78. Время недоношенности

       22. 03. 92               

Уот кэн ай ду? (Что сделать я могу?)

Фактически, я толкаю Эдди на преступление. Но деньги нужны не только мне, но и толпе. Часы отработаем. Эдгар пошёл загонять мои часы.
Падение сознательное. Но я же мужик. Надо спланировать, спарашютировать. Надо жить. И ехать этому пароходу.

Вчера меня пыталась споить таможня, да не тут-то было. Я устоял, пил больше их, но все больше трезвел, а они пьянели. В итоге, у меня запястье правой  руки обцарапано ногтями главного таможенника. Решил было силой взять, но взял ногтями. Предложил потягаться на руки, кто кого пережмёт. Но в патовом положении так впился ногтями в запястье, что кровь выступила. Я засмеялся, и сдался. Он сразу меня зауважал. Оказалось, что кореец он. Еще в Сафаге меня предупреждали: не связывайся с корейцами. Связался, упились, спят. А я их водкой руку дезинфицирую. Уж очень грязные у него были ногти.

Люди теряют веру на ходу. Глядя на нас, верхний комсостав. Но мои филиппинцы, кажется,  выстоят. Не потому, что нечего терять, а потому, что видят. Смотрят. И вкалывают. Эдгара за последние два дня два раза застал спящим на вахте. Притом один раз он спал за Ронни, вахту за того стоял, тот был пьян. Что тут сделаешь?

На утро Эдгар подскочил в каюту ко мне, и спрашивает: Кэп ничего не узнает?
Я дал ему по голове и отправил в машину. Вернее — к далёкой матери. Он всё понял. Жалко их. Устают. С нашим, сокращённым по-гречески, экипажем. Когда ХрИстос списывался, сказал мне одну фразу, смысл которой дошёл до меня только сейчас: «Скорее бы уйти с этого факинг шипа». Но тогда-то еще было все более-менее о.к. Так что, сейчас суперфакинг шип?
Держусь за стол и эту ручку, чтоб не упасть. Сегодня ровно 5 месяцев, как  я нахожусь на «Беби». Пять месяцев — недоношенный ребенок.

Эдди пошел во второй раз закладывать камеру, за 30-50 долларов. Денег не дают, а задекларированные хранятся у кэпа в сейфе и их нельзя оттуда выцарапать, пока не покинем гостеприимную Бирму. Эдди дал мне початую бутылку, которую успешно приканчиваю. Но уже ем яичницу, значит на пользу пошло. Сегодня финальный день моей недоношенности. Три месяца впереди покажут, на что я способен. Я потяну этот пароход. Вытащу его. Это всё — моё. Это испытание. Как там было: …а догребём, так… поживём!

Верные люди передали, что пора прекращать пить. Ура! А я не прекращаю.
Верные люди — чиф.

Почему я не пишу о панике? Кэп сделал как-то одну или две учебных тревоги и предупредил, чтобы паники не было. Но паника будет. И первый паникёр — друг его, Бывалый.

Не могу понять: Серёжа-праведник так истово молился за меня, но чёрт всё равно победил.
Наступил самый тяжёлый день. Выход из пике. Голова, как ни странно, не болит. И все равно, я один. Хочу от всего уйти, и — не могу. Почему? Слишком люблю этих людей?
И пью.

Но, мой ангел, ты прилетела вовремя. Ты прилетела, Наташа, ты здесь!
Стало так тихо, даже часы не стучат. Время замерло. И слава Богу!

На 12 часов — отход.

Непроходимый запах чеснока. Под ногтями. И изнутри. Однако ж, очухался —после трех рюмок. И уже готов на подвиги. Надеюсь, что отойдем без приключений.
Пишу сейчас из принципа. Попытался было врать, не получается. Отвратно. Те деньги, грязные, что в Джидде я «заработал» на лишнем бункере, ушли на пропой. Ощущение непреходящей усталости.

Приходили два орла, не то таможенники, не то просто шаромыжники, не то — то и другое вместе. Я им намедни что-то обещал. Пришлось отдать две рубашки.

И тут же — капитан. Сказал, что он меня очень любит. И чтоб я прекращал пить. Я пообещал, но выпил. Эти два мудака(таможенники) вытряхивали из меня всю душу. Спрашивали виски. Показал початую бутылку. Спрашивали деньги. Твердо ответил, что нет и быть не может. Ушли ни с чем, не считая рубашек.

Ко мне из наших уже никто не заходит, боятся.