Голод. не Гамсун

                Голод  (не  Гамсун).

«Красное  вкусное  мясо,
В  белом  испанском  вине…
Страстный  приветик  с  приплясом,
Грустно  текущей  слюне…»
(И. Рыжов).



«Кошка,  сама  по  себе  догуляется»
                (Н.Алексанян).

В  четыре  часа  утра,  на  Писарях,  царила  атмосфера  уныния  и  упадка.
Писаря  -  дом  №10  по  улице  Писарева,  расселённый,  и  частично  занятый  коммуной  творческих  и  не  очень  личностей,  возвышался  семиэтажным  корпусом,  построенным  в  стиле  позднего  модерна,  с  обязательной  башенкой,  кокетливо  взмывающей  над  стадионом  института  имени  Лесгафта.
Спиртосодержащие  жидкости,  включая  непищевые,  были  выпиты,  дурь,  выкурена,  и  коллектив  терзался  голодом.
Неприятное  сосущее  чувство  желудочного  дискомфорта,  было  вызвано  отчасти  «свиняком» (1)*,  отчасти  восхитительным  состоянием  ещё  не  вконец  ушатаных,  относительно  молодых  организмов,  требующих «белка,  жирка  и  углеводочки»,  дабы  было  из  чего  строить  клеточные  цепочки  не  дающие  угаснуть  огоньку  непутёвых  жизней.
Исключительно  по  закону  жанра,  вокруг  была  весна.  Весна  выражалась  в   солнечных  лучах,   режущих  стылую  тьму  сквота  сквозь  железные   решётки  широко  распахнутых  окон.  Весна  врывалась  ветерком,  несущим  оглушительный  колокольный  звон   цветущей  сирени.  Скрипящий  дегтярный  запах   свежего  асфальта,  который  растревожили  муравьи  в  оранжевых  жилетах,  суетливые  копошилы,  вылезающие  на  улицы  по  ночам.
Мучительно  вкусную  волну  ванили  и  свежей  выпечки  с  кондитерской  фабрики  неподалеку.  Мокрый  скрип  разбухшей  древесины  и  паутинки  корюшечьей  чешуи  с  реки  Мойки,  что  полудугой,  выглядывала  из - под  арки  комплекса  красного  кирпича  корпусов,  входящих  в  ансамбль  зданий.  И  дом  номер  10,  по  улице  Писарева,  потихоньку  впитывал  в  себя  тепло,  отходя  от  тяжёлой  зимы.
Кое-как,  набрав  воды  в  ванной,  которая  сама  по  себе  являлась  объектом  перформативным (3)*,  мы,  вскипятили  чаю  и  сели  обсудить  выход  из  бедственного  положения.
Мы  -  это  ваш  покорный  слуга,   в  те  далёкие  времена заросший  глухой  бородой  и   курчавой  шапкой   волос,  как  бы  это  потолерантнее  сказать  -   афрорусич,  уличный  музыкант  и  кислый  уксус  Бангис  «Бэм»  Счастливый.  Саня  «Евсей»  Евсеев-младший  -  сиплый  гитарист,  торчок,  просто  весёлый  парень.  Антон  «Дэйв»  Оловянный   -   благообразный  бородатый  левит,  в  прошлом  «чёрный  следопыт»,  поимевший  пробоину  от  трёхлинеечного  гранёного  штыка  в  грудь,  и  сменивший  род  занятий  на  трубу  в  нашем  уличном  бэнде.  Коля  Алексанян  -  адепт  лёгкого криминала  в  малиновом  пиджаке  и  чёрных  слаксах,  и  Слава  -  сочувствующий   прохладной  жизни  пролетарий,  что  прилепился  к  беспечному  братству  асоциальных  элементов,  неделей  ранее.  Дискуссия,  время  от времени  прерывалась  экскурсами   в   рецептуру  русской  народной  и  прочих  мировых  кухонь.
На  то  момент,  когда  Алексанян,  предложил  пойти  и поймать  кошку,  в  присутствующих,  зверски  раззадоренных  воспоминаниями  и  мечтами  о  вкусной  и  здоровой  пище  до  умопомрачения,  это  его  предложение  не  вызвало  абсолютно ни малейшего  отторжения.
«Мясо  как  мясо  -  смахивает  на  кролика»  -  уверил  Коля,  и  -  прочь  сомненья!  -похватав  кто  авоську  вместо  ловчей  сети  кто  старинную  чугунную  кочергу  с  бронзовой  ручкой,  голодные  потенциальные  душегубы  кошачьего  племени,  всей  толпой  высыпали  на  улицу   в  поисках  четвероногой  жертвы.
Что  вы  мне  не  говорите  -  а  есть,  есть  у  созданий  Природы  шестое  чувство  -  чувство  грядущих  неприятностей.  Чувство,  которое  так  называемый  царь  природы  -  человек  утратил  в  своём  ничем  не  обоснованном  высокомерии,  и  которое  верно  служит  малым  сим  в  полной  опасности,  окружающей  действительности!
Жила  в  соседнем  дворе,  в  первом  этаже  сердобольная  бабуся,  видимо,  терзаемая  одиночеством,    которая   прикормила  под  своим   окошком  легион  мурлык,  со  всего  окрестного  квартала.  Мурлыки  эти,  день - деньской   кишели  кишмя,  грелись  на  солнышке,  дрались,  вычёсывали  блох,  пребывая  в  неизменном   количестве 15-20  мохнорыл  на  квадратный  метр  бабушкиного  подоконного  пространства.
Но,  видимо,  природный  алярм  прозвенел  в  кошачьих  сердцах  и  -  о  разочарованье!
Надежда  питавшая  пожилых  юношей  вспыхнув  ярко,  угасла,  оставив  слюни  свисавшие  до  пояса  и  бессильный  мат…
Изрядно  утратившие  энтузиазм  фигуранты,  разбрелись  по  окрестностям,  вяло  озирая  тенистые  закоулки,  в  поисках  зазевавшейся  дичи,  но,  увы  -  всё  было   тщетно…
Как  вдруг,  моё  внимание  было  привлечено  яростной  жестикуляцией  и  не  менее  яростными  гримасами  Алексаняна.  Надежда  на  его  лице,  калейдоскопически  сменялась  азартом,  на  смену  которому  выскальзывала  алчность  об  руку  с  осторожностью  -  Станиславский  нервно  курит  ганджу  в  углу!
Молниеносно (ну  или  так  мне  показывал  объевшийся  адреналином  мозг)  я  на  пуантах  проскользнул  вдоль  стены  старинного  полутораэтажного  флигеля,  и  удерживаемый  Колей  за  плечо,  выглянул  из-за  угла.
Там,  видимо  снедаемая  любовной  весенней  негой,  в  изумрудной  траве,  каталась-валялась  громко  мурлыкая,  молоденькая  серая  кошечка.  Восхитительно  упитанная,  блестящая  шелковистой  шубкой  кошечка,  с  нескрываемым  оптимизмом  взирала  на  раскинувшуюся  окрест  благодать,  и  думать  не  думала,  что  над  её  тушкой  нависли  тёмные  тучи  беды…
«Заходи  вокруг» -  сдавленным  трагическим  шёпотом  прохрипел  Коля,  и  выпятив  нижнюю  челюсть  от  усердия,  как  австралопитек  на  охоте,  стал  подкрадываться   к  невинному  животному.
Я,  стараясь  не  шуршать  травой,  прокрадывался  правее  и  в  обход,  чтобы  в  случае  если  кошка  что  ни будь  заподозрит,  отрезать  ей  единственный  путь  к  отступлению,    лежащий  вдоль  серого  от  времени,  деревянного  забора.  Растянувшиеся  секунды  охоты,  перемежались  чугунной  молотьбой  сердца  о  рёбра,  чуть  слышным  сопением,  лёгким  шорохом  травы  под  осторожными  ногами  и  периодическим  громким  бурчанием  голодного  желудка,  которое  казалось  способно  переполошить  всю  округу.   
Глядя  на  нас  безмятежным  взглядом,  кошка  продолжала  перекатываться  в  траве,  не  подозревая  о  печальной  участи  ожидавшей  её  на  пересечении  наших  с  Колей  траекторий.  Нанести  решающий  удар,  предстояло  Алексаняну,  так  как  именно  его  руки  сжимали  смертельную  кочергу,  а  я,  усиленно  пытался  отвлечь  внимание  животного,  совершая  разведёнными  руками  некие  пассы  и  эволюции. И  вот,  в  тот  момент,  когда  до  кошки  оставалось   пару  шагов,  и  казалось  бы,  ничто  уже  в  подлунном  мире  не  могло  избавить  зверка  от  кастрюли, словно  Глас  Небесный  рухнул  на  землю.  В  тишине  утра,  откуда  то  сверху,  прозвучал  вопрос,  заданный  приятным  девичьим  голосом,  но  с  грозными  и 
 вопросительными  обертонами:  «А  что  это  вы  собираетесь  проделать,  молодые  люди,  с  моей  любимой  кошкой,  а-а-а!?».
Вначале,  мы  с  Колей,  синхронно  подпрыгнули,  и  я  вас  уверяю  -  если  бы  при  мизансцене  присутствовали  арбитры,  то  рекорд  Елены  Исинбаевой  показался  бы  довольно  скромным.  Если  учесть  что  прыгали  мы  без  шестов.  Ну  если  не  считать  за  шест  кочергу,  которую  Коля  так  и  не  выпустил  из  рук,  и  которую  скромно  спрятал  за  спину  в  процессе  судорожного  поиска  пояснений,  (ковыряя  землю  пальцами  ног  и  краснея,  он  снаружи  я  внутри)  хозяйке  кошки,  тщетно  пытаясь  развеять  её  вполне  законные  подозрения.   «Хотели  погладить»  -  ха,  да  если  бы  кто  ни будь,  подкрадывался  ко  мне  с  таким  лицом,  несмотря  ни  на  какие  уверения,  он  превентивно  бы  -  чисто  для  профилактики  получил  бы  по  горбу,  как  минимум,  топором,  а  то  и  чем  потяжелее,  что  нашлось  бы  в  зоне  досягаемости!
Скрепя  сердце,  хозяйке  кошки,  которая  спустилась  с  крыши  флигеля,  пришлось  сделать  вид  что  она  удовлетворена  нашими  жалкими  потугами  на  объяснение,  и,  подхватив  своё  животное  под  мышку,  она  гордо  удалилась  под  арку,  громко  фыркнув  и  задрав  нос.  После  чего,  наш  охотничий  пыл  как  то  быстро  угас,  да  и  дворники  во  дворах  уж  завели  своё  монотонное  ш-шшух – ш-шшух.
Ночь  окончательно  ушла.  Ушёл  тёмный  аппетит,  а  впереди  был  новый  день,  который  обещал  новую  пищу. 
Ещё  один  день  далёкой  теперь  весны  1994го  года…


   
 







(1)*  Т.н.  «свиняк», «свинячка»  -  (жарг.),  активный  аппетит,  вызываемый  канабиолом  в  организме.  (прим.  автора).

(2)* В  Питере  очень  рано  встаёт  солнце,  практически  не  заходит. (прим. автора)

(3)*  Дело  в том,  что  в  ванной  комнате,  всю  минувшую  зиму  вода,   сквозь  дырявый  потолок, текла  из  прохудившихся  труб.  А  так  как  в  квартире  не  было  отопления,  вода  тихонько  стекала   и  постепенно  замерзала,  пока  не  заполнила  практически  всё  пространство  ванной  прозрачным  ледяным  столпом,  внутри  которого(!) сияла  не выключенная   в   своё  время   лампочка.  Понятия  не  имею,  как  всё  это  дело  не  замкнуло.  А  как  раз  на  уровне  лица,   в  лёд  была  вморожена  жирная  крыса,  из  тех,  что  во  множестве  шуршали  под  полом  и  в  стенах  «приюта  убогого  чухонца».  Зрелище  удивительное. (прим. автора).