Обвал

"… и кошмар лапками уселся на груди"
М. Булгаков, Белая гвардия

Передо мной сидел нестарый еще мужчина. Был он худощав, но крепок в плечах. Темное, от обжигающего полярного солнца  лицо, обрамляла седая шевелюра - не ухоженная и лохматая. Потертый пиджак дорогой ткани был надет поверх застиранного свитера крупной вязки. В безымянный палец правой руки навсегда вросло тонкое золотое колечко - напоминание о прошлом благополучии и успешности, о прошедшем счастье. Иногда он криво улыбался, если можно эти гримасы назвать улыбкою, и тогда были видны редкие, обломанные зубы, давно не знавшие зубной щетки. Но при всем своем неопрятном виде отвращения он не вызывал. Скорее другое чувство, чувство сострадания все больше охватывало меня. Особенно поражали его глаза. Какая-то вековая мудрость пряталась под нависшими веками, а может и не мудрость вовсе, а нестерпимая боль, поселившаяся в душе человеческой, которую и не выплакать, и не высказать.
Мы сидели у меня, в обшарпанном номере старенькой гостиницы и вели разговор "за жизнь". Вернее он, Василий, говорил. Я же только слушал историю жизни его, историю страшную и невероятную. Время от времени хрипловатый голос моего собеседника умолкал, и тогда я разливал по стаканам русский народный напиток – жгучий и горький. Василий без предложений, одним махом вливал горючую жидкость в волосатый рот и, не морщась, проглатывал. В раздумье закуривал сигарету, и спустя минуту продолжал свой рассказ.

Сколько помнил себя Василий, столько и  мечтал стать геологом. Спал и  видел себя в тайге, в палатке, но почему-то всегда уже знаменитым и известным, открывшим немало золотоносных месторождений. Ну, вот так мечталось ему.
Шло время, взрослел, мужал Василий. Вот уже студент Ленинградского горного института – взахлеб учится любимой с детства профессии. Случился, правда, небольшой перерыв в стремлениях студента – к середине четвертого курса влюбился наш герой и на полгода все мысли и мечты его были только о ней - любимой Марии.
Ох, и баловала судьба его в начале жизни: ну за что его, в общем – то не красавца, она наградила такой женщиной. И лицом мила, и нравом покладиста и фигурка точенная – Василий долго не верил счастью своему, пока не родился первенец – Димка.
И когда после окончания института распределили его в тьму-таракань, на самый крайний северо-восток, где в тундре только мхи да лишайники, не оставила его Мария. На руках с грудным сыном вместе поспешила навстречу новой жизни.
Закрутило, завертело Василия в дальней стороне. Новые встречи и новые друзья, на работу – с песней, домой – с радостью, ну прямо в счастье купался. А через год еще одна радость – дочка родилась, вся в маму - красавица.
Время в благополучии течет не заметно. Время всегда течет быстро.
12 лет пролетело как один миг. Заматерел геолог.
Сбылась мечта его – стал он опытным и известным специалистом – вот уж и Василием Эдуардовичем зовут.
Друзья, оставшиеся в институте, зная его основательность, уже давно предлагали заняться наукой, написать диссертацию, благо материала набралось - на докторскую потянет. В общем, почти согласился Василий стать ученым мужем. Вот и решили с Марией - последнее поле отработают и в Ленинград.
И детишек, в последнее северное лето, на материк не стали  отправлять – пусть рядом побудут, на базе вместе с поваром кашеварить.
Место для стоянки выбрали с толком: с севера его защищала от ветров высокая, почти отвесная скала, рядом небольшой горный ручей с кристальной водой.
Тот страшный день начался с обычной рабочей суеты: начальник выдавал дневные задания, кому-то указывал, на что обратить внимание и по не многу все разошлись по своим маршрутам. В общем, день как день. Возвращаясь вечером на базу, Василий, как обычно, ничего, кроме усталости не испытывал. И только когда почти добрались до места, какое-то предчувствие, похожее на страх возникло в душе и никак не покидало ее. Василий еще не осмыслил случившегося, когда услышал какой-то утробный, почти звериный крик. Мария первая поняла  - что произошло.
Скалы на месте стоянки практически не было. Разрушаясь, она превратилась в сотни тысяч кубометров камня, которые, обрушившись с высоты, засыпали многометровым слоем стоянку. Всё было погребено под серым молчаливым камнем. И дети…, их дети то же остались там. Словно не замечая потерявшую сознание жену, Василий бросился к завалу и, раздирая в кровь руки, стал разбирать его. Подсознание подсказывало, что усилия его тщетны, но остановиться он не мог.
Что было потом, вспоминать не любил, только жизнь разделилась на две половинки – До и После. И поселилась в душе его тоска. Не проходящая и горькая она серою мышкой грызла сознание и вытесняла всякие желания. Василий подолгу сидел у окна, курил одну за другой папиросы и молчал. Молчала и жена. Мария, его любимая Маня замкнулась и с тех пор практически не говорила. Так они прожили почти год, но однажды нервы жены не выдержали.
- Это ты виноват, ты во всем виноват!
Страшное обвинение в начале шокировало, но со временем он и сам стал верить в свою вину.
И Василий запил. Запил, как говорят на Руси, "по черному".
Сколько времени длился его запой теперь уже и Василий не помнит, только когда друзья вывели его из очередной пьянки, и он, наконец, смог осознавать окружающий мир, понял - остался один. Совсем один.
Мария уехала в неизвестном ему направлении, с работы его уволили за многомесячные загулы. Когда он впервые после запоев посмотрел в зеркало, пришел в ужас. На него смотрел старик, с седой, всколоченной шевелюрой и тоскливыми глазами.
Друзья пристроили его в одном из районных управлений, курирующем горнодобывающую отрасль, где Василий и работал к моменту нашей первой встречи чиновником средней руки.
В нашу первую встречу я познакомился с этим потрепанным жизнью человеком, узнал его страшную судьбу. Потом было еще несколько мимолетных, но они как-то не сохранились в памяти.
Но последняя, поразила меня не меньше первой.
Вновь была командировка, и вновь тот дальний северный городок.  Пройдя по пустынному залу аэропорта, я вышел на площадь перед зданием. Майское солнце светило нестерпимо ярко, и лучи его, отражались от еще не тронутого весною снега, выбивали слезу, заставляли щуриться и прикрывать глаза ладонью. Остановившись, я выискивал среди разнокалиберных автомашин, выстроившихся на небольшой площади, ту, которая была послана за мной. И уже узнал водителя, спешащего в мою сторону, когда боковым зрением заметил сгорбленную фигуру, в замызганном дождевике, надетым поверх телогрейки. Опустив голову, как-то бочком, ко мне приблизился человечек, которых в народе прозвали "Бомж". Словно стесняясь, он остановился в метре от меня, чуть выставив ковшиком грязную ладонь. По всей видимости, он еще не научился просить милостыню и поэтому ничего не говорил, а только стоял молча с опущенной головой, в надежде, что хоть кто-нибудь подаст.
И тут я узнал в нем моего старого гостиничного собеседника. От неожиданности я достал какую-то купюру, сунул ее в протянутую руку, и только когда тот проследовал мимо, запоздало крикнул в след:
- Василий Эдуардович!
Бомж замер на секунду, сгорбленная спина его как-то напряглась; но это было лишь мгновение – в следующее он уже торопился в здание аэровокзала, так и не оглянувшись.
Конечно, это был он – когда-то счастливый и удачливый. Мы ехали с водителем в тряском УАЗике, о чем-то пустом беседовали. И все недолгое время езды до города перед глазами у меня стояла сгорбленная фигура постаревшего, в неполных сорок лет, человека.
Принято считать, что общая беда сближает. Может быть это и так.
Но иногда, судьба человеческая зависит от одного, единственного, рокового случая. И тогда она, как внезапная горная лавина, сметая все на своем пути, неудержимо устремляется вниз, увлекая человека на самое дно.



2006 г


Рецензии