Взгляд с другой стороны окна

(в соавторстве с Жанной К.)


Скажу прямо - вы, люди, порой не замечаете простейших вещей.

Нет сомнений: я лишен дара речи, лишен радостей творчества, лишен возможности пользоваться большим пальцем... Но давайте на время забудем об этих условностях.
В мечтах и грезах - ночных, дневных - возможно всё.

Даже чуточку больше.

Вот сейчас, в обед, я распластался под ленивыми солнечными лучами. Сплю, выздоравливаю. Лучи проникают в мою квартиру сквозь толстые оконные стекла, сквозь многодневный слой пыли, сквозь голубые занавески с узорами... Внутри моего окна усохло несколько мух, и порой я просто дрожу от удовольствия наблюдать сие диво. Следы их маленьких жизней поднимаются в желтоватом свете: они как отблески витража, как смарагды, как самоцветы. Стержень, а вокруг - разноцветные лепестки... Потом они действительно превратятся в цветы.

Нет. Точности не хватает. Это нужно видеть самому.
Как мало в вашем языке значат слова. Людям стоило бы отрезать себе большие пальцы и научиться говорить всё, не раскрывая рта.
Думаете, почему мы молчим?..

Солнце проникает дальше, сквозь заводотканные голубые узоры, танец пылинок над ковром превращается в бал радости и света. Кажется, лучи передают свою лень всему, до чего дотрагиваются. На самом деле, светило, что дарует Земле жизнь, ленивее всех живых. Ему лень открыть людям вещи, которые оно прячет за своей спиной и под боком, Ему лень приветствовать другие звезды... Впрочем, будь оно чуть трудолюбивее, не было бы нас с вами.

Так вот, я лежу на ковре, сплошь залитый солнечной патокой, и грежу. О том, что могу творить, поднимать большой палец вверх, рассуждать и рассказывать. По правде говоря, мне нужно только последнее. Поведать о немного другом взгляде на привычные вещи, которые люди считают исконно своими. Они даже не задумываются о том, что сами себе не принадлежат.
И надо же такому случиться - я на секунду приоткрываю не голубой, но с узорами) занавес! А потому слушайте...

Это случилось за пару дней до того, как мне удалось прорваться, но это неважно. Мы можем грезить о прошлом, будущем, и даже о ненаступившем. Только рассказать не можем, но мне удалось... Я повторяюсь. Итак.
Моя хозяйка сидит за праздничным столом. Обычный стол посреди обычной комнатушки, усыпанной блестками и прочей мишурой, которая похожа на добычу, если очень уж скучно. Хозяйка пьет какую-то жидкость, упоминая при этом сына, его семейные дела.. А тот охотно поднимается с кресла, протягивает наполненный сосуд... Рядом с сыном восседает "черновласая ведьма".

Да, моя хозяйка не любит избранницу ненаглядного чада своего. Говорит, что та не имеет ни рода, ни образования, ни совести. Именно в таком порядке.
Сын, избранница, ведьма, образование, род. Какие абстрактные понятия. Они похожи на океан пустозначимых понятий, в толще его вод утопает каждый человек и человечество в целом. Чем старше особь, тем ближе она ко дну. Холодное и пустое, оно именуется житейской мудростью. Там могут жить только мурены и те, со светильничками над головой, да с рядом острых как бритва зубов. Все эти гады любят заползать в легкие мудрецов-подводников и провозглашать оттуда миру свой диктат.

Люди не умеют жить. И умирать тоже, но об этом потом.
Моя хозяйка по-житейски мудра. Наверное, потому она, порой, стоит перед трюмо и корчит сама себе страшные рожицы, повторяя, словно заклинание, одни и те же слова.
"Шлюха без права на владения, без права владения её сыном! Кареглазая, стройная, полногрудая - да, таких любят мужчины... Но дарить кареглазым нечто большее, чем одну ночь? Разве можно брать кареглазых в жены, производить с ними детей, приводить к матери на застолье? Полногрудая шлюха..."

Измотавшись, хозяйка падает на кровать. Матрац скрипит, скрипит потолок, стены и зубы.
В такие моменты я ухаживаю за ней - забираю плохое дыхание, давлю грудных жаб и прочих гадов со светильничками, что копошатся у неё в груди. Потом мне приходится уходить за окно и исторгать гадов в какую-нибудь канаву. Или же с боем передавать их соплеменнику, что послабее.

Моя хозяйка по-житейски мудра. Хоть бы не случилось так, как с соседкой - та совсем опустела. А потом лопнула, да только полезли жуки и черви. Поиграли её чуток, и надоело. Расползлись по дому. Тогда еще пришлось у дворовых помощи просить, язви их плешивый бок...

Итак, они сидят за столом, а я делаю вид, что заинтересован мишурой и блестками... Перед началом таких трапез люди всегда берутся за руки, закрывают глаза и опускают лица - затем произносят одни и те же заученные слова. Чужие слова, перепетые и переосмысленные; они пережили не одно поколение - так и шествуют сквозь время. Переживают людей точно так же, как их переживаем мы.

Эти слова искажены до изнеможения, они срываются с уст умерших. Похожие слова можно часто слышать от хозяйки перед сном, или во время просмотра этого мерцающего ящика.
От этих слов мне положено трепетать, но наше племя давно уже привыкло не обращать на них внимания... Всё же, среди мертвых, на первый взгляд, строк кроется истина. Вот только хозяйка, переполненная житейской мудростью, не может вместить в себя то, от чего нам положено трепетать.

Произнося слова, она совершает странные пассы. Кажется, это действие нужно людям для того, чтобы на душе не было не так худо - чтобы настроение поднять.
На деле ничего подобного я не замечал. Не от хозяйки, по крайней мере.
Берутся за руки. Подает руку соседу и та, что без роду и племени. Черные аки власяница локоны, о да, она прикрывает глаза, и её грудь вздымается чаще, чем обычно...

Притворяется?

Ответ не столь важен, важны последствия. От такого сладострастного послушания невестки моя хозяйка дрожит словно осиновый лист. Вот подрагивает мускул на её лице, верхняя губа, мясистая; подрагивают руки с артрозными суставами. Внутри хозяйки трепещет племя мурен, призывая родичей - мол, приходите и пиршествуйте вместе с нами! Поглядите, какая туша!
Нужно действовать, иначе ненаглядную разорвет изнутри.
Я взбираюсь на стол и опрокидываю посуду, а главное из посуды - бокал с искристой жидкостью. Бокал невестки. Теперь же главное - вовремя ретироваться. Гады отступают за стены, к водосточным трубам. Там им самое место, пусть ржавчину и плесень глодают...
Ведьма вскакивает со стула, размахивая руками. Люди странно относятся к своим поддельным шкурам - могут выбросить на второй день, а могут горевать о вон том пятне от сметаны, уммм.

Сын хозяйки посылает в мой адрес ругательства и столовые приборы, черновласая успокаивает его, а сама хозяйка, кажется, довольна.
Она всегда радуется, когда я поступаю должным образом - считает, что больше никто не способен понять её.

Некому понимать теперь уж, не осталось никого. Да и я стар...
Она потеряла мужа, она не верит в благополучие сына, она не верит в будущее внуков. Не верит в честность людей. Она даже перестает верить своему мерцающему ящику! Правда, временами всё равно хватается за сердце и тревожно шепчет... И каждый раз в груди её плодятся новые мурены, что поедают плоть и отравляют дыхание. Аммиак? Ничего не значащее слово. Протухшие яйца птиц, да, вот так точнее, уммм...

Почему люди осуждают веру других людей, когда окончательно теряют свою? Зависть? Злоба?
Как не называй, а всё одно - мурены со светильничками.
Вот гости разбрелись: кто на кухоньку, кто к Мерцающему, а кто и домой. Обсуждают, хихикают, выпестовывают гадов своих. Призывают новых - те вновь выползают из-за труб и перекрытий.

Сын и кареглазая выбирают кухоньку. Там собрались молодые. Светлые, веруют?
Напротив, в комнате с Мерцающим остались по-житейски мудрые. И я с ними - разве видано, чтобы хозяин дома с несмышленышами забавлялся? Да и стащить чего можно, пока никто не видит... Но прежде всего необходимо приглядывать за моим человеком.
Что говорят, даже слушать охоты нет...

- Ведь вы знаете, что Он ничего не сделал, ничего! А теперь тычет всем в лицо деньги, нате, мол, пока я добрый!
- Да-да-да.
Кивают все от чего-то.
- А эти молодые ни черта не понимают - вот соблазнит Он их, и будем жить еще хуже, чем было...
- А у меня в те времена...
- А вот давайте докажем им! Вот сейчас пойдем и докажем!
- Выключайте, идем! Идем все!

Идут.

Я остаюсь, потому что моя хозяйка медлит. Наблюдаю за ней: она изменилась.
Она распаковывает забавную цветную коробочку, перевязанную блестящей лентой, и эта лента падает на пол. Грязно-зеленая, как чешуя у мурен, что заполонили несчастную по самое горло. Длинная и вязкая, как бесконечное её одиночество. Прямая и плоская, как все её мировоззрение.

Хозяйка достает из упаковки... кружку! Те самые сосуды, из которых пьют люди. Делаю вид, что меня интересуют вон те представители семейства сельдиевых. Пшыкает, прогоняет, а я, так и знай, подыгрываю. Её уже нет. Внутри слизь и пыль, в которой ворочается блестящий клубок.

Жаль.

Вот гады двигают её рукой, сгибают суставы. Достав кружевную маленькую миску, Хозяйка принимается ее изучать, будто в ней можно найти что-то новое... И она находит. Гады пролезли в её глаза и отравили их. Зеленая радужка, мутный хрусталик, бессмысленные взгляды. Своими новыми глазами она может видеть то, чего на самом деле нет. Выгодно приспособились, паразиты душ человеческих - куда ни посмотрит такой человек (вернее то, что от него осталось), всюду видит руку врага, ржавые иглы, тление и разложение.
Глаза моей хозяйки поведали ей о том, что в подарочном сосуде разросся клок спутанных волос, вперемешку с зубами и блестящей мишурой. Которую можно принять за добычу, если очень...

Хозяйка совершает уже знакомые мне пассы руками, повторяет чужие слова мертвых людей. Зачем-то говорит их задом наперед. Причитает и расплескивает вокруг себя яд, хотя сама не верит ни единому своему слову. Зачем она делает это одна? Зачем делает наедине с собою? Зачем убеждать себя в самых возможных мерзостях, которых даже не существует?
Обустраиваетесь в новом жилье, ползучее племя?..
Будто услышав мои мысли, хозяйка врывается в общую комнату, и продолжает изливать потоки желчи.

- Ведьма... Ворожишь?... Хочешь свести в могилу... Сына отняла, теперь на дом позарилась?
О, лучше бы я не понимал людскую речь, как это случается чаще всего. Не хочешь - не понимай. Ан нет, сейчас нельзя.

Она не верит в то, что говорит. Не верит её сын. Не верит кареглазая. Не верит ни один из гостей, но зрелище настолько мерзкое, что они молча одеваются и уходят. Заплеванная, забрызганная ядом, прихожая пустеет.
Иногда мне кажется, что людям жизненно важно периодически исторгать из себя этих грудных гадов. Они прибегают к различным уловкам: к примеру, устраивают тирады в адрес мерцающего ящика, шалящих детей, неумелых погонщиков странной и непрактичной вещицы, что зовется автомобиль... Но эффективнее всего - "семейные вечера", подобные сегодняшнему. Поверьте. Я, видавший столько подобных излияний, многое знаю о застольях...

Сын в последний раз за сегодняшний вечер пытается коснуться губами своей матери, но видит только сопротивление. Она отмахивается всеми силами, и выгоняет прочь всех оставшихся посетителей. Мне не жалко. Не жалко ни гостей, ни испорченного праздника, ни оставшейся еды на столе...
Мне жаль лишь Хозяйку.

Уставшая, измученная, она возвращается в комнату и валится на кровать, а я опять слышу скрежет стен и зубов.

Спустя какое-то время она засыпает. Вот так, набрамши в грудь мурен и других пакостных монстров, не изгнав сомнения и страха, она засыпает на своей кровати. Истощенная. Раздавленная. Отравленная.
Нас учили, что в таких случаях остается только один выход - забрать дыхание, изо всех сил прижавшись к груди. И плохое, и хорошее, любое. Некоторые люди прознали об этом способе и сочинили множество баек, в которые никто не верит. И хорошо, в этом случае хорошо.
Хозяйка кашляет, с надрывом и хрипом; булькает, её правая рука, словно цепкая птичья лапа, разрывает простыни. Её левая рука пытается переломать мне ребра и сбросить вниз. Ноги отбивают синкопированный ритм, будто жаждут раздавить, размазать меня-негодника по половицам, по стенам, превратить в бурые ошметки.

Держусь цепко. Меня учили.

Последние взмахи руками, последние слова, которые больше смахивают на шипение... И воцаряется тишина. Тишина, нарушаемая только тиканьем прибора, которым люди отмеряют сутки и циклы. Тишина, не прерываемая ни храпами, ни вздохами. Простая и понятная тишина.

Я просто чистильщик, я здесь приберу, как велит долг, и поделом. Её не стало несколько часов назад. Говорил же, не умеют жить, не умеют умирать...
Смотрел бы на нас кто из двуногих, так ничего не увидел, кроме мирно спящей женщины и её верного спутника, возлежавшего на груди. Тихо-мирно крадем дыхание, тихо-мирно.
Застыло.
Едва уцелел, но теперь предстоит долгая болезнь. Люди верят, что это происходит из-за скуки по усопшему хозяину. Хорошо, пусть верят.
Отползаю подальше. Раздулся - пройдет вскоре, коли сейчас перетерплю.

Какие-то глупцы в белом мельтешат вокруг, бледные размытые пятна...
И вот я вновь лежу на солнце. Об одном теперь забота - искать ли нового человека? Стар я, и отныне ведь болен...

Искать.

Неверие - удел людей, не наш.