Гнев

– Эй, мудак! Ты чего встал? Сороконожкой впрягся! Бегом, на!
Знакомьтесь – Петр Вениаминович, заметная фигура в забытом Богом, захолустном городке. В его владении три магазина. Один у вокзала. Там всегда многолюдно и шумно, и постоянно в продаже напитки для «настоящих мужчин». Второй, при желании, вы найдете у автостанции, а третий… сгорел.
Петр Вениаминович, едва сдерживая гнев, дождался–таки, когда калека–пенсионер покинет переход и припарковал автомобиль на любимом месте. Вышел, поправил лацканы нового кашемирового пальто, окинул надменным взглядом старую площадь, достал из кармана телефон и набрал номер.
– Ал–лё. Здорово, Круглый! Планы на вечер есть? Давай, ко мне на хату подваливай. С меня банька, лоретки. Да ну, на?! Эта химера тебя сожрет! Ты, Круглый, идиот! Да ладно, забудь! Это… я чего звоню – ты пошевели-ка ментяру своего! Он собирается, вообще, отрабатывать бабло? Слушай, ты мэр или кто? У меня товара сгорело на три «ляма»! Ты забыл, сколько мне кресло твое стоило? Давай, на! Впрягайся! Хватит уже порожняк гнать! Да успокойся ты! Знаю я. Позвонишь. Химере своей привет.

Петр Вениаминович опустил телефон в карман, достал сигарету и закурил. Взор его блуждал и сверкал огнем.
– С-сука, указывать вздумал.

Докурив, Петр Вениаминович открыл визитку и пересчитал наличность и раздраженно выругался. Раз в месяц он посещал покосившуюся церквушку и со смешанными чувствами пихал купюры в деревянный ящик. Потом бесцеремонно расталкивал прихожан, носовым платком вытирал святой образ, целовал икону и спешно покидал храм. А вечером, после семи стопок водки, в блокноте, дрожащей рукой старательно выводил: «Уплачено за грехи триста рублей». Петр Вениаминович признавал, что был грешен перед Богом, и платил, как считал, сполна.
Поставив на сигнализацию автомобиль, Петр Вениаминович сплюнул под ноги и степенно,  как полагается человеку в его положении, направился к храму.
У покосившихся ворот церковного сквера, на мостовой, сидела горбатая старуха просящая милостыню. Петр Вениаминович никогда не расставался с «потом» заработанными деньгами, не получив чего–то взамен. Не собирался этого делать и сейчас.
– Не ходи туда, не гневи Господа.
Петр Вениаминович встал как вкопанный, обернулся и презрительно глядя на старуху, спросил:
– Ты мне?
– Не будет тебе прощения, ибо грешен ты, более чем думаешь. И лавка твоя подпалена не человеческим разумением.
Тревога охватила Петра Вениаминовича.
– Ты чего несешь, дура? Что ты об этом знаешь?
– Ветер носит, птицы щебечут. Недолго тебе осталось.
Кровь прилила к лицу Петра Вениаминовича, подбородок дрожал, глаза лезли из орбит.
– Заткнись, карга! Я тебя уничтожу! Никто не смеет со мной так!..
Узловатыми пальцами старуха стянула с головы рваный платок и подняла к небу пустые глазницы.
– Ты слеп, сынок. Гореть тебе в Аду. И я не могу тебе больше ничем помочь.
– Ты? Мне? Убирайся вон!
Петра Вениаминовича охватила дикая ярость. Он пнул жестяную баночку – монеты, разлетаясь, ударили старушке по лицу. Ему хотелось большего – уничтожить старуху, стереть в порошок.
– Никто! Ты слышишь? Никто!..
Кровь заливала ему глаза. Петр Вениаминович не видел происходящего вокруг. Мир выворачивался наизнанку. Прохожие стояли и просто смотрели, пустыми глазницами на перепачканных сажей лицах. Все ждали Их. Все знали – за ним уже идут.