гл-3 Тимоха

 На той же площадке, напротив Куликов, жили тётя Груня (Глафира Прокопьевна) со своим ненаглядным Тимошей. Глафира Прокопьевна всю сознательную жизнь отработала в торговле. На тот момент заведовала райпотребсоюзовским магазином.
Женщина видная – красавица. Из забайкальских казачек. Энергичная, обстоятельная.
Одна беда – детками не успела обзавестись. Валюшку Куликову любила, как доченьку родную. Угощала разноцветными «Монпасье» из красивой баночки, прижимала к груди, целовала в завитушки и вздыхала: «Ох ты, Боже мой, за что мне така судьбинушка? Пошто нас с Петрушей разлучили так скоро и пошто навсегда»?
Муж её, Пётр Васильевич, погиб под Москвой. Тогда половина сибирских батальонов полегло, защищая Белокаменную. Прошли по Красной площади, на Кремль обернулись, сообразили, что к чему – и всё, больше уж не встретились друг с другом ни площадь Красная, ни бойцы Сибирские. Какие мужики домой не вернулись!
«Могилы братские – кресты да звёздочки. Эх, время времечко – друзья да недруги…»
Как только языки поворачиваются у нынешних супостатов супротив нашей победы сомневаться?
А в те годы одна половина России с войны не вернулась, другая половина за первую жить спешила.
Тимофей был родом из Ярославля, потому, видать, цыганка и разглядела судьбу Валюшкину, что земляки они с её суженым.
На войну призвался в первый месяц, хотя в ту пору ему только 17 лет и исполнилось. Но когда он в кабинет к комиссару заглянул, тот о документах и не вспомнил. Тесно в помещении сделалось от Тимохиной стати.
В роду у Тимофея Перегудова только и были что кузнецы. Дед – кузнец, прадед – кузнец, прапрадед – кузнец, и так до седьмого колена одни кузнецы. До того самого времечка, когда первый раз молот по наковаленке ударил. Родич Тимохин тем молотом и ударил. Кто бы сомневался, да только не ярославские. Блоху подковать? Этот номер в роду у Перегудовых спокон веку забавой считался.
Полюбил Тимоша тёплую кузнечку с малых лет. В ней, как в люльке, засыпал под распрекрасный звон железный, на сказку похожий. Ни песочницы, ни куколки тряпичные не привлекали мальчугана, ни рогатки дальнобойные. Хотя нет, тут как раз, наоборот, без рогатки из дому не выходил.
Потому и воевать в танкисты попросился. Но военные в комиссии только переглянулись, а потом дружно рассмеялись. Седой полковник вежливо разъяснил пареньку: «Эх, парень, не сконструировали такой танк, чтоб тебя с головой в нём спрятать. Давай ко мне в артиллерию. Мне такие богатыри позарез как нужны!» Было бы предложено…
Так со своей «сорокопяткой» и прошагал Тимофей Перегудов войну Великую, от края и до края. Много чего повидал на дорогах фронтовых. Настоящим воином стал.
Не думал солдат, не гадал живым вернуться, уцелеть не мечтал. Сколько раз с глазу на глаз со смертушкой своей переглядывался. Пощадила родимая. Чуток полоснула под конец войны пулемётной очередью по могучей Тимохиной груди, орденами да медалями украшенной. Дохнула на сердце богатырское стужей студёной – и отступила. Видать, приглянулся ей парень, решила в запасе придержать молодца.
Да и пушечка-«сорокопяточка» не подвела ни разу. Не напрасно он её на руках, будто невесту, носил. Жалел лишний раз в грязи испачкать, всё норовил горбушку свою под её тыл подставить. И за наводящего, и за заряжающего управлялся. Не брала его ни пуля, ни картечь. Так, царапинки да шишки с синяками.
Командир батареи любил пошутить: «Тебе, Тимофей Перегудов, лошади не полагаются, ты сам за пару коренных управляешься. У всех, как у нормальных людей, под кашу чашки приспособлены, а у тебя – каска с горкой. У солдат винтовка за плечами, а ты с «дегтярём», вроде с зонтиком, разгуливаешь. Тебе не напомни, ты с ним и в баню попрёшься, и на … к невесте на свидание. Ну что за бугай уродился? Как немцу с тобой воевать? Он, немец-то, с твоей стороны уж попустился фронт испытывать на прочность. «Паулюсы» об тебя всю эмаль с зубов скрошили. Гитлеру оскомину на загривке набил. Он, Гитлер-то, как прознает, что ты на бугорке каком объявился, руки к земле опускает. Генералам своим советует: «Не-е-е… – предостерегает их, – с энтой горки лучше не соваться. В том месте Тимоха Перегудов фронт сторожит. Обождём, пока он по нужде отойдёт. Как приспичит Тимофея, тогда и войну продолжим…»
И только самурай японский, камикадзе по-ихнему, изловчился и чуть было весь артиллерийский арсенал собой не подорвал.
Тимофей его упредил, но ту очередь из крупнокалиберного на себя принял. Половину наград пули насквозь прошили, а другую – в могучую Тимохину грудь вбили.
Их потом доктора на одно блюдечко раскладывали: пули, медали, ордена и Тимохины косточки.
Японца победили, а Тимофей в госпиталь угодил, в Улан-Удэ. Выходили парня. Как не выходить, когда его такая жизнь поджидала распрекрасная! Такая судьба счастливая!