Мускат красного камня

                МУСКАТ КРАСНОГО КАМНЯ
               

ПРОЛОГ

В декабре 1968 года лейтенант ВВС СССР возвращался из очередного отпуска в свою воинскую часть, где он проходил службу. Часть эта находилась в месте впадения реки Днестр в Чёрное море. Над морем в тот день бушевал шторм и авиалайнер, на котором летел офицер, был посажен в аэропорту города Сочи, Адлер. Офицер отправился к военному коменданту аэропорта, чтобы отметить у него отпускное свидетельство, о задержке. Отметив и попутно узнав, что рейс задерживается как минимум на сутки, офицер в задумчивости вышел на площадь перед аэропортом. «Торчать целые сутки в аэропорту – хорошего мало, – думал он, – но что делать? Чем заняться?» Он был молод, горяч, деятелен и не любил бесцельно проводить время. Перспектива болтаться в порту двадцать четыре часа его не прельщала. В это время человек кавказской национальности закричал у него над ухом:
-Каму, хочэт эхать экскурсия Сочи! Падхады суды! Вай, недорого!
Офицер обернулся:
-На чём ехать?
-Ай, дарагой! Вон трэлэбус стоит. Захади дарагой!
«Съезжу. – Решил лейтенант, – всё равно делать нечего. Посмотрю город Сочи, развлекусь».
Между Адлером и Сочи было около семидесяти километров живописной асфальтированной дороги, и троллейбус шёл ходко, но где-то на полпути сломался. Пассажиры вышли размять ноги, а Виктор Дёмин (так звали офицера) направился назад, к указательному щиту, мимо которого они только что проехали. Деревянный щит стоял на перекрёстке с просёлочной дорогой, метрах в пятнадцати от того места, где остановился троллейбус, и на нём была любопытная надпись, которая и привлекла внимание Дёмина. В момент, когда они проезжали мимо, он успел прочесть только одно слово «Мускат». Слово заинтересовало его, и он, пользуясь, случаем, пошёл к щиту, чтобы поподробнее ознакомиться с тем, что там написано. Надпись на щите гласила: «ВИНОДЕЛЬЧЕСКОЕ ХОЗЯЙСТВО И.И. НЕЖИНСКОГО МУСКАТ КРАСНОГО КАМНЯ» и ниже «Создано по указанию тов. Сталина в 1943 г.». Щит был старый с облупившейся и растрескавшейся краской. Однако, было видно, что его не раз обновляли и ремонтировали. Один столб с подпоркой, под щитом разбита клумба с увядшими цветами, вокруг которых побеленные камни. Рядом с клумбой следы колёс автомобиля, судя по протектору «Москвич-401». Дёмин дважды обошёл вокруг щита. Ему нравилось название хозяйства. Было в нём что-то смачное и интригующее, да и товарищ Сталин как-то органично вписывался в это название. Известно было, что он любил хорошие вина. По склонности к фантазированию, Дёмин попытался представить себе каким же по вкусу должен быть этот «Мускат». «Сами по себе мускатные вина всегда были десертными, - думал лейтенант, – и этот сорт, наверное, не исключение, а значит – сладкий. Но почему «красного камня»? Вот что интересно». И он ещё раз звучно повторил:
-Мускат красного камня! Да, звучит!

Прежде ему не приходилось слышать такого названия. Вин в родном отечестве, было много, и названий не меньше, но вот такого, он не встречал. «По-видимому, мускат изготовляли только для товарища Сталина, - про себя стал рассуждать Демин. - Водку он не любил, а любил грузинские вина, и здесь, наверное, был заповедник вождя. Место это, в те времена, было глухое, шоссе построили недавно, как и аэропорт, а хозяйство старое, да и год 1943, разгар войны, тоже кое о чем говорил. Кто мог в это время думать о вине? Сталин мог думать, раз дал такое указание. Но вот как его имя могло сохраниться на щите, после разоблачения культа его личности?» Приглядевшись, Дёмин увидел, что слово «Сталин» не раз пытались стереть, но оно каждый раз восстанавливалось снова и снова. «Какую борьбу наверняка выдержал этот И.И. Нежинский, не позавидуешь!» Виктор закурил, задумчиво глядя на щит. Сзади послышался сигнал. Лейтенант встрепенулся, оглянувшись на троллейбус, но сигналил не он, сигналил старенький потрёпанный «Москвич-401» с помятой дверцей.
-Интересуетесь? – спросил лейтенанта человек за рулём «Москвича», мужчина лет пятидесяти пяти с седыми висками и благообразной академической бородкой.
-Название уж больно смачное! – ответил Дёмин. – Так и представляешь себе тёмно-красный тягучий напиток с ароматом фруктового сада и жалящим язык, словно пчела. Только избранные могут смаковать такое вино, да и то, поди, мало разбираясь в нём, и не зная, что именно про такие напитки говорили древние римляне «in vino veritas!»
-Вы, лейтенант, недалеки от «веритас». Безусловно, истина в вине, но никак не в его количестве, чем его меньше, тем оно ценнее и иногда бывает так, что престиж государства зависит от одной единственной бутылки вина!
-Извините! Но это вряд ли! Престиж государства, прежде всего, определяется его золотым запасом, военной мощью, в совокупности с объёмом выплавки стали и уровнем развития тяжёлой промышленности, но никак ни объёмом производства вина. Пусть даже такого!
-Политграмоту вы, я вижу, знаете, но тут ошибаетесь лейтенант! И если хотите то я берусь доказать вам это и расскажу одну правдивую историю, подтверждающую мои слова. Поедете со мной? Или у вас служба?
-Нет. У меня есть сутки в запасе. Рейс задерживается, и я решил махнуть в Сочи на экскурсию.
-Хотите посмаковать мой мускат, товарищ… - он сделал паузу
-Дёмин. Лейтенант Виктор Дёмин. – Заторопился офицер.
-Дёмин. – Закончил хозяин «Москвича».
-Конечно, товарищ… - Виктор сделал паузу.
-Иван Иванович Нежинский. – Представился мужчина.
-Нежинский. С удовольствием.
В это время со стороны троллейбуса послышались крики, призывающие Дёмина продолжать экскурсию. Он махнул им рукой, как бы говоря «езжайте, мол, без меня», и, обойдя машину, сел в салон. «Москвич», скрежетнув передачей, дёрнулся, и нещадно стуча клапанами и выпуская из выхлопной трубы синий дым, пошёл на подъём.

  Виктор впоследствии так рассказывал своим друзьям о дегустации муската – «нет слов, чтобы передать ощущение вкуса этого вина. Сладкое, но не слишком, со вкусом винограда, вишни, земляники и малины одновременно. Стоило только смочить кончик языка – как сразу возникало ощущение, словно вкус вместе с запахом взбираются по языку вверх, лаская органы чувств, проникая в нос, глотку, лёгкие и  мозг. Это не питиё! Это – сумасшедшее наслаждение, которое испытываешь только от одной капельки вина, а что говорить, когда выпьешь хотя бы стаканчик? Хочется погрузится в это вино, и в этот запах по уши и жить в нём вечно»!

                НЕЖИНСКИЙ ИВАН ИВАНОВИЧ

Он был из породы тех людей, которые не отступают от своих убеждений, как бы жизнь их не ломала. В те годы, когда он только что окончил сельхозинститут и поступил в академию сельскохозяйственных наук для продолжения образования, иметь твёрдые убеждения было опасно для жизни.  «Надо всегда говорить правду, какой бы страшной и жёсткой она не была» - говорил он. И сказал однажды такую правду прямо в глаза руководителю своей научной работы, который хотел примазаться к этой его работе, потому-что видел в ней большое будущее, - президенту Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ), академику Лысенко Т.Д., о том, что он приспособленец от науки и дутый авторитет.
-Если бы Вы, – сказал ему Иван Иванович, – просто заблуждались в науке, называемой «генетика», я бы вас понял. Но вы - воинствующий невежа, и рано или поздно вас разоблачат, а наука о генетике и хромосомах восторжествует. Вы невежды, во все времена одни и те же, и не обязательно вам рядиться в тогу инквизиторов, вас можно легко опознать по агрессивности и подозрительности. Вы не приемлете других точек зрения, и то, что вам не нравится, стараетесь запретить!

Сказано это было с высокой трибуны ВАСХНИЛ, и Лысенко не простил ему такого высказывания. Последовал донос от какого-то студента, что Нежинский, де, порочит Советскую науку – самую передовую в мире, затем арест, пять лет лагерей и после освобождения, запрет проживать вблизи главных городов страны.
 Он уехал в Краснодарский край, где директором винодельческого совхоза работал его однокурсник, Павел Владимирович Эфроимсон, и стал работать рядовым виноградарем. Лазая как-то по скалам Кавказских гор, он нашёл лозу дикого винограда, неведомого науке. Он рос прямо на камнях красноватого цвета и ягоды имел мелкие и невзрачные на вид, но аромат у этих ягод изобиловал богатейшим букетом вкуса, какового у винограда не должно было быть вообще! Он осторожно и бережно срезал лозу и привил её на своём участке. Лоза привилась и дала свой первый урожай в несколько ягод. Цвет ягод изменился, изменился и размер, они стали крупными, но букет остался прежним! Именно этого и добивался Иван Иванович, и рассказал о своих опытах  директору совхоза. Тот замахал на него руками:
-Что ты, Иван? Какие новые сорта? С ума сошёл? Нам надо освоить те, которые у нас есть, и те, что рекомендованы Трофимом Денисовичем Лысенко! Вот главная задача - выполнение государственного плана, а не выведение новых сортов. Ты простой работник, а не учёный, вот и занимайся тем, что тебе доверено! Ясно?
-Ясно! Но, Павел Владимирович, дай хотя бы делянку, для опытов. Если мы получим промышленный урожай этого сорта, ты станешь самым известным виноградарем союза. Ты подумай, Паша?!
-Упаси нас Бог, как от царской милости, так и немилости! Ты уже пострадал за правду и тебе, что, мало?
-Но, Паша, ты только попробуй, какой букет?! И это с одной лозы. Ну, хотя бы с десяток кустов?  Паша, ¬подумай! Ну, будь другом.
-Чёрт с тобой, прививай, – сказал Эфроимсон, попробовав опытный образец. - Но  я ничего не видел и ничего не знал. Понял?
-Спасибо, Паша! Конечно, понял. Не беспокойся, я тебя не выдам.

Случилось так, что через некоторое время в совхоз нагрянула комиссия, и директору хотели вкатить выговор. Это было равносильно снятию с работы и, как следствие – тюрьма в лучшем случае, или расстрел в худшем,   за то, что он не разрабатывает у себя в совхозе новые сорта и не ведёт селекционную работу, что, по законам советской страны, являлось вредительством. Павел Владимирович уже видел себя стоящим у стенки, перед взводом солдат, с винтовками, целящимися прямо ему в лоб,  но тут на помощь пришёл Иван:
-Как это нет новых сортов? Павел Владимирович просто запамятовал. Он ещё два года тому назад поручил мне разработать новый сорт. И я его разработал, но тут, каюсь, не доложил вовремя. Вот прошу взглянуть…
В результате выговор получил не директор, а забывчивый виноградарь. После отъезда комиссии, Паша, вытирая холодный пот со лба, благодарно обнял Ивана:
-Спасибо, Ваня! Ты мне жизнь спас! И я тебе этого никогда не забуду!
А члены комиссии, опробовав вино, полученное в опытном образце, пришли в неописуемый восторг от его деликатного вкуса и незабываемого аромата. Это было новое вино, ещё нигде и никем не производимое, и им было, о чем докладывать, тому же Лысенко. Тот не замедлил прибыть в винсовхоз.
-Ну, Иван! – Как ни в чём не бывало, сказал он. – Выкладывай, что ты тут напрививал? Дай-кось я посмотрю, может, и запустим в ход новый сорт, и назовём его сорт Лысенко-Нежинского?
-Нет, Трофим Денисович, не будет такого сорта и с таким названием!
-Это почему? Что значит, не будет? Мне докладывали, что он уже есть! Или вы тут очковтирательством занимаетесь?
-Это ты, Трофим, занимаешься очковтирательством. Втираешь очки самому товарищу Сталину, выдавая открытия других за свои собственные. Вот и теперь хочешь примазаться к тому, что сделал я! Не бывать такому! И еще такой сорт есть и называется он сорт Нежинского и всё! Никакого Лысенко нет, и не будет!
-Тебе, Иван, что пяти лет лагерей мало? Так я могу перевести всё дело в идеологическую плоскость и устроить ещё десять, если не отдашь сорт.
-Устраивай, но сорт не отдам! Я не хочу, чтобы такие, как ты, паразитировали на чужих идеях, и губили бы  истинных учёных. Ваше время скоро кончится, Трофим.… Нельзя обманывать бесконечно и безнаказанно. Не существует идейно-патриотической науки. Есть только одна наука, опирающаяся на теорию и эксперимент.
-Ты буржуазно-интеллигентный недобиток, думай, что говоришь! Опять против Советской власти и её передовой науки прёшь? Мы разоблачим тебя, как ярого врага народа, и подведём под расстрел!
-За что же расстрел-то, Трофим Денисович? – насмешливо спросил Нежинский, - за то, что я не хочу отдать тебе свой сорт? А ты сам выведи.… Но я знаю, ты не сможешь потому-что ты - невежа! Кукушат выводит пеночка, но яйца в её гнездо откладывает кукушка. Вот ты, Трофим, и есть кукушонок в чужом гнезде, обжираешь и объедаешь, а потом и выкидываешь из гнезда его истинных хозяев. И меня, поэтому хочешь расстрелять, потому, что завидуешь мне. Я учёный, а ты палач, и это обстоятельство бесит тебя, и даже если ты меня расстреляешь, то данное положение вещей всё равно не изменится! Надеюсь, что хоть это-то ты понимаешь?

Лысенко в ярости покинул винсовхоз, грозя Нежинскому всевозможными карами, и он наверняка бы добился своего, но кто-то из его недоброжелателей, уже донес, кому следует о новом сорте. Естественно, что дошло и до товарища Сталина. Тот, попробовав вино, сказал в премудрости глубокой:
-Не трогайте его. Пусть экспериментирует. Дайте ему госзаказ по плану… по факту. Сколько сможет пусть сделает, а план потом утвердим.
Лысенко и тут вывернулся, сказав, что это он давал указание директору винсовхоза разработать новый сорт, и даже получил  устное поощрение от вождя, но зло на Нежинского затаил: «Попадётся он ещё мне. Всё равно уничтожу!»
И возможно, что он выполнил бы свою угрозу, но началась Великая Отечественная Война. Иван не дожидаясь повестки, сам явился в военкомат и потребовал, чтобы его отправили на фронт добровольцем. Военком отказал на том основании, что у него бронь на Нежинского.
-Понадобишься – призовём. – Пообещал он. – А пока иди, работай.
К тому времени делянка с новым сортом винограда уже занимала около десяти соток, и урожай обещал быть хорошим. К  концу лета 1941 года, когда война фактически подошла вплотную к Краснодарскому краю и немецкие самолёты уже бомбили побережье, Иван Иванович малочисленными (после эвакуации) силами оставшихся работников совхоза всё-таки собрал урожай нового сорта, и пропустил его через пресс. Полученное сусло, он разлил в десять, из разного материала, бочек, для того, чтобы определить в какой из бочек вино получится лучше и на этом основании определить его сортность и выработать принципиальную технологию выработки. Новый сорт он решил назвать «Мускат Красного Камня». Несмотря на то, что шла война, это были самые плодотворные годы его работы. Никто не мешал. Никому не было дела до чудака, который под бомбами поливал свою делянку, подкармливал её удобрениями, делал прививки и совершал обрезки старой отжившей лозы.

 А однажды он чуть не погиб. Немецкий лётчик, пролетая над виноградником, заметил одинокого человека, работавшего лопатой, и ради развлечения решил поохотиться на него. Иван, часто слыша гул самолётов над своей головой,  уже давно не обращал на них никакого  внимания, а тут, увидев как пули вспахивают землю вокруг него, удивился чрезвычайно. Запрокинув голову, и увидев как одиночный фашистский самолёт, заходит на второй круг,  испугался. Нет не за свою жизнь, он испугался, что фашист испортит его виноградник и вместо того, чтобы укрыться, где-либо, он кинулся бежать на открытое место в сторону от виноградника. «Чокнулся!» – решил пилот истребителя, и выпустил по убегавшему человеку  вторую очередь, как бы играя с ним в кошки-мышки.
-Мазила! – закричал Иван, и, петляя, как заяц, припустил подальше от виноградника в сторону навеса, где у него лежал пистолет «ТТ». Пока пилот заходил на третий круг, он, волнуясь и не попадая сразу обоймой в магазин, лёг на землю лицом вверх и, поставив пистолет на боевой взвод, следил за траекторией полёта «Фоккера» с тем, чтобы рассчитать точку пространства, в которой могут встретиться пули из его «ТТ» и фашистский истребитель. Под грохот его пулемётов  он не слышал выстрелов из пистолета, только почувствовал как затвор, дёрнувшись в последний раз, остался в оттянутом положении. Это означало, что обойма пуста, а самолет, так и не выйдя из пике  с ужасающим воем, грянулся оземь недалеко от виноградника, выкинув яростный столб огня и дыма в самое небо! «Уфф! – подумал Иван, – неужели попал?!» К нему уже бежали солдаты из находившейся неподалеку заставы охранения, что-то крича и размахивая руками. Они видели весь этот бой и не могли понять, почему самолёт вдруг упал. Иван встал и, не выпуская пистолета из руки, направился к месту падения истребителя, недоумевая, как он мог в него попасть.
-Вы стреляли? – Догнал его командир охранения.
-Не знаю, товарищ лейтенант… вроде бы стрелял…
-Да вы посмотрите товарищ лейтенант! – Закричал один из солдат, - у него же обойма пуста! А говорит, не знаю! Сбил фашиста, а сознаваться не хочет!
Лейтенант взял «ТТ»  из рук Ивана и осмотрел его:
-Ну, конечно он стрелял! Пистолет ещё горячий! Как же вы так? А?
-Сам не знаю. Напугался я, что он мне виноградник подожжет, ну и решил попугать его немного…
Солдаты засмеялись:
-Да, сильно вы его напугали! До смерти! Виноградник сожжет…  ну и ну… чудак!

Иван Иванович, за сбитый немецкий истребитель, был награждён медалью «За отвагу». В газете  «Правда» была напечатана заметка об этом событии, где красочно описывалось, как простой виноградарь, чуть ли не лопатой повёрг на землю фашистского аса.  Трофим Денисович Лысенко, читая эту заметку, внутренне негодовал на немца, который не мог попасть в неподвижного человека, а вслух говорил:
-Вот они наши воспитанники! Нигде не ударят лицом в грязь! Герой!

Прочитал эту заметку и тов. Сталин:
-Не тот ли это, Нежинский вырастивший новый сорт винограда?
-Так точно тот! Товарищ Сталин! – Подтвердил секретарь Сталина, Поскрёбышев.
-Узнайте товарищ Поскрёбышев, как у него дела? Не нуждается ли в чём? Помогите чем надо.
-Будет сделано товарищ Сталин! – Щёлкнул каблуками секретарь

Шёл 1943 год и Сталин собирался на Тегеранскую конференцию глав государств антигитлеровской коалиции, где должен был обсуждаться, с Черчиллем и Рузвельтом, вопрос об открытии второго фронта и о поставках вооружения в СССР. В рамках взаимопомощи. Взял он с собой и свой неизменный погребок с грузинскими винами, в котором почётное место занимали несколько бутылок «Муската красного камня», первого урожая 1941 года. Вино нравилось Сталину до изумления. Каждый глоток, казалось, нёс ему силы и здоровье, и он стал пить его только в крайних случаях, когда или недомогал, или сильно уставал, или когда ныла рука, болевшая у него с давних пор, или в те моменты, когда он хотел быть бодрым. И всегда вино приносило радость облегчения от недомогания, словно эликсир жизни. Он, как человек мудрый, понимал, что такое вино не должно быть повседневным, иначе к нему быстро привыкнешь, и уже не будешь так остро воспринимать его очаровательное послевкусие, и поэтому сдерживал себя, как мог, но уже ни одного дня он не мог прожить без него.

Многие из его окружения заметили это, но попросить напрямую не отваживались, а сам он никогда и никому не предлагал. Когда однажды, он оставил бокал с несколькими каплями муската на дне, и вышел, к бокалу протянулось сразу несколько рук, пытаясь схватить его. Бокал упал и разбился. Ворошилов, сам, будучи знатоком хороших вин, поднял осколок, понюхал, потёр пальцем, а потом, облизав палец, изрёк:
-Никогда ничего подобного я не пробовал! Это действительно нечто…
Потом, поехав якобы с инспекторской проверкой на фронт, он два дня осаждал Нежинского, требуя у него мускат.
-Нет у меня муската, Клемент  Ефремович. Я изготовил всего двадцать бутылок и все отправил в ведомство Поскрёбышева. У него спрашивайте… - устало отбивался Иван Иванович.
-Но почему так мало? – горячился Ворошилов. – Неужели нельзя было больше?
-Делянка маленькая, Клемент Ефремович, сорт новый, годы понадобятся для его промышленного выращивания, а я один на винограднике… война… все на фронте.
-Сколько вам нужно человек, чтобы увеличить площадь посева.
-Человек двадцать, хотя бы. Тогда я смог бы увеличить делянку вдвое.
-Так мало?
-Лоза не растёт по приказу. Пять лет назад у меня был один куст, и я получил с него полстакана сока, а ныне уже двадцать бутылок. Прогресс, как видите, есть! Но у нас винодельческое хозяйство, а не опытное поле, и есть государственный план по производству различных вин, и мой мускат даже не включён в этот план. Так, что не всё от меня зависит, Клемент Ефремович…
Ворошилов уехал ни с чем. У Ивана было конечно, чем его угостить, но бочку, в которой происходил процесс ферментации экспериментального сорта, нельзя было открывать, иначе будет нарушена технология процесса. Хорошо, что он, предвидя подобные вещи, закопал эту бочку в землю.

                МУСКАТ-ЭСКАДРИЛЬЯ

После посещения наркома Ворошилова, Иван почувствовал внимание к своей персоне со стороны властей. Пришёл приказ, в котором он назначался директором вновь организованного винсовхоза под названием «Винодельческое хозяйство И.И. Нежинского Мускат красного камня», на базе бывшего винсовхоза «Винодел», под управлением «Хоз(у) Совета министров».
Вот эта маленькая приписочка «Хоз(у) Совмина», давала ему огромные полномочия и независимость не только от местных властей но и от самого Лысенко. Даже он теперь не мог приехать к нему без разрешения тов. Сталина. Поставили и прямой телефон, соединяющий его с Кремлём, и был придан, в качестве охраны и рабочей силы, специальный батальон внутренних войск в составе трёхсот человек во главе с командиром батальона майором Бахтиным, который подчинялся непосредственно директору хозяйства, Нежинскому И.И.
Солдаты, весело галдя, стали обустраиваться на новом месте, ставили палатки, кухню, плац для разводов и построения, грибки на постах охраняемой зоны, рыли яму, под туалет, словом все, что полагается в воинской части. Майор Бахтин, привыкший не рассуждать, но подчиняться приказам, зашел после обустройства в кабинет Нежинского, бывший Эфроимсона, для получения таковых.
-Садитесь, товарищ майор! – сказал директор после приветствия, – задача на сегодняшний день у батальона такова: необходимо выкорчевать виноградник с юго-западной стороны хозяйства и на его месте посадить новый. Столбики и проволоку на них, по возможности оставить целой. Выкорчёвывать старую лозу надо обязательно вместе с корневой системой, чтобы не одного отростка в земле не осталось. Они могут дать весной побег, а он может повлиять на сорт, и мы можем получить не тот виноград, который высаживали, а совсем другой. Вам ясно, майор?
-Так точно! Ясно! Инструкции будут?
-Инструкции я дам всему батальону…
В это время на столе зазвонил телефон.  Директор снял трубку:
-Нежинский у аппарата!
-С вами сейчас будет говорить товарищ Сталин, - и вслед за голосом телефониста раздался характерный, тягучий с грузинским акцентом, голос Сталина:
-Здравствуйте товарищ Нежинский.
-Здравствуйте Иосиф Виссарионович!
Майор вытянулся в струнку.
-Ми решили назначить вас директором. Как ви на это смотрите?
-Постараюсь оправдать ваше доверие товарищ Сталин!
-Хорошо! Я хочу вас спросить, товарищ Нежинский, сколько муската ви планируете разлить на следующий год? Мне нужны реальные цифры.
-Полагаю, товарищ Сталин, что с учётом рабочей силы, которая у меня уже есть, пятьсот бутылок. Батальон уже работает.
-Очень хорошо! Нас это вполне устраивает. Кто командир батальона?
-Майор Бахтин, товарищ Сталин.
-Передайте, майору - ему, поручено очень ответственное задание и, что от  выполнения, будет зависеть его дальнейшее продвижение по службе.
-Слушаюсь товарищ Сталин! Обязательно передам.
- Если,  вам, что будет нужно, звоните не стесняйтесь, ми всё сделаем для вас, товарищ Нежинский. До свидания!
-До свидания товарищ Сталин!
-Сам Сталин?! – почему-то шёпотом спросил Бахтин.
-Сам! Интересуется, как у нас идут дела. А вам просил передать, что ваша работа здесь будет влиять на ваше продвижение по службе.
-Первый раз я вижу перед собой человека, который бы вот так запросто разговаривал с вождём! – С уважением в голосе произнес майор.
-Возможно, что и вам, майор придется с ним разговаривать. Так, что вникайте во все наши дела. Вы всё должны знать, и на каком этапе идут работы, сколько людей задействовано и, что требуется для безусловного выполнения поставленных задач. Товарищ Сталин не любит когда ему мямлят не зная, что сказать. Ответ должен быть по-военному чётким, быстрым и точным! Но избави вас Бог говорить ему неправду. Потому-что если он узнает, что его дезинформировали,… сами догадываетесь, что будет. Ничего не выдумывайте, говорите как есть.
-Понял! Разрешите идти?
-Идите, майор и постройте батальон, я хочу сказать солдатам пару слов.
-Слушаюсь!

На Тегеранской конференции, после её официальной части, начались визиты Сталина и Черчилля к Рузвельту, потом Сталина и Рузвельта к Черчиллю и, наконец, Рузвельта и Черчилля к Сталину. Именно на этих визитах и решались основные вопросы коалиции. Сталин хотел получить от Великобритании истребители «Сандерленд», которые по своим боевым характеристикам могли противостоять новым машинам  Германии «Фокке-Вульф-190». Советских самолётов такого класса, ещё не было в действующей армии. Они только вошли в стадию испытания и должны были скоро поступить на вооружение, но пока немцы господствовали в воздухе, несмотря на героические усилия советских пилотов.
Черчилль, отчётливо понимал, что дядя Джо (прозвище Сталина на западе) очень нуждается в его самолётах, и терпеливо ждал, когда дядя Джо сломается и даст таки полновесную цену за поставки «Сандерлендов» в СССР. Они с Рузвельтом сговорились попридержать и поставки вооружений и открытие второго фронта, следуя старой имперской политике Англии, подождать пока воюющие стороны, не истощат друг друга настолько, что перестанут представлять собой конкурентов на политической авансцене международной политики и поэтому-то и занимали выжидательную позицию, и оттягивали, насколько возможно, все договорные обязательства сторон. Черчилль был в этом плане недоволен Рузвельтом, его честностью и солдатской прямотой. Сталину удалось таки вбить клин между союзниками, и на этом приёме, Черчилль собирался дать бой дяде Джо, и заставить его платить золотом и сейчас, а не в счёт послевоенных репараций. Однако надеждам премьер-министра Великобритании не суждено было сбыться. Сталин перехитрил его.
Зная о том, что Черчилль известный гурман, и знает толк не только в коньяке и в сигарах, которые он не выпускал изо рта, но и в хороших винах, он приказал налить Черчиллю в бокал, ещё до обеда, мускат Нежинского. Садясь за стол, Черчилль почувствовал потрясающий аромат муската. Ноздри его вздрогнули, втягивая этот аромат, рот непроизвольно наполнился слюной, и он, заметив, что Сталин как бы невзначай наблюдает за ним, и, не желая показать, как он сглатывает слюну, чуть не подавился ею. Рузвельт не обратил на мускат никакого внимания. Равнодушно отхлёбывая глоток за глотком, он говорил о задачах, которые встанут перед коалицией после войны, о разделении Германии на зоны влияния и о других делах требующих немедленного решения. Он был аскет с парализованными ногами и радости жизни ему были недоступны. Черчилль его совершенно не слышал. Он был поглощен тем, что  смаковал мускат, нюхая его, задерживая во рту и перекатывая его там, чтобы полнее насладиться необычным вкусом. Он был полной противоположностью Рузвельту и понял, что дядя Джо перехитрил  обоих.
После обеда Сталин и Черчилль удалились в курительную комнату. Рузвельт, не переносивший табачного дыма, остался в гостиной. Черчилль был умный человек, и, понимая, что Сталин раскрыл его,  не стал ходить вокруг да около, а прямо предложил ему обмен:
-Я вам, самолёты, а вы мне этот очаровательный мускат?
-Хорошо. Согласен. Пятьсот бутылок за эскадрилью…
Черчилль чуть не задохнулся от возмущения, но, поняв, что Сталин держит его за горло железной рукой, вынужден был принять такие условия. Сталин на прощанье подарил ему пару бутылок муската.
-Извините, господин премьер-министр, - сказал он, – у меня с собой немного. Возьмите пока две.… Остальные вышлю, как только эскадрилья сядет на наш аэродром…
Черчилль  был настолько покорён мускатом, что принял эти две бутылки дрожащей рукой, а после уже в своём посольстве, велел тщательно упаковать его и доставить сей драгоценный груз в Англию на Даунинг-стрит-10.

Вот какую историю рассказал Дёмину случайный знакомый, пригласивший его на дегустацию муската. Они долго сидели с Иваном  Ивановичем и, попивая мускат, говорили и о времени, и о вождях, и о винах. Потом ходили к месту, где упал немецкий самолёт, и Демин, покопавшись в земле, нашёл обломок не то двигателя, не то фюзеляжа, маркированный пятью сцеплёнными кольцами. Он долго вертел его, в руках очищая от налипшей грязи, и сделал вывод, что это, скорее всего остаток какого-то насоса, и ещё он подумал, что победа в Великой Отечественной Войне ковалась здесь, и господство в воздухе началось именно с этого, сбитого Нежинским  немецкого истребителя.
Утром следующего дня Иван Иванович подвёз Дёмина до дороги. Тепло, попрощавшись, они, расстались, договорившись о встрече на следующий год, когда Дёмин вновь возьмёт отпуск. Они задумали раскопать немецкий истребитель, по возможности установить имя и предать земле прах пилота.



                ПАУЛЬ ЭРИХ  МАРИЯ ФОН КАЙЗЕР
 
Год этот, для Дёмина выдался хлопотливым. Он был назначен заместителем командира роты по технической части, или попросту «зампотехом». Это назначение было повышением, но и забот прибавилось. Весь автомобильный парк был на его попечении. Приходилось часто ездить в Одессу на склады округа и выколачивать там запчасти, но с другой стороны он хорошо познакомился с этим легендарным городом, с его знаменитым памятником генерал-губернатору Одессы, Дюку де Ришелье. Ходил по потёмкинской лестнице, пил вино в «Гамбринусе» за столом, где сиживал сам Утёсов, видел на закопчённой стене автограф оставленный Владимиром Маяковским и Эдуардом Багрицким. Тут же на стене было написано одно из четверостиший Есенина:
Никогда я не был на Босфоре
Ты меня не спрашивай о нём
Я в твоих глазах увидел море
Голубым пылающим огнём!
Причём, хозяин утверждал, что написано рукой самого Есенина, но верилось в это с трудом.

   Недоумевал, как и все одесситы – почему улица Дерибасовская была переименована в улицу Лассаля? На его вопрос по этому поводу, один эмоциональный одессит отчаянно жестикулируя, и трагически то, понижая, то, повышая голос, ответил так:
-Вы мине спрашиваете? Таки я вам отвечу! Я, таки очень уважаю Осипа де Рибаса,- это он основал Одессу! Я, таки очень уважаю, и  мосье Лассаля, за то что он еврей - хотя я и не знаю, что он такого сделал для Одессы, ну спорил с Марксом, и был одержим идеей пангерманизма, ну так шо? Кто из нас не готов поспорить с Марксом, я таки вас спрашиваю? Да любой готов! Ну так шо?  Я, уважаю этих двух французов, но простите, при чём здесь таки Одесса? Почему нас никто не уважает?! Почему нас никто не спрашивает? Я вас таки спрашиваю?
-…Я…не знаю… - Растерялся Дёмин.
-Ах! Он уже не знает, но он уже спрашивает! Смотрите таки все! – Закричал во весь голос одессит, - он не знает!
Вокруг стала собираться толпа любопытных. Одесситы вообще очень любопытный народ.
-А я знаю?! – Продолжал витийствовать, с каждым словом повышая голос, эмоциональный одессит. – Нет и я не знаю! Но вы спросите у Одессы? У людей?! Спросите, спросите… и они вам скажут, что они тоже не знают! Вы поезжайте в Москву и там спросите – и вам скажут, что они таки тоже не знают! Вы поезжайте в Киев и  спросите и что вы себе думаете,  там вам ответят? Они же вам ответят, что они тоже не знают! Вы  можете поехать в Париж и спросить там – вы думаете, они знают?! Нет!!!  Этого никто не знает!!!  Почему переименовали Дерибасовскую,… скажите мине, кто-нибудь знает…?! 
Дёмин с трудом вырвался из цепких рук одессита и пошёл в сторону приморского бульвара, долго ещё слыша крики: «он знает, они знают, никто не знает». Он понял, что этот болезненный вопрос нельзя задавать одесситам на улице.

Дёмин много ходил по городу, и, проголодавшись, купил на привозе кулёк жареных бычков  и сев на одну из скамеек, что стояли, чуть ли не под каждой акацией, кушал эту пищу богов, запивая её пивом, вспоминая свой родной город Алма-Ату, где вместо бычков, на каждом углу продавали шашлык. Шашлык был и в Одессе, но у него был совсем другой вкус. В Одессе его жарили не на саксауле, а на высохшей виноградной лозе, и вкус, поэтому у шашлыка был пряный и непривычный. А вот бычки ему нравились. Торговки зачёрпывали  из больших чанов живых ещё бычков и тут же опускали их в кипящее масло и через пять минут  они уже были готовы. После бычков, Дёмин шел на молдаванку где он полюбил пить, домашнего приготовления, «херес». Часто набрав его во фляжку, которые тогда было положено носить всякому военнослужащему, из-за  свирепствующей холеры, время от времени прикладывался к ней, и медленно, через язык, цедил это приятное со вкусом жженого сахара, вино. Все, в то время, из опасения заболеть холерой, пили вино вместо воды, так как вибрион возбудителя холеры погибал в кислой винной среде.

Вскоре начались военные учения «Днепр» и Дёмину было приказано совершить со своей ротой тысячекилометровый марш-бросок и выйти в определённое время в заданный район дислокации. Время засекалось по последней машине прибывшей в пункт назначения и Демин не спал трое суток, мотаясь из головы колонны, в её хвост, подгоняя отстающих, сам иногда садясь за руль и превозмогая усталость, гнал и гнал вперёд тяжёлую военную технику. Прибыли они вовремя, но не туда, куда было приказано и Дёмину пришлось объясняться с разъярённым командующим учениями, генералом Бойцовым, который лично вызвал его для публичного разноса. Но Дёмин сумел оправдаться перед генералом:
-Мы с вами, товарищ генерал, - сказал ему Дёмин, – два самых главных действующих лица в армии.
-Это почему? – не понял Бойцов.
-А потому! Вы решаете стратегические задачи, а я тактические! Все остальные это только цепочка для передачи ваших распоряжений. Вот в этой-то цепочке кто-то что-то напутал, неправильно понял или сформулировал, а отвечаю я! Я прибыл туда, куда мне было приказано и в назначенный срок. Вот приказ!
Генерал глянул в приказ и рассмеялся:
-Точно! Молодец лейтенант! Не растерялся. Обращайся в следующий раз прямо ко мне.
-Через голову начальства? – с иронией спросил Дёмин. – Это не по уставу!
-Когда дело требует, можно и не по уставу! «Не боись» лейтенант, в случае чего я прикрою.
-Слушаюсь! – щелкнул каблуками Дёмин.
-Хитёр! – обращаясь к свите,   сказал генерал, – сразу подсёк! Учитесь товарищи офицеры как надо с генералами разговаривать!

Благодаря этому разговору с генералом, Дёмин стал очень популярен в части, где служил, и когда он запросил очередной отпуск, летом следующего года, то командир полка полковник Лебедь (тот самый) не смог отказать ему, зная, что он с генералом на короткой ноге.

Дёмин, получив отпуск, перелетел Чёрное море и прямо из Адлера отправился в хозяйство Нежинского. Немецкий самолёт, к тому времени пролежал в земле уже двадцать шесть лет, и никому не было до него дела. Яма осыпалась,  заросла бурьяном, и никто и не помнил, что здесь произошло в далеком 1943 году. Предстоящее соприкосновение с историей как-то по-особому волновало Дёмина. Мысль раскопать истребитель родилась у него в голове ещё тогда, когда он держал в руках обломок от мотора с пятью сцеплёнными кольцами.
Иван Иванович встретил его с распростёртыми объятиями:
-Виктор! Приехал? В отпуск?!
-Так точно, Иван Иванович! Когда приступим? И ещё, я хотел спросить у вас – как вы относитесь к этому? Ведь немец хотел убить вас? Может вам неприятно, что я хочу раскопать его?
-Да, что ты Виктор! Тогда была война, и я не держу зла на него. Мне, честно говоря, по-человечески жаль его, но, что делать?  «Алагер ком алагер»! (На войне как на войне). Так что раскапывай. Помощь особую не обещаю, но человека дам. Да поаккуратнее! Может снаряды, какие остались. Взорваться могут!
-Я осторожно.
-Ну, хорошо. Пойдём пока молодого муската выпьем. Урожай прошлого года…

На следующий день Дёмин приступил к раскопкам. Очертил большой квадрат и начал по периметру этого квадрата рыть траншею, с тем, чтобы подобраться к самолёту как бы со стороны. Почти сразу же он понял, что времени ему, может не хватить. Грунт был очень тяжёлый, а отпуск 45 суток – короткий, но разошедшиеся слухи о том, что он хочет откопать немецкий истребитель, прибавили ему сторонников. Многие рабочие винсовхоза приходили после работы помогать Дёмину, также и мальчишки со всей округи стали верными его помощниками. Яма росла. Всё найденное складывали под наспех построенный навес, почти на том же самом месте, где стоял навес И. Нежинского в 1943 году. Дёмин и спал здесь. Обед ему приносила дочь Нежинского,  Галина, приехавшая на каникулы из Ленинграда, где училась в институте. Между молодыми людьми завязалась дружба, переросшая впоследствии в любовь,но  брак так и не состоялся,поскольку Галине надо было учиться, а Дёмину служить...

Наконец обнажился деформированный фюзеляж самолёта, разбитый фонарь и полная земли пилотская кабина. Расчистив место вокруг, Дёмин приступил к заключительному этапу раскопок. Земля в кабине была перемешана с костями, и Дёмин стал работать ещё осторожнее и тщательнее, постепенно освобождая её от земли и останков пилота. Начали попадаться клочки обгоревшей формы, парабеллум в хорошо сохранившейся кожаной кобуре и с полной обоймой, железный крест, бумажник с рейхсмарками и удостоверение личности, на котором с трудом удалось разобрать «Пауль Эрих Мария фон Кайзер. 1916 года рождения. Мюнхен». Потом сложили все собранные кости в заранее приготовленный гроб и похоронили в этой же яме среди обломков самолёта Пауля, поставив католический крест с краткой надписью о том кто и когда здесь похоронен. Демин, следуя воинской традиции, расстрелял всю обойму из парабеллума Пауля. На удивление, пистолет, несмотря на то, что пролежал в земле 26 лет, работал исправно, его пальчиковый затвор мягко ходил по направляющим шлицам, как будто только вчера аккуратный Пауль смазал его перед своим последним вылетом…
Оружие Дёмин сдал в местный краеведческий музей, как и железный крест, оставив себе на память пилотский жетон на серебряной цепочке. Потом он написал два письма, в военно-исторический музей и в посольство ФРГ, с просьбой сообщить родным Кайзера, если таковые будут, об установлении его личности и месте захоронения.

С чувством выполненного долга Виктор вернулся к исполнению своих обязанностей и доложил командующему о результатах экспедиции. Бойцов посетовал ему:
-Ну, зачем ты пистолет-то сдал? А? Привёз бы мне! Парабеллум – это оружие, не то, что наши пукалки…
-Никак нельзя было иначе, товарищ генерал. Там под конец товарищ из милиции постоянно дежурил…
-Жаль! Хоть пострелял?
-Да всю обойму. Салют давал.
-И как?
-Как будто только вчера с завода! Работает безукоризненно…
-И что я с тобой не поехал? Был бы у меня сейчас парабеллум…   
               
1985 году полковник Дёмин прочитал в журнале «Огонёк» статью, в которой рассказывалось о жертвах антиалкогольной компании инициированной генсеком Горбачёвым. Журналист, написавший статью, выразился хлёстко и верно: «бороться такими средствами с пьянством, уничтожая виноградники – это всё равно, что бороться с проституцией - уничтожая женщин!» Малообразованный партократ не понимавший причинно-следственных связей (как говорил Козьма Прутков: «щелкни кобылу в нос, она махнёт хвостом - это причинно-следственная связь»), бывший комбайнёр, наивно полагал, что все беды в России от неумеренного потребления горячительных напитков. И вместо того, чтобы проводить в жизнь, новые демократические законы, он стал бороться с этим злом, уничтожая виноградники.

Вообще, у Горбачёва был уникальный шанс сохранить, как империю, которую начал сколачивать ещё Петр 1, так и власть, но как говориться «заставь дурака Богу молиться – он и лоб разобьёт». Неужели он в самом деле думал, что лучше рекламировать пиццу, чем быть главой государства?
Когда-то в стране действовала карточная система. Если у тебя есть талоны, то можно купить хлеба на день или на два вперёд. Но если ты вчера не отоварил талон, то сегодня хлеб на него уже нельзя было купить. С критикой дело обстоит иначе. Если ты вчера не отоварил свой талон на критику, то завтра получишь двойную порцию.
Зло своих намерений не изучает. Его интересует лишь одно – как достичь цели?
В конце статьи была небольшая заметка об одном патриотичном виноградаре, у которого остановилось сердце, сразу после того, как на его виноградник заехал бульдозер. «Надо же, - подумал Демин, ощущая непонятную гордость за советских людей, - есть еще такие люди - настоящие патриоты! Идея и работа для них важнее жизни!» Но, дочитав заметку до конца, его сердце екнуло, это был Неженский…

12.11.2007