Живая память

В любом русском поселении - деревушке или селе - распространены две-три фамилии. Так и живут рядом Селютины да Сапрыкины. Совпадают имена и даже отчества. Но путаницы здесь не бывает. Если пришло письмо или какая бумага – почтальон отнесет по адресу. И сами жители не испытывают с этим ни каких проблем: на то существуют дворовые прозвища. И дают их навсегда, на всю жизнь. Они бывают разные, но, как правило, точные, хлесткие, запоминающиеся.
Никто не помнит, откуда пошло село. Все перемешалось, перепуталось, все родственники в каком-то колене или кумовья. Выходит - все родные и по крови, и по малой родине. Крепки корни у русских сел и деревень. Это из века в век, из поколения – в поколение. И так текла бы наша жизнь, как та русская речушка с символическим названием Труды, разделившая село протяженностью почти в двенадцать километров, пополам. Трудолюбивый народ здесь живет, потому и село называется Трудки.
Но постучалась беда в ворота.
Война. Она и до этого была где-то. В Испании, например. В то время старшеклассники обсуждали военные действия против режима диктатора Франко. Для ребят не было секрета в том, что там принимали участие и советские добровольцы. Завидовали им. И сами мечтали попасть на фронт. Или вот совсем недавняя война с финнами. Но всё это происходило за пределами нашей Родины. В газетах писали, что войны не будет на нашей территории, враг где-то там будет разбит.  Победа нам достанется малой кровью. С Германией у нас хорошие отношения, заключён мирный договор. Всё  это ребята хорошо знали и с трудом могли поверить, что немцы, разорвав договор, вероломно вторглись на территорию Советского Союза.
Всё произошло быстро и неожиданно.
В село ворвались немецко-фашистские захватчики, и жители оказались на временно оккупированной территории
Война. Обезлюдило село. Мужики призывного возраста ушли в армию, кто-то успел эвакуироваться. Во время угнали колхозники в тыл скотину. И все-таки неожиданным было появление немцев. Остановились они в селе. Дальше не пустила их Красная Армия. Установили немцы комендантский час, но и так никто из оставшихся жителей без нужды не выходил на улицу. Старались не показываться им на глаза. Немцы расстреляли взятых в плен красноармейцев, сельских комсомольцев, молодых девчат и ребят только за то, что они являлись советскими гражданами, допытывались – есть в селе коммунисты и комсомольцы, отлавливали молодых девчат, и угоняли на работу, в рабство, в Германию.
Зверствовали гитлеровцы на селе. По подозрению в связях с партизанами загнали несколько семей в дом, облив его керосином, и бросили туда гранату. Заживо сгорели сельчане.
…С каждым днём всё меньше становилось ребят на селе. Они скрывались от немцев. Горько было им смотреть на то, что творил враг на родной земле. Пытались помочь партизанам и сами вступали в борьбу с гитлеровцами. Так поступили два друга, два Николая. Они, примерно ровесники, жили на одной улице, а учились в разных классах. Всего чуть-чуть больше месяца ходили в школу в новом учебном году. Война прервала учебу. Теперь в школе расположились немцы. Под лазарет, под недобитых фашистов приспособили классы. Селютин Николай и Селютин Николай. Никто их не путал друг с другом, различали по росту, да и по возрасту – разница в один год – это солидная разница. Тот, который выше ростом – Николай, а который не вышел ростом и годами – просто Коля. Не смотря на запрет матерей не выходить на улицу и не мозолить глаза немцам, они всё-таки украдкой встречались. Поговорить было о чём. Вон сколько стало немчуры на селе! Спокойно ходят по улице, никого не боятся. Нет предела их зверствам. Надо бы им показать, что не они здесь, на нашей земле, хозяева. Надо отомстить за все бесчинства гитлеровцев. Злость кипела у ребят на немцев.
Бои местного значения идут недалеко, на границе с соседним селом. Слышна канонада, и сюда залетают снаряды, рвутся на улице, в огородах. Ребята думали – чем бы помочь нашим военным, партизанам.
Однажды глубокой ночью в дом к Николаю кто-то постучался. Оказалось – это наши разведчики. Такое случалось не раз, в разные дома они заглядывали по ходу дела. Пройдя через линию фронта, они должны были добыть сведения о расположении немецкой части, о важных военных объектах, прихватить «языка». Николай хорошо знал, где что находится и на карте отметил их расположение. Потом разведчики так же незаметно удалились. И уже на следующий день под артиллерийский огонь попали те самые объекты, о которых Николай сообщил разведчикам.
После этого он не мог спокойно сидеть дома, скрываться от немцев и наблюдать за их бесчинствами на селе.
И вот Николай снова встретился с тёзкой – Колей. О том, что в его дом заходили наши разведчики, он ему не сказал. Завели разговор о том, что надо что-то делать. Нельзя сидеть, сложа руки. Взорвать бы склад, но где взять взрывчатку? Убить фашиста и то не чем. Не с ножом на него идти! В конце концов, придумали: поджечь избу с немцами. Похоронить их заживо так же, как они  уже сделали с местными жителями! Эта идея понравилась и вполне осуществима. Ребята понимали, что в случае провала задуманной операции им грозит расстрел.
Стали готовиться к осуществлению задуманного. Достали бензин. Присмотрели избу, в которой расположились немцы и установили за ними наблюдение. Самое главное, чтобы они там были.
Менялись немецкие воинские части, но от этого лучше не было. А теперь расположилась  вновь прибывшая немецкая карательная часть на постоянной основе. Немцы вгрызались в бугор землянками и блиндажами, превратив село в сильно укрепленный оборонительный район.
…Ранние зимние сумерки опустились на село. Небольшая пурга совсем на нет свела видимость. Ночью патруль ходит редко. Немцы пока не пуганые и бояться им нечего. Ребятам долго пришлось ждать, когда в избе погаснет свет. А там веселились немцы: горланили свои песни, доносилась игра на губных гармошках. Но, наконец, успокоились. Ребята незаметно подкрались к затихшей избе. Возле стены были сложены дрова, облили их бензином, плесканули и на карниз соломенной крыши. Входную дверь деревянных сеней подперли попавшейся под руку слегой и тоже облили бензином. Одновременно подожгли избу в двух местах. Пламя, пробежав по деревянной стене, мгновенно перекинулось на соломенную крышу. Словно факел, вспыхнула изба. Чтобы быть не замеченными, ребята разбежались в разные стороны. Однако в глухом переулке Коля напоролся на немецкий патруль. Фашисты открыли огонь и, ранив его, схватили и потащили в комендатуру. Там всю ночь, избивая, пытали его.
Внезапный пожар вызвал большой переполох у немцев. До самого утра бегали они по селу, врывались в сараи, погреба, где теперь жили сельчане, Трещали автоматные очереди. Не могли подумать они, что этот пожар – дело двух подростков.
Николай понял, что с его товарищем случилась беда, а помочь ему он теперь не сможет. Забежав в сени, и, стараясь не греметь и не разбудить мать, разулся там, на цыпочках прошёл на кухню. Больная мать не спала, всё слышала – и как гремели выстрелы на улице, и как пришёл её сын. Материнское чутье ей подсказывало, что случилось что-то.
 - Где ты так долго был? Я переживаю за тебя.
 - Не волнуйся, мама. Задержался у Коли. Идти опасно, слышишь, какой переполох у немцев? А ты лежи, не вставай!
Вышел на кухню, там и просидел до утра. О чём только не передумал за ночь! Но о совершённом этой ночью поступке не жалел. Только вот считал себя виновным в том, что вовлёк Колю в это дело, а уберечь не смог. И догадывался, что могут предпринять в ответ немцы.
 Николай принял, как он считает, единственное и правильное решение -  выйти и признаться в совершенном поджоге.
.А когда наступило утро, всех сельчан согнали к комендатуре. На крыльце появился немецкий офицер и, жестикулируя руками, что-то стал кричать. Переводчик – полицай еле успевал переводить:
 - Ночью сгорел дом. Вам придется за это отвечать. Один из поджигателей – пойман. Выдавайте второго, он среди вас. Если не выдадите – всех вас расстреляем! Всем понятен приказ? Я буду ждать! Пусть скорее выходит!
 Фашисты выдернули из толпы несколько сельчан, поставили их к стене сарая. В это время по взмаху руки немецкого офицера на крыльцо вывели связанного и окровавленного Колю. Он еле держался на ногах. Его поддерживали два фашистских автоматчика.
 - Вот он, поджигатель, комсомолец! Он заслужил расстрела. Так будет со всеми, кто выступает против Германии, - прокричал немецкий офицер. – Выдавайте второго поджигателя!
Наступила напряженная тишина. Все молчали. Да что было говорить, никто не знал имени этого смельчака. Да если бы и знали – разве повернулся бы язык назвать его! Николай чувствовал себя виноватым. Это из-за него согнали сюда сельчан. И расстреляют ни в чем невиновных людей. Офицер вновь взмахнул рукой, и Колю столкнули с крыльца. Немецкий солдат поднял его и с размаху ударил в грудь прикладом автомата. Упал на снег Коля, не проронив ни звука, не было у него сил даже на стон. Всю ночь допытывались фашисты о сообщниках. Он понимал, что ничего уже не изменится, если даже назовет того, с кем совершил поджёг. Так ничего и не сказал.  Болело от побоев всё тело, и эта боль не давала ему сосредоточиться. Перед рассветом, после пыток, как в калейдоскопе, промелькнула в памяти  разрозненными кусками вся короткая его жизнь. И он в который раз ловил себя на мысли о Николае. «Как он там? Наверняка ушёл. Отомстит за меня этим гадам!». Своим, уже теперь не детским умом, понимал, что его ждет расстрел. Пусть погибнет он один. Очень жалел, что в своей жизни ничего полезного так и не успел сделать для Родины.
Приподнял голову Коля, увидел в толпе сельчан маму и рядом стоящего с нею друга Николая. «Прости меня, мама, за всё прости» - подумал он. Повиснув на руках соседей, смотрела на него мама. Она рвалась к нему, сдерживаемая соседями. Она понимала, что ждет его, но не в её силах что-либо сделать. Каждый удар, наносимый палачами сыну, болью отзывался в её материнском сердце. Рядом стоящие соседи-сельчане загораживали её от немцев. Не дай бог, они  увидят и тогда не миновать и ей смерти.
 - Коля, сынок! – только и могла она выговорить.
 - Последний раз спрашиваю: где второй поджигатель? – снова кричит немецкий офицер. Он подал сигнал автоматчикам и те выстроились напротив сельчан, отобранных и приговорённых к расстрелу.
 - Где он? Спрашиваю в последний раз!
Снова наступила напряженная тишина. Десятки сельчан стояли в ожидании неминуемой страшной развязки. И вдруг эту смертельную тишину нарушил детский выкрик:
 - Это я поджёг! Не троньте ни в чем невиновных людей!
Из рядов сельчан вышел Николай и направился к крыльцу, где в окружении немцев на снегу лежал Коля. Решительным шагом подошел к лобному месту. За те секунды, которые ему понадобились, чтобы дойти до места, где лежал Коля, и где стояли фашисты-палачи, понял, что принял правильное решение – выйти самому. У него не было другого выхода. Проходя мимо сельчан, стоящих у сарая и ждущих своей участи, он успел посмотреть им в глаза и мысленно попросил у них прощения. Слишком коротким был этот путь. Его схватили автоматчики, скрутили за спину руки, подвели к немецкому офицеру. Тот удовлетворенно пролаял, коверкая слова:
 - Зер гут! Карошо, очень карашо!
И рукой, в туго натянутой черной перчатке, подняв подбородок Николая, хотел заглянуть ему в глаза. Рванулся Николай, готовый испепелить взглядом ненавистное лицо фашиста. Больше ничего не мог сделать, потому что крепко были связаны руки. Но хрустнули его детские плечи, выкручиваемые двумя немецкими автоматчиками, застонал он и этот хруст, этот стон болью отозвался в сердцах сельчан. Его бросили на землю, стали с размаху бить носками кованых сапог. Потом подтащили к Коле, положили рядом. В наступившей тишине было слышно, как о чем-то переговаривались палачи. Молча стояли сельчане со слезами на глазах. Что они могли сделать?
 - Прости меня! – прошептал Николай лежащему на снегу своему другу, и стал подниматься. Немного привстав, он хотел помощь подняться и ему. Но не осталось сил у Коли, чтобы принять эту помощь. Ему их хватило только на то, чтобы приподнять голову и ещё в последний раз, посмотреть в сторону матери и успеть беззвучно прошептать: «Мамочка, родненькая, прости меня! Прости за всё!»
Подошли немецкие палачи, подняли ребят, приставили к стене.
И тут по команде офицера в упор, распарывая утреннюю тишину, длинная автоматная очередь прошлась по ребятам слева направо и обратно – справа налево. Шарахнулись в испуге вороны, посыпался с ракит иней, медленно оседая на плечах застывших сельчан.
И прежде, чем упасть Коле замертво, пуля, ему предназначенная, на какие-то доли секунды, опередив его смерть, словно прошла через сердце матери, остановив его, чтобы она, мать, уже не смогла ни слышать и ни видеть смерти своего сына.
Не оставили фашисты в живых и заложников-сельчан.
Я рассказываю эту историю из далекого, но памятного военного времени своему внуку Алёше. Ему сейчас столько лет, сколько было тем ребятам, ушедшим в бессмертие. А он удивляется, почему нет им памятника. Алёша, Алёша! Чему тебя нынче учат в школе? Что ты знаешь о войне? Знаешь ли ты о подвигах Зои Космодемьянской, Александра Матросова, молодогвардейцев? Горько, что это нынче никому не нужно. Кто-то хочет забыть, что было с нами, и какой ценой досталась нашему народу Великая Победа. Но ты должен знать, что обязан своей жизнью на этой земле в этой стране твоему прадеду, тоже Алексею, сложившему свою голову в той Великой войне, Зое Космодемьянской, Александру Матросову и миллионам безымянных героев, среди которых были и наши ребята – комсомольцы Николай и Коля. Лучшим памятником всем им – известным и безвестным - будет наша вечно живая память.
Я каждый раз с болью в сердце вспоминаю об этом. И ты теперь знаешь об их подвиге, и будешь тоже, как и я, помнить. Потом расскажешь своим детям и внукам. И так будет продолжаться вечно.