Маканые и немаканые

Любовью сыт не будешь, если, конечно, ты не проститутка...
     Мама умерла в декабре – чуть-чуть не дотянула до Нового Года, а уже в марте Нюра, продав квартиру, перебралась в Москву. Долго мыкалась в поисках пристанища. Подруга её Верка Сидоркина, по кличке Львица Шестова, на которую она надеялась, уехала в Микронезию и там сгинула. Приютила её пьющая столичная баушка, та ещё штучка! Ни гроша за душой, а гонору, как у Гоноры из знаменитых романов Джона Чивера. Ох и вредная оказалась баушка! Это от таких старушек экология в нашей стране ни к чёрту.
     Работать по специальности, которую она приобрела в родном городе, Нюра не хотела, но ни на какую иную работу ей устроиться не удавалось, как она ни пыталась. Сунулась Нюра на рынок, куда её пригласил  азербайджанец с большими добрыми глазами, в которых плескалось Каспийское море, и совсем уже было согласилась работать продавщицей, да вот услышала, как он разговаривает с женщиной, покупавшей у него стручковую фасоль и качавшей права по стойкой московской привычке.
     - Дэвишка, - сказал он ей после короткой, как дуэль, перепалки, - езжай Рязань и там устанавливай порядки…
     - Чего это я из своей Москвы в Рязань поеду? - возмутилась москвичка.
     - Э-э-э, - сказал торгаш, - Москва давно не ваш, Москва – наш, пойми ты это, глюпая….
     И отказалась Нюра от какого-либо сотрудничества с этим хамом…
     А вечером в тот же день, в пустом подземном переходе, увязался за нею другой немаканый. Выждал момент, достал нож и, прижав к кафельной стенке, сказал:
     - Молчи, биляд, а то хуже будет!
     И отобрал кошелёк.
     Нюра пришла домой зарёванная. Долго утешала её пьяная, экологически вредная столичная баушка, а потом сказала, приняв почему-то всю вину за случившееся на себя:
     - Пропадёшь ты со мною, милая, - разве я тебе защита? А познакомлю-ка я тебя со старичком одним – он тебе поможет. Поможет и защитит.
     - Что за старичок? – спросила Нюра, по-детски шмыгая носом. Иногда так приятно шмыгнуть носом – просто так, от избытка чувств-с. Шмыгнешь – и на душе легче. А если пару раз – так вообще радость. Потому-то люди и любят хрен: от него затылок чешется и из носа каплет, как из крана на кухне.
     - Тот ещё старичок, - всем старичкам старичок, - сказала баушка. – Сама бы к нему ушла, да на кой ляд я ему сдалась!
      - А я на кой ляд? – насторожилась Нюра.
      - Ты – другое дело… - загадочно произнесла баушка.
      - Развратник небось? – предположила дэвишка.
      - Типун тебе на язык! – воскликнула старушка, потом что-то вспомнила и добавила, причмокивая беззубым ртом: - Был, конечно, когда-то, не без этого, стыдно вспомнить! так ведь когда это было – сто лет назад!

Дядя Петя оказался маленьким, кругленьким, похожим на колобка, человечком, добрым и отзывчивым. Он отдал Нюре одну из четырёх комнат, сплошь заставленную книгами.
     - Это зачем же столько? – воскликнула  Нюра, подивившись книжному изобилию.
     - Для антуражу, - ответил дядя Петя, не вдаваясь в подробности.
     Книги были везде, и даже в туалете на самодельной полочке стояли они. У меня точно такая же полочка была – в Ашхабаде. Сядешь на фаянс, протянешь руку, снимешь очередной опус – и забудешь, зачем пришёл…
     - Дядя Петя, вы интеллигент? – спросила у него Нюра.
     - Ну что ты, милая! - И потянулся к ручке. - Интеллигенция наша вымерла, да и хрен с нею! - толку от неё, как от наших олигархов. А место её давно уже заняли люди невнятного генезиса, навязчиво претендующие на это звание.
     - Но кто же вы?
     - Я? Ископаемое. - И хитро улыбнулся. Хитро - это значит одними глазами, без уст.
     Денег с неё он не брал.
     – Что с тебя взять?  - сказал дядя Петя.
     - Ну почему же, у меня деньги есть… - попыталась было возразить Нюра, но он не внял её потугам. – Ты ж как Ева в раю, голая… Только вот ведь какое дело: Он её выгнал, а я тебя приютил…
     И добавил:
     - Вот разбогатеешь, тогда иное  дело. Учиться тебе надо, деточка. Поступай в институт, какой выберешь, а я помогу – и материально, ну и советами, разумеется…
     - Нет, у вас на шее я сидеть не хочу.
     - Ну и зря, - улыбнулся дядя Петя, - она и не такое выдерживала. – И прочёл: "Детка, не бойся, что у меня на шее воловьей потноживотые женщины мокрой горою сидят; это сквозь жизнь я тащу миллионы огромных чистых любовей, и миллион миллионов маленьких грязных любят".
     Помолчали. Потом дядя Петя сказал:
     - Недавно раскрыл книгу лучшего поэта современности – и тут же захлопнул: так тошно стало. Паскудное чтиво. Стыдно мне за былую мою любовь к нему.
     - Дядя Петя, а вы любили когда-нибудь?
     - Любовь, - сказал дядя Петя и улыбнулся одними глазами. – Я беру это слово в кавычки.
     - Но почему?! – ахнула Нюра.
     - В кавычках оно, как в рамочке. Можно на стенку повесить...
     А больше ничего сказал. Вот такой дядя Петя загадочный…

А жил он по понятиям, неведомым никому, кроме него. И даже государство недоумевало: и как это дядя Петя жив? По всем статистическим выкладкам он давно уже должен был протянуть ноги - как динозавры, которых постигла печальная участь, когда им настолько урезали пенсион, что подножный корм оказался не по карману, хотя карманов у динозавров не было. А у динозаврих не было сумочек. Громадное упущение, кстати, - любая дама согласится со мною.
     А, между тем, он - дядя Петя - никогда не жаловался, улыбался и всех женщин называл ласково: “сударыня”. А мужиков никак не называл, ибо не мог подобрать достойного обращения к нашим мужчинам, несмотря на огромный словарный запас. Жалкое зрелище представляют собой наши мужики, говорил дядя Петя, но… но… но… только от них и родятся великолепные русские женщины. И за это им можно простить многое…
     А женщин дядя Петя любил по-настоящему: рассыпался в любезностях, тянулся к ручкам и благоговейно подносил их к устам. Где и когда он приобрёл эту дурную привычку сказать трудно, ведь дядя Петя был несомненным продуктом советской эпохи, а она, эпоха, за такие шалости могла наказать его по грозной 58 статье – за грязный антисоветский поцелуй. У эпохи ведь тоже свои взгляды на вещи – даже такие, как дядины Пети ухаживания...

Как-то раз на досуге - всё время его теперь было досужим – дядя Петя прошерстил академический словарь из 110 тысяч слов и обнаружил, что знает и может истолковать 109 тысяч. Около 25 тысяч слов он, однако, не нашёл в издании и хотел было обратиться в редакцию, да постеснялся. Увлёкшись, составил реестр 5 тысяч матерных шедевров, включая производные второго, третьего и даже четвёртого порядков, в которых и матерного-то ничего не осталось – на первый взгляд, а как присмотришься – махровая матершина…
     А потом он этот реестрик с удовольствием сжёг в печке и даже пепел размешал кочергой, приговаривая: “Не горят, говоришь? Ещё как горят! Пылают”.

А живёт дядя Петя тем, что не спеша распродаёт свою библиотеку. О каждой книге  он может рассказать больше, чем в ней написано. Я увидел у него мои любимые  – Жданова "Вопросы устойчивости электрических систем" и "Переходные электромеханические процессы" Веникова - и удивился:
     – А эти-то откуда  у вас, Пётр Евсеевич?
     - Интересовался когда-то, - сказал дядя Петя. – Жизнь длинная – и чем только не озадачишься…
     Коллекции его содержит редкие издания. Не библиотека Ивана Грозного, конечно, и, тем не менее. Всю правду о ней дядя Петя не говорит никому, даже мне, автору этого рассказа. А, между тем, у него хранятся редчайшие рукописи, о которых не ведает цивилизованное человечество, а нецивилизованное - тем паче. Ну, например, у него имеется рукопись "Книги Коркута", единственного письменного памятника средневекового эпоса тюркоязычных народов. Книга эта известна в двух списках – Дрезденском (двенадцать глав-рассказов) и Ватиканском (шесть)..Обе записаны с помощью арабского алфавита. Рукопись дяди Пети (причём не копия какая-нибудь или список, а оригинал) содержит восемнадцать глав и расположены они в ином порядке, что также повышает значимость раритета.
     В своё время, будучи студентом-филологом, дядя Петя вывез её из маленького заштатного туркменского городка, где находился на практике. А подарил её ему – от широты души – местный бай, в пятидесятые годы председатель тамошнего колхоза: "Вот, читай. Какая-то белиберда написана, не по-нашему. Может, разберёшься. А не разберёшься, в печку кинь – согреешься. Холодно, говорят, у вас в России"...
     С тех самых пор и хранит о ней дядя Петя молчание. В любой среднеазиатской республике, Азербайджане и Турции за право обладание этой рукописью дадут с десяток миллионов вечно зелёных, как мусульманское знамя, американских долларов.
     И потому он с уверенностью говорит ничего не подозревающей Нюре:
     - Не пропадём, деточка. Библиотека у меня обширная. На много веков хватит. Если, конечно, читать будут...
     А читать будут, не сомневайтесь. Сапармурад Осоловелый на огузском эпосе строил всю свою национальную политику. Ему "Книга Коркута", как Ленину "Капитал". Уж он-то знал, что делал. И его последователи знают…
     Как быстро, однако, завзятые интернационалисты отпетыми шовинистами заделались! И в глобалисты подались!..

Собрал дядя Петя книги, от которых отказались антикварные и букинистические магазина, сложил в сумку, приторочил к коляске, имеющей семь степеней свободы (или восемь, судя по количеству отдавленных ног) и отправился на рынок. И пошла вместе с ним Нюра – посмотреть, как он на жизнь зарабатывает.
     Идут, а навстречу застенчивый Вася топает.
     - Как поживаешь, Василий? – окликнул его дядя Петя.
     - Хорошо живу, - ответил застенчивый Вася. – У меня и бизнес свой есть.
     - Да? И чем же ты занимаешься?
     - Бутылки собираю.
     - А куда сдаёшь?
     - А это коммерческая тайна, - скромно потупился Вася и потопал дальше – в поисках приключений, под которыми понимал пустую стеклянную тару.
     - Предприниматель средней руки, - улыбнулся дядя Петя, - я только не знаю, какая из них средняя. Вот на таких бизнесменов и делает ставку наша либеральная общественность. А ведь был, говорят, хорошим токарем. Когда-то…

Пришли к рынку. Только разложил дядя Петя книги на бетонном парапете, как появился блюститель закона в образе полицейского.
    К слову сказать, у нас все блюстители в этом образе, так ведь и жители – все, как на подбор, - болотные. 
     - Не положено, - сказал полицейский.
     - Слушай, ты же русский, - сказал ему дядя Петя. – И я русский. Неужели не договоримся?
     - Все вы – русские, как я погляжу,  - сказал мент. Вообще-то он был полицейским, но разницы не ощущалось даже в деталях. - Не положено, значит, не положено! – вдруг взорвался он. - Выдумал тоже мне – русские. Много вас тут таких, националистов дубовых. Двигай давай, папаша! Русским языком тебе говорю: здесь не место для торговли…
     - Так книги же! – воскликнул дядя Петя. – Кому они мешают?
     - Это – книги?  - удивился мент. – Какие это книги? Где у тебя правила дорожного движения?
     - Правил, действительно, нет, - опечалился дядя Петя.
     - Вот то-то и оно, что нету. А, говоришь, книги… А где Уголовный кодекс?
     - Уголовный кодекс я сейчас перерабатываю, - осклабился дядя Петя. – Я его в кратком изложении переписываю – отдельно для уголовников, отдельно – для полицейских.
     - Это ещё зачем? – насторожился мент.
    -  Трудный он для восприятия, да и статей много. Принято решение сократить его – вдвое или даже втрое против прежнего.
     Доверчивый тон дяди Пети обезоружил собеседника.
     - Статей действительно много, - согласился он. – Слишком много. Накрутили-навертели, разве все упомнишь? Выпендрёж, да и только. А судьям какого, а адвокатам? Издевательство, а не кодекс.
     - Им тоже – отдельные редакции - и судьям, и адвокатам, - поделился творческими планами дядя Петя. – Каждому своё. Я, как перепишу, вам экземпляр подарю… С авторской надписью…
     - Так ты профессор, что ли?
     - Академик уголовного права, - представился дядя Петя.
     - Мне уже Донцова свою книжку подарила, - признался страж порядка, - и эта – как её?.. другая баба, тоже писательница, с постной мордой… Фамилию запамятовал…  Ладно, - сказал он, - двух часов тебе хватит? – а то у меня смена кончается.
     - Хватит, - сказал дядя Петя, - я же не продаю, а раздаю.
     - Это почему? – удивился блюститель закона.
     - Благотворительность, - пояснил дядя Петя. И улыбнулся. Как водится, одними глазами…

Раздали они книги намного раньше согласованного срока: Нюра была озадачена, как быстро, на халяву (вот что значит вековая привычка!), расхватали литературу наши люди. Почти так же лихо, как нефтяные скважины и газопроводы.
     Зашли они на рынок купить кое-какие продукты, и тут торговец одной из лавок – тот самый, с каспийскими глазками, окликнул её:
     - Эй, когда работать придёшь?
     - Никогда.
     - Это ещё почему?
     - А не нравится мне, как вы разговариваете с покупателями, - ответила Нюра.
     - Мне тоже много чего не нравится, - обиделся хозяин лавки, - ибо у вас живут по понятиям, а у нас - по строгим канонам кавказского бытия. - И поднял палец вверх – наподобие восклицательного знака.
     - Так это вы к нам, а не мы к вам, - вспылила было Нюра, но дядя Петя вежливо её осадил и очень мило, приподняв шляпу, сказал азербайджанцу:
     - Запомни, любезнейший, простую латинскую истину: что дозволено в Баку - не дозволено в Питере. Запомни и передай землякам.
     - Какой Питер, дорогой? – удивился торгаш. - Здесь Москва, а не Питер. Питер какой-то выдумал. Ещё Нью-Йорк скажи…
     - Пожалеем его, - сказал дядя Петя, когда они отошли в сторону. - У него торгашеское мировоззрение и стойкие меркантильные заблуждения. И ни о чём, кроме выгоды, он не думает, считая, что за деньги можно купить всё.
     - А разве это не так?
     - Э-э, милая. Я без денег восьмой десяток живу, и ещё протяну лет десять, а он - навряд ли…
     - Чем так жить… - начала было Нюра, но не завершила свою мысль, боясь обидеть собеседника. – А зачем вам десять лет, дядя Петь?
     - Глупенькая. Я вот недавно перевёл "Евгения Онегина" на латынь и древнегреческий. Теперь перевожу на арамейский. Потом "Слово о полку Игореве" перепишу вавилонской клинописью. Повесть временных лет переложу на аккадский язык... Линейное письмо "А" – на очереди… Мне десять лет позарезу нужны…

Пришли домой, поужинали – и по-семейному разошлись по комнатам: дядя Петя в кабинет, Нюра – в свою светёлку сплошь заставленную книгами.
     Читать не хотелось. Нюра разделась и легла. Засыпая, она вспомнила римскую сентенцию дяди Пети и тихо засмеялась.
     "Питер – Ю-Питер… А ведь дядя Петя - тот же Пётр, только совковый, - подумала она и тут же загрустила. – Как же мы жить-то станем - без них? Ведь вымрут. Что делать-то будем тогда?"
     Но тут её окончательно сморил сон, и ей привиделись ангелы. Они пели весёлую песенку: "Снизойдёт благодать на усталые плечи, и картины всплывут потаённым огнём, так горят по церквам поминальные свечи…"
     Впрочем, это уже тема для другого рассказа, следующего – о благодати…
     А этот дядя Петя обещал перевести на санскрит...