Экскурсантка

               
         В ушах звенела музыка, на улице звенел дождь, с упрямостью бездаря лупя своими тонкими прозрачными пальцами по клавиатуре асфальта. Зонта у меня не было, я прыгнула в первую открытую дверь. На Невском их десятки. Все гостеприимные для людей, обремененных в жизни удовольствиями и средствами. Я, в своих студенческих джинсах и вызывающей оранжевой маечке, была одета явно не по форме большинства местных заведений.
         Вынув один наушник из уха, я прислушалась. Никто вроде бы не возмущался моим незаконным вторжением. Я оглянулась. Передо мной был  коридор, немного узковатый для парадных подъездов главной улицы второй столицы. Выложенные камнем стены. Ковровая дорожка на полу. Картины на стенках. Свечи… Заинтригованная, я сделала шаг вперед.            
   …Интересные картины: словно вытянутые из полотна нити, переплетенные между собой и одинокие,  создавали объемную сетку: серо-голубую, мерцающую в полумраке и от этого казалось, дышашую. Внизу была табличка: «Худ. Время». И цена - с пугающим количеством нулей. Странная фамилия… Нерусская…В метре от своего расположения, вглубь по коридору я увидела еще картину и, так как прогонять меня никто не пытался, я позволила любопытству завлечь меня внутрь.
            Интересно, почему такие дорогие работы никто не охраняет7 Впрочем, может, это чудеса техники в действии: какие- нибудь скрытые камеры слежения, самонаправляющиеся пистолеты с нейропаралитическим газом против злодеев, рискнувших посягнуть на ценности? Пока я размышляла, ступая по томному ковру, я успела оценить пространство: прямой коридор, смущающий своей интимностью, имел пару ответвлений в обе стороны. Даже отсюда были видны витрины, запорошенные побрякушками и сувенирами. Кораблики с грубо сшитыми парусами, куклы в поеденных молью останках шуб, возможно, с плеч последней императрицы, а тем более дешевые побрякушки, выдаваемые за уникальные в художественном исполнении вещи, меня не интересовали. Я стойко сопротивлялась призывным улыбкам продавщиц всех этих радостей и продвигалась дальше. Коридорчик сузился, вильнул направо и словно  раскинул скатерть самобранку:  передо мной расстилалась довольно большая комната, унизанная картинами от пола до потолка. В центре стояла старинная конторка, на узкой витрине которой веером рассыпались рисованные вручную открытки. За конторкой - аутичная продавщица,  меланхолично пересчитывающая деньги и даже не отреагировавшая на меня. Ну и ладно .Я совершенно не нуждаюсь во внимании.
-Вы уверены? - услышала я над ухом. Секундой позже  на мои плечи легли сзади теплые ладони, я только поэтому и не вздрогнула. Голос был тихим и бархатным, таким обычно  совращают неискушенных дев. Но больше всего меня  поразило то, что он ответил на мою реплику, которую я не произносила вслух. Я попыталась на него взглянуть. Его щека, легонько, но настойчиво прикасаясь к моей, не давала мне повернуть головы.
-Я не стою внимания - улыбнулся его голос - посмотрите лучше на картины. Вот, например, на ту… -  Над моим плечом вытянулась рука, пальцем указывая направление. Рука, как рука: мужская, сильная, загорелая. С хорошей развитой ладонью, с неизнеженными пальцами…
- А пальцем показывать некрасиво - буркнула я, пытаясь прогнать от себя крамольные мысли.
- Ерунда. Красиво все, что гармонично. Дети это не всегда понимают, поэтому им часто врут, в том числе и об этом. Взгляните же...
       Картина, на которую он указывал, висела метрах в двух от пола, все ее пространство  было заполнено маками – яркими, сочными, слегка блестящими на солнце. Мой экскурсовод внезапно прикрыл мне глаза рукой, а второй своевольно вынул наушник, забытый в ухе. Надо же, кассета закончилась, я и не заметила.
       Я непроизвольно вдохнула тепло его ладони и, соскальзывая ресницами по его пальцам, действительно попыталась вслушаться: в салоне была тишина. Где-то вдали плакал дождь, создавая шумом такой же фон, каковой умеет создавать его зрительно – там, на горизонте, укутывая небо рыхлой дымчатой пеленой.  Не обнаружив более ничего примечательного, я уже было открыла рот, но мой сопровождающий опять меня опередил, внезапно отняв кисть от моих глаз:
-Теперь  сделай глубокий вдох.
 Он держал меня за плечи. Очень кстати, потому как, втянув в себя воздух, я вдруг поняла, что вдыхаю свежий горный ветер, заполненный терпким и слегка горьковатым пьянящим привкусом цветов мака.  Мне почему-то казалось, что у мака нет запаха… У меня закружилась голова.
-Закрой глаза! - вновь шепнул мой искуситель и, как только я сомкнула веки, я услышала пение птиц, движение воздуха где-то вдали, высоко над собой и шелест лепестков друг о друга.
- Хочешь на экскурсию?
Надо отдать должное: создавать образы ему удавалось. Он все это время даже не позволил взглянуть на себя, тем не менее погрузил меня в блаженные мечты: в центре шумного города, в котором земля затянута асфальтом, как девица корсетом, я вдруг не побоялась закрыть глаза, забыть о прагматичных мыслях, оторваться от времени, в котором я живу и почувствовать себя свободной. За моей спиной стоял незнакомый мне человек, но я, лишившаяся чувства опасности, дала волю интуиции. И даже осязая его спиной, я была уверена, что он мне не причинит вреда. Экскурсия? Да ради Бога!  Такой сказочной экскурсии мне наверняка больше не выпадет. Волшебники не любят работать в музеях. Сушеные воблы с пучками на головах (какими почему-то частенько бывают музейные работники) слабо располагают к чудесам.
-Я рад, что ты согласна! - ( Я не проронила вслух ни словечка!) - Идем!
       Но вместо того, чтобы пойти вдоль картин, он, не отпуская моих плеч, подтолкнул меня вперед. Я автоматически сделала шаг, второй, споткнулась обо что-то и, чувствуя его руки (что слегка утешало) начала падать.
       Падение было странным: стремительным и медленным одновременно, в полете(?) мы слегка поменяли дислокацию, он оказался впереди меня, я в его объятьях уже без прикрас. В таком вот первозданно виде и рухнули мы на землю, как на пуховую перину (хотя я прекрасно знаю ее на ощупь). Оседая, наша спонтанно образовавшаяся пара, подмяла под себя сотни тонких стволов и бархатных лепестков. Они приятно нежили кожу, льнули к обнаженным поверхностям и осыпали пыльцой.
        Это были те самые маки - живехонькие, бесстыдные создания, возбуждающие низменные желания порочным цветом и пьянящим запахом. Я не открывала глаз, я с удовольствием поддалась искушению: мои губы уже были найдены чужими губами. Поцелуй оказался нежен и настойчив. Руки - властны. Два запаха дополняли картину совращения: один - эйфоричный и легкий, от хрупких созданий, погибших под нашей тяжестью. Другой - пряный и терпкий, почти осязаемый, извергаемый из льнущего ко мне тела вместе с теплом. Где-то наверху солировали птицы, ветер носился, как бешеный игрок по футбольному полю. Сквозь эти невинные рулады тяжелой артиллерией воспринималось наше дыхание. Звуки синхронизировались, движения становились все свободнее. Прикосновениям рук вторили маки, помогая играть мелодию в оркестровом исполнении, а поцелуи упругих лепестков будоражили не меньше губ. В этом удивительном алом море, пахнущем страстью и свободой, я была маленькой золотой рыбкой, по ошибке исполнившей собственное желание. И пока чувственный кавалер благодарно осыпал мою шею поцелуями, я смотрела на горизонт, на линию, где сливались, возможно в таком же экстазе, холодное небо и пылкое, залитое маками поле.


-Как художнику удалось это изобразить –непонятно…Он что, рисовал лежа на земле? - Мой вопрос остался без ответа…
      Растерянно оглянувшись вокруг, я наткнулась взглядом на апатичную девушку у конторки и окликнула ее. Она вяло повернула голову в мою сторону.
- Извините, здесь висела такая картина…Тоже маки, только по  всей площади полотна, да? - я неловко описала круг рукой, пытаясь объективизировать слова.
- Продали - мутным голосом ответила девица.
- Когда? - опешила я
- Только что. - Девица была замучена жизнью насмерть, но увидев мое выражение лица  недовольно выдавила - Только вы отлучились, пришел покупатель. И не мешайте мне, пожалуйста! Я же деньги считаю! – Она сложила губки коромыслом, тяжело вздохнула, сгребла опять все деньги в одну кучку и принялась пересчитывать заново.
       Мне ничего не оставалось, как развернуться и пойти к выходу, при каждом шаге растирая по светлой джинсе штанин алый сок и черную пыльцу.