Что в памяти хранится и зачем? -2

Следующие по времени воспоминания слабо упорядочены по общей его оси. Они группируются вокруг места, первого места на том военном складе автомобильных запчастей ВМФ, которое я запомнил, – ближний к забору конец длинного белого барака, в котором мы жили. Это время потом будет называться "Когда мы еще жили в бараке...".

Прямо перед нашими окнами росли три молодых тополя. Мне, наверное, лет пять. Я взбираюсь по лесенке ветвей среднего из них. Наверное я это делаю не в первый раз, потому что мне запомнилась цель моего восхождения: мне уже нравилось добираться до того места, где ствол становится достаточно тонким, чтобы его качал ветер. Я, наконец, на месте. Сажусь поудобнее на самый толстый сук, упираюсь ногами в другой сук, обхватываю ствол руками и начинаю слушать музыку ветра, шуршащего в листьях. Мне все кажется, что листья о чем-то говорят друг с другом на непонятном мне, незвонком языке. Вот-вот я начну уже различать слова, которые они шепчут друг другу. Я вслушиваюсь в их шелест, но смысл ускользает от меня. Самое же главное удовольствие – это качка. Ветер качает меня из стороны в сторону. Сердце приятно замирает при каждом движении дерева. Дуновения моей теплой аэроняни нерезкие. Ветер плавно усиливается и так же плавно ослабевает. Он нагибает верхушку тополя и меня несет вместе с ней в сторону забора, потом он ослабевает, тополь напрягает свои деревянные мышцы и возвращает верхушку в вертикальное положение. А ветер опять прилетает откуда-то с юга, листья начинают шептаться все громче и громче, ветер мягко целует меня в лицо, верхушка тополя опять несет меня к забору. Я испытываю неземное наслаждение, пришедшее, видимо, ко мне как привет от наших далеких предков-брахиаторов, каких-нибудь шесть-семь миллионов лет назад вот также наслаждавшихся этим шепотом листьев и раскачиванием гибких стволов. Хорошо бы так вот и заснуть тут под это мерное раскачивание моего зеленого друга, которому ведь наверняка тоже нравится, что я делю с ним это удовольствие. Вот и листья, кажется, шепчут мне: "Поcccпи, Cашшшенька, поссспи стесссь, рассс тепе хощщетсса. Мы прошелессстим тепе колыпельную пессенку, посстерешшшем твой сссон. Ссспи, ссспи, ссспи!". Я крепче прижимаюсь к стволу. Закрываю глаза и уже готовлюсь задремать, как вдруг откуда-то снизу слышу ворчливый резкий голос бабушки:

– Шурка, постреленок! Куда ты опять запропастился у меня! – Меня снизу не видно, и я некоторое время не откликаюсь, пытаясь урвать побольше удовольствия от нашей с тополем классной игры в воздухоплавание. – Шурочка-а-а, – меняет педагогический прием бабушка, как будто что-то вспомнив из своего опыта общения со своим упрямым внуком. – А вот я тебе что сейчас да-а-ам!

– А что? – забывшись, выдаю я свои координаты. – Бабушка в испуге поднимает голову и, увидев меня на высоте третьего этажа, сначала в испуге замирает, потом инстинктивно открывает рот, чтобы опять начать меня ругать, но, вспомнив о моем упрямстве, испуганно кричит:

– А вот папа-то тебе из Москвы новый грузовик привез!

– Спускаюсь, бабуль. Маме не говори, что с дерева меня сняла.

– Ладно уж, постреленок... Осторожно, осторожно!

А ведь не прикрикни она на меня, еще меня не увидев... Вот, почемУ она оказалась рядом с тополем в такой нужный момент?