Меч Триединства. Глава 21

Свет. Много белого света. Он, как вода, струится по коже, оставляя приятное лёгкое покалывание. Он везде, куда бы не кидался взгляд, находил он только слепящий свет, от которого глаза быстро устали. Бароу не знал, где он находился. Даже комнатой это место назвать было нельзя, ибо у комнаты есть потолок, есть пол, стены, на худой конец, а тут был только свет. Не было у этого места никаких границ, никаких стен, даже пола не было – Бароу словно висел…только стоя. И кругом ни одной души – только свет. Причём не тот земной белый, а какой-то другой, по сравнению с которым даже борода Аксорса казалась серой мочалкой. Странное ощущение ютилось в груди у нильфийца – он помнил, как его ранили, он помнил, как бился с Троеном, он даже помнил, как тот его убил. Но ведь слишком он живой для убитого. Это ненормально. Бароу откатил часть кольчуги, прикрывавшей его плечо, куда вонзил морравиец свой меч, ожидая увидеть кровоточащую рану или шрам, по крайней мере. Но ни того, ни другого не было – абсолютно чистая кожа. «И с рукой наверняка тоже всё нормально»,- подумал он и принялся закатывать рукав на руке, в которую вонзил ему в бою даркелиец обломок копья. Не сразу заметил Бароу, что левая рука, которой по высвобождал правую из доспеха, теперь обычная. Никакой каменной кожи, никаких мраморных прожилок – обыкновенная, совершенно обыкновенная загорелая волосатая рука. ВОТ ЭТО было действительно ненормально. Но не успел Бароу даже удивиться, как в голове его раздался голос, подействовавший на воспалённый разум, как ведро холодной воды.
 -Привыкай к руке, тебе теперь так ходить,- гулко ударились слова в стенки головы. Каменнорукий обернулся.
 -Мне стоило догадаться, что я тебя тут увижу,- промолвил он,  приблизившись к фигуре в чёрном балахоне с пепельной кожей. – При каждой нашей встрече ты или портишь мне настроение или я серьёзно получаю по голове. Но в этот раз ты себя превзошёл.
 Чёрный отозвался на шутку тем же кашлеподобным смехом, точнее смех сам раздался в голове нильфийца, но тот понял, что он принадлежит чёрному.
 -Что это за место? – задал гвардеец вполне логичный вопрос, но ответ получил не самый логичный. Далеко не самый логичный.
 -Это не место.
 -А что тогда?
  -Ничто. Отсюда всё и началось.
 -Всё?
 -Создание мира,- прозвучал в голове голос. – И всё, что отсюда вышло, возвращается сюда же после того, как придёт его время.
 -Значит, моё время тоже пришло?- ухмыльнулся Бароу.
 -Ну ты ведь и сам помнишь, как тебя убивали.
 Бароу промолчал, что-то прикидывая у себя в уме.
 -Кто ты?- вдруг спросил он напрямик у чёрного. – Ты здесь, в месте создания мира, но ты спокойно перемещаешься и по нашему миру. Кто ты?
 Чёрный, казалось, ждал этого вопроса.
 -Я тот, кого ты так упорно звал последние десять лет,- с этими словами он одной рукой откинул капюшон, а другой достал что-то из складок балахона.
 Только взглянув на лицо чёрного, Бароу понял, кто был перед ним. Всё дело в том, что у собеседника его лица не было – сплошная гладкая поверхность, даже немного блестящая, казалось. Затем взгляд переметнулся на то, что Верховный, а это был он, держал в руке. Это были золотые чашечные весы.
 -Адильджадж,- догадался Бароу. – Но зачем там, на Жекероке? И потом?
 -Зачем я приходил? – ударился о стенки черепа голос спира с явной усмешкой. - Ты просто никак не мог разобраться в себе, приходилось помогать, пусть обычно мы и не вмешиваемся с братьями в дела смертных.
 -Вы только поправляете бочку, да? – усмехнулся Бароу.
 -Это тебе Аксорс сказал?
 Нильфиец кивнул головой. На блестящей поверхности показалась едва заметная складка на уровне рта – Верховный так улыбался.
 -Он всегда был очень догадливым. Временами, даже слишком догадливым.
 -Ты говорил, что пытался помочь разобраться в себе,- напомнил Бароу, которого слова Адильджаджа серьёзно заинтересовали. – Это в честь чего?
 -Ты был нужен, – ударился в череп голос Верховного. – Ты был необходим, чтобы донести Блеккол до этого момента, когда в руках у коалиции не окажется все три меча-брата. Поэтому я всеми силами пытался сделать так, чтобы ты не потерялся в себе и не отправился к нам раньше времени.
 -Потерялся в себе?- усмехнулся Бароу, пряча за этой усмешкой «ты о чем?». Верховный почувствовал это и объяснил значение своих слов.
 -Десять лет ты просил прощения у меня за то, в чём был не повинен, - принялся объяснять он. – Неужели ты думаешь, что это ТЫ принял решение идти на Шестиокую в её логово?
 -А разве нет?- спросил Бароу, хотя в голове его тем временем уже начали в стройную стопку укладываться соображения, из которых выходило, что нет, не он.
 -Если бы этого не произошло, не зайди вы в логово Шестиокой, когда та была дома, то Блеккол так бы и остался сейчас в горах Морравии. И никто не знал бы, где его искать. О каком Мече триединства может вообще быть речь, если никто не знает, где искать среднего брата?
 -Так это из-за вас мои люди погибли?- выдохнул Бароу, опустившись на колени, поскольку ноги его моментально стали хлопковыми. Адильджадж подошел к нему, и Каменнорукий почувствовал на плече ледяное прикосновение руки спира.
 -Но ведь это слишком….
 -Слишком не по-человечески?- закончил за него Верховный, в голосе которого снова прозвучала усмешка.- Ну, для начала, мы и не совсем-то люди.
 -Точнее вы совсем не люди,- пробормотал под нос Бароу, всё ещё не отошедший от так внезапно навалившейся истины.
 Всё, все, что происходило с ним последние десять лет, всё, что делал он, о чём говорил, о чём думал даже – всё это оказалось лишь результатом одного-единственного решения, которое и принял-то не он. Бароу знал, конечно, что на всё воля Верховных, что всё, под солнцем происходящее творится по их воле, и от неё зависит. Но не знал, что в ТАКОЙ мере. С этим нелегко было мириться.
 -Не думай о нас так плохо. В конце концов, не случись всего этого, ты бы так и не встретил Бьюсем, - прозвучал в голове голос Адильджаджа. – Она нужна тебе, а ты ей.
 -Так я ведь умер,- абсолютно безучастно выдавил из себя Каменнорукий.
 -Ну как тебе сказать,- Верховный немного замялся.- Ещё не совсем умер.
 -То есть как? – слова Верховного ещё не дошли окончательно до Бароу. Точнее слова дошли, а вот смысл их улавливался слабо. Нильфиец поднял голову, тщетно надеясь разглядеть какие-нибудь эмоции в несуществующих глазах, но первое и единственное, что мелькнуло в очах и отпечаталось в сознании – золотые весы, которыми спир со всей силы огрел нильфийца по голове.

                ****
 Приходить в себя в человеческом мире оказалось намного сложнее, чем в Месте Создания. И больнее. Тут уже о себе дала знать и дырка, проделанная Троеном, и рана от обломка даркелийского копья, и головная боль, полученная от удара весами Адильджаджа. Словом, на мгновение Каменнорукому даже захотелось вернуться в Место Создания – до того там было легко существовать. А тут снова боль и никакого белого света – Бароу лежал на походной койке, скованный болью, словно кандалами, и единственное, что он видел – грязно-жёлтая, вся в бурых пятнах запёкшейся крови, холща палатки. Лазарет. По одному только гнилостному тяжёлому запаху, не слушая стонов раненых солдат, можно было догадаться, что он в лазарете. Попробовал подняться – не получилось. Да и как тут подняться, когда всё болит, когда и умереть-то хочется от этой нечеловеческой боли. Единственная часть тела Бароу, которая сейчас его слушалась – левая рука. Теперь уже обычная рука, неспособная более ни отбивать ударов мечей, ни пробивать шлемы. Она что-то сжимала. Что-то мягое было зажато меж одеревневших пальцев. Конечность слушалась неохотно, но Бароу смог поднести ее к лицу. Перо. Орлиное  перо. Если бы Бароу был в состоянии, он бы даже улыбнулся - теперь же сил не хватало и на это. Вдруг полог палатки разошелся в стороны, и в лазарет вошел  Аксорс. Только теперь не было на нем белых одежд - спир был обернут в темно-серый плащ. Остановившись на входе, он некоторое время в поисках кого-то бороздил лазарет взглядом. Этот кто-то вскоре нашелся. Этим кем-то был Бароу.
 -Разговаривать можешь?- спросил он, приблизившись к Каменнорукому.
 -Лучше, чем шевелиться,- ответил нильфиец, хоть и дались ему эти слова неимоверным трудом.
 -Похоже, острить ты никогда не разучишься.
 -Это пожизненно,- Бароу помолчал некоторое время,  подбирая слова, однако подобрать ничего не получилось - пришлось спрашивать напрямик.- Мы победили?
 По одному только лицу Аксорса  стало понятно, что нет. Спир мог ничего и не говорить.
 Но тогда возникал второй вполне логичный вопрос - почему сейчас он, Бароу, лежит в лазарете, ведь если битву они проиграли, то должен Каменнорукий сейчас томиться даркелийском плену, а нынешнее его состояние на плен никак не похоже было.
 - Сигуре все же успел к Фиржану, - промолвил Аксорс, догадавшись, похоже о мыслях нильфийца.- Его армия и спасла нас от полного провала под Дезжером.
 -Там были не лучники,- в исчерпанным сознании Бароу вдруг вспыхнули ряды даркелийских копий, на которые те подняли конницу.
 -Да, вы попали прямиком на копейщиков,- Аксорс немного помолчал. - Встать сможешь?
 -Конечно, сейчас рвану с койки и побегу, - усмехнулся Каменнорукий.
 -Ах да, - спохватился спир,- я сейчас,- и с этими словами он вышел из лазарета.
 Вернулся он скоро, вернулся он не один. Теперь с ним была та девушка-спир, которую Бароу видел незадолго до начала битвы.
 -Мия, это Бароу, Бароу, это Мия,- закончив это спешное  знакомство, Аксорс обратился сразу к девушке,- сможешь поднять его на ноги?
 Мия с видом профессионала подошла к Каменнорукому и принялась его осматривать - со стороны это выглядело достаточно интересно, если даже не забавно: тридцатилетний вояка валяется чуть живой на койке, а над ним склонилась семнадцатилетняя девушка в попытке поднять его на ноги.
 Долго, правда, картина эта не продолжалась - Мия оставила гвардейца и обратилась к старому спиру
 -Поднять его не проблема - он побывал в Месте Создания - от ран и следа не осталось, мое дело только снять боль, и он может подниматься.
 В ответ Аксорс только кивнул головой и, прибавив "Делай, что требуется", вышел. Бароу остался с девушкой-спиром  один на один. Та снова склонились над ним, только теперь ее кулон загорелся ярким зеленым светом. По скованному болью телу заскользили мягкие теплые пальцы, от прикосновения которых становилось легче, в сотни, в тысячи раз легче.
 -У Аксорса таких фокусов нет,- проскрипел Бароу, щурясь от сияния камня Силы, занимавшего глаза.
 -Верховные наделяют низших дарами... как бы это сказать, в зависимости от специальности что ли, - пояснила Мия, продолжая колдовать над разбитым телом. -Есть спиры, способные одной только мыслью спалить целые города или затопить флотилию. Это спиры - бойцы, им нет равных по мощи Силы, но она не гибка  - они неважно читают людей, да и свои мысли спрятать как следует не могут - обойти их защиту вполне просто. Второй вид спиров напротив способен понять самые потаенные уголки твоего сознания и души, они могут облететь все Земноморье взглядом за одно мгновение, а мудрость их и вовсе не поддается описанию.
 - Как Аксорс, - догадался Бароу.
 - Как Аксорс,- кивнула головой Мия.- Вот только боец Силы из него никудышный, да и целитель такой же.
 - Ну насчет бойца я бы поспорил,- возразил Бароу, вспомнив, как мастерски Аксорс разделался с Ивелтилем.
 - В поединке Силы молодой спир победил бы Белого, Аксорса спасло только то, что он умел правильно пользоваться Белым мечом,- возразила Мия, убрав от гвардейца руки. - Все, можешь вставать.
 И Бароу понял, что действительно может - от былой боли не осталось и следа. Он встал с постели и с наслаждением расправил плечи, которые от его лежания, явившегося долго, судя по всему, крепко затекли.
 -А есть целители,- как бы подводя итог, промолвила Мия. – Я, например, не сильна в бою, да и мысли читаю не так хорошо, но на ноги тебя подняла.
 -И большое тебе за это спасибо,- изрёк Бароу и тут же вышел из лазарета – что-то подсказывало ему, что за желтоватым пологом его уже ждали.
 И как всегда чутье не обмануло Каменнорукого – первое же что обрушилось на него, как только солнечный свет полоснул глаза – Бьюсем.
 -Никогда, слышишь, никогда больше так меня не пугай,- прошептала она у самого его уха.
 Краем глаза, не выпуская любимую из объятий, Бароу зацепил Фиржана. Давненько он уже не видел Смотрителя. Киракиец, правда, не сильно изменился – разве что волосы остриг и теперь на черепе его красовался чёрный «ёжик». Смотритель тоже заметил Бароу. Точнее, сначала он, конечно же, заметил Бьюсем, а только потом Бароу. Заметил и тут же вспыхнул и помчался куда-то вглубь лагеря. Ревнует. Ну да и Верховные с ним, пусть ревнует сколько вздумается.
 -Больше не повторится, моя королева,- ответил он, отпустив Бьюсем от себя.
 Только в этот момент смог Каменнорукий осмотреться. Армии уже окончательно смешались, только теперь среди нильфийских гвардейцев и маршунгарских морпехов часто можно было встретить статных тополей-киракийцев, реже мелькали кимоно Рыцарей Неба. Потом Бароу повернул голову и замер. Лазарет, в котором он пришёл в себя вмещал пять сотен…шесть при самой плотной загрузке. А за спиной его стояло с тысячу таких лазаретов, походивших на целый палаточный городок, по улицам которого сновали санитары. Бароу ожидал меньших потерь, это был шок, причём шок далеко не самый приятный. Вернул его в реальность Тасхенд, поспешивший по примеру Бьюсем, заключить внезапно воскресшего друга в объятия, только в отличие от нильфийки, маршунгар этими самыми объятиями чуть не отправил Каменнорукого назад в Место Создания, о чём тут же сказал Аксорс, как только Тасхенд выпустил Бароу.
 -Много наших потеряли,- кивнул гвардеец в сторону палаточного городка.
 -Много,- согласился спир,- потеряли бы ещё больше, если бы не этот малый.
 Тут показался Халкгивен. Если Лионкису было дано имя Спаситель Бигхарбора, то молодому нильфийцу впору было дать имя вроде «Спаситель коалиции». Ведь именно он убил Троена, сломив тем самым дух даркелийцев и придав вместе с тем сил союзникам на то, чтобы продержаться до подхода Фиржана. Теперь Спаситель был уже на ногах правду несколько бледнее обычного.
 -Рад видеть тебя живым,- улыбнулся он Бароу, пожимая тому руку.
 -Взаимно,- с такой же улыбкой ответил гвардеец.- Блеккол у тебя?
 -Да, можно сказать и так,- и при этих словах Халкгивен приподнял льняную рубаху, в которую был одет, обнажив своё тело, словно покрытое чёрной краской  - то был нейлейский мрамор, такой же, как и на руке Бароу, пока тот был хозяином Чёрного меча.
 -Ну надо же,- покачал тот головой – непривычно ему было видеть, что Блекколом управляет теперь кто-то другой.
 -Да,- вмешался в разговор Белый. – Теперь у нас есть хозяин Меча триединства.
 Эта новость Бароу искренне удивила. В ком угодно, даже в Фиржане, пусть тот как киракиец и не признаёт оружия, он мог видеть хозяина Меча но только не в Халкгивене, совсем не в Халкгивене.
 -После смерти Троена Красный меч тоже начал слушаться меня,- пояснил нильфиец,- вот так всё и решилось.
 -Так, с тобой всё понятно,- Бароу пробежался глазами по компании и явно понял, что кого-то не хватает. – А рыжего вы куда дели? Стесняется что ли?
 Этот простой вопрос произвёл совершенно неожиданный эффект – взгляды компании мигом погасли и упали в землю. Все молчали, тяжело молчали, и из этого молчания сам собой выплыл ответ. Внутри Каменнорукого словно перерезали какую-то важную ниточку – что-то тяжелое упало, сдавив внутренности.
 -Тело нашли?- выдавил из себя Бароу.
 -Да,- прогудел Тасхенд, - я его нашёл. Его похоронили вчёра, там, к северу от нашего лагеря.
 Бароу молча кивал головой. Мысль, что Лионкис мёртв, была нелепа, совершенно нелепа, выглядела как бред, не укладывалась в голове. Но гвардеец знал, что именно такие нелепые, на первый взгляд известия о смерти, на самом деле оказываются самыми верными. Рыжий мёртв и в этом не приходилось сомневаться.
 -Я пойду пожалуй,- вымолвил Бароу, пусть слова дались ему необычайным трудом. – Хоть попрощаюсь с ним.
  И никто не возразил. Да и глупо было возражать в подобной ситуации. По пути сквозь ряды солдат он поймал себя на мысли, что местность ему знакома – и вправду, они стояли тут до битвы под Дезжером. Но эта мысль тут же улетучилась, так же неожиданно, как и появилась – да и не место ей сейчас было в голове. Вот уже последние ряды палаток остались позади, Бароу на месте. Небольшой холмик, обложенный гладкими, круглыми, белыми валунами – вот оно, последнее земное пристанище лучшего воина Земноморья. У изголовья воткнут в холмик меч, в котором сразу Каменнорукий узнал двуручник Кырейвена. Почему-то Бароу был уверен, что Лионкис сам не хотел бы, чтобы на месте клинка оказался золотой крест. Гвардеец сел рядом с холмиком и скользнул рукой по валуну. Тот оказался на удивление тёплым, хоть всё небо было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами.
 -Ну, друг,- с лёгкой горькой усмешкой промолвил Бароу, обращаясь к мёртвому товарищу,- всё получилось, как сам и хотел – в бою, да ещё в каком. Надеюсь, что там тебе будет лучше, чем было здесь.
 -Не надейся,- раздался за спиной голос Фиржана, заставивший Каменнорукого вздрогнуть,- там ему будет действительно лучше.
 -Ты тут сейчас зачем?- не оборачиваясь, бросил Бароу. Смотритель был сейчас совсем не тем человеком, которого Бароу мог терпеть в этот момент, потому «ты тут сейчас зачем» - самое безобидное, что он смог подобрать.
 -Лионкис был хорошим человеком,- попытался начать Фиржан, но Бароу его тут же оборвал.
 -Нет, Мордум тебя подери, он был не хорошим, он был замечательным человеком,…но только был.
 Фиржан стоял сзади, не решаясь подойти. Он ведь тоже чувствовал, каково это – терять человека, который тебе очень дорог. Он потерял отца и готов был поспорить, что если не отца, то брата, по меньшей мере, в лице Лионкиса Бароу потерял. Но делать что-то надо, и Смотритель сделал – поравнялся с гвардейцем и сел рядом, пусть тот и смерил киракийца взглядом, от которого другой обратился бы в пепел.
 -Да брось, в конце концов, я тебя понимаю,- промолвил он, тоже прикоснувшись к валунам.- Бигой говорит, что так душа отправляется к спирам, и  чем душа крепче и сильнее, тем жар от камней больше.
 Бароу в ответ улыбнулся горькой улыбкой.
 -Зачем ты пришёл?- спросил он у Смотрителя без всякого негатива.
 -Бьюсем,- ответил Фиржан.- Она не просила, но я вижу, как она места себе не находит. Ты ей нужен. Плохо тебе – плохо ей, она мне дорога, потому я и здесь.
 -Решил успокоить меня, чтобы перестала волноваться она,- кивнул головой Бароу. – Не слишком красиво.
 -Зато я признался честно.
 -Хоть какой-то плюс,- ухмыльнулся Каменнорукий. – Слушай, раз уж ты понимаешь, что я ей нужен, так чего же не дашь нам просто быть вместе?
 Фиржан, смотревший до этого только на рукоять меча Кырейвена, впервые оторвал от неё взгляд, чтобы посмотреть, что творится в глазах у нильфийца. Посмотрел, улыбнулся.
 - Я ей тоже нужен. Просто она боится в этом признаться. А я это чувствую. Не знаю, может она прячет чувства ко мне, из-за съедающей её вины по тому поводу, что она любит и тебя. Может другая причина. Плевать. Факт в том, что пока она будет ко мне что-то испытывать, я буду пытаться. Без обид.
 -Ну да,- кивнул головой Бароу. – О каких обидах могла идти речь. Слушай, иди к ней, скажи, что всё нормально, пусть успокоится. И мне от этого легче станет, и тебе зачтётся.
 -С чего такое благородство?- улыбнулся Фиржан, действительно не поняв, с чего вдруг Бароу отправляет его к той, кого так не хочет от себя отпускать, и кого так сильно к нему, к Фиржану, ревнует.
 -Да староват я для неё, я это понимаю, а вот она – нет. Не хочется быть стариком-развалиной при красавице-жене. А вы, киракийцы, я слышал, можете отказаться от своего долголетия, если действительно захотите…и тогда у неё будет шанс на нормальную жизнь с тем, кто ей пара, с тем, кто ей может больше дать.
 Смотритель сидел, не двигаясь, словно взвешивая каждое услышанное слово. Так продолжалось не долго – и тишина, которую до этого робко нарушали лишь приглушённые звуки, свойственные огромной армии, расположившейся на стоянку, тишина сломалась о шелест одежды поднявшегося с земли киракийца. Слова его прозвучали несколько более громко, чем обычно, по крайней мере, так показалось.
 -Если бы не Бьюсем, то ты бы мне даже нравился, рад, что ты выжил.
 -Да не рад ты на самом деле,- усмехнулся Бароу, взглянув Смотрителю в лицо.
 -Ну БЫЛ БЫ РАД,- сказал тот, и неспешно пошёл назад в сторону лагеря.
 Бароу остался один на один с могилой Лионкиса.
 -Вот, старина, видишь, как всё запущенно,- промолвил Бароу всё с той же горькой улыбкой, обращаясь к другу, которого больше уже не увидит.
                ****
 Битве под Дезжером точно суждено войти в маршунгарские летописи, если Библиотеку, конечно, восстановят. Со времён Великой войны не знало Земноморье битвы, с таким большим числом бившихся и с такими чудовищными потерями. Даркелийцы и коалиционное войско – эти два титана сшиблись лоб в лоб, и как положено при столкновении двух твёрдых тел, разлетелись в разные стороны. Объединения маршунгар и нильфийцев, спасённых киракийцами, откатились назад, к месту своей прошлой стоянке, войско Троена, оставшееся без предводителя бежало в Астингтон, где уже восседал Даркбек. Потери с обеих сторон были неисчислимыми – тысяча лазаретов по шестьсот человек, которые видел Бароу были только ранеными заполнены, из которых около половины отошли к Верховным. И к одинокой могиле Лионкиса добавилось ещё великое множество холмиков с мечами, воткнутыми у изголовья. Как только погибших проводили в последний путь, речь для уходящих читал сам Аксорс, армия тяжело поднялась с места и медленно поползла. Но не на Астингтон, коалиция двинулась несколько южнее в сторону Полиса – там стоял город Тира. Аксорс знал, что там сейчас сидит даркелийский гарнизон, но гарнизон был несравненно мал против целой армии, а потому занять торговый город не представлялось большой сложностью. Нужно было это затем, чтобы Аксорс вместе с другими спирами смогли перековать меч. Но до Тиры нужно было ещё дойти.
 Солнце стояло уже высоко в небе, когда армия огромным неповоротливым зверем вползла к основанию плиты Дезжера. То, что они там увидели,  повергло в шок даже видавших виды бойцов-киракийцев, среди которых были даже ветераны той, самой первой войны. Вся плита, которая была ещё несколько назад жёлто-серой, теперь была абсолютно чёрной. Тела громоздились друг на друга, складываясь в горы под два человеческих роста, а земля из тверди превратилась в липкую вязкую глину, насытившись кровью. Единственные, кому было тут раздолье теперь – вороны. Этих пернатых падальщиков теперь тут было едва ли не больше, чем солдат на земле, и когда вышли к краю озера тел остатки нильфийской конницы и киракийцы-разведчики, птицы разом поднялись в воздух кричащим чёрным облаком, заслонившим небеса.
 Решено было предать тела огню, чтобы хоть как-то проводить души павших к спирам – захоронение заняло бы слишком много времени. Весь остаток дня и половину следующего, пока основная часть армии проходила прямиком по трупам на другой конец Дезжера, то тут, то там можно было встретить людей, затянутых в балахоны с зелёными масками на лицах, как носили доктора у маршунгар. Эти люди ходили по полю битвы с бурдюками, полными масла, и поливали ими павших, дабы те быстрее и лучше покорились пламени. Бароу видел смерть и раньше, но в таких количествах никогда. Даже ему, бывалому воину, стало не по себе, потому он настоял, чтобы Бьюсем посадили в крытую повозку, чтобы она этого всего не видела. И нильфийка не посмела возражать, потому что похожего же мнения придерживался и Фиржан – а двоих их было не переспорить. Теперь под Каменноруким был уже другой конь, медленно ставивший копыта между мёртвых тел, и гвардейцу пришла в голову странная мысль «вдруг он тут увидит своего старого скакуна, которого под ним убили в той битве». С этой целью он кинул взгляд на тела, но коней там не было видно – их убивали первыми, поэтому скорее всего их туши были просто-напросто погребены под другими трупами. Тут были и нильфийцы, и маршунгары, и киракийцы, принявшие после смерти свой человеческий облик, и даркелийцы. Изредка попадались существа с выклеванными лицами – безликие.
 -Их мало,- буркнул Бароу, указывая на руку-лезвие, тело от которой почему-то пропало.
 -Брат, ты просто не знаешь, как трудно их убить,- пояснил Тасхенд, стараясь не смотреть в ту сторону. – У них нет ни сердца, ни лёгких, ни печени, никаких других жизненно-важных органов. Если хочешь избавиться от такого – придётся расчленять, причём, чем мельче – тем лучше.
 -Не знал, что ты спец в бою с безликими.
 -Пришлось научиться на ходу, иначе бы лежать мне сейчас рядом с Лионкисом.
 Вспомнив Лионкиса оба помрачнели ещё сильнее и умолкли – рыжего им не хватало, сильно не хватало.
 Без него не было плохо или больно... без него было пусто. Этой пустоты не было видно на первый взгляд, но стоило только коснуться хоть чего-то связанного с Лионкисом, становилось понятно, что это не просто пустота, это огромная дыра в душах гвардейцев, которую ничто не сможет заполнить ни через год, ни через два, ни даже через сотню лет, проживи они столько. Вот так и теперь, только речь зашла о рыжем, как пустота противно шевельнулась в груди, отдав сердце противным холодком - оба, и Тасхенд, и Бароу, поняли, что больше такого друга как Лионкис у них никогда и не будет.
 - Когда кончится все это, - сломал молчание Тасхенд, - когда война кончится, сожгу Тездес, сожгу ко всем Верховным и разобью виноградник, первый  же урожай пущу в вино и в честь рыжего его назову.
 - Готов поспорить, ему это понравится, - улыбнулся Бароу, бросив взгляд в небо, словно надеясь разглядеть в облаках Лионкиса, как в этот момент в нос ему ударил запах дыма и гари.
 Тела павших под Дезжером горели долго, целую ночь ярко-оранжевое зарево освещало путь армии, отказавшийся оставаться здесь на ночь, к Тире. Речь для уходящих была сказана, причем провожали ей не только павших солдат, ей провожали прошлое, проведенное в распрях и молчаливой вражде, ей провожали старое разъединенное Земноморье, теперь все это горело вместе с телами павших, за спиной, далеко позади, теперь у коалиции есть оружие против Дарбека, теперь они не будут более обороняться или отступать - время речи для уходящих ушло, теперь будущее за ними, и отделяют их от будущего какие-то жалкие тысячи шагов до Тиры. Что теперь стоит им пройти эти шаги, им, умытым кровью, поцелованным смертью, оставленным Верховным в живых для чего-то другого, чего-то много более важного, чем битва под Олдастаном, чем схватки с рогатыми в чаще Улыфореста, чем битва за Бигхарбор или под Дезжером. Теперь впереди были только Тира и битва за всё Земноморье - это понимали все от простого пехотинца до Великого, а потому и тысячи и тысячи тысяч шагов были им теперь не помехой.
                ****
 Тысячи тысяч шагов были им не помехой, и они их прошли. Прошли за три дня, за которые немыслимо было бы пройти подобное расстояние, но они прошли. И теперь всего в какой-то несчастной тысяче шагов от них лежала Тира. Бароу помнил этот город во всем его расцвете – торговая столица, в которую шли караваны со всего Земноморья, она была много больше Астингтона и имела практически равное с ним влияние. Жители Полиса или Маршунгара могли понятия не иметь о том, как пройти к зданию Сената или о том, где начинается Бриллиантовый район в Астингтоне, но каждый знал, как добраться до квартала кожеделов или кузнецов, а уж до Центрального рынка – обязательно. Теперь торговый город было не узнать. Это был один из символов силы Республики, и даркелийцы постарались, чтобы стереть этот символ с лица земли. От городской стены осталась жалкая кучка камней, дома разрушены, причём все, рогатые словно специально проходились и крушили жилища с тем, чтобы ни одного целого дома в городе не осталось. И у них получилось. Тира с расстояния той тысячи шагов казалась обезображенным обожжённым телом, выброшенным на обочину. И тишина. В городе должен был быть гарнизон, но его там по виду не было – уж слишком тихо он смотрелся со стороны…если только их не ждали. Не стоило отметать такой вариант, что гарнизон просто напросто затаился в изгибах почерневшего от крови и пламени города. Это стоило проверить. С этим к тому месту, где когда-то высились городские ворота, мчались уже чёрно-бурая кошка и пепельно-серый волк – киракийские разведчики. Бароу поравнялся с Аксорсом, восседавшем на своём коне в самом переднем краю замершей на подступах к городу армии, чтобы получше рассмотреть, что бы там не произошло. Но ничего не происходило – киракийцы скрылись в дебрях чёрного города, а тот поглотил их, поглотил и продолжил всё так же молчаливо и недвижимо лежать перед коалиционной армией. Через некоторое время кошка с волком возвратились и, приняв человеческий облик, сообщили, что город совершенно пуст. Только после этого известия многомиллионная лавина людей и лошадей затекла в Тиру. Внутри торговая столица оказалась много хуже, чем снаружи
 -Аксорс, - обратился Бароу к спиру, шедшему рядом с ним, оглядывая почерневший камень домов, развороченные жилища, перевёрнутые телеги,- ты знал, что гарнизон сбежит?
 -Догадывался,- ответил спир,- а теперь убедился, что даркелийцы нас боятся, причём боятся справедливо…ЭЙ ТЫ! ДА, ДА, ТЫ,  ГВАРДЕЕЦ, ЛЕТИ В КВАРТАЛ КУЗНЕЦОВ, НАЙДИ РАБОЧУЮ МАСТЕРСКУЮ!!!
 -Они и гражданских увели?- поинтересовался Бароу, хотя, скорее всего ответ на этот вопрос он уже знал, но всё же надеялся, что спир опровергнет его подозрения. Не опроверг.
 -Население вырезали ещё в самый первый день, как даркелийцы вошли в город,- промолвил Аксорс совершенно будничным тоном. – Они хотели запугать людей, и у них это получилось. Тира в первые же дни осады отказался сдаваться и оказал сильнейшее сопротивление. Это был не просто город, это был символ неповиновения Республики захватчикам, потому рогатые убили всех: женщин, детей, стариков. Чтобы другим неповадно было.
 В ответ Каменнорукий только кивнул головой. Да и что было ему ещё добавить в такой ситуации? Он догадывался о жесткости даркелийцев, но о том, что она доходила до таких размеров, о том, что она захлёстывала черной волной всё, что только встречалось ей на пути. Это была новость, это была новость неприятная, новость шокирующая. Тягостное молчание, которое установилось после слов Аксорса об «акции усмирения», проведённый рогатыми в Тире, прервал гвардеец, которого Аксорс отправил на поиски кузницы.
 -Белый, - выплюнул он из себя слова, догнав спира и гвардейца.- Есть кузница, она разбитая, конечно, но работать в ней можно.
 В ответ на новость о том, что есть место, где можно перековать Меч, Аксорс только кивнул головой и промолвил: « Веди».
 «Разбитая, но работать можно» - слишком лестным определение наградил гвардеец кузницу, в которую привел Аксорса и Бароу. Но тем не менее, Белый остался доволен и приказал отыскать наковальню, в каком бы состоянии она ни была, разжечь печь и позвать спиров. Наблюдать за этим Бароу не стал, он решил заняться более приятным делом – посмотреть жилище, которое ему отвели. Когда ноги его стали на пороге выжженного до тла чьего-то домика, в котором даже часть крыши отсутствовала, тогда Бароу понял, насколько он угадал с названием. Это был не дом, теперь это было жилище, именно жилище. И пускай теперь заселился в него Каменнорукий, пусть нильфийский гвардеец, посланный ему на подмогу,  занесёт в помещение это вещи Бароу,  домом, настоящим домом, это место уже никогда не станет. Ведь дом это не только стены, пол, крыша, окна да двери, он может быть и без этого.  Дом… дом – это душа жилища, которую ничем не возместишь, а отсюда эту душу выжгли, вытоптали, вырубили.  Бароу, скрипя по покрытому пеплом и обломками мебели полу, прошёлся вокруг пепелища, в котором предстояло теперь ему жить и обнаружил в одной из комнат почерневший стол на обугленных  добела ножках. Рука скользнула по столешнице,  и стол рассыпался в пыль, окутав комнату серым облаком.  Затем он прошелся к развороченному окну и выглянул на улицу. Там было намного лучше, чем в этих покрытых копотью, горем и кровью стенах – солнышко сияет, по городской площади муравьями ползают нильфийцы с мешками, в которых хранили свои пожитки, и маршунгары с такими же мешками, только больше. Город заселялся, заполнялся, но Бароу уже был уверен, что по-настоящему живым его уже ничто не сделает. Потом среди бесконечно сновавших солдат в кожанках, в кирасах, глаза Каменнорукого зацепились за компанию спиров во главе с тем гвардейцем, который нашёл кузницу, туда теперь они, не было никаких сомнений, и направлялись. Мысль о кузнице натолкнула Бароу на ещё одну – теперь ведь он остался без Блеккола, а значит, придётся ему искать себе новое оружие,  чтобы было по руке, а это долгое и неприятное занятие. Вдруг сзади раздался грохот, который заставил Каменнорукого вздрогнуть – то был гвардеец, посланный Белым перенести вещи Бароу. Он поставил на комод мешок Бароу, в котором были его вещи, и тот, комод, то есть, тут же обратился в ещё одно серое облако.
 -Это всё?- спросил Каменнорукий, подняв мешок с пола и оттащив его туда, где, по мнению хозяина, должно было быть его место.
 - Там ещё футляр черный остался с мечами, такими как у Рыцарей, - сказал нильфиец,- куда прикажете его? Эти слова заставили Бароу задуматься,  но думал он недолго - по лицу его скользнула едва заметная улыбка, и он промолвил: « Знаешь что, а неси-ка его сюда, да поскорее - может мне и не придётся ничего искать". Ни разу с того самого момента, как Сигуре подарил Бароу этот футляр, гвардеец его не открывал – замок слушался неохотно, но всё же  победа осталась за человеком. Руки легонько скользнули по ножнам, освобождая их от слоя пыли, потом пальцы сомкнулись на одной из рукоятей – ощущение приятное. Рукоять слегка изогнутая, рифлёная – рука не скользит и по длине то, что надо. Бароу уверенно взял обе катаны и вышел на площадь. Он искал теперь одного, того, кто мог бы обучить биться этим оружием. Он искал, и он нашёл, очень скоро нашёл - Сигуре сидел на краю разбитого фонтана с соломинкой во рту и наблюдал за тем, как солдаты с тюками на спинах расползались по городу, словно муравьи по муравейнику. И похоже, наблюдение это уже порядком наскучило ему, ибо к предложению обучить Бароу сражаться на катанах он отнесся с большим интересом. Решено было начинать прямо сейчас. Рыцарь Неба согласился обучать гвардейца, но с одним условием, показавшимся Бароу достаточно странным.
 - Я тебе все покажу, но с одной оговоркой - обещай не обижаться, - при этом Сигуре поднялся с развалин фонтана и прошел вглубь площади. В руках его тут же возник один из мечей Бароу, а вокруг тут же образовались зрители в лице солдатов коалиции, уже закончивших с расселением.
 - С чего бы я должен обижаться?- ухмыльнулся Бароу, вытягивая из ножен свою катану, хотя нехорошее предчувствие уже вовсю стучало по ребрам изнутри.
 - Я буду обучать тебя, как обучали меня, и как я обучал Рикку, но это будет больно и не слишком приятно, ты готов?
 - Да давай уже,- улыбнулся Бароу и уверенно направился к Рыцарю.
 Тот и не думал двигаться с места, стоял и улыбался гвардейцу в лицо, словно дразня его. Поразить такую улыбающуюся и не двигавшуюся цель не представляло никакого труда. Взмах, катана со свистом рассекает воздух…и мимо. В самый последний момент Сигуре выскользнул из-под лезвия и снова выпрямился с той же невозмутимой улыбкой. По рядам зрителей прокатился смешок, и теперь Бароу понял, почему Рыцарь просил его не обижаться – сейчас он его просто-напросто поднимет на смех. Это разозлило Каменнорукого, и он сделал ещё один выпад, но Сигуре снова в самый последний момент нырнул в сторону, и нильфиец чуть не потерял равновесие – слишком много силы вложил в удар. Ещё одна попытка – такой же результат, Н’Кай был просто неуязвим, и попасть по нему было так же тяжело, как по чёрному на Жекероке. Тогда Бароу понял, что махать катаной по сторонам, как он то делал с Блекколом – не пройдёт,  теперь он бить уже не торопился, долго примерялся, выбирал момент, и удар! На этот раз Сигуре не ускользнул – выставив свою катану вперёд, он несколько выпустил лезвие из ножен, а как только их с Бароу мечи сошлись,  резко опустил свой меч назад, зажав клинок гвардейца между гардой и основанием своих ножен. Причем крепко зажал – сколько Бароу ни пытался вырвать меч из этого захвата, у него ничего не получилось. Вдруг Рыцарь резко толкнул Бароу вперёд, выпуская свой меч из ножен, и нильфиец полетел и со звуком, словно он и не человек был, а мешок картошки, завалился на застланный сеном камень площади под дружный смех зрителей. И только лёгкие, слипшиеся при падении,  снова вернулись на своё место, как в горло противно кольнуло жало меча Сигуре. Рыцарь стоял над ним, загораживая собой солнце, так что гвардеец не мог разглядеть его лица, но готов был поспорить, что тот улыбался той же самой улыбкой, с какой ждал нападения от  Бароу. А потом до слуха его дошёл голос Сигуре: « Неплохо для первого раза», - и прямо перед глазами возникла рука, которую Рыцарь протянул ему.
 -Неплохо, - прокряхтел он, поднявшись с земли, - да это ужасно было.
 -Ужасно, но ты по крайней мере с первого же раза понял, что простым размахиванием мечом ничего совершенно не добьёшься, мне потребовалось полёта три, или четыре, не помню, - при этом Рыцарь снова уселся на облюбованные им развалины фонтана, приглашая гвардейца присоединиться, тот сел рядом.
 -Ты пойми разницу между нами и вами,- продолжил Сигуре урок, уже теоретический. – Вы дерётесь, именно дерётесь – бьёте оружием направо-налево в странной надежде по кому-нибудь попасть, а мы, Рыцари Неба, мы сражаемся – мы не стараемся попасть по врагу, мы делаем так, чтобы враг сам напоролся на наши лезвия. Тебя устроит такой вариант?
 -Вполне, - кивнул головой Бароу, - только давай в следующий раз зрителей будет меньше?
 -В следующий раз?- усмехнулся Сигуре.- Мы ещё с этим не закончили, вставай!
                ****
 Дальше всё пошло как-то стабильно что ли. Словно река, разбушевавшаяся во время паводка, возвращалась в свои берега, постепенно возвращалась в относительно спокойное русло жизнь, пусть и временных, но всё же обитателей торгового города. Каждый день теперь Бароу встречал Сигуре на рассвете на площади, где Рыцарь учил гвардейца заново, правильно, держать оружие, правильно двигаться, правильно уворачиваться, в общем, всё, что знал об оружии и о бое на мечах Бароу, всё это оказалось до крайности своей неправильным, до невозможности нелепым и плохим. И всё приходилось учить заново. Благо, времени теперь было вполне достаточно, поскольку, пока мечи-братья не будут скованы в один, армия с места не двинется, а перековка, проводимая  самим мастером, длилась две недели. Стало быть, перековка, которую проводил Аксорс, только наблюдавший за процессом, растянется примерно ещё на одну. Бароу не совался в кузницу. Только один раз пришлось ему зайти туда, чтобы позвать Халкгивена – его искала Бьюсем. То, что он там увидел, было бы сродни тому, что посадить нильфийца в библиотеку – он ничего, совершенно ничего там не понял. Какие-то люди, много дыма, света, гари, звон, снопы искр. Спиры выходили из кузницы истощёнными до крайности, словно не ели и не спали месяцами, или их заставляли переносить валуны, однажды Бароу видел, как несколько молодцев вынесли из облака дыма, вывалившего из дверей кузницы, старика, бледного, как сама смерть. Того очень долго потом поливали водой из вовремя поданного ведра, прежде чем он смог сказать что-нибудь связное. Как потом пояснил Аксорс, тот спир истощил свой камень Силы. И за всё время таких истощивших было четверо или пятеро, если не больше. Но как бы там ни было, Бароу нравилось нынешняя его жизнь, она создавала хотя бы иллюзию мирной жизни – каждый день он просыпался, до полудня занимался с Сигуре, потом? Потом всё его время было занято одной, было занято Бьюсем. Они проводили вместе весь оставшийся день: ходили за город собирать цветы, над чем Тасхенд неоднократно уже подшучивал, а будь Лионкис жив, так и вовсе не сладко пришлось Бароу, они гуляли вместе, и город, город, спалённый до основания, разрушенный  и утопленный в крови, казался Бароу самым прекрасным местом на свете по одной простой причине – рядом была она.  И настолько это всё теперь вошло в привычку, настолько всё это глубоко въелось в гвардейца, что казалось – война уже кончена, а сама мысль о том, что через две или три недели придётся снова выдвигаться, снова рисковать собой, снова бояться оставить её одну, сама эта мысль казалась ему теперь нелепой и невозможной. Но ближе к исходу третей недели военное настоящее дало о себе знать.
 В то утро в город, разбрасывая под собой землю и сено, влетел серый волк с взъерошенной шерстью. Киракиец пролетел стрелой по улицам, растолкав и сбив с ног пару-другую солдат, и исчез в районе кузниц, где постоянно обитались теперь Алекто,  Аксорс и Халкгивен. И естественно, что весть эта тут же лавиной по городу прокатилась и долетела до Бароу. И всё, все грёзы, все иллюзии мирной жизни рассыпались стеклянным замком, сверкая и звеня осколками. Человеку внутри нильфийца пришлось снова заковывать себя латы, а над чувствами снова возобладало понятие долга. И движимый этим понятием, Каменнорукий направился теперь к той  кузнице, где над Мечом колдовали спиры. Аксорс, Халкгивен и Алекто уже вышли из низкого помещения, из которого валил густыми клубами дым, как из жерла вулкана, и слушали теперь  в компании Фиржана и Тасхенда спутанный доклад киракийского бойца, ещё несколько мгновений назад бывшего волком. Из того, что смог в этих отрывистых, произносимых через силу, да ещё и с сильным киракийским акцентом, словах разобрать Бароу картина сложилась довольно быстро – рогатые, около трёх сотен, в тысяче шагов со стороны Астингтона.
 -Что думаешь, Белый,- обратился Фиржан к Аксорсу, по лицу которого было видно, что он в глубоком раздумье. На выход из него потребовалось время, однако старый спир сделал это и ответил Смотрителю.
 -Триста человек – правда, я их только что видел,- не сменяя задумчивого вида, промолвил он. – Это слишком много для простого разведотряда…и слишком мало, чтобы взять город боем. Что тогда?
 -Это разведотряд, - кивнул головой Бароу, в котором снова проснулся старый вояка.- Но они идут не только чтобы смотреть – они идут с тем, чтобы посмотреть – занята Тира или нет. Если да, то они отправляют письмо к Даркбеку, и сюда наведывается всё даркелийское войско. Если город свободен, то этот отряд должен будет его занять, а потом по той же схеме – письмо в Астингтон с докладом о том, что город взят. И на этом всё.
 -Тогда надо сделать так, чтобы к Даркбеку пришло письмо о том, что даркелийцы взяли Тиру,-  прогудел Тасхенд, хрустнув пальцами.
 -Каким образом? – изрёк Алекто, кинув взгляд в ту сторону, откуда должны были прийти рогатые.
 И на этот вопрос у Бароу уж был готов ответ.
 -Нам нужно вырезать отряд. Весь кроме руководителя. Этого молодца стоит доставить сюда и ЗАСТАВИТЬ, ЗАСТАВИТЬ написать то письмо.
 -Сделаю,- кивнул головой Фиржан и направился в сторону жилых кварталов, туда, где были его люди, как вдруг его остановил голос Аксорса.
 -Стой, Смотритель, - сказал старый спир. – Тебе не стоит брать только своих людей…, бери полторы сотни, Бароу, Тасхенд, под вашим командованием ещё полторы сотни нильфийцев.
 Видно было, что приказ Аксорса Фиржану не нравился, совсем не нравился.  Идти в атаку с нильфийцами для него было чем-то унизительным, а с Бароу он иметь ничего общего вообще не хотел. Ну и что, Бароу тоже не хотелось бы иметь со Смотрителем ничего общего, или, по крайней мере, иметь этого общего минимум. Но ведь его же никто не спрашивает, а раз Аксорс говорит, что НАДО, значит надо, и спорить бесполезно.
 -Пошли, старина, - ухмыльнулся Тасхенд, хлопнув нильфийца по спине. – Собираемся побыстрее, да по коням – хочу закончить со всем этим к ужину.
 Бароу улыбнулся. Тасхенд в этот момент дико напоминал ему Лионкиса – у того так же загорались перед боем глаза, если бой был не сильно большим и не шибко важным – для рыжего такие стачки были только средством  размять руки, немного помахать мечом. Рыжий был воином до мозга костей и ничего другого кроме этого хорошо делать не мог…ну разве что пить. И такая же закалка, закалка Лионкиса, пропитала теперь насквозь Тасхенда и его, Бароу, за все те годы, что рыжий в лице старшины сотни был их командиром. И теперь эта волна захлестнула сначала маршунгара, а следом снесла и нльфийца. Стрелой влетел Бароу в свой обожжённый чёрный дом и принялся собираться – тут же извлечена кольчуга, уже вычищенная кем – то до серебристо-чёрного блеска, стёганный подкольчужник – уже на теле, пояс – надет, руки скользнули по паре катан, уверенно схватили ножны и заправили за пояс. Теперь поножи. На левой руке сошёлся кожаный ремешок, начал затягивать правую, как вдруг -  чувство. То самое чувство, которое никогда Бароу ещё не изменяло – чувство, что за тобой наблюдают, смотрят пристально, не сводя глаз. Он обернулся, затянув всё же  ремешок до конца. Бьюсем. Она стояла теперь перед ним и сверлила его своими карими глазами, мягкими обычно, но теперь очень, до невозможности, колкими глазами. Лицо её, и без того смуглое, теперь было каким-то даже чёрным – в нём теперь явно боролись две легко различимые стихии – страх и гнев.
 -Ты уходишь в битву, снова,- сухо и твердо изрекла она (гнев брал верх).
 Бароу шумно выдохнул. Глядя на Бьюсем ему стало даже как-то смешно – ну неужели она не понимает, что он ДОЛЖЕН ехать? Она не хочет его отпускать драться, но не понимает, что он к этому приучен и другое у него получается до невозможности плохо. «Ладно, вот тебе и первая семейная сцена, - усмехнулся внутренний голос, - привыкай теперь, семьянин».
 -Да иду, - сказал он и сделал шаг Бьюсем навстречу, как она внезапно кинулась на него, и Бароу почувствовал, как на кольчугу сыплются лёгкие, но многочисленные удары.
 -Ты! ТЫ! – выдыхала нильфийка каждый раз, опуская кулачок на грудь, на плечи, - Ты смерти моей хочешь!? ПОЧЕМУ?! ПОЧЕМУ?! ТЫ ведь обещал мне, помнишь, обещал?!
 Это был шквал, прорыв, который надо было переждать, приступ, который бил гейзером, но вскоре пересыхал – это был лишь вопрос времени.  И Бароу стоял, терпеливо стоял под этим градом, который на него обрушила Бьюсем и ждал, когда гнев в ней полностью кончится. Это случилось довольно скоро – удары ослабели и стали реже, а потом полностью иссякли – Бьюсем просто упала к Бароу на грудь и беззвучно заплакала. Гнев в ней своё отыграл и остался только страх, снова этот страх за Бароу, который гвардеец так не любил.
  -Милая, - он как можно аккуратнее взял в свои ладони её голову и отнял лицо её от своей груди.- Это всего лишь маленькая операция – крошечный, незначительный бой.
 -Но всё же, это БОЙ,- сказала она, пронзая нильфийца своим взглядом.
 -Я вернусь, милая, я вернусь,- промолвил он, коротко поцеловав Бьюсем.
 -Где-то я это уже слышала,- с явно ощутимой грустью в голосе сказала она. – Не ходи, сейчас не ходи, сам же говоришь – стычка небольшая, неужели без тебя там не разберутся?
 Бароу серьёзно задумался. Бьюсем ведь была права – там действительно могли, вполне могли обойтись без него. И уже хотел он развернуться, снять поножи, отложить катаны в сторону, как вдруг в дверях возник Тасхенд, нагло выдернувший его из рая словами «Бароу, мы уже по коням, ты с нами»? Это мигом вернуло Бароу назад, в реальность, снова пришло осознание, что без него никак.
 -Да, - сначала неуверенно, начал он, но потом решение его окрепло и второе «да» было сказано уже совершенно уверенным голосом.
 Гвардеец как можно нежнее взял Бьюсем за плечи и ласково отодвинул с пути своего, направился к Тасхенду, который уже был в кольчуге-кожанке, с Тездесом за спиной и с маршунгарским шлемом в руках.
 -Сцену закатила?- с лёгкой улыбкой спросил он, когда друзья спускались к выходу из города, где уже ждал их собранный отряд – около сотни киракийцев уже в своих боевых обличиях и сотни две нильфийских гвардейцев верхом на конях. Конники бросали на огромных волков, горностаев, тигров, пантер какие-то косые, недоверчивые взгляды. И их можно было понять – они конечно рады были помощи и благодарны за спасение под Дезжером…но не приходилось им биться вот так вот близко,  рука об руку практически,  и естественно, что сейчас в них говорило недоверие.  Теперь Бароу стало понятно почему Аксорс решил отправить в бой не одних нильфийцев или не одних киракийцев – он хотел, чтобы общая битва бок о бок сплотила их, чтобы они начали доверять друг другу, и, скорее всего, своего он добьётся – бой-то действительно смотрелся со стороны пустяковым.
 -Да, закатила, - усмехнулся  Бароу.- Придётся к этому привыкать.
 -Будь рыжий тут, он бы сказал «Вот поэтому я и не женюсь»,- Тасхенд взгромоздился на коня, и тот несколько просел, как впрочем, и обычно, под могучим седоком.
 Каменнорукий тоже поспешил взлететь на своего скакуна.
 -Рыжий много чего бы сейчас сказал,- промолвил Бароу, взглянув на отряд.
 -Ну что, лысый готов всыпать даркелийцам? – раздался вдруг позади него голос, который Бароу хотелось слышать меньше всего. Фиржан шёл по улицы всё ещё в своём, в человеческом, обличии, улыбаясь той самой безупречной и жизнерадостной улыбкой, которая так не нравилась Бароу, особенно, когда тот улыбался так Бьюсем.
 -Почему ты ещё не на четырёх лапах? – спросил Бароу как можно доброжелательнее, но у него это получилось неважно, судя по тому, как взглянул на него Смотритель…или он всегда так реагировал на Каменнорукого.
 -Без меня не тронутся, - промолвил он и оглянулся – там, где начинались жилые дома, стояла Бьюсем.
 Бароу  тут же проследовал взглядом за Смотрителем – нильфийка улыбнулась и помахала рукой.
 -Кого из нас она, по-твоему, провожает? – спросил Фиржан тоном, который Бароу совсем не понравился.
 -Какая разница,- отбился он.
 Фиржан в ответ только рассмеялся приятным смехом, который несколько остудил пыл Каменнорукого, в котором уже начал разгораться огонь.
 -Успокойся, старикан, - сказал Смотритель сквозь смех, скидывая с себя рубаху – готовился к перевоплощению.
 -Я то старик?- усмехнулся Бароу, поравняв коня, который уже засобирался рваться с места. – Да ты старше меня на добрую тысячу лет!!!
 На это Смотритель ответил только тем, что сделал мощный прыжок, треск и на улице уже стоит белый тигр.
 -Ну что, братцы, всыплем рогатым? – с диким задором воскликнул Тасхенд, и рванул своего коня с места, а за ним помчались остальные.

                ****
 Тысячу шагов, отделявших даркелийцев от Тиры были пройдены отрядом в абсолютном молчании, прерываемом лишь гиканьем всадником да рыком киракийцев. И вот они, на горизонте на небольшом холме показались чёрные точки – отряд рогатых. Тут Бароу дал команду отряду спешиться и спуститься с конями во впадину меж парой сопок, поросших серовато-жёлтой травой. Сам взял в руки смотровую трубу, к которой тут же припал глазами, рядом возник Тасхенд, а справа в траве приютился Фиржан.
 -Так, друзья мои,- пробормотал Бароу, разглядывая в трубу многорукое и многоногое чудище из чёрно-зелёных кирас, копий, ятаганов с головами, закованными в рогатые шлемы.- Мы ищем главного во всей этой куче – живым нам нужен только он. Вот только как его найти тут?
 -Как найти, как найти,- раздался вдруг справа голос Фиржана, который уже успел принять свой человеческий облик, - ищи того, кто больше всех кричит да руками размахивает – вот тебе и командир.
 -Умный, да?
 Фиржан усмехнулся, Бароу теперь тоже питал к нему такую же неприязнь, какую испытывал к Каменнорукому Смотритель. Это его несколько забавляло…да что там «несколько» Фиржана действительно забавляло то, как нильфиец держится за Бьюсем, и как ревнует её. Понимает, что у милая чудесная Бьюсем неравнодушна и к нему, к Фиржану, поэтому и пытается перетянуть её на свою сторону. Да только Фиражан не так глуп – он прекрасно пронимает, что такую девушку, как она невозможно куда-либо перетянуть. Он потому и не пытается – просто наслаждается обществом той, которая заставляла его сердце биться быстрее.
 -Нет, не умный,- огрызнулся он. – Зоркий – я сейчас вижу практически каждого воина в том отряде лучше некоторых слепых, которые даже в зрительную трубку Мордума рассмотреть не могут.
 -Ладно, зоркий, как процесс?
 Фиржан замолк, устремив взгляд в ту сторону, где копытами мяли землю даркелийские кони. Бароу взглянул на него краем глаза – у киракийца зрачки сошлись в одну вертикальную полоску, как у настоящего хищника – вот в чём был секрет его зоркости.
 -И как успехи?- некоторое время спустя спросил Барону, которому уже несколько наскучило наблюдать за Смотрителем.
 Тот ответил не сразу-сначала ещё немного помолчал, продолжая разглядывать отряд, а потом заговорил неспешно, но в голосе его явно чувствовались нотки, присущие зверю, который нашёл себе жертву.
 -Смотри, лысый, по правому краю второй...нет, третий воин, видишь его?
 Бароу проследовал взглядом туда, куда указал Фиржан. Там, третьим с правого края на вороном скакуне, законном в пластинчатый доспех, сидел рогатый, несколько отличающийся от прочих даркелийцев - для начала, он, как и говорил Смотритель, энергично размахивал свободной от поводий рукой, куда-то указывая другим солдатам, при этом наверняка что-то выкрикивая. Явно, это не простой солдат, ну не свойственно простому бойцу такое поведение, а даже если и пренебречь этим фактом, то, хорошо приглядевшись, можно было различить крючковатые лезвия, росшие из доспеха на его плечах - таких обычным воинам точно не выдадут.
 - Ладно, Фиржан, - кивнул головой Барону, передав трубу Тасхенду, чтобы тот тоже взглянул на их цель.- Правда твоя, командира мы нашли. Теперь наша задача отправить их всех к праотцам... всех, кроме него. Спустись к отряду и обозначь  им нашу цель.
 При этих словах Фиржан недовольно рыкнул и бросил на гвардейца хищный взгляд "Он мне ещё указывать собрался? Нет уж, брат, если тебе так сильно надо, то сам иди". Бароу  словно прочитал эти слова и добавил уже менее повелительным тоном: "Фиржан, сходи к отряду, и обозначать нашу цель, пожалуйста". Ладно, это уже лучше. Фиржан приподнялся немного и неслышно скользнул в ложбину меж холмами, где залог теперь их отряд.
 - Значит так, други, - промолвил он,  когда в него вперлись  шестьсот глаз, звериных и человеческих,- есть у нас цель - рогатый на вороной лошади с коленками на плечах - вы сразу заметите. Валим всех, кроме него - максимум, что вы можете - руку ему там повредить или  ногу, но он нам нужен в добром здравии, понятно это?
 Киракийцы  ответили глуховатый рыком, нильфийцы кивнули головой. Фиржан перевоплотился и махнул мохнатый головой, мол, следуйте за мной, только не шуметь. И за ним двинулись сначала киракийцы, приминая брюхом сухую траву, а затем и нильфийцы, припадая к спинам своих коней, чтобы их не так сильно видно было с вершины холма, на котором стояли рогатые. В животе Фиржана, ползшего по колючей сухой траве, клокотала животная жажда боя, жажда крови. В нос бились сотни, и сотни запахов, сердце билось так сильно, что отдавало в голову, ломило ребра. Фиржан готов был к бою, он ждал крови, хватило бы небольшого, крошечного толчка, чтобы он сорвался с места и принялся рвать даркелийцев на части. И этот толчок поднялся на своём коне на дыбы, вскинув катану в воздух. "Лысый умеет эффектно появиться",- подумал про себя Фиржан, оскалившись.- Но и я не так  уж и прост". И Смотритель разразился самым мощным рыком, на который только был способен. И рванул вперёд, загребая под себя сухую пыльную землю, и отряд полетел за ним, рыча, крича, гикая. Рогатых застали врасплох - кони их поднялись на дыбы, сбрасывали седоков, топтали некоторых, разворачивались и неслись прочь, не слушая всадников. Однако даркелийцы смогли-таки выровнять своих лошадей и ощетинились копьями, приготовившись защищаться. Фиржан прыгнул самым сильным своим прыжком, преодолев в один миг непомерное расстояние. В распахнутые передние лапы попался лошадиный бок. Одним только движением тигр разорвал коня и навалился всей своей тушей на седока - раздавил. Поднялся на задние лапы и парой размашистых ударов снес с коней ещё пару рогатых. Надо признаться, Фиржан зря не хотел идти в атаку с нильфийцами. Люди оказались не такими уж и безнадежными воинами, какими смотрелись на первый взгляд - они хорошо держали строй, и в бою были далеко не так уж плохи. Но вечно держать строй не возможно, так тем более, что разгорячившиеся киракийские воины уже улетели далеко вперёд. Ряды смешались и свалялись  - кругом сплошная каша из коней, рогатых, гвардейцев, волков, тигров, львов. И в этой каше Фиржан чувствовал себя рыбой в воде - даркелийцы разлетались от него во все стороны, разорванные когтями, клыками. Сознание Смотрителя подвернулось кровавой завесой, из-под которой ничего не пробивалось. Но вдруг в воспаленные битвой сознание забилась песчинка, которая мгновенно пробила завесу. Этой песчинкой был лысый. Лицо в крови, катана в крови, кольчуга в крови. На земле - сбили с лошади. И прямо напротив него - рогатая рожа на коне, готовая нанизать нильфийца на копьё. Одним только Верховным ведомо, что щёлкнуло  в голове Смотрителя в тот момент, но он дёрнулся  с места, полетел защищать того, кого выносить не мог. В один рывок он встал между нильфийцем и рогатым, в правый бок неприятно, но вполне терпимо кольнуло даркелийское копье - ничего, дядя, даже когда они были с ним в "дружеских" отношениях, хлопал племянника по спине сильнее, а по сравнению с тем, что Ивелтиль устроил ему на берегу Озера даркелийское копье и вовсе было щекоткой. Так что себя Смотритель не потерял, вложил весь вес свой в левую лапу, которую обрушил на всадника и его лошадь - смел их так, словно это не всадник на коне был, а соринка.
 Бароу поднялся с земли, ставшей уже мягкой, подобно глине.
 - Спасибо,- выдохнул гвардеец, сплюнув темно-красную жижу.
 Фиржан в ответ глуховато огрызнулся, не за что, мол. А поймет - не поймет, дело уж его.
 Лысый понял, ну головой, по крайней мере, кивнул.
 - Шипастого  нашего не видел?- спросил Бароу, оглянувшись по сторонам.
 Гвардейцы вместе с киракийцами тем временем вконец сломили рогатых, и те теперь спешно покидали поле боя и спасали свою жизнь. И капитан был среди них, в этом сомневаться не приходилось - раз был приказ брать его живым, и ещё не был он приведен, по рукам и ногам вязанный, так значит, что среди тех он, кто сейчас мчался во весь опор в сторону Астингтона. Все эти мысли молнией сплелись в голове Фиржан, и бросил он в след уцелевшим рогатым, которых гнали и убивали теперь киракийцы  с нильфийцами, взгляд свой с тем, чтобы найти средь удалявшихся спин шипастые наплечники. Нашел. Командир, как ему и полагалось, вел отряд, пусть этот отряд и бежал теперь, что было сил. Увидев его, Фиржан снова разразился грозным рыком, и Бароу сразу же все понял - цель уходит. Надо догнать, надо коня, но где же этого коня найдешь - кроме гвардейца со Смотрителем да десятка-другого раненых, барахтавшихся и слабо стонавших, на поле боя не осталось. Оставался только один вариант, как Бароу и Фиржану добраться до командира, и идея эта Смотрителю не нравилась, ох как не нравилась. Но другого способа не было - придётся опытному охотнику и правителю легендарного Киракийского Полиса побыть некоторое время лошадью. Крайне неохотно молодой киракиец присел на лапах, и Бароу взгромоздился на Смотрителя. Не тяжело, было что тут говорить, но сам по себе факт того, что на нем кто-то едет, казался ему до невозможности унизительным. "Только дёрни за шерсть - вмиг сброшу и растопчю",- подумал про себя Фиржан, устремляясь вслед уцелевшим рогатым. И  Бароу, кажется, понял настроение киракийца, и потому ни за шерсть дергать, ни в бока тигра пинать не стал - только сжал коленями ребра, чтобы не свалиться со мчавшегося во весь опор зверя, но это терпимо. Практически в считанные мгновения поравнялись они с отступавшими даркелийцами, ещё мгновение – почти вплотную приблизились к капитану даркелийцев. Фиржан почувствовал ноги Бароу на своей спине, а потом вдруг раз – и на нём больше не т седока. Теперь Бароу сидел на коне шипастого, вцепившись в рога на его шлеме, мотал его вправо-влево. Они сплелись воедино, пытаясь сбросить друг друга с коня, отчаянно размахивая руками в надежде попасть по противнику, или впившись друг другу в горло, чтобы задушить. Это продолжалось бы очень долго, если бы Фиржан не решил вмешаться – он поравнялся с лошадью, на которой дрались теперь Бароу с рогатым, и что было сил, толкнул коня в бок – тот перевернулся с диким ржанием, подняв в воздух солидных размеров клуб пыли. Сам Смотритель потерял от этого толчка равновесие и кубарем покатился по колючей траве. Когда поднялся, был уже на двух ногах, на человеческих. Рука скользнула по боку, который он подставил под  даркелийское копьё – тот был теперь полностью тёплый и липкий от крови. Ноги тут же словно набили хлопком, в голову ударила неприятная волна, которая потом вернулась в конечности такой же неприятной слабостью. Смотритель шатаясь подошёл к Бароу, усевшемуся теперь верхом на рогатом, и затягивавшим теперь на его руках кожаные ремни. Но вдруг ноги его резко подкосились – он упал на колени.
 - Ты как?- Бароу хотел было подбежать к Смотрителю, но рогатый  так сильно дёрнулся, что нильфийца пришлось навалиться на него всем своим весом.
 -Нормально, - Смотритель сплюнул кровь и поднялся снова.
 Как-то это было странно, от такой пустяковой раны, которая при их, киракийцев, живучести
 затянулась бы за день, а может и того быстрее, столько крови, такая слабость. Ноги словно набили хлопком, в глазах всю потемнело, как будто на голову надели мешок. Смотритель упал.
                ****
 В глазах пелена, голова гудит колоколом, тело не слушается - где-то Фиржан это уже проходил. Причем и не так уж давно. Только в этот раз все было несколько иначе - вместо дворца в Киракийском Полисе - шатер в лагере коалиции, вместо солнечного белого - желтоватый  свет очага, слегка чадившего, отчего нос немного кололо, вместо мягких и нежных рук Бьюсем - тоже мягкие и нежные, но, увы, не её.
 - Здравствуй, Мия,- промолвил Смотритель, когда смог достаточно четко различить черты девушки-спира и сразу же понял, отчего к нему вернулось вдруг зрение - кулон Мии пылал зеленым, а она сама водила своими руками по правому боку Фиржан, своим целительным  прикосновением возвращая киракийцу его тело.
 - Добрый вечер,- ответила она, не отрывая взгляда от дырки в боку Фиржана.
 - Уже вечер?!- киракиец попытался подняться, но только спина его оторвалась от постели, как снова слабость захлестнула его, словно этой слабостью его окатили из ведра.
 В холодном поту он завалился обратно, а Мия с тем же невозмутимым видом снова принялась водить руками по его ране.
 -Почему так плохо?- выдавил из себя Фиржан.- Ведь копье в бок - никаких органов не задето, ребра целы. Да  она сама должна бы затянуться, это ведь даже не рана - пустяк.
 - Копьё - да, копье пустяк, а вот то, что было на копье - это не пустяк.
 Тогда Фиржан сразу догадался - отравлено. Теперь он приподниматься намного аккуратнее, да и во второй раз ему сделать это было проще - чары Мии делали своё дело, и теперь уже явно разглядел он вокруг рванной, но омытой чистой дырки нимб из синих извитых лент.
 - Яд очень сильный, - промолвила девушка, наблюдая за тем, как нимб постепенно съёживался, а из дырочки вытекала густая зеленоватая жижа. - Тебя спасло только то, что ты киракиец - у маршунгара или нильфийца яд давно попал бы в кровь, и спасать было бы некого.
 -Спасибо, мама, - улыбнулся Фиржан, зарываясь затылком в подушку. - И сколько ты меня будешь в порядок ещё приводить.
 -Столько, сколько потребуется,- ответил за неё грубый, вязкий, но такой родной сейчас, голос Бигоя. В шатер вошел Аюбер. - В самой вероятной перспективе - всю ночь.
 - Рад тебя видеть, Бигой, - улыбнулся Фиржан.
 - Взаимно, вот только слишком часто ты по койкам являешься.
 - Что поделаешь, доля такая, - с беспечной улыбкой отбился Смотритель. - Много  шуму было?
 Бигой только взглянул в глаза Фиржана и лукаво улыбнулся - сразу стало понятно, о ком Смотритель так сильно хотел знать. Конечно Бьюсем, плевать ему на то, много ли шума было по поводу его раны - он хочет знать только о нильфийке.
 -Да, люди волновались, - с тем же лукавым видом промолвил Бигой, так что сразу стало понятно, кого он имеет ввиду под людьми.- Они и сейчас волнуются - стоят у входа в шатер, если хочешь, могу позвать.
 Фиржан довольно улыбнулся - то, что он ещё в Полисе  вывел для себя - он нужен Бьюсем - подтверждалось снова, а значит, у него есть шанс.
 -Нет, - промолвил он, хотя видеть её сейчас ему хотелось больше всего на свете.- Люди устали, они истомлены. Поди к ним, пожалуйста, скажи, что со мной всё хорошо, и отправь спать.
 -Сделаю, - улыбнулся Бигой и вышел, оставив Смотрителя зализывать свои раны.
                ****
 Бароу  мрачно смотрел на бегавшие вправо-влево чёрные глаза даркелийца, и без того выпученные, а теперь и вовсе, выскакивающие из орбит. В шатре помимо него и пленного был только Тасхенд – Аксорс сначала пытался воздействовать на даркелийца через Силу, но тот оказался обученным к блоку, потому пришлось гвардейцам работать по старинке. И работали они по этой самой старинке уже с половину часа – перед пленником стоял деревянный стол, предназначавшийся для письма, так на нём уже бурели пятна впитавшейся крови. Мпршунгар рассёк капитану губу и скулу, разбил нос, но тот хранил гробовое молчание и только смотрел на гвардейцев каким-то диковатым взглядом. Это уже начинало надоедать. Бароу смотрел на то, как Тасхенд ездит по лицу рогатого кулаками, смотрел на то, как рогатый раскачивался на своём стуле…и как-то надоело ему на это всё смотреть. Нехотя полез он за пояс, где висел у него мешочек с табаком и трубка и принялся эту трубку набивать. Набил, закурил – легче от этого не стало.
 -Писать будешь? – прорычал словно дикий зверь Тасхенд в самое лицо даркелийцу, но тот только молчал, продолжая раскачиваться в своём стуле. Маршунгар ещё раз со свей силы приложил даркелийца по лицу, но результата кроме красноватой струйки, побежавшей с брови по щеке, не было никакого. Бароу пустил клуб серого едкого дыма и выглянул в раствор полога, отделявшего шатёр, в котором они сейчас были, от остального города.  Там было чудесно – не душная свежая ночь, разбавленная кострами бойцов, на которых что-то жарилось, дома, уже обжитые, в которых что-то играли, что-то пели. Красота. А они должны тут, на самом отшибе, в душном прокуренном шатре, сидеть и добиваться, чтобы даркелиец черкнул пару-тройку строк своему королю, мол, город занят и всё хорошо.
 -А давай ему палец отрубим? – выдохнул усталым голосом Тасхенд, которого избиение молчаливого даркелийца тоже порядком утомило.
 Бароу слабо улыбнулся. Рогатого эта судьба не напугала бы – он понимал, что его не убьют – он нужен живым, а что до пыток – он был уверен, что выдержит их целиком и полностью. Тасхенд это понимал, и слова эти сказаны им были только за тем, чтобы хоть каплю разрядить тяжёлую атмосферу.
 -Нет, пальцы ему ещё нужны – глаза и руки трогать ему не надо, чем же он писать будет,- процедил Бароу, не выпуская трубки из зубов. Бароу поднялся и, взяв свой стул, подошёл и присел за стол напротив даркелийца.- И что тебе? Ведь твой отряд всё равно разбит – напиши ты это паршивое письмо, и мы тебя даже отпустим – ну не нужен ты нам больше будешь – еды тебе дадим, воды, да иди куда хочешь.
 В ответ даркелиец рассмеялся булькающим смехом, обнажив покрытые красной плёнкой зубы.
 -Нет, мой лысый друг, - прохрипел он своим тяжёлым противным  голосом. – Ты думаешь, я глуп, а я не глуп, я совсем глуп. Я ведь знаю, что если этого письма не придёт, то Даркбек отправит сюда войска – и тогда вам придётся принимать бой. И этого письма не будет. И устроят тогда вам наши второй бой за Акстингтон, когда мы вырезали весь гарнизон, который ещё пытался хоть как-то защитить вашу никчёмную столицу.
 Тут уже и Бароу не выдержал – жаль, что рука у него больше не каменная – получилось бы намного сильнее. Но и этот удар получился довольно-таки внушительным – даркелиец подался всем телом назад и завалился вместе со стулом, Тасхенд мигом вернул стул с капитаном на прежнее место, а Бароу снова добавил от себя пару прямых по лицу, звучно разнёссшихся по шатру, затем положил прямо перед рогатым листок пергамента, на котором тот должен был писать Даркбеку. Тот улыбнулся через чур красными губами и только презрительно плюнул на листок красной жижей, в которой остался желтоватый зуб. Нильфиец тяжело выдохнул – как его это всё уже утомило.
 -Тасхенд, а пошли, выйдем, подышим, всё равно он от нас никуда не денется?- предложил он от безысходности, чтобы снова хоть как-то разбавить ситуацию, зашедшую в тупик.
 Вышли на улицу. Там действительно было замечательно - город жил своей неспешной, немного ленивой жизнью, легкий приятный ветерок обдумал лицо, изредка доносу до носа запах доходившего на кострах мяса, из квартала кузнецов к ушам докатывался бой молотов, сбивавших мечей-братьев в один.
 - Устал? - раздался за спиной голос Тасхенда. Маршунгар достал из-за пояса трубку, полез табаком, и скоро из его глиняной трубки в воздух поплыли сероватые клубы едкого дыма.
 - Да, - выдохнул Бароу.- Я бы сейчас очень хотел махнуть на всё это рукой, на войну, на меч, на того даркелийца в шатре. Мне бы сейчас крошечный домик где-нибудь рядом с твоим виноградником, чтобы жить там... жить с ней, детей растить.
 - Звучит заманчиво даже для меня как для наблюдателя, - сказал Тасхенд, выпустив ещё одно облако. - Но сначала нужно разобраться с войной. А начнется всё с малого - с того молодчика, что в нашем шатре обустроился.
 - В том и беда - не моё это,  людей пытать. Рубить их у меня получается чуть лучше.
 - Нет у вас к этому способности, - вдруг раздался совсем рядом голос Фиржана, возникшего прямо из ночи.
 Бароу промолчал - не хотелось ему сейчас говорить с киракийцем. Отвечать пришлось Тасхенду, который был более благосклонен к Смотрителю.
 - У самого лучше получится? - спросил он с явным вызовом в голосе.
 - Могу попробовать,- улыбнулся тот и уверенно вошел в шатер.
 Некоторое время там было тихо, а затем едва различимый хлопок и вдруг - оглушительный рык, тигриный рык, в котором утонул вопль даркелийца. Прошло ещё немного времени и из шатра вышел улыбающийся Фиржан, натягивавший на себя рубаху.
 - Он готов, - весело бросил он обескураженным такой быстротой гвардейцам.- Ваше дело - только подать листок и будет вам нужное письмо.
 - Как?- только смог выдадут из себя Тасхенд.
 -Чтобы заставить человека делать то, что тебе нужно, - улыбнулся Смотритель,- нужно показать, что ему есть что терять, и что ты это что-то можешь забрать.
 - И что же это такое, то, что тот даркелиец мог потерять?
 - Нижняя половина туловища,- промолвил Смотритель и снова скрылся в ночи так же неожиданно, как и появился.
 -Да уж, молодец парень, - присвистнул Тасхенд.
 - Молчи лучше, - усмехнулся Бароу.
 - Он тебе жизнь спас, на минуточку.
 - Ещё слово о нём, и я тебе челюсть сломаю. Пошли лучше, писателю нашему бумаги выделим, - сказал Бароу и вошел в шатер.
                ****
 Приходить в себя после яда оказалось не слишком тяжело, но до невозможности неприятно. Голова болела, словно в ней поселился крошечный Мордум , по телу разлилась слабость, но тем не менее Фиржан действительно неплохо держался на ногах, способен был держать звериный облик. Теперь вот он нашёл в себе силы даже пройтись по ночному городу, хотя небольшой "допрос" съел у него прилично сил. Но ему надо было ходить - небольшая активность разгоняла яд, не давала ему настраиваться в крови. Теперь он поплелся в квартал кузнецов, где лучшие маршунгарские и нильфийские мастера денно и нощно трудились над Мечом под руководством Аксорса. Вот уже он, этот домик, из которого постоянно льется свет, вырывается дым, раздаются звуки молотов и шипение металла, остужаемого  в воде. Смотритель и заходить не стал - это было ему неинтересно, точнее интересно, но не настолько,  чтобы туда заглядывать и отвлекать от работы. Потому Фиржан пошёл дальше, ни о чём не думая, ни с кем не разговаривая... как вдруг его остановил голос. Её голос.
 - Мне стоит спрашивать, зачем ты его спас?
 - Он рассказал тебе?- усмехнулся Фиржан и только потом повернулся, чтобы взглянуть ей в глаза. Вот они - два бездонных карих озера, в которых киракийцу хотелось тонуть. Бьюсем кивнула головой - рассказал.
 - Я так испугалась, когда вы вернулись в город - он вез тебя на своей лошади... ты был бледен как сама смерть и в полном беспамятстве...
 -  И весь вечер провела у моего шатра, пока Бигой не отправил тебя спать,- закончил за неё Фиржан, продолжая вглядываться в озера, блестевшие в темноте.- Зачем?
 Вопрос этот сильно удивил нильфийку. Удивил и сбил.
 - Что значит "зачем"? Я за тебя беспокоилась,- начала было она, но Фиржан прервал её.
 - Хватит обманывать саму себя, прежде всего, - решительно заявил он. - Это не простое беспокойство. Ты можешь говорить так, но со стороны видно лучше - люди видят тебя со стороны намного лучше - даже то, что ты сам не разглядишь в отражении, они подметят. Скажи прямо, скажи не тая. Ты любишь меня.
 Это был даже не вопрос. Бьюсьем пришлось признаться, признаться себе - да, она любила Бароу,и любила его искренне, но стоило попасть под угрозу жизни Фиржана, как она переставала есть, не могла спать, не находила себе покоя. Она не могла без него. Да, она любила Бароу, но она любила и Фиржана. Это казалось ей неправильным,  противоестественным, поэтому она давила,  всячески давила в себе чувства к киракийцу, отгораживалась от него броней, особенно после того, как они вышли с киракийской армией из Полиса. Но эти слова пробили всё её броню. Одним только ударом. Вдребезги. Она опустила глаза.
 - Да, да, Фиржан,  ты прав,  я люблю тебя... но его я люблю больше. И если придётся выбирать, я выберу его.
 - Почему?- он подошел к ней и взял её руки в свои, Бьюсем пыталась их вырвать, но после первой же не слишком сильной попытки перестала сопротивляться. Теперь они были так же близко друг к другу, как и во время первого своего поцелуя после боя на Озере Слез.
 -  Ты не постареешь,- начала она, но киракиец снова её оборвал.
 - Ты сама знаешь, что это не причина. Я могу отказаться, отказаться от долголетия, от способностей, от трона - только ради тебя. Пойми, я люблю тебя.
 И он поцеловал её. В этот поцелуй он попытался вложить всё, всё, что не мог выразить ни на нильфийском, ни на киракийском, ни на каком другом языке. И снова первые мгновения она поддалась порыву - вся её броня обрушилась моментально. Но только к ней вернулся контроль, она вырвалась из его объятий. Снова. Теперь Фиржана стало всё ясно. Она любит его - да, но останется она только с Бароу.
 - Прости меня,- промолвил он. Нильфийка попыталась что-то возразить, но Фиржан не дал ей договорить.- Я всё понял теперь, и больше не хочу мешаться. Только к тебе одна просьба, не бойся - она простая. Прошу тебя - будь счастлива, а большего мне от тебя и не требуется,- с этими словами Фиржан развернулся и поплелся в сторону своего шатра, не обращая внимания на нильфийку, несколько раз позвавшую его по имени, хотя ему невыносимо хотелось обернуться.
                ****
 Письмо, выбитое из даркелийского командира, сделало своё дело - армия рогатых не наведалась в Тиру ни через день, ни через два, ни через три. Даркбек был уверен, что его люди теперь в торговой столице, ещё более того он был уверен, что заявись туда армия коалиции, бойцы тут же дадут ему знать, и он с легкостью выбьет непрошенных гостей - ведь путь от Астингтона до Тиры можно было пройти при желании за дня три, а большая армия не сможет за это время укрепиться в городе как положено. И, стоит сказать, план его был очень даже неплох, если бы не один просчёт - слишком поздно. Заведи он свой отряд, хотя бы один, в Тиру сразу после Дезжера, тогда союзники были бы отрезаны. Но даркелийская армия потекла в Астингтон, то ли рассчитывая на то, что союзники были настолько разбиты, что не рискнули бы двигаться с места, то ли потому как сами были биты и не могли их полководцы трезво рассуждать. Как бы там ни было, в тот момент, когда Даркбек спохватился и решил отрезать коалицию от Тиры, союзники уже две недели обитались в торговом городе. И теперь ещё этим письмом выиграли они себе неделю - ту самую, которой так не хватало им для завершения своей главной работы, ради которой они вообще в город тот зашли. И ещё неделю прожил город своим, уже ставшим привычным для его обитателей, манером. Бароу всё так же продолжал заниматься с Сигуре, который довел его мастерство обращения катаной практически до своего собственного. Тасхенд над этим делом сначала посмеивался над этим, мол, танец, а не бой, а потом попытался с ним сразиться и уже через несколько мгновений глотал пыль площади, как это ещё совсем недавно делал сам Каменнорукий, под дружный хохот солдат. Идея Аксорса с тем, чтобы отправить в бой смешанный отряд, удалась полностью. Теперь никаких неприязненных взглядов, никаких недомолвок, никакого недоверия. Теперь не было ни маршунгар, ни нильфийцев, ни кираийцев - теперь они были братья. Братья, бившиеся и умиравшие плечо к плечу, спина к спине. Именно так, в огне боя, под лязг оружия о броню и стоны павших, рождались всегда самые сильные и самые крепкие нации, так случилось и теперь - Аксорс получил крепкую сплочённую армию, которая была прочна, словно то не армия была, а цельный народ. Что до наших героев, то они уже совершенно привыкли к тому образу жизни, который теперь в Тире установился, и даже не хотели выдвигаться из торгового города, не хотели нырять снова в войну. Бароу, который к середине недели окончательно покончил со своими занятиями, теперь всё время своё проводил с Бьюсем и был совершенно счастлив. Тасхенду тоже совершенно осточертела эта война, и будь его воля, то не было бы его там уже давным-давно. Но он должен был остаться, а для солдата, каким был он, ДОЛЖЕН было сродни приказу, который нарушить он был не в состоянии. Был среди них только один человек, которому, казалось, не терпелось снова выйти в бой. Фиржан. Он держал своё слово - всю ту неделю Бьюсем его так и не видела. Она даже пыталась сама его увидеть, но на входе в шатер Смотрителя выросла стена в лице Бигоя, который отказался пустить её к Фиржану. Ему на самом деле без неё было ужасно,  просто невыносимо. И боль, которую он испытывал, боль эта была почти физической. Нильфийка снилась ему почти каждую ночь - её чудесная улыбка, изумительные волосы, бездонные глаза. Он не мог без неё, но он дал слово, и слово это он должен был сдержать, как бы тяжело это не было. Эта неделя казалась ему бесконечно мучительной, и он дождаться не мог, чтобы она закончилась. Но дождался. Тем ярким зимним утром, когда солнце не пекло, но нещадно поливало город своим золотом, тем утром из кузницы не разнеслось ни одного удара молота, ни одного клуба дыма не вырвалось из трубы. Дверь со скрипом растворилась, и из чёрной утробы кузницы вышел Белый со свертком мешковины в руках, за ним - Халкгивен, чёрный, как трубочист, со свалявшимися и кое-где обгоревшими волосами, а следом спиры. И плевать, что только за последние семь дней восемь низжих расстались со своими камнями Силы, плевать, что истощены или измотаны, плевать, что теперь, как кроты, не могут смотреть на солнце - так долго пробыли в кузнице. Плевать - главное, что теперь тяжелая, утомительная работа была уже позади. Главное, что теперь под слоем мешковины в руках Аксорса остывало от огненных объятий лезвие Меча Триединства. Тут же по городу во все стороны побежали люди с радостной вестью - Меч выкован. Меч родился. И со всех концов к площади перед кузницей потекли ручейки людей, сплетавшиеся в мощную реку, которая, достигая площади, вливалась в многоликое озеро, шелестевшее многоолосьем - всем хотелось увидеть момент, который точно войдёт в маршунгарскую летопись, всем хотелось увидеть, как Белый передаст Меч владельцу.
 - Колл говорил, что чем больше свидетелей передаче Меча,- начал Аксорс, заставив своим могучим голосом умолкнуть это огромное озеро народа,- чем больше свидетелей при передаче меча, тем мощнее его сила. И если морравиец был прав, в чём я не сомневаюсь, то сегодня мы создали сильнейшее оружие, из когда-либо созданного смертными или бессмертными. Преклони  колени, Халкгивен, сын Алекто.
 Даже сквозь толстый слой сажи на лице было видно, как заалел нильфиец, опускаясь на колени.
 -Сегодня, Халкгивен, сын Алекто, получаешь ты в руки свои Меч Триединства. Не обольщайся, считая, что им обладаешь ты, ибо он выбрал тебя, а не ты его. И если он почувствует, что в выборе своём ошибся, то он отвернется от тебя, потому не направь его против беззащитного, против невооруженного, против правого, ибо сила, настоящая сила, она не в оружии, она не в мускулах, она в знании и в правде, и твой путь, как и путь этого Меча - путь правды. А теперь поднимись с колен, Халкгивен, сын Алекто, ХОЗЯИН МЕЧА ТРИЕДИНСТВА!- мешковина скользнула наземь, обнажая рукоять Уайткола, из которой росло зубастое лезвие, снятое с Редкола, постепенно темнеющее до тех пор, пока не перешло в черное жало Блеккола. Рука молодого нильфийца сначала неуверенно взялась за молочно-белую рукоять, вымазав ту в саже, но потом к нему пришла уверенность - он крепко схватил Меч и со свистом, слишком громким для простого оружия, рассек воздух.
 И в этот момент озеро людское взорвалось настоящим штормом, который заглушить никому не было под силу. Аксорс подошел к Халкгивену, восторженно смотревшемуся в Меч, и сказал так, чтобы теперь его слышал только нильфиец.
 -Нужный человек, Халкгивен, в ненужном месте способен свернуть горы. А в нужном - изменить мир. Пришло время нам с тобой, друг мой, менять мир.