Марыся

В наш город она приехала откуда-то с запада. Об этом свидетельствовали ее своеобразный говор, с придыханием и католическое вероисповедание. Никто не знал не только откуда она, но и как ее фамилия и имя. Все ее звали Марыся и она откликалась. Она говорила, что это ее псевдоним. Хотя поэт она была никакой. Писала не затейливые стихи про любовь. Все ее стихи начинались со строки: «Любви все возрасты покорны…», а потом к ней рифмовала строки со словами: корны, притворны, спорны, бесспорны, вздорны, черны, гормоны. Первое слово, кажется с коми, переводилось как звать на помощь, а причем гормоны – это была вероятно тонкая поэтическая метафора. Наверно, пользовалась интернетским помощником поэта. Несколько раз ей удалось опубликовать свои стихи под псевдонимом Марыся. Особенно она любила выступать со своими стихами на поэтических пятницах, куда собирался весь поэтический бомонд города. На одной из «пятниц» она познакомилась с местным поэтическим светилом Иваном Грозным. Вообще-то он был не Грозный, а Малафеев, но как ему казалось, ему больше подходил псевдоним и он сделал его своей фамилией.

Их роман начинался бурно. Он посвящал ей стихи, дарил цветы и шампанское, привел ее в редакции местных газет, радио и телевидения со словами: «Восходящая звезда» и никто не посмел возразить. Только за глаза стали называть Венерой. Если бы они знали, как близки были к истине. Марыся, хотя и имела диплом об образовании, не имела ни семьи, ни определенных занятий – была простой поденщицей. Бралась за любую работу, нужно набрать на компьютере текст – набирала, расшифровать диктофонную запись – расшифровывала. Если работа затягивалась, она переселялась в редакцию, оставалась на ночь, две. Если Марыся была нужна, о ней вспоминали, вернее, вспоминали об ее безотказности. И редактор одной из газет зачислил ее в штат корректором. Однажды как-то редактор одобрительно заметил: «Марыся – настоящий мастер». Никто не знал, что он имел ввиду, так как все больше становилось известно, что Марыся безотказна во всем. Причем ее тайное искусство становилось все более известным. Однако Марыся, будучи правоверной католичкой, всячески боролась с проникновением нецензурной лексики, более того уходила краснея, если журналисты рассказывали какие-либо сальные анекдоты, или журналистки посвящали в свои  любовные утехи и похождения.

Особенно ее возбуждали слова, связанные с камасутрой. Это слово, произнесенное при ней она воспринимала как личное оскорбление.
-Что вы понимаете в камасутре? – вопрошала она, обрывая любую дискуссию на эту тему. Хотя ей никто таких полномочий не давал, но с ней считались. Постепенно она увеличила число запрещенных слов. Если слова: «бабочка», «арка», «амазонка», «акробат», «миссионер», «дамское седло», использовались с каким-то иносказательным смыслом, то оно безжалостно вычеркивалось. Но самыми неприкасаемыми были слова: Бен Довер, кунимингус и менет. В редакции многие недоумевали: «почему такая нелюбовь к этим словам?». С последним словом как будто все было понятно, но предыдущие - почему в такой опале? Ей казалось, что после каждого вычеркнутого слова из этого ряда наступает ее маленькая победа. Она понимала, что это не так, но с каждым вычеркнутым словом она замечала, что росло уважение к ней, а главное у нее самой к себе.

Некоторые, пытались убедить корректора, приводили в пример и Виктора Пелевина, Захара Прилепина, Владимира Сорокина, даже у старшего поколения Валерия Попова и Людмилы Петрушевской встречается нецензурная лексика. Но Марыся была неумолима: «Побойтесь бога, грядет Содом и Гоморра!». «Камасутра» - это «божественное единение», а не вульгарное занятие сексом. В сексе как таковом нет ничего предосудительного, но заниматься им легкомысленно — грешно.
- Вы говорите Пелевин. А что он знает о «Камасутре» Ватьсьяяны, который полагал, что существует всего 64 сексуальные позиции, называя их «искусствами». В его книге они так и называются «64 искусства». Да в своем романе «SNUFF», пишет одна из критиков, Пелевин как всегда собрал для нас в кучу море современных пороков, перемешал с личинками различных политтехнологий, оцифровал  и кинул нам очередной том современных мёртвых душ.  Порнуха, наркота, сексуальные извращения – всё это благополучно выползло на небо после ядерной катастрофы, расправило перепончатые крылья, харкнуло и стало нашим будущим, пока, к счастью, только на бумаге в углу моего книжного шкафа. Жаль, что рукописи не горят. Жаль. А иногда так хочется пойти лёгким путём и сжечь  все эти мрачные  прогнозы.

- Владимир Сорокин по праву считается одним из самых скандальных современных писателей. Он вторгается в запретные ранее для беллетристики тематические зоны, включая в них сцены насилия, совокуплений, некрофилии, испражнений, педофилии и т. д. Не случайно против него было возбуждено уголовное дело по обвинению в распространении порнографии.
- И даже у Захара Прилепина, который отличается отсутствием этих «грехов» (чернуха и порнуха) от этих «блистательных» писателей, как Виктор Пелевин и Владимир Сорокин, но в «Черной обезьяне» покоробили интимные подробности на грани порнухи, без которых можно было бы обойтись. Коверкают, изощряются над русским языком и получают различные премии. За что? Все это очень напоминает присуждение нобелевской премии за мир. Обаму наградили. За что? За то, что развязал кровопролитные войны в Сербии, Афганистане, Ливии, Сирии и развяжет в Иране? Борец за мир. Так и у нас. Премии получают осквернители русского языка.

- Марыся, а как тебе слова: гейша, баядерка, гетера?- спросил кто-то.
- О, эти женщины достойны уважения. Их искусству надо учиться всю жизнь. Это женщины высшего такта и отличаются от куртизанок.
- Но они просто квалифицированные проститутки.
- Нет, не скажите, не каждая женщина может освоить их ремесло.
Исчезла Марыся так же внезапно, как и появилась. Ходили слухи, что она родила дауненка, сдала его в интернат, а сама ушла в монастырь.