Баллада о любви вопреки и во имя

    Уважаемые читатели,  прежде, чем вы начнёте чтение  этого произведения, я  хотела бы сделать небольшое вступление к нему,  в качестве преамбулы.
 
  Эту  балладу о любви я поместила  в раздел  «Сказки».   Она, предназначается,   как  для взрослых, так  и для детей,  и войдёт в мою будущую  книгу, готовящуюся уже   к печати, которую я   посвятила своей любимой мамочке, тоже писательнице,  Марине Леванте,   которая все эти годы была рядом со мной  и  без которой, никогда не было бы    этой книги.
( А.В. Турчанинова)


***
....Толпы спешащих, занятых своими мыслями людей не замечают, кажется, самой жизни, и спрашиваешь себя поневоле — зачем же так бежать, когда то самое, за чем они гонятся в своём нескончаемом беге так рядом? Вы ищете любви, той самой, что живёт даже после смерти, вы думаете, что найдёте её, если бросите на это все силы, и каждый раз минуете её… А может стоит приостановиться, затаить дыхание и послушать балладу о любви?

***

Каждую ночь, когда метро покидает последний гражданин, оно замирает, оставляя людей только догадываться, как оно живёт ночью, когда поезда остывают от своего дневного кругового марафона. Ведь сложно представить, как в пустых залах отдаётся эхо и даже мышка старается не цокать коготками, опасаясь, что какой-нибудь уличный кот услышит, дождётся открытия и настигнет её. Но, а чем живут многочисленные статуи, разбросанные по всем станциям, мало кому приходит в голову.

На одной только площади Революции огромное количество скульптур и японских туристов, ослепляющих их вспышками фотоаппаратов. Во-первых, скульптуры революционеров, матросов, пограничников и собак и вправду хороши, во-вторых станция почти под Кремлём, что явно уменьшает тяготы жизни экскурсовода, желающего продемонстрировать московское метро. Говорят,  там запечатлён коленопреклонный и согбенный советский народ. Но, а собаки-то, собаки тут причём? Мы же всё о народе, забывая о той мудрости, что с была с нами рядом всегда. Надо было лишь уметь видеть и принимать её, преклоняя перед ней колени.

Мудрость в этих тёмных глазах-вишнях. Надо только спросить, ибо они мудрее нас с вами, это мы почему-то считаем, что всё наоборот, а они благосклонно позволяют нам так думать. Эту широту души даёт им огромная любовь к нам, к миру, к жизни, коей нет у многих двуногих. Потому нам невдомёк, что когда гаснет свет, они улыбаются, думая, что могут отдохнуть от вечной своей службы, от охраны наших глупых сердец.

***

Пальма была овчаркой, живущей в прекрасном особняке на Мясницкой улице в самом финансовом сердце города, не знающей невзгод и лишений бродячей собаки. Она пробуждалась утром и прислушивалась к тому, как кухарка, ворча, готовит на кухне завтрак, а горничная растапливает камин. От этих звуков она настораживалась, но самую чуть…. В один момент мозг её прорезал ясный сигнал — Морфей покинул хозяина, а значит, он вскоре вернётся к ней. И Пальма приходила к нему в комнату, ложилась рядом с кроватью и ждала, когда он откроет глаза, ведь лишь она знала, что её друг уже минуту, как не спит.

Алексей размыкал тяжёлые веки, и, несмотря на то, что ещё не видел ничего со сна, протягивал руку и нащупывал лобастую голову, с радостью ощущал ответное облизывание и только тогда различал искрящиеся глаза. Пальма носилась по комнате от тапочек к халату, сметая халат и путая тапки, Алексей смеялся, корил её за беспорядок и звал кучера, чтобы вывел собаку на утреннюю прогулку.

Там, в небольшом садике подле дома, Пальма бегала, играла, а кучер недовольно цокал языком, мало ему было забот о лошадях, так мёрзни ещё по утрам, пока не запросится домой, бестия. Потом он отправлял её в дом, и Пальма бежала на кухню, — оценивать завтрак. Ела она там же, на кухне, но всегда с явным волнением наблюдала за готовящимся завтраком своего друга-человека, то ли опасаясь за его здоровье, то ли искренне переживая, достанутся ли ей тонкие кружевные блинчики.
Пока он завтракал, она сидела рядом, дожидаясь угощения, а кормил её Алексей исподтишка. Не положено ведь. Она это знала и в присутствии гостей не просила еды со стола. А потом они уезжали, но то были редкие счастливые дни — чаще Пальма оставалась одна дома, по которому скиталась, беспокойно спала, ждала. В дни выездов, она ехала с ним в пролётке или санях, и он мог отвезти её к друзьям по службе, чтобы с гордостью показать, как она выполняет «фас» и «апорт», а как-то раз она была аж на балу!

Этот бал стал для неё особенным…. Правда большую часть времени она провела в санях, замерзая, но всё же удалось забежать внутрь и из-за портьер глянуть одним глазком, как Алексей вальсировал с некой дамой. Потом кто-то из офицеров узнал её по красному платку на шее, посмеялся, и отвел к саням.

Пальма обиделась, положила голову на вытянутые лапы и стала наблюдать за входом в здание, где веселился Алексей. Люди входили, выходили, никто не замечал её терзаний, кроме одного существа, такого же как она, — с четырьмя лапами и хвостом, —красивого пса, сидящего у входа и неизвестно кого ожидающего. Она наблюдала, как пёс вытягивает морду, видя очередную пару, но никто не замечал его, однако, он не терял бодрости нрава, хоть кажется, постепенно превращался в сосульку. Пальма выпрыгнула из саней, где грелась под меховым пологом и в два прыжка оказалась около Рекса. Короля улиц, так его надо было бы назвать, ибо Рекс им и был. Он царил на столичных площадях и проспектах неповторимостью своей бродяжничающей особы. Его знал каждый полицейский за наглость проникновения в любые учреждения, каждый кондитер, у кого Рекс неоднократно таскал пирожки с витрины, каждый нищий, которому Рекс помогал просить подаяние своими трюками….
В этот вечер Рекс хотел насмерть сразить порцией обаяния танцующих господ в надежде на коврижку, а то и на службу кому-нибудь из них. Временно, конечно. Он был свободолюбив. Но так уж вышло, что сразил он Пальму. Всю ночь овчарки бегали по холодному городу, отогреваясь в местах, которые знал Рекс и, питаясь в булочных, начавших работу ночью, чтобы к утру подать свежий хлеб. Постовой, вышедший на службу, только приподнял брови, обнаружив, что Король нашёл свою Королеву, вздохнул, но искренне порадовался за пса.

Серым утром овчарки сидели подле особняка, тыкаясь носами, прощаясь, ведь Пальма должна была идти к своему другу-человеку. Рекс положил тяжёлую голову ей на спину, замер, вздохнул, чтобы через секунду скрыться в зачинающемся дне. А Пальма минуту смотрела ему вслед, растягивая губы в собачьей улыбке.
Алексей же не смыкал глаз всю ночь и корил себя за то, что взял собаку на бал по дури, желая, чтобы она следовала за ним везде, что с его стороны было чистейшим воды эгоизмом. Конюх успокаивал: « Да, кобеля себе, поди, нашла. Вернётся…»

— А если нет? Я один. Один. Война гремит. В стране стало неспокойно. Стачки. Семью не хочу заводить, не верю ничему. Ей одной и верю. Где она?

Пальма явилась с повинным видом. Не в силах злиться Алексей лишь пожурил. Казалось бы, всё в этой истории могло закончиться хорошо —  конечно Рекса взяли бы в дом, и жили бы они, поживали и добра наживали. Но в тот же день Алексей отправился на другую войну, гражданскую вместе со своей верной собакой, с которой решил не расставаться. « Умирать так вместе, ведь здесь, без меня ты можешь погибнуть. Придёт это быдло, сожжёт наш дом, закидает тебя камнями….», с тем и уехали.

***

На войне Пальма проявила себя как образцовая защитница Отечества, которое находилось под сильнейшей угрозой, и которую не суждено было низвергнуть в пустое сотрясание воздуха. Она находила раненых, прокладывала путь для целой кавалерии, когда даже кони сбивались с пути… Одним словом она стала не просто собакой полка, а его героиней и талисманом одновременно, той которую почитали и которой отдавали последнее. А когда ночью на отдыхающий полк неожиданно напали, Пальма предупредила всех громким лаем, и атаку успели отразить. Однако победить в этой войне Алексею было не суждено, как и всем тем, кто стал ненавидимым классом, который нужно было скинуть с плеч рабочих и крестьян. Как-то вечером, сидя в поле у  стреноженного коня, Алексей заговорил с овчаркой, которая, как ему казалось, понимала каждое его слово.

— Не будет победы. Я воевал за Отечество, но оно отторгает мою победу, а значит, и меня. Мы сейчас с тобой неподалёку от порта. Завтра корабль уходит во Францию… Я всё смотрю на этот величественный бриг, и думаю, что же, если уж родная земля взбунтовалась против меня самого, не покинуть ли её нам с тобой до тех времён, когда она будет готова принять нас обратно? Парле  Франсе, мон амур?

Пальма положила голову ему на колено и как всегда с одобрением посмотрела в глаза, но была в этих глазах и тоска…. Имя этой тоске было Рекс. После их внезапной разлуки она больше не видела короля улиц, но сердце подсказывало ей, что он всегда был где-то рядом, ведь Рекс хоть и был скитальцем, а территория его скитаний была велика и простиралась до самого Севера, до Китая, тем не менее, Франция не входила в её границы. Пальма нутром чуяла присутствие любимого, и видеть его для неё было жизненно важно, как и служить своему хозяину, которому она также отдала часть своего большого и преданного собачьего сердца. Собака — не волк. Волк бы давно уже бежал туда, куда звали звериные чувства, и быть может, был бы прав. Ведь волки преданны в любви своей волчице и своей земле, но больше никому. Собаки впустили в своё сердце людей, и они рвут их на части.

Рекс — вечный странник — нашёл своего хозяина, своего друга-человека и в этот момент был рядом с Пальмой, всего в десятке километров. Конь революционера, храпя под седлом, нёс его к «белым». И ночь не была помехой этому коню, ведь гнала его воля людей, борющихся за власть. К рассвету расстояние между двумя сердцами сократилось до пары километров. Пальма взвыла и закрутилась на месте. Алексей, удивлённый, позвал её, и она остановилась вдруг, как вкопанная и кинула на хозяина отчаянный взгляд любящих глаз, прежде чем со всех лап улететь навстречу своей любви.

Она летела прыжками, почти не касаясь лапами земли. А Рекс, готовый к бою, ждал на линии фронта. Но и он любил также, любил двоих — Пальму и человека. И знал, что она рядом, но надеялся, что роковая встреча не состоится. Когда же расстояние между ними составило всего полкилометра, пёс сорвался с места, со службы, вызвав тем самым возмущение всадников.

Над полем клубился туман. Две овчарки разрывали его своими прыжками, пока их чёрные носы не столкнулись в белом киселе. Он — сильный и желанный, положил голову ей на спину, и должно быть что-то сказал на своём, понятном им обоим. Она заскулила. Топот коней приближался. Он пихнул её носом. И Пальма, сначала постанывая, а потом плача от боли, как плачут раненые люди и птицы, развернулась и побежала к тому, другому, кто ждал её не меньше. Рекс долго ещё смотрел ей вслед, пока не сел и не заскулил тихо, едва не слышно, и пока рука человека не опустилась на его голову и не потрепала с любовью.

Говорят, Пальма и Алексей благополучно сели на корабль, и на пристани многие видели хозяина и собаку, провожающих печальными взглядами родные берега Отечества, где брат пошёл на брата. И, кажется среди тех, кто видел и Пальму и Рекса ещё тогда в Москве был один скульптор, случайно оказавшийся среди сторонников хозяев Рекса. И быть может, он видел, как спустя недолгое время овчарка бежала по полю, а Рекс провожал её долгим взглядом, зная одно — она спасена во имя любви и вопреки всему. Разве что потом он не мог показать в своей скульптуре того, что была она собакой белого офицера, а потому по сей день эти две статуи на площади Революции каждая на своём перроне и никак не могут встретиться…. Возможно, ночами они рассказывают друг другу как каждый жил вдали от другого, возможно….

Январь,  2013 года