У сопки Сестра. Глава 10

       Смерть паралитика поразила его. Страшная и омерзительная одновременно, оставила тягостное впечатление, круто изменив направление его мыслей. Теперь ему казалось, что там, в больнице, хотя он и боялся смерти, но в глубине души не верил, что умрет. Сооружая все эти хитросплетения доводов, оправдывающих его бегство, он обманывал себя, что уезжает от своего прошлого, порывает со своей никчемной жизнью. Нет, он не убегал, он напротив, стремился, летел навстречу новой жизни, желая начать все сначала.
      
       Он видел теперь, насколько легкомысленным был его поступок. Он радовался, как мальчишка, обретенном свободе, упустив одну, довольно важную деталь: освобождая себя от обязанностей, от долга перед женой, перед сыном, он их тоже освобождает от всяческих обязательств по отношению к себе. Не была ли эта смерть паралитика тоже указующим перстом? Если даже можно, по легкомыслию, беспечно отмахнуться от страшной, вполне возможной перспективы в отношении себя, то бросить человека, с которым прожил жизнь, бросить на пороге старости, обмануть его надежды, это уже было подлостью, низостью. Кому она теперь нужна? Будет ли сын ухаживать за ней в случае болезни?

       Последние дни он все чаще вспоминал дом, жену, сына, и его все сильней тянуло вернуться; и чем ближе к намеченному им сроку, тем сильнее. Он соскучился по Эльвире, по ее телу, и если бы было достаточно денег, он улетел бы самолетом, с неудовольствием представляя утомительное путешествие в поезде, томительное ожидание возвращения домой.

       - Сережа, - голос был тихий, неуверенный, робкий.

       "Ведь это она меня так называла", - мелькнуло искрой у него в мозгу мгновение их знакомства там на болоте.

       Он судорожно, через силу, словно боясь увидеть призрак, повернул голову и увидел невысокую, худенькую женщину в темном с лиловым отливом платье чуть ниже колен, и коричневой шерстяной кофточке. Она смотрела на него, чуть улыбаясь, одними уголками губ, и на глазах блестели слезы. Константин Сергеевич даже не заметил, как поднялся на ноги и стоял, вглядываясь некоторое время в лицо женщины.

       "Надя? Боже мой, неужели это она? Как она постарела!". Сердце его сжалось от жалости. Маленькое личико, покрытое мелкими морщинками, усталые, уже не такие как прежде глаза, две мутные слезинки дрожали на ресницах и все никак не могли скатиться, и тонкая, смуглая, но не молодым загаром, а скорее потемневшая от старости шея. Мелкие черты лица пока еще пожилой женщины, но сквозь которые уже ясно угадывалось личико маленькой сухонькой старушки. "Как они быстро стареют", - вспомнил он лицо и тети Ани. Эльвира в сравнении с ними выглядела просто великолепно.

       - Надюша, - проговорил он наконец.

       - Ты не сразу узнал меня. Я сильно постарела? Ты выглядишь еще очень хорошо. Я сразу тебя узнала, только не сразу поверила, что это ты. Сколько раз так было: увижу мужчину на улице, похожего на тебя, и бегу за ним как дурочка, догоню - нет, обозналась. Особенно первое время после того, как ты пропал. Миленький, куда ж ты тогда исчез? Почему ты убежал от меня?

       - Мне было стыдно.

       - С чего это? - удивилась Надя.

       - Что я струсил, не смог заступиться за тебя, когда тебя оскорблял тот лысый.

       - Ой! Какой же ты дурачок был, - улыбнулась сквозь слезы женщина. - Я сама была виновата. Тоже хорошая задира была. И разве ты справился бы с ним? Вон он какой бугай, а ты совсем еще мальчишечка. Как я тебя искала. Больше месяца все на наше место ходила, а потом решила, что ты в моря ушел. Ведь ты говорил, что хочешь попасть на судно. И сейчас я так испугалась, что снова потеряю тебя. Я тебе машу рукой, и ты смотришь в мою сторону, а не видишь. Помнишь, как тогда на озере: идешь, задумался, а сам улыбаешься, чуть на меня не наступил, только тогда заметил. И вот смотрю из автобуса на тебя, куда ты направишься, в какую сторону, но поняла только, что ты не торопишься. А народу - еле протиснулась к двери. Выскочила на "Бархатной" и скорей сюда. Прибегаю, ищу, а тебя нет. Все очереди у билетных касс осмотрела, около пивнушки была - все, думаю - уехал. Потом догадалась пойти на берег. Ты давно здесь? - спросила она замявшись.

       Она хотела спросить "надолго сюда приехал?" - но нужные слова застряли в ней.

       - Вот как не верить снам!- воскликнула она, оживившись, услышав ответ. - Последнее время ты снова стал мне снится, и я сразу подумала, что скоро тебя увижу. Я всегда верила, что ты когда-нибудь вернешься. 

       Женщина говорила и говорила без умолку, словно боялась, что он вдруг снова исчезнет и она не успеет ему поведать все то, что накопилось у нее на душе за эти долгие годы ожидания, о чем рассказывала ему в томительные часы бессонницы бесконечными ночами.

       - Я долго ждала тебя. Сватались ко мне, но я все отказывала – боялась, вдруг только выйду замуж, а ты тут и вернешься. Если б ты хоть что-то сказал, или написал, чтобы я знала… А потом все же решилась. Подумала: прожду тебя и останусь в девках. Время то идет. А. тут как раз мой благоверный подвернулся. Он механиком на судне работал. Вернулся с рейса, хотел к родителям в отпуск съездить, да загулял. В какой-то день трезвый был и приглядел меня. Привязался как банный лист, даже к родителям не поехал - так весь отпуск около меня и отирался. И на работу приходил, и с работы провожал. Ну и доконал меня.

       Надя грустно улыбнулась.

       - Когда сошлись с ним, я еще подумала: хорошо, что у него специальность морская - все же не так часто дома будет. Если ты вернешься, то можно будет нам встречаться. Я уж тогда была почти уверена, что ты уже женат. Мужики, они без баб долго не могут. И уж смирилась с этим. Только, порой, мечтала: пусть ты жил бы со своей семьей, а ко мне приходил бы хотя бы раз в три месяца, или даже раз в пол года. Я бы эти свидания ждала бы как великого праздника. Но мои планы лопнули в самом начале. Он взял да списался с судна и устроился работать на берегу. Сначала на судоремонтном, потом перешел работать по монтажу оборудования - там больше платили. Он работящий был, его везде уважали за это. И зарабатывал неплохо. Правда и работал - себя не жалел. И вечерами оставался и выходные прихватывал. Конечно, пропивал тоже много, но все равно нам хватало. Жили не хуже людей. И я ведь неплохо получала, а жили втроем. Я ведь первого родила, а больше не захотела – боялась, вдруг ненормальные ребенок будет из-за его пьянок. Из-за этого и машину не захотела чтобы он покупал. И машину разбил бы и сам угробился бы. Я и так все себя виню в его смерти. Ведь первое время он не так часто пил. С получки, с аванса, ну изредка по выходным. Встретится с дружками, с которыми плавал, когда они с рейса возвращались, ну и накачается. А потом все больше, все чаще. Чувствовал, что у меня к нему душа не лежит, из-за этого и пил. Бывало, с вечера лягу с ним, а услышу – заснул, и переберусь на диван. Он ночью проснется, полапает возле себя, и слышу, ворчит: "У, гадюка, уже уползла".

       Она тихо засмеялась, и быстро, как бы спохватившись, продолжала:

       - Но это когда выпивши был. А трезвый никогда не обижал. С получки обязательно что-нибудь да принесет. Раз цепочку золотую, то колечко, то перстенек, хоть коробку конфет, но с пустыми руками не приходил. Только войдет, подойдет, молча сунет в руки и идет раздеваться. Знаешь, женщины знакомые, которые знали его, завидовали мне. Да я и сама знала, что он хороший, но вот не лежала душа и все. Сначала надеялась, что со временем привыкну. Может и привыкла бы, если б не пил. Когда запил по настоящему, к этому уже нельзя привыкнуть. Часто утром на работу идет трезвый, а с работы возвращается чуть теплый. Прости меня Господи,  было – увижу, как он вваливается в дверь, и в сердцах подумаю: "Когда ж ты захлебнешься этой водкой, сгорают ведь другие". А мой, прямо железный какой-то, ничего его не берет. Успокоюсь потом и ругаю себя за это, и жалко его становится. И ведь сама виновата. Не нужно было выходить замуж, если не любила. Когда трезвый был, уговаривала: "Коля, перестань пить. Ты посмотри на кого стал похож. Ведь помрешь от этой проклятой водки". "Сдохну – похоронишь", - буркнет. Так и получилось. Все же печень не выдержала, заболел. Ну лечился, да что толку, если продолжал пить. Два года как схоронила. Вот и живем сейчас втроем: сын и невестка. Скоро будет четвертый - на седьмом месяце уже. Вот так я без тебя тут и жила.

       Слезинки снова выкатились из глаз и повисли на ресницах. Константин Сергеевич вдруг вспомнил сон. Туман и впереди идет мужик с рюкзаком, высохший, сильный - и вдруг исчезает.

       - Ну а ты как? - спросила она тихо, робко, но в ее глазах, в ее лице было все, что таилось за этим обычным вопросом - и страх, и надежда, и мучительное ожидание.

       - Ты надолго здесь? - все же выдавила она из себя.

       - Завтра утром уезжаю, - ответил он и отвернулся, не в силах смотреть в эти глаза, видеть эти две мутные дрожащие на ресницах слезинки. Когда снова посмотрел на нее, она вытирала глаза платочком, и, увидев, что он смотрит, тихо улыбнулась, приподняв чуть уголки губ.

       - Ты здесь один... или с женой?

       - С женой.

       Она стояла молча, смотрела снизу вверх в лицо.

       - Надюша, - заговорил он, - я тогда все мечтал тебя поцеловать, но так и не осмелился. Разреши сейчас это сделать. Я ведь любил тебя одну всю жизнь, и приехал, чтобы увидеть хоть раз еще.

       Она стояла неподвижно, и он наклонился и прижался губами к ее губам.


                Конец.