Без сюжета

   – Сюжет – везде должен быть сюжет. Это я говорю, тётя Аня, чтобы было понятней. – Алёша искоса снисходительно посмотрел на тётку. – Жизнь – штука сюжетная, – настойчиво повторил он.
   Высокий белокурый молодой человек и немолодая женщина неспешно шли через редкий сосновый лес по тропинке вдоль заброшенных подъездных путей. Алёша приезжал проведать тётку, а теперь она провожала племянника. Он в короткой маечке, с полностью открытыми загорелыми руками, украшенными бицепсами. Лицо его освещает нежный, почти детский румянец. Но взгляд у Алёши рассеянный. – Вот возьми любой роман, тётя Аня. Ну, хоть «Анна Каренина». Там же сюжет: начало, завязка, действие, развязка.
   – Нет, друг мой, «Анна Каренина» – великий роман, но мне, признаться, не хотелось бы, чтобы в твоей жизни был такой сюжет и такая развязка.
   – Сознаю;сь, не совсем удачный пример.
   – Пусть твой сюжет будет попроще, полегче, зачем замахиваться сразу на роман, да ещё в восьми частях. Ты для начала попробуй жанр помельче: рассказ или повесть, а то и сказку. Помнишь, в детстве мы читали про Ивана-дурака. А ещё лучше про Алёшу Поповича.
   «Опять понесло учителку в литературу. – Алёша с тоской поглядел на тётку. – Надо мне брать инициативу в свои руки, а то пока её нравоучения глотаешь – совсем скиснешь. Пусть лучше меня слушает».
   – Я, тётя Аня, это так для затравки сказал про сюжет. Чтобы тебе понятней было. Я – молодой. Я – человек действия, – он с удовольствием поиграл мускулами. – У меня диплом университета. Почти красный.
   – Диплом – вещь серьёзная. Он тебе как верительная грамота в жизнь. Теперь его надо оправдать. Подтвердить его должен ты сам. Сам-то ты, Алёша, и будь красным солнышком и добрым молодцем. Ведь у тебя сейчас весь мир в сердце. И вся жизнь в руках. Говорю тебе это даже и не знаю зачем, ты, может, толком-то и не понимаешь этого. Но если и не понимаешь умом, то сердцем чувствуешь. Вот как эта птаха, гляди, как она торопится перелететь нам дорогу; ничего-то она, трясогузочка, не понимает, а всё чувствует, и вся пронизана счастьем и радостью. И ты такой же чистый, и ладный, и молодой, и шустрый, как она. – Алёша поморщился от такого малолестного сравнения, но смолчал. «Зоологическая тётка», – подумал он.
   – И пока ты весь такой цельный, чистый и ясный, да к тому же учёный мальчик…
   – Давно не мальчик, – нарочито басистым голосом возразил Алёша.
   – Не мальчик – а человек. Молодой человек, – согласилась тётка, – то и должен подумать о том, где лучше применить свои знания и свой юный пыл. Нашёл ты себе работу?
   «Ну вот, приехали. Дома клюют-клюют, совсем заклевали. А теперь и тётка туда же».
   – Ищу, тётя Аня. Ищу. Мне ошибаться нельзя. Работа – дело серьёзное. У меня ведь запросы. У меня потребности. С моим дипломом… – Он значительно замолчал, и ему и впрямь показалось что-то незаурядное в его биографии.
   Два месяца назад Алёша закончил геологический факультет университета. Учиться он поступил за компанию; учился по инерции: «надо же где-нибудь учиться», а здесь весело и вольготно: походы, гитары, песни; учился без надрыва, легко, как-то само собой. Преподаватели, вроде затейников в пионерлагере, что-то постоянно рассказывали, придумывали, переспрашивали. И пока эта канитель тянулась, все чувствовали свою занятость и значительность. Но время прошло. И теперь на что-то надо решаться самостоятельно. И ясно только одно, что по специальности он работать не хочет: зачем таскаться всю жизнь по кочкам и буеракам, обвешанному железками, раскладывать грязные провода по земле, следить за дрожащими стрелками на приборах или графиками в окошечках дисплеев. Всю жизнь! Чушь собачья. За никакие деньги. Здесь в городе можно взять куда больше.
   Но разумные соображения излагать этой абстрактной тётке бесполезно. Ничего она не поймёт.
   Он приехал в гости, чтобы отвязаться от материных просьб, «отвести очередь».

   Последнюю неделю всё повторялось изо дня в день. Вечером, когда все собирались за ужином, разговор неизменно поворачивался к одному и тому же:
   – Алик, ты бы съездил к тете Ане, проведал её, – говорила мать. – Она ведь совсем одинёшенька кукует.
   – Да ну её, какой мне интерес ехать к этой тупиковой тётке, – возражал Лёша.
   – Эвона какой деловой, – бурчал в тарелку отчим, – везде ему интерес подавай! Может вам, милостивый государь, денежное довольствие следует выдать на поддержание интереса?
   «Шиш ты чего-нибудь дашь», – угрюмо думал Лёша, но из соображений дипломатии отчиму не перечил: знал, что и так сидит на его шее. Мать тоже пропускала мимо ушей слова отчима.
   – Что же это ты такое говоришь, – всплёскивала руками мать, – она же у тебя единственная тётка. Она тебя на руках вот такого крошечку носила. – Лицо матери теплело, круглело, она смотрела на Лёшу такими глазами, что казалось, вот-вот начнёт с ним агукать. – Ты ведь у неё единственный племянник! – значительно и торжественно продолжала мать: – Съезди, Аленька! А уж как она-то тебе обрадуется! Да и сам хоть полдня поживи без своего компьютера. Воздухом подышишь, на елки посмотришь. Ведь всё лето – в каменном мешке. Бедный мальчик! – вздыхала мать.
   – Поезжай, поезжай, голубчик, – вторил вполголоса отчим, – а то тут со своим компьютером совсем дураком сделаешься.

   Ехать Леше никуда не хотелось. В провинцию, с удобного комфортабельного Васильевского, где до всего рукой подать! Магазин, какой изволите, – вот он; приятель – пожалуйста, кафешка – здесь.
   Впрочем, это виртуальные удобства. В магазины он ходить терпеть не может. Приятель Сашка сейчас на даче. Кафе – да ну его, совсем обрыдло, всё то же. Триста лет то же.
   Но главный заветный друг – здесь, дома. Сердечный друг. Задушевный друг. Неразлучный друг. В нём-то всё и дело: «интернет». Надо бы переименовать в «интер-да!». В нём вечный кайф. Все новости в нём. Все сплетни, слухи, мысли, разговоры, интервью, скандалы, катастрофы. Вся жизнь в нём.
   «В чьих руках информация – в тех руках власть», – где-то вычитал Алёша. И он хочет власти. Он первейший претендент на власть. Ведь в ней сила, деньги, жизнь.
   Информация! Она плывёт, движется, колышется, переливается всеми цветами, подмигивает, кружится, манит. Ты протягиваешь к ней руки, прикасаешься, ловишь её ускользающую переменчивую тень, вдыхаешь её всей грудью, жадно глотаешь дух свободы, пристально следишь за её прихотливым движеньем: но она выскальзывает, выворачивается из твоих рук и исчезает; и взамен рассеявшейся новая информация кричит, прыгает в твои глаза, облепляет твою голову, и уже нет сил воспринимать весь этот разношерстный, безумно интересный и важный поток сведений, шквал событий – но нет сил оторваться от него.
   Но он видел суровое лицо отчима, просительное извиняющееся – матери и в конце концов сдался. «Достали предки», – подытожил Лёша и согласился со вздохом.

   Анна Никитична и вправду какая-то уж совсем неинтересная, пустопорожняя тётка: живёт не близко, не далёко: в пригороде, не село, не город – не пойми чего. Кукует век одна. И профессия уж совсем ерундовая – учительница в провинции. Учительница с университетским образованием! «Уж могла бы как-нибудь и получше пристроиться – была бы поумнее, – рассуждал Алёша, – одно слово – тупиковая тётка. Как ни кинь – всё у неё клин». И вот незнамо зачем он должен тратить своё драгоценное время на эту виртуальную бесполезную тётку.
   «Делать нечего, надо ехать, – мать ведь не отцепится, пока мне плешь не проест. К тому же какая-никакая, а всё ж родня. Надо быть снисходительным и милосердным. Надо старуху потешить. Как-нибудь уж перетерплю», – уговаривал он сам себя.
   В конце концов, он проникся таким восхищением собственным милосердием и великодушием, что и впрямь страстно захотел проведать свою непутёвую тётку.

   Но благородный его порыв разбился о суровую реальность встречи. Он, конечно, как мог, держал себя: основательно отобедал, исключительно только чтобы не обидеть хозяйку. Свиные отбивные с грибным соусом и цветной капустой были не так уж плохи. Тётка ради дорогого гостя извлекла из шкапчика початую бутылочку коньяка. Выпили с ним, как взрослые, по стопочке за его приезд, за его диплом и за его здоровье. За обедом он поведал все семейные новости. Тётка о себе ничего не рассказывала, видно, у неё новостей совсем никаких не было. Чтобы утешить тётушку, ему пришлось съесть две с половиной порции. Больше, к сожалению, не смог. Отобедав, Алёша внезапно отчётливо почувствовал, что всё самое содержательное в его визите кончилось и пора потихоньку тянуться домой. Анна Никитична сразу сердечно поддержала его идею и предложила идти на электричку дальней дорогой, через сосновый бор.
   Сосновый бор, как и всё у этой гипотетичной тётки, оказался виртуальным лесом. Деревья стояли редко. Всюду были протоптаны пыльные тропы и валялись обёртки, битые стёкла и всевозможный мусор.
   – Цивилизация, – вздохнув, сказала Анна Никитична, – никуда от неё не денешься. Но всё-таки здесь и природа, какая-никакая, ещё осталась: вон гляди, ягоды. – И вправду, в листьях малинника горели запоздалые рубиновые огоньки. – Это для тебя специально. – Тётка отправилась их собирать. – Иди сюда, Алёша!
   – Нет, тётя Аня, не хочу. – Лёша посмотрел вокруг: никого нет. «Слава Богу, позора не оберёшься, совсем тётка из ума выжила, в детство впала: ягоды по помойкам в пыльных кустах собирает».
   – Ну, не хочешь – как хочешь, – она бросила ягоды в рот. – Что ж, коли ты такой большой да важный, дальше пошли.
   Мама говорит, что ты сейчас после учёбы отдыхаешь. А занимаешься чем? Книжки читаешь?
   – Нет. Сейчас никто книги не читает, – пояснил Лёша.
   – Никто всегда книг не читал. Но ты ведь не никто. Ты же интеллигенция! У тебя ведь и диплом об этом есть.
   – Сейчас, тётя Аня, жизнь другая. Другой век. Другое мышление. Век компьютера. Химеры литературы отжили. Никакой рефлексии. Век действия.
   – И какое же действие в твоём компьютере?
   – Компьютер – это мир. Это океан. Это информация. – Алёша воодушевлялся всё больше. – Это океан информации. В чьих руках информация – у того и власть.
   – Смотри, стрекоза какая! – тронула за руку племянника Анна Никитична, – большущая, а крылья-то как звенят, прозрачные и голубоватые. Я года два стрекоз тут не видела. Это для тебя специально, сюрприз. – Алёша поглядел на стрекозу и презрительно поморщился: «ботаническая тётка».
   – Информация – это власть, сила, деньги. Власть сила, деньги – это жизнь. Я хочу жить. Я не хочу прозябать. Я молодой. – Лицо его приняло ожесточённо-восторженное выражение. Он выпрямился, развернул плечи, казалось, он видит перед собой реальную цель.
   – Деньги - да, деньги, – рассеянно протянула тётка. – А что ты с ними делать-то будешь? И много тебе надо?
   – Много, тётя, много! Денег много не бывает, – от возбуждения у него стала подёргиваться бровь. – У меня запросы…
   – И что же, голубчик, это за запросы такие, если не секрет?
   – Самые обыкновенные и скромные. Мне нужна своя квартира, машина. Весь цивилизованный мир живёт в своих домах. Пока я холостой, мне хватит квартиры. Я хочу иметь возможность путешествовать. Я хочу побывать не только в этой стране. Я жить хочу. Отдыхать, наслаждаться миром.
   – Но, друг мой, хорошо, чтобы и мир наслаждался тобой.
   – Вот я молодой дипломированный специалист, что я буду получать в этой стране, если стану работать по специальности?
   – Да, друг мой, но подумал ли ты, что будет получать страна?
   – Она будет получать ровно столько, сколько будет мне платить. – В выражении лица племянника появился свинцовый отсвет. «Солнце, что ли, так диковинно падает на него», – подумала Анна Никитична.
   – Я сейчас отдохну немного. Как-никак пять лет лямку тянул. И буду искать достойную работу за достойные деньги. – То ли от сытного обеда, то ли от свежего воздуха, то ли от стопки коньяка Алёшу понесло: он распалялся всё сильнее и сильнее. Он сейчас совсем забыл о том, что все эти два месяц безуспешно пытался найти себе хоть какое-нибудь мало-мальски приемлемое место, рассылая во все концы свои резюме. Но заметного спроса на специалиста такого класса, как он, не наблюдалось. Вся его неудовлетворённость, недоумение последних дней вдруг куда-то улетучились. Он всё сильнее и сильнее проникался верой в необъятный круг своих возможностей.
   – Остаться на кафедре в аспирантуре – какой смысл?
   – Да, Алёша, да, – рассеянно вторила Анна Никитична.
   – Никакого в этом смысла нет! Ещё три года нищеты, а потом такая зарплата, о которой неприлично говорить, потому, что можно говорить только неприличными словами. – Надо не уважать себя совершенно, чтобы работать в университете.
   – Да, Алёша, ты прав.
   – Если не найду работу здесь, уеду из этой страны. Буду работать по контракту за границей. За другие деньги…
   – Да, да, правильно, – время от времени повторяла она в паузах между его словами. «Ишь, какой жук огромный, ползёт по стеблю. Такие большие жуки попадаются только весной». Она хотела сказать об этом племяннику, но раздумала. «Красота-то какая! Хорошо, что мы на природе беседуем. Разговор на природе, как беспроигрышная лотерея: с любым собеседником чувствуешь себя комфортно».
   – Ведь мне, тётя Аня, уже двадцать три!
   – Не может быть! Совсем взрослый.
   – Да. А у меня нет машины. Мне стыдно в метро ездить. Как нищий…
   Анна Никитична смотрела на редкие сосны, на низкое вечернее солнце: «Благодать-то какая вокруг!» И мысль Анны Никитичны вдруг сама собой легла в молитву:
   – Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый, и вся исполняя;й, Сокровище благих и жизни Подателю, прии;ди и всели;ся в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Бла;же, души наша. Свя;тый Боже, Свя;тый Крепкий, Свя;тый Бессмертный, помилуй нас! – Она начала читать почти шёпотом, но по мере чтения голос её становился всё слышнее и отчётливее.
   Алёша замолчал и вопросительно глядел на тётку.
  – Это молитва. Ты славянский язык знаешь?
  – Нет.
  – Я так и думала. Ничего, у тебя впереди ещё вся жизнь, может быть, выучишь. Давай, мы с тобой, чтобы нам побыстрее добраться, спрямим немного путь. Пойдём через кладбище. Не боишься?
   Он радостно согласился, в надежде поскорее избавиться от этой «трансцендентной тётки».

   Кладбище прилепилось в узкой полосе между подъездными путями и дачами. Когда Алёша смотрел на него с железнодорожной насыпи, оно казалось ему ненастоящим, маленьким, игрушечным, беззаботным, как всё в этот весёлый солнечный день. Он думал о предстоящей прогулке по кладбищу как о своём очередном абсурдном приключении у непутёвой тупиковой тётки.
   Но стоило им войти в буйно разросшуюся высокую ярко-зелёную осоку, через которую была проложена тропа, как их обступила неподвижная тишина. По обеим сторонам молчаливо возвышались камни и кресты, настойчиво своим молчанием призывая путников услышать что-то непостижимое и неумолимое одновременно. Алёша понял, что это самое настоящее кладбище. Тропа была неширокая, они шли друг за другом, и разговор прекратился.
– Анастасия Васильевна Голубкина – 1904-1983, – остановилась Анна Никитична. – Лицо-то какое чудное: тихое, светлое – ты смотри, Алёша! – Из серой дымки фотографии на него пристально глядела старушка в белом платке. – Пётр Иванович Смоленский –1896 год рождения – какой бравый усач. А это кто, в чёрном платке? Авдотья Макаровна Степанова –1910 год рождения – долго прожила – и лицо тоже какое тихое. – Алёша невольно замедлил шаг и вглядывался в лица незнакомых людей, которых он никогда уже не узнает. Небогатые деревенские могилки пестрели бархатцами и ноготками, свидетельством чьей-то заботы. Некоторые холмики были совсем заброшены, но с некрашеных крестов так же тихо и ясно глядели на путников лица ушедших людей.
   – А вон посмотри – синей краской на ноздреватом красном валуне надпись: «Здесь покоится прах Петра Андреевича Юлова 1861-1927, 44 года проработал учителем в селе Ивановском». Ты смотри, ведь через сотню лет, а кто-то помнит! – удивилась Анна Никитична. – А там гляди: ещё старушка, а рядом мальчик кудрявый, весёлый, капризный, наверное, был малыш, непоседа… Хорошо бы сделать портретную галерею просто людей, ничем даже не прославленных, а просто жизнь проживших. Да, наверное, она и где-нибудь существует… И лица всё такие чистые, особенно те, что с годами рождения конца 19 начала 20 века, особый свет на их лицах. Поразительно – никогда не была здесь.
   Алёша сначала нехотя и безразлично, а потом всё внимательнее и пристальней смотрел на лица на фотографиях.
   – А этот вон пригнулся, как рысь, того и гляди: сейчас прыгнет да загрызёт, наверное, из органов специалист. И удивительно, что и в его лице отсвет чистый «идейный». Спи, товарищ, под звездой…

    Они вышли за ограду кладбища.
   – Ну вот, теперь уже, считай, пришли, – подбодрила Анна Никитична.
Ветер принёс шум двигающегося состава и отодвинул впечатления кладбищенской дороги. Чтобы рассеять неподвижный осадок чего-то неопровержимого, Алёша решил возобновить разговор:
   – Вот, тётя Аня, чтобы мне не терять даром время, не похоронить мою молодую жизнь в этой стране, а взять от жизни всё, я сейчас прорабатываю вариант эмиграции…
   – За действием и сюжетом? Сделайте мне красиво! – перебила Анна Никитична.
   – Ты видел их лица? Как солнце изнутри светит. Тишь – ясь – благодать!
   Будто бы и не было сюжета в их жизни. А на самом деле столько сюжетов: революция, война, коллективизация, великие переселения народов. И каждый поворот истории – катастрофа, «всё на слом, под корень, подчистую», крушение мира, конец света. И вся история, все её сюжеты, кино-фото-литературная хроника, прокатили по их спинам, по их коже, по их душам. И тут никуда не спрячешься, не вывернешься – потому что это народ.
   И все они неучёные, тёмные. В платочках все, дремучие.
   А свет-то какой в их лицах! Ты видел?
   Хорошо, что изобрели фотографию. Мы бы и не узнали, какие люди жили в «этой» стране, «в России – которую мы потеряли». На этих фотографиях – океан информации. Страна – это народ. Вот она Россия, которая лежит в этой земле. И пока держит эту землю. – Она помолчала немного.
   – Я ведь никогда тут не была. В первый раз с тобой. Спасибо тебе за это.
   И не знала ведь, что здесь Святая земля.
   Они прошли несколько шагов молча. Вдруг Анна Никитична решительно остановилась и, прямо глядя в лицо племянника, сказала:
   – Ты поезжай, Лёша, куда тебе мерещится.
   А мы тут как-нибудь без тебя будем концы с концами сводить. Бог с тобой!

   Мерно стучали колёса, вагон дрожал и покачивался на рессорах. Было душно. Алёша, утомлённый путешествием, сморился и дремал. В голове выныривали и вновь исчезали бессвязные обрывки фраз: «информация…, жизнь…, сюжет…, деньги, власть…, Святый Боже…»