Живой заслон

Ходили слухи, что немцы пока далеко от районного центра, и мы надеялись – до нас не дойдут. Однако они появились совсем неожиданно.
 Холодным октябрьским вечером, когда солнце багровым шаром скатывалось за горизонт, окрасив его в кровавый цвет, с той, с западной стороны, застывшую тишину спугнул стрекот немецких мотоциклов. С ходу они проскочили наше село. Тут же вслед потянулись грузовики с гитлеровцами, тягачи с прицепленными пушками.
Не успела скрыться за косогором головная колона, как послышались автоматные очереди и артиллерийская стрельба. Шквалом огня было приостановлено дальнейшее продвижение фашистов. Это вступили в бой передовые части Красной Армии. Не выдержав столкновения, немцы откатились назад и закрепились в нашем селе. Так и остановились тут на год с лишним. И между двумя сёлами – Трудками и Воровой - пролегла передовая. Появились окопы, блиндажи, колючая проволока с обеих сторон на передовых позициях, нейтральная полоса, простреливаемая вдоль и поперек.
Вот так для нас началась война.
Били немцев под Москвой, под Сталинградом, Готовились к сражению на Курской дуге. И здесь, у нас, почти ежедневно шли бои местного значения. Не раз переходила наше село из рук в руки. Но немцы прочно закрепились, и выбить их было невозможно.
  Из просторной и теплой избы нас выгнали немцы. Мы стали жить в холодном сарае. Дед наспех его подлатал, а снаружи обложил соломой. Сквозь тонкие стены, как вода сквозь решето, вливался шум улицы, слышалась немецкая речь, лающие команды гитлеровцев. А уж что говорить о стрельбе, о налетах авиации! Рядом был погреб – добротный, прочной каменной кладки, где приходилось прятаться от бомбёжек и артиллерийских обстрелов. Прямого попадания, конечно, он не выдержит, ну а так не раз он был нашим спасителем. При артобстрелах соседи часто прятались в нашем подвале. И потянулись беспросветные дни. Мы старались не показываться на глаза немцам. Зато они сами врывались в наш сарай в поисках молодых ребят и девчат. Стрельба не прекращалась ни днём, ни ночью.
Вот и на этот раз ночь выдалась тревожная. Шел очередной скоротечный бой. Не могли мы знать – какой стороной он начат. Что с нами будет после боя? Труднее всего приходилось женщинам. Волновались, переживали за детей. Крестилась бабушка, призывая Бога уберечь от беды, свалившейся на наши головы. Только дед и я были невозмутимы. Я – по своему малолетству, а дед потому, что был уже стар и в жизни повидал всякое, и с немцами сталкиваться довелось в германскую войну в четырнадцатом году.
Раздался громкий стук в дверь и выкрики. Дед поспешил к выходу. На пороге появился немец, что-то выкрикивая, потащил его во двор. Там лежал убитый русский солдат. Немец что-то кричал, размахивал руками, показывая то на труп, то в сторону оврага. Дед всё понял. Взял лопату, положил солдата в санки и повез его за околицу.
Потом на пороге погреба появился другой немец и выгнал женщин на улицу. Отсчитал четверых и через переводчика объяснил, что предстоит им идти на передовую. Как мы поняли, после ночного боя остались у линии заграждения, у самой нейтральной полосы убитые гитлеровцы. Их надо было подобрать и вынести с поля боя. Сами немцы не могли этого сделать: как на ладони передний край – он и просматривался, и простреливался. Под угрозой расстрела посылали жителей, пользуясь тем, что не будет по ним открываться огонь сопредельной стороной. Цинизм, наглость, бесчеловечность фашизма в полной мере пришлось испытать за время оккупации.
…Небольшой морозец. Небо заволокло белой облачностью. Чернеют воронки. Разбросанные взрывами комья земли, как оспа уродовали поле.
От переулка начинались ходы сообщения. Это – окопы. Они далеко тянутся – через все поле, до самой передовой. И вырыты они вот этими самыми женскими руками. Немцы сгоняли сельчан под угрозой расстрела на рытье окопов. Разве могли они предположить, что когда-нибудь им вновь придется спуститься в эту самую траншею и идти на передовые позиции! Впереди шел немец, за ним цепочкой – женщины. Дошли до самой передовой. Это немецкий передний край. Значит и передний край Красной армии. Дальше идти было некуда. Встречавшиеся немцы, с удивлением смотрели на эту процессию. Выглянули из окопа: там, впереди, извиваясь змейкой, влево и вправо ползло колючее заграждение с не заделанными кое - где проходами. А за проволокой – уже позиции наших войск.
 Немец подал знак: пора выходить.
Страх закрался в души. Надо было вылезти из окопа, а ноги не двигались, дрожали руки. Немец прикладом автомата безжалостно толкал в спину. Цепляясь за скользкий бруствер, наконец, выбрались.
- Мама, мне страшно! Я боюсь!- почти шепотом запричитала самая молодая из всех – Вера. Чувство страха и незащищенности охватило её.
Афанасьевна – она старше всех, успокаивающе сказала:
 - Бабы, возьмите себя в руки. Не подавайте вида, что нам страшно.
А там за колючей проволокой, метрах в ста, ста пятидесяти – позиции наших войск. Из окопов выглядывали наши, советские солдаты, махали руками, что-то кричали. Слышалась родная русская речь. Вот она свобода, рядом родная земля без фашистов, стоит только пробежать какую-то сотню метров! Но нельзя повернуть головы и посмотреть в ту сторону.
 - Давайте к нам! Прикроем! – доносились голоса солдат.
Стоило оказаться близко к противотанковому рву, за которым тянулась колючая проволока, как неслось угрожающе:
 - Хальт!
Немцы внимательно следили за каждым движением женщин, и постоянно держали их на прицеле.
Возле рва и у самой проволоки заграждения недалеко друг от друга лежало несколько убитых гитлеровцев. С чувством отвращения и страха брали трупы за руки и ноги и тащили в немецкие окопы.
Всего-то несколько десятков минут потребовалось, чтобы перетаскать убитых гитлеровцев, но эти минуты показались вечностью
Невдалеке остался лежать наш солдат. Хотели к нему подойти. Раздался выстрел. Это был предупредительный выстрел. Сопровождавший их немец подал знак, что надо возвращаться. Не зная, что будет дальше, направились к тому окопу, откуда и выходили.
…Кто знает, о чем думала Вера в эти минуты. О маме? Или мелькнули в сознании отдельные картинки из жизни? Что толкнуло её на такой поступок? На все эти вопросы теперь никто не ответит. Невозможно дальше жить на родной земле, захваченной оккупантами и ждать, когда тебя угонят в рабство, в Германию. Молодых девчат, ребят-подростков уже угнали.
Родина! Родная земля! Нынче она разделена фашистами вот этой колючей проволокой. На той стороне – наши, а по эту сторону немцы, унижение, страх.
 - Прощайте! – только и сказала Вера.
Легко, словно на крыльях, взлетела она из окопа и побежала в сторону противотанкового рва и заградительной колючей проволоки. Никто не ожидал такого. Опешили немцы. С нашей стороны, прикрывая Веру, застучал пулемет, раздались автоматные очереди. Кто – то кричал:
 - Скорее! Прикрываем!
Вот он ров, вот она проволока, вот он проход! Всего несколько шагов осталось Вере пробежать.
Спохватились немцы. Открыли ответный огонь. Пулеметной очередью, словно плетью, стегануло Веру по спине. Сделав ещё несколько шагов, остановилась, затем медленно стала заваливаться вперед. Спину ещё жалили пули, но это было уже после. Из наших окопов выскочил навстречу солдат и тут же упал, скошенный фашистской пулей. Не успел, не смог помочь.
Как по команде, стрельба с обеих сторон прекратилась.
Наступила звенящая тишина. Как будто ничего не произошло. Небо по-прежнему в беспросветной облачности. Стылое поле, изуродованное окопами, воронками. Першило в горле от пороховой гари. Стояла тишина, готовая взорваться в любую минуту.
 А жизнь продолжалась в её реальной действительности: жестокая, кровавая, но уже без Веры, без солдата, выскочившего ей на помощь.
Немцы сбросили женщин в окоп и ходами сообщения погнали назад. «Вера, Вера, что ты наделала! Себя погубила! Вот и нам теперь пришел конец»,– думали избитые женщины.
По длинным ходам сообщения добрались до села. Шли в ожидании решения своей судьбы. Избитых их отпустили домой. Только напарницу Веры увели куда-то. Больше её никто не видел. Строг и жесток немецкий «порядок». За неповиновение, за неподчинение, за всё – расстрел.
А дома их живыми не ждали. Если кого-то забирают, – не всегда назад возвращается. Тяжело было слушать рассказ о случившемся. Бабушка благодарила Бога за спасение. А дед рассуждал по-своему. Веру он понимал, но как человек, в своё время воевавший, убежден, что в данной ситуации линию заграждения преодолеть невозможно было
Немцы хозяйничают, как дома. По заснеженной улице катятся машины, проносятся мотоциклы; под бугром спрятались блиндажи, во дворе замаскированные пушки, окопы в огороде. Как сильно изменилось село! Всё порушено, поругано. Но даже в это самое трудное время никого не покидала вера, что настанет день, когда, как весенним половодьем, смоет эту коросту с лица села.
Зимние дни – самые короткие дни года. Солнце хотя и ярче светит, но пока низко-низко кружит по горизонту. И мороз – крепкий, рождественский. Стынут вывороченные и обугленные комья земли, чернеют свежие воронки.
Ни днем, ни ночью не затихают перестрелки. Две противостоящие стороны наблюдают друг за другом, изучают, всеми способами стараясь добыть сведения о расположении войск противника и укреплениях на данном участке фронта, готовясь к решающим боям. После каждого столкновения на поле остаются убитые. Чтобы вынести их, немцы по-прежнему практикуют испытанный  кощунственный метод – мобилизацию местного населения, прикрываясь им, как живым заслоном.
И на этот раз погнали четырех женщин, в том числе мою маму, её сестру Анну. Дорога одна и та же – по ходам сообщения до последнего немецкого окопа, выходящего к нейтральной полосе. О чем только не передумано за время этого пути. Мысли путаются в голове. Хочется думать о чем-то хорошем, радостном. Но не получается.
Вылезли из окопа. Оказались у всех на виду – у немцев, у наших. Под перекрестными взглядами, под перекрестными прицелами. Украдкой смотрели в сторону наших позиций. Там родные русские люди! Машут руками, что-то кричат. Как хочется туда, к своим! Но нет, нельзя, невозможно. Вот Вера попыталась уйти, да не смогла. Застрелили.
Убитых гитлеровцев отнесли в немецкий окоп. Было приказано убрать трупы русских солдат. Нет, не гуманность восторжествовала. Просто они мешали обзору позиций, и лишний раз заводили в заблуждение: - не русская ли разведка там крадется. Трёх наших солдат отнесли в противотанковый ров. Туда же положили и Веру. Ей бы жить да жить! Слезы подступали к горлу. Сколько им придется лежать не захороненными? Проходя мимо воронки, Анна услышала шепот:
 - Подойдите ко мне, пожалуйста! Прошу вас.
Анна, с опаской посмотрев в сторону немцев, подошла поближе.
 - Девчата! Меня тоже, как убитого, сбросьте в ров.
Это всё, что можно было сказать в такой обстановке.
Раненый боец лежал на краю воронки так, что его легко можно было взять и перенести, не вызывая ни каких подозрений со стороны. Он давно уже здесь, в спасительной воронке, а выбраться и пройти незаметно через простреливаемое поле, невозможно. Подошла моя мама, и они вместе с Анной небрежно, как убитого, понесли к противотанковому рву.
 - Меня зовут Петр. А вас?
 - Анна и Лена, - только и всего смогли сказать.
Превозмогая нервную дрожь, не успев, как следует рассмотреть солдата, опустили в противотанковый ров. Кажется, не заметили немцы.
Возвращались назад. У края окопа встретил сопровождавший немец .А вдруг он заметил, как относили советского солдата в противотанковый ров?. Тогда конец. Фашистов помогли вынести, а теперь они им нужны. Расстреляют прямо здесь или в селе? Опустошенные, не зная, что их ждет через минуту по ходам сообщения под конвоем пошли домой.
На этот раз всё обошлось. В спешном порядке менялась немецкая воинская часть, и потому фашистам было не до этих женщин.
Дед выслушал рассказ о раненом солдате и сказал:
 - Молодцы, что помогли солдату. Доберется до своих.
Вспомнил, что в германскую войну у него самого было нечто подобное. Тогда рядом разорвался снаряд. Сильно контузило, засыпало землей. Сколько пролежал, не помнит. Прошли рядом два немца, ковырнули его носком ботинка: не подал вида, что живой. Под покровом ночи приполз в расположение своей части. Опять потом повоевал.
Действительно, в расположении немцев произошли перемены. За время оккупации это происходило не раз – менялись их воинские части.
А нас ждало новое испытание. В морозную рождественскую ночь почти половину жителей деревни были вышвырнуты из домов. Полураздетые, с плачущими детьми на руках, стояли они за околицей в ожидании своей участи. А потом в окружении автоматчиков по заснеженному полю погнали в сторону соседней деревни. Не все дошли до неё. Многие померзли, и так остались лежать в поле.
 Анну и ещё десяток таких же молодых девушек всё-таки угнали в Германию, в рабство.
Весной сорок третьего шел ожесточенный бой за наше село. Огненный смерч «Катюш» обрушился на немецкие позиции. Фашистское сопротивление было сломлено. В этом бою принимал участие и тот самый солдат, которого спасли Анна и моя мама. После того, как были выбиты немцы из села, он стал искать своих спасителей. Не суждено было им встретиться. Анна – в Германии, а мы с мамой – в эвакуации, вдали от своей деревни.
 - Передайте: закончу войну – обязательно вернусь. Пусть ждут меня! – сказал на прощание солдат.
А пока война продолжалась. Ещё два года и били и гнали фашистов до Берлина, до самого их логова.
Возвратились из эвакуации все, кто остался в живых. Стали привыкать к непривычной тишине. Не верилось, что нет больше немцев, что не надо прятаться от обстрелов, не надо кого-то бояться. Вернулись и мы. Узнали о том, что солдат, которого зимой Анна и мама спасли, остался жив. Оказывается, ночью он добрался до своих окопов. После излечения снова вернулся в свою часть. Освобождал село. Искал своих спасителей. Очень хотелось увидеться. После войны обещался непременно вернуться.
Постепенно налаживалась послевоенная жизнь в освобожденном селе. С нуля начали восстанавливать колхозное хозяйство, порушенное войной. Люди работали без выходных, без праздников. Возвращались с фронта раненые да увечные. Радовались возвращению живых. Приходили похоронки - оплакивали не вернувшихся с войны родных и близких.
На фронтах и в тылу каждый, как мог, приближал долгожданный день Победы. Вера в то, что врага за все злодеяния, совершенные на нашей земле, ждет возмездие, помогала выжить и победить. Этот день наступил 9 Мая 1945 года. Победа! Какими путями-дорогами шел к ней и наш солдат? Сколько земель своих и чужих ему пришлось протопать? И дошел ли он до Берлина, до Победы? А если не дошел – в каких землях сложил он свою голову? Для тех, кто дошел до Победы - обратный путь легче и короче…
Радовались и плакали. Радовались тому, что свалилась с плеч непомерная ноша войны. Наступил долгожданный мир. Плакали от того, что слишком велика цена, отданная человеческими жизнями за Победу
Возвратилась из Германии, из рабства и Анна.
Ждали того солдата. Только он не вернулся. Сложил где-то голову на пути к Победе. За нас живущих и помнящих.