Нарушенный обмен веществ

Обмена веществ нарушение - возможные при любом заболевании нарушения каких-либо из многочисленных химических процессов, участвующих в обмене веществ в организме. Разнообразные патологические проявления включают изменения скорости роста, теплопродукции, выработки энергии для мышечной деятельности и энергетического обеспечения жизненно важных функций организма. Известно, однако, большое число т.н. болезней обмена веществ, или болезней метаболизма, причиной которых служит специфическое его нарушение.

Энциклопедия Кольера.


Электронные часы на моей тумбочке зелеными огоньками цифр показывали половину седьмого утра, когда я, наконец, расслабился и, прислушиваясь к новым ощущениям в теле, приоткрыл глаза. Спать этой ночью мне не довелось ни минуты. Полчаса еще оставалось до подъема, до момента, когда лампы под потолком люминесцентным рассветом сменят ночной сумрак дежурного освещения, голос из динамиков с фальшивой доброжелательностью пожелает хорошего утра, а равнодушный глаз камеры будет наблюдать, как я одеваюсь, умываюсь и заправляю постель. Потом мне принесут завтрак, а затем меня опять поведут в лаборатории. Так было уже много дней подряд, утро за утром, месяц за месяцем. Так больше не будет. Я недаром пренебрег сном, с самого отбоя лежа без движений и концентрируясь на процессах, происходящих в моем организме. К этому моменту все качественные и количественные изменения, обусловленные моим уникальным метаболизмом, были практически завершены, во мне как будто была до предела закручена жесткая, упругая пружина, пружина ненависти и чувства несправедливости, пружина, которая сейчас только и ждала, чтобы ей дали свободу распрямиться и ударить, сметая всех стоящих на ее пути.

"До двенадцати лет я рос обычным мальчиком в обычной семье. Первые признаки уникальности моего организма проявились в начале переходного периода вместе с первыми прыщами на лбу. Сначала мы с моими родителями, а потом и мои одноклассники с учителями, заметили необычное для моих лет развитие физической силы и выносливости. По настоянию отца я начал посещать секцию бокса, и тут уже мой тренер обратил внимание на то, что мои синяки и рассечения заживают гораздо быстрее, чем у других спортсменов. Стала развиваться молниеносная реакция, благодаря которой я быстро поднимался в юношеской спортивной квалификации. Меня стал необычайно притягивать запах аммиака, причем так сильно, что в отсутствии родителей я доставал из домашней аптечки пузырек с нашатырным спиртом и мог долгое время втягивать ноздрями запах, доводящий меня до состояния необычайной бодрости и тяги к немедленным и энергичным действиям. После этого открытия заветный пузырек стал моим неизменным спутником на всех соревнованиях."

Оставалось только завершить метаморфозу, и сделать это можно было исключительно в туалете, потому что я себе даже не представлял, как именно буду выглядеть после трансформации, а, следовательно, проводить ее в комнате, под недремлющим оком камеры, было бы чистым безумием. Конечно, в туалете тоже была камера, но там не было дежурного освещения, а я за последний месяц уже приучил охранников к тому, что каждую ночь встаю и иду посидеть в туалет, не включая света, из-за чего давно стал объектом их плоских шуточек и подколов. Ну что ж, смейтесь на здоровье, пока здоровье есть. Хорошо, говорят, смеется тот, кто в конце вообще может смеяться.

"Однако все мои спортивные успехи и странная реакция моего организма на аммиак были только начальными и неясными звоночками. Первое, по-настоящему шокирующее открытие я сделал в четырнадцать лет при знакомстве с водкой. Приехав в числе большой компании на дачу родителей одного из парней нашей боксерской секции я, демонстрируя свой сокрушительный правый кросс девчонкам, а откровенно говоря, просто выпендриваясь, сильно содрал кожу на костяшках пальцев. Прижав рану платком и глядя, как наши юные спортсмены, наше подрастающее олицетворение физической культуры и здорового образа жизни морщась и задерживая дыхание, неуверенно опрокидывают в себя рюмки, я, немного подражая отцу, отставив локоть и оттопырив мизинец, мужественно влил себе в горло «огненную воду». Вопреки всем ожиданиям водка оказалась на удивление вкусная, что заставило меня заподозрить моих одноклубников в розыгрыше. Взяв в руки бутылку, я принюхался, нет, это была самая настоящая водка, однако хотя спиртовой запах и ощущался явно, но он не был противен, а наоборот, притягивал меня, как до этого притягивал аммиачный запах. От размышлений меня отвлек легкий зуд в поврежденной руке. Сняв платок, я с изумлением, обильно разбавленным страхом, наблюдал, как от пальцев отваливается засохшая кровь, а под ней, прямо у меня на глазах, образуется новая тонкая, розовая кожа. Схватив дрожащими от нахлынувших эмоций руками бутылку, я, под возмущенный реплики окружающих, налил себе до краев большой пластиковый стакан, в три глотка осушил его и снова уставился на руку. Кожа на костяшках стала неотличима от ранее неповрежденных покровов. Опьянения так и не последовало. В шоковом состоянии, не утруждая себя объяснениями, я покинул недоуменно поглядывающую на меня компанию. Чудесного исцеления моей руки никто из них не заметил."

На негнущихся ногах я с большим трудом доковылял до туалета и, держась руками за стены, опустился на унитаз. Все, в моем распоряжении пять, максимум десять минут. Глубокий вдох, концентрация, и пружина биохимических реакций неожиданно легко начала раскручиваться, катализируя те процессы, реагенты для которых я бережно отсеивал и копил в своих внутренних кладовых, прятал в клетках мышц, костей и жировой массы. Молекулы аммиака, выделенные из цепочек аминокислот, устремились навстречу оксиду бора, раствором которого меня кололи несколько дней подряд, в качестве какого-то очередного эксперимента. Тело начало трястись и нагреваться. Только бы не загорелась одежда, иначе чувствительные датчики мгновенно засекут дым. Кожа стала горячая и липкая, целлюлоза белых футболки и кальсон связывалась с тканями эпидермиса, становясь одним целым с покровами моего тела. Образующиеся кристаллы нитрида бора организм выталкивал наружу по всей поверхности, объединял их с хлопком моего белья, волосами, ногтями, укреплял новую броню титаном, аккуратно выделенным из оксидов какой-то пищевой добавки. К пальцам рук кристаллов устремилось значительно больше, и сейчас они формировали то, чем я буду вырывать свою свободу у тех, кто решил, что имеет право ее у меня отнять. Оружие, противопоставить которому руководству Института будет нечего.

"До двадцати лет я не знал проблем. Стараясь теперь не выделяться, я никому не рассказывал о своих вновь открытых способностях, к удивлению и неудовольствию тренера и отца (и, кстати, к большой радости матери) оставил секцию бокса, окончил школу, поступил в химико-технологический университет и успешно доучился на дневном отделении до третьего курса. Во мне жила какая-то скрытая тревога, предчувствие того, что раскрытие моей тайны не сулит мне ничего хорошего. Все закончилось в конце шестого семестра, прямо перед сессией на зачетной неделе. Водитель мотоцикла, на заднем сиденье которого я сидел, не справился с управлением и на большой скорости врезался в стоящий на обочине павильон. Я пролетел сквозь витрину, снес прилавок и ударился о полки, которые в ответ осыпали меня товаром. Боль во всем теле немного заглушал ужас от увиденного, когда я скосил глаза и взглянул на себя. Левая нога была вывернута в обратную сторону в коленном суставе и упиралась ступней в разорванное до костей бедро правой ноги. Левая рука больше всего напоминала змею, затоптанную на дороге копытами лошадей и, к тому же, обильно политую кровью. Я попытался выплюнуть изо рта противный соленый сгусток, но оказалось, что сделать это разорванными в клочья губами было невозможно. Внезапно знакомый запах заставил меня скосить глаза в другую сторону. Обоняние меня не подвело даже в такой критический момент: рядом с моим искалеченным телом лежала бутылка водки с отбитым горлом. Продавщица и одинокая покупательница вытаскивали из витрины незадачливого водителя (парень не выжил, получив травмы, как постановил в дальнейшем приехавший врач, несовместимые с жизнью), так что никто не помешал мне дотянуться единственной уцелевшей рукой до бутылки и вылить все ее содержимое себе в рот. Над следующей бутылкой пришлось постараться, левая рука все ещё не двигалась, так что я, не мудрствуя, как заправский пират, с третей попытки отбил горлышко и отправил содержимое второй бутылки вслед за содержимым первой. Отбросив порожнюю тару, я натолкнулся взглядом на изумленные глаза продавщицы и, не давая ей времени на осознание происходящего, прохрипел: «Аптечку!». Нюхать нашатырный спирт в сложившихся обстоятельствах было нелепо, поэтому я просто выпил содержимое двух найденных в аптечке пузырьков и в блаженстве уронил голову на какую-то смятую коробку. Боль ушла. Все что я мог сделать – я сделал, оставалось только ждать пока коктейль из нашатыря и водки начнет действовать. К сожалению, он начал действовать лишь тогда, когда санитары «Скорой помощи», приехавшей, кстати, за считанные минуты, грузили меня в машину. Весть о пациенте, через полчаса после страшного ДТП вставшего с постели без единого шрама, облетела город. Церковь заговорила о чуде, ученые о феномене, газеты о подделке, каждый житель города выдвигал свою точку зрения на сложившуюся ситуацию, и лишь руководство Научно-Исследовательского Института Перспективных Военных Разработок крайне прагматично отнеслось ко мне и моим способностям."

Вместе с внедрением кристаллов нитрида бора в кожные покровы я также увеличил чувствительность своих глаз, и теперь тьма закрытого помещения передо мной расступилась. Я поднес к лицу правую кисть и полюбовался на загнутые, словно серпы, пятнадцатисантиметровые когти, которые заметили мне все пальцы, кроме большого. Тело налилось легкостью, энергией, стремлением к движению, желание действовать рвалось во мне наружу, как истосковавшийся по воле зверь. Словно истосковавшийся по насильно отнятой у меня воле я сам.

"Спустя неделю после аварии к нам в дом пришли представители НИИ ПВР в сопровождении стражей порядка. Улыбающийся мужчина в форме полковника объяснил моим родителям, что я им нужен для дачи каких-то там объяснений в связи с ДТП, что для беспокойства нет повода, это чистая формальность и скоро меня привезут назад. Больше я своих родителей не видел. Даже не представляю, как им объяснили мое исчезновение. С того дня, как за мной захлопнулись двери Института, больше я его стен не покидал."

От легкого, как мне казалось, толчка дверь туалета сорвалась с петель и вылетела на середину комнаты. Конечно, в этом не было необходимости, но и необходимость таиться с окончанием метаморфозы также отпала, к тому же, мне хотелось проверить свои вновь приобретенные возможности. Возможности впечатляли, мышцы реагировали на малейшие команды мозга, конечности двигались легко, суставы работали как часы. Идя к выходу, я на секунды задержался у большого зеркала, висевшего на стене рядом с умывальником. Мой новый внешний вид, мягко говоря, тоже впечатлял. В зеркальном отражении на меня смотрел человек с ног до головы покрытый черными, как вороново крыло, прямоугольными пластинами. Размеры пластин менялись в зависимости от их месторасположения, на груди, спине и бедрах они были большими, на заканчивающихся жуткими крючьями когтей руках, поменьше, на шее и вовсе мелкие. Волосы на голове превратились в гладкий шлем, а пластины, которыми стали мои отросшие за эти месяца усы и борода, прикрывали нижнюю часть лица не хуже рыцарского забрала. Двумя большими черными агатами сверкали глаза из-под сросшихся и ставших прозрачными век. Идеальный воин. Вполне перспективная военная разработка.

"Иллюзии по поводу того, куда и зачем меня привезли сотрудники НИИ ПВР во главе с полицейским полковником, я перестал испытывать сразу же после пересечения порога данного учреждения. Уже через час после прибытия  и долгого перемещения на лифте и по коридорам, так что я совершенно перестал представлять, где выход, мне вежливым, но не терпящим возражения тоном предложили сдать вещи, переодеться и разместиться в небольшой, больше напоминающей камеру-одиночку, комнате без окон, но зато с туалетом, умывальником и тяжелой, прочной дверью, закрывающейся снаружи крепким, надежным засовом. На все мои протесты мне отвечали про исследования государственной важности, про государственную тайну и многозначительно кивали на вооруженных автоматами часовых в армейской форме, чьи посты были плотно расставлены на каждом этаже Института. Кроме военных здесь было также необычайно для научно-исследовательского института много охранников, в своей черной одежде, с резиновыми дубинками, резко выделяющихся на фоне белых халатов научных сотрудников. Вечером первого дня на стену моей тюрьмы повесили распорядок дня, и с этого момента начался мой кошмар наяву."

Входная дверь распахнулась, и в нее ворвались сначала крепкий лысый охранник с дубинкой наготове, а вслед за ним часовой, на бегу снимающий с плеча черный, в тон моей брони, АК-74. Открывшееся их взору в тусклом зеленом свете дежурного освещения зрелище заставило обоих застыть на месте. Не дожидаясь, пока они придут в себя, я атаковал. Негнущиеся когти, которыми стали мои пальцы, было невозможно сложить в кулак, поэтому я, перенося тяжесть тела на левую ногу, нанес стоящему ближе ко мне охраннику хук в челюсть открытой ладонью, а когда его силой удара смело с линии атаки, провел правый кросс в грудь, наконец-то взявшего автомат наизготовку, солдата. Результат, как любил говорить мой отец, превзошел все ожидания. Запрокинув под неестественным углом окровавленную голову, у стены лежало изуродованное тело охранника, в то время как его нижняя челюсть висела на моих когтях. Солдат сидел в углу и гаснущими глазами в немом изумлении смотрел, как в ране, откуда мои когти вырвали его грудину с огрызками ребер, сокращается алый комок сердца. К горлу начала подступать тошнота, но я усилием воли вернул себе прежнее самочувствие. Назад дороги нет. Это первые, но наверняка не последние жертвы на моем пути к свободе, люди, пытающиеся этот путь мне преградить. Они знали, что охраняют человека, ни в чем не виноватого перед страной, гражданином которой он являлся, человека, чьи права попрали ради национальных интересов. «Счастье отдельного человека для счастья полиса не значит ничего. Раз счастье гражданина не есть ценность, то для счастья полиса к отдельному человеку могут быть применены меры физического воздействия», - писал в своих «Законах» древнегреческий философ Платон, обосновывая необходимость аппарата насилия в государстве. Не удивляйтесь, что на этот раз гражданин поставил свое счастье выше счастья полиса и готов его отстаивать у последнего до конца.

"Мое утро начиналось в семь утра. Иногда оно начиналось с завтрака, причем в мою еду все время что-то подмешивали, а потом наблюдали за реакцией моего организма, а иногда сразу вели в лабораторию на голодный желудок и там брали анализы, делали инъекции, проводили ультразвуковое и рентгеновское исследование. Не всегда после этих экспериментов я мог вернуться в свою комнату на своих ногах, зачастую охранникам просто приходилось приносить меня и бросать на кровать. Так продолжалось несколько месяцев. И однажды мой организм восстал. Когда молодая лаборантка попыталась ввести мне в вену иглу шприца, кожа на сгибе локтя неожиданно стала твердая как сталь, и игла просто согнулась. «У нас проблемы!» - крикнула она охраннику, и тот, нахмурившись, потянулся за своей дубинкой. К сожалению, поверхность моей головы не успела отреагировать на опасность так же быстро как поверхность моей руки. Жесткий удар вышвырнул мое сознание прочь, и я погрузился в темноту."

Прежде чем покинуть комнату, я немного поколебался, не взять ли с собой забрызганный кровью автомат мертвого часового, но тут же решил, что это глупая мысль. Во-первых, в свои двадцать лет я совершенно не представлял себе, как им пользоваться, заряжать, снимать с предохранителя и прочее. Во-вторых, и это самое главное, обретя смертоносные когти, мои кисти утратили свою функциональность, и применить автомат я теперь мог разве что только в качестве метательного оружия. Поэтому перешагнув через ноги мертвого солдата, я вышел в коридор и направился вдоль бесконечных лабораторий искать выход. В ту же секунду истошным стоном умирающей коровы завыла сирена. Навстречу мне, выкрикивая уставные предупреждающие реплики и лязгая затворами, спешили около десятка солдат из состава караула поднятых «в ружьё». Вероятнее всего, на мой счет у них были определенные инструкции, потому что, хотя парни и выглядели испуганно, но первый дружный залп их АК-74 пришелся мне по ногам. Ощущение было такое, как будто кто-то набрал горсть гороха и со всего размаха швырнул в меня, пытаясь достать мои конечности сквозь толстые джинсы. Пока караульные сообразили открыть огонь в более уязвимые места, я в два прыжка оказался между ними. Бой был коротким. Я почти не использовал когти, стараясь избежать большой крови, и бил тыльной стороной ладони, но сохранить все жизни все равно не смог, настолько возросли мои физические возможности, которые я ещё не научился полностью контролировать. Последний солдат упал тяжелым кулем к моим ногам рядом с другими камуфлированными, перепачканными красным телами, когда из пультовой напротив выбежали два охранника. Один из них, вероятно, самый благоразумный, а скорее всего самый трусливый бросился бежать прочь по коридору, а другой, выставив впереди себя, словно олимпийский огонь, резиновую дубинку, дрожа от страха, пошел на меня в атаку. Я ударил когтями по дубинке, как бьют соперников в своих драках коты, и она рассыпалась по полу аккуратными черными цилиндрами. Видимо это зрелище вкупе с горой мертвых и нокаутированных солдат окончательно деморализовало секьюрити, и он безвольно прижался спиной к стене, решив, наверное, что с ним покончено. Я поднес к его лицу сверкающие черные когти и попытался, как можно более грозно, спросить у него, где выход,  но тут вышла заминка. Мои губы, превратившись в кристаллические пластины, утратили подвижность, и все, что я мог произнести, было невнятное мычание. Однако когда я промычал фразу «Где выход?» в десятый раз, может тональность звучания, может здравый смысл, а может и просто интуиция, подсказали охраннику, что от него хотят. Выяснив маршрут, я легким ударом локтя отправил его в нокаут считать звезды, а сам направился к лестнице.

"Придя в себя, я обнаружил, что лежу в комнате, пристегнутый ремнями к постели, и долго ещё лежал без сна, осмысливая случившееся. Как так произошло, что сделал мой организм, восставший против произвола моих тюремщиков. Прислушиваясь к ощущениям измученного многомесячными экспериментами организма, я сосредоточился на руке, ставшей виновницей моих сегодняшних побоев. Рука как рука, кожа мягкая и эластичная, как у обычных людей, немного истонченная и бледная от отсутствия солнечного света, на базальной мембране лежит, как и положено,  один ряд призматического эпителия, над ним четыре ряда клеток с цитоплазматическими выростами шиповатого слоя эпидермиса… Стоп! Какого шиповатого слоя эпидермиса?! Это казалось невероятным (хотя, что ещё может показаться невероятным человеку, пьющему раствор аммиака и регенерирующему от этилового спирта), но я чувствовал все клетки своих кожных покровов, как будто каждая из них сама была отдельно взятым органом. Движимый внезапным порывом, я пробежал открывшимся внутренним взглядом по всему организму, сравнил рыхлые клетки жировых тканей с прочными, красивыми клетками тканей костных, полюбовался на фоторецепторные клетки сетчатки, понаблюдал за забавными хвостиками нейронов. Я уже не замечал ремней, сковавших тело, в восторге «рассматривая» себя изнутри на клеточном уровне. А что если?.. Короткое сосредоточение, и я ворвался на молекулярный уровень, в прекрасную  вселенную биохимических процессов. Человеческий язык слишком скуден, чтобы описать все, увиденное мной в эти минуты. Немного придя в себя от первых эмоций и потрясения, я вернулся к левой руке и, сконцентрировавшись, попробовал сдвинуть атомы рогового слоя. Неохотно, сначала по одному, затем десятками, а потом сотнями тысяч и миллионов атомы углерода оставляли насиженные места и укладывались в аккуратные ячейки кристаллической решетки алмаза, делая мою кожу самой твердой поверхностью в мире. Поборов первое искушение немедленно сделать себе лезвия и освободиться от ремней, я вернул все на свои места и постарался уснуть. Ещё не время, и я не готов. Впереди была серьезная подготовка."

К счастью, дневной персонал ещё не пришел на работу, а дежурная смена абсолютно не горела желанием выяснять причины грохота выстрелов, так что на пути к лестнице поперек дороги мне встал всего один солдат, да и тот, после того как я одним ударом когтей превратил его автомат в бесполезную кучку металла и пластика, стек по стене на пол и, икая, проводил меня глазами полными ужаса. А дальше в игру вступили совсем иные, гораздо серьезней рядового с подмоченными штанами, силы. Не успел я подняться на пару пролетов по лестнице (а, как я выяснил, содержали меня на минус четвертом этаже, поэтому за все эти месяцы я ни разу не видел ни одного окна), как грянул взрыв. Ощущения были очень похожи на те, что я испытал, круша собой витрины магазина во время той злополучной аварии. Меня швырнуло назад так, что я покатился по ступенькам, и только благодаря когтям сумел остановиться на следующей площадке. В следующую секунду меня завалило обрушившимися сверху лестничными маршами. Я оказался зажатым в тесном пространстве между беспорядочно лежащими бетонными конструкциями. Немного придя в себя, я освободил руку и принялся буквально выцарапывать себя из бетонного плена, куда меня отправили мои новые соперники.

"С того дня я начал скрупулезно и методично просматривать своим внутренним «зрением» все, что попадало в мой организм вместе с едой, питьем, дыханием (несколько раз через приточную вентиляцию в воздух комнаты подавали различные химикаты), уколами и отсеивал то, что казалось мне пригодным для осуществления побега. В угоду своим исследователям и дабы усыпить бдительность охраны я начал демонстрировать самые разнообразные реакции в ответ на их многочисленные эксперименты, вызывая восторги у кандидатов и докторов наук и одобрение старших офицеров. За смирное поведение меня вскоре перестали перед сном пристегивать ремнями к кровати, и я начал, в соответствии с подготовительным этапом своего плана, каждую ночь посещать туалет, не включая при этом света и приучая к этому факту своих тюремщиков."

Спустя три часа я прорыл в бетонных глыбах тоннель, поднялся вверх на уровень первого этажа, цепляясь когтями за стены, словно огромный, черный, грязный кот, и теперь стоял в дверном проеме перед выходом в коридор, качаясь от усталости. Даже мои, казавшиеся бесконечными, сверхъестественные силы были на исходе, а впереди был виден ещё один завал, полностью перегородивший коридор. Кто они, мои невидимые враги, которые с такой легкостью рушат здание Института, и как же они боятся выпустить меня наружу. Мутный от пыли и усталости взгляд немигающих глаз остановился на табличке «Лаборатория». Какой же я идиот! Шатаясь и мысленно молясь, чтобы на меня не напали сейчас, когда я в таком беспомощном состояния, благословляя глупость крушащих стены, но не озаботившихся убрать от меня реагенты моих врагов, я шел вдоль длинных стеллажей, заставленных химической посудой. Через минуту я уже нашел то, что искал. С каждым новым глотком аммиачный раствор наполнял мое тело энергией, освежая меня лучше, чем ключевая вода в июльскую жару. Следом отправилась колба с техническим спиртом. А ещё через минуту я бежал сквозь штукатуренные, в один кирпич сложенные стены, ломая их так, словно они были сделаны из картона. Завал остался позади, я выскочил в коридор, пересек вестибюль, который первым меня встречал улыбками с доски почета, когда я вошел в Институт в тот страшный день, и, разбив на тысячи осколков стеклянные двери, выбежал на улицу.

"В подготовке мне очень помогали три года моего обучения в химико-технологическом ВУЗе. Я отбирал, прятал, пробовал применить самые разные комбинации атомов, органики и неорганики. Что-то я, не мудрствуя лукаво, брал прямо из своих клеток. Связывать атмосферный азот у меня получалось, но с большим трудом, и я отказался от идеи синтезировать в себе концентрированную азотную кислоту в качестве боевой метательной жидкости. Тогда я сосредоточился на броне и холодном оружии. Идеальным решением оказалось применить нитрид бора, кристаллы которого были тверже алмаза, посаженный на эластичную основу, усиленную титаном. В один из вечеров я понял, что подготовка закончена, материал накоплен, и этой ночью пора действовать."

Десятки стволов самых различных калибров в руках хмурых людей с нашивками «СПЕЦНАЗ» уставились на меня немигающими зрачками. Это были не контрактники-первогодки, глазами этих бойцов смотрела сама смерть. За их спинами жались несколько десятков солдат со своими офицерами, и, судя по выражениям их лиц, бросаться в атаку им совсем не хотелось. Ещё дальше стояло руководство Института, во главе с самим директором, которого я видел всего один раз, но навсегда запомнил его взгляд. Таким взглядом смотрят на подопытную мышь, прежде чем взять на анализы срез ее мозга. Правда сегодня в его, и не только в его, глазах отчетливо читался страх. Страх был в глазах всех присутствующих сейчас на этой небольшой площади перед парадным входом в НИИ ПВР, даже бывалые, закаленные в горне боевых действий спецназовцы не могли полностью скрыть его, что говорить об остальных. И лишь одна пара глаз смотрела на меня сквозь слезы с болью и отчаянием, но без страха. Из кружка руководителей Института, взятая под прицел автоматов, на меня глядела моя МАТЬ.

"Сколько раз я вспоминал ее лицо, руки, голос. Мой самый дорогой, любящий человек в мире, я боялся, что больше никогда в жизни ее не увижу. И как мне стало страшно сейчас, когда мы все же встретились."

Она узнала меня не смотря ни на что, ее не обманула черная угловатая чешуя, покрытая пылью и чужой кровью, ее не смущали крюки когтей на моих руках. Она смотрела на меня так, как только мать может смотреть на сына, не замечая автоматных стволов у своей груди. Мои враги переиграли меня. Я бы не смог ей помочь, как бы мне этого не хотелось, а идти на такую жертву я уже не мог. Еще одну жертву… Внезапно осознание всего сделанного за сегодня мной обрушилось на меня в тысячу раз тяжелее, чем тонны лестничных маршей, брошенных взрывом. Я вдруг осознал, какой после себя оставил след, в сколько семей я сегодня принес горе, сколько ведер слез прольется из-за моего стремления к свободе и счастью. Смогу ли я быть после этого свободным и счастливым? Нет! «Счастье отдельного человека для счастья полиса не значит ничего», - писал Платон. Счастье мертвых и искалеченных мною людей, оставшихся за моей спиной, тоже не значило ничего для полиса. Полис швырнул их в мои жернова, отбирая их счастье вместе с их жизнями и здоровьем. Полис плевал на счастье матерей, сестер, дочерей и жен, потерявших сегодня сыновей, братьев, отцов и мужей, как делал всегда, на протяжении десятков веков всей мировой истории. Перед глазами встало лицо одной из моих первых сегодняшних жертв, солдата, сидящего в углу и мертвыми глазами удивленно глядящего на свое замирающее сердце. Он был для меня никем, мишенью, безликим существом, персонажем из компьютерной игры. Сейчас на меня глазами моей матери смотрела мать этого паренька, у которой я отобрал ее ребенка. Можно ли будет дальше жить с этим грузом? Ответ был только один: нет, нельзя!

"Однажды я решил убрать с ноги появившийся после очередной инъекции абсцесс. Сфокусировав сознание на воспаленных тканях, я начал распылять молекулы скопившего в полости гноя, вытолкнул из кожи возбудившую нарыв микрофлору, вычистил капсулу до чистых и здоровых тканей, но когда попытался остановить процесс расщепления, то это удалось мне с большим трудом. Мне ещё долго потом пришлось объяснять нашим ученым глубокое отверстие на бедре, появившееся за время, когда моя плоть распадалась на атомы, а я пытался остановить этот распад. Тогда я не знал и даже не задумывался, как можно будет применить это умение на практике…"

Сейчас я боялся только одного, что под десятками злобно смотрящих на меня стволов, под требовательными криками командира спецназа и, главное, под взглядом матери я не смогу сконцентрироваться и сделать то, что я должен был сделать. Но видимо под тяжестью вины моя совесть так громко говорила во мне, что, едва я потянулся к своей способности к саморазрушению, как тут же атомы стали покидать свои места в моем теле. Со стороны могло показаться,  что моя фигура подернулася легкой дымкой. Пластины стали отваливаться одна за другой, упали на асфальт когти, конечности быстро истончали. Когда вся броня осыпалась, ноги уже не могли держать все уменьшающийся вес моего тела, колени согнулись, и я упал на руки подбежавших солдат. Я не испытывал физической боли, а может просто не слышал ее на фоне раздирающей меня изнутри боли душевной. Глаза последний раз взглянули в блестящие от бесконечных слез глаза матери, безгубый рот прошептал «Прости!», и вместе с нахлынувшей темнотой, жизнь покинула жалкие остатки моего тела.


20.12.2012 г.