Увернантка Тося

   Поехала Тося в Питер. Тётку проведать, Федосью Федотовну. Городишко поглядеть. Сперва по магазинам сбегала. Понравилось. После в Эрмитаж пришла. Ходила-ходила. Туда-сюда глядела. Пятки стёрла, глаза смозолила. Так пришёлся он ей. «Во, как люди живут! Ух, ты! И я хочу. Здесь поселюсь». С Творожков увернуться затеяла.
   К тётке воротилась.
   – У тебя остаюсь с сегодня.
   Тётка для виду покобенилась, а себе думает: «Двоих-то не так соседи заедать станут. И другой резон: вдруг помирать начну, воды с кого спросить будет».
   – Оставайся, – говорит, – так быть.
   Шкаф от стены отодвинула. Туда раскладушку расправила. Под неё рюкзачок Тосин подсунула.
   – Обвыкай, – говорит. – Токмо на мою шею не рассчитывай. Кипяток в нашем городе бесплатный, а остальное денег стоит. Иди завтра призванье себе ищи.
   Тося спорить не думала. Наутро встала. На улицу пошла. На соседнем доме доска привешена. В ней объявление: «На фабрику иди, ткачихой стань». Тося без спору адрес списала. В трамвай села. Тут ткачихой и стала. Неделю была. В глазах шпульки мечутся. В воздухе пух летит. Все орут. Ничего не слышно. Домой придёт, а в башке всё жужжит, не угомоняется.
   – Не, – говорит, – хватит. Не моя это биография. Другую пойду искать.
   Ей вслед кричат:
   – Вернись, девка! Погоди, потом интереснее станет, если год-другой проживёшь. – Ни в какую та. Опять, значит, увернулася.
   Домой пришла, дальше объявление читать. Образование выручило, пригодилось, что грамотная.
   «Иди, – пишут, – малярить». Снова она согласная. Наниматься пришла.
   – Есть у тебя, Тося, диплом, – прораб спрашивает, – обучение?
   – Хоть, – говорит, – не обучена, сама знаю, за какой конец кисть держать, каким в краску макать.
   – То за дело принимайся.
   Ведро открыли. К стенке поставили. Валяй, девка!
   Покрасила так она одну стену. Ей новое ведро дают. Ещё малюй. Она и это об стену вымазала. Ей ещё тащат. Тут как вспенилась она. «Ишь, дуру нашли! Стенами весь город уставлен. Об всю жизнь не перемажешь. Баста», – говорит.
   Снесла прорабу кисть. Ведро на стол поставила.
   – Сам доделаешь. – Сумочку через плечо перебросила. Волосами мотнула. И в дверь ушла. Очень у ней это эффектно вышло. Начальник глаза пялит, слова не вымолвит, аж рот открыл. С удивления ничего выразить ей не успел. Как очухался, вслед побежал.
   – Погоди, Тось, слухай, чего скажу. Вернись, девка, стой! Ещё покрась маленько, дальше интереснее пойдёт.
   А она уж на другом конце улицы. Красиво идёт, не оборачивается.
   Ушла, значит. Увернулася опять.
   К тётке пришагала. Так и так, говорит. Опять карьеру сломала.
   Тётка головой качает, что спосоветывать не поймёт.
   – Хотя девка ты плечистая и аппетит ничего – шибко ты разборчива. Совсем ты, Тоська, увернантка с работы. Тогда хоть замуж иди, с моей шеи слазь, на чужую пересаживайся.
   Тоська не перечит, соглашается. За кого только – некого. Вздохнула тогда.
   – Пойду ещё маленько надписи почитаю. Может, другого чего нагляжу.
   – А ты не всё, что на стенках пишут, читай, – тётка вслед наставляет.
Встала она у той досточки, а слезы с глаз сами катят, что написано, не видать.

   Тут вышла как раз и Федосья Федотовна с дому хлеба купить чёрного. Белый-то шибко Тоська наворачивает. Идёт тётка с её шестого этажа по лестнице. Неблизкий путь. В дороге останавливается с воздухом собраться. Печальная идёт, грустная. «Куда, – думает, – девку девать? Так запросто не выгонишь, племянница всё ж любимая». Стала так она у окошечка подо третьим этажом. А с квартиры-то Изабелла Аполлоновна плывёт, дочку за руку волокёт. Девчонка у ней пяти годов, Аллочка.
   – Здрасте, – говорит, – Федосья Федотовна. Чего распечалились?
   – Девка у меня завелась, с Творожков племянница. Куда девать, не знаю. И пригожая, и хорошая. Песни петь, плясать мастерица. Плечи – во, аппетит, как у матроса. Без работы сидит.
   – А характер у девки хорош?
   – Очень даже с характером.
   Изабелла с радости так и вспрыгнула. Кудрями мотнула. Как швейная машинка застрочила.
   – На курсы хожу английские, престиж себе повышаю. – На девчонку кивает: – Аллочку оставить не на кого, с собой таскаю. Она споначалу тихо там сидит, слушает, старается. А как надоест, под стол слезет. И снова тихо сидит. А как тоже соскучится, скулит, жужжит и за ноги всех дёргает. Тогда все другие ученики ей под стол по-русски подмигивают, головой кивают. Дисциплина английская от этого портится. Учительница тоже язык свой бросает, по-нашему говорит: «Девайте куда-нибудь детку свою контрабандную или за двоих платите». Я голову сломала, с ног сбилась: человека не найти. Кого попало не возьмёшь, без рекомендации. Знакомых расспрашиваю. Никто никого не знает. Город большой. А кого знает, то ни за кого не отвечает. За всех шаромыжников не наотвечаешься. В агентство пошла, няньку звать. «Нянек, – говорят, – не держим. У нас евростандарт: гувернантки только. И те нарасхват, потому со всех сторон дипломированные. Свободных нет сейчас. Телефон оставьте, когда ребёночек чей-нибудь вырастет, гувернантка свободится, вам пришлём».
   Говорит тут Федосья Федотовна.
   – Дак Тоська моя – увернантка и есть. Настоящая! Забирай её себе.
   Так они и согласилися.

   Вышла Федосья Федотовна из дому, видит Тоська стоит зарёванная.
   – Утирай нос, – командует, – место тебе нашла правильное. Увернанткой берут.

   Дала Изабелла Тоське наказ: за Аллочкой глядеть, с глаз не пускать. Сама марафет навела и уплыла английский разучивать.
   Стала и тут Тоська стараться. Дело у неё споро пошло. К Аллочке придёт, чай с пряником попьёт, робёнка оденет, в сквер сведёт. Аллочка песок ковыряет или на качели колыхается, а Тося вокруг болтается, дитя сторожит, с глаз не пускает. Поладили с девчонкой они. Никто никому жить не мешает. Аллочка в песочнице с детками квохчет. Тося с мамашами да бабулями. Все довольные.
   Денег Изабелла валит больше, чем маляру. Сильно такая работа Тоське понравилась. Так бы и двадцать лет трудилась, жаль, вырастет девчонка, небось.
Вот стоит так однажды Тоська на вахте своей в скверике. И заходит как раз парень туда. Красивый – ой! Садится он на лавочку, отворяет пиво, пьёт с горла. Полбанки отхлебнул, вокруг поглядел. Что делается? Как оно там? На Тоську уставился. Подмигивает.
   – Хороша, – говорит, – твоя доченька!
   Тоська подпрыгнула аж.
   – Ты чего говоришь? Глаза надень. Мне покамест семнадцать лет. А ребёнок этот напрокат даден, для пригляду только.
   – Нянька, стал быть?
   Тогда Тоська приосанилась.
   – Ишь, чего захотел! Увернантка я!
   С удивленья парень со скамейки скакнул, банку в кусты махнул.
  – Вон оно! Как по имени звать? – Сказала она. – А я Стас. А живёшь сама где?
  Тоська пальцем тыкнула.
  – Вона в доме том.
  – Питерская, знать!
  – Знать, – говорит та, – как есть знать.
  – А хочешь, пойдём тогда с тобой в чебуречную?
  Тоська вздрогнула аж.
  – Конечно, хочу! Ещё спрашиваешь! – Да и запечалилась. – Не могу токо. Куда Алку девать?
  – А чего её девать, пусть гуляет сама.
  – Что ты, Стас, если матка её узнает, мне голову отвернёт, а потом выгонит.
  – То с собой возьмём?
  – В чебуречную? А там не с восемнадцати вход?
  – Всяких пускают.
  – Её нельзя, она всё спортит. Под стол залезет, за ноги всех дёргать станет. Ну, её! Ещё потом мамке наябедает, что целовались с тобой. – Тут Стас рот приоткрыл, и так стоит, на Тоську любуется, потом вспомнил, закрыл назад. За руку Тоську ухватил.
  – Пошли, – говорит, – скорей.
Тоська с развороту такого вся вздрогнула, закраснелася. Как быть придумала.
  – Рядом церква стоит за оградою. Мы Алку туда поставим. В саде том ангелы у ворот. Оттуда её никакой черномор скрасть не сможет, не то что разбойник простой.
  Схватила она за руку девчонку, поволокла к церкви. По дороге два банана купила. Поставила внутрь ограждения и говорит.
  – Стой, Аллочка, здесь, никуда не ходи. С никакими взрослыми не разговаривай. Если дядька чужой придёт, угощать будет, звать, говори, что твой папа милиционер, за пистолетом пошёл, счас воротится. За ограду не вылезай. Если высунешься, тебя ворона унесёт, к воронёнкам на обед. – Дала ей два банана. – Как соскучишься – съешь. – Пальцем погрозила: – И чтоб не реветь! Мы с дяденькой за тот угол пойдём конфет тебе купим и ещё, чего захочешь, и сразу назад.
  – Щенка хочу, – девчонка говорит.
  Тоська ей:
  – Принесём сейчас.
  Взяла под руку Стасика и в чебуречную повела.

  Обрадовалась девчонка, что одна стоит. Тоська отвязалась от ней. Бананы свои к дереву положила. Стала по дорожке ходить туда-сюда. Голову вверх задрала, на клёны пялится: белок ищет. Слышит, в ухо ей сзади дышит кто. Обернулась Аллочка. – Пёс стоит. Дворняга чистокровная.
  – Здравствуйте, – говорит Аллочка. Пёс молчок. Сам серый мохнатый, на носу пятно белое. Посмотрела на него Аллочка.
  – Какая ты красивая! – Он опять молчит, хвостом крутит, довольный, значит.
  – Можно я тебя поглажу? – Пёс головой мотнул, хвостом завертел. Обняла Аллочка за шею его. Тот ей щёки вылизал. Подружились они. Дальше вдвоём ходят, белок ищут. Глядит Аллочка: бананы под деревом лежат. Тогда вспомнила, что сама положила.
  – Стой, –говорит, – собака. Мы с тобой завтракать теперь будем. – Очистила банан, себе половину в рот сунула, другую в нос псу пихает. Отвернулся он, обиделся, хвостом бьёт.
  – Чего это ты, собачка, бананы не ешь? – Прижала она одной рукой к груди пса, другой в зубы ему банан тискает. Вырывается пёс, головой мотает, заскулил даже.
  – Отпусти его, Рекс бананы не ест! – с неожиданности Аллочка покачнулась, на землю уселась. Глядит – мальчишка перед ней рыжий. Чуток постарше её. Брюки дырявые, из кроссовки палец в носке торчит. На носу веснушки светятся.
  – Ты откуда пришёл? – удивилась она.
  – Ниоткуда, я здесь давно был. Видел, как тебя тётенька бросила.
  – Не бросила. Тоська счас воротится, за щенком пошла.
  Тут вытягивает пацан с кармана куриную лапу.
  – Пляши, Рекс! – Тот поскакал, после лапу заглотил. Совсем Аллочка удивилась тогда.
  – Это твой пёс?
  – Мой.
  – А ты кто?
  – Баксик.
  Девчонка глаза вытаращила:
  – Как кот? Барсик?
  Мальчишка грудь колесом:
  – Бакс – деньга такая знаменитая. Вообще-то Борька я. Баксик – кликуха моя на работе.
  Аллочка головой замотала.
  – У нас только папа работает. Ты – не папа. Врёшь ты!
  – Не вру!
  – Где работаешь?
  – Здесь сижу.
  Тут бежит к ним тётка, в чёрном вся, на голове плат, подолом пыль подымает.
  – Опять смылся. А ну, Бакс, на место! – Мальчишка испугался, к чёрной тётке побёг. Вместе они за церкву ускакали.
  Села Аллочка на скамейку. Думает. Ногами качает. Рекс рядом сидит. Скучно стало без Бакса. И Тоська с щенком совсем задевалася. Пошла девчонка с нечего делать за бананом к дереву.
  – Ррр-Гав! – кто-то говорит. Совсем она струсила, банан сронила. Вышел тогда из-за дерева Бакс, сияет.
  – Ага, испугалась! Ого! Это я!
  – Ой, Бакс, – засмеялась Аллочка. – Хочешь банана? – Отломила ему половину. Съел тот и говорит:
  – Тебя зовут как?
  – Аллочка.
  – Ты скучала по мне?
  – Ага.
  – И я. Я к тебе по делу пришёл. Раз тётка не воротилась, то и вправду тебя бросила.
  – Это как?
  – Запросто. Не придёт она за тобой совсем. Бананы тебе зачем оставила? Чтоб ты перво время с голоду не померла. А как съешь, то конец.
  – Я съела уже, – спужалась Аллочка. Поняла тут всё, и в рёв.
  Мальчишка огорчился даже.
  – Не реви, может, передумает она, вернётся ещё. Ну, я пошёл, а то мамка заругается.
  – А я? – вскричала Аллочка. – Я с тобой!
  – Пошли!
  Аллочка тут всё вспомнила и сильней зарыдала.
  – Мне из сада нельзя, Тоська не велела.
  – В саду будем, к церкви пошли.
  Тогда пришли они все: Баксик, Аллочка и Рекс к паперти. Глядит девчонка: там туча эта чёрная, которая за Баксом гонялась, на земле сидит, юбкой обложенная, перед ней жестяночка. В жестяноче рублики блестят.
  Как увидала их тётка, вспрыгнула, вся надулася.
  – Ты кого привёл?
  – Это Аллочка, мам. Её Тоська бросила, можно она с нами посидит?
  Тётка рукой махает.
  – Пущай сидит, только деньги – наши.
  Дали Аллочке маленький пенёк, жестянку рядом поставили. Такие же, как у Баксика. Сидят они с Баксиком, друг на друга переглядываются и хихикают. И Рекс рядом сел.
  Говорит ему Бакс.
  – Ты, Рекс, без кружки сегодня, так сиди, твою кружку Аллочке поставили.

  Тоська со Стасом назад идут весёлые, слегка хорошенькие, в обнимочку. У ограды поцеловалися.
  – Всё, – Тоська командует, – дальше нельзя. Алка увидит. – Стасик вздохнул, глаза опустил, сзади пошёл.
  Глядит Тоська на дорогу, куда девчонку поставила. Нет её! Ой, мамочки! У Тоськи сердце в пятки упало.
  – Стас, – кричит, – ты девчонку запомнил? Тут стой. Вдруг она упёрлась куда. Если назад воротится – держи. Я взад побегу, може, она в наш сквер уплюхала, на качалке кататься.– Помчалась Тоська во весь дух. – Нет, не видать. – Назад к Стасу: – Стой дальше тут, я кругом по улицам побегу. – Всё обскакала. – Нету нигде. Мокрая сама, задыхается, всю причёску сбила. Несётся это Тоська снова к церковной ограде: тут навстречу ей Изабелла плывёт под ручку с господином в бородке. Как увидела Тоську, морду вытянула, руку с-под локтя кавалера дёрнула. Нахмурилась, строго спрашивает:
  – Чего это ты тут, Тоська, болтаешься? – вокруг дальше глядит: робёнка нет! – А Аллочка где?
  – Всё в порядке, Изабелла Аполлоновна, не волнуйтесь. Мы в прятки играем. Мы со Стасиком водим, ищем её. Она спряталась. Должна в этом садике стоять. Может, за деревом каким?
  Тут мамаша зарыдала. Кавалера бросила. В сад помчалась. Кавалер за ней прыгает.
  – Аллочка, деточка, где ты? Отзовись!
  Бегают так они вокруг стволов, под скамейки заглядывают. – Нет нигде.
  Взмолилась Тоська тогда: «Царице Небесная, Заступница, помоги! Найди Аллочку, не то меня выгонят!» Как сказала то, придумала: «Вдруг Аллочка в церкву забралась?». Побежала Тоська ко входу, глядит: сидит дитёнок на паперти, перед ней жестяночка, а в ей – рублики.
  Схватила её Тоська за шиворот:
  – Ах ты, поганка какая, чего делаешь! – Пыль с девчонки обтряхнула. К мамаше несёт.
  Схватила её Изабелла.
  – Милая моя, хорошая! – обнимает, к сердцу жмёт. На Тоську обернулась: – Чтоб глаза мои тебя не видели. – Проваливай, – говорит, – девка. – Поставила Аллочку на землю, домой поволокла. А сзади за ними Рекс с кавалером в бороде бегут. Обернулась на них мамаша и говорит.
  – И вы все вон пошли! – И ногой притопнула. Рекс то не пропал – к Баксику потрусил, а кавалер обиделся.
  Села Тоська на лавку, заплакала.
  – Пропала моя головушка, сгонит тётка меня с койки.
  Тут Стас из-за дерева вперёд вышагнул. Поклонился ей. Руку к сердцу примкнул.
  – Раз так, – говорит, – как порядочный человек, теперь я на тебе жениться должо;н.
  Тоська рыдать бросила, заулыбалась. Головой кивает.
  – Согласная я, согласная!
  – Только одно плохо, жить мне в Питере негде. Сам с Творожков я приехамший. Сегодня назад отбываю.
  Тоська ему:
  – И я с тобой.
  Пришли они к Федосье Федотовне, благословенье брать. Она их, конечно, одобрила. Тоську выпроводила. Раскладушку сложила. Шкаф к стенке задвинула.