящая любовь должна быть такой, какой даже в этой картине не подобрать слов. Мой возлюбленный брат говорил, что не стоит любовь того, чтобы дарить кому-то о ней слова, даже если такие далекие, какие мы можем найти здесь.. Но разве это не будет мучительно - жить, тая свои чувства? Моим свидетелем будет это озеро - зеркало и судья мой...    

- Зачем тебе это, Ворон? Зачем вообще это кому-либо? Что в этом такого, от чего все сходят с ума? Вы все сумасшедшие. Нет любви. Нет и не будет. Не больше, чем несколько букв и глупое некрасивое слово. И ничего больше. Пустота. Нет эмоций, которому бы подошло это слово. Можно только ненавидеть - за то, что кто-то заставляет думать о нем и мешает этим жить. А потом избавиться, чтобы больше не мешал. Среди толпы людей только одиночество может быть приятным. Удивительно, что тут я все-таки торчу с тобой, слушая какие-то дикие сказки... Сколько же времени уже я здесь?

- Всё более и более прекрасной ты для меня становишься. Алиса.

- Что? Не смей, Ворон!!! Прочь!

  И Ворон действительно, взмахнув крыльями, упорхнул куда-то, разметая сверкающую пыльцу. "Какой послушный! - подумала Алиса, - как преданная собака. Не люблю собак. За то, что с ними невозможно воевать! Жить без противостояния скучно и бессмысленно... То ли дело кошки. Хотя, и те, и другие, пожалуй, лучше все же в виде обедов и чучел. И здесь нет ни единой...", - она даже не закончила свою мысль, оглядевшись в поисках Ворона, но нигде не заметила, вспомнив о том, что слышала его голос даже и не видя его, и подумала, что, вероятно, стоит только позвать его и он появится перед ней как паж или шут.

Она долго-долго шла сквозь призрачный и полупрозрачный лес, задевая порой парящие в невесомости букеты кружев из ажурных листочков и осыпая себя нечаянно белоснежной пыльцой. Она шла, думая о доме, но не испытывала теперь того жгучего желания попасть внутрь и, возможно, встретившись с Художником, вырваться отсюда. В ней поселилось смутное ощущение внутреннего холода и она в самом деле не могла понять своей прежней горячности и, как ей теперь начинало казаться, суетливости. И страстности, как сказал Ворон. Но едва ли это покинуло её - его странные размышления, высказываемые им вслух, по-прежнему заставляли разжигать остывшее внутри её темное пламя. Ей всё стало почти безразлично в тот самый момент, когда она в ужасе начала думать, что голова её скоро просто лопнет от этого прозрачного и почти бесцветного однообразия и игра потеряла даже единственную хоть сколько то положительную свою сторону - непривычность. Но она не могла не порадоваться в глубине мрачной души своей тому факту, что она всё-таки стала способна подойти к дому почти близко... Она всё ещё помнила о своем намерении обыграть двух господ из картины, нагло толкнувших её сюда.

  Ещё немного и наша героиня испугалась бы даже того, что лениво обходит дом, через который она могла бы попасть в гости к Художнику, стороной.

  И так, бредя по лесу и гадая, есть ли здесь ещё какие-то живые создания, кроме Ворона - сам он на этот вопрос ей так и не ответил, и размышляя, как же могли бы они выглядеть, она пришла к обрыву - внезапному и острому, как осколок стекла, под которым простиралось призрачно белое море - облаков ли, белоснежных снежинок, витавших в воздухе и упокоившихся под обрывом или что-то ещё, сказать было трудно, но Алиса замерла на краю, глядя вперед, где далеко-далеко в тумане виднелась как мираж острая и высокая скала, освещенная, как показалось Алиса настоящим солнцем - одним единственным и светящим только на неё солнцем, а сама скала была темно-сизой и выглядела так как выглядела бы в мире Алисы. Напряженно вглядываясь в неё, как в мираж, она громко крикнула:

- Ворон!!! Слышишь? Эй, Ворон, приди сюда! Приди ко мне, Ворон!!!

Она обернулась, но Ворон не появился, а когда она вновь повернулась в сторону обрыва, туман окутал скалу так плотно, что даже силуэта её видно не было... "Неужели мираж? - вслух сказала Алиса. - Обязательно спрошу этого... Хм! Когда он наконец изволит появиться. И какого черта ему надо было исчезнуть именно сейчас?". Она хотела было уже топнуть, как бывало раньше, но одернула себя: "Ах, да правила игры не позволяют мне проявлять свою "страстность", так ведь, да? Всё спокойно и прекрасно. Ну глюки и глюки, подумаешь, да... Прекрасный глюк, похожий на то, что я должна забыть. Старый кошмар, не более. Когда появится это белоснежное милое чучело, я выдеру ему пару белоснежных перышек и... ". Она пошла вдоль края обрыва, играя с ним и с каждым вздохом рискуя оступиться и почти желая этого, хотя неизвестность не была в числе её фаворитов.   

Но даже осколок хрустальной скалы, по которому она брела, привел её в конце концов к тропинке, похожей на замерзший ручей, в котором уснули волшебным сном посеребренные цветы  и бабочки, застывшие как в детской игре... Тропинка уводила в сокрытую под  сплетенными прозрачными ветвями аллею, за хрустальной стеной которой появлялись на миг и исчезали изваяния диковинных существ или мелькал вдруг человеческий образ, как призрак... Но они появлялись лишь на краткий миг и невозможно было разглядеть их - Алиса уже, хотя, ничему и не удивлялась. Изогнувшись, аллея привела её к маленькому мостику, радугой парившему над живой рекой - по-настоящему живой и с едва слышным шелестом убегающей как бледно-голубая змейка в сторону обрыва. Когда Алиса приблизилась к мостику, с кривой усмешкой разглядывая растворяющиеся в воздухе опоры, на нем показался Ворон:

- Ступай, не раздумывая, Алиса... Не бойся. - И он вновь протянул ей руку, которую на этот раз она всё же приняла. - Алиса, послушай, пожалуйста. Я, наверное, не должен этого делать, не должен тебя тревожить - мне больно думать о том, что ты почувствуешь, но... Я обещаю не беспокоить тебя потом. А сейчас, пожалуйста, послушай... Всего лишь несколько слов.

- И что же такое важное ты хочешь мне поведать, Ворон, что нацепил такую трагическую маску? Давай быстрее, зачем такое длинное предисловие? - Она отвернулась от него, следя взглядом за тихим движением голубой воды.

- Я люблю тебя, Алиса. Люблю твою страсть, люблю твою ненависть и твою неприязнь ко мне... Ты живая... Ты как всепоглощающий огонь, как истинное воплощение той любви, о которой ты говорила. Я люблю тебя, но я хочу оставаться другим. И я не хочу досаждать тебе - я буду любить тебя где-нибудь далеко... Буду любить воспоминания и мысли о тебе. Не хочу с тобой спорить и ссориться, не хочу знать, что ты скажешь в ответ... Не сейчас. Это всё... Почти. Ещё я бы хотел, чтобы ты забрала моё сердце - чтобы в нем навечно запечаталась любовь к тебе одной, и никогда её не оскверняли темные помыслы, сомнения и война... Но... - Ворон горько улыбнулся, а Алиса, не сводящая с него широко распахнутых как от ужаса глаз, вдруг произнесла деревянным голосом:

- Ну что ж - давай мне свое сердце, раз так любишь! Вырви его из своей груди и не мучайся больше так!

Ворон кротко вздохнул, опустив глаза, и тихо произнес:

- Хорошо, Алиса... Тогда позволь последний раз заглянуть в твоё лицо, произнести твоё имя и единственный раз коснуться тебя... - Он протянул руку и её щеки коснулся обжигающий холод. - Спасибо, Алиса... Прощай, Любовь...

Безмолвие и едва различимый шорох реки, величественная белизна и сверкание парящих в воздухе пылинок... И только одна за другой алые капли падали как на белый снег, и теперь от них глазам сделалось больнее, чем от вспышки яркого света в кромешной тьме. Расцветала на белоснежном покрывале алая роза. Опустившись на колени, Ворон протянул Алисе руку, с которой капали как дождь алые слезы:

- Возьми, Алиса... Это моё сердце...

Алиса инстинктивно взяла протянутое ей сердце в ладони, перестав, кажется, на короткий миг даже дышать, а когда Ворон прислонившись к ограде мостика, закрыл глаза, она с ужасом воскликнула:

- Эй, Ворон, ты что?! Что это? Ты, что ДУРАК??? Это, что, действительно твое сердце?!! Эй, Ворон... Ну какой же все-таки идиот. Теперь я осталась тут одна... Любовь - дрянь. И что мне с этим делать? - брезгливо фыркнув, она дрожащей рукой кинула его сердце в холодную реку. - Это было ужасно, Ворон! Что это, зачем...

  Силуэт Ворона с печальной улыбкой на опущенном лице начал немного таять, растворяясь будто туман и уплывая медленно вверх облаком серебристых пылинок, навсегда забирая с собой его тихую меланхолию, задумчивое выражение лица, невысказанные вопросы и признания, растрепанные белые волосы и пышное белоснежное одеяние. Только несколько белоснежных перьев с каплями алой крови остались лежать на хрустальном мосту...