К истоку моего жеребцового цинизма

 Харьков. Он собою горд как малоРоссийский купеческий город. А по моемУ при памяти уму этот промышленный "сити" - едино жениху с невестой свадебный алькОв, где, простите, в жизни всегда есть место въедливой совести и скотского эгоизма: о бессмертной душе и телесных соблазнах вереницей плотской,- да,- тесных споров...

 От Конного Рынка, от увенчанных крестами Православных Соборов,- далее вверх по улице Сумской, за парк Шевченко с думой о Вечном и зачем-то с какой-то звериной тоской, в тёмном баре глотнув кофе-гляссе, быстрее вперёд,- по Белгородскому шоссе в плавные объятия берёз и клёнов, до слёз раскалённых солнцем россыпью заснеженных глав от памяти нежной,- туда,- в лесопарк с авиационным институтом, лавиной общаг и всем хорошей тётей,- "вахтёршей" Клавой на поселковых Померках...

 Тут, как в юности май... Померкла "Май Лав",- блондинка из проституток. Что за шапка-невидимка на законном воре шаловливой хиппи? Весной письмо знакомым подчерком единственной строчкой: "Доунт ворри. Би хэппи. О, Кей?".  ЭТО заморочкой вопрос о насущном хлебе для поэта? Чёткая точка-примета. М-да, и шо, мадам, Вы гоните коней? Враз от А до Я Вами во мне резво убит разной трезвой мысли алфавит: баба с возу,- легче мерину. Впрочем, его производительных путей среди б...людей никем немеряно.

 Да, я родился в год Рабочей Лошади. Ей назначено Богом от жизни порога: над брусчаткой в Москве на Красной площади, как за плугом на пАхотном поле и вольно рысью над шёлковым лугом шерстистой щекой в се(но)косе пряном,- всё едино... Живу-тружусь упрямо. Больно? Ржу,- мне щекотно,- доли нет лучше моей Лошадиной.