Про Мишу

- Ну вот и хорошо!... - подумал Мишка, забрасывая берёзовые дровишки в топку деревенской печи, - Вот и отлично, что родители и старший брат так задерживаются где-то… Ведь дома уже становится холодно, а я сам могу растопить  печку!... – эту фразу он уже сказал вслух, подражая папиной интонации в голосе, - Подумаешь, что на улице стало темно! Мне было совсем не страшно сходить в сенки за дровами и берестой для растопки. А они говорят: «…да он у нас маленький ещё…». Придумали тоже! Маленький! Никакой я не маленький, сам уже до печной вьюшки достаю, если встану на табуретку! И никакой я не «Мишуля», как называет меня мама, а Михаил! И я настоящий мужчина! Только пока слишком невзрослый…

Так, разговаривая сам с собой, пытался растопить деревенскую печь своего дома восьмилетний, с огромными голубыми глазами, светловолосый мальчуган. На дворе стоял январь месяц, крещенские морозы всё крепче сдавливали своими объятиями деревянные, пытавшиеся спрятаться от холода в снежные сугробы, дома. Темнело в деревне рано, и спускающаяся с неба темнота покрывала собою всё в округе, как ватное одеяло. Из избы выходить было страшно, и Мишка с полузажмуренными глазами быстро выскочил за дверь в сени, набросив на плечи папину фуфайку, в которой папа обычно ходит в углярку. Быстро набрал ещё одну охапку полешек, и пулей залетел домой, лихорадочно закрывая за собой дверь, так, как буд-то за ним кто-то гонится из темноты. Ему даже показалось в этот момент, что его кто-то почти схватил за правую ногу, и от страха она даже онемела. Но гордость распирала его – он один, самостоятельно выходил в холодную ночную темноту и почти не испугался.

- А я расту!.. – заметил вслух Мишуля, улыбаясь широкой детской улыбкой. Когда он оставался один дома (а этого он очень не любил), он специально разговаривал вслух, чтобы было не так неуютно от того, что нет никого в доме, кроме него.

Чувствовалось, что мороз за окном крепчал, на стекле появились красивые снежные узоры, которые напоминали Мишке ветки елей, новогодние игрушки и мыльную пену. Он с нескрываемым удовольствием, почти пища от восторга, представлял, как скоро домой придут его родители и старший брат, как они удивятся, что их «маленький», уже совсем не маленький, раз он смог самостоятельно растопить печь.

Дома ещё не совсем нагрелось и Мишке не хотелось снимать папину фуфайку – она сейчас его грела по-особенному, пахла бензином для папиного мотоцикла, который стоял в гараже возле дома, рукава и карманы её были изрядно засаленые и блестели под включеной электрической лампочкой. В карманах фуфайки ничего особенного для обычного человека не было, но для Мишки там, среди трухи от сена и жареных семечек подсолнечника, всегда находились важные, почти волшебные, магнетически притягивающие к себе предметы: парочка «саморезов», блестящий гаечный ключ, гильза от использованного патрона и папиросы… Иногда, когда папа уезжал на север «чтобы заработать большие деньги и обуть-одеть свою семью», Мишка по нему сильно скучал… И тогда, тайком, чтобы не видели мама и старший брат, снимал папину фуфайку с гвоздя, торчащего в стене коридора, уносил её к себе в комнату, и играл в «папу».  Зажимал папироску в зубах, брал гаечный ключ и чинил вымышленный велосипед своему вымышленному маленькому сыну. Мама, конечно, давно заметила эту его странную на её взгляд игру, но сердце её понимало грусть и тоску по отцу, она и сама иногда ночами ревела в подушку – так ей не хватало мужа в тот момент…

Растопив печь, Мишка согрел воду в чайнике, заварил себе в кружке чёрного чаю со смородиновыми листиками, и вприкуску с хлебом и вареньем с удовольствием поужинал. А родные всё не приходили… Большая стрелка настенных часов, висящих на кухне, уже приближалась к цифре семь, а значит, что через три часа ему надо ложиться спать. Никогда ещё не было, чтобы в такое вечернее время никого, кроме него в доме не было. Мишке стало немного не по себе. Он посильнее закутался в папину фуфайку, уже не замечая, что она пахнет бензином. Затем, с нескрываемым волнением в глазах, посмотрел в окно, выходящее на дорогу, по которой его родные должны с минуты на минуту прийти. Но на улице было очень темно, фонарный столб не работал уже вторую неделю, и Мишка ничего, кроме своего отражения в стекле окна не увидел.

На секунду в его голове промелькнула пренеприятнейшая мысль: «А вдруг я обидел своих родных, и они навсегда ушли от меня?!... Совсем недавно ведь я маму довёл до слёз, когда она три часа бегала по деревне и искала меня, а я ненадолго заскочил к своему другу Вадику в гости, да там и остался, уж больно вкусные пирожки испекла его бабушка… И папа тоже тогда разгневался сильно, и даже хотел вытащить ремень из брюк и отшлёпать им меня, но потом вспомнил, что очень устал и пошёл спать… А старшего брата я вообще дразню всякими разными нехорошими словами…».

Ещё раз он посмотрел в окно, но увидел там только свои широко открытые от страха и от волнения глаза…

Мишка подошёл к углу комнаты, где стояли иконки. И по-настоящему, совсем как взрослый человек, упав на коленочки перед ними, стал молиться… Горячо и от всей души он просил Боженьку, чтобы тот вернул ему его папу и маму. А возвращение старшего брата решил оставить на усмотрение высших сил, сильно не настаивал. Маленькая, детская, чистая его душа замерла в ожидании…  Дрова в печке перестали трещать, мягкое тепло распространилось по всему дому, а Мишка всё сидел и покорно ждал, надеясь на справедливость высших сил, и коря себя за то, что раньше не слушался своих родных. Слёзки катились по его детским разрумянившимся от тепла щёчкам. Мишка сначала не замечал, что заплакал, но заметив, ему не стало стыдно за это, и совсем разрыдался навзрыд. Проплакавшись, он стал разглядывать разноцветно переливающийся свет от лампочки сквозь слезинку, которая задержалась на его верхних ресницах. 

Потом Мишка высморкался в мамин кухонный фартук, попил водички, сел на табуретку рядом с печкой и незаметно для самого себя уснул, уютно укутавшись во всё ещё не снятую папину фуфайку так, что была видна только макушка, колени поджал под себя, и со стороны казалось, что это не Мишка сидит на табуретке, навалившись спиной на стену, а лежит кучка грязного белья.

Уснул он крепко и не услышал, как в дом вошли родители. Они пришли домой очень поздно, потому что ездили в город за подарком ко дню рождения своего «маленького». Из-за сильных морозов автобус по дороге сломался, водитель долго пытался его починить, но после длительных попыток, у него всё же ничего не вышло, и он стал ловить попутки – редко проезжающие по заснеженной трассе машины из города в сторону деревни, чтобы рассадить по ним своих пассажиров, громко матерясь на морозы и извиняясь перед уставшими, замёрзшими людьми. Мишкины родители очень сильно замёрзли и устали, пока ждали машину, на которой можно было бы добраться домой, жгли костёр на обочине дороги из веток деревьев, но это не сильно согревало… Они планировали вернуться домой в шесть вечера, а вернулись в десять. А где же был старший брат?!... А он был в гостях у своей одноклассницы, так как был уверен, что родители уже приехали домой, и Мишка не один.

- Смотри, - воскликнула мама, зайдя в дом, - наш «маленький» сидит у печи в твоей фуфайке!!!

Папа цыкнул на неё, дав понять, чтобы она говорила по-тише, чтобы не разбудить Мишку. Аккуратно взял сыночка на руки и отнёс в кровать. По-отцовски нежно снял с него верхнюю одежду, укрыл одеялом, поцеловал в лобик и перекрестил.

Мишке снились сны про папин мотоцикл. Снилось, что он стал уже взрослый, и папа, торжественно объявил за семейным ужином, что он дарит своему «маленькому» свой мотоцикл, так как это средство передвижения теперь нужней сыну. От счастья в своём детском сне Мишка взлетел над землёй, и летал, сияющий счастливой улыбкой над  всей деревней. А там, где он пролетал, становилось от этой улыбки очень светло, люди поднимали глаза к небу, чтобы посмотреть, откуда же такое сияние, и, увидев Мишку, удивлённо разводили руками. А девочка Наташа, Мишкина одноклассница, даже послала ему в небо воздушный поцелуй...

Проснулся Мишка от какого-то шума в кухне и запаха маминых оладьев. Он долго не мог понять, всё ли, что с ним приключилось было сном, или же что-то было реальностью. Он услышал папин и мамин голос, потом голос старшего брата, потом шаги, приближающиеся к спальне, где он сейчас лежал. Сначала в комнату зашла мама с сияющей улыбкой и с огромной тарелкой в руках, на которой с горкой лежали вкусно пахнущие ароматные оладья, от того, что они такие горячие даже шёл от них пар. Затем вошли папа и старший брат. И все они дружно стали поздравлять его с днём рождения! Целовать его в нос, щёки, лоб, поздравляя и прося прощения за то, что ему столько пришлось пережить вчерашним вечером. А папа протянул пятерню своей правой руки сыну и сказал: «Сынок! Ты у меня настоящий мужик! Молодец! Теперь я могу спокойно уезжать на работу, зная, что мама остаётся не одна, а с двумя моими самыми мужественными, самыми храбрыми сыновьями!» Все улыбались, и только мама нечаянно прослезилась… «Сердце женщин не понять…» - почему то подумал Мишка, и тут же вопросительно посмотрел на родителей: «Пап-мам, а где мой подарок?...». Папа с мамой хитро переглянулись, а потом принесли из другой комнаты большую, ярко раскрашенную коробку, по изображению на которой Мишка сразу понял, что в ней. Там был… ТАМ БЫЛ – М О Т О Ц И К Л!!! Классный, синего с красным цвета, пахнущий пластмассой, но такой долгожданный мотоцикл! Мишка так о нём мечтал. Это за ним они ездили в город, из-за подарка они мёрзли несколько часов подряд на трассе. Это он был причиной того, что папа его сегодня назвал волшебным словом «мужик».

- Я теперь не маленький! – улыбаясь, объявил всем Мишка. И у него на это заявление были весьма веские основания.

Вся семья дружно отправилась пить чай с оладьями, а на тумбочке около Мишкиной кровати стояла, сияя и сверкая, новенькая модель мотоцикла ИЖ, в ожидании: когда же уже всё-таки начнут с ней играть?!...