О Жадном кролике

           Оля, 7 лет:
           «Жадный кролик               
           Сова сидела на ветке, и посмоотрела в низ, она увидела кролика! Сова конешно не удевилась: но она хотела есть! Ну... она несстала ево етсь! Она попросила его... но кролик не согласился с ней поделиця, сова взяла его в когти и понесла его к себе в дупло и там его съела. Потомушто он обазвазвал сову... Дурой!!!!!!!!»

           Вроде бы, все понятно, картина, что называется, ясная. Но на самом деле, в рассказе скрыт глубокий сакральный смысл, который мы и попытаемся раскрыть в этом кратком очерке.
           1. «Сова сидела на ветке, и посмоотрела в низ, она увидела кролика!». 
           Во-первых, конечно, это второе удвоенное «о» в слове «посмотрела», выдающее угро-финское происхождение совы. Но не будем забегать вперед. Начнем по порядку. И так: «Сова сидела на ветке». Хорошо, это естественно, что сова сидит на ветке и не претендует на большее, но смотрит-то она «в низ»! Именно это разделение слова «вниз» на «в» и «низ», возводит сидение совы на ветке из простого пребывания в покое, в акт мониторинга пространства с целью пропитания, не сказать, поживы. Причем, если брать бахтинское определение телесного «низа», как базиса низовой культуры вообще, то сова оказывается не такой простой птицей, как представляется с первого взгляда. Тем паче, видит она ни кого-нибудь, а именно кролика, твердо ассоциирующегося с плодородием.
           2. «Сова конечно не удевилась: но она хотела есть!».
           Вот здесь-то и раскрывается вся порочная глубина совиного поведения, обусловленного совиной же философией. «Она хотела есть!». И она не удивилась! Кролик изначально был обречен на жертву, он априори рассматривался как средство пропитания! Нежный, лопоухий, с круглым белым хвостиком зверек, выступает здесь тельцом, отданным на заклание. И в простой истории, рассказанной семилетней девочкой Олей, начинает посверкивать каменным углем истории библейский (почти пророческий) смысл.
           3. «Ну… она несстала ево етсь!».
           Вот эти три точки после слова «Ну» не дают нам покоя. Что это было? Позднее ли сомнение и приступ абстрактного гуманизма или лицемерное и садистское оттягивание момента поедания? Как покажет дальнейший анализ, и то и другое. Страстная, противоречивая натура совы вмещает в себя целый спектр чувств, некогда удачно названных достоевщиной (см. усиление двумя «с» слова «стала»). И еще – неправильное «етсь», после правильного «есть» в предыдущем предложении, делает слово глубже и значительнее, начиная где-то от «ети ж его» и заканчивая основополагающим – «азмъ есмь».
           4. «Она попросила его… но кролик не согласился с ней поделиця, сова взяла его в когти и понесла его к себе в дупло и там его съела».
           Момент истины. Натура совы раскрывается в полной мере. После отвлекающего кролика маневра, просьбы, сова делает ход, полностью раскрывающий ее планы. Она уносит грызуна в дупло и там… нам больно писать об этом, но научная истина дороже чувств… там его съедает. Но! Но ведь попросила поделиться! Только вот чем? Диетическим мясом (700-1000 гр.)? Ценным мехом? Нет. Сова попросила кролика стать жертвой, принести себя на алтарь (см. агнца в предыдущем абзаце) во имя жизни. Чувствуете, куда клонит автор? На что намекает?
           Зы. «Поделиця», видимо, просто описка.
           5. «Потомушто он обазвазвал сову… Дурой!!!!!!!».
           Здесь все непросто. И это «потомушто», своим интимным разговорным вариантом, наводящее на мысли о близости жертвы и охотника и их взаимной заинтересованности в рассказчике. И это «обазвазвал», безусловно, больше чем просто оскорбление. Здесь, сквозь все препоны в виде замалчивания и просто хорошего воспитания кролика, прорывается глубинное неприятие жертвой охотника. И, наконец, эта роковая «Дура», после паузы, после трех точек, фактически прикончившая и без того обреченное животное. Не надо бы кролику так говорить, точнее надо было быть посдержаннее. Но и отказать жертве в последнем слове мы не в праве. В слове, обличающем сову, несущем в себе заряд вековой горечи и обиды на несправедливое устройство мира. Да и просто в слове, как сакральном акте, как поступке.
           Бедное животное.       
           Что бы еще хотелось добавить. Семилетняя девочка Оля естественным образом приходит к выводу, что жизнь есть страдание, поделенное на всех, отнюдь, не в равной степени. И этот вывод делает ее тождественной, минимум, Кьеркегору, если не сказать хуже.