О рассказе Татьяны Толстой Самая любимая

Рассказ Т. Толстой «Самая любимая»
в контексте русской культуры
 
В определенном смысле можно представить себе КУЛЬТУРУ как структуру, которая погружена во внешний для нее мир, втягивает этот мир в себя и выбрасывает его переработанным (организованным) согласно структуре своего языка.
Ю. Лотман. «Семиосфера».
В жизни общества, и прежде всего в духовной сфере, все подвержено взаимовлиянию, взаимопроникновению, что, в конечном счете, на основе культурных традиций рождает новое качество в контексте иного времени. Другими словами, любое произведение, а особенно словесное, дитя и своего времени, и культурного наследия. Пространство текста «предстает перед нами как многослойное пересечение различных текстов».1
Ю.М. Лотман дает яркое определение: «ТЕКСТ – не только генератор смыслов, но и конденсатор культурной памяти».2
На наш взгляд, ни одно произведение современной литературы нельзя трактовать, не учитывая вышеназванных положений. Особенно они близки эстетике модернизма. Именно с таких позиций оценивается модернизм в литературоведении: «Модернизм – условное обозначение эстетических стремлений художников реалистического направления к обновлению той или иной художественной системы».3
С другой стороны, «модернизм как художественно-эстетическая система обнаруживает стремление к трагически-болезненной эстетизации (…) Мир предстает жестоким и абсурдным, человек – одиноким и обреченным, обстоятельства враждебными (…) Художник замкнут в пространстве своих фантазий, воспоминаний, субъективных ассоциаций».4
Следовательно, философия автора-модерниста неизбежно должна искать выход из тупика, который символически обозначил еще А.С. Пушкин в выбивавшейся из поэтического ритма фразе «… Куда нам плыть?» («Осень», 1833 г.).
ПРЕДМЕТОМ нашего исследования, исходя из названного противоречия модернистской литературы, мы определили мотив праведной жизни в рассказе Т. Толстой «Самая любимая», рассмотренный в контексте русской духовной культуры.
ОБЪЕКТ исследования: текст рассказа.
ЦЕЛЬ исследования: определить роль мотива праведной жизни в идейно-художественном содержании произведения.
МЕТОД исследования: сравнительно-сопоставительный филологический анализ художественного текста.
ПРОБЛЕМА: действительно ли художественная форма, предложенная эстетикой модернизма, является средством отражения системы нравственных ценностей, связанных с культурой как способом духовного спасения в современном мире?
ГИПОТЕЗА: традиционный для русской культуры мотив праведной жизни, воплощенный средствами модернизма в рассказе Т. Толстой «Самая любимая», отражает систему духовных ценностей, связанных с культурой как формой нравственного спасения в современном мире.
 
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ предполагает единство различных подходов к тексту произведения: литературоведческого, лингвистического, культурологического, философского. Не исключается и внимательный взгляд на личность автора через призму содержания произведения.
ТАТЬЯНА НИКИТИЧНА ТОЛСТАЯ родилась в городе Ленинграде. Окончила классическое отделение филологического факультета Ленинградского государственного университета. С 1983 г. начала публиковать свои рассказы в журналах «Аврора», «Новый мир». Преподавала литературу и художественное письмо в колледже США. Сборники ее рассказов вышли в 1987, 1998, 1999 гг. Сборник «НОЧЬ», где опубликован рассказ «Самая любимая», издан в 2001 г. Т. Толстая – автор романа «Кысь», вызвавшего интерес читателей.
Попробуем отразить некоторые взгляды писателя через фрагменты интервью, которое было опубликовано в газете «Известия»:5
«Воспитание – это когда не давят»;
«… желания всех растолкать, пересидеть, вырваться вперед у меня нет»;
«Литература – это разговор с ангелами. Когда ты разговариваешь сам с собой, то говоришь с ангелами, внутренние голоса к ним имеют прямое отношение».
В современной русской литературе Т. Толстая известна прежде всего как мастер короткого жанра – рассказа. Читаем отзыв критика Аллы Латыниной: «… мне нравились (и я писала об этом) ее рас­сказы, безжалостные, тонкие, точные, острый взгляд, способный увидеть неприметную деталь, которую никогда не разглядели бы другие, вир­туозное плетение словесных узоров…»6
Философия творчества Т. Толстой как представителя модернист­ского течения проанализирована критиками Вайлем П. и Генисом А.,7 а также Курицыным В.8
Вайль П., Генис А.:
«… автор – человек, который отказывается вырасти, именно поэтому его главный враг - неостановимый бег времени».
«… ее рассказы жестоки, даже безжалостны к тем, кто не же­лает подчиниться сказочным порядкам. Нет, Толстая отнюдь не добрый волшебник, и сказки у нее с плохим концом. Мир страшен сам по себе. Жизнь изначально трагична уже потому, что подчинена Хроносу».
«Однако Толстая и не принимает такую жизнь. Наперекор ей она создает свой мир – прирученный, уютный, бессмертный».
«Маленькие вырастают, старые умирают, и только автор, как больной ребенок, от тоски и одиночества переселившийся в иллюзорный городок в табакерке, остается наедине с никому не нужными, всеми забытыми вечными вещами – выцветшими фотографиями, заезженными плас­тинками, пожелтевшими письмами...».
«В ее рассказах помещаются только маленькие люди - не Башмачкины, а Стойкие Оловянные Солдатики, только про них она знает всю подноготную, только их умеет любить и жалеть».
Курицын В.:
«В полном соответствии с ценностями поколения, выросшего на книгах, Татьяна Толстая спасается не средствами действительности, а средствами культуры».
 
Итак, «свой мир», созданный воображением Т. Толстой, и есть тот самый спасательный круг, о котором мечтает каждый человек, живущий в абсурдном мире. В современной литературе переосмысливается то, что в ХIХ веке называлось «романтической иронией», то есть разрешением противоречий реальной жизни с помощью поэтической фантазии в произведениях авторов-романтиков.
Модернисту интересно все, что было создано в культуре до него. Не случайно с первых строк рассказа «Самая любимая» в текст вводятся образы-аллюзии (аллюзия - от французского
сл. «намек»), адресующие к романтизму, сентиментализму – литературе, где слово «душа» счита­лось ключевым.
«По ночам Ленинград продувает весна. Ветер речной, ветер садовый, ветер каменный...»
«А ранним летом город начинает томить душу. Стоишь вечером у окна над пустеющей улицей и смотришь, как тихо, исподволь зажигаются дуговые фонари...»9
Что только не напомнил читателю этот пейзаж…
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла.
(А.С. Пушкин, «Медный всадник», 1833)
 
То не было ни ночь, ни день...
То было тьма без темноты;
То было бездна пустоты.
Без притяженья и границ
То были образы без лиц...
(Д.Г. Байрон, «Шильонский узник», перевод В.А. Жуковского, 1822)
И еще:
«Была чужая ночь, такая ночь, которая разве только и может быть тогда, когда мы молоды, любезный читатель. Небо было такое звездное, такое светлое небо, что, взглянув на него, невольно нужно было спросить себя: неужели же могут жить под таким небом разные сердитые и капризные люди?»
И это уже Ф.М. Достоевский - «Белые ночи» (1848г.), одно из самых «петербургских» произведений великого реалиста, который в ««Белых ночах» проявил себя как автор-сентименталист.
Пейзаж, открывающий рассказ «Самая любимая», - смутное воспоминание, отзвук русской классической литературы, то есть то, что в искусстве называется реминисценцией.
Повествование постепенно сужается: Петербург (Ленинград) - образ-воспоминание о детстве и старой даче - Женечкина бессмертная душа. Образ Женечки, главной героини рассказа, вводится одновременно с мотивом воспоминаний о детстве - «гербарием минувших дней»: «Память вынимает, любуясь, все один и тот же листок...»
Запоминается первый дачный день - воплощение идиллии детства. Мы понимаем, что и в этом произведении Т. Толстой детство должно быть изображено как мир невозвратимо-прекрасный, невинный и одновременно эгоистичный. Детство подчас слепо, иначе невозможно было бы не заме­тить Женечкиного удивительного дара: «… среди изобилия даров, называемого жизнью, Женечкин дар, скромный и маленький, легко мог затеряться, а может быть, ей нечего было предложить, кроме себя самой, кроме ровного сияния любви и покоя, исходившего из ее гладкой и ясной души».
Именно проблема «наличия души» в человеке прежде всего волнует автора. «Что есть душа?» - спрашивает ав­тор и себя, и читателей, Один из первых рассказов Толстой – «Соня». В нем повествуется о «дурочке», которую разыгрывали много лет: писали ей послания от несуществующего «Николая», а она… отвечала. Позже, в блокадном Ленинграде, Соня спасает от голодной смерти человека, наиболее жестокого из тех, кто издевался над ней. Спасает ценой собственной жизни.
Таких, как Соня, в народе называли «юродивыми», «блаженными», но их же потом нарекали святыми, праведниками.
«Природная неспособность попенять на судьбу, на людей, на время, незлобивость и доступность людям – все это составляет характер пра­ведника»10
Женечка и Соня… Образ одной отражается в другой. Итак, опять ассоциация, адресующая на этот раз к собственному творчеству. И все же Женечка, несмотря на сходство с прежней героиней Толстой, - иная. Автор делает Женечку частью своей любимой области – стихии языка, слова; она не чужая в этом мире, потому что учит родному языку дру­гих. Причем своей деятельностью настолько заражена, что буквально каждого ребенка тянет к учебнику, диктантам, упражнениям. В решении проблемы «всеобщей грамотности» наивная, нередко чудаковатая, нестареющая Женечка видит собственное предназначение на Земле: «Что ж, значит, опять занятия, упражнения и диктовки, опять Женечка, сидя в скрипучем плетеном кресле, положив больную ногу на посох, начнет размеренным голосом, не торопясь, выращивать из нас образованных людей…»
Назначение таких, как Женечка, - «жалеть, любить, баюкать, ухаживать, журчать сказками о темных лесах, о коте и волке, о сиротс­ком житии семерых козлят…»
Рассказ Т. Толстой настраивает и на философские ассоциации, например – бердяевскую мысль о природе русской национальной духов­ности: «В типичной русской душе есть много простоты, прямоты, бесхитринности, ей чужда всякая аффектация, всякий взвинченный пафос, всякий арис­тократический гонор, всякий жест».11
Нам вспоминается и житийный жанр древнерусской литературы: «Житие Петра и Февронии», «Житие Сергия Радонежского»…
«Вместе с тем ее (Февронии) мудрость - не только свойство ее ума, но и в такой же мере – ее чувства и воли, Между ее чувством, умом и волей нет конфликта: отсюда необыкновенная «тишина» ее образа».12
Если же использовать лингвистические «ключи», то неизбежна апелляция к словам «дух», «душа». Одно из исходных значений: «дух» - слово (символ творящего божества - англ., др.-англ., литовск., др. – русск.). Другое значение: «дух» - судьба (др.-англ., латышск., греч., нем.).13
Женечкина бессмертная «ясная душа», воплощенная в слове и судь­бе праведной, взращенная русским национальным духовным чувством, перекликающаяся с житийной ветвью древнерусской литературы и классической русской литературой, прежде всего ее сентименталистским и романтическим направлениями, - вот через какие пласты проходит «культурная память» современного автора и читателя, какие «многослойные пересечения» создают новые значения вечных образов в контексте на­шего времени.
Но что же особенное, по сравнение с предшественниками, вносит в русскую культуру Татьяна Толстая?
Читая рассказ, мы все яснее ощущаем трагическую сущность обра­за Женечки. Не понятая, отнюдь не оцененная, она, «святая душа», и не замечает того, что не нужна никому, что скромные ее дары откладыва­ются в сторону, а позже попросту выбрасываются, что длинные ее монологи о чудесном прошлом пропускается мимо ушей:
«Послушав ее медленный голос минуту или две, я мягко клала трубку на телефонный столик и мча­лась прочь…»
«Уютно лежал на скатерти голос Женечки, нетороп­ливо повествуя телефонному справочнику, пепельнице, яблочному огрызку о своих радостях и волнениях».
Символом вероятного, такого близкого Женечкиного счастья ста­новится длинный голубой конверт, прилетевший из Хельсинки от вне­запно отыскавшихся родственников-эмигрантов. И Женечка рванулась к этой возможности взаимной любви: «И новая любовь, которой никогда не поздно прийти, шумела, бушевала и захлестывала ее с голо­вой».
«И мы поверили, что Женечка бессмертна, что мо­лодость возвращается, что не погаснет однажды зажженная свеча…»
Но в точно таком же конверте примчится и известие: не нужно больше утруждать себя поездками. «И писать больше не надо…»
 
Подведен итог повествованию о Женечке. Вспомним, что подобный финал не раз использовался в литературе: «Я долго перечитывал это письмо; слезы просились из глаз моих. Наконец оно выпало у меня из рук, и я закрыл лицо».
(Ф.М. Достоевский. «Белые ночи»)
Роман Достоевского «Белые ночи» завершается мыслью о том, что «минута блаженства» - немалый дар на «всю жизнь человеческую». Иную тональность имеет завершение произведения
Т. Толстой: «И судьба, черным ветром вылетавшая в распахнутую форточку, обернулась и крикнула: «Пожелай быть самой любимой!» - высунула язык и оглуши­тельно захохотала, задувая хохотом свечу».
«Распахнутая форточка», символ смерти, и дьявольский хохот судьбы - уже не от сентиментализма. Здесь слышны гоголевские интонации, воплощающие мотив не гар­моничной праведной жизни, а абсурдно-несправедливого земного бытия.
«Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное…»
(Н.В. Гоголь, «Шинель», 1842 г.)
Рассказ «Самая любимая» завершается на такой ноте, что повествования уже и не должно больше быть. Возможно лишь возвращение к петербургскому пейзажу - «вечному белому вечеру», в котором растворено «легкое дыхание» Женечкиной любви к миру. Женечка же «самой любимой» так и не стала…
 
На наш взгляд, автор ставит проблему случайности человеческого счастья. Ключевую фразу рассказа «добродетель, что бы мы о ней ни думали, все-таки когда-нибудь да вознаграждается» скорее всего следует вос­принимать с вопросительным знаком. Несомненно, произведение Толстой, напротив, гово­рит о том, что добродетель не вознаграждается, но, между тем, траги­ческая жизнь редко проходит незамеченной, как не канет бесследно в Лету и Женечкина Судьба. И в этом тоже есть фатальная предопреде­ленность, дарующая душе возможность катарсиса («очищение» - др.-греч.), всегда оберегавшего человека от неверия. Так же выводит нас к «свету» и то, что называется Словом, Искусством, спасительной Культурой.
 

ОБОБЩЕНИЕ
Итак, вернемся к определенной в нашем исследовании литературоведческой проблеме:
действительно ли художественная форма, предложенная эстетикой модернизма, является средством отражения нравственных ценностей, связанных о культурой как способом духовного спасения в современном мире?
Нами отмечено, что рассказ имеет трагическую тональность, что в нем ставится характерная для пессимистической модернистской позиции проблема не востребованной в современном мире добродетели. Художественно в произведении воплощается «двойное зрение» повествователя: взгляд в детство из самого детства и из более позднего времени, уже иного сознания рассказчика. Вторая позиция более трагична, так как отражает глубокий духовный опыт, сформированное «духовное зрение», результатом которого становится прозрение человека.
Критиками (Вайль П., Генис А.) отмечалось, что Толстая – один из тех авторов, которые «отказываются вырасти», потому что мир детст­ва привлекает их своей способностью максимально приближаться к истине. Возвращение в этот мир, к Женечкиной судьбе, (но уже через приобретенный духовный опыт) способствует новому пониманию смысла бытия. Историю Женечки рассказывает человек, душа которого - «конденсатор  культурной памяти».
Мудрость, рождающая печаль, - это то, что дарит нам культура, наделяя «духовной жаждой» и способствуя внут­реннему развитию, которое осуществляется посредством неизбежной болезненной рефлексии.
Таким образом, несмотря на традиционное для модернизма пессимис­тическое звучание, рассказ Татьяны Толстой «Самая любимая» через культурно-художественные ассоциации отражает систему позитивных нравственных ценностей необходимую для читателя, живущего в дисгармоничном мире.
Действительно, «литература – разговор с ангелами», где совершенствуется внутренний голос.
В этом разговоре мы часто не решаем поставленных проблем, но что из того: важно внимание к ним. А всякой прямой диагностики лучшие произведения современной литературы избегают…

БИБЛИОГРАФИЯ
Бердяев П.А. Судьба России. Опыты по психологии войны и наци­ональности. М.:
Мысль, 1990.
Вайль П., Генис А. Городок в табакерке. Звезда. 1999. - № 8 – с. 147-150.
Кабанова О. Татьяна Толстая: Литература – это разговор с ангелами. Известия,
2000, 14 января – с. 10.
Курицын В. Четверо из поколения дворников и сторожей. Урал, 1990, № 5, с. 170-182.
Латынина А. «А вот вам ваш духовный ренессанс». Литературная газета, 2000,
№ 47, с. 10.
Лихачев Д.С. Великое наследие Классические произведения литературы Древней Руси. М.: Современник, 1975, с. 256-257.
Лотман Ю.М. Семиосфера., СПб.: Искусство СПб., 2000.
Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. М.: ВЛАДОС, 1996, с. 142-143.
Толстая Т. Ночь. М.: Подкова, 2001, с. 196-234.
Юдина С. В потемках бытия: о рассказе Т. Толстой «Соня». Литература, 2000, № 48, с. 4.
 

СПИСОК СНОСОК
 
Лотман Ю.М., «Семиосфера» — СПб.: Искусство СПб, 2000, с. 30.
Лотман Ю.М., «Семиосфера» — СПб.: Искусство СПб, 2000, с. 162.
Словарь литературоведческих терминов. — М.: Просвещение, 1974, с. 223.
«Эстетика» (словарь). — М.: Политиздат, 1989, с. 211.
«Известия», 2000.14.01, с. 10
Латынина А. «А вот вам ваш духовный ренессанс». Литературная газета., 2000, №47 - с. 10.
Вайль П., Генис А. «Городок в табакерке». Звезда, 1990. — № 8 — с. 147-150.
Курицын В. «Четверо из поколения дворников и сторожей». Урал, 1990, - № 5. - с. 170-132.
Здесь и далее текст цитируется по изданию: Толстая Т. Ночь. – М.: Подкова, 2001,
с. 159-190
Юдина С. В потемках бытия: о рассказе Т. Толстой «Соня». Литература. - 2000, №48. – с. 4.
Бердяев Н., Судьба России. – Опыты по психологии войны и нацио­нальности. – М.: Мысль, 1990, с. 141
Лихачев Д. Великое наследие. – Классические произведения литера­туры Древней Руси. – М.: Современник, 1975, с. 256
Маковский М.М., Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. – М.: ВЛАДОС, 1996, с. 142-143.