Мы даже не целовались

Осень. Наверное, - октябрь. Мы сидим на скамейке, напротив Медного всадника, за которым дальше - Нева. Дует ветер. Воздух вокруг нас прозрачный и ясный. И. просовывает свою руку под мою и прижимается ко мне. Мы смотрим друг другу в глаза, нам легко и радостно, мы улыбаемся.
В какой-то момент мне приходит в голову мысль — наверное, сейчас мы должны поцеловаться? Я говорю:
Ты хочешь чего-нибудь еще?
И. пожимает плечами:
Нет.
Она не хотела. Да и я — тоже.


Ее глаза были серо-голубыми и я всегда видел в них бесконечную тишину, словно она жила на дне самого глубокого океана, на дне Марианской впадины. И каждый раз, когда я был с ней, - я как будто погружался на это дно, и это было хорошо и страшно одновременно. Неизбежно и невозможно. Лицо — правильное красивое, быть может, напоминающее маленькие очаровательные головки вырытых из земли античных богинь. Волосы — светлые мягкие длинные, они падали ей на лоб и тогда И., про привычке, плавным движением руки убирала их назад, на место, на затылок. А вот фигура ее была совсем не античной — И. была полноватой, впрочем, это чувствовалось только в ее раздавшейся талии. Мне на это было наплевать, я даже привык, смотря на нее издалека, любоваться ее немного ромбовидным силуэтом.


Весна. Скорее всего, - май. Или — апрель? Не помню. Я - в очередной раз - после занятий в Университете проводил И. до дома и потом поехал к себе. Когда я вышел на Невский, пошел дождь — светлый, очищающий. Я улыбался дождю, мок, и сердце мое было переполнено любовью. Я был влюблен. На Невском я встретил нашего сокурсника, Андрея, он стоял под навесом остановки и морщился — ему было холодно и одиноко. Я чуть не обнял его от радости, а потом вскочил в троллейбус, который ехал до моего дома. Сидя в этом несколько старомодном транспортном средстве, я сочинял песню. Песню об И. Каждая ее строчка ложилась внутри меня как ровная белая разделительная полоса дороги, от которой я не мог оторвать остановившийся взгляд.


Это была моя первая любовь, ну, первая — настоящая, что ли, первые отношения. Если не считать, конечно, миллиона виртуальных любовей в школе, которые так и остались на уровне никогда не отправленных адресатам тетрадей со стихами, снов и случайных разговоров.


Как мы познакомились? Она виновата. Почему всегда так? Почему женщины в моей жизни начинают и выигрывают? Почему я всегда был убежден, что я — некий великолепный красивый памятник, на который можно только любоваться со стороны? Но сам он к вам никогда ни за что не подойдет? Памятник, или — плакат. Почему? Наверное, я буду последним человеком, который узнает ответ на этот вопрос. И не надо ничего говорить про инфантилизм современных мужчин — сами вы такие.


Третий курс Университета. Я — странный и красивый мол. чел., который много читает, не стрижется, плохо ходит на лекции и постоянно курит. Покупает газету «Лимонка» и злобно похохатывает, пробегая ее глазами.   
И. подошла ко мне однажды в коридоре — по моему, дело было так, что мы оба ушли прямо с какого-то скучного семинара (мы были не одни такие), - и пригласила меня с моим другом (видимо, чтобы я не боялся, - мало ли что, убьют, например) к ней домой. Я отвечаю согласием. Но при этом — волнуюсь и поэтому захожу в туалет и проглатываю две таблетки транквилизатора. Бодрость духа возвращается ко мне немедленно.
Мы сидим у нее дома и ржем. Мы друг другу понравились.
На мне — странный шерстяной коричнево-зеленый свитер с какими-то непонятными желтыми полосами-змейками.
Свитер — важен.


Мы встречались с ней целый год и за все это время у нас не было — не было его, секса. Никакого. Даже самого невинного, самого маленького, самого, что ни на есть, сексика... Но, самое смешное, что мы об этом даже и не думали. А, если и думали, то — не думали, что думали.
Сейчас, когда мне тридцать пять, и я уже давно узнал все, что «должен» узнать (аллилуйя, так сказать, любви), я часто вспоминаю свою первую любовь и задаюсь вопросом, - почему все было так?
Кто-то скажет, - на самом деле, все очень просто, мы оба хотели «этого», но боялись сознаться друг другу, и, может быть, больше всего, - самим себе, принять, так сказать, себя такими, какие мы есть. И ведь, если чувство было, но мы расстались через год, то это и значит, что мы совершили ошибку. От незрелости души.
А кто-нибудь другой скажет, - отношения, в которых нет секса, - это дружба, а не любовь. 
Возможно. И таких измышлений — о, господи, кто же в наш век не грешит, представляя себя новым Фрейдом? - можно придумать тысячи, вполне реальных, вполне убедительных.
Но возможно и другое. Мы действительно любили друг друга и нам действительно не нужно было «ничего другого», ничего, сверх этого. Что, если это — один из ликов любви? Да, вряд ли он когда-нибудь станет единственным, исключительным, но — разве это лишает его права на существование? Разве не такой любви добивался Блок? Разве не ее смутно искал Лев Толстой? Разве не ее воспевал Петрарка?


Если мы не занимались этим, то чем же мы, черт возьми, занимались? Да ничем. Гуляли и говорили. Больше ничего. И. жила в центре города, на Миллионной, и поэтому наши маршруты — всегда мимо Эрмитажа, всегда по Дворцовой, или — по набережной. Летом, весной и зимой. И. была самой умной женщиной, которую я встречал в своей жизни. Часто, споря с ней — я был горячим и радикальным в своих увлечениях то правым, то левым, - я понимал, что, на самом деле, она была права.


А потом мы расстались. Я встретил вторую любовь своей жизни, и она уже была «полноценной». Она накрыла меня с головой, раздавила, и от меня ничего не осталось. А любовь первая — растворилась, исчезла, как призрак, как что-то, настолько вечное, что сливается с самим воздухом. Я, конечно, - безбашенный мол. чел. - не жалел и не тосковал по ней. Но, все равно, ее образ — до сих пор на первой полке в моем сердце.


Однажды летом — я и И. в то время были еще вместе — наш курс отправили на практику вожатыми в детский лагерь. Мы с ней руководили шестым отрядом. Веселое было время. Линейки. Разучивание блокадной песни всем отрядом. Ответственная безответственность. Озеро. Курение сигарет «Петр I». Ночные попойки.   
Как-то раз проходила вечером очередная дискотека. Все танцевали. Играла «Прощай, цыганка Сэра» Миладзе. Я и И. - тоже неторопливо кружились, как всегда, о чем-то оживленно разговаривая. Вдруг — магнитофон ди-джея заклинило и песня неожиданно исчезла. Все встали. И только я, потому что мне было хорошо, очень хорошо в этом мире, повел свою девушку дальше, в такт исчезнувшей песни. И — заорал, заорал на весь огромный спортивный зал, где у нас проходили дискотеки,   - «Прощай, цыганка Сэра! Были твои губы! Сладкими, как вино!» Все на нас уставились. И. покраснела от стыда и от радости. Ди-джей включил песню, а, когда она кончилась, поблагодарил меня за поддержку.



Это было время, когда я, даже если бы очень сильно захотел, не мог бы быть несчастливым.





23 февраля 2012 года,
Колтуши