Что, если... Глава 9. Что, если это-подарок судьбы

Я остался один. На мосту. Смотрю на то место, где совсем недавно был с Катей. Я чувствую себя отвратительным человеком. Во мне нет ничего духовного, только жажда плотских радостей, легкомыслие и прочие качества самого жалкого человека.
«Будущее ещё не написано. Ни о чём не жалей». Я себе постоянно повторяю это. Будущее настало, хоть и в прошлом, и оно мрачное как эта ночь, которой даже луна не может помочь осветить этот бренный город.
Я потерял своего лучшего друга. Из-за Кирилла. Я не хочу никогда его больше видеть. Этого никогда могло и не быть. Если будущее ещё не написано, то почему всё так закономерно идёт в жопу? Значит, мы сами своими руками вымеряем глубину погружения? Но самое интересное, что намерения были самыми добрыми, но вылилось это всё в то, что есть. Создается впечатление, что кто-то сверху таким образом наказывает нас за попытку влезть туда, куда обычным смертным с большими амбициями, вроде меня, вход воспрещен. Но, что еще более иронично, я не просил билет на этот рейс. Так какого же хрена мы падаем всё ниже? Почему Косте досталось больше всех?  Именно он заслуживал этого меньше других. Кирилл должен был оказаться на его месте из-за своей тупости и сверхупрямого нрава. Я бы не расстроился. Теперь мне абсолютно всё равно, что с ним будет дальше. Он заслужил одиночество, пусть им теперь насладится.
Очень жаль, что наблюдая за тем местом, которое у меня должно ассоциироваться с прекрасными воспоминаниями, я вынужден анализировать свою никчемную жизнь, жалеть себя и ненавидеть Кирилла.
Сзади меня на мосту раздаётся громкий рёв двигателя старого ЗИЛа, и невольно я возвращаюсь в сознание. Солнце демонстрирует свои первые лучи, и я понимаю, чем так привлекаю внимание редких окружающих. Моя одежда уже явно износилась. На штанах столько мелких потертостей и дырок, что за модное решение это явно не сойдет, на левом кроссовке отходит подошва, не говоря уже о дырявых носках. Я бы сошел за приличного бомжа в этом времени, если бы не пятно крови на моей рубашке. Нужно быстрее решить вопрос с одеждой.
Я до сих пор не понял, где я. Машину я видел одну, хотя рассвет только дает о себе знать. Советская архитектура и отсутствие пластиковых окон даёт понять, что от своего времени я всё ещё далеко. Очень тяжело определить точный год в брежневское время, а это явно оно.
Я захожу в первый же двор, где дворник перемешивает пыль с воздухом своей метлой, и захожу в первый попавшийся подъезд панельного дома. В паре ящиков есть газеты, и я достаю одну из них. Тысяча девятьсот восемьдесят шестой. Число и месяц в моем случае не имеют никакого значения. С брежневским периодом я немного ошибся.
Первый пункт в моем плане на сегодня я выполнил. Теперь нужно достать одежду. Найду Катю, если она меня ждёт ещё.

- Пошёл вон отсюда! – вдруг раздается режущий мои уши старческий визг.

Я оборачиваюсь и вижу на лестнице старушенцию, видимо, собирающуюся с самого утра занять драгоценные места в общественном транспорте. Ее взгляд сразу же устремляется на кровавое пятно на моей рубашке.

- Я всё могу объяснить. – вырывается автоматически данная банальность.

Но мне не приходится этого делать, потому что сразу же раздаётся самый громкий крик из всех, что я слышал, и, понятное дело, сейчас соседи сбегутся посмотреть на меня. Я буквально вылетаю из подъезда. Советский же человек самый бдительный, и дворник пытается остановить меня, да только скорости его ногам не хватает.
Я убегаю как можно дальше от этого места в сторону центра и в одном из переулков снимаю свою рубашку. Дальше я несу её в руках. Даже не знаю, как больше внимания я привлекаю, ведь на улице отнюдь не жарко. В очередной раз чувствую ноющую боль от пощечины кармы.
Нужно идти к Кате, и быстрее. Мне хочется спокойно переждать этот день, и дальше просто плыть по течению. Я больше не буду никуда совать свой нос, ничего исправлять, на что-то влиять.
Я дохожу до дворика, который стал мне, пожалуй, роднее собственного за это время. Еще несколько деревянных домов обстроили кирпичом, сняты бельевые веревки, и вообще, двор не выглядит нищебродским. Стали появляться решетки на окнах.
Я сажусь на лавочку и жду, пока люди начнут выходить на работу, потому что времени ещё не много, нельзя быть обузой настолько. Спать мне совершенно не хочется, что очень странно. Напротив, я слишком возбужден. Мне лезут в голову неприятные мысли о Косте, о его смерти, о том, что он ничего не боялся, о том, что я боюсь ужасно. О том, что я хочу, чтобы всё это закончилось как можно быстрее, и жизнь вернулась в привычное русло. Но как это будет? Кости же нет? Как это отразится на настоящем? Его будут искать родные. Но я же могу повлиять на историю… Опять… В последний раз. Я должен спасти Костю.
Никто не объявился  в девяноста втором, значит, Катя либо не знает, либо не сделала это специально. В письме я сам себе написал, что будущее ещё не написано. То есть, будущего ещё нет, и мы сами напишем его. Костя не должен добраться до тоннелей – вот ответ.
Я радуюсь этой гениальной мысли, пока не приходит прозрение – мы столько всего наделали в прошлом, что наше настоящее должно отличаться с точностью до наоборот от того, каким мы его запомнили. А что, если всё настолько изменится, что мы просто никогда даже не находили эту машину, эти тоннели? Два меня, два Кирилла, и один Костя.
Меня пугает резкий удар дверью – первый мужчина вышел на работу.

- Не подскажите время? – обращаюсь к нему я.
- Без двадцати семь, - отвечает он и смотрит с прищуром, - а вы кто?
- Да я к Кавелиным. - отвечаю я.

Мужчина хмыкает и идёт дальше, поглядывая на меня.
Через двадцать минут, когда ещё два мужчины и одна женщина успели пройти мимо меня, я решаюсь постучать в дверь. Волнение поражает моё тело. Но не успеваю я ни о чем задуматься, как открывается дверь, и на пороге стоит отец Кати. Если верить отчеству Кате, то его зовут Павел. Этот высокий кареглазый мужчина, почему-то напоминающий француза, осматривает меня с ног до головы, а потом протягивает: «Да-а».

- Мне нужен Алексей Николаевич. – я теряюсь, из головы совсем вылетела возможность столкнуться с родителями Кати.

Мужчина на пороге всматривается в меня очень внимательно, потом смотрит на руку с рубашкой, затем отходит на шаг.

- Он умер месяц назад.
- Мои соболезнования, - а я ведь видел его всего лишь пару моих дней назад, - а Катя здесь?
- Она у себя дома. - Павел вручает мне ещё одну порцию подозрительных взглядов.
- Простите, я не в курсе, что она переехала. Вы не подскажите адрес.
- Нет, не подскажу, - отвечает её отец, - я вас впервые вижу, да и вид у вас…
- Я понимаю, - я, правда, его могу понять, - а вы можете ей позвонить и сказать, что Дима здесь?

В это время за спиной у Павла появляется его жена и с озабоченным видом подходит к нашей компании. Прекрасно выглядит для своих лет. Её дочь унаследовала это качество – оставаться вечно молодой.

- Кто этот красавчик? – она улыбается, осматривая меня, разбавляя обстановку некоей легкостью.
- Нет, - твердо отвечает мне отец Кати, не обращая внимания на супругу.
- Ладно, извините. – я разворачиваюсь и слышу, как закрывается дверь.

Я подожду в парке, напротив входа во двор. Павел должен уйти на работу в ближайшее время, потому что он был одет в костюм, а я ещё поговорю с его женой. С женщинами легче общаться, особенно если ты им нравишься.
Я подхожу к турнику и начинаю подтягиваться, поглядывая на вход во двор. Мимо проходит человек в форме. У меня уже выработался неприятный рефлекс при их виде. Чувствую себя ментовским магнитом. Я машу ему рукой, продолжая прыгать и разминаться, он отвечает мне нехотя и идет дальше. Чувствую себя волком из мультика, выворачивающим карманы.
Из дворовых ворот выезжает бежевая Волга, натертая до блеска, а из-за руля виднеется напряженное от кручения руля лицо отца Кати. Матери рядом нет.
Я возвращаюсь во двор и опять стучу в дверь. Спустя всего несколько секунд дверь открывается, и Катина мама расплывается в ехидной улыбке. Чувствую себя неловко оттого, что не спросил, как её зовут за всё это время.

- Ночью приходил ещё один парень, - начинает она сразу же, - сначала спросил про деда, потом про Катю, затем про тебя, видимо.

Она вопросительно смотрит на меня. Приходил Кирилл, судя по всему, в своей манере, не думая о приличии.

- Я не ищу этого парня, - отвечаю я, - Вы ему сказали что-то?
- Муж с ним разговаривал, ничего не сказал. Поэтому так холодно тебя и встретил.
- Я не знаю, что ещё Вам сказать. Мне нужно увидеть Катю, пожалуйста. Позвоните ей хотя бы.
- Это связано как-то с её Днем Рождения?
- Иногда мне кажется, что да.

Она поднимает вопросительно одну бровь, затем проводит левой рукой по своему плечу.

- Как тебя зовут? – спрашивает она.
- Дима. - отвечаю я.
- Господи! – неожиданно вскрикивает она и пристально разглядывает меня, - лицо-то знакомое. Подожди снаружи, я позвоню.

По понятным причинам она меня не пускает в дом. Я присаживаюсь на ветхую лавочку, где мы впервые увидели старика Кавелина с газетой.
Интересно, почему она так странно отреагировала на моё имя. У нас с ней никогда не было контакта до этого момента. Я её видел последний раз в семьдесят пятом, но она меня нет. Может, мне предстоит ещё восемьдесят третий или второй… Хотя с Катей я познакомился в восемьдесят четвертом.
Открывается дверь и выходит мать Кати.

- Катя трубку не берет, - говорит она, - сходи в парк Революции, она там по утрам гуляет.
- Спасибо большое, - говорю я, - я побежал.
- Тебе не холодно без майки?
- Нет, я – спортсмен.

Я выбегаю со двора и направляюсь в сторону парка со всех ног, опасаясь упустить Катю. Мне понадобилось около пяти минут, чтобы добежать до парка.
Атракционов здесь нет, только деревья и тропа. Ни намеков на кучку разнообразных кафе нашего времени. Ни роллеров, ни велосипедистов. В глаза сразу бросается пара, идущая недалеко от меня. Я бегу дальше, оглядываясь на них – не она. Бегу дальше. Пробегаю почти весь парк – никого. Останавливаюсь, чтобы перевести дух.
Похоже, не судьба. Или судьба?

- Дима! – слышу я сзади теплый моему сердцу голос, - Дима, это – ты?

Я оборачиваюсь. Боже, наконец-то. Сердце ёкнуло. Что б я без тебя делал? Это тот момент, когда ты понимаешь, что не можешь без этого человека, когда внутри тебя возникает тепло и хочется прижаться и поделиться этим теплом. Я улыбаюсь. Катя немножко поправилась с нашей последней встречи, но так ещё лучше. Я иду к ней, а она стоит на месте. Во всей этой мозговой суете я не сразу обращаю внимание на коляску рядом с ней. Я вижу по её глазам, что она не знает, как мне объяснить это.
Я дохожу до неё и обнимаю со всех сил. Она отпускает коляску и обнимает меня. Я сразу же начинаю плакать. У меня начинается истерика. Чувство сразу же нахлынули разом. Она гладит мою спину. Я отодвигаюсь и вижу, что её глаза тоже помокрели.
Я слегка улыбаюсь, увидев её покрасневший носик, и целую в щёку, затем подхожу к коляске, чтобы сразу развеять все её опасения.

- Ну, привет, здоровяк, - я поднимаю его на уровне глаз, - здоровый, на меня похож.

Ребёнок смотрит мне прямо в глаза и, готов поклясться, он знает меня и улыбается мне.

- Не просто похож… - виновато продолжает Катя.
- Знаю, - я улыбаюсь и кладу ребёнка обратно в коляску, - Дмитрий Второй, верно?
- Ты всё знаешь? – она взбадривается и, похоже, немного злится.
- Я узнал обо всём после нашей встречи в прошлом году, если тебя это беспокоит.
- Раньше беспокоило, но теперь я понимаю, что ты всегда со мной.

Я опять обнимаю её. Впервые за долгое время чувствую себя в безопасности.

- Почему ты без майки? – спрашивает Катя.

Я отодвигаюсь от нее и разжимаю руку. Кровавое пятно на майке сразу же бросается в глаза, возвращая меня в ужасную реальность.

- Господи! Что это?

Я молчу, ответ очевиден.

- А где Костя с Кириллом? – задаёт она правильный вопрос.
- Давай присядем.

Мне необходимо около получаса, чтобы рассказать всё. Я изливаю свои эмоции, не жалея психику бедной девочки, которая так свято ждёт меня из года в год.
Я рассказываю ей, как Костя умер, подставившись под пулю, предназначенную Кириллу его настоящим отцом. Чем дальше, тем хуже. Ветви истории переплетаются в колючий клубок, который приносит боль. Если бы я сам не побывал в прошлом, не увидел бы всё своими глазами, ничего бы никогда не выяснилось, более того, никаким рассказам я не поверил бы. Многие тайны уходят в историю, а воскрешать их опасно.
Из моих уст это звучит еще более героически, чем мне казалось, хотя куда уж… Мне хочется воспеть Костю, как настоящего героя настоящему писателю, посвятить целую книгу ему. О таких людях должен знать каждый.
В процессе рассказа у Кати наворачиваются слёзы на глазах, у меня тоже.

Возникает пауза после моего рассказа. Катя качает коляску, я вытираю майкой лицо.

- Когда это было? – неожиданно холодным тоном спрашивает Катя.
- В будущем, - я, предчувствуя её намерения, отвечаю расплывчато, - для меня – вчера, всего несколько часов назад.
- Я могу ведь изменить это, если ты мне скажешь, когда это было.
- Не можешь. Там не было ни тебя, ни кого-либо  ещё.
- Ну, на тот момент я ничего не знала!
- Потому что сейчас я тебе не скажу этого!
- Почему? Чего ты боишься?
- Потому что я боюсь за тебя, – вот почему я не сказал, - я не хочу, чтобы ты ввязывалась. Я просто хочу, чтобы это закончилось и всё.
- Ты не хочешь, чтобы Костя остался жив?
- Очень хочу. У меня есть идея, как это сделать, не усугубляя ситуацию.
- Как?
- Давай поговорим в более теплом месте?
- Да, пойдем ко мне.
- Ты живешь теперь одна?
- Не совсем, - отвечает она, несколько смущаясь, - но сегодня да.

А чего я ожидал? Думал, что кольцо на пальце для красоты?

Новый дом. Новая квартира. Четвертый этаж. Три комнаты. Центр города. Неплохо. В моем времени, этот дом отреставрирован, и квартира здесь стоит огромных денег. Надо будет написать парочку бестселлеров, чтобы поселиться рядом.
Мужская обувь и одежда дразнит меня своим присутствием. Чужой спит с моей женщиной и воспитывает моего ребенка. Парень, видимо, неплохо зарабатывает, курит Winston.

- Кто он?
- Юрий.
- И где он?
- У своих родителей, скорее всего.
- Когда вернется?
- Когда я готова буду. Я с ним поругалась вчера. Знала, что ты придешь.

Надо с этим кончать. Она не живет своей жизнью.

- Не нужно было из-за меня этого делать.
- Я сама решу, - отвечает она раздраженно, - ты в тепле, я постираю твою майку, дам чистую одежду, накормлю, деда ведь нет больше, Юрий тоже в тепле, и все счастливы. Что бы ты делал в противном случае?
- Прыгнул бы с моста в реку. Испытал судьбу. В полете представил бы, что умею летать. Может, умею. Путешествия во времени же невозможны. Особенно таким методом, как в моем случае.
- Не думай об этом даже.
- Я не думаю об этом так, как тебе может показаться, я думаю об этом, как о проверке, что же ещё может дать нам этот мир. Только представь: люди возвращаются в прошлое и исправляют свои судьбы в надежде стать счастливыми. Но все не смогут быть счастливыми никогда. Знаешь, почему?
- Почему? – округляет она глаза, пребывая в шоке от посещения моей головы гениального бреда.
- Потому что, когда один становится счастливым, другой становится несчастным. Это – баланс. Костя погиб, кто-то родился или остался жив. Я попытался изменить свою жизнь и поплатился за это. Теперь предпочитаю быть несчастным, чтобы кому-то другому было лучше, чем мне.
- Это – самый тупой вывод из всех возможных. В чем ты несчастен? Ты живой и всегда выпутываешься из любой ситуации. Ты везучий и не понимаешь этого. Твой друг мог погибнуть и в будущем. Он сделал свой выбор сам. Не нужно винить Кирилла в смерти Кости, он сам хотел решить свою судьбу. Вы вмешались. Кто знает, как бы всё сложилось, если бы вас там не было.
- Кирилл бы догорал в Вечном огне…
- Ты уверен в этом?
- Я б его подстрелил.
- Дурак! - Катя выхватывает майку из моих рук, хлопает дверью в ванную и закрывается там.

Действительно, дурак. Уж точно не умный. Катя правильно говорит. Я ударился в меланхолию, которой подвергся Кирилл. Не нужно повторять чужие ошибки. Мир не вертится вокруг меня.
Я хожу по комнате, совершенно не знакомой мне - мимо дивана, письменного стола, полок с книгами и замечаю кое-что. Я достаю зеленую, ничем не примечательную тетрадку с полки и открываю её. Да, это – она. Моя тетрадь.
Уверен, глупый человек разозлился бы, что Катя откопала мою повесть, но я-то не полный идиот. Мне это очень нужно. Она угадала мою потребность вылить свои эмоции на листы бумаги.
Я листаю тетрадь – она исправила мои ошибки, на уголках страничек нарисовала улыбающиеся лица. На обложке написала большими буквами «вне времени». Хорошее название.
Я сажусь за стол, нахожу ручку и собираюсь писать дальше.

«Меня и Костю забрали и повезли в тоннели, те самые тоннели. Они как будто знали…»

Так заканчивается моя последняя запись. Признаться, уже тогда я решил, что не увижу больше никого. Я продолжаю писать:

«Я очнулся, когда Костю оттаскивали двое головорезов. Я должен был его спасти, но вокруг было много фашистских солдат, а вход полностью оккупирован. Любые мои геройские действия отправили бы меня прямо в историю. У Кости не было таких мыслей никогда. Он без лишних вопросов отправился бы за мной в самую горячую точку. Но мои мысли были заняты ей. Я был готов на всё, чтобы увидеть её ещё. Поэтому я забил до смерти единственного солдата, оставшегося со мной в грузовике, и ждал полуночи. Мне уже ничего не мешало забить человека до смерти. Было только желание выжить. Ничего уже не было таким как раньше. Я слышал выстрелы, слышал крики, мне было ужасно страшно, но я думал о ней. Не о Косте».

За спиной раздаётся звук открывающегося замка, Катя выходит из ванной и останавливает взгляд  на мне, сидящим за её столом с ручкой в руках и красными глазами, считающего себя трусом и эгоистом.
Катя забирает у меня ручку, закрывает тетрадь и тянет за руку в сторону дивана.

- Отдохни, - говорит она, укладывая меня, - ты просто устал от всего.
- Мне не хочется проспать всю нашу встречу. – отвечаю я, как плаксивая девчонка.
- Я разбужу тебя через пару часов.

Я киваю и ложусь. Пара часов мне сейчас жизненно необходима. Заряд энергии внутри иссяк и ушел в минус. Я моргаю и…
… слышу скрип. Когда я открываю глаза, за окном уже темно, а Катя качает ребенка в коляске напротив меня.

- Сколько времени?
- Почти одиннадцать.
- Почему ты меня не разбудила?
- Тебе нужны силы, чтобы закончить это путешествие. Когда ты ещё выспишься?

Я тронут заботой, но разочарован, что день прошёл впустую.

- Хочешь есть? – спрашивает она.
- Больше всех на свете.

Я встаю с дивана… с этого жутко скрипучего дивана. Ребёнок кряхтит, и Катя чуть сильнее  его качает.

- Иди на кухню, - командует она, - я сейчас подойду.

На столе меня ждёт картофельное пюре с котлетами и хлеб с маслом. Перед тем как приступить, я выпиваю стакан уже остывшего чая. Так-то лучше.
За окном ночь, лишь издали светят фонари, окружающие широкую дорогу, по которой изредка проезжают автомобили. Ночь, зовущая меня в небытие, в свои временные объятия, как черная дыра, отнимающая безвозвратно то, что мне дорого. Хочется раствориться в этой ночи, в объятиях Кати, наслаждаясь сладким сном моего сына.
Мне ведь ничего не мешает сделать это. Я вдруг чувствую спокойствие. Дрожь внутри меня утихает, самобичевание и ненависть к себе испаряются.

- С Днем Рожденья, - вовремя вспоминаю я, как только Катя закрывает дверь в комнату со спящим младшим, - вкусные котлеты, чувствую себя намного лучше.
- Я рада, - тихо говорит она и улыбается своей коронной улыбкой, которую я так ждал, - может тебе штаны зашить?
- Не получится, - отвечаю я, - нитки останутся здесь, а я перемещусь во времени.
- Так и будешь драным ходить? – иронично спрашивает Катя.
- Либо так, либо голым.
- Тогда мы зашьем дырки из торчащих из них ниток. Снимай штаны.

Это же гениально! Как я сам не додумался до этого раньше?
Я снимаю штаны, оставаясь только в своих рваных носках и трусах. Катя улыбается, осматривая моё всё ещё приличное тело, и принимается колдовать над джинсами с набором опытного ткача.

- Ты давно меня видел? – спрашивает она.
- Два дня назад, в восемьдесят четвертом.
- Чудесное время. Где ты был вчера?
- В девяноста третьем. Видел отца, попытался его убедить, что я – его сын из будущего. Не думаю, что он поверил мне, но сказал, что будет ежегодно проходить осмотр. Я ж ничего не просил у него. Зачем мне врать? Рассказал об одном факте из его будущего, когда мы ходили в поход, и я вместе с Кириллом потерялся в лесу, но Кирилл так усугубил ситуацию, что этого вероятно никогда не произойдет теперь. Он, молча, выслушал меня. Никакой реакции.
- Дай мне его номер телефона.
- Зачем?
- Попробуем поднять шансы.

Я даю Кате мой старый номер телефона. Я точно знаю, что в восемьдесят шестом у них был этот телефон. Она поднимает трубку и набирает номер.

- Его зовут Игорь.
- Игорь? – спрашивает Катя у телефона, - Здравствуйте. Не задавайте лишних вопросов. Через шесть лет, в девяноста третьем году вы встретите своего сына из будущего. Можете мне не верить, но сделайте пометку, хуже не будет, - Катя делает паузу, - будет только лучше, если Вы его послушаете. Можете гордиться им.

После этих слов Катя кладёт трубку, не дожидаясь ответа.

- Всё получится, - говорит она, - человек по натуре любопытный.
- Он очень любопытный, - добавляю я, утешая себя, - он сделает пометку.
- Ты говорил, что знаешь про Диму, - начинает Катя клонить к чему-то нехорошему, - ты его видел в девяноста третьем?
- Нет, - отвечаю я и выдерживаю паузу, - в две тысячи седьмом. До нашей первой встречи.
- Бессмысленно спрашивать, почему ты мне тогда об этом не сказал?
- Абсолютно.
- И как он? Какой он?
- Как я, - незамедлительно отвечаю я, вспоминая нашу встречу, - только ещё более ненормальный. Всё у него будет отлично.
- Ненормальный?

Казню себя за свой язык. Забыл, что говорю с его матерью.

- Проблем не знает. Хозяин жизни. Помог вытащить Кирилла из тюрьмы.
- Кажется, дальше я ничего не хочу знать, - Катя улыбается тревожной улыбкой, - достаточно знать, что всё у него хорошо будет.
- Будет, и даже лучше. Он тебе скажет, когда увидит меня.
- Где ты его встретил? – спрашивает Катя.
- Прямо на остановке возле тоннеля, его машина сбила Костю.
- Кошмар…
- Да всё нормально было.
- И что было дальше?
- Он дал нам ночлежку, и я ему рассказал, кто я. Он как будто вытягивал это из меня, догадываясь обо всём, и поверил…

Стоп. Я это сейчас рассказываю Кате, задолго до тех событий. Почти полностью расписал, как меня нужно встретить в две тысячи седьмом.

- Меня не видел там? – спрашивает Катя после паузы.
- Нет, с ним какая-то девушка была… Погоди. Ты ему расскажешь об этом. Точно! – я подскакиваю со стула, - слишком много нелепых совпадений.
- Не возбуждайся так, - говорит Катя, - я не могу ему рассказать всего. Юрий будет его отцом.
- Так не говори ему, кто я. Скажи, что просто родственник. Придумай что-нибудь, ты же умная.
- Главное, не забыть через двадцать один год сказать ему, чтоб сбил на своей машине какого-то родственника посреди дороги. Во сколько, кстати?
- Около часа ночи.
- Ну что он там делал в час ночи… Ладно, пощади мои нервы.

Я усмехаюсь и целую Катю в щеку, вдыхая аромат её волос. Я провожу рукой по её волосам. И замечаю очень неприятную вещь. Нет, не в ней. Она, как всегда, идеальна. Моя рука приобретает специфический синий цвет. Такое бывает в одном случае.
Я не хочу пугать Катю. Встаю сзади нее и целую в шею. В руках начинает покалывать. Я приспускаю бретельку её платья и целую плечо. Покалывание заполняет все тело и перерастает в боль. Я сбрасываю с неё платье, обхватываю её аккуратную грудь, превознемогая боль, растущую вместе с возбуждением. Она гладит своими маленькими ручками мои руки и оборачивается.
Она ничего не говорит. Её глаза выражают сожаленье и разочарование. Уверен, мои тоже. Катя обнимает меня очень крепко, не отдавая времени. Но оно сильнее.
Наши объятия длятся вечность. Время остановилось. Мы не двигаемся. Боль отошла на второй план, я её уже почти не чувствую, только объятия моей женщины. Такие крепкие и теплые, с которыми не хочется расставаться. Вокруг всё кружится, боль вновь трансформируется в покалывание. Свет резко заполняет кухню, всё становится белым…
Яркость проходит. Моя кожа приобретает обычный цвет. Покалывание отступает. Что-то не так. Вернее, наоборот. Всё слишком хорошо. Я ещё стою на кухне. Меня обнимает голая девушка, и перемещения не произошло.
Катя медленно отстраняется от меня, как бы боясь, что я нестабилен и испарюсь в любой момент, но этого не происходит.

- Опять есть хочу. – говорю я и улыбаюсь голливудской улыбкой счастливейшего человека на миллион долларов.
- Что произошло? - спрашивает Катя, не зная, как себя вести.
- Похоже, я остаюсь.
;