Рождество 1936 г. Вустров

               
    (Фрагмент из романа "Арийский цикл")
                1.
– Здравствуй, мама! – с этими словами Воронцов бросился в родные материнские объятья. Вера Алексеевна заплакала, обнимая и целуя сына в гладко выбритые щёки.
– Как же я соскучилась по тебе, Серёжа! Писем от тебя не дождёшься, а ведь ты единственный, кто у меня остался на этом свете!
– Мамочка, милая, я с тобой, и долго теперь никуда не уеду! – оправдывался растроганный Воронцов, целуя мать и вновь вспоминая незабываемый с детства запах её светлых волос, в которых почти незаметна неизбежная в этом возрасте седина.
– Ну, слава богу, приехал под самое Рождество! – Вера Алексеевна вытерла слёзы с прекрасных, точь-в-точь как у него, голубых глаз, никогда не знавших очков, и, чуть отстранив сына, внимательно посмотрела на него.
– Возмужал, загорел, волосы посветлели и хорошо подстрижены! – мать любовалась сыном.
– Здравствуй, Серж! – Вацлав Вустров крепко пожал руку Воронцова, а затем прижал к себе и обнял, как родного сына.
– Мы ждали вас позже, боялись, что не успеете до полуночи. Почему вы не предупредили нас? Как сам? Как Хорст?
– Здравствуйте, герр Вустров. Так получилось, – пытался оправдываться Воронцов.
– Приехали ранним поездом в Шверин. На вокзале сразу же взяли такси, и на удивление быстро доехали. А Хорста не выпускают из объятий Шарлота и девочки! Но скоро Вы его получите!
– А девушка вашего друга Браухича. Она с вами?
– Да, герр Вустов, она осматривает дом.
– Что же вы оставили её одну? – озаботился старший Вустров, уже знавший кое-что о Русе из письма Воронцова, отправленного из Хайфы с дипломатической почтой, в котором был намек на помощь с его стороны в обустройстве жены Браухича, вывезенной из Эритреи.
– Ею занимается Шарлота, герр Вустров.
– Как же, занимается, – проворчал Вацлав.
– Ей сейчас ни до кого нет дела. Бедняжка так страдала без Хорста эти полгода!
– Серж, зови меня просто Вацлав, ведь ты мне словно второй сын, – поправил Сергея старший Вустров.
– Мы с Верой вышли прогуляться к заливу, пока не стемнело. Молодец, что нашёл нас.
Воронцов вдохнул всей грудью чистый морской воздух, пропитанный запахом хвои и опавших буковых листьев. Залив был тих. На противоположной его стороне мерцал огоньками крохотный курортный городок Рерик, уснувший на зиму.
– Сухо, не как на прошлое Рождество, когда всю ночь шёл дождь, – вспоминал Вацлав. Вера Алексеевна взяла его под руку, и они направились к просторному трёхэтажному дому, выстроенному из красного кирпича двойного обжига, на месте средневекового замка. Дом простоял свыше полутора веков и был окружён высокими буковыми деревьями, потерявшими листву, и нарядными пирамидальными вечнозелёными туями. В окнах дома-замка, готовившегося встретить вместе с хозяевами и гостями очередное Рождество, светились огоньки. Это и был родовой замок баронов фон Вустров. Сергей шёл позади старших и невольно залюбовался матерью. Ей шёл пятьдесят третий год, а она всё ещё была по-девичьи стройна и красива лицом. А ведь прошло двадцать лет с тех пор, как на фронте под Ригой погиб его отец и мама овдовела.
– Был ли у неё кто-то в эти годы? – задумался Сергей. Он не знал. Если и был, то мать хранила от него свои тайны, оберегая память об отце. Сергей подумал о Вацлаве, с которым мать была знакома со дня первого приглашения их семьи в замок Вустров погостить на море, когда ещё была жива бабушка. С тех пор прошло лет семь. Вера Алексеевна дружила с Вацлавом, овдовевшим чуть позже, и Сергей, наблюдая за ними со стороны, замечал в их отношениях нечто большее, чем дружба, романтическое влечение, цветы и стихи, которые неплохо удавались Вацлаву. И вот сейчас, наблюдая за тем, как мать прижималась к высокому и крепкому, ещё не старому Вацлаву, её ровеснику, не мог проигнорировать предчувствие, что они любят друг друга. Воронцову хотелось этого. Присутствовало ощущение, что отец Хорста и его мать стали особенно близки в последние полгода. И, возможно, сегодня, в волшебную рождественскую ночь, они объявят о своих отношениях…
А пока в просторном, хорошо протопленном каминном зале первого этажа Вацлав обнимался с сыном, рядом буквально светилась от счастья розовощёкая, белокурая, чуть располневшая за последние месяцы Шарлота, уже задумавшая зачать ещё раз в эту волшебную ночь, когда кончаются все запреты, и родить Хорсту следующей осенью, непременно сына. Сновали между ног две очаровательные синеглазые девочки Эльза и Марита, пяти и трёх лет с огромными голубыми бантами, вплетёнными Шарлотой в беленькие косички. Чуть поодаль, так и не сняв пальто, юная Руса скромно стояла возле пушистой Рождественской ёлки, увешанной красивыми игрушками и горящими лампочками, совсем чужая на этом празднике жизни.
Сергей подошёл к девушке и предложил ей раздеться и познакомиться с хозяином дома Вацлавом и Верой Алексеевной. Он продолжал общаться с девушкой на санскрите, но Руса уже неплохо понимала по-немецки, при условии, что фразы были максимально короткими и не содержали вычурных слов. Говорить по-немецки она пока не решалась, пользуясь иногда лишь утверждением «ja» и отрицанием «nein» .
Он взял девушку за руку, с удовольствием ощутив тепло её тела, и подвёл к старшим.
– Росита фон Браухич, супруга нашего друга Генриха, который застрял в Берлине и поручил, мне опеку над своей женой, которая никогда не бывала в Германии и пока не говорит по-немецки.
Галантный барон Вацлав перехватил у Воронцова изящную руку Русы и поцеловал её.
– Я рад, что сеньора Браухич, родители которой погибли в Абиссинии, присутствует в нашем доме, и со своей стороны сделаю всё возможное, чтобы Ваше пребывание у нас было приятным и максимально удобным.
Вера Алексеевна, тоже кое-что слышавшая о девушке, в том числе и то, что её истинное имя Руса, поцеловала совсем ещё юную и необыкновенно красивую жену Браухича, совершенно не итальянку! Всё в том же коричневом платье с кружевами, которое ей подарила добрая фрау Вагнер из далёкого консульства в Хайфе.
В этот миг сердце её заныло, защемило. У всех есть жены, есть и будут дети, а её Серёженька всё никак не встретит свою суженую…
Вошёл пожилой слуга Ганс, живший при замке Вустров со своей бездетной женой Гретой, хлопотавшей на кухне, так давно, что и вспомнить было уже затруднительно.
– Герр барон, на дворе натянуло тучи, и пошёл первый в этом году снег! – торжественно объявил Ганс.
– Ура! Рождество со снегом! – захлопала в ладоши Шарлота, и девочки присоединились к маме, колотя что есть сил в крохотные ладошки.
Вацлав взглянул на старинные часы – гордость каминного зала. Стрелки приближались к шести вечера.
– Господа, предлагаю сейчас слегка перекусить, а затем выйти на прогулку по первому снежку. Сильно ли метёт, Ганс? – поинтересовался Вацлав.
– Сильно! через час наметёт так, что можно будет доставать санки и лопаты! – ответил слуга.
 
                * *
Огромный и неведомый мир, окружавший Русу в последний месяц, потряс её. Девушка жадно впитывала в себя всё, что видела, слышала, чувствовала. То, что с ней случилось в Эритрее и Массаве, где она впервые увидела множество разных людей и вещей, больших домов, автомобилей, кораблей, было для неё, словно во сне. А смысл венчания в храме был ей пока неясен, лишь заронив в сознание странную и необъяснимую тревогу. Руса целиком положилась на Генриха, которого почти не знала, но чувствовала его порядочность. Он мог сотворить с ней всё, что угодно, и она восприняла бы любую судьбу, уготованную ей, как промысел богов.
Сном был и путь по морю в огромном корабле, среди множества светлоглазых и светловолосых мужчин, разглядывавших её, словно диковинку. Она затаилась в себе, внимательно наблюдая за окружающим миром, училась всему, что видела. А когда добрая пожилая женщина одела страдавшую от никогда не испытываемого прежде холода девушку в свои старые, тщательно выстиранные и разглаженные вещи, а Генрих принёс из города шляпку, туфли и тёплое пальто, Руса превратилась в элегантную даму, которая тотчас стала объектом восхищённых взглядов мужчин, возвращавшихся в Европу на «Палестине».
В те редкие минуты, когда Руса оставалась одна, с ней пытались заговаривать незнакомые мужчины и женщины, но она не отвечала, никак не понимая их и вызывая удивление окружающих. Однако такие моменты были, к счастью, редки, и прочие пассажиры, обычно, видели красивую молодую женщину в компании двух представительных мужчин, один и которых, тот, что пониже ростом, был, по слухам, мужем прекрасной незнакомки.
К Генриху Руса относилась, как к человеку, которому следовало во всём повиноваться, так завещал дед. К Хорсту, с которым мельком она познакомилась ещё на сухогрузе «Гессен», Руса не относилась никак. А вот Воронцов, разговаривавший с ней почти на родном языке, занимал её больше всех. Она с нетерпением ожидала каждого нового дня, когда они встречались в ресторане за завтраком.
– Счастливчик Серж! Только тебе она и улыбается, – уныло шутил Браухич.
К большому неудобству девушки, ей приходилось проводить ночи в каюте с Генрихом. Ей приходилось раздеваться и укладываться в постель в его присутствии, а в это время хотелось побыть одной, обдумать всё, что увидела и узнала за день. Она была, как ребёнок, познающий мир.
Знала бы Руса, каково было Генриху проводить бессонные ночи в каюте с тихо спавшей девушкой, которая юридически была его женой!
«Если Раса полюбит тебя – будь ей мужем, если полюбит другого – будь ей отцом». – Мучили Генриха слова – завещание, сделанное её дедом с ликом Одина.
Пассажирам лайнера предлагали два сеанса кино ежедневно, и просмотр кинофильмов, в основном, музыкальных и романтических, стал страстью Русы. Она не пропускала ни одного сеанса, посещая кинозал то с Браухичем, то втроём, упросив посмотреть очередной фильм Воронцова, который тихо, на ушко, переводил Русе нехитрые диалоги актеров, игравших на экране возлюбленных. Каждый из этих не слишком новых красивых и наивных фильмов оставлял в сознании девушки огромный след, искренне верившей во всё, что творилось на экране. По ним она училась жизни, и Воронцов, ощутив потребность Русы видеть мир с киноэкрана, стал чаще посещать сеансы, с интересом наблюдая за девушкой.
Только Браухич с тревогой следил за тем, как Руса с каждым днём всё ближе и ближе тянется к Воронцову. А когда, наблюдая за полётом самолёта над Адриатическим морем, Воронцов, как смог, объяснил Русе устройство «железной птицы» и признался, что сам является пилотом и летал в течение нескольких лет на самолётах различных типов, девушка прониклась к нему особенным доверием, если ни чем-то большим.
Сергей же старался быть с ней подчёркнуто корректным, но и обижать девушку искусственным невниманием не хотел.
Триест, граница, Берлин промелькнули, как в калейдоскопе. Генрих надолго застрял в своей «новой конторе», и вот они в замке Вустров…

                * *
А замечательные санки сделал из многовекового бука, сваленного бурей лет пятнадцать назад, старина Ганс, большой мастер по столярно-плотницкому делу. Откинувшись на резную спинку санок, Воронцов обхватил за талию и крепко прижал к себе раскрасневшуюся на лёгком морозце Русу. Снег прекратился. Небо очистилось, и выглянули звёзды с молодым месяцем, обещая чудную ночь перед Рождеством. Они летели с высокой горки по белому снежному ковру, покрывшему изумрудный луг всего за час. Никогда не видевшая снега, Руса не могла сдержать восторга, кричала и визжала, словно ребёнок. Вот санки налетели на кочку, и Воронцов не справился с управлением. Санки перевернулись, и Руса уткнулась горящим лицом в свежий сугроб. Шерстяная шапочка, переданная девушке Шарлотой, вместе с лисьей шубкой и мягкими белыми сапожками, слетела. Роскошные волосы рассыпались по снегу. Воронцов поднял Русу, сдул снежинки с её прекрасного лица, заглянул в глубину синих глаз, сиявших в лунном свете, и, сам не помня как, поцеловал её в губы.
Девушка вспыхнула, и с неожиданной силой вырвалась из его объятий. Генрих никогда не делал этого. Однако уже через мгновенье Руса сама обхватила его за шею и ответила коротким поцелуем на поцелуй, точно так, как это сделала одна из героинь из недавно просмотренного кинофильма.
К ним подкатили санки с Вацлавом и Верой Алексеевной, которая как-то странно посмотрела на сына.
– Неужели, мама увидела? – Воронцову стало стыдно.
– Идёмте лепить снеговика! – предложил запыхавшийся Вацлав. – Смотрите, какого большого затеяли Хорст, Лота и девочки!
– Идём, Руса! – Вера Алексеевна взяла девушку за руку и увлекла за собой. Она осознанно не желала называть девушку вымышленным именем Росита, дав себе слово уже этим вечером узнать от Сергея всё об этой чудесной девушке, пришедшей к ним, словно из волшебного мира русских сказок, живо напомнивших ей о далёком, безвозвратно ушедшем детстве.
– Руса! – Имя то какое! – учащённо билось сердце Веры Алексеевны, державшей в своей руке тёплую руку девушки с красивыми аристократическими пальцами.
Шарлота и девочки с радостью приняли в помощницы Веру Алексеевну и Русу, и, пока мужчины курили, отойдя от места кипевшей работы на безопасное расстояние, скатали второй огромный снежный шар, который предстояло водрузить на ещё больший, установленный первым. Вот тут-то понадобилась помощь мужчин, и Эльза с Маритой, утопая в снегу, которого насыпало сантиметров пятнадцать, побежали звать папу и дедушку. К ним охотно присоединился и дядя Воронцов. Мужчины, не без труда, подняли скатанный шар и торжественно водрузили его на основание.
– А теперь мы с Марой будим лепить руки, а ты, мама, катай голову, – деловито разделила обязанности бойкая пятилетняя Эльза. Наконец, сделав снеговику глаза из угольков и нос из морковки, водрузили на снежную голову самое большое из найденных в хозяйстве вёдер. Снеговик вышел на славу. Тут подоспел Ганс и передал снеговику свою лопату, которой расчищал дорожки возле парадного входа в дом.
Часам к девяти вечера, вволю надышавшись чистым зимним воздухом и насладившись играми на снегу, который нечасто ложится таким толстым слоем в здешних местах и обычно долго не лежит, хозяева и гости отправились в дом переодеваться и готовиться к встрече Рождества.
Руса, непривычная к холоду и снегу, замёрзла, и, не снимая шубки, поспешила к жаркому камину, в который Ганс положил новую порцию ярко вспыхнувших сухих буковых дров. Воронцову было немного не по себе. Свой поцелуй он мог ещё как-то понять.
– Ну потерял контроль над собой! С кем не бывает. А Руса была так хороша в тот миг… Бедный Браухич, даже не знаю, завидовать тебе или сочувствовать! – мучился Воронцов.
– А что, если девочка влюбилась в него. Что тогда делать? Как он посмотрит в глаза Браухичу?
– Нет, и ещё раз нет. Ещё не угасли чувства к Лате. Наоборот, воспоминания о ней продолжали волновать его с новыми силами. Сладкая дрожь пробегала по телу, когда он вспомнил свою индийскую любовь. Горячую, страстную, безумно желанную…
– Но Лата взрослая женщина, и он был не первым в её жизни, а Руса ещё ребёнок. Насмотрелась в пути красивых фильмов, бедненькая девочка. Он посмотрел на смешно присевшую на корточках у камина Русу, расстегнувшую, но не снимавшую шубку, и не решался к ней подойти. К девушке подошла Вера Алексеевна, и, погладив рукой по роскошным волосам девушки, что-то сказала ей. Руса выпрямилась, сняла шубку и проследовала за мамой на второй этаж, где размещались спальные комнаты для гостей. Они встретились на лестнице с Хорстом и Шарлотой. Супруги, не спеша, сходили вниз под руку. Хорст выглядел чуть утомлённым. А Шарлота, разрумянившаяся, и не только от прогулки, рукой поправляла на ходу чуть помятую прическу и буквально светилась от счастья.
– Когда это они успели? – незаметно для всех улыбнулся Воронцов.
– Вот Хорст, образцовый семьянин, уже забыл о всех своих амурных делах. Теперь Шарлота не даст ему скучать. Женщина она сильная и здоровая! – Он искренне позавидовал другу, так хороша была в этот миг счастливая Шарлота, дождавшаяся наконец-то супруга!
В это время в зале, с криками и визгом, появились девочки, переодетые в сухое. Их личики скрывали маски. Эльза была лисичкой, а Марита белочкой. Следом за девочками степенно следовала, бабушка Грета с двумя большими и красивыми бумажными пакетами.
Эльза и Марита несколько раз обошли нарядную ёлку, любуясь красивыми игрушками и гирляндами, старательно напевая тоненькими голосами песенку про лесную красавицу.
Потом добрая бабушка Грета передала девочкам пакеты, в которых уже лежали подарки от неё и Ганса – румяные яблоки и печенье. Теперь девочки пели новую рождественскую песенку, которую разучили накануне вместе с мамой, то и дело сбиваясь и путаясь в словах. Шарлота принялась им помогать, и вся троица, раскрыв пакеты, начала обходить взрослых, выпрашивая подарки. Воронцов опустил в пакеты по большому апельсину, а улыбающаяся Руса конфеты, которые они вместе покупали в Берлине и которые понравились ей самой. Далее троица проследовала к дедушке Вацлаву, папе Хорсту и к Вере Алексеевне, которая расцеловала Эльзу и Мару, вручив им по кукле в нарядных платьицах с закрывающимися глазами и красивыми волосами.
Колядки , старые традиции, сохранившиеся у всех славянских народов, и в этом укромном уголке Германии, где ещё не угасли славянский дух и память о хижанах, бодричах, лютичах и поморянах. В этом краю ещё сохранились общины лужицких сорбов , говорящих по-славянски и помнящих своих древних богов. В этом краю славянская кровь течёт в жилах коренных мекленбуржцев, почти не перемешавшись за тысячу лет с кровью германцев и их предшественников кельтов…
Сбившись, девочки пошли по второму кругу, и уткнулись в колени дяди Сержа.
– Ну как, наколядовали? – спросил Воронцов Эльзу и Мариту.
Уставшие девочки его не поняли, хлопая сонными глазками, но тут к ним на помощь пришла Шарлота.
Прижимая к себе полные подарков пакеты и уставшие от массы впечатлений, выпавших на их долю в этот особенный день, девочки в сопровождении мамы отправились спать. Причём трёхлетняя Мара уснула на ходу, и Шарлота подхватила крошку на руки, поцеловав девочку в щёчку.
Проводив детей до лестницы, Вера Алексеевна удобно разместилась в кресле и пыталась о чём-то говорить с вернувшейся к камину Русой.
– Холодно бедняжке, – посочувствовал Русе Воронцов. – Столько всего свалилось на её светлую головку за последний месяц! Как бы не заболела девочка, тем более, что масса вирусов, к которым у европейцев выработался иммунитет, ей не знакомы. Впрочем, здоровье у Русы, судя по всему, отменное. И всё же, ей необходимо, хотя бы этой зимой, одеваться тёплее и избегать людных мест. Следует подумать и о прививках…
Ну да ладно, об этом после, – спохватился Воронцов. Всё в доме потихоньку успокаивалось, и стрелки часов приближались к десяти.
– Серж, отец предлагает пройти в свой кабинет. Пока женщины заняты приготовлениями, есть время обсудить некоторые важные темы, – позвал Воронцова Хорст, облачённый в свежую белую сорочку, серые брюки и красивый пуловер.
Пока я здесь размышлял о том, что можно и чего нельзя, да играл в колядки с девочками, Хорст успел не только выполнить свой полугодовой «супружеский долг», но и переодеться, побриться и надушиться дорогим одеколоном, который наверняка подарила ему Шарлота.
– Да, хорошая жена это крепкий тыл! – вспомнил Воронцов любимую поговорку Вустрова, и ему стало грустно. Он вспомнил о комплекте праздничной одежды, заботливо приготовленном мамой, который дожидался его в спальне, и провёл ладонью по подбородку.
– Можно не бриться, – решил Сергей. Но душ следует принять непременно, потом.
Друзья, не спеша, поднялись по парадной лестнице на третий этаж, где размещался кабинет Вацлава.

                *
Ничего не скрывая, Воронцов и Хорст рассказали Вацлаву историю Русы. Вацлав не был знаком с тонкостями истории Древнего Египта и не слишком разбирался в этнологии, но услышанное произвело на него сильное впечатление. Он согласился, что делать из девушки живой экспонат, сенсацию в научных кругах, не следует ни при каких обстоятельствах. Это просто погубит её.
Помочь жене Браухича получить личные документы Вацлав взял на себя и займётся этим важным делом в первую очередь, как только вернётся к делам в Берлине.
– Двадцать седьмого я буду у Канариса и напомню ему о Браухиче и его «итальянской супруге». Руса пусть пока побудет в гостях у Шарлоты. Думаю, что её присутствие в Берлине – необязательно, – посвятил Вацлав Сергея и Хорста в свои ближайшие планы.
– Вот её фотографии для документов, успели сделать в Берлине. Руса была потрясена, увидев своё лицо на кусочке бумаги. Ей столько ещё предстоит удивляться, привыкая к цивилизации! - Воронцов передал Вацлаву фотографии, которые тот положил в рабочую папку.
– Теперь ты, Хорст. Шеф Абвера помнит о тебе, и с удовольствием составит протекцию. Я думаю, что это лучшее из того, что тебе могут предложить. «Аненербе» поглощается быстро разрастающимися структурами СС. А это, прежде всего, полицейские функции. Ты понимаешь меня, сын?
– Да, папа.
– Вот и отлично. В ближайшее время ряд сотрудников Абвера будут внедрены в структуры МИДа, а затем отправятся в длительные командировки в страны Южной Америки. Ты сможешь поехать в Аргентину или Чили, естественно, с семьёй. В этих странах прекрасный климат и интересная работа. Кроме того, займёшься испанским языком, который весьма пригодится в дальнейшем.
Плохого я тебе, Хорст, не пожелаю, – добавил Вацлав.
– А тебе, Серж, Южной Америки в Абвере не предложат. Предложат работать в России. Как ты на это смотришь?
– Отрицательно.
– Понимаю тебя. Могу помочь обосноваться в авиастроительной компании «Мессершмитт». Работа бумажная, командировки по Германии. Кстати, ты налетал немало часов во время командировки в Индию. Знаю, что предпочитаешь «Мессершмитт», и поэтому прошу составить для меня и руководства фирмы небольшой отчёт о лётной практике.
– Отчёт о лётной практике готов, но копия осталась в Берлине. Что же касается работы, то благодарю Вас, герр Вустров. Моё будущее не авиация, а медицина и, прежде всего, хирургия. Я это решил окончательно. – Высказал свои намерения Воронцов.
– Вчера, будучи в Берлине, я сдал руководству отчёт о командировке, и подал заявление с просьбой рекомендовать мою кандидатуру в Академию военной хирургии. Надеюсь на благоприятное решение, к тому же хирургическая практика входила в программу моей индийской командировки.
– Рад слышать о таком решении. Наконец-то у нас появится свой семейный врач! – похвалил Воронцова Вацлав.
– Вот ещё что. – Вацлав внимательно посмотрел на Хорста.
– Вы ничего не сказали мне о пакете с гороскопом, который привезли из Индии. Но не о том, который был составлен для Шарлоты, – спросил Вацлав, наблюдая затянувшуюся паузу и удивлённый взгляд сына.
– Откуда тебе это известно, отец?
– Известно,  – не стал уточнять Вацлав.
– Не стоит говорить об этом никому, даже мне. Здесь Вы поступили правильно. Содержания гороскопа вы, конечно же, не знаете?
– Нет, – ответил Хорст. – Пакет был запечатан и заклеен в непромокаемую плёнку. Мы только передали его руководству.
– Держитесь от подобных тайн подальше, не забывайте о том, сколько доморощенных предсказателей, вроде астролога Вильгельма Вульфа  из Гамбурга, поплатились за свои неугодные прогнозы, к счастью, нам не известные. Но об этом довольно, – подытожил Вацлав.
– До полуночи, когда все соберутся за рождественским столом, у нас осталось полтора часа. Не стоит отвлекать женщин, которые наводят лоск после чудесной прогулки по первому снегу. Мы с Хорстом уже переоделись. Тебе, Серж, даю четверть часа. Переодевайся и возвращайся к нам. Времени хватит?
– Jawohl, Herr General ! – бодро, по-военному ответил Воронцов и вернулся через пятнадцать минут чистый, причёсанный, переодетый в новую белую сорочку, свои тёмные любимые брюки, тщательно выглаженные материнскими руками, и не менее красивый, чем у Хорста, свитер.
Во время отсутствия Воронцова Вацлав кратко рассказал Хорсту о Шарлоте и девочках. Девочки почти не болели, а Шарлота проявила себя с самой лучшей стороны в их воспитании.
– У тебя прекрасная жена, Хорст, береги и не огорчай её, сынок, – закончил Вацлав.
– А вот и Серж, свежевымытый и красивый! – встретил Вацлав словами вошедшего Воронцова.
Раскрыв портсигар, старший Вустров предложил собеседникам дорогие американские сигареты «Marlboro». Сергей и Хорст привыкли к папиросам, а потому воспользовались мундштуками, коллекция которых красовалась на курительном столике.
Ароматный дымок наполнил кабинет, и Вацлав раздвинул шторы, скрывавшие политическую карту мира, занимавшую полстены. Воронцов рассмотрел маленькие красные и синие флажки на иголках, обозначавшие линии фронтов в Испании, где гражданская война была в разгаре. Такие же флажки утыкали карту Китая.
– Тридцать шестой год был для Германии удачным, – начал Вацлав.
– Высокими темпами развивается промышленность. Безработица сократилась до минимума. Народ удалось накормить, и жизненный уровень растёт, что особенно заметно на фоне стагнации прошлых двадцатых и начала тридцатых годов. Научные достижения наших учёных поражают весь мир.
В марте мы вернули полный контроль над Рейнской демилитаризованной зоной. Наши войска вошли в неё, не встретив сопротивления со стороны французов и англичан. Всё обошлось лишь газетной шумихой.
Заключены военно-политические союзы с Италией и Японией.
Вот главные вехи уходящего года. Я уже не говорю о вашей успешной и весьма насыщенной командировке в Индию. – Закончил вступление Вацлав.
– Что из всего этого следует, друзья?
– Дело идёт к войне, – молвил Хорст.
– Что ты скажешь, Серж?
– К войне… – ответил Воронцов. Он ощутил холод от сказанных с обречённостью слов и зябко поежился. Сигареты были выкурены, и присутствующие обратили свои взоры к карте.
– Да, это реалии нашего времени, – продолжил Вацлав.
– Складывается ситуация, весьма напоминающая время тревог и надежд, предшествовавшая Большой Мировой войне, которая закончилась катастрофой для четырёх крупнейших монарших империй мира. Я имею в виду Германию, Австро-Венгрию, Россию и Турцию. Не в этом ли была главная цель той войны? Я полагаю, что именно в этом. На жизнях и крови миллионов французских, английских, немецких и русских солдат, которые были пушечным мясом для финансовых домов семейства баронов Ротшильдов, пустивших главные корни среди галлов и англосаксов , нажились именно они, банкиры, выросшие из отвратительных ростовщиков и менял. Почти все деньги мира сосредоточены в цепких руках потомков плодовитого ломбардийского  семейства, которым их прежняя религия изначально не запрещала иметь доход от денег, данных взаймы.
В современном мире, кое-как начавшем оправляться после той разрушительной войны, появился новый, но очень значимый игрок. Я имею в виду Россию.
– Ты имеешь в виду, что главной целью грядущей войны будет уничтожение России? – спросил Хорст.
– Увы, для меня это очевидно, – вздохнул Вацлав.
Воронцов слушал. Напоминание о войне с Россией давило на него.
– Знает ли об этом Гитлер? – задал прямой, как лезвие меча, вопрос Хорст.
– Знает, и пытается маневрировать, получая на развитие германской экономики огромные займы от зарубежных банкиров, затевающих новую мировую бойню.
– Но почему он должен маневрировать?
– Если Гитлер перестанет играть по правилам, которые ему навязывает мировая финансовая закулиса, то он будет немедленно устранён, и Германии найдут нового, более сговорчивого канцлера.
– Но ведь Советская Россия или, как они себя называют – СССР, и есть порождение мирового финансового заговора?
– Уже нет, друзья мои. В СССР появился и окреп новый лидер – Сталин. И Россия, называясь коммунистической, перестаёт быть таковой на самом деле. Это новая национальная империя с невиданным потенциалом, которая приводит всех в трепет.
– Но почему они сами, я имею в виду подконтрольных им англосаксов – Британию, США и Канаду, а также французов и прочих сателлитов, не выступят против России?
– Им Россию не одолеть, а потому снова хотят стравить русских и немцев, как в 1914 году, когда брат пошёл войной на брата, я имею в виду кузенов Вильгельма и Николая .
Это я к тому, чтобы вы, друзья мои, знали, какая складывается в Мире обстановка.
– Так, значит война с Россией неизбежна? – спросил Хорст, больше посматривая на упорно молчавшего Воронцова, чем на отца.
– Нет. Избежать войны можно. Но сделать это не просто. Многое зависит и от самой России, насколько запутают её руководство в своей хитроумной политике лидеры англосаксов, нанятые во исполнение своей воли мировой финансовой закулисой, намеренной руками одних «гоев» уничтожать других «гоев» и нажить на этом огромные капиталы.
Но есть вероятность, что на сей раз они просчитаются и сами попадут в капкан, который готовят для нас. Фюрер не прост, и он будет играть свою партию. Хватит ли у него мудрости и воли? Вот в чём вопрос! – Вацлав ещё раз очертил указкой мир, раскинувшийся на стене.
В несколько затянувшемся молчании были выкурены вторые сигареты.
– А теперь, друзья, рассказывайте, что вы привезли из командировки? – покончив с политикой, спросил Хорста и Сергея герр Вацлав.
– Воронцову удалось познакомиться с весьма любопытными документами о далёкой юности наших арийских народов и кое-что привести на фотоплёнках, которые я вынес в зашитых карманах брюк через иллюминатор британского лайнера «Дублин». Правда, при этом пришлось искупаться в водах Красного моря, которое не расступилось передо мной, как в известной истории перед Моисеем и его иудеями, изгнанными из Египта.
Высказавшись столь витиевато, Хорст кратко поведал отцу, как они добирались до Хайфы, а потом и до Триеста, врозь. Воронцов с Браухичем и Русой на комфортабельном лайнере, а он на сухогрузе среди простых немецких парней, моряков из Гамбурга.
– Незадолго до этого меня ограбили агенты британской разведки по приказу подполковника Сноу, забрав деньги и тот, второй гороскоп, составленный для Шарлоты самим Сунавари, который я на всякий случай храню в голове и ещё порадую им жену. Он у неё хороший! Так что Воронцов истратил значительную сумму на то, чтобы доставить меня в Берлин. Попадись мне этот рыжий мерзавец Сноу, я набил бы ему морду! – С этими словами Хорст показал отцу шрам от затянувшейся раны на голове.
– А я бы добавил! – Подумал про себя Воронцов.
– Подсчитай, сколько ты должен Сержу, и завтра мы рассчитаемся, – осторожно погладив сына по свежему шраму, ответил Вацлав.
Он зашторил карту Мира, и собеседники уселись в кресла, готовясь выслушать рассказ Воронцова.
– До полуночи осталось не так много времени, к тому же, хотелось бы выслушать рождественское обращение канцлера к немецкому народу, – напомнил Вацлав. Так что, Серж, у тебя есть полчаса. Мы слушаем.
– Для расшифровки и осмысления информации, которую доверил мне главный брахман индуистского храма и монастыря в Симле, доктор Сунавари, понадобится много времени. А сейчас я расскажу вкратце лишь то, что подготовил в своём отчёте руководству.
В мои руки попала информация о неизвестной войне древних цивилизаций – арийцев, создавших державу Рам, и атлантов, чья цивилизация, по-видимому, размещалась в Новом Свете и частично затонула в результате ожесточённой войны с применением неизвестного оружия. К сожалению, эти сведения на протяжении тысячелетий хранились лишь в памяти волхвов-браминов, возглавивших наших предков арийцев, выживших после опустошительной войны, и были записаны на гранитных плитах лишь в Индии четыре-пять тысяч лет назад. Среди тех каменных скрижалей, тексты на которых я пытался разбирать, и сфотографировал на микроплёнку, в то время когда Хорст ездил в Дели, была одна, по словам брахмана, подлинная плита, изготовленная из красного гранита. Эту плиту записали где-то далеко на севере в древнем храме у подножья горы Меру – ныне сакрального духовного мира индусов. Заполнена она была очень древними и неизвестными науке, по-видимому, математическими знаками с фрагментами текста на пракрите – одной из древнейших форм санскрита и вынесена из тех мест на руках нашими предками. Остальные плиты остались там. Расшифрованный фрагмент текста с этой единственной плиты мне прочитал Сунавари. Я постарался запомнить его слово в слово, напрягая неплохо натренированную в университете память. Так вот об этом фрагменте и о других важных текстах я вам и расскажу.

                2.
Около двенадцати тысяч лет назад, во время окончания предшествующей большой Юги , которая длится 11827 лет, на Земле существовали две Великие Державы-цивилизации.
Первая держава людей белой расы, наших предков арийцев, называлась Державой Рама и занимала территорию Евразии, без Западной Европы, покрытой в те времена водами таящего ледника, и Восточную Африку. Держава Рама состояла из семи больших провинций, в каждой из которых был главный город. Но главная столица была на цветущей равнине возле Инда, где ныне простирается пустыня.
Шесть других главных городов провинций располагались в Южной Сибири, в Малой Азии, в Северо-восточной Африке, в Восточной Азии, в Южной Азии и на южном материке, вероятно, в Австралии. Самым старым из городов был Асгард в Южной Сибири неподалёку от Рипейских, ныне Уральских гор.
Другая держава людей красной расы – Держава Атлант занимала территории Северной и Южной Америки и остальную Африку.
То время было временем высоких цивилизаций, способных сооружать гигантские строения, подобные пирамидам а также строить летающие корабли, способные перемещаться в воздухе и в космосе. То было время перелётов к другим планетам и другим звёздным мирам.
Эти корабли, построенные в Державе Рам, назывались «Вимана» и «Вайтмана». Причём «Вайтмана» могли нести по 144 «Вимана». И держава Атлант имела большие воздушные корабли, которые назывались «Асвины».
Так вот, к концу предшествовавшей Юги, в эпоху самой страшной Кали-Юги, между двумя державами-цивилизациями разразилась ужасная война, описанная в главных индийских ведах «Махабхарате» и «Рамаяне». По тем описаниям самых страшных видов оружия той войны, что в них приведены, легко увидеть то, что рано или поздно создадут в своих секретных лабораториях последователи Резерфорда и Бора . Это оружие с колоссальной энергией распада атома первой применила Держава Атлант, испепелив большую часть Державы Рама. В ответ верховные жрецы Державы Рама, укрывшиеся в глубоких подземных городах Тибета и Гималаев, применили другое, не менее грозное оружие – гравитационное, которое низвергло на Землю Малую Луну – Фатту. Фатта поразила центр цивилизации Атлант, которая, сгорая в пламени Вселенского пожара, погрузилась в Океан.
После был Великий потоп и конец истории предыдущего человечества, – прервал на несколько мгновений свой рассказ Воронцов. Выпил глоток минеральной воды и продолжил.
– Из разговора с глазу на глаз с доктором Сунавари мне удалось узнать, что в тайных подземельях Тибета, переживших потоп, возможно, сохранились созданные позже матрицы цивилизации Рама, за которыми охотятся британцы и американцы, но пока тщетно. Брахманы Индии надёжно хранят эту тайну, не доверяя секрет матриц никому. О том же думают и наши новые союзники – японцы, лелеющие планы построения Великой Азиатской империи со столицей в Тибете. В тайну этих матриц пытался проникнуть знахарь тибетской медицины Лобсанг Рампа , тайный член британской масонской ложи, работавший на британскую разведку, который был в монастыре несколько лет назад и в приватном разговоре с Сунавари утверждал, что видел эти матрицы, начертанные особыми знаками на плитах из золота, в подземельях под Поталой . Однако Рампа лгал, пытаясь вытянуть из Сунавари нужную ему информацию. Сунавари и сам не знал, где находится древний подземный город Великих Брахманов Державы Рама. Но, скорее всего, своды его обрушились во время падения Фатты, и эта тайна навсегда скрыта в недрах Тибета.
В итоге, наибольший интерес для науки представляют плиты из красного гранита, одну из которых наши предки, пережившие Вселенские пожары и потопы, перенесли на руках к подножью Гималаев. Я её видел и прикасался к ней руками. У меня есть её фотография. Это была малая часть главной матрицы арийцев, которая осталась под руинами храма у подножья горы Меру, покрывшейся ледниками в эпоху нового похолодания, наступившего после Вселенских потрясений.
Этот невидимый сакральный центр нашей древней цивилизации находится там, где солнце светит, не заходя, по сто дней в году. Нетрудно рассчитать, что Мировая Гора находится где-то между 76 и 78 градусами северной широты. А примерную долготу, возможно, поможет установить крохотный скол с плиты, который мне удалось добыть и передать в Берлине вместе с отчётом, специалистам-геологам. По сколу они, надеюсь, смогут установить место залежей подобных гранитов. Хотя, по словам Сунавари, Мировая гора находится в северной части Уральских гор. А на указанных широтах располагается крупный, величиной с Австрию, архипелаг Новая Земля, принадлежащий СССР.
Вот если бы удалось подготовить и осуществить новую совместную экспедицию подобную той, которая состоялась в 1931 году под руководством Гуго Эккенера , учитывая опыт советских полярников, активно осваивающих Арктику, – закончил свой рассказ Воронцов.
– Да, эта информация обладает огромной ценностью. Получить доступ к цивилизационной матрице предыдущего человечества, которое, согласно индийским хроникам-ведам, обладало оружием огромной разрушительной силы, стремятся все ведущие державы мира. В связи с этим становится понятной высокая активность британской и американской разведок в Тибете, от которых не отстают и японцы, – задумчиво промолвил Вацлав.
– Арктика для нас ближе, хотя и не менее труднодоступна, чем Тибет. Но и тридцать седьмой год это уже не тридцать первый. Что было возможно и доступно тогда, теперь для нас закрыто. Я имею ввиду совместные экспедиции с русскими. Теперь, после антикоминтерновского пакта и войны в Испании, русские нас не пустят в Арктику. Возможна только секретная экспедиция, сопряжённая с немалыми трудностями. Однако, зная о маниакальной страсти Гиммлера и руководства «Аненербе» к тайным экспедициям, будь, Серж, готов к тому, что твои материалы будут тщательно изучены и экспедиция в Арктику втайне от русских станет реальностью . Весьма вероятно, что тебя привлекут к ней, – привёл после некоторых раздумий свои доводы Вацлав.
– Но дирижабль или гидросамолёт, я уже не говорю о судне, будут замечены с воздуха. Как можно проникнуть в глубь советской территории тайно? – выразил сомнение Воронцов.
– На субмарине, Серж. Скажу по секрету, мне известно, что командующий подводным флотом Карл Денниц, в распоряжении которого скоро появятся новые субмарины океанского класса и войдут в будущие эскадры Кригсмарине , уже санкционировал подводные походы в Арктике. Пока возле Шпицбергена и Норвегии, но позднее возможны и дальние плавания.
Интересно, озабочено ли этой проблемой руководство СССР? – Вацлав закурил и принялся расхаживать по кабинету.
– Ты не станешь возражать, Серж, если я расскажу о нашем разговоре Канарису?

                * * 
За семейным рождественским столом собрались все обитатели замка Вустров и их гости.
Женщины были красивы, как никогда. Вера Алексеевна и Шарлота предстали перед собравшимися в новых платьях, специально приготовленных для этого случая. Русу нарядили в одно из лучших девичьих платьев Шарлоты синего цвета. Они были одного роста, так что платье, ставшее тесным Шарлоте, очень даже подошло по размеру Русе. С туфлями проблем не было. Прекрасные итальянские туфельки на каблуках, тёмно-вишнёвого цвета ей подарил Генрих в Триесте, заняв ещё двадцать фунтов у Воронцова. Русе, проходившей всю свою ещё недолгую жизнь, босиком, ужасно хотелось иметь самую красивую обувь. Насмотревшись на лайнере фильмов, где женщины ловко ходили и танцевали в туфельках на высоких каблуках, Руса очень хотела научиться этому искусству. И это ей вполне удалось. Походив на каблуках несколько дней особенно плодотворно в коридорах купейных вагонов скорых поездов Триест – Вена и Вена – Берлин, Руса добилась своего, и теперь её элегантной походке могла бы позавидовать сама Марлен Дитрих, имевшая скверный характер и постоянно ссорившаяся со всеми, в том числе и с канцлером, или новая кинозвезда Германии – русская красавица Ольга Чехова , к которой канцлер благоволил и даже присвоил ей почётный титул «Государственная актриса Германии».
Вера Алексеевна соорудила Русе старинную славянскую причёску, подняв заплетённые в косы волосы вверх и уложив на голове короной. В ушках девушки сверкали крупные позолоченные клипсы с сапфирами – рождественский подарок Шарлоты, а на её грациозной открытой шее присутствующие увидели ожерелье из золота и бирюзы очень древней работы, которое могло бы стать гордостью любого исторического музея. Теперь это великолепное ожерелье стало для девушки памятью о прошлой жизни в затерянном мире на берегу Нила.
За столом чинно сидели Ганс с Гретой. Пожилая, но всё ещё крепкая и приятная лицом женщина заблаговременно сервировала стол и теперь готовилась встретить рождество вместе с мужем и хозяевами. Они не станут им надоедать своим долгим присутствием, только отведают Рождественского гуся в яблоках, да выпьют по бокалу мозельского вина. Ганс ещё не упустит пару рюмок коньяка с мужчинами, а затем, оставив хозяев и гостей за богатым праздничным столом, супруги попрощаются и уйдут спать.
Вацлав включил новый радиоприёмник фирмы «Телефункен», и в доме воцарилась тишина. В записи с праздничным обращением к нации выступал канцлер Адольф Гитлер. Канцлер говорил как всегда ярко и зажигательно, неоднократно прерываемый аплодисментами и возгласами «Heil!» «Heil Hitler!» и «Sieg heil!» , собравшихся партийных бонз и активистов с жёнами на предпраздничном мероприятии в Рейхстаге.
Слушая фрагменты выступления канцлера, Вацлав заметил, что также был приглашен в Рейхстаг, однако, сославшись на встречу с сыном, которого не видел свыше полугода, поспешил домой.
Поблагодарив немецкий народ за самоотверженный труд на благо Рейха в уходящем году, фюрер пожелал всем немцам счастья и успехов в новом 1937 году, который наступит через неделю. Затем оркестр играл гимн, а по окончании передача прервалась. Главные часы страны пробили полночь, и продолжилась прерванная трансляция богослужения в одной из берлинских церквей.
Вацлав уменьшил громкость до минимума и попросил присутствующих наполнить бокалы. Воронцов, сидевший напротив Русы, наполнил её хрустальный бокал искристым белым мозельским вином. Во время плавания на «Палестине» Руса впервые попробовала шампанское, и вино ей понравилось.
Друзья мои, сын Хорст и сноха Шарлота, герр Воронцов и фрау Воронцова, фрау Браухич и конечно же, Ганс и Грета, которым мы обязаны и теплом в нашем доме и этим прекрасным праздничным ужином! Поздравляю всех Вас с наступлением рождественских праздников, которые завершатся через неделю наступлением Нового Года! Пожелаю всем счастья, здоровья и успехов в делах. Надеюсь встретиться с вами ровно через неделю в этом же зале и встретить Новый 1937 год!
Все встали из-за стола и под звон бокалов пожелали друг другу счастья. Руса, похоже, толком ничего не поняла, но пригубила свой бокал и села за стол вместе со всеми. Воронцов внимательно, по возможности незаметно, чтобы не обидеть девушку, наблюдал за Русой. Со стороны её никак нельзя было отличить от девушки из обычной немецкой семьи. Присматриваясь к окружающим, Руса в точности повторяла все их действия. С лёгкостью овладела навыками пользования ножом и вилкой, научилась пользоваться салфеткой, красиво держать бокал и пить лёгкое вино мелкими глотками, как это делают женщины-аристократки. Однако вести светскую беседу она пока не могла, но внимательно прислушивалась, а на вопросы, обращённые к ней, по возможности отвечала неизменными «ja» и «nein».
С едой было сложнее. Руса привыкла к вегетарианской пище, и ей очень не хватало обычного риса. Но на сей раз, всё было как надо. Воронцов успел заранее шепнуть на ухо тёте Грете о вкусах новой гостьи, и Грета приготовила ей тарелочку рассыпчатого риса с изюмом. Несмотря на голод, плохо утолённый печеньем и фруктами, Руса неторопливо и красиво, так что можно было залюбоваться ею, ела серебряной ложечкой своё любимое блюдо, никак не решаясь отведать жирного рождественского гуся. И лишь общими усилиями Шарлоты и Веры Алексеевны, нахваливавших главное рождественское блюдо, Руса, наконец, сдалась.
Мужчины наполнили свои рюмки коньяком, а бокалы дам вновь искрящимся мозельским. Воронцов почувствовал, что сейчас случится то, о чём он размышлял после встречи с мамой и Вацлавом на берегу залива. Он перехватил взгляд матери, сидевшей напротив, между Шарлотой и Русой. Вера Алексеевна заметно волновалась.
Вновь к собравшимся обратился старший Вустров и объявил о своей помолвке с Верой Алексеевной. Не только Воронцов, но и все присутствующие, за исключением Русы, ожидали этого и, облегчённо вздохнув и выдержав паузу, захлопали в ладоши.
– О дне свадебного ужина будет объявлено дополнительно, и это произойдёт уже скоро, – добавил Вацлав и принялся вместе с сияющей Верой Алексеевной, принимать поздравления.
– Так значит, мы с тобой теперь братья, Серж! – принялся обнимать Воронцова Вустров.
– Такие дела, братец, надо перекурить!
Выпив коньяк и закусив долькой лимона, мужчины прошли в курительную комнату, оставив женщин наедине обсуждать радостное событие. Вера Алексеевна вдовствовала уже двадцать лет, а супруга Вацлава и мать Хорста умерла четыре года назад. Пришло время, когда Вера Алексеевна и Вацлав стали настолько близки друг для друга, что следовало оформить их отношения должным образом.
Когда мужчины, возбуждённые каким-то спором на политические темы, вернулись, то они уже не застали Ганса и Грету, отправившихся к себе отдыхать после перенасыщенного событиями предпраздничного трудового дня. Шарлота присела у радиоприёмника и, переходя с диапазона на диапазон, крутила ручку настройки, пытаясь найти в переполненном эфире хорошую танцевальную музыку. Однако ничего путного не находилось. Хорст поспешил к ней на помощь и уговорил воспользоваться пластинками.
– У нас же нет новых! – возбуждённо доказывала ему Шарлота.
– За полгода музыка сильно не изменилась, – оправдывался Хорст, перебирая пластинки.
– Вот, замечательная мелодия, квикстеп! Ну что, Лотхен , начнём с квикстепа?
– Начнём! – обрадовалась Шарлота, больше всего на свете любившая танцевать на вечерах и лишённая этого удовольствия вот уже более полугода, безвыездно проведённых с детьми в замке Вустров.
Великолепные динамики лучшей немецкой радиолы, купленной Хорстом накануне командировки, наполнили зал яркой ритмичной музыкой. Хорст пригласил Шарлоту на танец, и они весело и задорно принялись исполнять искрометные па, пробежав по кругу под аплодисменты Веры Алексеевны.
Галантно кивнув головой, Вацлав протянул руку и пригласил свою даму. Вера Алексеевна, словно юная барышня, сделала  книксон , и помолвленные устремились в танце вслед за Шарлотой и Хорстом.
Воронцов взглянул на Русу, Глаза её блестели. Он уже собрался последовать примеру Вацлава и Хорста, пригласить Русу на танец, совершенно не представляя, как девушка к этому отнесётся, но мелодия оборвалась и запыхавшиеся пары перешли на шаг.
– Ну а теперь… венский вальс! – объявил Хорст, поставив новую пластинку.
Зал наполнился чудной мелодией вальса, и Воронцов пригласил Русу на танец, разумно полагая, что лучше начинать с высокой классики. Руса очаровательно улыбнулась ему и протянула руки. От аромата её кожи и дивных волос можно было сойти с ума, а от блистательной красоты просто ослепнуть! Воронцов зажмурился на мгновенье и обнял её за талию. Она положила руку на его плечо, и они закружились в вихре знаменитого вальса.
Воронцов был крайне удивлен. Руса танцевала великолепно! Не допуская ни одной, даже малюсенькой ошибки, в течение всего танца держала его в напряжении. Она была лучшей партнершей в вальсе за всю его жизнь.
– Вот она, могучая сила кинематографа! – подумал Воронцов, припоминая, что на «Палестине» они смотрели прекрасные музыкальные фильмы с танцами. Она смотрела и в точности запоминала все движения, запоминала музыку! Но в музыкальном салоне лайнера, где танцевали по вечерам пассажиры, преимущественно англичане и французы, возвращавшиеся в Европу, Руса не пыталась танцевать, хотя её не раз приглашали. Только сейчас Воронцов понял, что на ней не было этих великолепных итальянских туфелек на высоком каблуке, а без таких туфелек она ни за что на свете не согласилась бы на танец. Больше ни о чём не хотелось думать, хотелось только танцевать с самой «богиней танца», которую древние греки называли Терпсихорой.
– Какие же потрясающие способности заложены в этой девочке! Вот что значит строгое соблюдение законов Рода и крови!
Будучи в Индии, Воронцов заметно расширил свои познания в евгенике и генетике .  Древнеиндийские трактаты по медицине опровергали распространившиеся в последнее время в научной и околонаучной космополитической среде европейских, американских и советских учёных о пользе межнациональных и межрасовых браков, в результате которых рождаются более одарённые и физически здоровые люди. Древние индусы, и не только они, утверждали обратное. Дети, рождённые от межрасовых браков, в первом-втором поколениях имеют некоторые преимущества, однако в дальнейшем их потомки вырождаются.
* *
Часам к трём ночи, утомлённые танцами и довольные проведённым вечером, все отправились по своим спальным комнатам отдыхать. Хорста тянула за руку на супружеское ложе счастливая Шарлота, которая наконец-то уснёт на груди мужа после долгой разлуки.
Вацлав и Воронцов чуть отстали и зашли в курительную комнату выкурить по последней на ночь сигарете с душистым виргинским табаком, а Вера Алексеевна пошла проводить общепризнанную «королеву бала» Русу, впервые оказавшуюся в таком большом доме, в самую маленькую и уютную спальню, в которой до тех пор, пока не перешла к Вацлаву, спала сама, когда гостила в замке.
– Серж, ты теперь полноправный член нашей семьи, так что не стесняйся. Чем смогу – охотно помогу, – напомнил Вацлав.
– Спасибо, – с особой искренностью поблагодарил Вацлава Воронцов, крепко пожимая его протянутую руку.
– Серж, завтра около полудня, мы с Верой и Хорстом хотим съездить в буковую рощу, в храм. Ты ещё не бывал в нём. Я приглашаю тебя, как члена нашей семьи, поехать с нами и поклониться нашим древним предкам – нашим богам…
– Храм Свентовита ! Хорст рассказывал мне о нём, напомнив, что это семейная тайна.
– Да, Серж. Я предупредил Ганса. В половине двенадцатого запряжённая четырёхместная коляска будет ждать нас в парке. Не опаздывай.
Вера Алексеевна объяснила Русе что к чему, пожелала спокойной ночи, и поцеловала на прощание в щёчку, чем сильно разволновал девушку, почти не помнившую мать, которую потеряла в трёхлетнем возрасте.
– Какая замечательная девушка! Ну совсем не итальянка! Истинная славянка! Да и имя у неё светлое – Руса! – Вере Алексеевне стало грустно. Она подумала о сыне, которому скоро тридцать один, а он всё один-одинёшенек…
– Вера! – услышала она голос Вацлава, и, ещё раз пожелав Русе доброй ночи, вышла в коридор.
– Я здесь, дорогой! Ложись, отдыхай. Я ещё загляну на минутку к Серёженьке, не обижайся.
– Что ты, Вера, конечно. За весь вечер вы так и не поговорила с глазу на глаз. Иди, дорогая, а я пока почитаю.
– Ну, сын, здравствуй ещё раз! – Вера Алексеевна обняла Сергея и расцеловала. Наедине они перешли на русский язык, уселись на краешек широкой двуспальной кровати и говорили – не могли наговориться.
Воронцов рассказал матери о своей командировке, не упомянув ни слова о Лате, затем о  плавании на «Дублине» с Хорстом, опустив историю с гороскопом, ранением друга и собственным краткосрочным арестом, и о плавании на «Палестине» с Браухичем и Русой.
История девушки, которую пересказал ей сын, потрясла Веру Алексеевну.
– Египтянка! Внучка жреца! – качала головой Вера Алексеевна. В это невозможно было поверить!
– Да, мама, всё это правда. Правда и то, что Руса не сумела полюбить Генриха, и вряд ли уже полюбит.
– Извини, Серёжа, но я видела, как Руса поцеловала тебя, когда вы упали с санок и ты поднял её. Мне кажется, ты ей нравишься.
– Она ещё дитя, мама! Ей всего шестнадцать! Восемнадцать ей приписали при венчании с Браухичем в Массаве.
Между ними повисла долгая пауза…
– Сынок, – первой не выдержала мать, – она славная девочка. Истинное чудо! И дело совсем не в возрасте. Приглядись к ней…
– А как же Браухич? – напомнил Сергей.
– Я не знаю! – призналась измученная Вера Алексеевна.
– Время всё расставит по своим местам, мама. А сейчас пора спать, – с грустью подвёл итог Воронцов.

                *
Несмотря на усталость, Воронцов никак не мог уснуть. Ныла, болела незаживающая сердечная рана. Он включил бра и достал из внутреннего кармана пиджака, в котором приехал из Берлина, свой объёмистый бумажник из крокодиловой кожи. Развернул его и извлёк лучшую фотографию Латы.
– Жену Вустрова зовут Лота, а тебя Лата! Очень похоже, – грустно улыбнулся Воронцов.
– Здравствуй, милая мангуста. Где ты сейчас? Чем занимаешься? Спишь ли сладким утренним сном, или уже встала, ведь в Индии сейчас утро и взошло солнце. Тепло и сухо, а у нас выпал снег и за окном воет, вьюжит ветер. В комнате прохладно и без тёплого одеяла не обойтись.
Почему ты мне не оставила свой адрес? Мне так без тебя грустно. Со дня нашей разлуки минул всего лишь месяц, а кажется, что прошла целая жизнь…
Воронцов принялся размышлять о своей судьбе. Ещё в гимназические годы он нравился многим девочкам, но влюблялся в самых красивых и недоступных, терпел неудачи и долгие годы не менял своим принципам. В результате, не мог похвалиться большими успехами в сердечных делах. Будучи уже студентом университета, познакомился с сокурсницей, симпатичной девушкой Ирмой Вайс. И вот уже восемь лет они встречались два раза в неделю с немецкой педантичностью, которой в Ирме, как оказалось, было в избытке. Он был целиком поглощён своей работой, она своей, так что о свадьбе разговоры не заходили.
Как-то он познакомил с Ирмой Хорста. Вустрову она не понравилась. Он по-дружески переживал за Сержа и незадолго до командировки предложил познакомить его с кузиной Шарлоты, которая жила «на два дома», то в соседней Дании, то в Швеции. По словам Вустрова, ей было двадцать четыре года, она закончила школу искусств в Копенгагене, была хороша собой и такая же яркая блондинка как Шарлота. В общем, была той же породы из старинного рода Боровских, что и его супруга. Её славянские предки в прошлом владели обширными землями на побережье к западу от Висмара, но и сейчас кое-что осталось.
– Да понравлюсь ли я ей? – отшучивался Воронцов.
– Парень ты хоть куда, Серж. К тому же дворянин, граф!
– Без кола и двора, – парировал Воронцов.
– Неважно! – уверенно подтвердил Вустров.
До отъезда в Индию он виделся с кузиной Шарлоты Хельгой лишь раз. Хельга, по-русски – Ольга, понравилась ему, и он ей понравился. Уже далеко не девушка, а молодая женщина, и в самом деле была красива и стройна и, что немаловажно, умна и образована. Дальнейшее знакомство пришлось отложить на время после командировки. После знакомства с Хельгой он сразу же вычеркнул из своей жизни Вайс, с которой даже не простился перед отъездом. Из Индии Сергей послал Хельге несколько писем и получил на каждое ответ.
Встреча с Латой оборвала переписку. Воронцов неожиданно влюбился, да так, как ему мечталось в гимназические и студенческие годы…
Но теперь, когда всё рухнуло, можно было возобновить отношения с Хельгой, сославшись, как посоветовал Вустров, на «скверную почту».
Хельга была приглашена на праздник Рождества в семье Вустров.  Однако внезапно в Швеции умер кто-то из её родственников по материнской линии, и Хельге пришлось поехать на похороны. Зато на встречу Нового Года она обязательно приедет с родителями. Хельга уже дала телеграмму, выразив сожаление, что долгожданная встреча откладывается.
– Просить руки Хельги, жениться, и всё забыть. Жить уютной семейной жизнью с женой и детишками, как Хорст. Что может быть лучше? – размышлял Воронцов.
А сердце всё ныло и ныло, и он не сразу заметил, что теперь уже Руса занимала его мысли. Он чувствовал, что нравится ей. Тот робкий поцелуй ему не забыть никогда, как и чудесный Венский вальс с «королевой бала» в рождественскую ночь 1936 года…
– Что же со мной происходит? – очнулся от грёз Воронцов. – Это наверное от коньяка.
Вновь всплыл в сознании образ Латы. Он  нащупал в самом потаённом кармашке бумажника волшебный камень из короны богини Шачи, подаренный ему Латой, и извлёк его на свет. Камень был тёмен и холоден, словно льдинка. Воронцову стало не по себе, и он подумал, что, может быть, написать письмо Кемпке, адрес которого у него был.
– Вдруг что-нибудь узнает о Лате или передаст ей весточку?
А совсем рядом, всего лишь в нескольких шагах от него, завернувшись в одеяло, лежала Руса и припоминала до самых мельчайших минут чудный день, наверное, самый насыщенный в её ещё недолгой жизни.
Она думала о Воронцове, который ей очень нравился. Хотелось видеть его всегда и никогда с ним не расставаться. Немолодая женщина, которую звали Вера Алексеевна, была его мамой. Русе казалось, что и её мама была такой же доброй и красивой.
Где-то в огромном холодном и сумрачном городе, где, казалось, вечно моросит дождь, и нет солнца, остался человек, который увёз её из затерянного мира на Ниле в новый огромный мир. Она понимала, что так хотел покойный дед, обеспокоенный её судьбой. Генрих стал для неё, словно отцом. Других чувств, кроме благодарности, она к нему не испытывала, а когда была принуждена раздеваться в его присутствии и укладываться в постель, очень стеснялась. Началось это в первый день их знакомства, когда он коснулся её неприкрытой груди и, вспыхнув, она убежала.
Наблюдая за Хорстом, в имени которого ей слышалось солнечное начало, за Шарлотой и их отношениями, она догадывалась, что в жарком городе на берегу моря, где кончалась Африка, в красивом доме, в котором читались чужие молитвы, безбородый старик в расшитой золотом одежде свершил над ней и Генрихом обряд, по которому они должны жить вместе и у неё будут дети. Однако эти мысли были для неё тревожны, и такое будущее сильно беспокоило Русу.
Лёжа в постели, она мысленно повторяла красивые движения танца, в котором была так близка к влекущему светлоглазому мужчине, обнимавшему её трепетное тело большой тёплой рукой.
 
                3.
После позднего завтрака, на который добрая фрау Грета подала Русе сладкую манную кашу с изюмом, необыкновенно понравившуюся девушке, она решительно облачилась в шубку и отправилась вместе со всеми в парк.
– Девушка с характером! – улыбнувшись, подумал Воронцов, протягивая руку Русе. Она решительно подхватила его под руку, как это сделала Вера Алексеевна, шедшая с Вацлавом впереди. Замыкал компанию Хорст. Шарлота осталась дома разбираться с раскапризничавшимися девочками. У младшенькой ночью поднялась температура. Девочка кашляла и чихала. Осмотрев ребёнка на правах доктора, Воронцов посоветовал поить девочку чаем с малиной и попарить ей ножки в ванночке с горчицей. Руса внимательно наблюдала за его действиями, а затем погладила девочку по головке, нащупала ловкими пальцами жизненно важные точки на шее ребёнка и согрела их своей энергией. Результат её врачевания был, по меньшей мере, удивительным. Минут через пять самочувствие девочки заметно улучшилось. Она перестала капризничать, а горлышко, которое Воронцов осмотрел повторно, побелело, и температура стала спадать.
– Какая же ты не простая девушка! – удивлённо покачал головой Воронцов.
– Истинная жрица Хора! Сколько же ещё тайн скрыто в тебе!

                *
Вот и коляска, запряжённая парой смирных, серых в яблоках, лошадок, рассчитанная на четверых пассажиров.
– Придётся тебе, Серж, сажать Русу на колени, – заметил Хорст, усаживаясь спереди, рядом с отцом и беря в руки вожжи.
Вера Алексеевна и Воронцов сели позади, а довольная Руса разместилась на его коленях. Сергей крепко обхватил её руками, и они поехали по узкой, не расчищенной от снега дорожке, обсаженной голыми каштанами. За ночь потеплело, и снег набух, обещая скоро растаять, и вряд ли в таком количестве выпадет ещё раз. С января на побережье всё чаще и чаще появляется солнце, а температура воздуха даже ночью редко опускается ниже нуля.
Розы в саду цветут даже в это время года. Вот и сейчас в снегу пламенели алые бутоны. А на красных кирпичных стенах дома зеленел многолетний плющ, достигавший местами третьего этажа.
Имение Вустров представляло собой остров в Балтийском море длиной в десять и шириной до двух километров, который ещё в прошлом веке соединили с материком песчаной перемычкой, благо полив был мелок и не широк. До Мировой войны, разразившейся в 1914 году, остров целиком принадлежал семье Вустров, но после поражения в войне и затянувшегося кризиса, пахотные земли пришлось передать государству за небольшую плату, и теперь землёй владели крестьяне из деревни, расположенной на большом берегу за дамбой. Семье Вустров принадлежала дальняя каменистая часть острова, поросшая лесом, и дом с парком. Лесной массив, заканчивавшийся скалами, обрёл статус небольшого приморского заповедника, за содержание которого Вацлав получал кое-какой доход.
Пахотные земли и угодья разделили металлической оградой, через которую не могли перебраться в заповедник крестьянские коровы. Ограда, достигавшая в длину полутора километров, поддерживалась в исправном виде крестьянами, начиналась у залива и заканчивалась возле крутого морского берега. Так что имение по площади сократилось вдвое, зато великолепный буковый лес с вкраплениями сосен, дубов, ясеней, белых акаций и вечнозелёного можжевельника, принадлежал семье Вустров. А в самой глухой части леса, на берегу маленького круглого озера диаметром не более ста метров уже несколько веков стоял на замшелых гранитных глыбах срубленный из толстых дубовых комлей старинный храм Свентовита. Это был родовой храм семьи Вустров, скрытно придерживавшейся древних традиций своих предков-славян, некогда населявших этот край.
До озера добирались пешком по лесной тропинке, засыпанной тающим снегом. Весь этот путь Руса проделала на руках Воронцова, оттого, что за ней не доглядели, и она отправилась в путь не в сапожках, которые в спешке не нашла, а в туфлях. Нет, не в тех изящных итальянских туфельках, в которых танцевала прошлой ночью, а в осенних туфлях, купленных для неё Браухичем в Хайфе.
За неширокой полосой многовекового леса, скрывавшего храм от посторонних глаз, шумело зимнее море. Воронцов представил себе холодные зелёные волны, разбивавшиеся о гранитные утёсы, и поёжился так, словно мелкие брызги осыпали его, попадая за ворот плаща.
Он вспомнил первое лето, когда гостил у Хорста. Они забрались на крохотный пляж, зажатый между скал, где поклялись в вечной дружбе и выпили по доброму литру балтийской, не слишком солёной воды из старинного железного шлема, принадлежавшего предкам Вустрова.
В тот момент, когда Вацлав отворил тяжёлую дубовую дверь почерневшего от времени храма с шатровой крышей и вытянутой в ширину маковкой, перекрытыми лет сто назад черепицей поверх старой дубовой кровли, из разрывов  туч выглянуло ласковое зимнее солнышко.
– Свентовит смотрит на своих внуков! – подняв руки к солнцу, молвил Вацлав, а Руса, впервые увидевшая божественное светило после многих пасмурных дней, обратилась прекрасным одухотворённым ликом к Ра-Хору с молитвою на царственном пракрите.
В памяти Воронцова, взволнованного дивными древними словами, легко слетавшими с уст наследственной жрицы Хора, неожиданно всплыло четверостишье Константина Бальмонта. Он попытался прочитать его на немецком, подбирая на ходу рифмы. Не получилось, и, сдавшись, с удовольствием прочёл вслух по-русски:

Я вижу лики Световита
Меж облаков,
Кругом него – святая свита
Родных богов.

Ему помогла Вера Алексеевна, у которой перевод, озвученный чуть позже, получился лучше. Растроганный Вацлав обнял её и расцеловал.
– Это ли не благословение Свентовита Вере и Вацлаву! – подумалось взволнованному Воронцову.