Историк

Победитель уже определился, но драка пока еще не утратила своей зрелищности. Оседлав своего противника, один из учеников колотил другого. Его противник, закрыв лицо руками, делал слабые попытки перевернуться. Время от времени лягал своего врага коленом по спине, но эти слабые тычки вряд ли могли что-то изменить. Когда лежишь на спине, да и силы на исходе….
Дети, стоящие вокруг и наблюдавшие за дракой, образовали нечто вроде школьного ринга. Они были зрителями этого боя, который вот-вот должен был закончиться. Скорее всего, воплями о пощаде. А может тот, что сверху, просто растратит свою злость и отпустит своего противника. Затаив дыхание, ученики ждали, чем закончится этот инцидент, как зритель, забыв обо всем на свете, ждет развязки остросюжетного фильма. Они были настолько увлечены, что не заметили, как к ним подошел взрослый. Увидев, что привлекло всеобщее внимание, мужчина растолкал зрителей, вошел в круг и быстро прекратил драку, схватив за шиворот победителя и оттащив его в сторону. Послышались недовольные голоса. Детям не понравилось, что зрелище было прервано каким-то незнакомцем. Впрочем, все понимали, что теперь продолжение, каким бы оно ни было, лучше пропустить. Школьные драки практически всегда заканчивались в кабинете у директора.
Кто-то выместил злость на валявшемся на полу портфеле. Наподдал по нему ногой и тот заскользил по старому, натертому мастикой и отполированному до блеска ногами сотен учеников паркету, выплюнув по пути карандаш и ручку. Драка была окончена, и ученики поспешили разойтись по классам. На месте преступления вот-вот мог оказаться директор, и никому не хотелось оказаться в числе тех, кому придется объяснять, с чего все началось.
Мужчина, все еще держащий за шиворот одного из драчунов, протянул руку другому, по-прежнему лежащему на полу. Противно хлюпая носом, мальчик с подозрением отнесся к предложенной помощи и поднялся сам.
- Зачем… вы… это… сделали, – проговорил он, сдерживая вдруг нахлынувшие на него эмоции. Первые ручейки уже заблестели на покрытых ссадинами щеках, и мальчик ожесточенно тер глаза рукавом свитера. Его противник, ухмыльнувшись, отвернулся. Видеть слезы было противно.
- С боевым крещением, - прогремел невесть откуда появившийся директор. – Первый день и сразу в драку? Хорошее начало. Думаю, дальше пойдет как по маслу, а Семен Андреич?
- Надеюсь на то, Виктор Григорьевич, - улыбнулся, поворачиваясь к директору мужчина, и, наконец, отпустил одного из мальчишек.
Оба ученика уставились на директора школы и его знакомого. По их разговору было непонятно, какое наказание ожидает их, но поскольку никто не кричал и не ругался, появилась надежда, что его удастся избежать.
- Идите в класс. Урок уже начался, - произнес как бы в подтверждение этой догадки директор, и мальчики уже потянулись за своими портфелями, когда последовало продолжение.
- И удачного вам дня, Семен Андреич, - протянул он руку мужчине, который, пожав ее, подхватил стоящий около колонны портфель, видимо брошенный им здесь до того, как он принялся разнимать драчунов, и оставил учеников наедине с директором. 
- А вы, двое, за мной в кабинет, - сказал директор совсем другим тоном. Тоном, который говорил, что неприятности только начинаются.
Семен Андреевич Петраков, преподаватель истории в средних классах, от других учителей мало чем отличался. Практически всегда один и тот же наряд  - темные джинсы и темно-серый свитер, под которым белел воротничок клетчатой рубашки. Иногда свитер сменял коричневый вельветовый пиджак. Иногда вместо рубашки была футболка. Пожалуй, этим его школьный гардероб и ограничивался. На вид около тридцати. Очки в простенькой оправе на носу с горбинкой.
По большей части в школе №111 с углубленным изучением английского языка все учителя были такими – неприметными. Выделяло Семена Андреевича то, что он похоже действительно любил свой предмет. Любил ли он детей? Трудно сказать…скорее он считал их равными. Ошибка, которую допускают многие учителя только начавшие преподавать.
В классе не может быть никакого равенства. Это маленькая стая, возглавляемая вожаком. И не всегда им оказывается старший по возрасту. Даже среди учителей есть лидеры, разными способами добившиеся того, что их уважают и слушают, и есть аутсайдеры, чье мнение и слова никого не интересуют. Таких учителей воспринимают как досадное недоразумение, их уроки просто отсиживают и забывают. К кому причислить нового учителя, в школе пока не определились. Учитель был странным.
- Отложите книги в сторону, они вам не понадобятся, - начал он один из первых уроков.
Еще ни один учитель не говорил им, что книги не понадобятся. Наоборот, многие заставляли заучивать сложные и казавшиеся бессмысленными слова и предложения.
- Я хотел бы немного рассказать вам о том времени, которое мы будем изучать. Разбудить  ваше воображение, - он подошел к своему столу, снял пиджак и бросил его на спинку стула. - Если, конечно, у меня получится.
- А поспать можно? – бросил кто-то.
- Да, вы можете спать, смотреть в окно, заниматься чем хотите, если найдете это более интересным и захватывающим, чем то, что я собираюсь вам рассказать.
- Круто, - ответили задние ряды.
Некоторые уже успели достать мобильные телефоны, а другие распахнуть тетрадки на последних страницах, изобилующих самыми разнообразными рисунками. 
- Записывать ничего не надо. Впрочем, как хотите… - загадочно пробормотал учитель, обратив внимание, что прилежные ученики, сидящие на первых партах, уже успели проставить в своих тетрадках дату занятия и готовились записать тему урока.
- И да, Минаев, если вы собираетесь нарисовать очередной дилдо с крылышками, то я советовал бы делать это в своей тетрадке, а не на парте, - бросил он как бы невзначай.
Класс восторженно замер. Потом кто-то засмеялся, поняв значение слова дилдо. В школе осталось не так много парт, на поверхностях которых не парили бы крылатые пенисы Минаева. Автор рисунков учителям был неизвестен, да и немногие ученики были посвящены в тайну. Минаев, красный от стыда и злости, покосился на своего друга и соседа по парте. Но тот всем своим видом показывал, что здесь не при чем.
- Ну что ж, теперь можно начать урок, - учитель одернул рукава рубашки и начал рассказывать об одном из петровских периодов русской истории.
Отпущенные сорок пять минут пролетели незаметно. После того как прозвенел звонок, ученики еще некоторое время оставались на своих местах. Просто сидели молча, не понимая, что произошло. Потом стали собирать свои вещи и тихо выходить из класса. Говорят, так же покидали кинозал некоторые взрослые после просмотра гибсоновского «Страсти Христовы». Если попытаться одним словом как-то описать эмоции на лицах учеников, то более всего подойдет слово «потрясение». Да, на перемену они вышли какими-то потрясенными. Впрочем, длилось это недолго и вскоре они вернулись в свое обычное состояние.
На большой перемене у них появилось время обсудить то, что произошло. Класс разбился на группки, каждая из которых обсуждала свой урок истории.
- Я заснул. Только вроде как не спал, - делился своими воспоминаниями белобрысый Куравчук.
- Я играл и не помню, как перестал. Очнулся – телефон выключен. Но я его точно не выключал, - удивлялся Доронин.
- Как фильм посмотрел. Дерьмо какое-то дерьмовое, - заявил Минаев, любивший употреблять слово «дерьмо». – И я до сих пор его помню. Как этот, бородатый…. Смешно испугался, когда к нему пришли.
- Слушай, а откуда он про член узнал?
Минаев пожал плечами. Он был уверен, что сдал кто-то из дружков. Из тех, кто знал. Но пока он не мог обвинить кого-то одного, а обвинять всех было неразумно.
Тем временем отличница Надя Петухова уставилась в свою тетрадку по истории. В первый раз за время учебы она ничего не записала. Она точно помнила, что когда учитель начал рассказывать, ручка была в ее левой руке, как всегда готовая выводить каллиграфическим почерком аккуратные предложения. Она была уверена, что даже начала записывать, пропустив вводные слова, предваряющие тему урока. Только вот страница была пустая. Одна дата. Такого с ней никогда не бывало, и от этого непонятного состояния Наде стало страшно. Ее мама иногда проверяет записи после занятий, и она не могла придумать, как объяснить ей, почему на этот раз страницы остались пустыми. Оправдания не было, а потому Надя отвернулась к окну и заплакала.
В параллельном 7 «Б» урок истории был следующим. Минаев и его друзья решили пойти посмотреть, чтобы удостовериться, что это было не временное коллективное помешательство. Реакция была та же. Потрясенные ученики молча покинули класс. Чуть позже вышел и отправился куда-то по своим делам, заперев дверь на ключ, Семен Андреич. Как ни в чем не бывало.
Странные уроки продолжались. Не только в седьмых, но и в восьмых и девятых классах. Ученики на время урока забывали обо всем на свете и смотрели «фильмы». Неизвестно кто первым придумал это слово, но оно довольно точно отражало происходящее и вошло в школьный лексикон. Порой так и говорили между собой – «Пойдем фильм посмотрим» или «Интересно, что за фильм нам сегодня историк покажет».
Урок начинался, как начинаются другие, а потом класс отключался и смотрел со стороны на будто происходящие на сцене события. Только вот сцены никакой не было. Были просто события. Личности учеников со всеми их заботами, проблемами и проказами исчезали и оставался только разум, присутствующий, в зависимости от класса и темы урока, во времена Петра I, трех Александров или двух Николаев. Разум, который анализировал события так же, как и окружающую действительность.
Крестьяне, цари и министры становились близкими. События воспринимались как нечто, произошедшее с ними. Все равно, как если бы после школы они, всем классом, положив перед собой принесенную кем-то пачку сигарет, выкурили бы ее вместе и все знали об этом. Но при этом каждый бы воспринимал и саму пачку и выкуренную им сигарету по-своему. Один обратил бы внимание на то, как тлеет уголек и змейкой ползет к небу сизый дымок. Другой – на то, что табак противный и хочется кашлять. А третий, забыв про зажженную сигарету в руке, смотрел бы, как курит и какие при этом ощущения испытывает его сосед.
Они все были там, в этой все время новой и по-своему интересной истории, но каждый обращал внимание на то, что было интересно именно ему. Дурацкие усы на лице императора. Жестокость военного. Жеманство придворной дамы и содержимое ее шкатулки для украшений. Коварство участников дворцовых переворотов или тупость чиновников. Иногда не всем было понятно, что происходит, но от этого становилось интереснее и хотелось научиться понимать больше. Если фильм заканчивался раньше, и до конца урока оставалось время, они обсуждали увиденное. Нередко удивлялись, как по-разному они воспринимали одно и то же событие. Порой доходило до ссор, но их Семен Андреич сразу же пресекал.
- Каждый из вас увидел по-своему. В этом нет ничего плохого или хорошего. Просто такое бывает. Даже среди историков редко встречается единодушие относительно оценки того или иного события. И они порой спорят, а иногда и дерутся друг с другом.
- А как считаете вы? – осторожным тихим голосом задала вопрос молчавшая до этого Петухова. Класс притих, желая услышать, что скажет их учитель.
- Я считаю по-своему. Боюсь, если расскажу вам, то вы либо примете мою точку зрения и в таком случае потеряете свою, либо, что более вероятно, все вместе будете пытаться убедить меня в том, что я не прав. Спорить со всеми вами мне бы не хотелось. Слишком много у вас своих точек зрения, - произнес историк и, отвернувшись от класса к доске, улыбнулся.
Звонок на перемену прервал разговор. Они еще о многом хотели спросить, но и так было ощущение, что сегодня Семен Андреевич сказал им что-то очень важное. То, что им когда-то может пригодиться.
Им всем было очень интересно, как ему это удается. Как он погружает их в эту свою историю. По какому-то тайному соглашению ни один их учеников ни разу не спросил его об этом. Они не понимали, как он это делает. Они не знали, сколько правды, а сколько вымысла было в этих фильмах. Но им было наплевать. Им просто нравилось смотреть это кино. Кино про историю, где каждый раз на сцене возникали новые персонажи, настолько хорошо играющие свои роли, что не возникало никакого сомнения в их правдоподобности.
Эти фильмы не стирались из памяти, они становились событиями из их жизни и о любом они могли говорить часами, припоминая все новые детали. Как был одет паж и какого цвета были застежки на его панталонах. Как брызгал слюной следователь на процессе по делу обезумевшего помещика. Насколько сильно были нарумянены щеки у крепостной актрисы во время спектакля.
Они могли детально описать расположение войск в том или ином сражении. Они могли рассказать, по какой траектории летели бомбы, предназначавшиеся царю Александру II и много других удивительных деталей. Они и рассказывали, если оставалось время до конца урока. А порой эти рассказы продолжались на переменах и даже после школы.
Еще все они знали, что никогда с таким нетерпением не ждали начала следующего урока. Ни на одно из школьных занятий они не стремились с таким воодушевлением. Ни одного учителя не почитали так, как Семена Андреевича, которого за глаза чаще всего уважительно именовали «историк».
Свою первую пятерку по истории, а может и вообще первую пятерку за все годы в школе, Минаев получил вполне заслуженно. Он начал, сначала неуверенно, с каких-то незначительных деталей, но после, погрузившись в воспоминания, выдал связанный рассказ о петровских реформах. Об их сути. О дикости. Он делал выводы и иллюстрировал их сценками из жизни, за которыми наблюдал ранее. Смог словами передать жестокость и страдания, которые они несли. Это позже они были переоценены, и полоумный русский царь из мучителя и изувера превратился в великого реформатора. Но тогда…тогда сотни и тысячи человеческих жизней стоили ничтожно мало. Чаще вообще ничего не стоили. Впрочем, как и сейчас. Минаев получил пятерку, несмотря на то, что во время своего вдохновенного рассказа пару раз все-таки умудрился вставить слово «дерьмо».
Система оценок историка строилась на восприятии увиденного. Необходимо было, подобно кинокритикам, давать рецензии на просмотренные фильмы. Историк хотел, чтобы ученики научились самостоятельно делать выводы и могли связно рассказать об увиденном другим. А может быть самим себе? Так или иначе, это ломало школьную систему, в которой основной ценностью была зубрежка, поэтому не всем это давалось легко.
Евгения Павловна Петухова отложила в сторону тетрадку дочери. Смотреть там было не на что. Все ее конспекты состояли из аккуратно записанной даты. Она снова взяла дневник и уставилась на тройку, как будто та должна была рассказать ей о том, что произошло.
- Ты плохо выучила урок, - сказала она, внимательно глядя на дочку поверх очков, словно пытаясь рассмотреть, что происходит в ее голове.
– Это и не удивительно. Никаких записей. Что с тобой происходит?
Наде нравилось смотреть фильмы, но самой пытаться анализировать их, а тем более делать основанные только на собственном мнении выводы было страшно. В отличие от фильмов, учебник давал ей авторитетную позицию, спорить с которой было бессмысленно. До этого ей и в голову не приходило сколь-нибудь сомневаться в написанном в книге. Но сейчас фильм и книга противоречили друг другу. И она сделала свой выбор в пользу книги. Она все-таки больше доверяла учебнику, чем самой себе.
- Ничего, мама. Все нормально.
- Нормально? Тройка для тебя нормально? С каких это пор?
- Я хотела как лучше…
- И поэтому перестала учиться? Решила стать троечницей?
- Я выучила урок.
- Тогда бы ты не получила тройку, - мать взяла в руки учебник истории и открыла на нужной странице. – Рассказывай.
Надя начала рассказывать. Она больше не допустит ошибки и не будет во всем полагаться на книгу. Она начала пересказывать фильм. Так как учил историк.
- Ложь, - прервала ее мать через несколько минут. - Ты несешь чушь. Этого нет в учебнике!
- Мама, я…
- Не хочу слушать, - захлопнув учебник и бросив его на стол, мать прижала ладони к ушам и закричала. - Мне не нужны твои выдумки. Пока все не выучишь, ни телевизора, ни книг, ни-че-го!
Она встала из-за стола, отвернулась к плите и стала одну за другой поднимать крышки  кастрюль, стоящих на огне.
- Я думала в тебе этого нет. Видимо ошибалась. Такое же ничтожество, - она выместила гнев на крышке, которая, подпрыгнув, с грохотом завалилась в щель между плитой и шкафом.
Надя, до этого испуганно наблюдавшая за матерью, расплакалась и начала пересказывать содержимое учебника. Так как было написано, с точностью практически до единого слова.
В приемной директора секретарша Оленька, ненадолго оторвавшись от стоящего перед ней компьютера, сделала знак, что можно проходить. Семен Андреевич, пробормотав слова благодарности, вошел в помещение, одно название которого вызывало страх у большинства учеников. Кабинет директора.
Виктор Григорьевич, увидев входящего учителя, оторвался от записей и поднялся навстречу. Его стол был завален какими-то бумагами, из-за которых торчала крышка ноутбука. Одна из папок приподнялась, зацепившись за пуговицу его пиджака.
- Садитесь, - бросил он, опустив обычное приветствие. – Как успехи? Вы ведь у нас уже пару месяцев работаете? – директор опустился в свое кожаное кресло, поправил непослушную папку на столе и внимательно посмотрел на учителя истории.
- Да, - подтвердил Семен Андреевич, занимая указанное ему место. –  Пару месяцев. В целом ребята хорошие.
- Что, все хорошие? – директор похоже играл в какую-то игру.
- Разные встречаются, - улыбнулся историк.
- Семен Андреевич, на ваших уроках что-то такое происходит, что мне не совсем понятно. Я не знаю что, но классные руководители от этого не в восторге.
- Виктор Григорьевич,  - учитель быстро перенял манеру официально-вежливого обращения у директора, - как и положено на уроках истории, мы изучаем историю. Учащиеся изучают факты, на основании которых учатся делать выводы.
- Да, все так. Но мне непонятно, как получается, что факты еле справляющегося Минаева оцениваются выше, чем факты отличницы Петуховой? - директор достал журнал с оценками, который обычно хранился в учительской.
– Примерно то же происходит и в других классах. Объясните мне.
- В этом нет ничего странного, Виктор Григорьевич. Минаев, как и некоторые другие ученики, просто более свободен в своих оценках и суждениях, - в голосе историка прозвучала уверенность в своих словах. Но он все-таки решил добавить:
- По крайней мере, на моих уроках.
Директор, отложив в сторону журнал, некоторое время пристально смотрел на Семена Андреевича. Казалось, он хочет изучить его, проникнуть в его мозг, чтобы там найти ответ на все имеющиеся у него вопросы. Вопросы, которые в последнее время задавали ему не только классные руководители, но и родители учеников. Директор быстро нашел подходящее решение.
- Вы позволите мне поприсутствовать на вашем уроке?
- Конечно, - сразу же ответил учитель.
- Тогда до завтра, - директор снова уставился в свои записи. Разговор был окончен.
Преподавателя истории другие учителя не любили. Он держался сам по себе и, несмотря на попытки подружиться, предпочитал оставаться один. Если бы кто-нибудь попросил объяснить их в чем дело, и что с ним не так, то Семена Андреевича скорее всего обвинили бы в снобизме. Он, как и другие, коротал время между уроками в учительской, сдавал деньги на дни рождения людей, с которыми никогда не разговаривал, а порой их и не знал. Но вот в учительских посиделках, которые иногда бывали в школе, принимать участие не желал. Ссылаясь на занятость, бормотал что-то невнятное и исчезал. Таким образом, самым простым и логичным было обвинить его в высокомерном к ним отношении, сопоставимом с поведением директора. Но тому этот грех прощали из-за его высокого положения, а вот Семен Андреевич от них ничем не отличался. За исключением того, что из-за его причуд дети, бывшие до этого на хорошем счету, получали неудовлетворительные оценки.
В понимании учителей это было не только неправильно, но и невозможно. За его спиной шептались и выдумывали всякие гадости, подозревая его во всяких извращениях. Это было легко: было известно, что ему 33 года, он жил с мамой и никогда не был женат.
Единственный человек, который не позволял плохо говорить о нем, была учительница музыки Светлана Андреевна. Но она была, по словам математички, «полоумным, помешанным на своем предмете ничтожеством» и ее мнение мало кого интересовало.

Ученики нервничали. Им было неприятно, что на их занятии посторонний. Тем более директор, которого они боялись и от которого никогда не видели ничего хорошего. В их представлении он либо объявлял о школьных изменениях, как правило связанных с ужесточением правил, либо, в качестве грозного школьного божка, раздавал заслуженные или не очень, в зависимости от ситуации, наказания.
Директор занял последнюю парту у окна и его присутствие они ощущали спинами. Некоторые оборачивались и бросали на него осторожные взгляды. То ли специально, то ли чтобы убить время, директор прихватил с собой газету, которую увлеченно читал. Семена Андреевича этот гость, казалось, не беспокоил. Его спокойствие вскоре передалось и его ученикам. Урок начался как обычно и спустя несколько минут они уже смотрели фильм.
Это было кино о дворцовых переворотах, начавшихся после смерти Петра I. Фильм о тайных сговорах, подлости и коварстве. Об интригах, фаворитах, убийствах и коронациях. Захватывающие события и неожиданные повороты, какие вряд ли способны были бы придумать даже изощренные умы современных сценаристов. Бесспорно один из лучших фильмов историка.
Они все были там. Они принимали участие, сопереживали героям. Радовались их успехам и провалам злодеев. Негодовали, когда последним удавалось добиться своего и стать героями. Никто не заметил, как газета  директора упала на пол – в это время верная Елизавете Петровне гренадерская рота Преображенского полка как раз занимала Зимний.
Фильм необыкновенной концентрации захватил их, заставив разум с радостью покинуть телесную оболочку. Если бы кто-нибудь решился заглянуть в это время в класс, он увидел раскачивающихся на своих стульях в едином ритме сомнамбул. Учеников, превращенных в зомби и возглавляемых своим учителем, который, как одержимый, руководил этим хором, поющим абсолютную тишину.
В их широко открытых глазах была пустота. Тетрадки Петуховой и еще нескольких учеников были раскрыты. Лежали белым бельмом на партах, но кроме выведенных синей ручкой точных дат на разлинованных типографским способом строках ничего не было. Они были здесь, но они были там, принимая участие в качестве невидимых наблюдателей в этих исторических событиях. В эти минуты их реальность была не здесь, а там. Они жили там, их время утекало туда. В историю. И вряд ли бы самый дотошный наблюдатель, присланный даже из самого минобразования, мог бы сказать, что это не так. Урок был целиком посвящен истории и ни один из учеников не был в состоянии его пропустить, заняться в это время чем-то другим. Их директор сейчас подтвердил бы это даже под присягой. Если бы мог.
Из состояния транса их вывел звонок. Дети собирали свои вещи и один за другим покидали класс. Директор, медленно приходя в себя, наблюдал за ними, потом наклонился за валявшейся на полу газетой и положил ее перед собой на парту. Выглядел он, как только что проснувшийся человек, которому не дали досмотреть интересный сон. Подождав, пока последний ученик выйдет из класса, он встал и медленно, немного пошатывающейся походкой пошел по проходу между партами к учительскому столу. Семен Андреевич, стоя около классной доски, смотрел на него с еле заметной улыбкой на лице. Как ученик, только что прекрасно ответивший урок и знающий об этом. Ученик, не сомневающийся в том, что получит высший балл, как только оторопевший учитель вновь овладеет собой и своими эмоциями.
Когда директор, наконец, добрался до стола, он оперся на него рукой и немного смущенно, отведя взгляд в сторону, произнес:
- Хорошо.
Семен Андреевич понимающе кивнул головой, принимая заслуженную похвалу. Директор, еще раз взглянув на него, вздохнул, как будто в чем-то провинился и осознал это, и вышел из класса, пробормотав напоследок:
- Несколько эмоционально, но в целом…хорошо.
Закрыв за собой дверь, он впервые прошел мимо ребятишек, гонявших шарашку, не сделав им замечания. Снятая со школьной парты пластмассовая заглушка громко ударялась об плинтусы, отбивая кусочки покрывавшей их краски.

Специально назначенная Департаментом образования комиссия, проводившая проверку в школе № 111, не выявила серьезных нарушений. Как отметили ее члены, уровень знаний учеников по разным предметам в целом был признан удовлетворительным, то есть не сильно отличался от среднестатистического по городу. Единственное предписание комиссии касалось метода преподавания истории в средних классах. Знания учеников часто изобиловали «незначительными и малозначимыми подробностями», а порой «расходились» или даже «противоречили одобренной программе образования». Кроме того, «оценка учеников общепризнанных исторических фактов порой оказывалась выдуманной, неадекватной и опровергающей одобренную Департаментом». Чуть ниже учителю истории школы № 111 было рекомендовано «больше уделять внимания не факультативным занятиям, а реализации принятого стандарта качества образования».
Прочитав присланную сверху бумагу, директор скомкал ее и выбросил в мусорную корзину. Он не знал, как ему следует поступить. Вернее, он знал, как следует поступить директору, но не знал, как на нее реагировать человеку собственными глазами наблюдавшему за историей. Ему очень хотелось, чтобы он сейчас проснулся, и все это оказалось просто дурным сном.
Родительский комитет, возглавляемый Евгенией Павловной, требовал увольнения Семена Андреевича Петракова. Подписи под заявлением поставили не более трети родителей, но и это количество было значительным. Его нельзя было оставить без внимания. В целом их требование и основания (резкое снижение успеваемости, необъективное выставление оценок) были довольно абсурдными, и можно было попытаться их вразумить. Или решить проблему переводом нескольких учеников в другие классы, которым историю преподавала Тамара Тихоновна. Но Виктор Григорьевич был уверен, что это вызовет протесты со стороны детей и ненужное внимание к проблеме. Кроме того, ему не удалось найти поддержку среди учителей. Одной музыки было мало. Большинство было против. К их предметам, после его прихода в школу, ученики стали относиться с большим невниманием. На самом деле их оскорбляло не то, что к их предметам ученики теряли интерес, а то что их непререкаемый авторитет был подорван. Им много раз доводилось слышать обсуждение очередного урока истории, но ни разу математики, биологии или литературы. А этот снобизм, по отношению к другим…предметам.
- У нас общеобразовательная школа, а не специализированная школа с углубленным изучением истории, - выразила мнение большинства учителей математичка.
Окончательное решение пришлось принимать все-таки директору.
Спустя три дня секретарь Ольга Владимировна вручила Семену Андреевичу приказ об увольнении, на котором стояла имперская по размаху подпись Виктора Григорьевича. В бухгалтерии учителю выплатили все причитающиеся ему гонорары и компенсации, а в кадрах дали «самые положительные рекомендации». Семен Андреевич хотел зайти попрощаться с директором, но секретарша Оленька сказала, что Виктор Григорьевич два дня назад взял отпуск и уехал из города.

Он жил в панельной пятиэтажке на первом этаже. Квартира № 3. Первый подъезд. Арсений приходил сюда уже несколько раз, выяснил и нехитрую комбинацию трех цифр кодового замка, но зайти так и не решился. Было страшно. Он никогда не учился у Семена Андреевича, шестым тот не преподавал, но в школе о нем было столько разговоров, что ему стало интересно.
Когда-то он отверг протянутую им руку и сейчас жалел об этом. Ему казалось, что, если бы не его досадное поражение в той драке с восьмиклассником, он бы сейчас имел право зайти к учителю. Просто, чтобы поблагодарить его. Но он воспринял этот жест как попытку еще больше унизить его и руки не принял. Может, учитель на него за это до сих пор обижен.
В одной из комнат горел свет. Арсений, поколебавшись, нажал одновременно три цифры и вошел в подъезд. Пахло кошками, а из подвала несло чем-то затхлым. Пнув ногой окурок, так что он полетел вниз, в темноту, он преодолел пролет и оказался у двери с цифрой три. Протянул руку к звонку. Но тут же ее одернул, не успев до него дотронуться. Постоял немного, а потом все же нажал на кнопку.
Дверь открыл историк. Он был в той же одежде, что и в первый день. Темно-серый свитер, джинсы. Вот только на ногах были не черные туфли, а обыкновенные домашние коричневые тапочки.
- Тебе чего?
- Я из школы. Меня прислали, - он попробовал озвучить придуманную им заранее легенду, но вдруг понял, что врать не стоит.
- Вы мне однажды помогли. Я никогда у вас не учился, но…
Они пили чай на кухне, и Семен Андреевич угощал Арсения мандаринами. Откуда-то из комнаты пришла кошка и запрыгнула учителю на колени. Арсений рассказывал учителю о том, как его бывшим ученикам объяснили исчезновение учителя.
- Они сказали, у вас мама умерла. И вы уехали из города, - он с испугом посмотрел, как отреагирует Семен Андреевич.
- Мама действительно умерла, - сказал, взглянув мальчику в глаза, учитель.
- И поэтому вы ушли?
- Нет.
- Тогда почему?
- Не важно.
Арсений взял со стола еще один мандарин, но, подумав, положил его. Ему очень хотелось узнать.
- Скажите, как вы это делаете?
- Очень просто, - улыбнулся ему Семен Андреевич, разобравшись, о чем спрашивает его собеседник.
Он положил на стол две руки ладонями вверх. Арсений, поколебавшись, положил свои руки сверху, понимая, что на этот раз ему не предлагают помощь, а приглашают в путешествие. В глазах потемнело, и откуда-то издалека послышался вопрос:
- Что ты хочешь увидеть?
- Пиратов, - выдохнул Арсений.
Они вместе грабили испанские галеоны, посещали необитаемые острова и закапывали клады. Пили ром в пропахших потом и табачным дымом кабаках, вдыхали запах смолы и специй в сотне портов, взбирались на вершины мачт и участвовали в морских сражениях. Они присутствовали при дележе гор золота и драгоценностей, играли в кости и бросали за борт мертвецов. Иногда было страшно, но Арсений чувствовал тепло рук учителя. Он знал, что тот рядом, хотя и не видел его.
Казалось, что прошло много времени, с тех пор как они пустились в это путешествие. Они вместе с командой, устроив бунт на корабле и взяв в плен капитана, оказались на каком-то тропическом острове. Часть команды отправилась закапывать клад, но Арсений решил остаться с теми, кто охранял лодки на берегу. Было жарко, поэтому он отошел в сторонку и, расположившись в тени пальмовых листьев, уснул.
Очнулся он на той же маленькой кухне. Чай еще не остыл, и в воздухе по-прежнему пахло мандаринами. Семен Андреевич убрал руки, взял со стола электрический чайник, наполнил его водой и, поставив на подставку, нажал на кнопку, внутри которой загорелся красный огонек.
- Еще чаю?
- Как вы это делаете? – на этот раз восхищенно спросил Арсений.
- Не знаю, - улыбнулся учитель. – Возможно дело в том, что я очень люблю историю.

Арсений приходил еще несколько раз. Они открывали Америку, смотрели на стремительные завоевания монголов, покоряли варваров вместе с Цезарем. Они успели бы побывать еще в тысяче мест, посетить множество событий, но Семен Андреевич исчез. Арсений стоял перед закрытой дверью квартиры №3 и изо всех сил жал на звонок. Он приходил сюда то ли в четвертый, то ли в пятый раз.
- Уехал он, - выглянула в коридор соседка, видимо услышавшая трель звонка. – Ты из школы?
- Ага, - кивнул головой Арсений.- А когда вернется?
- Не знаю,  - пожала соседка плечами.
Почему- то Арсений знал, что учитель не вернется. Возможно, он просто не захотел возвращаться из одного из своих фильмов. А может, и не мог. В прошлом так много настоящего, что порой трудно разобраться, где заканчивается реальность и начинается история.