Сага-fantasi. На грани Истины

СЛОВО АВТОРА
«Сага: на грани Истины» - это попытка донести до думающего читателя новую и, по сути своей, оригинальную концепцию мироустройства. Это, в общем-то, игра разума в попытке найти ответы на многие, упрямо стоящие перед нами вопросы, не имеющие сейчас и не имевшие ранее убедительных ответов.
Выстраиваемая в Саге модель мира, на мой взгляд, выверена строгими законами логики и поступательного развития. Здесь в основу положено несколько жестких постулатов, или, говоря более доступным языком, основных законов построения мира:
1. МИР создан тем, кого все называют – БОГОМ и СОЗДАТЕЛЕМ – с этим сегодня вряд ли кто станет спорить;
2. Создатель, начиная свой проект, имел свой План достижения Цели, ради которой и затевалось всё;
3. эта Цель должна быть достигнута, а значит, Создатель не потерпел бы никакого препятствия, а тем болеем – врага, способного помешать достижению желаемой Цели;
4. неоткуда взяться врагу в мире, созданном и контролируемом Богом;
5. исходя из вышесказанного, тот, кого люди принимают за врага ГОСПОДА и человека, не может им быть. Кто он и как появился – это возможно было так, как рассказано в предлагаемой Вам Саге;
6. механизм рождения Ангелов (а они родились, как и вся Вселенная), на мой взгляд, возможен только такой, как прописан в Саге;
7. все события, поступки персонажей и повороты сюжета должны объясняться законами логики, и это в повествовании, на мой взгляд, происходит.
 Книга, представленная читателю, похожа на бусы. Она является серией самостоятельных новелл, связанных сюжетом и его фигурантами: Создателем и его сыновьями – Ангелами. События «Саги» начинаются с момента зарождения Мира и сопровождающего его диалога Создателя с фантомом, Путником – первым созданием Бога. Он призван быть собеседником Господа и первым его оппонентом. Великое и малое рядом: Создателю скучно в том месте, где не было ещё Пространства, Времени и Света, и Путник - Его игрушка, иногда пользующаяся своим правом самостоятельного мышления и когда-то выходившая из повиновения. А автору Саги тоже трудно без этого фантома раскрыть некоторые стороны и обстоятельства излагаемого.
Предлагаю вам по иному взглянуть на историю появления и развития Разума во Вселенной, Разума, по мнению автора, как Дара - весьма специфичного и многообразного, Дара, предназначение которого, в совокупности с другим, реальным и действенным Даром – Душой, участвовать в реализации Замысла Создателя. Они, эти два компонента, на взгляд автора, являются важнейшими элементами в создаваемой Богом конструкции. Здесь, почти как в «Лего»: каждый элемент должен занять своё место, чтобы быть востребованной частью Замысла. Идея «Саги» - попытаться объяснить, используя законы анализа и логики, как устроена эта многокомпонентная, гигантская система – наш мир.
В отличие от традиционного и общепринятого взгляда, автор, набравшись смелости, выказывает сомнения в полной успешности реализации Замыслов Создателя. По крайней мере, здесь, на Земле. Многие события и факты, окружающего нас мира, и списанные с них ситуации в новеллах Саги, позволяют нам высказаться по поводу возможности такого развития событий, и попытаться угадать причины столь прискорбного неуспеха. И кажется мне, что причины эти лежат в появлении нового, не ожидавшегося Создателем фактора, рождённого в недрах Разума. Это фактор «эгоизма, зависти и злобы думающей, жаждущей плоти». Он, как побочный и неучтенный продукт «думающей плоти», появляясь в закономерно складывающихся ситуациях, вмешивается и в ход истории, и в результаты всего происходящего. Результатом влияния этого незаконнорожденного фактора становятся незапланированные Творцом изменения, вызывающие неожиданное и лавинообразное истечение последующих событий. А в результате – первый Апокалипсис, рождающий первого Ангела и первого сына Бога, призванного стать помощником в построении Мира, сына, которого мы ошибочно и несправедливо считаем врагом Господа.
Первый Ангел – не совсем ангел, по нашим понятиям. Но если вспомнить, как он родился и из чего он состоит, то это может многое объяснить в его поведении и поступках. Для него важно одно - служить Отцу, оправдать Его любовь и надежды, связанные с ним. Всё остальное - вторично. Методы и пути достижения поставленных целей его не смущают, понятия «Добро» и «Зло» ему не ведомы или ограничены рамками: достигнута цель или нет. Потому, возможно, мир и не благостен. Мы сами породили его, и он таков, каковы мы.
В разных частях «Саги» разные истории и герои. Но все они связаны сюжетом поступательного развития Истории и желанием служить Создателю. Вопрос только в картине Мира, воспринимаемой всеми нами очень по-разному. Вопрос в осознании нами своего места в Мире этом, и в способах Служения тому, кому всем обязаны.

………………………………………………………………………………………………..































САГА-FANTASY,
НА ГРАНИ ИСТИНЫ

ЗА МИГ ДО НАЧАЛА ВРЕМЁН
00.00.00…

Во мгле недвижности и ледяного безвременья был только Он – тот, кто всегда один. И не было другого никого, кто слово бы сказал Ему и мыслью поделился или чувством.
Не знал пределов Он себе, не знал: зачем, доколе, почему - вокруг него ничто и пусто. И было неуютно, скучно, одиноко в этом странном месте, где не было ещё Пространства, Времени и Света.
       И вот, согласно Воле, что как протест, в глуби его Сознания рождалась, возникло и слетело Слово, которое Началом стало! Началом Миру, Замыслу – всему!
И Логос тут же озарился в слиянии потоков Воли и Желания Его, где Сила и Любовь соединились навсегда! И затеплилась посереди сего потока чудным, небывалым многоцветьем точка – то было зарожденье Замысла! Того, в котором средоточены, заплетены и скручены, как лепестки соцветья, иль будущие крылья в куколке, зародыши всего: Материи, Энергии и Времени, Пространства и некой Матрицы животворительной Идеи – предтечи Жизни, как фактора дальнейшего развития Проекта!
       Да, Жизни, непослушной и многообразной, непостоянной, сложной развивающейся формы, всегда способной удивить Отца – и в этом прелесть есть, и в этом смысл Игры! Ведь Жизнь – гибка и хлипка, как ус лианы, и даже видит впереди себя не дальше, чем росток. А это свойство неизбежно означает зарождение иллюзий всевозможных: иллюзий приближенья к Истине, иллюзии познания Добра и Зла, иллюзии Любви и обладания счастьем…
И неудачи на пути здесь будут непременно! И каждая из них – дитя непонимания законов логики пути, а зачастую слепоты и слабости ума.
Они, увы, не понимают, что Мир рождённый – это организм, а все они лишь клетки организма и слабость их ума рождает эгоизм, который разрушает, словно ржа, прекрасный и достойный механизм!
И вот вам результат, который неизбежен: сегмент, частица, вариант, любое отклонение – испытывает крах! И это правильно: законы сохраненья целого важнее частностей любых. И что ж за тем? Те неудачи многих, приводят к ненависти, злобе и злодейству, а этих бед законные плоды – те самые глубины непреодолимой Боли, куда свергаются с сияющих и призрачных вершин «иллюзий обладанья счастьем», они, кто некогда гостил здесь и вдруг безосновательно решил, что здесь поселены они навечно…
Однако ж, жребий брошен, и Слово – произнесено! Грядущее в пути…
Теперь же замерев в тиши и предвкушении прощания с одиночеством-покоем, Он любовался Первоцветом и наслаждался, созерцая первородную красу.
Создатель ощущал нетерпеливые толчки-позывы, пульсации и трепетания Создания своего. А Замысел всё зрел и зрел, и наполнялся до избытка, до краёв и Силой, и Любовию Творца. Переполняясь, рвался он в полёт туда, где ожидал он волю и свободу, и право развиваться в ней.
И, наконец, случилось то: и Слово разрешило Времени свершить свой первый шаг! Цветок созревший содрогнулся, напрягся весь и, наконец – раскрылся!
Великий, не знающий сомнений Логос, встрепенулся ярко освещенный взрывом, чудовищным-безмерным в переплетениях Времени-Пространства… и улыбнулся Он – Материя рождалась!
Материя, не главная, но неизбежная предтеча воплощения Его Мечты, Великого Творца. Рождалась та младая плоть в бесчисленных и бесконечных формах, в дуальности диктующих начал, а, значит, средь борьбы энергий, породивших многоцветье небывалых фейерверков…
И было радостно Ему смотреть и видеть…
                * * *               

- Так вот с чего начнётся всё… – негромкий голос прозвучал. – Забавно… только жаль такую красоту терять навечно…
- Ах, это ты, мой Путник, привет тебе, привет!
Однако должен здесь тебе Я дать ответ – отнюдь!
Когда появится желанье вновь увидеть,
Как учится материя любить и ненавидеть,
Увидеть сможем мы с тобой иль не с тобой
Любой миг времени-пространства, спутник мой.
Что помешает мне? – Ведь это в наших силах:
Иль зрелище вернуть, иль череду событий всех!
 - Ты прав, Великий Бог!
 Ты – автор всей игры и это твой успех…
 И правила твои, и фишки – всё в твоём кармане,
 И нет достойного соперника тебе,
 Чтоб обострить сюжет и не попасться на обмане.
 Позволь, мой Бог, теперь спросить тебя:
 А не наскучит через сотню тысяч лет,
 Когда исчерпает простой сюжет себя?
 Иль замысла изгиб предполагает,
 Как что-то вскользь невольно намекает
 Вакансию подобную открыть?
 Великолепно! Так тому и быть…
 - Остановись, остынь, мой юный друг,
 Нам не к лицу проблем подобных круг.
 Я с сожаленьем думаю – ты ложно прозорлив,
 Достаточно умён, но чрезмерно говорлив.
 Считаю Я, пора тебе узнать:
 Судьбу свою с чего тебе начать.
 Рождён ты здесь моей лишь Волей,
 Быть собеседником и оппонентом… иногда…
 Прости, мой друг, но эта доля –
 Смотреть и помнить – ждёт тебя всегда.
            Судьба твоя – со мною говорить,
            Когда того потребует момент,
            Но что-то изменить или историю творить –
            Не твой ангажемент и это не в твоей карьере…
            Позволь же, беспокойный друг мой,
            Сейчас мне насладиться в полной мере
            Картиной грандиозной и прекрасной!
            Засим, изволь занять приставный стул в партере,
            А уж тогда, коль понял ты расклад и тема будет,
            Продолжим, Путник, наш приятный диалог,
            И верю Я, мой друг, согласие прибудет…

 * * *
Бурлящая река Времени, возникшая при рождении Первоцвета, неистово скручивала Пространство и Материю в бесконечные коридоры и лабиринты, переполненные молодой и свирепой энергией. Необозримая бурлящая река эта порождала чудовищный Хаос и не собиралась изменять свой нрав. И тогда Замысел востребовал наполнения новорожденного пространства ЗАКОНАМИ.
И дал Он в мудрости своей необходимые Запреты, Законы и Константы. И мир новорожденный тут же вынырнул из Хаоса: причина родила следствие, а следствие - причину…
И свет отделился от тьмы, и увидел Он, что это хорошо…
Материя встрепенулась, замерла на мгновение … а затем, набирая скорость, завихрилась-закружилась в своих волшебных танцах и хороводах, в бесчисленных измерениях и бесконечных лабиринтах. И там, где её было слишком много, в узких коридорах пространства-времени, прогнула она эти коридоры настолько глубоко и так свирепо вращалась в них, что превратились коридоры те - в чёрные мешки с туго завязанной горловиной. И стали эти мешки тёмными круглыми пятнами на радужном многоцветье небес, обозначив себя центрами притяжения и вращения для всей остальной соседствующей материи. А вокруг них завертели свой вечный танец исполинские содружества новорожденных звёзд – семьи-галактики, в которых зажигались всё новые и новые звезды всех мастей, цветов и размеров.
Вскоре, вслед за этими чудесными метаморфозами, из межзвёздной пыли и прочего чего-придётся образовались крошки-планеты – главные подмостки грядущего таинства Замысла. И тут же радостно завальсировали вокруг своих звезд-сюзеренов эти планеты, ну а вместе с ними и их разнообразные спутники: ещё более мелкие сестрички-планетки, обломки других планет-неудачниц, и ещё много всякого прочего строительного мусора. А красавицы-кометы, гордясь своей красотой и наивно мечтая о Свободе, уже намечали маршруты своих вояжей. Мир – расцветал!
Река времени, омывая и изменяя островки материи, несла свои неисчислимые миллиарды лет, которых Он не ощущал вовсе и которые не тяготили Его. Ведь Время, Материя и Пространство - это всего лишь плоды Его Сознания, это «кубики» в Его Игре, из которых Великий Мастер строит свой Мир. Любой из сих малых кирпичиков подвластен Ему безраздельно и любой же Он может повернуть, передвинуть или просто «не заметить», когда Ему будет так угодно.
В эти необозримые миллиарды лет раздвигались декорации Большой сцены: разбегались от места старта галактики, мчалась, вечно убегающая от них, «родовая» оболочка – наружные лепестки Цветка в виде выпуклой призрачно сияющей стены, неустанно расширяющей пределы Вселенной. И стена эта была, как изумительный и неоглядный занавес, открывающий кулисы Великой Драмы: созидания и разрушения, любви и ненависти, расцвета и гибели этого Мира.
А тем временем, некоторые планеты, счастливые от рождения или по Воле Его, не сотрясаемые космическими несчастьями и катаклизмами, нежились в ласковых лучах своих покровителей - звёзд-сюзеренов. Обеспеченные теплом и влагой, временем и покоем, они созревали для оплодотворения и принятия жизни. Но не было жизни…
Долго смотрел и ждал Великий, и казалось безграничным терпение Его. Только ожидаемого не происходило нигде. Семя Жизни, заложенное в Цветке Его Волей, не перенесло конвульсий родовых схваток нарождающейся Вселенной, не сохранилось оно при рождении Мира.
И понял Создатель, что без вмешательства Его желаемое не случится никогда. И тогда взял Он Избранную Планету, согрел ее в руках своих, дохнул на нее и поместил возле доброй и счастливой звезды.
И был день, и была ночь, и возникла Жизнь на Избранной планете…
 * * *

ГЛАВА 1. Э В О Л Ю Ц И Я
1.1. ВЕЛИКИЕ ДАРЫ

И стала колыбелью жизни Избранная Планета. Гордо понесла она Жизнь в себе и была счастлива тем. Щедро одарил Творец избранницу светом и теплом, водой и воздухом, и всем другим, что могло понадобиться детям Его. Радостно, не зная потрясений и несчастий, вращалась в лучах Доброй Звезды под опекой Отца своего счастливая планета Ип. Пролетали стайками века, пробегали длинные хороводы миллениумов, формируя в течении своём многообразие и великолепие Жизни. Всё находилось в движении, всё изменялось, и лишь Создатель был неизменен. Он был больше, чем Мир, но и Мир уже был в нём.
А Великий Мастер наслаждался, безмятежно спокойно Он наблюдал за всем происходящим на славном детище своём. А в это время там…
Гармония царила повсюду на Ипе, гармония любви и порядка. Того порядка, что предписал Он. Растения, предназначенные в пищу всем движущимся, под действием данных им законов, безостановочно изменялись, каждый раз всё более и более улучшаясь. И движущиеся совершенствовались от поколения к поколению в этом идеальном Мире, где был истинный мир, и не было места злу и насилию. Так было долго, миллионы лет: Творец умеет ждать.
Он терпеливо ожидал желанных изменений и развития. Но вот настало время, когда феерический калейдоскоп изменений вдруг стал замедляться: Жизнь, в обозначенных границах, приближалась к пределу своего совершенства. И, наконец, колесница развития и прогресса остановилась: Энергия Первоначального Толчка исчерпала себя, и причин для дальнейшей эволюции системы уже не находилось.
Создатель еще какое-то время ожидал дальнейшего развития, наблюдал и надеялся, что накопленные изменения в живущей плоти сложатся в новые энергичные вектора движения и дальше запустят новые механизмы развития. Ведь всё это происходило впервые и Ему был известен только конечный – желаемый результат, а промежуточные этапы и для Него, Архитектора и Творца, были неоднозначны и весьма неопределённы. И вот выяснялось, что опять возникала необходимость из зрительской ложи переходить за кулисы и направлять поток событий в нужное русло: оказалось, что даже весь запас энергии планеты не мог обеспечить ей следующего шага. Только Он мог и хотел этого, и вдохнул Он искры Разума и Духа в тех на Избранной планете, что смогли вместить Великие Дары Отца. И колеса эволюции, заскрипев, покатились дальше и дальше, быстрее и быстрее. Избранные виды, такие разные и непохожие, получившие Дары от Создателя своего, встрепенулись, как поднявшийся ото сна ребенок, огляделись и изумились всему увиденному. Осознали, любимые дети Его, как мало они знают, как мало понимают в этом прекрасном и удивительном мире. Впереди их ожидал долгий и трудный путь, в котором им ещё предстояло накопить горы иллюзий с драгоценными вкраплениями подлинных знаний, затейливо перемешанных меж собой, отделить семена от плевел, очистить и систематизировать их. А уж затем настанет время попытаться выстроить из них мозаику, максимально похожую на окружающий мир. И тогда смогут они, дети Его, опираясь на полученную картину мира, определить свое истинное место, угадать свою роль в глазах Отца, и, наконец, исполнить Предназначение свое.
Вначале своего пути, когда знаний и не было, а были лишь иллюзии, не понимая многого, не видя связей и причин событий, они привлекали к объяснению всего происходящего, вмешательства божеств, которых встраивали в свой придуманный мир. И каждый народ представлял своих богов прекрасными и могущественными, обликом, безусловно, похожими на себя, а многочисленных богов всех других народов изображали ужасными чудовищами, либо смешными и нелепыми идолами. Но бог – это душа народа, и потому такие вольности никогда не прощались. И от этого на Ипе тлели раздоры, обиды и конфликты, которые неизменно порождали взаимное недоверие, подозрительность и даже ненависть между любимыми детьми Создателя.
Однако на Избранной планете в головах всех её обитателей был накрепко заложен и надежно действовал Высший Запрет на убийство и пролитие крови. И существа, не знавшие вкуса крови и не смеющие нарушить Запрета, снимали своё внутреннее напряжение и копившиеся в них отрицательные эмоции, всеми доступными способами. Некоторые, кому это было доступно, сочиняли смешные истории, сказки и песни о божествах соседствующих народов, о самих этих народах, об их нравах и привычках. Другие, не столь способные к такому творчеству, шли другим путём: они добавляли в свои религии жёсткие непререкаемые нормы, глубоко непримиримые и враждебные всем иным богам и тем народам, что поклонялись им. Такие способы были хоть и доступными, но они не решали проблем, не разряжали напряженности сложившихся ситуаций! И оттого, год за годом и век за веком, накапливался тяжкий яд ненависти в сердцах и умах народов Ипа.
А тем временем, прожившие свой срок поколения сменялись новыми, пришедшими вслед за ними, чтобы совершить свой, предназначенный им, бренный путь. Души же ушедших поднимались ввысь, туда, далеко к верхним пределам планеты, к ноосфере божественного Ипа, неся в себе весь свой прижизненный опыт, а с ним и воспоминания, эмоции и оценки. Там, на границе Жизни и Космоса, в тонком слое ноосферы – Души планеты, находили они отведённое им Отцом-Создателем место, которое и было их важнейшим и прямым предназначением.
Все народы Избранной планеты, одаренные Великими Дарами Творца: Жизнью, Разумом, Душой и Любовью – были очень непохожими друг на друга. И в этом был большой смысл, и в этом элемент эксперимента и состязательности, проводимый Творцом. Одаренные в разной мере из-за неодинаковых способностей к восприятию мира, и оттого так по-разному воспринимающие окружающую действительность, непохожие внутренне и внешне, они жили раздельно, не смешивая своих поселений. Иногда мирно жили, а зачастую стараясь пореже общаться, чтобы не конфликтовать, шли они параллельными и независимыми курсами. Однако завершали свой путь все они одинаково – умирали, прожив отпущенное им, и уже тогда, подчиняясь Закону, предписанному для всех Великим Творцом, души этих народов образовывали однородные обособленные поля-бластулы, которые и должны были стать зародышами или «куколками» будущих сущностей – истинных детей Бога, которых Он так ждал.

1.2. ПУТЬ ВО ТЬМЕ И ВЫХОД К СВЕТУ

Степенной чередой проходили миллениумы, пробегали неспешной трусцой века, пролетали, как ветер, жизни поколений, вносивших свой вклад в копилку жизненного опыта, имя которому – Знания. И знания эти разрастались и ширились, полнее заполняя всё новые хранилища и новые мозги. Машина приобретения этих знаний – наука – возвышала народы и придавала каждому из них всё большие возможности и могущество, а растущие амбиции непрерывно требовали во имя своё всё больших достижений науки и преданных ей слуг. Жизнь изменилась на Ипе - пришёл технический прогресс, а вместе с ним и качественный скачок во всех сферах жизни: в способах производства и объёмах потребления, в быте и развлечениях, в количестве и качестве поставляемой информации и, главное, в осознании своего места в этом мире.
Растущие возможности молодой науки возвысили её служителей и, создающая блага для всех технократия, как класс, по праву стала занимать очень высокое и престижное место. А значит, теперь она могла уже сама задавать обществу и тон, и мировоззрение, наивно претендующее на истинность и совершенную неоспоримость. Все эти успехи и достижения науки многим тогда вскружили головы, и кто-то важный, в самых высоких коридорах, глядя косым глазом на мозаику мира, решил, что присутствие Бога здесь совсем не обязательно, что всё легко объяснимо химическими процессами и теорией вероятности. Болезнь роста – вот что случилось с ними: чада уже выросли из своих пелёнок, но ещё не могли достаточно выпрямить ножки, чтобы встать и выглянуть за край своей колыбели. Поэтому «умники сегодняшнего дня», упиваясь ощущениями собственной значимости и неоспоримой гениальности, твёрдо уверовали сами и старались убедить всех в том, что когда-то всё произошло само собой: вдруг, нечаянно и спонтанно. Они поручили управление миром самообразовавшимся законам природы, решив, что материя – это единственная реальная величина во Вселенной, что она первична и совершенно самодостаточна: сама себя зачала, сама себя родила и не нуждается ни в цели, ни в смысле, ни в пути. Правда, иногда некоторые из них, скромно потупившись, высказывали мнение, что, мол, они-то, «носители разума» и есть всё – и смысл, и цель  родившейся для этого Вселенной.
На торопливо сшиваемом ими, из лоскутов доступных знаний, гобелене «мироздания», пустот оказывалось всегда больше, чем самих этих жалких лоскутов, края которых зачастую даже не стягивались и не сопрягались. И тогда апологетами безбожия эти недостающие лоскуты, эти незамеченные ими законы и аксиомы, подменялись на упрощённые гипотезы, которые непрестанно и усердно выдумывались в тиши уполномоченных кабинетов. А затем придуманное пришивали внахлёст на убогий «гобелен», который представлялся, как истинная картина мира. При этом все они старательно закрывали глаза на многочисленные перекосы и «белые нитки», торчащие там и сям. Всего было здесь в избытке: и фантазий, и полёта творческой мысли, и лукавых допущений, только не было здесь места Богу. А, значит, и не было главного элемента и стержня этого Мира, не было здесь надёжного фундамента для построения адекватной модели отражающей Мир.
Так наступила Эра «просвещённых веков», а с ней поступью варвара-завоевателя пришёл атеизм - безграничная и безумная самоуверенность, основанная на ложном всезнании и вооружённая необъяснимой и непомерной гордыней. Всё им было понятно, а то, что оставалось пока неясным, должно было сдаться на милость победителя в ближайшие годы, ну, в крайнем случае – десятилетия. Это было время, когда заблудшие дети Создателя объявили себя венцом природы и твёрдо верили в это. Не видя и не желая видеть Истины, они не уставали любоваться собой, а главным достижением и главным результатом своей деятельности считали безудержный рост своего благосостояния и потребления.
Но в это время сквозь дыры и заплаты их «гобелена» иногда нагло высовывались явления и факты, которых, по представлению местных «корифеев науки», быть не могло в принципе. Публичное признание реальности этих «фантомов» погубило бы авторитет и тех «корифеев», и самой их наложницы-науки. Для них это была настоящая катастрофа, равная крушению их личного мира, их личного счастья и всего будущего их рода. Поэтому очевидные события, даже наблюдаемые несчётными толпами, если события эти не могли быть как-то внятно объяснены их, склонной к аутизму наукой, объявлялись просто бредом и галлюцинацией. Ну а в самом приличном варианте, когда не было возможности проигнорировать или переврать – атмосферными, магнитными или иными феноменами. Несчастных свидетелей этих «атмосферных галлюцинаций» всячески затыкали, преследовали и называли либо лжецами, либо ненормальными и всё, что не укладывалось в прокрустово ложе официальной науки, просто замалчивалось.
Долго ли эти умники пребывали в столь прискорбном положении? Это вряд ли. Здесь ведь как с детскими болезнями – ими необходимо переболеть, чтобы получить иммунитет. Скопившиеся горы знаний, как растущие мышцы молодого организма, разрывали сдерживающую их рост несостоятельную и дырявую шкуру атеизма. И тут уж приходилось признать присутствие еще одной, и, видимо, основополагающей силы, приходилось заметить еще одного игрока за столом, а вернее сказать, хозяина всего заведения, без которого и игра не могла бы здесь состояться.
Оглянулись они в давно прошедшие «темные века», достали из хранилищ древние священные книги и, изучив те легенды и мифы, отвергли их. В поисках Творца обратили они взоры свои к небу, обследовали всё обозримое пространство и нашли только следы вмешательства Его. Тогда они заглянули вглубь материи – и там были неоспоримые свидетельства присутствия Великого Архитектора. В недоумении оглянулись они по сторонам…
Вот и подошли они вплотную к пониманию простой вещи: атеизм не позволяет объяснить некоторые «совпадения» и «случайности» этого удивительного Мира. На стыке математики, физики звёзд и физики ядра обнаружились удивительные вещи. Оказалось, что микро- и макромир, а значит и вся Вселенная, построены на трёх цифрах, которые всегда и во всех уголках Вселенной постоянны. Эти константы определяют все краеугольные события и факты нашего мира, они чудесным образом согласованы и само существование их и точная настройка просто невозможны без участия созидающей Воли. А иначе бы Мир рухнул! Он просто сложился бы, как карточный домик, превратился бы в огромную чёрную дыру, которая сожрала бы самое себя. Это и было принято, как Доказательство существования Бога! И назвали эти константы Столпами Доброй Воли.
А те, кто не был настолько учён, чтобы всё понимать, придумали свою поэтическую форму устройства Мира: Мир покоится на трёх китах, огромных и неколебимых! И легенда эта разнесена будет по всем мирам, грядущим в далёких веках, куда ступит когда-то нога поселенца с Избранной планеты…
Но были и близкие, зримые разуму свидетельства существования Творца, и были они внутри каждого одаренного Разумом и Душой. Эти бесценные Дары Создателя и были для многих Главным Доказательством! Открылись глаза - осознали истинно разумные: не может материя родить Душу. Только подобное рождает подобное!
А Душа – ведь это такой же реальный Дар, как Жизнь и Разум, она накопитель и носитель всего жизненного опыта, мудрости и интеллекта. Душа - объективная реальность, такая же, как и весь окружающий её мир. Данная свыше, она является частью Замысла Всевышнего, играет важнейшую роль в Его планах, а значит и принадлежит Ему. Этой частью своей все одарённые роднятся с Отцом, и только посредством Души можно Бога познать.
Задумались мудрейшие народов Ипа о предназначении своём. Всеми силами стремились понять они Промысел Создателя и определить своё место в нём. А уж поняв, исполнить волю Его.
Но для исполнения необходим был некий пригодный для этой цели инструмент. И вспомнили они, а вспомнив, возродили из небытия, существовавшие ранее «дома приближенных к стопам Его». Это были общины, или, может быть, братства, существовавшие отдельно и уединённо и общавшиеся с миром на информационном уровне. А на физическом плане – лишь на уровне обмена продуктов хозяйства общины. Кое-где их именовали монастырями. Однако суть не в названии, а в том, что туда отбирались лучшие из новых генераций каждого народа Ипа и каждого племени. Вот их-то главной задачей и стало – отыскать верный путь для исполнения своей миссии и предназначения Одарённых.

 1.3. И ВОССИЯЛА ИСТИНА…
 
Время шло для камней и народов, а для живущих время птицей летело. В храмах тех, ставших гнёздами поиска Истины, жернова богословских наук, вращаемы мыслью послушных, крутились впустую и истину ту средь плевел сыскать не могли. Как невозможно птенцу до срока яйцо произвесть, так невозможно до срока идею родить.
Упершись разумом могучим, но незрелым в неодолимость временного рубежа, забуксовала, заскребла впустую богословская машина-мысль. И бешеная та энергия не находила выхода себе и выплеснулась в спорах, сварах и интригах. Народов Ипа школы и монастыри огородились, обособились, считая достижения свои лишь истинными, считая, что лишь им открылась истина от Бога, считая, что они лишь избраны Создателем-Творцом. И так гордыня стала главным лейтмотивом, и каждый здесь считал себя лишь правым. Охотно вспоминались старые обиды, былые и забытые давно, от разных школ и направлений, обиды от народов дальних и соседних. Поросшее быльём им вспоминалось и новые, как водится, придумались уже. Из кладовых, заросших паутиной памяти, из самых её тёмных уголков, они достали всё накопленное за века-тысячелетия, все прегрешения одних перед другими. Забыли дети Ипа, что служат Богу одному, и каждый из народов возомнил, что только у него бог истинный, и этот бог принадлежит ему.
И все пред Богом стали виноваты, и не было безвинных...
Пришёл и этот час, когда рядом с опекаемыми и ожидаемыми плодами Разума, в величественной тени их, из древних, мрачных, почти забытых зерен зависти, недоверия и ненависти стали произрастать и укрепляться губительные заблуждения и идеи. В тиши монастырей и тайных собраний заговорили об избранности и превосходстве одних народов над другими, о несправедливости раздела жизненного пространства, о необходимости передела источников энергии и уравнении жизненных возможностей.
На этих ядовитых всходах, питаемые ими, зрели вожди и элиты, которые, вооружаясь безумными идеями, иногда захватывали власть над своими народами. И становились они тогда отцами народов, и позволяли свои изображения вывешивать на каждом углу и в каждом доме, и старались они в глазах своих подданных сравняться с самим Богом. Да только власть свою использовали они недостойно. Вожделенная власть для них всегда была лишь острым инструментом достижения своих корыстных целей, власть для них лишь путь обеспечения клановых и групповых интересов всех тех, кто к власти их привёл.
Но народы Избранной планеты ещё не были настолько заражены смертельным вирусом ненависти, души их ещё не разъела ржавчина-зависть, и здесь действовал Запрет на кровопролитие и убийство. Народы благословенного Ипа всё ещё были послушны Воле Его. А Он смотрел и понимал, что зреют здесь плоды, которых он не ждал, которых и названия до сей поры не знал. Ведь в этом юном Мире происходило всё впервые…
Но время шло, и Мир взрослел. Проходили годы и века, в течение которых накапливались мощь и потенциал Разума. Разум рос, как молодое сильное дерево, широко раскинув корни и ветви по всему прекрасному Ипу, в его народах и территориях. Особенно активно и заметно это происходило в местах концентраций Разума: в академиях, монастырях и школах.
И наконец-то, вызрел плод! Необходимая масса знаний и Разума была достигнута, и произошёл прорыв. Под сводами Храмов Разума и Духа, лучшим умам философов и мудрецов Избранной планете открылась Великая Истина, вечная, сияющая и незыблемая, которая гласила:
- целью всего сущего может быть только одно - служение Замыслам Создателя Мира, в которых нам, детям Его, предназначается важнейшая миссия: Посев Жизни в окружающем мире, и распространение Разума во все уголки Вселенной!
Так хочет БОГ – сказано было – Он хочет, чтобы Миром управляла Любовь. Отринь себялюбие и возлюби ближнего своего и дальнего.
И ещё было сказано бесспорное:
- Замыслы Всевышнего – Закон для детей Его!
День провозглашения Великой Истины в истории планеты был назван Днём Прозрения, а храмы всех народов Ипа, забыв свои распри, объявили о единстве и о создании общих структур, о выработке общей стратегии в служении Отцу и Создателю. День Прозрения был объявлен Советом Храмов важнейшим праздником планеты, а всем правительствам и народам Ипа предписывалось ежегодное празднование его.
Эта животворящая идея придала новый смысл их жизни и существованию, и уже затраченным ими усилиям, и тем, величайшим, что ещё им предстояли. А предстояла несравнимо большая часть пути. Все правительства и народы Ипа объединили возможности, создав Единое Мировое Правительство – небывалое и немыслимое ранее. Они назвали новую структуру одним жёстким словом – ЕМПАЙР, и были вполне уверены, что с этого дня новорожденный Центр силы и мысли останется единым и мировым на все времена. Они свято верили, что их потомки навсегда сохранят обретённую Истину.
В распоряжение ЕМПАЙР, как управляющего органа, передавалась третья часть от общего потенциала планеты, и этой выделенной части должно было хватить на решение многих глобальных целей. Народы Избранной планеты, после длинного ряда веков под знаком ложных убеждений и идей, после десятилетий подозрительности, недоверия и ожидания свершения ужасных предчувствий, вдруг ощутили возрождение совсем угасших было надежд.
Предчувствие счастливого будущего в служении Замыслам Создателя – вот главное настроение Эпохи Прозрения. А ощущение вселенских масштабов предстоящей им миссии и кажущаяся бесконечность пути объединили народы. Академии наук всех шести Одарённых народов Избранной планеты открыли хранилища мудрости друг для друга, и это позволило разрозненную мозаику многообразного опыта и знаний сложить в целостную и грандиозную картину. В это время были построены совместные научные исследовательские центры, и они непрерывно генерировали новые идеи и новые технологии. Во всех без исключения областях деятельности царили оживление и подъём. И результаты не заставили себя ждать. Сотни красавцев-кораблей отправились к ближайшим звездным системам в поисках планет, созревших и готовых для посева Жизни. Они выполняли миссию свою, оплодотворяя все новые и новые планеты, они разносили потоки жизни и ощущали счастье сопричастности к осуществлению целей Всевышнего. И это само было - чудо.
Золотая эра Ипа продолжалась не одну сотню веков. Это было время, когда цивилизация Избранной планеты достигла своей вершины, когда смягчились сердца детей Ипа, а души их очистились от скверны, когда не было бедных и было много счастливых. В эти «золотые» тысячелетия все они ощущали себя членами команды одного корабля, имя которому – Ип, Славный и Великолепный Ип. А сам Ип, в их глазах, был прямым посланцем Бога, и каждый из жителей его несомненно ощущал себя и мессией, и любимым дитём Творца.
Окружающий космос был поделенный Генеральной Конвенцией Народов на шесть равных сферических секторов, по числу представительствующих рас Избранной планеты. А каждый из них в принятой Конвенции обозначался как сектор деятельности и ответственности одной из рас. Чтобы это осуществить, им пришлось предположить, что весь Великий Проект Создателя начинался из того самого места, где они живут, и что Вселенная расширялась во все стороны с одинаковой скоростью. В этом случае вся Вселенная представлялась идеальным шаром с центром в звёздной системе Лоно, к которой принадлежал Ип. Тогда этот идеальный шар, с условной осью вращения, легко делился на шесть равных сферических секторов по шесть десятков угловых градусов. И это являлось, в глазах многих, чёткой иллюстрацией правильности их пути, и служило тому прямым подтверждением. Но были, конечно, и сомнения в истинности такой схемы и сомнения обоснованные, которые в будущем могли бы вполне сыграть свою губительную роль. Только выхода другого не было.
Мир сделал новый шаг на своём пути, и началась Эра заполнения пространства Жизнью. Окружающий космос засеивался в соответствии с положениями Генеральной Конвенции, которая гласила:
 - каждая раса обязана засеять всякую пригодную планету в своем секторе ответственности с учётом условий и возможностей самой планеты;
 - каждая раса должна поселить на засеянной планете своих представителей в качестве основного населения, за развитие и процветание которого она несет полную ответственность;
 - поселения на новых планетах обустраиваются согласно основным принципам и законам их материнской расы с планеты Ип;
 - наличие на засеянной планете двух и более рас в качестве поселенцев приветствуется, но не является обязательным;
 - поселения общаются между собой посредством торговли, научных и культурных обменов и обязаны поддерживать материнскую расу во всех её проектах всеми своими возможностями;
 - все спорные вопросы, в том числе и «о принадлежности планет», все конфликтные случаи, возникающие при заселении мирового пространства, решаются только средствами переговоров, а в особо сложных ситуациях - на специально собираемом для этого случая Совете планеты Ип;
 - нарушителям Генеральной Конвенции, коли таковые будут, все расы Избранной планеты обязаны оказывать всемерное противодействие.
 Шесть рас – шесть народов Избранной планеты приняли Генеральную Конвенцию, как генеральный план своего служения Богу, как образ жизни и способ существования.

1.4. БЕСТИАРИЙ, ПЛАНЕТА-МОНСТР. ЗНАКОМСТВО

В секторе раптэров, возле одинокой звезды – белого гиганта, на идеальной орбите и в прекрасной позиции вращалась загадочная, но очень привлекательная планета. Она была значительно крупнее Ипа, и всё здесь было другим: гравитация и естественная радиация, влажность и состав атмосферы, и даже собственное магнитное поле и давление на этой чудной планете не были стабильными. Они постоянно и с некой регулярностью изменялись, пульсировали и проявляли все признаки произвольно живущего организма.
Раса раптэров – одна из шести одаренных рас Ипа, согласно Конвенции, должна была заселить и освоить эту планету. Но даже если бы не было никакой Конвенции, или планета по территориальности принадлежала бы не им, но оказалась бы достаточно удалена от Ипа, они, найдя её, немедленно попытались бы её подмять – уж очень соблазнительный это был кусок. Ведь раптэры, будучи мощными и уверенными в себе существами, никогда не терзались особыми сомнениями в выборе между своими желаниями и законом. Вот и здесь: без разведки и без капли сомнений, они просто кинулись на неё, считая, что эта планета – их заслуженный приз от Бога.
Вначале, сразу после посадки на эту громадину, все члены первой экспедиции испытали острый шок от необыкновенных и явственных ощущений. Им казалось, будто какой-то невидимый великан держит каждого из них в одной из своих многочисленных цепких и могучих лап. При этом негостеприимный хозяин время от времени весьма не деликатно сжимал свою жертву в гигантском жёстком кулаке, а потом тряс её до умопомрачения, как бы стараясь понять, что там у неё внутри, у этой игрушки. А внутри в это время происходило что-то странное и необъяснимое, и это «что-то» казалось насмешливо враждебным и осмысленно злым. От всего этого даже хладнокровным, славящимся бесстрашием раптерам, становилось жутко до спазмов и тоскливо, как похороненным заживо. По всему кораблю разносились дикие крики и стоны.
Продолжалась эта чудовищная экзекуция, правда, совсем недолго и, вслед за пережитым ужасом, неожиданно наступили исключительно приятные и неизвестные народу-ра ощущения, которые полноценно одарённые народы Ипа назвали бы счастьем. Горячая волна, неведомых им ранее и странных чувств, вдруг накрыла команду, завертела и закружила всех их в своих объятьях. И каждый из них, показалось ему, вдруг прозрел! Каждый обнаружил, что он окружён верными, преданными и готовыми на всё для него друзьями и подругами. И даже последний из самой последней касты, из тех, что всегда на грязных и тяжёлых работах, уверился, что все они – дети лучшего во всей вселенной народа! Все они герои, и это несомненно! И каждый – мессия, ведь он исполняет важнейшую из всех миссий - Волю Бога и Отца.
Кровь в их жилах вскипала словно пузырьками, переполняясь невиданным весельем и радостью, а мир вокруг неузнаваемо преобразился. Счастье и любовь, неведомые им ранее, как цунами, накрыли их с головой, и это было так похоже на чудо. Да это и было – настоящее чудо! Та чудо-любовь, о которой народ-ра много слышал от других, от тех, у кого кровь горяча. Слышал, не верил и удивлялся, что это за чудо-болезнь, которая заставляет одарённых ею безумствовать, совершая чудные безумные поступки, переступая все принятые правила и законы государства и морали.
Так было и здесь. Через всё переступили они в этот день. Все клетки их организмов вибрировали и пели в диком и сумасшедшем экстазе. Двукратная сила тяжести не воспринималась ими вовсе. Им казалось: вот разведи до отказа передние лапы, раскрой перепончатые ладони, махни ими раз-другой и оттолкнись посильнее… и не прыгнешь, а полетишь как птица по всем коридорам и отсекам корабля. И некоторые так и делали. Только кончалось это переломами. Но никто из них не страдал – боли-то не было, а были только временные неудобства, незначительные и незаметные на фоне всёпоглощающей и бурлящей эйфории.
В тот первый, самый удивительный вечер, привиделось им: вот она - их новая Родина, Родина-Счастье! Пока она безвидна и пуста, но для того они здесь, чтобы сделать её прекрасной. Станет здесь, как в сказках у хайтэсков, станет даже много лучше, только не придётся делить её ни с кем: ни побережья и лагуны, ни реки и моря, леса и долины. Ни с кем и никогда! И так будет вечно, а обретённое счастье не покинет их вовек…
И здесь случилось новое небывалое чудо. К изумлению всех членов экспедиции, их командир, крупный раптоид, уважаемый всеми и без исключения, вдруг, впервые в истории народа-ра - только подумать! - сочинил стихи! Те самые, наполненные удивительными чувствами стихи, которые никогда не воспринимались ими ранее, и из-за которых раптэры во все времена насмехались над своими соседями-хайтэсками. Раптэры даже искренно презирали их за их отвратительную мягкость и «слюнявость» в стихах и книгах о «розовых пузырях».
Но вот, и это чудо случилось с ними в тот первый, в тот необыкновенный день, на планете Ра-6-3, как обозначили они эту планету в своём бортовом журнале. Они все с восторгом восприняли стихи своего сурового командира. Неведомые им ощущения счастья и любви, братства и товарищества, совершенно потрясли их и опрокинули-перевернули весь их привычный мир, перепутали все их мысли и чувства. Обо всех этих понятиях они, конечно же, что-то слышали от других народов Ипа, только сами чувств этих прежде никогда не знали. И оттого никогда не верили в их реальность, а считали, что это всяческая дурь и блажь. Но вот теперь мир переменился, и всё это неведомое и загадочно прекрасное пришло в их жизнь.
Стихи командира, восхитившие всех, звучали так:

 Мы - дети любимые грозного Бога
 К вершинам успеха ведёт нас дорога
 Всегда и везде, на все времена
 Мы лучше всех лучших и цель нам видна.
 Шестая часть мира – нам этого мало,
 Мы всё заберём – так нам Время сказало. 
 Оно с нами рядом летело и пело,
 Стремясь утвердить правоту передела…

Затем командир окончательно поразил команду, придумав ещё и мелодию к этим своим стихам. И все они тут же решили, что это – есть гимн, посланный им Богом, и отныне он станет гимном всех астронавтов народа-ра.
 Ошалевшая от приступов любви команда, переживающая умопомрачительный чудесный бум, исполняла свой гимн раз за разом. Заканчивая петь, они начинали снова и снова, и так – до полного изнеможения. Усталость, наступившая внезапно, была какой-то странной. Она сопровождалась серьёзными нарушениями координации, головокружением, как после дурманящих трав или грибов, ветрами и икотой.
Потом, как-то разом, все проголодались, и в нарушение судового расписания кто-то самовольно, так как капитан нигде не обнаруживался, объявил неузнаваемым заплетающимся языком по судовому радио: «Ужин!»
Покачиваясь, придерживаясь за стены, в обнимку, парами, собрались в пищевом блоке. Почти все были здесь. Только не было отца-капитана, да ещё врача экспедиции и лаборанток-биохимиков. Искать их не стали, понимали: капитан, как и бог, знает что делает.
После обильного, но удивительно невкусного ужина, проходившего, как обычно, в общей столовой корабля, они, совершенно неудовлетворённые качеством сегодняшней пищи, пренебрегая всеми правилами внутреннего распорядка, начали экспериментировать возле плиты. Кока, пытавшегося что-то возражать, закрыли в холодильнике. Пусть знает, стряпуха, своё место, когда вокруг одни герои. Стали смешивать разные блюда. Но, однако, требуемого эффекта достичь никак не удавалось: ощущение переполненности утробы - было, а вот сытость и желаемое удовлетворение всё не приходили.
Странные, как и весь этот день, подозрения стали одолевать их. Им стало казаться, что на корабле есть лучшая, более вкусная и полезная пища, но кто-то злонамеренно скрывает её от них. В этом заподозрили корабельного кока, всё ещё тоскливо скулящего в своем холодильнике.
Корабельный кок – медлительный небольшой раптоид с туповатым выражением морды, но на самом деле хитрый и себе на уме тип. Все это знали, и поэтому верить ему никто и не собирался, когда извлекали его из заслуженного заточения. Их задача была проста: добиться от него признания, где прячет он вкусную еду. Но этот негодяй оказался упорным и, что ни делали с ним, тайны не выдавал. Тогда заподозрили ещё одного предателя - диетолога экспедиции. Этот вообще был странный субъект. Всё время, что не спал, он скулил-напевал тоненьким голоском, был скрытен и уж как-то чересчур ласково улыбался коку.
- Это, конечно, они – больше некому, - решили дознаватели. Вон они какие упитанные! Хватились, а диетолога-то и нет. Это ещё больше укрепляло подозрение, уже потому что он, диетолог этот, исчез сразу же, как только начали пытать кока.
Диетолог был мелкий раптэр, который мастерски умел мимикрировать, и поэтому его с большим трудом нашли в проёме между шкафчиками. И то по запаху. Подозреваемых долго допрашивали, используя и перекрёстный допрос, и воздействуя на болевые точки, но добиться признаний от него так и не смогли. Поэтому заперли их обоих в камбузе до утра, вероятно, намереваясь поутру продолжать дознание. А сами, предельно утомленные своим великолепным праздником и непрекращающейся борьбой с удвоенной силой тяжести, стали быстро выключаться кто где. Но большая их часть, не сговариваясь, по какому-то странному стечению обстоятельств, осталась ночевать возле пищеблока и камбуза, где были заперты подозреваемые.
Ночь застала экипаж, бесчувственно валяющимся на всех палубах звездолёта. И ночка эта была прямой противоположностью дня. Это было воплощением кошмара. Жуткие сны – не сны, воспоминания – не воспоминания, в общем – какие-то очень реальные кошмары о погонях и жутких свалках на палубах корабля. Наваждение преследовало их всю ночь.
Наутро никто толком о завершении вечеринки вспомнить не смог, хотя о гимне помнили, о бурлящей радости помнили, помнили и о победной реляции в центр, которую отправляли скопом, распевая гимн. А вот куда этой ночью подевались три члена экспедиции: кок с диетологом и заместитель командира корабля по воспитательной работе – вспомнить отчего-то не могли. Но и в глаза друг другу, при этом, не смотрели.
В последний раз пропавших видели за ужином вместе со всеми, и были они очень упитаны и здоровы на вид. Утром же на построении под флагом их не оказалось. Обыскали весь корабль и все отсеки, и даже грузовые трюмы обшарили. И не нашли. Скафандры пропавших на месте, личные вещи их здесь, а самих на борту корабля нет, как будто и не было – загадка!
Этот второй день, начавшийся с поисков пропавших, ничем не напоминал первый. Всех внезапно придавила гравитация, суставы, мышцы, связки – всё трещало и болело! И болело так, что о продуктивной работе не могло быть даже и речи. Да и настроение было суперпаршивым, и связано это было, скорей всего, с пропажей этих троих неудачников. Всем им казалось, что в эту ночь они переступили через какую-то очень важную, определяющую многое черту. И назад дороги нет…
Изменились они и внешне. Все раптэры Избранной планеты от природы обладали прекрасно оснащёнными телами. Но в это утро, поднявшись кое-как, они с удивлением уставились друг на друга. И было чему удивляться: вздутая рельефная мускулатура украшала каждого из них. Казалось, ночью им кто-то просто подменил тела. Прямо подиум под названием «Лучшие спортсмены года Империи Ра». А трансформации, судя по всему, ещё продолжались. Всех мучил голод, ели почти не переставая, и было явственно видно, как их мышцы от часа к часу всё больше вздуваются и выпирают.
Однако это не радовало тех из них, кто имел панцирь. У них появился сильнейший дискомфорт: несчастным казалось, что их панцирь ссохся, уменьшился, и им стало тесно внутри него. А самое неприятное было то, что под панцирем начался сильнейший зуд. Как в детстве при линьке. Но только это были взрослые особи… и что теперь делать - никто не знал.
Врач экспедиции находился в столь же трудном положении, как и все остальные. Он также страдал, но по долгу службы был вынужден исполнять свои прямые обязанности. А работы у него в это утро было безумно много. К нему непрерывно шли и жаловались кто на что: кто на ставший малым панцирь, кто приходил с переломом или вывихом, кто с порывом связок. И все надеялись на помощь. Вот он и трудился, превозмогая слабость и боль, а ему всё не давала покоя одна мысль: о тех, трёх несчастных пропавших.
На утреннем осмотре, проверив вес каждого члена экспедиции на адаптированных к местным условиям весах, доктор обнаружил, что все они сильно прибавили в весе. А особенно значительно прибавили участвовавшие в самовольном дознании, те, что ночевали под дверями камбуза. Затем, как бы случайно сверившись по журналу регистрации личного состава, доктор обнаружил удивительную вещь: сегодняшний суммарный вес экипажа соответствовал общему весу прежнего состава экипажа, с учётом тех, пропавших. И даже сильно превосходил его. Это наводило на размышления, и врач поделился своими мыслями с командиром. Недолго посовещавшись, они решили об этом происшествии в центр не докладывать, а между собой договорились: исчезновение троих списать на нештатные и аварийные ситуации, сопутствующие всегда в таких долгосрочных рейдах, и которые конечно же ждут их впереди...
  * * *
Повседневная работа экспедиции: бесконечные облёты планеты, посев культур в разных её регионах, контроль за всходами, высеянными ранее – всё это часто стало прерываться бурными и свирепыми стычками. Участники конфликтов вспыхивали мгновенно, как огонь, их свирепость и агрессивность стали гипертрофированными, как и их мышцы. Поэтому совместное проживание в узких замкнутых пространствах корабля и челноков теперь стало чрезвычайно затруднительным. Бывшие друзья становились злейшими врагами и каждый стал опасаться каждого. Никакие усилия врача, никакие препараты не помогали снижению уровня агрессии и чрезвычайной нервной возбудимости экипажа. Настали тяжёлые дни для всех, атмосфера на корабле, казалось, была пропитана ненавистью и подозрительностью. Все теперь стремились расселиться по одиночке. Для этого стали использовать ранее нежилые отсеки, каморки и закутки, в которых когда-то хранился инвентарь и посевочные материалы экспедиции. Только лучше от этого не становилось и обстановка на корабле непрерывно накалялась. Дошло до того, что даже питаться стали все по отдельности. Каждый набирал впрок еды и старался в столовую без особой нужды не заходить, чтобы ни с кем не встречаться и не рисковать понапрасну. И командиру пришлось со всем этим согласиться. Ситуация становилась неуправляемой и поэтому на чрезвычайном совещании командирами групп было принято решение: взлететь на орбиту, а оттуда уже посылать челноки для продолжения посевов. Выходило дороже, но казалось безопаснее.
Вскоре вконец измотанный и сам ставший отчаянным неврастеником, врач экспедиции, обнаружил признаки ускоренного старения в организмах всех участников. Он и доложил командиру о том, что биологические часы на планете вероятно сильно спешат. Насколько сильно? Пожалуй, что в два раза. Он также доложил, что находит в крови всех сотрудников небывалое количество разнообразнейших гормонов, и это, по всей видимости, и обуславливает все происходящие изменения в характерах и организмах.
Работы завершали в авральном режиме. Всё делали небрежно и быстро. Наконец программу кое-как завершили и направились к долгожданному и родному Ипу. На пути к дому одни участники экспедиции, окончательно одряхлев, умерли, а другие вернулись на родную планету древними старцами, многие из которых утратили и память, и разум.
Правитель раптэров Ра-Шестой – «Мудрый», когда-то провожавший их, оказался долгожителем и всё ещё был императором империи Ра. Он внимательно и с большим интересом выслушал удивительные доклады командира и главных специалистов экспедиции (из тех, что ещё сохранили ясность ума). Не зря его прозвали «Мудрым». Понял он, что необычайные свойства этой странной планеты могут открыть необыкновенные новые возможности для Империи. Поэтому он и распорядился продолжать интенсивное освоение открытой планеты силами самых долгоживущих родов – пустынников. Были такие среди племён народа-ра.
Пустынниками называли в Империи устойчивые сообщества семей раптэров, проживающих на задворках Империи, в самых засушливых её пустынных и полупустынных регионах, на которые никто и никогда не претендовал. Им, пустынникам, благодаря их удалённому и, в общем-то, незавидному положению, не приходилось особенно заботиться ни об имидже своём, ни о неприкосновенности родовых территорий, ни о балансах интересов, ни о многом другом, что зачастую сопровождает конкуренцию и борьбу за выживание.
Размеренный и неспешный образ жизни пустынников, не подверженный стрессам, в замкнутом удалённом анклаве сформировал кланы существ с замедленным метаболизмом, невозмутимым и уравновешенным характером и созерцательным отношением ко всему происходящему. Они не раздували модный в последние времена потребительский бум, не участвовали в параде амбиций и существовали себе вполне автономно, не особенно нуждаясь в общении со своими прочими сородичами из внешнего суматошного и бессмысленно суетящегося мира. Эта часть народа-ра прекрасно обходилась своими силами. Пустынников за их некоторую заторможенность другие раптэры между собой называли хэмперами, т.е. «тормозами».
Они-то, эти хэмперы, по всем признакам и подходили, как идеальный вариант, в сложившейся ситуации с необычной и своенравной планетой. Исследуемая планета была третьей по счёту в ряду других, которые начинали колонизироваться в правление императора Ра-Шестого «Мудрого». Согласно давним традициям, её и назвали, а вернее сказать, обозначили логическим символом: Ра-6-3.
Не обременённые излишними эмоциями, подданные империи Ра не утруждали себя изобретением каких-то названий и имён. Раптэры считали, что обозначение должно нести максимальную информацию, а не отвлечённые понятия. Они гордились своей логикой – всё должно быть отражено в названии объекта: и чей сектор ответственности, и в эпоху какого императора осваивался, и каким по счёту в этой эпохе был объект.

1.5. ПОСЕВ НА РА–6–3

Все рутинные штатные работы, не сулящие обычно особых хлопот в других рейдовых экспедициях, здесь на Ра-6-3, проходили на редкость тяжело и неровно. Любой шаг приносил с собой неприятные сюрпризы. Они просто рождались вместе с каждым шагом, а что ещё вероятнее, шли на полшага впереди.
Второй рейд раптэров на Ра-6-3, призванный скорректировать условия формирования атмосферы планеты и заложить основы будущей флоры и фауны, начался, как и первый - с грандиозного вулкана впечатлений и парада чувств у всех членов экспедиции. Те же ликование и эйфория, те же перемены в сознании и телах, только конечный результат был несколько иной. «Хэмперы», как и ожидалось, сильно переменились: они превратились в энергичных и быстрых раптэров, жизнерадостных и весёлых, лишь отдалённо напоминающих прежних медлительных увальней. И проходили эти процессы перерождения менее бурно, чем в первой экспедиции, не сопровождаясь теми безобразиями и бесчинствами. Заложенная тысячелетиями фактура и природа «хэмперов» не позволили им стать свирепыми и агрессивными тварями, готовыми непрерывно сражаться. Поэтому и превратились они в весьма симпатичных раптэтов беззлобного нрава, деятельных и мобильных.
Но изменения, как оказалось, коснулись их гораздо глубже, чем это выглядело снаружи. Теперь прежняя еда их совершенно не устраивала и требовалась другая по составу пища, более насыщенная белками, при этом протеины растительного происхождения уже не казались им привлекательными. На совете команды, зная подробности первого рейда на Ра-6-3, приняли решение: во избежание подобных рисков, выращивать на борту, в качестве дополнения к ежедневному рациону, животный белок. Это было, конечно, большой грех, по понятиям, существовавшим на Избранной планете, но чрезвычайные обстоятельства требовали и экстренного компромисса. А в другом случае выполнение Главной миссии Империей на этой планете могло оказаться под угрозой срыва.
В возникшем конфликте главных ценностей, между выполнением важнейшей Миссии одарённых и древними религиозными и, возможно, уже устаревшими догмами о запрете на поедание животных, приходилось выбирать. И этот выбор был сделан: в одном из корабельных трюмов, заполнив его местной водой, в качестве пищи стали выращивать криль, благо, что он размножался с необыкновенной скоростью. Водяные рачки, такие мелкие и травоядные на родном Ипе, здесь сильно увеличились в размерах и, наряду с традиционным своим блюдом - водорослями, с удовольствием принялись пожирать и более мелких собратьев своих. Такого никто не ожидал. Начавшаяся и непрекращающаяся война в трюме сильно озадачила и командира, и биологов экспедиции. Но выполнение миссии никто отменить не мог.
Свою деятельность на поверхности планеты они начали, как обычно в таких случаях, с наполняющего и корректирующего посева водорослей и микроорганизмов. Новые жильцы, расселившись в местных морях и воздействуя в процессе жизнедеятельности на сложившуюся биосферу планеты, должны были изменять сложившийся состав гидросферы и атмосферы. Дело в том, что флора первичного посева /первой экспедиции/ успешно расселилась в местных морях и даже сумела сильно размножиться к появлению второй экспедиции. Да только первые поселенцы при этом неузнаваемо изменились: с ними произошли необратимые и пока непонятные мутации.
Атмосферу эти растения всё-таки создали, но совсем не такую, какую ждали от них. В ней почти не было кислорода. Зато моря, благодаря этим поселенцам, превратились в густой бульон, в котором мирно уживались и усиленно размножались разные виды произвольно развивающейся флоры и фауны. В чём разница, почему в трюме война, а снаружи процветание – учёные какое-то время не могли понять. Но у них была важная задача: в минимальные сроки создать пригодную атмосферу для нормального освоения планеты, и совершенно не было времени, чтобы вникать во второстепенные детали и тонкости. Вот они и спешили. Вторая экспедиция, как могла, поправила и скорректировала ситуацию: во всех морях сделали посевы новых водорослей, выпустили дополнительные порции криля и бактерий. Перед отлётом разместили на стационарных орбитах автоматические зонды, собирающие и передающие на Ип информацию, разбросали по всем морям станции-разведчики с датчиками и видеокамерами, сообщающимися с орбитальными зондами, и, сочтя свою работу выполненной, благополучно улетели.
Требуемую атмосферу они всё-таки получили: и увеличили количество кислорода, и улучшили качество остальной газовой смеси, но только теперь этот криль, безобидный прежде, превратился в сущие исчадия Ада. Тот мирный бульон просто закипел, и все здесь принялись пожирать друг друга. Чудовищная энергетика новой фауны побуждала её предельно жестко конкурировать в борьбе за жизнь. Все рождались для двух вещей: чтобы сожрать соседей и дать продолжение своему роду. Эволюции некоторых видов протекали в течение десятка быстроживущих поколений. Существа видоизменялись прямо на глазах, и все изменения были направлены на выживание и доминирование вида.
Так и жили они: пожирали друг друга и размножались, размножались и пожирали.
* * *
Император Ра–7, сменивший на троне Ра-6-Мудрого, обеспокоенный приходящими докладами, приказал отправить на планету «6-3» долговременные стационарные экспедиции. Цель их была одна - скорректировать местные нравы и создать пригодные условия для поселения на планете постоянной колонии. Согласно воле монарха, на «6-3» отправили несколько кораблей со столь удачно вписавшимися в местные условия, «хэмперами».
Команды сеятелей неутомимо трудились, исполняя повеление: разбрасывали над планетой споры, семена растений и бактерий, способных жить на песках и голых камнях, питаться только светом и тем, что можно взять из окружающей атмосферы. При этом они, эти новосёлы, должны были создавать и нормальную атмосферу для последующего заселения планеты, и плодородную почву, состоящую из местных материалов и собственных тел. И почва эта была, как следующий шаг, необходимый для посева и произрастания нормальной, привязанной к грунту, флоры. Всё что делали новые команды сеятелей, было направлено на увеличение основания пищевой пирамиды, растительного покрова будущей предполагаемой родины.
Но случилось то, что случилось: под воздействием местных условий, возросшей доли кислорода в атмосфере и чёрт его знает ещё чего, некоторые безобидные на Ипе лишайники и мхи вдруг превратились в хищных и плотоядных бестий. Они бросились в бескомпромиссную борьбу и друг с другом, и с конкурентами, и с первой волной поселенцев, уже выходящих из морей и начинающих потихоньку обживать-осваивать побережье.
То же происходило здесь и со всеми последующими попытками заселения. Существа с материнской планеты не выживали, более трех дней – их съедали свирепые аборигены. Но если они всё же успевали отложить свои яйца, то из нормальных, казалось бы, яиц неизбежно появлялись монстры, способные на третий день жизни сожрать своих несчастных родителей. Метаморфозы, происходящие здесь «с живым материалом», противоречили всем Законам и Запретам, существовавшим и уважаемым в те времена народами Избранной планеты. Поэтому все дальнейшие попытки заселения Ра-6-3 решено было прекратить и впредь никогда не возобновлять.
Рождённый свирепый мир, целиком построенный на плотоядных принципах и каннибализме, пугал и вызывал стойкое отвращение. Однако наблюдение и изучение эволюций на «Бестиарии», как теперь стали называть «Ра-6-3», решили продолжать. Это давало обильный материал для науки Империи и при этом упорно изыскивались возможности практического использования удивительных свойств такой аномальной планеты.
Ещё не зная, для чего им нужна эта безумная и жестокая планета, но уже догадываясь о чём-то, ещё не ставя конкретных целей, но что-то такое предвидя и предполагая, руководство Империи Ра выделяло огромные средства для проведения научных работ на «Бестиарии». Целая армия исследователей со своими кораблями, лабораториями и базами, исполняя приказы императоров, непрестанно трудилась здесь. Ежедневно они узнавали много нового об окружающем мире и о себе, о законах и принципах формирования экосистем, о борьбе и взаимодействии разнообразных жизненных форм. Копилка знаний, определяющая лидерство в негласной гонке народов, разбухала на глазах, радуя мудрых стратегов Империи.
* * *
А в это время молва об этой чудной планете и удивительных превращениях, происходящих там со всеми раптэрами, широко распространилась в народе-ра. Все подданные Империи мечтали хоть раз, хоть ненадолго побывать на феноменальной Ра-6-3, и увезти оттуда то заветное и желаемое, о чём так сладко рассказывали-смаковали побывавшие там. Ну а риск и возможные нежелательные эффекты, иногда сопровождавшие этот процесс, конечно же, стоили желаемого результата.
Привлекательность командировок на Бестиарий объяснялась не только приобретением дополнительных личных свойств и острых переживаний. Каждый поработавший на дьявольской планете значительно повышал свой личный статус учёного-специалиста и обязательно вливался в научную элиту Империи. Все они участвовали в великих проектах, открывали новые формы жизни, новые законы развития и вписывали свои имена в историю науки планеты. Им удалось установить основные факторы и причины мутаций жизненных форм на планете Бестиарий. Оказалось, что удивительные сочетания местных условий спровоцировали в организмах бешеный рост гормона размножения, гормона силы и агрессии. И это меняло всё: многократно повышало энергетику живущих организмов, подстёгивало всеобщую активность и темп жизни. И спать здесь было не принято - съедят! Ведь все спешили и время жизни, обычно, бывало коротким – кругом-то одни едоки.
Однако, даже здесь, в этом вполне безумном и хищном мире, иногда возникала переполненность пространства живыми организмами. И тогда, для повышения своих шансов на выживание, члены одного вида, как бы осознавая себя единым сообществом-организмом, объединялись по характерным для себя признакам. Они как будто проявляли признаки разумности и даже высшей организованности: все вместе активно и слаженно начинали охоту на конкурентов-инородцев, уже не имея целью их просто сожрать, а из осознанного стремления очистить пространство для развития собственного вида. Если эта локальная война проходила успешно, и вид, первым осознавший себя единым организмом, успевал уничтожить своих самых опасных конкурентов, то победившие теперь неограниченно доминировали в завоёванном регионе, и ничто их не могло остановить.
Однако, время шло, и когда всех представителей иных видов в ближайшем пространстве съедали, наступала очередь самых маленьких и слабых. Уже внутри вида-победителя. Сильные пожирали слабых, поедали своих ослабевших родителей и даже малых детей своих. Это случалось каждый раз, наступало неизбежно, и было всё это совершенно отвратительно и ужасно!
Подавить процессы, враждебные Законам существования, никогда не удавалось, и исследователи всё больше склонялись к мысли о бесперспективности практического применения своих изысканий и скором завершении всей миссии на этой планете. Какие бы цели учёные здесь не ставили, как бы не старались «создать мотыгу», но в результате всех усилий всегда получался «боевой топор». Это виделось на Избранной планете, как рафинированное зло, которое могло быть использовано только как оружие, но императоры Ра, сменявшие один другого, почему-то не позволяли прекратить исследования на Бестиарии.
Может быть, потому что времена меняются, и приближалось время прихода императора Ра-13 …

1.6. ИМПЕРИЯ РА

Могучий народ-ра, многочисленный и уверенный в своих силах, разумный и хладнокровный, произошедший от древних ящеров-предков и унаследовавший многие их «фамильные» черты, во все времена процветал на Избранной планете. Племена раптэров сильно отличались друг от друга: по своим возможностям и внешнему виду, по характеру и местам обитания. Жили племена-ра практически везде: на засушливых плоскогорьях Ипа, где дожди были редкостью, в пустынях и полупустынях, где их вовсе не было, в дельтах рек среди кувшинок и рыб и на морских побережьях и отмелях. И это, конечно же, сказывалось на их внешности, поведении и повадках. Отдельные племена настолько отличались друг от друга, что несведущий был бы сильно удивлён, узнав, что они близкие родственники. Некоторые народы Ипа всех их называли раптерами, но сами они подразделялись на несколько подвидов. Те, кто ходил на четырёх ногах, назывались – раптеры, передвигающиеся на двух ногах именовались раптоидами, а те, кто жил в воде и мало ходил, а больше плавал – амфибиями.
На Ипе подданные Империи Ра не становились гигантами, но не были они и карликами. Стремились жить в родовых поселениях, которые располагались всегда в ареалах традиционного обитания клана и вида, и были очень привязаны к местам рождения. С течением времени поселения эти разрастались вширь и вглубь, при этом никогда не превращаясь в шумные и перенаселённые города, какие часто возникали у некоторых соседних народов. Природные свойства раптэров, их нравы и характер, не позволяли им делать этого.
И всё-таки несколько десятков настоящих городов было в государстве Ра. Крупные города Империи застраивались только с административными целями, и никто никогда здесь не жил. Они служили центрами округов и необходимы были государству Ра для эффективного управления своими территориями. С рассветом сюда, для исполнения своих функций, собирались чиновники и те, кто в них нуждался. А с наступлением вечерних сумерек все они разъезжались по своим виллам, домам, поселениям, и город совершенно пустел. Лишь коменданты кварталов и диспетчеры разных государственных служб оставались в своих штабах до утра, да исполнял свои прямые обязанности технический персонал города.
Города Империи значительно отличались от городов их главных соперников – хайтэсков. Были эти города прямоугольно распланированными на одинаковые строгие кварталы из четырёх-шести двухэтажных строений с широкими и прямыми улицами. Эстетики никакой в их построении не присутствовало, и они были более похожи на некие лагеря, чем на города. По периметру каждый такой город окружало плотное кольцо из двух-трёх рядов технических одноэтажных зданий, где размещались вспомогательные службы, обеспечивающие все потребности этих нервных центров Империи.
Наилучшим государственным устройством племена раптэров считали именно империю, где император избирался элитой всех племён. Сильная аристократия родовых кланов контролировала ситуацию в государстве, и на общем собрании избирала своего лидера – вождя и императора. Здесь же ему вручали символ имперской власти - «Жезл власти», ограничивая его лишь жёстким и точным «Сводом законов», принятым ещё в древности. Деятельность императора оценивалась на ежегодном Собрании представителей родов империи. В последний день года они собирались вместе, чтобы определить соответствие важнейших решений и действий императора за прошедший год и сравнить их с прописанными в «Своде» нормами. Если вдруг обнаруживалось, что Закон был нарушен императором, то объявлялся общий сбор кланов. На него съезжалась вся аристократия империи, и на том съезде происходило отлучение не оправдавшего доверия императора от верховной власти. Тут же проводились выборы нового императора, которого избирали из лучших представителей родов. Общество-ра было заинтересовано в стабильности и прочности империи и потому законы здесь всегда почитались нерушимыми столпами государственности и исполнялись они неукоснительно и строго всеми без исключения.
* * *
Разные виды  и семейства раптэров, имея общие корни, общие видовые признаки и подобные свойства, сильно разошлись на долгих путях эволюции. Подчиняясь Закону, данному им свыше, они всегда ели растительную пищу, да только размеры, крепость и сила плюс высокий жизненный тонус, переполнявший тело – плохие советчики. И они часто подстрекали мужчин народа-ра решать свои спорные вопросы в схватках и поединках. При этом случались, конечно же, травмы, и увечья. А иногда, вследствие серьёзных ранений, бывали даже и смертельные исходы. Но умысла на убийство при этом не было и быть не могло – ведь Высшие Запреты в те времена были непререкаемы. Однако характер, как и основные признаки расы, не переделать. И чтобы снимать постоянно возникающие напряжения, в Империи Ра было изобретёно замечательное и совершенно оригинальное средство: это был новый вид взаимоотношений и отличный способ своевременного «выпуска пара». Назвали его – спорт, и он стал в Империи национальной идеей.
У других народов Ипа, у тех, кто считал себя полноценно одаренными, Душа жила своею жизнью. И, как и всякий развивающийся субъект Жизни, она давала свои плоды, которые часто переполняли тот сосуд, в котором находились. Потому и появились различные способы и формы самовыражения Души: поэзия и проза, музыка и скульптура. Все формы проявления Души на Избранной планете получили общее название – «цветы души». Они были востребованы и желанны у тех народов, что видели и ощущали эту красоту, у тех, чья Душа была открыта прекрасному.
Но только всё это были совершенно недоступно народу Империи Ра. Поэтому нишу, которую у полноценно одаренных занимали «цветы души», у народа-ра целиком и без остатка занимал спорт. Разнообразный и многоликий во всех его проявлениях, спорт заменил народу-ра все виды досуга, существовавшие прежде. А это были и азартные игры в бесконечном их разнообразии, и подпольные кровавые бои, где для одних ставкой были деньги, а для других – здоровье и жизнь. Теперь спорт поглощал у них всё незанятое трудом на Империю время.
Тайная ложа при императоре, созданная ещё в старину для разрешений кризисных ситуаций, считая вопрос досуга исключительно важным для народа-ра, постановила:
- для разработки правил поединков и соревнований, а также для надзора за их соблюдением, организовать министерство досуга и спорта, а во всех окружных центрах - его региональные отделы;
- несанкционированные бои, поединки и состязания запретить, а организаторов и участников запрещённых мероприятий подвергать суду и каторжным работам на рудниках;
- правила боёв разработать так, чтобы они обеспечивали минимальный ущерб для участников состязаний и максимальное к себе уважение;
- для финансового обеспечения министерства разрешить спортивный тотализатор и брать плату с участников за право участия в состязаниях, а со зрителей - за возможность присутствовать, наблюдать и выигрывать в тотализатор.
И это стало у них законом.
* * *
В министерстве досуга и спорта собрались молодые и резвые. И едва родившись, новое ведомство активно принялось за большие реформы. Казалось бы, спорт, досуг – пустяки. Но нет, в действительности оказалось, что это чьи-то большие, и даже большущие деньги. И не просто деньги, но для многих это и билет в будущее. Начатые реформы как раз и задели интересы этих многих, кто по праву рождения не мог никаким образом войти в элиту нации. Не мог, но сильно хотел! Так сильно, что готов был перешагнуть и через риск, и через закон.
Не могли они войти с парадного входа – не дано им было, но вошли с «чёрного», заработав для этого кучу неправедных денег, используя страсть соплеменников к игре и азарту. И вот теперь государство желало наложить на их планы и светлое будущее свою лапу, и это кое-кому ой, как сильно не понравилось. Зашевелились и зашептались в тёмных углах, загудели недовольные. Но сильна была власть и могуча Империя. И она, как будто, ничего не заметила, будто просто отмахнулась от этих проблем, как громадное и сильное животное не обращающее внимания на мелких паразитов. И напрасно, потому что мелкие проблемы имеют свойство слипаться в огромный противный ком.
А в министерстве разработали закон, по которому в государстве Ра вводился тотальный контроль за развитием подрастающих подданных. Согласно этому закону, у всех без исключения подростков производился регулярный контроль крови. И по результатам контроля принималось решение, не подлежащее обсуждению. Решение было простым: всем с повышенным гормональным фоном, агрессивным и потенциально опасным - участвовать в состязаниях! Перед законом были все равны: и дети аристократов, и парии. Здесь не существовало привилегий, к которым привыкли уже многие в Империи. Поэтому были недовольные и с другой стороны барьера, с той, на которую опиралась императорская власть. Только предписание не обсуждалось.  И молчали, потому что был закон и порядок.
Когда составляли правила поединков, понимали всю сложность ситуации. Есть необходимость сдерживать избыток свирепости и кровожадности некоторых бойцов, а правила выстроить так, чтобы не позволить им наносить друг другу тяжкий вред. Сдерживать их было возможно только за счёт страха наказания. Но, наказывая виновных, старались не слишком навредить – калеки, как известно, не нужны никому. Не нужны они и Империи. Приходилось балансировать на узкой грани.
Нарушение правил боя каралось в зависимости от тяжести проступка. Чаще всего нарушителя наказывали отрыванием одного из пальцев конечностей – и впечатляет, и запоминается хорошо, ведь лапы всё время перед носом. А тем, кто использовал в пылу борьбы ещё и зубы, тем удаляли ещё и передние резцы из челюстей. И мера наказания проста: чем больше откусил, тем больше удаляли. Дозволялось в одном бою отрывать у бойца до двух пальцев, после чего нарушителя-рецидивиста изолировали на некоторый срок, который тот проводил в отдельной камере и после его подвергали активному лечению препаратами. По завершении такого «лечения» пациент долгое время жил, как во сне: медленно двигался и туго соображал.
Ну а особо злонамеренным нарушителям, которым перечисленные меры воздействия не помогали, удаляли соответствующие железы, отвечающие за выработку гормонов. Так и проблему избытка гормонов у данного экземпляра удавалось решить раз и навсегда, и рождение аналогичных особей в будущем избежать. Все эти меры, а особенно последние, очень впечатляли всех остальных участников процесса, и являлись самым серьёзным сдерживающим фактором для желающих победить неправильно. А им всегда так хотелось побеждать…
Это был вид «одаренных», с высоким болевым порогом, наделённых природной храбростью и свирепостью, всегда готовых к бою и соитию, существа с большим мозгом и трезвым разумом, и личности, с минимальным набором чувств, не определяющих успех, но свято хранящих понятия «долг» и «честь» - таковы они были, народы  Империи Ра. Такова их природа и суть.
И в этом был их карт-бланш и путёвка в будущее.
 
1.7. НАРОДЫ МОРЯ

В колыбели Разума и Жизни, на Богом Избранной планете, бок о бок проживали шесть одаренных Творцом народов, и два из тех шести были народы моря. Одним из них были теплокровные, всегда дружелюбные и весёлые ныряльщики, а другим, делящими с ними моря планеты, хладнокровные расчетливые и мудрые примэксы.
Они разительно отличались друг от друга и внешним видом, и внутренним миром, своим отношением к происходящему и к другим одаренным Ипа, восприятием возникающих проблем и способами их решения. Пожалуй, между ними не было ничего общего, кроме того, что они жили в одних морях и были высокоразумны. И, конечно же, как это бывает у близких соседей, между ними иногда возникали непростые взаимоотношения, ведь приходилось делить лучшие места для жизни, лучшие отмели и лагуны для своей молоди. На протяжении всей истории существования им приходилось отстаивать или уступать, торговаться или договариваться, а это всегда искусство, и это всегда не просто. Но это было необходимо, потому что только так и мог состояться прочный устойчивый мир, в котором бы процветали народы.

Головорукие примэксы – организованный и влиятельный народ моря, всегда считал себя номером первым в водном мире планеты. И это, вероятно, так и было. Но в повседневной борьбе за лучшие места и прочей суете, они как-то подзабыли не очень понятные для них, хладнокровных и малоэмоциональных существ, слова о любви и доброте, произнесённые в эпоху Прозрения от имени Бога. Не очень-то желали они делиться прекрасными подводными лесами и изобильными плантациями с другими претендентами на счастливую и лёгкую жизнь. Обладая многочисленными умелыми руками и очень высокоорганизованным крупным мозгом, примэксы значительно опередили в развитии своей технологической цивилизации менее одаренных от природы соседей своих – теплокровный ныряющий народ моря. Благодаря этому, ещё в стародавние темные времена, они постоянно теснили и постепенно вытеснили добродушных ныряльщиков с наиболее благодатных и лакомых участков океана. Это было следствием худших стартовых позиций одних и банального эгоизма других, сильных, но забывших о высших заповедях, открытых некогда для них, но забытых ими из-за корысти.
Неспешными тысячелетиями складывалась эта ситуация и теперь она стала серьёзным препятствием для роста численности народа ныряльщиков. Более того, стала тормозом для дальнейшего их развития, как равноправного члена в сообществе народов Ипа, и какое-то время это было тупиком и постоянным предметом споров, ссор и обид между двумя морскими народами. Так было до тех пор, пока примэксы не нашли решения проблемы и золотого компромисса, удовлетворявшего оба народа.

 * * *
Вторым народом моря были «ныряльщики», теплокровные и эмоциональные существа мягкого, весёлого нрава, проживавшие в воде и питавшиеся водорослями, но дышавшие воздухом планеты. Для этого им приходилось каждый раз подниматься к поверхности, потому и прозвали их ныряльщиками. Они наслаждались жизнью, как лакомством и были прирождёнными философами и гурманами жизни. Воспринимали своё бытие и весь мир вокруг себя ныряльщики, как прекрасный и удивительный подарок Всевышнего Отца и, как истинные гурманы они умели наслаждаться каждой секундой своей жизни. Они могли увидеть прелесть в любой картинке неба с бегущими облаками или подводного пейзажа отмелей с разноцветьем обитателей, умели ценить каждый вздох свежего воздуха или каждую мудрую мысль, родившуюся рядом. Может быть, поэтому они были миролюбивы, добры и всегда склонны к компромиссу.
При этом они были ущербны, с точки зрения примэксов. Потому что не обладали важнейшими, в их представлении, достоинствами – многофункциональными конечностями. Такими, к примеру, конечностями, как у них, умелых примэксов, которые были пригодны и для тонких манипуляций, и для любой сложной технической деятельности, такими конечностями, которыми можно и нужно изменять мир.
Это был весьма серьёзный недостаток, определявший и сегодняшний день ныряльщиков, и завтрашнее их существование. И факт этот ставил ныряльщиков в зависимое от партнёров положение, а кому это может понравиться – думалось примэксам, когда они пытались понять их поведение и просчитать их следующие шаги.
Но эти обстоятельства не казались самим ныряльщикам роковыми. В силу ли их характера или из-за переполнявшего их оптимизма, но отсутствие умелых рук они даже недостатком не считали. Осознавая свои ограниченные природой возможности, ныряльщики не стремились и даже не делали никаких попыток занять более привилегированное положение в табеле о рангах на планете Ип. Они просто искали и нашли свою нишу.
Разум и Душу ныряльщики с благодарностью получили из рук Создателя, и заповедные истины они прекрасно помнили и чтили, вот только анатомия... При такой ситуации ничего не оставалось им, как занять доступные позиции, а это наука и культура Избранной планеты. Из их среды вышли лучшие композиторы и поэты, учёные и философы, математики и физики. Благодаря своему интеллекту и мягкой дипломатичности, им удавалось решать практически все проблемы взаимоотношений с примэксами, а зачастую даже и с упрямыми раптэрами. Хотя последнее давалось достаточно трудно и не так часто, как хотелось бы.
У приматов водного мира, примэксов, сложные отношения складывались и с третьей силой, постоянно вмешивающейся в дела подконтрольного им мира - раптэрами. Примэксы и раптэры – это история непрерывного противостояния на Ипе. Если с ныряльщиками мудрые примэксы научились договариваться и находить компромиссы, то раптэры – это другое. Они тоже имели здесь свои интересы и также были заинтересованы в удобных для жизни местах, ведь некоторые роды раптэров происходили из амфибий, проживающих на кромке воды и суши. Только раптэры, в отличие от ныряльщиков, были каждый раз жестки и неуступчивы в переговорах. И на это была своя причина: на их стороне выступала могучая Империя Ра, а Империя всегда умела отстаивать свои интересы.
Примэксы и раптэры, раптэры и примэксы – это непреходящая тема в Совете Ипа. Эти народы были равными по силам соперниками и из-за этого пребывали в состоянии непрекращающегося пограничного конфликта и ни те, ни другие не хотели уступать. Это даже походило на тупик: возможности равны, удача переменчива, а терять лицо никто не хотел. Вот и был Совет планеты постоянно завален претензиями и жалобами обеих конфликтующих сторон, и большую часть времени там занимались урегулированием противостояния. Сложилась сложная запутанная картина: все они рождались в соседних лагунах и бухтах, все считали своей родиной шельфовую часть мелководья морей и океанов, и это было так. Им приходилось жить бок о бок и как-то делить между собой имеющееся жизненное пространство. Это не слишком сложно, когда пространства много, а их, живущих, мало. Но время всё меняет и меняется численность народов, и это все понимали. Потому так трудны были эти споры.

1.8. ПУТЬ ЗОЛОТОГО КОМПРОМИССА

Высокие технические достижения морских приматов, их изобретательность, хоть и обеспечивали жесткость их позиций в переговорах с оппонентами, однако борьба на два фронта не могла быть успешной вечно. И поэтому им приходилось искать компромиссы, а иногда в чём-то и уступать. Стремясь обеспечить себе безопасные тылы, а если возможно, то и союзника, Совет примэксов со временем выработал успешную стратегию отношений с ныряльщиками. Заключалась она в следующем: как только противоречия с ныряльщиками накаляли обстановку до опасной черты, на заводах примэксов строилась многоярусная плавающая платформа и торжественно, с непременными и обязательными заверениями в вечной дружбе и сотрудничестве, передавалась «в дар дорогим друзьям-ныряльщикам». Ну а те сами транспортировали её в удобное для них место и там ставили на якоря. Затем на платформах разводилась желаемая флора и фауна и готов плавучий остров, он же детские ясли, он же плантации и столовая, там же – место встреч и отдыха взрослых ныряльщиков.
Чтобы соблюсти приличия и не потерять лицо, подобные сделки оформлялись, как договора о торговле и сотрудничестве. Согласно этим договорам, ныряльщики взамен построенных для них платформ обязались поставлять примэксам определённые виды товаров и услуг. В основном это было продовольствие.
Но было у них и ещё нечто, что признавалось всеми на Ипе и служило ныряльщикам лучшей рекламой. Это было предметом их заслуженной гордости: возможности интеллекта ныряльщиков были чрезвычайно высоки, и теоретиками они слыли отменными. Поэтому продукт их разума - инженерные изыскания, научные работы и всё прочее, производимое их мозгами, считалось на Ипе ходовым и весьма востребованным товаром. Примэксы часто заказывали необходимые расчёты и экспертизы ныряльщикам, и, получая всё в высоком качестве и на оговоренную сумму, всегда оставались в убеждении, что и на этот раз они в большом выигрыше.
Единственное, чем бывали они недовольны, и вполне справедливо, так это необязательностью своих партнёров – водился такой грех за ныряльщиками. Те вели свободный образ жизни, саму жизнь воспринимали как забавное приключение, а время для них было субстанцией очень относительной. Поэтому они могли иногда забывать о сроках, оговоренных контрактами, и о делах, так серьёзно воспринимаемых другими народами. А это чрезвычайно раздражало заказчиков.
 Дети ныряльщиков жили и воспитывались в питомниках на платформах, в постоянном общении с себе подобными. Это были места, наполненные искрящейся радостью, жизнелюбием и настоящим счастьем. Платформы они считали своим домом, находились здесь под неназойливым присмотром мудрых наставников и вырастали коммуникабельными и высокоразвитыми существами. А их родители, не обременённые заботами о подрастающем потомстве, не нуждаясь в домах и тёплых спальнях, в постелях и одеждах, совершенно не заботились о своём быте. Да у них просто не было такого понятия. И это сильно облегчало им жизнь, высвобождая их время и энергию для решения других, более важных и насущных задач: профессиональной деятельности, карьерного роста, развлечений и удовольствий.
Хладнокровные серьёзные примэксы совершенно иначе видели мир и себя в нём. Они не могли понять и принять мировоззрение своих легкомысленных соседей. Их мир – это мир логики и здравого смысла, мир, где всё имеет свою цену, где нет спонтанности, а всё взвешено, измерено и увязано. Потому и смотрели они на своих легкомысленных соседей всегда насмешливо и свысока.
Но именно они, эти «легкомысленные ныряльщики», взвесили как объективную существующую реальность, бессмертную Душу. Они же определили природу её тонкой энергии и зафиксировали её на видеоносители. И именно философы-ныряльщики впрямую увязали Дух Создателя и Душу, подарённую народам Избранной планеты, и первыми сказали: «Подобное рождает подобное».
Сложившиеся за века взаимоотношения между ныряльщиками и головорукими приматами, в конце концов, стали устраивать обе стороны. И это даже позволяло им вступать в союз против третьей стороны, так досаждавшей всем им – раптэров.
 * * *
Достижения техногенной цивилизации примэксов и их нерушимые позиции в Совете Ипа были обеспечены благодаря их физиологическим особенностям и возможностям мозга, а проще говоря, благодаря их умелым рукам и уму. Из века в век карабкались они на вершину, о которой вовсе не задумывались ныряльщики, - на вершину успеха и уважения. И им, нацеленным на успех, это удалось, и они достигли заветных рубежей. А на суше были свои приматы - хайтэски, которые тоже имели умелые руки и хитроумный мозг, и которые также втайне считали себя лучшими и первыми. Правда, для других народов суши это не было такой уж тайной, и воспринималось это ими с лёгкой насмешкой.
Приматы моря и суши обладали подобными свойствами тела и мозга, а подобное тянется к подобному. Вот и они, с первых лет Просветления, чувствовали взаимную симпатию, которая со временем, не омрачаемая территориальными конфликтами и спорами, переросла в прочный стратегический союз. Подводные жители были заинтересованы в добрых отношениях с сухопутными союзниками ещё и потому, что производство основных компонентов космической программы: металлов, полупроводников и многих других материалов возможно только в атмосфере планеты. А без космической программы как же осуществлять важнейшую функцию Разума – заселения окружающего пространства? И выходило, что без таких сухопутных союзников морские народы обойтись никак не могли.
Из всех кандидатов в союзники раптэры исключались сразу и бесповоротно. Причинами были и постоянные территориальные споры, и их свирепый, неуживчивый характер. А вот с инсектами могли бы сотрудничать жители моря, и даже были у них обширные торговые отношения, но дальше этого дело не пошло. Хотя обособленная цивилизация инсектов, в свою очередь, из всех возможных союзов и коалиций, союз с народами моря считала для себя самым желательным и самым выгодным. Однако дальновидные хозяева морей давно сделали свой выбор и всегда твёрдо придерживались его. Это и привело союз приматов суши и моря к несомненному доминированию на Избранной планете.

1.9. И Н С Е К Т Ы

Инсекты – насекомые, так обозначили их другие народы. И им также досталась некоторая часть Великого Дара Творца, состоящего из Жизни, Разума и Души. Но не всем инсектам, а только коллективным. И не всего Дара, а в основном, первой и второй его части.
Разум этой удивительной расы – фасетчатый, как и их глаза, складывался из отдельных мелких частей и крупиц, фрагментов и полей в гигантскую мозаику, своеобразно воспроизводящую в сознании этого народа окружающий их мир.
Каждый инсект – это, прежде всего, член семьи. Это главное для него. Но он ещё и, как будто, самостоятельная единица. По крайней мере, он выглядит так, пока действует в пределах зоны влияния семьи. Но в действительности это только видимость, а сам инсект есть только часть большего и целого. Он - малая деталь большого механизма и носитель малой крупицы разума, не способный распоряжаться ею (и собой) самостоятельно. А вот семья инсектов – это полноценный носитель интеллекта и личности. Да она и была, собственно, личностью, и все свойства и знания этой интегрированной личности концентрировались на главной особи семьи - царице. Царица семьи – это не иерарх и не монарх, как их понимают раптэры и хайтэски, это скорее коммутатор, объединяющий волю и интеллект семьи в единое монолитное целое. На Совете семей, регулярно проводимом каждым видом инсектов, царица представляла требования и пожелания своей семьи, как отдельной личности, обладающей и своей позицией, и своей волей.
Инсекты по своей природе не знали сомнений и колебаний, а их разум был строг и эффективен. Но так не всегда, а только при соблюдении условий неразрывности их суммарного интеллекта. Стоило нарушиться связям между членами семьи - и всё, эта изумительная машина давала досадные сбои. Она тормозила, пробуксовывала и часто становилась, поведением своим, похожа на тихого сумасшедшего, бессмысленные суетливые действия которого переходили со временем либо в ступор и оцепенение, либо в бессмысленную суетливую агрессию.
Царицы всех семей одного вида находились в непрерывном полевом контакте. Ежедневно в определенное время и на своей частоте ими проводился важнейший акт консолидации вида - Совет семей. Здесь формировалась позиция вида по всем вопросам, здесь царицы семей обладали «правом вето» и правом выбора Примы - царицы вида.
Прима - настоящий иерарх вида. Это императрица со множеством обязанностей и забот, власть которой в пределах вида ограничена только законами природы. Это место – заветная цель для каждой царицы, хотя обязанности её тяжелы и обширны. Прима никогда не знала сна и покоя, а мозговой штурм – её постоянное состояние. В её апартаментах, заполненных советниками, постоянно проводятся бесконечные экспертизы ситуаций, здесь просчитываются варианты развития событий и возможные ходы партнёров и противников. Здесь живёт мозг и сердце целого вида инсектов.
На Приме всегда лежит полная ответственность за благополучие вида, на ней замыкается и круг Совета семей. Она - коммутатор суммарного Разума своего вида, и представляет его мнение и интересы внутри всего Сообщества Инсектов, как называли свой народ сами инсекты.
Прежние заботы и радости царицы семьи оказывались теперь недоступными для Примы, поэтому и функции воспроизводства новых членов семьи Примы и управление семьёй перепоручались её старшей дочери. Ну а Прима, хоть и была абсолютной императрицей вида, в действительности, как это часто бывает в жизни и у других народов, фактически становилась рабыней своего долга и своего народа.
 * * *
Раз в году молодые созревшие самки инсектов, готовые к продолжению рода, получали возможность для создания своей семьи. В этом им оказывалось всемерное содействие со стороны всего Сообщества. Они освобождались от своих повседневных обязанностей, им выделялись территории и для них строились первичные капсулы – ядра будущих родовых гнезд. Принцессы обзаводились крыльями и улетали из родного гнезда навсегда. Затем в семье-матке наступал период ожидания, а принцессам предоставлялось необходимое время для достижения желаемых результатов.
В мире инсектов существовало одно очень важное условие, выполнение которого было необходимо для признания новой семьи и принятия её в Сообщество семей. Семья-претендент, возглавляемая молодой царицей, должна была за отведённый срок достичь определённого уровня и кондиций. Мужья царицы, её советники, сохраняющие информацию, слуги и стража двора, а также рабочие всех уровней и специализаций – весь этот сложный организм – семья, развивался поэтапно, от простого к сложному. Все они, независимо от статуса, члены одной семьи и имели одну общую цель, они добивались достижения заветной черты, за которой наступала зрелость этой семьи, как индивидуума. Определялось это просто: по звуку. Семья меняла тональность своего звучания, и подделать это или как-то притвориться было невозможно.
Не достигая нужных кондиций за предоставленный срок, семья не могла быть признанной полноценной, и её ожидало то, что можно назвать, как расформирование. А это означало ещё и провал молодой претендентки, признание неудачи принцессы и её изгнание, равнозначное гибели. При этом гибель принцессы не рассматривалась как наказание. По мнению инсектов, это всего лишь естественный отбор, сохраняющий и улучшающий генофонд вида. Против этого трудно было возразить, и несостоявшиеся царицы, покинутые своей челядью, выползали на купол несостоявшегося дома и замирали там, как скорбный памятник несостоявшейся семьи.
Всех бывших членов расформированной семьи распределяли по окружающим семьям этого же вида. Но участь их всегда была незавидной: в семьях, куда их принимали, ими замещались самые низшие в социальном табеле должности в строгой организации Дома. Предполагалось при этом, что все они в какой-то мере виновны в неудаче, постигшей зарождающуюся семью, что все они были недостаточно преданны своей семье и недостаточно усердны в служении ей. А значит – виновны! И это был приговор. В основном, они становились мусорщиками. Навсегда. Без права на изменение статуса, без права на надежду…
 * * *
В самом начале пути, когда народы были малочисленны, а многие территории не заселены, все на Избранной планете жили вольготно и расслаблено. Они ещё не догадывались о грядущей конкуренции, они ещё недооценивали значение интеллекта в арсенале средств, предназначенных для выживания и процветания вида. Тогда у инсектов никаких обязательных требований к молодым семьям не предъявлялось. Всё это появилось позже, когда они осознали в полной мере, что интеллектуальный продукт народа, его мудрость и понимание законов развития и процветания – это жизненно важный и определяющий аргумент успеха. Они оценили, что возможности прогнозирования ситуаций и развития событий - это предвидение будущих конфликтов: кто с кем, когда и почему? И это предвидение позволяет им просчитать возникновение союзов-коалиций, это, в конечном счёте, повышает возможности выживания вида. И этот вопрос остро встал перед всеми народами Ипа в конце эпохи Тёмных веков, когда пришли времена взаимной подозрительности, страха и ненависти, когда каждый народ подозревал своих соседей и когда никто не верил никому.
Вот тогда в Сообществе инсектов и появились первые правила отбора в «полноценные», а черта достижения необходимого потенциала для каждого вида инсектов стала определяться по специальному коэффициенту, разработанному самим Координатором. Новая жесткая программа вступила в силу: семья для инсекта – это его всё! Главный закон семьи для всех её членов гласил: благополучие и развитие семьи – первоочередная цель для каждого, и только интересы расы выше этого.
Закон стал нерушимым скелетом их бытия. Простой и безукоризненный закон в сочетании с осознаваемой минимальной или даже нулевой собственной ценностью, делал инсектов существами, не знающими колебаний и страха, безраздельно преданными своей семье. В этом была их сила и право на успешное будущее и право на процветание. И они знали это.
 * * *
Управлялось Сообщество инсектов Верховным Советом Прим, который включал в себя Прим всех коллективных видов: летающих и бескрылых, из наземных жилищ и из подземных. Связь между Примами осуществлялась тем же способом, что и внутри вида и также непрерывно, только на особом, закрытом для всех остальных, канале. Члены Совета Прим никогда не встречались друг с другом – нужды в этом не было, но они были ближе, чем сёстры, ближе, чем инсекты одной семьи. Они обладали общими знаниями, общими мыслями и иногда, когда внутри Сообщества не тлели споры, даже единой волей. Статусы Прим были одинаковы, а голоса их равноценны.
Удивительные перемены произошли с Советом Прим в наступивший век Просветления. Перемены эти подтверждали одно известное правило, которое гласило, что накопленное количество способно изменить качество и даже более того… его суть. Тогда Совет Прим вдруг осознал себя личностью и дал имя себе - Координатор. Он, Координатор, и был мозгом и душой Сообщества.
Для всех остальных народов Ипа Координатор – это было воплощение безукоризненной логической машины, не знающей сомнений и эмоций, не знающее сбоев и неудач. И это, конечно, было так. Но то была только часть правды, потому что остальную её часть инсекты тщательно скрывали. При всей своей кажущейся многофункциональности машина имела всего лишь одну цель - сохранение инсектов как вида, и главную задачу - максимальное расширение его жизненного пространства. Эту свою задачу Координатор никогда не озвучивал в общении с другими народами, и считал её важным государственным секретом (хотя этот «секрет» на Ипе никогда особой тайной и не был).
Но всё же был один настоящий секрет у инсектов, который они свято хранили: Координатор считал себя высшим существом, суперличностью и копией Бога! Копией, которая со временем станет равной Ему, Великому Создателю и Главному Инсекту-Координатору! Так думал он, Координатор, и логика его мысли была почти безупречна:
- Нет другого пути развития. Иначе быть не может – рассуждал он – Время – субстанция относительная и быстротекущая, особенно для народов-конкурентов, крупнотелых, эгоистичных и ленивых. Для них, слабоинтегрированных настолько, что каждый хотел радости только для себя, для них, слабоумных и эгоистичных настолько, что они даже не понимали, что обречены в состязании с ним, бессмертным и почти всемогущим, обречены на поражение и гибель во имя процветания Великого Сообщества Инсектов. Свой же народ, всех инсектов, отмеченных Дарами Создателя, Координатор считал своим единым и неделимым организмом, организмом вечным и могучим, безгранично послушным воле его, организмом, какой и положено иметь истинному и великому Богу.
Он был многолик и мудр, этот Координатор. В официальной части своей политики, той, что была открыта всем, Координатор всегда провозглашал своё участие в выполнении принятой народами Ипа аксиомы. Аксиома эта звучала так: высшая цель всех разумных Ипа – это исполнение Божьего замысла и наполнение окружающего пространства Жизнью и Разумом. Какой Жизнью и чьим Разумом должен был наполниться мир, у Координатора сомнений не возникало никогда.
И для воплощения этого он делал всё, что только мог.
 * * *
Инсекты настолько отличались от всех остальных народов Избранной планеты, что не ощущали никакой внутренней потребности в общении с кем бы то ни было за пределами своего вида. Их цивилизация всегда страдала некой формой аутизма. Если бы они были вполне самодостаточны, то так, вероятно, и было бы - они замкнулись бы в своих границах, как в скорлупе, и развивались бы вполне самостоятельно. Но был один непреодолимый для них, жизненно важный момент, определяющий успешность существования. Это – технический прогресс. А они превосходно знали ему цену, и понимали, что он – есть важнейшая часть общего прогресса и цивилизации, и для каждого народа он – ключ в будущее. И этот ключ, как раз и не давался им.
Не могли они изобретать и открывать что-то новое. Не дано им было. Может быть, потому, что пренебрегли они третьим Даром Создателя, а может, по каким-то иным причинам, но усовершенствовать чужое и перестроить его под себя – это да. Но и не более того!
И вот, понимая, что могут они навсегда отстать от мчащейся вперёд цивилизации и при этом утратить свои шансы, в ожидающем их противостоянии с конкурирующими расами, вынуждены были инсекты всё время искать выгодные контакты с другими, более успешными народами Ипа. А потому приходилось им старательно имитировать благожелательность и лояльное отношение к этим народам, столь непохожим и далёким от них, и оттого тайно нелюбимым ими.

1.10. ПРИМАТЫ СУШИ – Х А Й Т Э С К И

Хайтэски – это высокоорганизованные существа, почитавшие себя неоспоримыми лидерами Избранной планеты. Созданные природой с хорошим запасом прочности и функциональности: два глаза, два уха, два полушария мозга, две почки и два лёгких, личности с изощренным и гибким умом, как результатом удачного сочетания подвижных верхних конечностей, прямохождения и некоторой дозы лени, хайтэски вполне успешно делили с другими народами просторы своей планеты.
У них были свои недостатки, впрочем, как и у всех остальных народов Ипа, и недостатки те стойко сохранялись из поколения в поколение, почти как признаки вида. Самыми значимыми из них были братья из мира чувств: эгоизм и индивидуализм. Эгоизм – это чувство совершенно неизвестное разумным инсектам и малоизвестное добродушным ныряльщикам, зато здесь, в душах хайтэсков, эгоизм нашёл такую благодатную почву, на которой он и раскрылся во всех своих нелицеприятных проявлениях. По части эгоизма хайтэски были, конечно, чемпионами Ипа, превосходящими даже и главных своих конкурентов – раптэров. Они ведь и сами прекрасно понимали цену этому качеству, только поделать с ним ничего не могли, оно было всегда в их крови, и оставалось с ними и теперь, как свойство вида. И свойство это призванное, по логике вещей, защищать и помогать каждой отдельной единице в её стремлении к успеху, у них зачастую превращалось в бескомпромиссный эгоцентризм и соответствующие попытки строить весь окружающий мир под себя. Даже в ущерб ближним своим. И эта безумная доза эгоизма наказывала их самих и окружающих их родных, друзей и соседей, постоянно и регулярно.
Также было и с их лелеемым индивидуализмом. Он вырастал из естественной самостоятельности личности, да только разрастаясь, не желал замечать разумных границ, и, в конечном счёте, мог становиться стеной, отгораживающей носителя от всего остального мира. С этим были связаны и все дальнейшие последствия: здесь и завышенная самооценка хайтэска и нескромное преувеличение значения собственной персоны для окружающего мира. А происходящий при этом перекос, в свою очередь, вызывал чрезмерное влияние инстинкта самосохранения, становящегося иногда у них откровенной трусливостью.
Много и других, не красящих хайтэсков качеств, построены были на этих «трёх китах». Здесь оказались и нестойкость в принципах своих, и жадность, и лживость. Но всё же, уступая своим соседям в отдельных важных компонентах: кому в логике и последовательности мышления, кому в размерах, силе и функциональности, кому в принципиальности и честности, и многим из них – в храбрости и расовой солидарности, они - эти удивительные хайтэски, явно в чём-то превосходили соседей и соперников своих. Это обстоятельство, не признаваясь в том, ощущали все на Избранной планете. А секрет был в том, что превосходили они других мощью своего интеллекта, гибкостью мышления, хитростью и изобретательностью, что и позволило им процветать в такой представительной и серьёзной компании.
И еще было одно, и может быть, главное: важнейшую часть Божественного Дара – Душу, невостребованную в полной мере некоторыми народами Ипа, Душу, так много значащую в планах Создателя, Душу, как важнейший элемент творчества, они, хайтэски, приняли-всосали в свою суть всю без остатка. Поэтому-то многие их слова, поступки и решения были непонятны для других народов, не столь одаренных душой.
Эта необъяснимость многих поступков хайтэсков, нелогичность их поведения и туманность фраз, где каждое слово можно было истолковывать и так, и эдак, часто раздражали и Совет Инсектов, и подданных Империи Ра. Это даже давало повод раптерам и инсектам считать велеречивых хайтэсков неполноценным и безнадежно испорченным видом с перекошенным и ущербным разумом. Не могли они, существа, выросшие в условиях рациональной логики и строгой иерархии, признать разумным другое существо, которое способно было необъяснимо рискнуть в экстремальной ситуации собственной жизнью для спасения равного себе или стоящего на более низкой ступени иерархической лестницы. Нет здесь логики, а значит, и нет здравого смысла. Не могли понять они, адепты причинно-следственной связи и холодного анализа, логики действий и мотиваций некоторых поступков хайтэсков. Не дано им было понять как это возможно, истинно разумному, тратить драгоценные энергию и время на создание бесполезных и бессмысленных, на их взгляд, предметов, не имеющих никакого практического применения. А эти паршивые мягкотелы тратили!
Одни из них рисовали картины, а другие часами на них смотрели, хотя каждый раптэр или инсект за секунды считывал с любой из этих картинок всю информацию. Это ли не признаки идиотизма и деградации? Эти «мягкокожие слизни», как меж собой называли их противники, выдумали много ненужных, засоряющих речь, слов: красота, доброта, гуманизм и множество других, столь же бессмысленных и нелепых звукосочетаний, которые можно было заменить всего лишь двумя понятиями: целесообразно и не целесообразно. А ведь это так просто и информативно!
Но особенно странным и необъяснимым для народов с безупречной логикой было то: как это им удалось? Как удалось этим мягкотелым и странным существам, недисциплинированным и недальновидным, ленивым и не очень смелым, как им удалось так стремительно взлететь? И этот фантастический прогресс! Как у них мог состояться такой мощный технический рывок, поставивший их вместе с их братьями-горанами и их морскими союзниками на такую недосягаемую высоту?!..
И всё-то у них получалось, всегда или почти всегда, их проекты завершались успешно. Их техника и технологии были лучшими на Ипе. И союз, созданный ими, был идеален: умная политика хайтэсков и время показали, что у союзников не было причин для взаимного недоверия. Хороший фундамент построили для своего союза хайтэски: максимально полная интеграция интересов всех народов их коалиции, идеальная увязка технологических и товарных схем, никаких территориальных споров и притязаний между союзниками и в связи с этим – полное доверие.
Понимали их холоднокровные оппоненты: в этакий монолит никакой клин не вбить. А этого так бы хотелось соперничающими с ними расами. И как противостоять таким сильным противникам, было совершенно непонятно.
Стратегические центры конкурирующих рас, по поручению своих правительств, проанализировали сложившуюся ситуацию и сделали несколько предположений, дающих возможность как-то объяснить удивительные успехи хайтэсков и их союзников:
- хайтэски нашли источник новой информации, недоступный всем остальным расам – отсюда постоянное расширение их возможностей, обновление их идей и технологий;
- они создали и держат в глубокой тайне особенно мощную машину искусственного разума, что обеспечивает решение многих сложных инженерных и технологических задач в столь короткий срок, и отсюда такой значительный прогресс;
- удачный союз с приматами моря и народом гор обеспечил гуманоидов такой сырьевой и энергетической базой, что это стало фундаментом для быстрого развития промышленных структур и проектов. А их совершенная и сбалансированная интеграция распределила нагрузки и усилия между участниками союза.
 * * *
Последний пункт был наиболее близок к истине, только и он не объяснял всего.
Ни один из холоднокровных не мог признаться даже самому себе, что причина потрясающего успеха хайтэсков кроется в другом. И не могли они поверить, что причина их успеха кроется в этом странном и нелогичном сочетании, являющимся фундаментом творческого начала. В том самом удивительном сочетании, ставшем вдруг главной движущей силой прогресса, в необъяснимом сочетании Разума и Души.
Той самой Души, которую они недооценили и которой пренебрегли.


1.11. НАРОД ГОР

Народ гор, их на Ипе называли горанами, был ближайшим и самым надежным союзником хайтэсков. Когда-то эти народы имели общие исторические корни, но незадолго до получения Великого Дара гораны избрали для себя средой обитания пещеры и глубокие ущелья в многочисленных горных системах Избранной планеты. За прошедшие сотни тысячелетий под влиянием образа жизни и окружающих суровых условий народ гор утратил многие черты их общих предков, оказавшиеся не нужными здесь. Зато приобрел новые, необходимые и полезные в условиях тёмных глубоких пещер.
Мощное туловище горан опиралось на короткие, толстые ноги, а их могучие руки свисали почти до колен, крепкий, покрытый короткой, очень жёсткой и густой щетиной череп, прочно сидел на мускулистых и покатых плечах. Это был образец прочности и функциональности биологической конструкции, но образец, напрочь лишенный какого либо эстетического наполнения.
Способности, приобретённые за века проживания в недрах планеты, помогали им выживать, обходясь без специального оборудования. Например, с помощью обоняния, которое было почти утрачено их братьями-хайтэсками и сильно видоизменилось у них самих, гораны могли отыскивать многие нужные им металлы и минералы. И глаза их значительно изменились за время проживания в пещерах. Теперь глаза их, прикрытые сверху подвижным роговым козырьком, бывшим когда-то надбровьем, способны были видеть и в полной темноте пещер. Это произошло за счёт восприятия ими уже не только лучей видимого спектра, но также лучей инфракрасного спектра и даже некоторых видов радиационного излучения.
Складки кожи, свисающие по бокам их черепа, в нужный момент широко раскрывались и превращались в чуткие локаторы-уши, улавливающие малейшие шорохи и потрескивания окружающих пород, какие возникают накануне подвижек горных пластов или даже низкочастотное гудение напряжённых тектонических плит континентов перед серьёзными сдвигами-катаклизмами. Благодаря своим ушам и обонянию гораны всегда знали, где есть вода, её потоки и озёра, являющиеся стратегически важными для них. А находясь внутри своих анклавов, они уверенно определяли, далеко ли находятся ближайшие поселения и что там сейчас происходит, они могли точно распознать приближающееся иное существо, задолго до его визуального проявления. Ни один другой вид на Избранной планете не был лучше этого народа приспособлен к проживанию под поверхностью планеты в сумеречном мире пещер, тоннелей и шахт.
 * * *
Значительная часть всех металлических изделий на Ипе выходила из их умелых и сильных рук, и, при неизменно высоком качестве исполнения, эти изделия были весьма ценимым товаром на всех рынках планеты. Любой, заполучивший инструмент или предмет быта, изготовленный горанами, знал, что он приобрёл то, что когда-то перейдёт исправным к его сыну, а потом и к внуку. И потому всё, что гораны ни изготавливали бы в своих мастерских, было желанным предметом обладания для многих жителей Ипа.
Всю энергию потребную для жизни и производства, гораны черпали из окружающего их пространства. С давних времён они научились получать и преобразовывать энергию из естественного жара глубоких шахт, из изобретённых ими пьезоэлектрических установок, используя в них неисчерпаемую тектоническую энергию материков, получали её и из глубинных водных потоков. Когда пришло время, они приблизились к пониманию термоядерных процессов и технологий, но гораны были мудры и потому всегда старательно избегали тех способов получения энергии, где используются опасные радиоактивные материалы. Они слишком хорошо понимали, чем может закончиться это и что может означать для их замкнутого и тесного мира всего лишь одна ошибка в таком деле.
Управлялся народ гор всегда своими выборными вождями. Каждый анклав Конфедерации горан избирал себе вождя из своей среды. Анклавы не бывали слишком велики, и здесь все знали всё друг о друге. Поэтому и ошибок у них не могло быть, ведь избирались те вожди в условиях полной прозрачности и достоверных знаний об избираемом. Избранный вождь анклава входил в Круг Равных – так именовался Верховный орган Конфедерации, который представлял интересы народа гор за пределами их пещер.
В древности, в тёмные века, какое-то время и у них существовал монархический уклад государственной власти. Тогда всем управляла наследственная династия императоров, вышедшая своими корнями из клана жрецов бога огня – Верховного Бога в мрачноватом пантеоне богов древних горан. Но длилось их правление недолго. Серьёзные неудачи преследовали императорскую династию. Неудачи эти привели к уступкам жизненного пространства извечным их конкурентам – инсектам и раптерам, а впоследствии всё это стоило больших усилий при возврате почти что утраченных владений.
Ещё более накалило обстановку в анклавах нежелание пошатнувшегося императорского дома признавать свою вину и его настойчивые попытки подавить всякую критику в свой адрес. Это попрание очевидной истины и нарушение важнейших принципов справедливости переполнили чашу терпения горан. Но главным фактором, изменившим систему управления в Конфедерации горан, стал их характер - твёрдый и жёсткий, как металл, с которым они работали тысячи лет.
Характер, ведь это всегда основа поведения любого существа, его фундамент. Характер горан, независимый и гордый от рождения, закалённый суровым воспитанием, не позволявший им склоняться ни перед кем, не позволил им и в этот раз проглотить несправедливость и обиду. Вожди Круга, собравшись однажды, своим решением низложили своего монарха, к которому у них не осталось ни веры, ни уважения. На этом и закончился короткий монархический период их истории.
Отношения внутри любого сообщества складываются исходя из личностных свойств большинства членов этого сообщества. Это всегда усреднённая сумма, некий суммарный вектор, будь это малое племя или большой народ. Дети гор и пещер не желали знать и терпеть в своей среде такие прискорбные и низменные качества, как лживость, жадность, лицемерие и трусость. И отношения между собой они строили только на признаваемых и уважаемых всеми принципах, а принципы эти никому и никогда не дозволялось нарушать. Эти правила, принятые всеми ими, в совокупности с их несгибаемым характером и стали гарантом их свобод и достойного существования. С тех пор, с момента низложения монархии, только выборность и прозрачность всех действий власти, её полная подконтрольность народу гор, были твёрдыми основами их государственности.
 * * *

Гораны всегда были убеждёнными максималистами: предельно честными, жёсткими и прямолинейными. Они всегда говорили только правду и, не признавая никаких дипломатичных околичностей, считали своими врагами раптэров и инсектов, норовивших занять оставленные ими без присмотра пещеры. Столкновения на этой почве между ними случались постоянно, а в древние времена особенно часто. Проходили они, как и положено, на Ипе, без причинения тяжкого ущерба или смерти конкурентам, и заканчивались почти всегда победой «пещерников», как их за глаза называли их противники.
Народ гор изобрёл множество убедительных способов для достижения победы в бескомпромиссной войне за свои территории. Гораны научились изготавливать и использовать для изгнания захватчиков газы, чудовищно зловонные, вызывающие неудержимые рвотные рефлексы. Против инсектов-захватчиков они ещё применяли непереносимый ими ультразвук, а инфразвуковые пушки придумали специально для раптэров. В более поздние годы появились гравитационные ловушки и вибраторы, потрясающие жертву до полного безумия и совершенной некоммуникабельности.
Однако более простыми и дешёвыми в использовании, и при том не менее эффективными, были древние ловушки-«липучки», попав в которые совершенно невозможно было освободиться самостоятельно. Ловушки эти были не ощутимы и не замечаемы нарушителями в тёмных коридорах и пещерах. И так было до тех пор, пока неудачник не прикасался к ним. Ступив на них, жертва была обречена: уже каждое последующее движение, направленное на освобождение, только усугубляло ситуацию. Это были очень прочные и эластичные, как паутина липкие, нити и ленты, поэтому сила и острые зубы здесь ничего не решали. Все подобные случаи заканчивались для нарушителей границ одинаково - состоянием кокона, когда не только шевелиться, но и дышать было затруднительно. Приходилось ожидать помощи от хозяев пещер, которые в таких случаях обычно не спешили.
Ожидание освобождения для неудачливых лазутчиков проходило в строгом посту, в терзаниях и муках предвкушения унизительной и обязательной финальной процедуры. Воспитательный эффект от этого простого метода гораны обнаружили ещё в древности. Тогда, в начале, они делали это для демонстрации своего презрения и пренебрежения противником. Но после заметили его необыкновенный «лечебный» эффект – никто из претерпевших нарушителей повторно не приходил к ним в пещеры. И заметив это, гораны стали подвергать нарушителей границ этой процедуре осознанно и с воодушевлением. Они сбегались со всех окрестных пещер для проведения воспитательного ритуала, который заключался в коллективном опрыскивании злополучного нарушителя необыкновенно пахучей и ядовитой мочой.
После таких процедур у потерпевших возникали серьёзные проблемы в общении с собственной семьёй – их, как правило, не хотели принимать обратно. Купание и всяческие чистки слабо помогали. Даже бывали прискорбные случаи категорического неприятия претерпевших бедолаг обратно в родной дом. Печальный опыт этих несчастных отрезвлял и умиротворял даже самых злонамеренных раптэров и инсектов, лелеявших надежды на территориальные приобретения. И вот, многократно проверив крепость обороны противника и убедившись в бесперспективности своих попыток, холоднокровные отступили и стали ждать своего часа.
Естественными союзниками горан на Избранной планете были их братья - хайтэски. Сказывалось и родство крови, и гармония интересов, и отсутствие поводов для споров или конфликтов. Верные партнёры, никогда не подводившие друг друга, высоко ценили свой союз и ставили его всегда на первое место в любых ситуациях. А вокруг этого Союза гуманоидов суши образовалось пространство, в котором уютно было малым народам, не имевшим возможностей отстаивать свои интересы в споре с наглыми и сильными соседями.
Суммарная мощь дружественных народов, подкреплённая союзом с народами моря, надёжно сдерживала экспансию раптэров и инсектов. И хладнокровные народы, отлично понимая расклад сил, были принуждены к сохранению ровных и деловых отношений, не выходивших за рамки торговых и научных обменов.

1.12. РЕСПУБЛИКА ХАЙТЭ

В те давние времена, в самом начале Великой Истории, когда мир был ещё совсем молодым, когда и Ангелов ещё не было, приматы суши Избранной планеты хайтэски, наконец, осознали себя единым народом. Они были очень разными, выходцы из разных областей планеты, и отличались друг от друга цветом кожи и ростом, формами лица и черепа, пропорциями своих тел и весом. Но во всех хайтэсках была одинаковая начинка, и она делала их похожими: все они желали первенствовать, все они хотели быть истинными лидерами своей планеты. И имя они выбрали себе такое: идущие к высокой цели. Амбиции и стремление к лидерству горели в них ярким негаснущим огнём, и огненная начинка эта не позволяла им замереть в довольстве достигнутым, она стимулировала их к постоянным усилиям, и непрерывное движение вперёд было нормальным их состоянием.
Для решения своих стратегических и бесчисленных текущих задач, едва осознав себя единым народом, хайтэски первоначально организовались в конфедерацию родов. Особой подчинённости одних другим не было, все роды были равны и подобны в своих правах, а вопросы права и чести высоко ценились тогда и соблюдались особенно строго. Такая система взаимоотношений в те времена устраивала их всех, не слишком ущемляла суверенитет родов и их патриархов, и позволяла в то же время слаженно взаимодействовать.
Патриархи родов и мудрейшие дважды в году, в дни равноденствия, собирались на крупнейшем континенте планеты, в долине Тэ, где, по древним преданиям, Создатель вручил Разум детям своим. Здесь, в заповедной и священной для всех хайтэсков долине, окруженной горами Хай, патриархи и проводили свой Высший Совет, на котором решались важнейшие дела молодой и набирающей силы Конфедерации.
Именно здесь зародились основы государственности приматов суши. Здесь они учились слышать и понимать друг друга, здесь они научились важнейшему искусству компромисса. На собраниях Высшего Совета хайтэсков намечались их стратегия и тактика взаимоотношений с соседними неродственными народами, рассматривались ещё нередкие споры внутри сообщества между родами за территории с неопределённым статусом, вырабатывались новые схемы и способы разрешения конфликтов. Но пришли новые времена, темп жизни всё нарастал, и стало ясно, что Съезды и эпизодически работающий Высший Совет патриархов не способны эффективно руководить Конфедерацией Хайтэ. Потому что не могут они своевременно реагировать на происходящие события. А жизнь вокруг всё ускорялась, все спешили жить, все рвались к успеху. Теперь несогласованные действия самостоятельных родов всё чаще не достигали требуемых результатов, а провалы в их политике стали печальной повседневностью.
Участившиеся провалы становились всё постыднее и нелепее, и теперь соображения о страдающем престиже расы, потребовали срочных корректив и новых эффективных подходов. На внеочередном Высшем Совете, собранном для обсуждения особо громкого скандала, старейшины, проанализировав провалы последних лет, приняли кардинальное решение об образовании федерации из родовых территорий с постоянно действующим правительством, исполняющим и реализующим волю родов.
* * *
Власть сладка и ядовита! А для хайтэсков она много желанней и опасней дурманящих грибов, способных порабощать сознание и волю. Мудрейшие народа это превосходно понимали. Поэтому для наблюдения за работой правительства, где-то рядом с ним, они и решили разместить контролирующий орган – «Око народа», куда территории будут присылать своих уполномоченных представителей. Позже его назовут Сенатом.
Когда все детали нового проекта были, наконец, согласованы, в легендарной долине Тэ впервые в истории Ипа объединёнными усилиями родов и территорий хайтэски заложили свой главный город - будущую столицу государства Хайтэ. Город должен был стать символом единства и могущества народа, строился он на многие века и потому средств на его создание не жалели. Назвали его Бэбилонг, что на их языке означало «желанный, ожидаемый ребёнок».
И вырос в долине Тэ город исключительной красоты, из великолепных для своего времени зданий, с широкими прямыми проспектами, замечательными парками и каналами. А центр города украшала гигантская многоярусная башня-зиккурат. Такая, на каких ещё с Тёмных времён писались Великие Истины для всеобщего обозрения и сохранения в веках. Только этот зиккурат был символом единства всех родов, и назван он был потому – Единение.
 * * *
Столица - это сердце и мозг государства, это место концентрации его чистой энергии. Вот поэтому город, предназначенный для работы государственного аппарата, изначально не включал в свою черту никаких жилых районов и состоял только из пышных административных зданий и строгих корпусов технологического обеспечения. Предполагалась, что схема будет такой же, как и у раптэров в государстве Ра: приехали – отработали – уехали. И это должно было придать прекрасному Бэбилонгу, столице нарождающегося государства Хайтэ, изысканную строгость форм и имперскую величественность.
Правда, за удалённой границей столицы, позволялось строить дома для проживания всем тем, кто будет полезен этому городу, тем, кто станет благотворно трудиться здесь. Число таких необходимых было велико, но не столь уж чрезмерно. Да и зона их поселения была настолько удалена от прекрасного центра, что никто даже и не догадывался тогда, как быстро всё переменится. Они ещё не знали, что на запах власти и денег тут же соберутся многочисленные «друзья и помощники», которым на удивление легко будет удаваться преодолевать строгие запреты и перешагивать через многие законы. Они ещё не догадывались, как активно эти бесчисленные «друзья» станут заселять всё, что рядом и всё, что внутри. И тогда свободное кольцо-обрамление на шее прекрасной столицы вдруг превратится в удушливый ошейник, а Бэбилонг – их желанный ребёнок, разительно и необратимо переменится.
Но логика власти и больших денег в государстве хайтэсков оказалась такова, что акценты должны были обязательно сместиться. И они сместились. Внезапно выяснилось, что власть притягивает деньги, а деньги очаровывают власть. И это их взаимопритяжение и взаимная любовь с течением времени всё больше становились определяющим законом бытия в государстве Хайтэ. Путь этот был, безусловно, порочен, но для них, очарованных пороком, он оказался единственным. И теперь прекрасная столица их родины Хайтэ, светлая мечта отцов-основателей республики, всё больше становилась похожей на гигантский всепожирающий желудок, на организм внутри организма, живущий только для себя, за счёт всего того остального, что когда-то составляло с ней единый организм.
 * * *
Но это всё где-то там, далеко впереди, вдали за завесой веков и тысячелетий, а пока что их правительство, сформированное из лучших представителей родов, приступило к формированию светлого облика своей мечты - строящегося государства Хайтэ. Для эффективного руководства на своих территориях они поделили их на округа и организовали в них специальные структуры, которые названы были префектурами. Все решения подконтрольного Сенату правительства должны были своевременно и точно исполняться префектами, а для обеспечения этого был создан ещё и механизм надзора, уже за ними, префектами-исполнителями.
Мудрые стали понимать цену власти и возможности льнущих к ней денег, и потому Сенатом был учрежден орган контроля за префектурами, названный сперва «Оком Сената». Несколько позже к этому внимательному «оку» добавились мускулистые сильные руки и возникли, не подчиняющиеся никому, кроме Сената, прокуратуры, наделённые немалой властью и силой, а в них прокураторы, готовые карать и реже миловать.
Так, в начале Тёмных веков и появилось первое государство хайтэсков. Было оно создано волей большинства и управлялось выборными представителями. Назвали его – Республика Хайтэ.
 * * *
Одарённый в полной мере народ хайтэсков, мастер по части компромиссов и соглашений, успешно продвигался по избранному пути развития, удачно избегая внутренних потрясений и взрывов. К наступлению эры Золотых веков он прошёл весь тот путь, какой преодолевает ребёнок, превращающийся в юное и полноценное создание. И Республика Хайтэ, успешно миновав все промежуточные варианты и ни разу не отклонившись с демократического пути, наконец, пришла к парламентской республике с развитым свободным обществом, пропитанным устоявшимися демократическими традициями.
В отличие от раптеров или примэксов, которые остановились на монархической форме существования своего общества, или от инсектов и горан, отдавших предпочтение конфедерации, менее управляемой, но более свободной, хайтэски избрали парламентскую республику. Эта форма существования общества наиболее точно отвечала их представлениям о справедливой власти, о реализации своих возможностей и интересов. Так было на протяжении всей Эры Золотых веков, вплоть до наступления эпохи потрясений и кризисов.
Они, эти хитроумные хайтэски, в глазах всех остальных народов Ипа, считались счастливчиками и даже любимчиками Бога. От первого Дня Прозрения и до последних дней Золотых миллениумов почти всё, что когда-либо задумывалось ими, их проекты и всевозможные начинания, складывались достаточно успешно. Хайтэ не сотрясали серьёзные внутренние конфликты, прогресс их цивилизации был энергичным, и она всегда находилась на гребне волны успеха. Гораны и теплокровные народы моря, были им надежными друзьями и верными союзниками, и, как союзники, они сами не давали повода для сомнений и не выказывали никаких особых претензий к союзникам-хайтэскам. Был могуч и прочен этот великолепный союз, который они назвали Союзом Равных.
Все территории, признанные «Конференцией народов Ипа» за народами «Союза»: леса и степи, долины и горы, океаны и острова – всё было в безраздельном владении «любимцев Бога» и их союзников. И, казалось, не было силы, способной вмешаться и что-то испортить в счастливом ходе событий. Жизнь представлялась им нескончаемым праздником, и праздник этот продолжался в долгих веках их безмятежного существования. Реальными конкурентами хайтэсков на Избранной планете были только народы-ра в коалиции со своими союзниками - инсектами, которые, впрочем, осознавая мощь противостоящего им «Союза Равных», не решались всерьёз посягать на интересы союзников.
Так, не встречая особых трудностей и бед, «любимые дети Бога» процветали и нежились на Избранной планете, которую они на своём языке называли – Эдемом.
Великолепный Эдем – подарок Создателя чадам своим, прародина всей Жизни и всякого Разума, Эдем, воспетый во всех других последующих потомках-мирах, как воплощение Рая. Он оберегался Волей Создателя от космических бед и несчастий, он не знал природных катаклизмов и сурового климата, и создавался Великим Творцом, как первый, изначальный шаг на долгой дороге. Он был первым звеном длинной цепи, на другом конце которой находилось главное украшение праздника – реализованный и воплощённый Замысел Создателя и Его Мечта.
А пока что они, эгоистичные и не очень разумные чада, уже догадывающиеся о своей значимости в планах Великого Отца, принимали свой праздник жизни как данность и просто подарок от Бога. Они не были столь уж сильно отягощены чувством благодарности, и потому не слишком напрягались в служении тому, кому они обязаны были всем, что имели, и который терпеливо ожидал от них служения Планам своим.
 * * *
Так длилось многие и многие тысячелетия. И это не могло не сказаться на главных и определяющих качествах хайтэсков. Под влиянием благоприятных условий за века процветания и благоденствия они стали перерождаться. Ими постепенно стали забываться правила и принципы, приведшие их на вершину успеха, они начали превращаться в изнеженных эгоистичных существ с уродливо раздутым самомнением. Главные принципы каждого из них был прост: Я и моя кровь! Мы – важнейшая часть этого мира! Всё лучшее - нам! Они всегда желали большего, чем имели, они всегда стремились к максимуму достижимого и всегда искали пути, чтобы это заполучить. Для скорейшего приближения к своим целям они стали объединяться в группы и кланы, при этом солидарность вида постепенно и неизбежно разрушалась. Началась борьба кланов, каждый из которых упорно стремился добиваться своего.
Уже в эпоху Золотых веков кланы и клановые группы ревниво делили власть. Но тогда корысть в их поступках ещё отсутствовала, а были лишь мотивы тщеславия и самолюбования, были парады амбиций и болезненное властолюбие некоторых из них. Это уже после, когда пришли тяжёлые времена тотальных дефицитов воды и суши, энергии и еды, свободы и возможностей, вот тогда новым и важнейшим мотивом в борьбе кланов за власть стало – Право. Право, которое решало всё.
Как много сокрыто в этом слове, как много можно в него вложить…
А у них, рассматривающих весь окружающий мир, как свою кормушку и делящих его исходя из этого, в базовое понятие «право» было вложено лишь Право сильного, того, кто достиг рычагов власти и овладел ими. Появление этого жесткого императива, стремящегося во всех последующих дочерних мирах хайтэсков преобладать, они легко обосновали с помощью своих многочисленных прикормленных и сладкоголосых мудрецов. Мол, сильному Право дано от Бога, как и его сила, которая ему дана для благих свершений во имя замыслов Бога.
И назвали они этот ущербнорожденный кодекс – Право Суверена.
Кодекс гласил, что Суверен имеет право и обязан:
- творить закон, вершить его и отменять;
- ресурсы нации беречь и, понимая пользу, их распределять;
- решать, кто виноват, насколько то, и как его карать.
И было Право это подобно праву Бога: жизнь подарить, остановить её или отнять.
И времена, как некогда предвиделось мудрейшими из хайтэ, пришли. Борьба и конкуренция, соперничество противостоящих кланов Хайтэ стали обостряться с каждым днём, а способы борьбы всё более и более ужесточались. Ведь время сантиментов и вялых слов, способных лишь смешить идущих к цели, прошло, как и прошли века и годы спора благородных, верящих, что честь важнее жизни.
* * *
Парламентская республика хайтэсков, как способ существования более или менее справедливой власти, перестала устраивать расслоившееся общество. Каждый клан, старательно «тянувший одеяло» на себя, самостоятельно пришёл к выводу, что привилегированного положения теперь возможно добиться только при наличии на верхнем этаже власти очень серьёзного и неоспоримого перевеса сил. А таким «козырем» могла быть только одна фигура, с которой никто не в состоянии тягаться.
И фигура эта – Президент Республики.
Осознание выигрышности этого нового пути и дали старт всеобщей гонке. Слишком большая цена победы или поражения изменила всю систему координат и поменяла все приоритеты. Они как будто все сошли с ума. Хайтэски разделились на «наших» и «не наших». «Наши» - это те, с кем сговорились они против всех остальных, т.е. «не наших». И сговорились-то с одной лишь целью: захватить, заиметь, получить, чтобы было после что делить.
И тут вдруг все «профессиональные защитники интересов» народа зашевелились, забеспокоились о своём народе. Внезапно оказалось, ну прямо открылось, что система управления государством Хайтэ не отвечает истинным интересам народа! Что она – слишком громоздка, инерционна и малоэффективна. А главным недостатком её оказалось то, что она недопустимо дорогостояща для наступивших новых, и не самых лучших времён. Что-то было так, и это – правда, а что-то и придумывалось, пристраивалось рядышком. Ведь самая замаскированная ложь – это полуправда!
Старые дрязги на время были отодвинуты и вчерашние противники, уповая на свои преимущества, настоящие и мнимые, в этом единственном и важном всем вопросе, пришли к полнейшему и общему согласию – да, нужен Президент! И моментально изменения общественных законов произошли. И вот она, рожденная всеобщей волей, вожделенная республика, где главная фигура – президент. А с нею и возможности, о которых все они так мечтали.
И что тут началось! Безумная суета «за кулисами и под ковром», непонятные и с невнятными лозунгами, движения и союзы, жесточайшая борьба за власть: за право распределять, за право влиять, за право иметь, иметь и иметь!..
Своды законов, удерживающие любое сообщество разумных от превращения его в стадо и главная основа этих сводов – мораль, всё это просто распадалось на глазах. Всё, что раньше было святым, то, что было основами общества и государства, всё это подвергалось сомнению и осмеянию в деградирующем, распадающемся обществе.
И в результате таких разрушительных процессов в государстве Хайтэ перестали наказывать этих самых «наших»! А потому перестали сторониться и изгонять из своих кругов негодяев, явных и тайных. Общество просто разучилось самоочищаться, и это стало, как приговор! Обнаружилось вдруг, что успешные негодяи, наживающие состояния, обкрадывая свои народы, теперь – уважаемые граждане Республики, что они и есть, та самая «соль нации», её цвет и «голубая кровь».
Личный успех – любой ценой! Вот главный лозунг эпохи безнравственности. Нажива и преуспеяние – как цель жизни! Только это стало мерилом успешности. Оказалось, что они, безнравственные и холёные, переступившие через все границы, и есть лучшие друзья верховной власти и всех «предержащих её». Теперь они стали «Первыми гражданами» государства Хайтэ. Первыми, когда-то в смысле – лучшими, теми, кто должен был бы стать эталоном и образцом для других. Но в эти смутные времена сместились акценты, и «Первые» лучшими быть перестали. Теперь те, кто погряз в мерзостях заднего двора запаршивевшей политики, составляли из обломков собственных убеждений то, что в средствах массовой (дез)информации называли – общественное мнение. Они составили и цвет, и элиту задремавшего народа.
И первые отличались от последних только числом скандальных историй, только длиной чисел в банковских счетах, а также величиной списка обманутых и обкраденных ими. Все они забыли давно открытое когда-то правило, что общество без морали, как организм без костей, он не способен подняться ни к каким высотам, такое общество не способно вообще развиваться, и вынужденно заполнит, раньше или позже, сточную канаву.
В эти печальные времена, в конце столетий хаоса и праздника распоясавшейся нечисти, когда все уже начали уставать от чехарды безнравственных президентов, бывших ставленниками разных враждующих кланов, к зениту высшей власти в республике Хайтэ приблизился Эддам, представитель древнего клана Мэнси.
А женой его была – Эва из клана Кайнлосс.



































ГЛАВА 2. ИСТОРИЯ ЭДДАМА И ЭВЫ
2.1. ИСТОКИ

В долине Тэ прекрасного Эдема с незапамятных времён проживал один из самых уважаемых и старейших родов хайтэсков, а имя этого рода было - Мэнси. Древняя родовая легенда гласила: когда Бог решил подарить Разум детям своим, живущим на Эдеме, Он раскидал зёрна разума по всей планете. И первым драгоценный Дар Бога поднял родоначальник их рода, молодой Мансу, проживавший в предгорьях долины Тэ. Первым осознал он хайтэском себя, и принял имя - Хэдам, а род свой назвал – Мэнси.
Род Мэнси всегда имел серьёзный вес среди всех других родов хайтэсков. К мнению его представителей неизменно внимательно прислушивались, а род, ценя это, никогда не злоупотреблял своим положением. Только в самые последние десятилетия Золотого миллениума Мэнси стали утрачивать свои лидирующие позиции, а вместе с ними и былой авторитет. Пришли другие, менее древние и представительные кланы, недовольные своими вторыми ролями. Они жаждали успеха, они набирали всё больший вес и непрестанно искали пути, чтобы потеснить на олимпе власти знаменитых соплеменников. В этой яростной погоне за успехом новые роды, энергичные соискатели успеха, стали сбиваться в блоки и союзы. И стратегия эта вскоре стала приносить результаты. С каждым годом совместными усилиями они всё больше оттесняли представителей старой элиты от ключевых постов в политике и экономике. Молодые и голодные набирали мощь и влияние, прорывались к ключевым постам. Они готовились стать «первыми».
 Среди противостоящих Мэнси кланов, особенно выделялся энергичный и агрессивный род хайтэсков с западного побережья материка. Он приблизился к высшему уровню влияния за последнюю тысячу лет. Родовое имя его было – Кайнлосс, что означало на языке хайтэсков: беспроигрышные или всегда успешные.
Противостояние этих двух родов с каждым годом становилось всё острее и ожесточённее. Не проходило ни одного значимого совещания Совета, чтобы представители враждующих кланов не сталкивались в борьбе за свои жизненные интересы. У каждого из них всегда находился повод, чтобы возразить оппоненту и тут же принять боевую позицию.
Взаимная непримиримость противников особенно обострилась с приходом новой системы власти - президентской республики. Теперь вопрос стоял так: либо полный успех, либо сокрушительный провал. Цена результата неизмеримо возрастала. Тот клан, которому принадлежал президент республики, оказывался на вершине пирамиды власти и приобретал все мыслимые возможности для управления политикой государства. А значит, клан этот и получал карт-бланш на распределение материальной составляющей всякой власти – ресурсов нации. Что, собственно, и требовалось всем им, так рвущимся к власти.
От времён Золотого Эдема и в бездонную глубь веков, до далёких потомков с других молодых миров, беда расы хайтэсков состояла в том, что набор их главных качеств включал в себя, совершенно как признак вида, устойчивое и скверное сочетание чрезмерного эгоизма и недостаточной любви к ближнему. И от беды этой всем построенным ими мирам и цивилизациям придется жестоко страдать во все времена. Вот и сейчас, это безумное рвение кланов в борьбе за власть в государстве было безграничным. Жажда власти порождала бешеную активность всех вступивших в гонку и их полную неразборчивость в средствах и способах, используемых в этой борьбе. На что только не были они готовы, во имя вожделенной цели и столь же высокой цены. Только одно сдерживало их от междоусобицы, и это было - переполненность жизненного пространства на Ипе.
Отток населения на новые осваиваемые миры не обеспечивал сохранения нужного уровня плотности населения, да и демографическая политика государств не была столь успешной и не давала нужных и видимых результатов. Ведь против разумного ограничения рождаемости зачастую выступала наиболее консервативная часть религиозных деятелей со своей примитивно понимаемой трактовкой постулатов религии о божественных началах Жизни и её абсолютной ценности. Вот потому эти устрашающие тенденции к постоянному росту перенаселённости сохранялись из века в век. Тенденции эти были настолько явственны, что всякому становилось очевидным: так долго продолжаться не может. Все понимали, что на подходе времена, когда внешние угрозы со стороны напирающих соседей отодвинут на задний план все внутренние проблемы расы. И тогда наступят трудные дни острой межвидовой конкуренции. Вот тогда-то во весь рост и встанет вопрос о выживании вида, как такового. А в таких условиях «только безумный станет раскачивать свою лодку».
 Но хайтэски недаром славились среди других народов Ипа гибким и лукавым умом. И на этот раз интеллект не подвёл их: они решили свою задачу, сумев понять и чётко оценить масштаб опасности. А поняв, сумели переступить и в этот раз через своё проклятье.
 
2.2. ЮНОСТЬ ЭДДАМА

 В долине Тэ, в юго-западном её рукаве, у самого подножья Каменистого плато, находилось древнее родовое поселение Мэнси. Насколько хватало памяти у хайтэсков, столько помнили они, что родовое гнездо Мэнси всегда находилось здесь, и все Мэнси вышли отсюда. Поэтому все они считали себя прямыми потомками Хэдама-первого и очень гордились этим. Внутри своего древнего рода различные семьи Мэнси имели общие родовые признаки, по которым их легко можно было узнать в любой толпе. Характерными для мужчин Мэнси были высокий рост, выпуклая грудь и широкие плечи с мощной шеей, украшенной крепким, угловатым черепом. И различались представители разных ветвей рода только степенью выраженности тех или иных определяющих черт. Ну а женщины в их роду были крупными широкобедрыми и светловолосыми – все эти качества считались у них несомненными признаками красоты.
 В семье Мэнси-Хэд – одной из самых успешных семей в клане, мальчики и мужчины во все времена отличались особой харизмой и статью. При высоком росте и широких плечах они, как правило, не бывали тучны даже и в старости, которая наступала у представителей их народа при благоприятном течении событий после рубежа семисотлетия. Некоторые из них, правда, умудрялись проживать и два таких срока, но им никто не завидовал: слишком тяжела эта доля – влачить жалкое, неполноценное существование и сотни лет ожидать, ожидать как счастья, желанного завершения жизни. В семье Мэнси-Хэд таких долгожителей было не так уж и много. Здесь все умели ценить свои мгновения и жизнь потому проживали полноценно, не экономя сил и энергии. Их лица с грубоватыми и правильными чертами несли в себе все главные признаки Мэнси: крупный прямой нос, выступающий крепкий подбородок, выпуклые светлые глаза и высокий лоб, который так и намекал на солидное количество содержимого внутри.
 Многие представители семейства Мэнси-Хэд в разные периоды истории занимали высокие посты в государстве Хайтэ. Иногда это случалось благодаря их клановому положению, но чаще всё же из-за врождённых способностей. И опыт их государственного служения был вполне успешен. По крайней мере, явных провалов никто из них не допускал, что, несомненно, подтверждало и наличие незаурядного ума, и присутствие разумной осторожности.
В то время, о котором идёт речь, в семействе Хэд родился первенец - славный малыш, которого назвали, не особо оригинальничая, в честь основателя рода – Хэдам. Мама новорожденного отпрыска происходила из удалённых провинций Хайтэ - с Южного материка, и манера её произношения несколько отличалась от местного говора. В разговоре с сыном она очень мягко произносила его имя, и выдыхаемое ею грудное «х-х-э», было почти неслышным. Эддам, Эддам – так звала она своего первенца, так обращалась к нему каждый раз, и, со временем, все остальные стали также звать его – Эддам.
Впечатляющие размеры и отменное здоровье всегда были характерны для семейства Хэд, но этот малыш был совсем уж нечто особенное. Поэтому даже и не очень близкие родственники из отдалённых провинций Хайтэ с чисто провинциальной непосредственностью и искренностью приезжали посмотреть-полюбоваться на удивительный экземпляр своей породы.
Всеобщее восхищение вызывали не только его цветущий вид и размеры сильно не соответствующие юному возрасту малыша, но также и его замечательные умственные способности. В год он уже делал всё, что другие в три. В два он научился читать, а к десяти уже получил весь необходимый объём знаний, чтобы поступить в столичную «Высшую школу управления и финансов». Правда, там ему были не рады те, кто, с трудом осилив школьный курс, проникал сюда по протекции своих знаменитых родственников. Для большинства таких, он был напоминанием о собственной заурядности и просто никчемности – а кого же это может порадовать. Поэтому у юного вундеркинда постоянно случались неприятности, возникали сложности в общении с другими студентами, и с ним происходило многое такое, без чего ему бы жилось значительно легче. Однако время шло и ребёнок прекрасно рос и развивался, становясь из года в год, всё более замечательным представителем своего благородного семейства. Вот и пришло то время, когда уже никто не решался «на шутки» и розыгрыши, так отравлявшие его жизнь и досаждавшие юному Эддаму.
Старейшины древнего рода Мэнси твёрдо были убеждены в высоком предназначении многообещающего отпрыска, и вера эта имела веские основания. Самые известные предсказатели из разных обителей «приближенных к стопам Его», на вопросы старейшин рода о будущем Эддама из рода Мэнси, семьи Хэд, утверждали, будто заранее договорившись, что небо очень благосклонно к этому мальчику и что не случайно одарила его природа, закладывая в него такой превосходный потенциал. Возможности эти раньше или позже, уверяли они, должны будут реализоваться в великие и славные дела.
Полученные предсказания внушали большие ожидания и добавляли оптимизма всем им, мало-помалу сдающим позиции свои в состязаниях с представителями молодых, агрессивных и успешных родов. И надежды их крепли, а с годами появилась даже некая уверенность, что грядущие вскоре успехи Эддама непременно отразятся на статусе семейства Мэнси-Хэд… да и всего древнего рода Мэнси.
 * * *
Неудержимый, необозримый поток, именуемый временем, следуя Воле Творца, непрерывно истекал из момента раскрытия Цветка, облизывая камни и планеты, и ненасытно поедая всякую живую плоть. Всё старое, уставшее и завершающее свой путь уходит когда-то, освобождая место новому, сильному, молодому – так принято везде в нашем мире. И пришло время, когда мальчик Эддам превратился в могучего мужчину.
Это был рослый красавец, привлекавший к себе взоры окружающих, а особенно всей женской её части. Его мужская привлекательность была настолько велика, что всякая девица, увидев его, желала его себе в мужья. А многие другие женщины, уже несвободные, просто мечтали об этом красавце, о том, чтобы быть с ним и просто принадлежать ему.
В годы юности этого мира, в Эпоху сладких Золотых веков, когда мораль на Избранной планете была ещё жива, претендовать на него могли многие. Да только одна из всех могла тогда обладать возможностью любить его и быть любимой им. Но времена те давно канули в Лету, и река времени унесла в своих вечных струях погибшую нравственность и нетленную мораль. Теперь же настали другие времена и нравы изменились. И нравы эти нынче позволяли перешагивать через правила и законы, через нормы и запреты, а общая безнравственность стала символом наступившей эпохи сумерек. И Эддам, как сын своего времени, здесь не был исключением. Он, как и все его современники, и как многие множества после него, старался не упускать представляющиеся многочисленные и легкодоступные возможности к получению удовольствий.
Только сердце его жаждало любви. Той, единственной и неповторимой любви, о какой в древности складывались песни и легенды, такой, о какой помнят в веках и тысячелетиях, Любви, которая жизнь наполняет великим смыслом.
Он мечтал о ней, он желал её и судьба пошла ему навстречу. Так бывает…

2.3. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

В роду Доу, небогатом и ничем особо не отличившемся до тех пор роду аграриев, в семействе Абель, родилась девочка, которую назвали Тиана – по имени прекрасного и редкого горного цветка. Она и росла, как цветок, не зная, что такое злоба, ненависть или зависть. Прелестное светловолосое существо было наполнено таким ярким внутренним светом, что его замечали все, кто когда-либо встречал на своём пути это чудо. Казалось, что внутри неё горит чудесная лампа, излучающая наружу волны любви, радости и доброты. И это не было простой видимостью или метафорой. Многие, кто знал её, рассказывали, что они сами бывали свидетелями, как крошка Тиана, взяв в руки, найденного ею, случайно раненого или больного зверька, лишь чуть приласкав его, через короткое время отпускала уже совершенно здоровое животное. Это было так похоже на чудо, да это и было настоящим чудом! И потому слух о ней и о её удивительных способностях разнёсся быстро и далеко за пределы её родного провинциального городка. Каким-то образом слух тот дошёл и до родового гнезда клана Мэнси, где счастливо и беззаботно коротал свои деньки наш герой – Эддам Мэнси-Хэд.
И кто-то сказал бы здесь: да, это – судьба! И, возможно, он был бы прав…
Эддам к тому времени уже успел закончить обучение в «Академии управления» и успешно служил префектом в соседнем округе. При этом он совершенно не изнурял себя чрезмерной работой, а проще сказать, не соизволил вообще напрягаться. Ведь он был представителем элиты, «золотой молодёжи», которая есть всегда и везде, где живут хайтэски! А кто-то когда-нибудь видел этих, из «золотых», утомлёнными?
Правда, он был иным. Он оказался счастливым обладателем великолепной головы с отличной и работоспособной начинкой и потому сумел организовать свою службу в префектуре так, что она, теперь функционировала, как отлаженный механизм, не давая сбоев или каких-либо поводов для начальственных проверок.
Задачу эту Эддам решил просто: часть выделяемых семьёй денег он тратил на регулярные и щедрые поощрения своих успешных, всегда и всё успевающих сотрудников. А надо сказать, что других (глупых и ленивых) Эддам принципиально не держал. Он никогда не жадничал и, вероятно, вообще не знал этого отталкивающего чувства: никто из его многочисленных завистников и недоброжелателей не могли его в этом обвинить. Щедрость его и удивляла, и одновременно дисциплинировала подчинённых, заставляя их держаться за своё место и дорожить драгоценным расположением щедрого шефа.
Сам он ежедневно с раннего утра появлялся на службе, но лишь на недолгое время и каждый раз только лишь для того, чтобы внимательно ознакомиться с вновь прибывшими циркулярами из центра и обойти с распоряжениями всех своих исполнителей. Всё же остальное время он считал бессмысленно потерянным, если оно не было занято поисками новых знакомств, романов и впечатлений. В кругу молодых столичных оболтусов и разношерстых не обременённых следами морали леди, непрестанно ищущих острых ощущений, он прославился, как неутомимый любовник и щедрый, до изумления, друг. Здесь его все знали под именем – Золотой Эд.
Когда молва об удивительной красавице, обладающей ещё и необыкновенной духовностью, из рода Доу дошла до Эддама, он вначале не придал этому большого значения – мало ли чего болтают досужие языки. Но повторяющиеся вновь и вновь слухи об удивительной неординарности, особенно если они повторяются, как главная новость каждой недели, не могут не заинтриговать даже самого твердолобого скептика…
И однажды Эддам поддался им.
Терзаемый любопытством и тайной надеждой, он отправился в путь, стремясь найти там то, что так долго и безуспешно искал.
* * *
Это был прекрасный день, день сладкой поры пробуждения садов. Воздух был напоен волшебными ароматами, и что-то, как будто, нашептывало на ухо Эддаму: чудо! Тебя ждёт чудо! Неожиданно для себя он вдруг занервничал и  разволновался, совсем как малоопытный юнец накануне своего первого свидания. И мысли, обычно послушные его воле, сбивчиво заметались-заискрили во вдруг закружившейся голове. Предчувствие необыкновенного, такое удивительно реальное и осязаемое, внезапно заполнило его, и, покалывая иголочками в кончики пальцев, заставило завибрировать какие-то тайные и глубокие струны, неожиданно зазвеневшие внутри ошеломлённого тела.
Струны эти пели, как птицы весной, и песня их была о любви.
Почти бегом добрался Эддам до своей стоянки, где дожидался его слайдер, презентованный ему семьей за успешное окончание Академии. Слайдер мог и скользить над поверхностью дороги – это и безопаснее и менее энергозатратно, и лететь, как птица, когда нет дорог, нет времени или владелец не стеснён в средствах. Вот и Эддам торопливо забрался в свою проверенную леталку и, дрожащими от возбуждения руками, запустил двигатель. Привычно и быстро проделав все необходимые в таких случаях процедуры, проведя привязку своей позиции, он проверил по ожившим датчикам исправность машины и вложил в бортовой «навигатор» предстоящий маршрут. Затем, как делал это каждый раз перед взлётом, Эддам попросил у Высокого неба удачи, и только тогда стремительно, словно огромная сильная птица, взлетел и растворился в зеленовато-бирюзовой бескрайности неба.
Вскоре форсажный вой двигателя сменился негромким, размеренным рокотом, и небо Эдема, качнув при вираже слайдера крыльями горизонта, мягко и ласково поглотило Эддама и его слайдер. Оно по-матерински приняло его в свои ласковые объятья, и волна искрящейся радости до краёв заполнила его. Это происходило с ним каждый раз при взлёте, и каждый раз одна и та же мысль приходила к Эддаму: вот так, наверное, должна чувствовать себя чистая Душа, возвращаясь назад, в объятия к Богу. Почему-то здесь, в бездонности небес, ему всегда было так спокойно, радостно и светло на душе, что ничего другого уже не виделось, не мечталось и не желалось… Но только не сегодня!
 Через пару часов полёта, судя по докладу «навигатора», он достиг нужного места. Внизу виднелись немногочисленные строения с несомненными признаками осмысленного планирования – это и был небольшой окружной городок Доум, в котором проживала та, о которой он, «золотой Эд - познавший всё», думал все эти последние дни.
Оставив свою машину на общественной парковочной площадке, Эддам отправился побродить по городу. Ему необходимо было разузнать побольше о ней, тщательнее обдумать ситуацию и выбрать какой-то достойный способ увидеть красавицу. И, может быть, если представится случай, познакомиться с ней.
Прогуливаясь по улицам и паркам Доума, Эддам прокручивал у себя в голове один за другим различные возможные варианты предстоящего знакомства. Способов придумывалось не один десяток, но ни один из них, почему-то, не нравился ему. Все они казались ему и банальными, и недостойными, и даже глуповатыми. Да ещё это странное, выбивающее из колеи, предчувствие чуда никак не покидало его. Оно колокольчиком побрякивало где-то внутри, будоражило кровь, и сильно отвлекало и без того его растрёпанные мысли и чувства. Час проходил за часом, а решения всё не было. Когда Эддам уже начал раздражаться от своей неуверенности и нерешительности, он вдруг понял, что и не требуется прилагать никаких особенных усилий! Нужно просто стоять на её пути и ожидать. Нужно дать ей увидеть себя и самому разглядеть её.
А там… Там Бог и судьба - распорядятся…
* * *
И вот пришел тот миг, когда он увидел её. Это был вечер весеннего дня, тридцатой весны Эддама, вечер разделивший всю его жизнь на две разные и неравноценные части. В первой, которую он уже покинул, остался один Эддам, со всеми его достоинствами и недостатками, с мировоззрением «золотого Эда», с уверенностью в своей избранности и особенности, а здесь, в другой, будущей и неведомой, его ожидало то, что всё меняет. Меняет и самого носителя этого чуда, и всё его восприятие мира, и даже всех тех, с кем он общается.
Случилось это неподалёку от её дома, в изумрудном сумраке местного городского парка, окружавшего декоративный пруд Доума. Он увидел её, а она – его, и мир в эту же секунду качнулся, зазвенев всеми своими листочками и веточками, и вдруг он застыл в изумлении! Им показалось, что всё вокруг затаило дыхание, а Музыка Высших Сфер зазвучала-загремела в их очарованных Душах, и взлетели они высоко под облака вместе с торжествующими аккордами!
Она, юная и сияющая, словно утренняя заря, увидев его, потерялась в бурном потоке неведомых ранее чувств. Она растворилась, как хрупкая снежинка в огне его глаз. Невинная Душа её потянулась к нему, не в силах сопротивляться и он в этот же миг это почувствовал и понял - всё! Всё!! Это то, о чём он мечтал все эти годы! Это – она, та единственная, и другой никакой никогда уже не будет в его жизни. В душе его разгоралась и набирала силу, словно лесной пожар, чудная музыка любви, а в сердце в тот же миг… вспыхнул погребальный костёр! Костёр по потерянной навеки свободе…
Был тихий, пропитанный ароматами просыпающихся садов, вечер.
Он и она, она и он, и больше никого и ничего во всей безграничной необъятности молодой Вселенной. И ещё вокруг бушевала та вечная сила, которая творит подвиги храбрости и безумства, благородства и самоотречения, непреодолимая и чудесная, которая нашла их и толкнула друг к другу. И они шагнули навстречу Судьбе: он одними губами прошептал ей: «Эддам…», а она в ответ – Тиана… Он неслышно прошептал: «Навсегда», и она, чуть слышно ответила: «Да…»
И не было пары счастливее их на всём прекрасном Ипе.
Но была одна существенная проблема: девочка ещё не достигла возраста материнства, и требовалось подождать пару лет. Ах, время, время – как удивительно оно и непостоянно! То оно летит, как комета, и невозможно отличить часов от секунд, то тащится, как старый и больной хэмпер на родовое кладбище.
 Теперь им предстояло ожидать, ожидать и ожидать… Раз в несколько дней он прилетал к ней, чтобы один короткий вечер ходить рука об руку с ней, вдыхать аромат её волос, и мечтать о будущем. Гуляя по улицам и паркам, они представляли, как наступит то время, когда они смогут объявить о своём союзе, когда у них будет свой дом и бесконечная череда вечеров и ночей, наполненных любовью и счастьем. Он ненасытно и почти неотрывно глядел на неё, с горечью понимая: вот, час-два и опять придет грустная пора расставания. И опять её придётся утешать, притворяясь мудрым и спокойным, изо всех сил скрывая, что и ему, ох, как непросто. Он с жадностью, словно бы впрок, вдыхал её аромат, сжимал её руки в своих, и верил, всей душой верил: скоро! Скоро они будут вместе. Навсегда. Это придавало ему силы терпеть, ждать и мечтать.
 Однако Эддам, даже став горячим адептом любви, не перестал быть «Золотым Эдом». Он не смог перемениться и жил привычной прежней жизнью, жизнью свободного молодого мужчины в свободной от морали стране. Только теперь эта жизнь не была уже столь безмятежной и приятной. Она уже не доставляла ему прежних радостей и казалась ему ущербной, неполной и убогой. Он часто и некстати задумывался, грустил и мечтал о ней. Он искренно верил, что они поженятся, станут мужем и женой, они счастливо проживут тысячу лет и умрут в один день. А дети – сладкие плоды их любви, оплакивая, похоронят их в огне одного большого прощального костра… И тогда Души их вместе, рука об руку, поднимутся туда, ввысь - к Богу, и вместе падут перед ним на колени, чтобы благодарить Его за счастье, которое Великий Отец им дал!
 Только время и Высокий Сенат решили иначе.
 
2.4. ВЫСОКОЕ РЕШЕНИЕ

 Огромный зал Сената республики был полон, о чём говорила освещённость всех без исключения рабочих мест-капсул сенаторов. Это случалось довольно редко, и только в тех случаях, когда на повестке стояли вопросы, касавшиеся интересов всех, в чьих руках сосредоточена была власть и экономика Хайтэ. Разноцветность освещения прозрачных капсул говорила о неоднозначности отношения к докладу слушавших сенаторов. Кто-то возражал, был не согласен и потому включил в своей кабинке красный цвет – цвет опасности, другие одобряли и их капсулы светились мягкими голубыми и зелёными тонами. Те, кто пытались вмешаться и сделать какое-либо заявление, мигали оранжевым.
 Докладчик - руководитель Сената Хайтэ, носивший титул «Голос Сената», не обращая никакого внимания на возражавших с места и требовавших слова, продолжал накалённым голосом:
 - Таким образом, подводя итог сказанному, позвольте мне, досточтимые сенаторы, резюмировать складывающуюся у нас ситуацию:
1. неизбежно надвигается эпоха жестокого противостояния и небывалой конкуренции между всеми расами Избранной планеты;
2. реальных и действенных вариантов выхода из предстоящего нам кризиса в настоящий момент не просматривается. Желаемое массовое переселение на другие планеты оказалось невозможным по многим указанным здесь причинам, и сдержать чрезмерный рост населения планеты не удаётся;
3. в сложившейся ситуации распри внутри нашего народа являются недопустимой глупостью или прямым идиотизмом! Здесь можете думать, как хотите, но одно могу вам сказать: это вернейший путь к полному и безвозвратному поражению расы!
 После этих слов Голос Сената внимательно оглядел зал, оценивая степень накалённости зала. А зал, понимая, что впереди главное, притих. Красных возражающих и оранжевых реплик почти не осталось, и докладчик уже спокойно продолжал:
 - И теперь мы с вами должны принять правильное решение! Принять, отбросив групповые, личные и все прочие интересы, противоречащие общим интересам выживания хайтэсков как расы. Решение это, возможно, важнейшее за всю историю Сената. Решение, принятое здесь и сейчас, должно нам обеспечить следующее:
- монолитность и единство нации;
- мобилизацию всех сил для достижения требуемых результатов;
- выработку тактики и стратегии выживания.
 Он опять замолчал, внимательно изучая реакцию зала. Убедившись, что желающих высказаться или что-либо возразить не находится, Голос Сената, откашлявшись, объявил:
- Если уважаемые сенаторы согласны с доводами, и мне позволит господин Президент, то кое-какие наработки Комитет стратегических исследований готов сейчас доложить. Господин председатель Комитета, прошу Вас…
Одна из ближних капсул первого ряда осветилась молочно-белым. Внутри неё находился высокий и очень худой хайтэск с жесткими и, как будто не живыми, чертами лица. Голосом очень подходящим к этому облику, он заскрипел:
 - Господа сенаторы, господин Президент, ситуация экстремальная и меры должны быть не менее решительны и адекватны. Теперь по порядку.
По первому пункту: старейшины и руководители родов должны прийти к некоторым соглашениям, которые ограничат их права и свободы, но обеспечат выживание нации. Отныне и до разрешения кризиса личные амбиции и клановые интересы придётся забыть – это не обсуждается. Сенат Хайтэ определит, а господин Президент утвердит строгие границы дозволенного.
Далее. Господин Президент, Вы выбраны Высоким Сенатом год назад. Срок Вашего президентства будет длиться, по закону, ещё девять лет. За этот срок два противостоящих блока, возглавляемых родами Мэнси и Кайнлосс должны примириться полностью и безо всяких условий. В противном случае предлагаю принять решение, по которому их представителям будет запрещено участвовать в управлении государством и пребывать во властных структурах сроком на тысячу лет. Для закрепления союза родов Мэнси и Кайнлосс, предлагаем упрочить его несколькими браками между лучшими представителями названных родов.
 Глава одной из новообразованных семей, имя которого назовёт в своё время Сенат, должен через два-три года стать популярным сенатором, ещё через пять-шесть лет он займёт место руководителя Сената, и когда придёт время, мы приведём его на высшую должность государства - он займёт место Президента Хайтэ. Это будет контролируемый президент, который будет управлять страной во благо народа и во славу разума хайтэсков. Это по первому вопросу.
 Второе. Сейчас я провозглашу очень трудно давшееся нам, но неизбежное условие выживания народа Хайтэ. Отныне и до особого указа Президента Хайтэ, подтверждённого Высоким Сенатом, все достаточно значимые сферы бизнеса и производства, а также банки и фирмы… – повисла тягостная пауза, и, наконец, решившись, докладчик произнёс, – должны быть полностью национализированы государством, Республикой Хайтэ!
 Рёв вспыхнувшего огненно-красным зала, накрыл волной последние звуки речи. Каждый из сидящих в зале сенаторов имел свой бизнес в той или иной отрасли, и никто из них не желал ничего терять. Ни при каких обстоятельствах. Такого жестокого и коварного удара в самое чувствительное место никто из них и не ожидал, поэтому шум возмущения в зале был вполне сравним с ураганом: рёв волнами перекатывался от стены к стене, и могло показаться, что все здесь сошли с ума. Даже Президент, прекрасно осведомленный о содержании доклада, развёл руками, старательно делая при этом вид, что и он сильно удивлён и раздосадован.
 Время шло, а гвалт в зале не унимался. Он гулял по залу вдоль и поперёк, а фейерверки из красных и оранжевых огней создавали ощущение опасности и тревоги. Председатель «Комитета стратегических исследований», коварно вбросивший этакую «бомбу», видимо, намеревался ещё что-то добавить. Он требовал слова, продолжая освещать свою капсулу молочно-белым. А Голос Сената, предвидя такое развитие событий, спокойно сидя в своём кресле, ожидал окончания бури. Он сидел откинувшись, слегка полуприкрыв тяжелыми веками глаза, и со стороны даже казалось, что он засыпает. Только те, кто были неподалёку от него, видели его зажатые до белого свечения кулаки и дёргающиеся желваки.
 Наконец крики стали понемногу затихать, и мало-помалу в зале наступила относительная тишина. Дождавшись этого, тяжело поднялся со своего места глава Сената. Он был уже очень стар, он был мудр и очень толст. И хотя избыточный вес и преклонный возраст тяготили его, но огонь в нём ещё не погас. Голос его сохранял металл и мощь, и воля была железной. Неожиданно подняв руки со сжатыми кулаками вверх и на пределе сил, он страшно прокричал в зал:
- Выхода другого нет! Нет другого пути для спасения народа! Вашего народа!! Все материальные и финансовые ресурсы народа будут переданы в распоряжение Комитета национального спасения. И в этот Комитет придут представители всех без исключения родов, и вы будете знать о его расходах всё, до последней монеты!
Гигантские средства понадобятся нам для ускорения освоения планет и переселения хайтэсков. Вы ведь хотите, чтобы ваши дети и внуки выжили, если нашему Ипу будет уготована печальная и горькая судьба? Кто этого не хочет? Пусть он встанет и скажет. Здесь и сейчас! И мы не возьмём у него ничего! И пусть он сам спасает себя и свою семью! – слова его гремели, а тишина в зале наступила такая, что показалось, будто все присутствующие оглохли и онемели.
- И ещё, – уже спокойнее сказал он, - мы надеемся, что сумеем подготовить и создать в нужный срок «Оружие чистой защиты». Есть такой проект. И это также потребует серьёзных вложений… - Голос Сената закашлялся и замолчал на какое-то время, справляясь с одышкой и внезапным утомлением.
- Стар стал – подумал он про себя – пора уж на покой. А вслух добавил:
- Есть ли среди нас такие, кто против сказанного здесь и сейчас?.. – Произнеся это уже совсем спокойно, он замолчал и внимательно оглядел зал: капсулы светились желтоватым светом. Наступила тяжёлая, не нарушаемая ни одним звуком пауза. Все присутствующие в зале сенаторы были потрясены внезапностью и неотвратимостью свалившейся на них беды. Они, конечно же, понимали и остроту ситуации, и правоту выступавших. Осознавать-то они все осознавали и неизбежность принятия такого решения, и его справедливость, только это никак не облегчало их страданий: своё – это своё, и расставаться с ним всегда трудно…
 - Вижу, что возражающих нет. Хорошо! Спасибо за внимание… - Голос Сената закончил свою речь, поклонился в зал и уселся на своё место.
А Глава «Комитета стратегических исследований» продолжил:
- И, теперь, третье: стратегия и тактика республики. Можно иметь большое превосходство и никогда не суметь реализовать его. Можно не иметь никакого превосходства и даже уступать противнику по каким-то позициям, но победить его. Победить за счёт верного мышления, правильного выбора первоочередности целей и их своевременного достижения…


2.5. ЧЁРНАЯ ВОЛНА

Вот и пришло время Эддама, время утвердить свой статус и доказать полезность роду своему, время отринуть всё, что может помешать его миссии. Пришёл, этот страшный миг - отказаться от самого личного и самого важного, миг, который приказывает отринуть мечты, перечеркнуть любовь и вырвать её из своего сердца. Даже если придётся при этом сердце порвать.
В день завершения сбора второго урожая, старейшины рода Мэнси призвали Эддама к себе на Совет рода, несказанно удивив его своим вниманием. Там, в древних покоях, в тиши вековых стен, они объявили решение рода, которым предписывалось ему, Эддаму Мэнси-Хэд: выбрать невесту себе из рода Кайнлосс. Это было больше, чем приказ - это было решение рода! И это решение родового Совета, направленное во благо рода не обсуждалось никогда. Ничего невозможно было изменить…
Несчастный Эддам, не веря своим ушам, замер. Он стоял онемевший, оглушенный и смотрел на них, произнесших ему приговор, а жуткий барабанный бой, исходящий откуда-то из-под ног от самых подошв, сотрясал его колени, бёдра, живот и плечи. Сначала, поражённый внезапным и ужасным поворотом судьбы, он ничего этого не замечал. А затем, вдруг обнаружив эти вибрации и грохот в окружающем пространстве, он сильно удивился и стал осматриваться по сторонам, стараясь понять, почему никого здесь не беспокоят этот странный шум и тряска. А шум всё нарастал и нарастал, он поднимался от колен к груди, к голове и выше, туда, где Душа приближается к Богу.
И он понял, что это так грохочет. Это его мир гибнет и рушится! Тот мир, который жил внутри него, и который он, несчастный, считал только своим. И вот этот мир рассыпался! Он грохотал вокруг Эддама, похоронив под своими развалинами все его надежды на тысячелетнее счастье, на грядущий где-то впереди костёр любви и смерти, в котором он хотел бы сгореть вместе с той, кого выбрал! Мир, выстроенный им и уже лелеемый в мечтах, безвозвратно и окончательно погибал у него на глазах, а вместе с ним, казалось ему, гибла и вся его, едва начавшаяся, жизнь!
 * * *
 Он никак не мог после вспомнить, как ушёл с Совета, как шёл по улицам Бэбилонга, где был в тот день и что делал. Вчерашний счастливчик, не знавший горя и несчастий, не ведавший трудностей и неудач, он, Золотой Эд, в один день надломился и как будто состарился на пятьдесят лет. Он похудел, осунулся и стал даже как-то меньше ростом. Куда же подевался тот красавец-гигант, притягивавший взгляды в любой толпе? Куда исчез тот неповторимый разворот плеч, та гордая посадка головы и выражение лица, не позволяющие сомневаться, что перед ними юный и всемогущий бог?
 Настоящее горе, то, о котором он знал только понаслышке, пришло к нему огромной чёрной волной до небес. И эта чёрная волна накрыла его и понесла, понесла: небо стало каким-то другим, и вода, и воздух, даже тяготение вдруг удесятерилось. Другим стало всё, просто весь окружающий мир!
 Бедный Эддам, никогда не знавший этой стихии и не имевший навыков выживания в ней, начал захлёбываться и тонуть. Он уже решил для себя, что это страшное – приговор ему! Приговор, произнесённый Судьбой. И никак не оспорить его – он окончателен! Ведь Судьба - главный судья и нет инстанции выше. Никто не в силах отменить её приговор…
Он был очень молод, а оттого скор в решениях. И решил он тогда, что уже никогда не вернётся к нему радость ощущения жизни и безумное счастье полёта, не познает он больше сладости вдоха хрустального воздуха и сладости новых встреч, не вернутся уже сказочные полотна небес на восходах и закатах. Никогда! Всё это отныне закрыто для него. Такие простые и незаметные прежде маленькие радости жизни, и какие же они важные и незаменимые, когда их лишаешься…
И стал он думать о смерти. О смерти, как о состоянии тела.
 * * *
Тиане Эддам не стал ничего сообщать, он смертельно боялся за неё, ведь она такая маленькая, хрупкая и слабая. И полететь в Доум он не мог. Ведь только раз, взглянув ему в глаза, она бы сразу всё поняла. А он любил её больше всего на свете, любил гораздо больше своей пропащей жизни и не мог рисковать.
 Настали трудные времена. Несчастный, одинокий Эддам безумно тосковал о любимой. Каждый миг и каждую секунду своей, потерявшей смысл, жизни, где бы он не находился, что бы не делал, он оплакивал тяжкую утрату внутри серой комнаты, вдоль стен которой расставлены-разбросаны были воспоминания о ней. Это было как болезнь. Открывая утром глаза, и даже ещё раньше – приходя в себя от тяжких снов, где каждый раз он сбивчиво и косноязыко пытался объяснить ей случившееся, где снова и снова он пытался как то примириться с пришедшей бедой. Лёжа с закрытыми, полными влаги глазами, он продолжал нескончаемый и горький монолог. Он пытался объяснить случившееся, пытался, но не мог… и бессмертная Душа его, не желающая принимать жестокую действительность, металась и билась, как птица, о клетку груди, стремясь туда, к своей половине, к той её части, без которой счастливой она не сможет быть никогда.
Он измучился и изнемог под своей неподъёмной ношей, но это была его ноша, и только он сам должен был тащить её. Он перестал ходить на службу, сказавшись больным. И это было правдой. Он вскоре перестал есть и спать, потому что не мог и не хотел. Просто потому что ему расхотелось жить. Все дни он проводил в неподвижности на берегу заброшенного заросшего городского пруда, упиваясь неведомым ему ранее горько-солёным коктейлем чувств из горя и одиночества. В этом состоянии он находился так долго, что потерял счёт дням.
 Было так до тех пор, пока однажды вечером планета вдруг не качнулась под его ногами… и он рухнул на берег того заброшенного всеми пруда. В этом затерянном уголке парка, где всё напоминало ему о дне их первой встречи в её родном Доуме, здесь, в зелёном и влажном сумраке к нему впервые постучалась смерть. А он ей был бы даже рад…
Обессиленный и измождённый, смертельно уставший от тоски, горя и одиночества, он завалился вдруг спиной на траву и затылком в воду. В темнеющем сознании его промелькнула сладкая и пугающая мысль – умираю...
 * * *
 Здесь Эддама и нашли на следующий день. Нашли и доставили в окружной госпиталь, где с трудом вытащили его из того убежища, куда он спрятался от безжалостного и жестокого мира. Очнулся он в незнакомом месте с белыми холодными стенами, разбитым и слабым, опутанным проводами и трубками.
 На третий день ему повезло – пришёл пожилой и мудрый доктор. И с того дня уже никто больше не пытался лечить его тело иглами и микстурами. В долгих беседах под звёздным небом доктор лечил больную душу Эддама и тот стал постепенно возвращаться в мир, вспоминая, что в нём есть и другая сторона, даваемая нам иногда, как компенсация за перенесенные испытания или как приз за верное понимание правил божественной игры под названием – мир.
Вернулся он другим. В госпиталь привезли раздавленного мотылька, столкнувшегося с жестокой машиной жизни, а возвращался в мир принявший решение, уверенный в себе и отбросивший сомнения, истинный Мэнси. И этот новый Мэнси принял жесткое решение: для рода и республики он выполнит всё, что от него потребуется. Но свой драгоценный цветок и свою любовь он сохранит любой ценой и сделает так, чтобы его Тиана была счастлива в этой жизни.
 
2.6. В ПОИСКАХ СУДЬБЫ

Год на Избранной планете делился на три приблизительно одинаковых части. Новый год здесь наступал с началом сезона первого урожая, который в некоторых мирах хайтэсков называют весной. Следом за ним приходил сезон второго урожая – уже других плодов, овощей и фруктов, и завершался год временем отдыха полей. Зимы, как таковой, Ип не знал. В этот период свою пищу все живущие на Ипе получали с бесчисленных деревьев и кустов. Что-то добывалось в акваториях её морей, что-то с плантаций или в степях, с колосящихся трав и потаенных грибниц. Отец Великий хорошо позаботился о чадах своих.
Для создания семьи с представительницей рода Кайнлосс, Эддаму был отпущен короткий и конкретный срок: время отдыха полей и сезон первого урожая. К началу сезона второго урожая он обязан был найти избранницу.
Раз так хочет род – так тому и быть! И Эддам отправился в своё путешествие. Он был не одинок в этой миссии. Ещё десяток женихов клана Мэнси и десяток претендентов клана Кайнлосс, с такой же миссией двинулись по дорогам Ипа, исполняя предписанное, в поисках будущих жён. Все они знали условия задачи, и были оповещены о цели и причинах своей миссии. Все знали о том, что кто-то из них вскоре может стать Президентом республики Хайтэ, и, конечно же, каждый из них желал этого.
И Эддам исключением не был. Только одно мешало ему: сердце его было занято. Здесь жил его драгоценный цветок и ничему другому места там не находилось. Он переезжал из одного города в другой, из одних поселений в следующие, ходил и смотрел, смотрел и переезжал дальше. Но ни одна из местных красавиц не смогла проникнуть в сердце его, ни одна не могла сравниться с его Тианой. Все они безнадежно блекли в лучах воспоминаний о ней. А образ любимой успешно сопротивлялся безжалостному времени, никак не мерк и не тускнел в сознании Эддама. Мало того, каждую ночь под утро, он возвращался, снова и снова вытесняя впечатления прожитого дня, отвергая всякие компромиссы, не принимая действительности и свергая претенденток, пытавшихся занять пьедестал.
Невесты клана Кайнлосс всё знали об этом гиганте-красавце из рода Мэнси, о нём, Золотом Эде. Они ждали и желали его. Его и особенно то будущее, которое он мог бы им дать и потому они готовы были на всё, чтобы стать его избранницей. Они проникали в номера гостиниц, где он останавливался. Присаживались без приглашения к его столу, когда он обедал. Они стремились проникнуть в его постель, и оттуда - в его сердце. Но сердце его, в отличие от постели, пока что было недоступно никому из них.
Было их великое множество, разные: красивые и не очень, умные и не слишком, эгоистичные и добродушные. Только он их никогда не запоминал, не задерживались они в его памяти и сознании. Покидая его постель, они тут же покидали и память его. И так было всегда.
Но однажды, как-то раз, появилась одна, которую он всё-таки заметил. Это была очень привлекательная и рослая, ему под стать, рыжеволосая девица. Ему показалось, что он встречал её уже не раз. В разных городах и поселениях, на званых вечеринках и в ресторанах. Всегда в отдалении, всегда на втором плане и  неброско одетая, но при этом неизменно привлекавшая к себе взгляды своей фактурой и природной статью. И всякий раз он замечал её удивительные, завораживающие изумрудные глаза.
Весь вид её выражал ожидание, смирение и покорность судьбе. Только по лицу её иногда пробегали сполохи тщательно скрываемых чувств. Иногда, когда он, в очередной раз, скользнув по ней взглядом, равнодушно отворачивался, на лице незнакомки, сменяя друг друга, метались такие разные и сильные чувства: страсть, нетерпение, досада и надежда…
Досада и злость на него за его чёрствость и холодность, за его невнимание к ней, за его равнодушие и пренебрежение, а надежда – потому что она, вероятно, и впрямь любила его. Но сказывался характер и гордость: она никогда не подходила к нему, как другие, и ни разу не заговорила с ним. Она терпеливо ждала своего часа, и однажды он пришёл…
 * * *
 Это была захудалая гостиница в удалённом горном анклаве, в поселении, где проживали только торговцы-хайтэски, строившие свой бизнес на торговле с горанами. Посёлок, с давних времён, назывался с простой непосредственностью – «Широкая глотка». Всё поселение состояло из пары десятков домов, похожих один на другой, и примерно такого же количества складов-ангаров, сосредоточенных в той части посёлка, которой посёлок подходил к громадному обрыву плоскогорного плато. Плато с древнейших времён облюбовали для жительства гораны – дальние родственники хайтэсков. Здесь в живописных ущельях и сообщающихся системах пещер располагались их анклавы – районы для проживания и работы. Неподалёку от посёлка и складов, в отвесной скальной стене обрыва виднелся вход в анклав, выполненный в виде огромной эллипсной арки, перекрываемой стальными воротами из вертикальных выпуклых пластин.
Каким ветром сюда занесло Эддама – неизвестно. Может, он взял таким образом себе отпуск в своём вояже по чужим городам, гостиницам и ложам, может быть, существовали какие-то другие причины, но здесь, в этой дыре, его явно никто не ждал. И одиночество его было бы безальтернативным и полным, если бы в этой же провинциальной двухэтажной гостинице четвёртого класса и в том же коридоре не поселилась она - прекрасная и загадочная незнакомка, так долго и ненавязчиво сопутствующая ему.
 В этот дождливый и удивительно тоскливый вечер мир опять покачнулся. Восстановившееся, казалось бы, чувство уверенности в себе, в своём будущем, в том, что скоро придёт завтрашний день, который обязательно будет лучше, убеждённость в успешности и целесообразности жизни – всё это внезапно покинуло Эддама. Ему вдруг показалось, что чернеющее за окном, в бесконечных мокрых и тяжелых тучах небо, глубоко и лично враждебно ему. Что оно с необъяснимой злобой навалилось всей своей непомерной огромностью и свинцовостью на его плечи и спину, и теперь старается смять-раздавить его. И тут же жуткое, словно зубная сверлящая боль, одиночество, разом объединившись с обессиливающей депрессией, как бешенные раптэры, вцепились в затосковавшую душу Эддама. Не в силах усидеть на месте и переносить эти муки, в сужающихся на глазах стенах гостиничного номера, он поспешно, почти бегом, спустился на первый этаж, где располагался небольшой неухоженный и очень неуютный бар.

2.7. ВЫБОР СДЕЛАН

Бар был пуст, пугающе и безнадежно пуст, если не считать её. Так же, как пуста была и её комната. Такой же пустой и бессмысленной стала бы её кочевая жизнь, если бы её мучительница-любовь окончательно покинула её. А надежда – её парус и спасательный круг - уже почти оставила Эву. То бескорыстное и искреннее чувство к нему, кто занимал все её мысли и чувства, не встречая отклика, как цветок без внимания и ухода, блекло и увядало прямо на глазах. Он, хоть и заметил её – она это видела, но ни разу до сих пор не пытался заговорить с ней или хотя бы просто поприветствовать её. И теперь она с горечью осознавала: всё, что она делала, оказалось – впустую.
И сейчас, в который раз, она решала эту проклятую и непосильную задачу. Простую как будто задачку, где все «неизвестные» вполне известны. И решение-то здесь могло быть только одно, и оно было, увы, неизбежным! Оставить несбывшиеся надежды, оставить мечты и возвращаться домой. И вот, в который раз, она оттягивала принятие этого страшного решения. Как же тяжело убивать своими руками то, что ты ценишь в своей жизни более всего. Только огонёк надежды, малюсенький и чуть живой, ещё теплился в глубине её души. И была эта крохотная надежда только на чудо…
 * * *
Внезапно и резко отворились двери бара, и вошёл он.
- Он! Он! Он! – быстро-быстро застучало-заколотилось её сердце.
А он вошёл, скорее, вбежал, будто гнались за ним. Остановился возле стойки пустого и неуютного бара. Огляделся и замер: только одна она, в этом небольшом унылом полутёмном помещении. Она и, уже забывший о веселье и впавший в старческую прострацию, бар-автомат.
Заказал он самое дорогое из того, что было в этом убогом заведении. Забрав выскочивший в оконце стакан со странным содержимым, он прошёл в самый тёмный угол зала и присел в кресло. Ещё раз оглядел зал, пытаясь представить, каким он был во времена своей молодости, затем отпил и сразу почувствовал, как горячая волна прошлась внутри по телу и стала подниматься выше и выше. Напиток оказался превосходного качества, хотя и со странноватым привкусом. Будто оттягивая момент принятия решения, он углубился в ощущения от напитка: определённо изысканный вкус! Местные травы? Или грибы? На какое-то время он, казалось, забыл о ней…
А она, гордая сильная влюблённая женщина, столько ждала этого мига, так мечтала об этой встрече, но её всё не было и не было. Она разучилась уже верить в свою удачу. Ночами молила Бога и судьбу, молила о чуде. И вот оно, это чудо! В тот момент, когда он стремительно вошёл, лишь взглянув в его лицо и заглянув дальше, в глубину его глаз, она чуть не закричала… Это оно! Это её мгновение! Либо сейчас, либо уже никогда!
В его глазах, когда-то ясных и безмятежных, глазах юного бога, которому всё подвластно и доступно всё, сейчас тёмной птицей метались отчаяние и страх. И ещё смертная тоска, замешанная на боли и одиночестве, как приговор судьбы. Бедный Эддам, он ослаб и силы оставили его, был теперь совсем как ребёнок: так же открыт и так же искал чьей-то поддержки и тёплого плеча. И она, понимая это, долгим и ласковым взглядом поглядела на него, как бы протянув ему руку помощи, а затем отвернулась к окну, за которым притаилась непроглядная и ненастная ночь.
Двое на острове, в полумраке бытия! А кругом обволакивающая пустота и никого в этом мире, рождённом только сейчас и только для них. Из звуков лишь чуть слышный, глухой шум негодующего ветра за окном, и напряжённое звенящее молчание. Она всё смотрела и смотрела в чёрное окно со своим отражением, ничего не видя там, а внутри у неё вибрировало и дрожало, как в храмовом инструменте после сильного и торжественного аккорда.
Одолев первый стакан, и почувствовав, как чёрная волна отступает, Эддам поднялся и направился за следующей порцией. Однако, постояв возле стойки бара, так ничего и не взяв, нерешительно повернулся к незнакомке и даже сделал попытку улыбнуться ей, надеясь, что она видит его отражение в окне. Но ничего не произошло: или она не видела его, или предоставила ему возможность инициативы. Наконец решившись, он подошёл к её столику, остановился и замер, ожидая приглашения. И существующий этикет так предписывал, и он привык быть всегда востребованным и желанным. Да и ситуация была вполне прозрачна.
Но она, наслаждаясь моментом и боясь взглядом или голосом обнаружить своё торжество, молчала. Молчала и ждала, как будто о чём-то задумавшись, при этом неотрывно глядя невидящими глазами в агатовое непроглядное окно.
Наконец, справившись с эмоциями, она перевела взгляд на него и вопросительно заглянула ему в глаза. Она молча спрашивала: с чем пришёл, Эддам?
Глаза в глаза! Без лукавства и игры, безмолвно и открыто. Его глаза сказали ей: я люблю другую, но ты станешь моей женой, и мы проживём долгую жизнь, родим много детей, и я буду… уважать тебя всегда. И она ему ответила взглядом: знаю, верю и люблю!
А вслух произнесла: «Я – Эва Кайнлосс. Присаживайся, Эддам».
 * * *
Потом были несколько лет безмятежного счастья Эвы, нарушаемого лишь иногда периодами депрессии Эддама. В такие дни и ночи он молчал или коротко и неохотно отвечал на вопросы, а глаза его были темны и переполнены печалью. Эва, конечно же, знала историю его любви. Она всё понимала и никогда не пыталась непрошенной гостей лезть в его душу. Случалось это не столь часто, чтобы могло слишком уж беспокоить её. Главное, что она всегда верила в его разум и волю, и ещё она знала: та, кто может всё испортить, далеко.
 А жизнь текла своим чередом: рождались их дети, Эддам быстро рос по службе и успешно продвигался к намеченной цели. Как, впрочем, и многие другие претенденты в этой уникальной гонке. И мир казался счастливой Эве устойчивым и прочным, замечательным и прекрасным. Только время испытаний для неё ещё не пришло - ведь драгоценный цветок не погиб! Ни в Эддаме, ни в Тиане.

2.8. ВРЕМЯ ИСПЫТАНИЙ

Эддам, конечно же, не забыл наказа старейшин своего жестоко теснимого рода, он отчетливо осознавал свою роль и значение в их планах, поэтому он не делал глупостей, старался не ошибаться и не позволял себе расслабляться. Вступив в эти состязания, которые некоторые считали главным смыслом жизни, а кто-то неуважительно и свысока именовал «крысиными бегами», он непрерывно рос и рос по службе. Он стал уже известным и популярным сенатором от крупного промышленного округа, который располагался всего в часе лёта от столицы. Это и престижно, и удобно: можно хоть каждый день объезжать свой округ, решать все возникающие вопросы и бывать ежедневно в Сенате, налаживая необходимые контакты и связи.
Род Мэнси не поскупился и выделил Эддаму очень приличную сумму на представительские и текущие расходы: на постройку виллы и для приобретения всех сопутствующих атрибутов успешности - статус сенатора и члена уважаемой семьи обязывал. Эддам потратил и много личных сбережений, построив себе дом в элитном пригороде Бэбилонга, в той его части, что ближе к горам, откуда вся столица видна, как престижная декорация удавшейся жизни.
Он первоклассно оснастил свой дом. Одним из первых Эддам заказал и установил у себя только что ставшую модной новинку – робота-органона. В республике органон становился символом состоятельности и шика среди известных семейств Хайтэ. Эта умная система могла быть и справочной машиной, и высокоинтеллектуальным собеседником, и привратником, распознавая гостей и докладывая о них хозяевам. А в случаях, когда гость был органону не знаком, он расспрашивал о цели его появления, узнавал имя гостя для доклада и для того, чтобы внести его в файлы своей памяти. Система принимала все входящие сигналы личной связи и, в зависимости от того, к кому обращались, соединяла. В её функции входили также пожарная безопасность дома и информативное обеспечение семьи. Все важнейшие новости, затрагивающие интересы семьи и рода, получаемые из средств общественной информации - всё это отслеживалось и своевременно предлагалось хозяевам в виде реплик и рекомендаций.
Система заботилась об обеспечении чистоты в помещениях дома, и для этого у неё имелись роботы-исполнители, шнырявшие весь день по комнатам в поисках пыли. Она была внимательна к потребностям каждого члена семьи, следила за чистотой их одежды и обуви, и не раз за день осведомлялась: не голодны ли они, не требуется ли им сменить одежду или обувь на более свежее. И потому в семье Эддама органона стали звать – «Няня».
* * *
Однажды тихим тёплым вечером Эддам работал над текстом своего завтрашнего выступления в Сенате. Он находился на крыше, на верхней террасе дома, которую считал своим рабочим пространством. Над головой звёздное небо, в отдалении бесчисленные огоньки столицы и ярко освещённый зиккурат – ритуальная башня «для приближения к стопам Его». Они были разные, эти зиккураты, большие и поменьше, и построены в разное время, но эта была наибольшей из всех и одна из древнейших. Строили её ещё в далёкие тёмные времена, когда вера хайтэсков была искренней, а души чище. Это каким-то образом отразилось в притягательном образе башни, и Эддам всегда с удовольствием и подолгу смотрел на неё.
И сейчас: вокруг разлита тишина, тёплый ветерок ласкает кожу и зиккурат подмигивает, как старому другу, казалось бы, все условия для достижения нужного результата… но нет, сегодня не ладилось. Он уже довольно долго мучался, переписывал, менял слова и падежи, а текст всё никак не давался. Эддаму казалось, что в нём нет необходимой убедительности, и потому его выступление не найдёт требуемого отклика в рядах сенаторов. Он принялся раздраженно ходить по террасе, шагая между новым мощным слайдером – недавним его приобретением, заменившим старую «леталку», и входом в мансарду, где можно было бы переждать непогоду. Всё здесь организовано им самим и для собственного удобства. Здесь он обычно работал: сочинял тексты речей, изучал служебные документы, продумывал схемы. И здесь же он скрывался в те времена, когда наступала депрессия, когда весь свет был не мил. Это была заповедная зона, кокон Эддама, куда вход всем домашним был закрыт.
Он снова и снова переставлял смысловые акценты, заменял эпитеты, расставлял паузы, пытаясь найти оптимальное звучание, когда экран настенного монитора включился, и, привлекая внимание хозяина, из него раздался негромкий щебет птицы. Затем мелодичный голос Няни сообщил: «Вашего внимания ищет неизвестный абонент из округа Доу».
- Соедини, Няня, – насторожившись, отозвался Эддам, а сердце его сильно ёкнуло и заколотилось в груди. В этот момент до боли знакомый голос, даже как бы и не обращаясь ни к кому, печально и безнадежно произнёс:
- Забыл меня любимый мой…
И всё. Дальше тишина – связь прервалась. Эддам вскочил, для чего-то подбежал к монитору, закреплённому на стене мансарды и, срывающимся не своим голосом, потребовал:
- Определить номер абонента!
Но система, помедлив и чуть пожужжав электронными мозгами, ответила, что аппарат абонента неисправен, а потому определение его номера и адреса не представляется возможным.
- А-а-а-х! – загремело в голове, как будто вновь вернулись отголоски того ужасного дня, когда рухнул его мир. Знакомые вибрации ожили в теле и даже звёзды, как прежде, двинулись в хороводе.
- Стоп-стоп-стоп! Надо успокоиться, надо остановиться, надо подумать… подумать… Что-то не так. Что-то важное он забыл или потерял. Когда? Где?
- Не то! Всё не то! Чем занимаюсь? – заколотились мысли в голове. – На что трачу я силы и драгоценное время? Время, которое никогда назад не вернётся, уникальное время жизни! Единственной жизни.
В этот момент, то ли прямо в его мозгу, то ли из угла мансарды, вдруг еле слышно прошелестела популярная давным-давно мелодия, уже забытая нынче, и чей-то голос пропел: «Как скоротечны наши дни – летят, как ласточки они…» Эддам завертел головой, стараясь понять, что происходит, откуда музыка. Но уже наступила какая-то звенящая тишина, в которой отчётливо были слышны лихорадочный стук его сердца и шумное дыхание, как после бега.
Он подождал какое-то время, и, наконец, решил, что ему всё почудилось – это было проще, чем заподозрить себя в сдвиге и галлюцинациях. Эддам потребовал у Няни повторить сообщение, и опять любимый, далёкий голос произнёс, как упрёк: «Забыл меня любимый мой…»
Как же могло случиться с ним, что он забыл о главной цели своей? Как произошло, что в этой повседневности, в этих «тараканьих бегах» он так увлёкся погоней за успехом, что совсем забыл о своём драгоценном цветке, о единственной и любимой! О ней!
Внезапное осознание этого так потрясло его, что он не смог в эту ночь не только заснуть, но даже и присесть. Всю ночь он мерил шагами свою террасу. Всю ночь говорил сам с собой, и к утру, не найдя никакого решения, опять, как и много лет назад, почувствовал себя совершенно разбитым и больным. Предстояло сделать выбор, а он не мог. Два пути было перед ним: один - реальный, на котором он уже принял успешный старт и этот путь обещал максимальный успех. Это путь славы и богатства, всеобщего почитания и высшей власти. И был другой, ничего этого не обещающий и даже напрямую отрицающий все эти возможности. Но на этом пути было то, что во все века и во всех мирах именовали счастьем, то, рядом с чем меркнет всё золото мира.
На службу он не пошёл, сообщив секретарю, что болен. Под этим же предлогом и к завтраку не спустился, а затем и к обеду, чем очень обеспокоил Няню. А перед ужином Эва сама поднялась к нему. Он никогда не откровенничал с ней и не открывал своей тайны, но разве возможно что-то скрыть от жены? Она, конечно же, многое знала о его прежней жизни, чувствовала и понимала причины его «хворей». Но она была хорошей и мудрой женой.
- Такова судьба, - считала она, - надо дорожить тем, что есть, надо благодарить Бога за то, что он дарует!
Она старалась быть счастливой на своём месте, рядом с тем, кого любила и уважала. В дни его депрессий она бывала особенно нежна и внимательна к нему. И всегда это действовало. Но не сегодня. Не сейчас.
Он был угрюм и молчалив, а в глазах его стыла боль.

 * * *
Через пару дней хандры и добровольного затворничества, от Няни Эддам узнал, что в Сенате создаётся комиссия для изучения дела о нападении раптеров на поселения округа Доу. Новость ошеломила его. Тут же, забыв о хандре, он попытался связаться с семьёй Тианы. Но, как ни старался, связи с Доумом всё не было. Эддам по личному каналу переговорил со своими секретарями и узнал, что с Доумом связи нет из-за того, что станция-спутник, отвечающая за связь с округом, уже несколько дней не откликается на запросы, и, вероятно, повреждена. Встревоженный Эддам более не мог терпеть неизвестности. Он быстро собрался и отправился в Сенат. Там с облегчением узнал, что поселения, о которых идёт речь, находятся достаточно далеко от городка Доум, и что раненых или убитых в инциденте не было. Однако беспокойство и какое-то саднящее чувство вины, недовольство собой, снова и снова возвращались к нему.
В бесконечных коридорах Сената его разыскал секретарь Председателя сенатского комитета по проблемам территорий. Он пригласил сенатора Эддама пройти с ним в приёмную, где Председатель комитета сообщил, что сенатор, в чьём ведении находится округ, нынче нездоров и ещё, вероятно, долго не сможет участвовать в делах Сената. Поэтому он, Председатель, убедительно просит сенатора Эддама Мэнси возглавить сенатскую комиссию и провести на месте происшествия тщательное расследование.
Эддам просто не мог поверить себе и своей удаче! Всё чудесным образом совпадало с его желаниями и произошло как нельзя более кстати. Мысленно возблагодарив судьбу, вдохновленный явно благоволившей ему удачей, он помчался домой, где моментально собрался в дорогу. И вскоре, прихватив с собой секретаря и сенатских приставов, как того требовал статус и поставленная задача, на огромном, хорошо оснащённом слайдере Сената, он отправился в путь. А дорога его лежала в главное поселение рода Доу, окружной город - Доум.
В слайдере Эддам занял переднее кресло, чтобы попутчики не могли видеть его лица, ни о чём не гадали и не задавали вопросов. Душа его ликовала и пела от счастья. Сейчас, сейчас, уже скоро, он увидит её. Он сможет взять её руку, стиснуть её в своих объятиях, он сможет поцеловать её…
Лишь другая, осторожная и мудрая, часть его души страшилась будущего, неизвестности и худых новостей. Смирив себя, свои ликования и страхи, он попытался взять себя в руки и, когда это удалось, принялся изучать материалы. Ему необходимо было тщательно подготовиться к проведению сенатского расследования, а Сенат не имеет права на ошибку.
Наконец они долетели и опустились на окраине Доума, на парковочную площадку. На ту же самую, где столько раз бывал он раньше, где оставлял свою славную «птичку». Здесь их уже поджидало несколько небольших, городского класса, слайдеров, присланных местным мэром. Погрузившись в них, часть команды Эддама отправилась к местам происшествий, для сбора объективной информации, а сам он распорядился отвезти себя в мэрию города.
По дороге к мэрии он пригласил своего секретаря присесть возле себя и попросил его рассказать всё, что известно о местном мэре. С тем, что было изложено в официальных документах, он ознакомился ещё во время перелёта, а теперь ему потребовались конфиденциальные сведения, приватного характера, получаемые из донесений, сплетен и слухов. Обладание таким багажом часто оказывало неотразимое воздействие на оппонента. Для сбора и анализа теневой информации у сенатора были свои специалисты, и секретарь был одним из них. Секретарь открыл экран своего справочника так, чтобы сенатору было всё видно, и стал излагать:
- Субъект среднего возраста, неоднократно нарушавший законы. И об этом знают все местные, - он замолчал, ожидая вопросов, но, не дождавшись, продолжил. - Ему всегда всё сходило с рук и потому здесь считают, что он имеет в столице высоких покровителей, или, как здесь говорят – «папу». Весьма богат, по местным меркам, хотя происходит из бедной семьи. Вероятно, всё состояние его добыто не вполне законным путём. Не так давно овдовел и снова женился. Говорят, что сильно любит свою молодую жену. Построил новый дом в центре города на месте бывшего колумбария. А урны оттуда распорядился перевезти на окраину города, где на свои средства, возле местного крематория, построил новый колумбарий.
- Округ Доу имеет сложный профиль границы. Он непрерывно граничит с территориями нескольких родов раптоидов. Поэтому всем местным мэрам всегда приходилось улаживать пограничные проблемы с соседями. Нынешний мэр, довольно успешно до сих пор, решал все подобные недоразумения. У него для этой цели, налажены весьма хорошие отношения с видными представителями соседствующих родов раптоидов. С одним из них он дружен чуть ли ни с детства, даже в гости ходят друг к другу пару раз в году. Как здесь говорят: визитируют семьями.
- Тут есть один нюанс, господин сенатор. Местный мэр не любит, когда его называют по имени и предпочитает, чтобы к нему обращались «господин мэр». Якобы это связано с неблагозвучностью его имени, вернее с тем, что оно созвучно тяжкому оскорблению на языке соседей: Аса-желло, что означает – пресмыкающийся змей.
 
2. 9. НЕ ЖДАЛИ...

И вот они, до боли знакомые места, где он узнал любовь и что такое – счастье. Сколько раз, оставив свою «птичку» на знакомой окраине, он со всех ног мчался сюда, спеша увидеть её. Сколько раз она выбегала из этой двери и бросалась ему на грудь, повизгивая от восторга. И он краем глаза замечал, как в окно смотрели, улыбаясь, её родители. Так было в той, невозвратной дали, когда мир был светлым и добрым, будущее безоблачным, а горести и сомнения - призрачными. А что здесь теперь?..
И вот он снова в Доуме и, как ни странно, его везут по той же улице, а внутри всё клокочет от ликования и страха. Внезапно осипшим голосом он приказал остановить слайдер и вышел. Некоторое время он стоял и смотрел на дом, на знакомую дверь, не в силах шевельнуться. Затем поднял руку и положил ладонь на гладкий экран идентификатора, который служил в домах хайтэсков и замком, и системой оповещения о госте. За дверью раздался мелодичный голос, сообщающий: «Эддам Мэнси-Хэд просит принять его». «Не стёрли ещё из памяти меня, – подумал Эддам, и в душе его разлилась горячая волна радости, - Помнят! И, может быть, ждут…»
Отворилась знакомая дверь, и на пороге он увидел её отца - Кертуса Абеля. Тот не спеша вышел, и негромко, буднично спросил: «Чего тебе, Эддам?» - как будто они виделись только вчера. Только голос его был холоден и сух. От волнения у Эддама перехватило горло, и он едва слышно прошептал: «Тиана?..»
Кертус какое-то время молча смотрел ему в глаза, и горячая волна, заполнявшая Эддама, съёжилась и схлынула, а сердце его, как клещами, вдруг сдавило предчувствие, и в предощущении приблизившегося горя оно заледенело. Ему вдруг стало понятно, что и сам он, и его внезапное появление, ничего, кроме неприязни, у отца Тианы не вызывает. И ещё было заметно, как непросто даётся Кертусу этот разговор. Эддам видел, что сейчас его собеседник выбирает из всех возможных ответов наименее резкий и враждебный.
Наконец он справился с собой и тихим, бесцветным голосом произнёс:
- Она не живёт здесь больше, Эддам. Она долго ждала тебя, но слухи имеют длинные ноги, и те, что приходили к нам, всегда ранили её. Она много плакала. Да, слава Создателю, время лечит… Теперь она жена нашего мэра. Прощай Эддам. Надеюсь, никогда тебя больше не увидеть.
Он повернулся и вошёл в дом. А Эддам, на непослушных, ватных ногах возвратился в слайдер и хрипло скомандовал: « В мэрию».
 * * *
Там их уже ждали. В кабинете мэра собралась вся местная «элита», явственно разделившаяся на две группы и занявшая места по разные стороны от мэра. Это были представители двух местных издавна конкурирующих родов с примкнувшими сторонниками. Все были здесь: шутка ли, видный сенатор в их захолустье. Такой шанс. Глядишь, что-то и отломится, если вовремя оказаться на глазах, да в нужном месте. Нельзя упускать такой момент, иначе им воспользуются конкуренты, а это значит: им – плюс, а опоздавшим – минус. И бонусы опять мимо нашей кормушки, и опять зависть сделает бессонными ночи… нет-нет – это недопустимо. И чиновники округа, боясь упустить свой шанс, так и роились возле мэра: тут ведь как понравишься - могут и в столицу забрать. А там-то совсем другие расценки и возможности…
Все собравшиеся терпеливо и молча ожидали, только сам мэр негромко о чём-то говорил с главой местных приставов, когда в зал стремительно вошёл сенатор Эддам. И мэр, и вся его рать, вскочили со своих мест и склонились в поклоне, значительно более низком, чем это было положено по этикету. Остановившись на середине зала, сенатор в ответ склонил голову и произнёс ритуальную фразу: «От имени Сената республики Хайтэ - приветствую вас!» После чего перешли к делу, и совместное совещание началось.
Мэр оказался не очень молодым, страдающим ожирением и одышкой чиновником. Он давным-давно занял место мэра Доума, и это было похоже на чудо: как не имеющий родственных связей с местной элитой, без роду и племени хайтэск смог проделать такое в их мире? В мире, где всё имеет свою цену, а власть - цену особенную. Но он смог. Путём величайших ухищрений и героических усилий смог. И теперь он всеми правдами и неправдами старался удержать вожделенное место и не упустить власть, и те возможности, которые эта власть даёт.
У него было простоватое лицо с косящими глазками, толстыми щеками и носом-клювиком между ними. Если бы Эддам встретил его где-то в другом месте и при других обстоятельствах, он бы принял его за растяпу-деревенщину, у которого даже шнурки на ботинках завязываются только с третьего раза. Казалось, что успех и это глуповатое лицо, были совершенно несовместимы, но… Вот! Всё дело в этом самом «но». Перед ним был мэр окружного города, он же глава сложного пограничного округа с непростой историей. И глава, видимо, надо признать, успешный. С рекордным сроком службы в этой должности. А это говорило о многом, вернее, о многих важных, для выживания качествах, удачно сосредоточенных в этом уникальном экземпляре, с глуповатым лицом.
Но он был, безусловно, умён, так как сумел без потерь просидеть на своей должности не один срок. Эддам перед поездкой просматривал досье на местную публику и поразился живучести и изворотливости этого субъекта. Множество раз и по различным поводам приезжали сюда комиссии разных уровней, и многие из них ехали сюда «за его головой», чтобы снять этого обнаглевшего, постоянно нарушающего законы, чиновника. И что? Он благополучно здравствует, а те комиссии, возвращаясь, постоянно отчитывались о местном благополучии. И все всегда были довольны. Вероятно, он умел не только угождать своим избирателям, но и делиться своей добычей и с местной «элитой», и со всеми проверяющими комиссиями. И при всём этом он выглядел бесхитростно и непрезентабельно, точно потрёпанный деревенский башмак.
Однако нынешняя ситуация, как выяснилось вскоре, оказалась много острее тех прежних, по поводу которых приезжали другие столичные команды. Сенатские приставы, прибывшие с Эддамом и отправленные им для сбора информации, уже поработали и кое-что «нарыли». Ещё до вылета в Доум, Эддам позаботился об объективности сведений. Он даже договорился с чиновниками Империи Ра о праве доступа своих приставов на сопредельные территории Империи для проведения объективного дознания. И теперь из докладов вернувшихся приставов выходило, что нападение раптоидов было спровоцировано действиями местных окружных властей. Свидетели с обеих сторон утверждали, что чиновники округа попытались незаконно оттяпать кусок территории соседей для кого-то из местных, вероятно, под виллу.
Эддам, хоть и обладал уже некоторой частью всей информации, но вида пока не подавал, и внимательно выслушивал всё, что ему докладывали местные чиновники. Услышав от них, что убитых в прошедших столкновениях нет, он уже официально отправил на место событий смешанные группы, из своих экспертов и представителей округа. Для законного принятия решения необходимо было собрать доказательства, подтверждающие недостойное поведение местных властей. А сам он, в ожидании результатов, попросил для себя отдельный кабинет и там занялся изучением отчётов за последние годы о пограничной ситуации в округе. Постепенно вырисовывалась картина, которая перспективы мэра делала совсем уж мрачными.

2.10. ОБЕД У МЭРА

Подходил полдень. В двери кабинета, где работал Эддам, тихо постучали. На разрешение сенатора, в приоткрывшуюся щель двери проскользнул мэр, кося глазами больше, чем обычно. Он, заискивающе и некстати кивая головой, заикаясь и шепелявя, пригласил сенатора Эддама быть гостем своего дома и отобедать у него. Прекрасно зная все методы, которыми чиновники пользуются для задабривания инспектирующих, Эддам ожидал именно таких действий. Но даже и понимая, что посещение дома мэра может скомпрометировать его или обязать к чему-либо, он не смог отказаться от этого приглашения, не мог упустить возможности увидеть её. Одно только беспокоило его: насколько осведомлён мэр о прошлом своей жены, и о роли Эддама в этом прошлом. Пока ему казалось, что тот никак не осведомлён. По крайней мере, ни взглядом, ни словом мэр не давал понять о том, что ему что-либо известно.
На обед к мэру, к удивлению Эддама, отправились пешком. Оказалось, что дом мэра находится по соседству с мэрией и комплексом административных зданий, практически в центре города. Эддам шёл, а в голове его ритмично пощёлкивало: сейчас! Сейчас! Сейчас увижу её! Он даже не слышал рассуждений семенящего рядом коротконогого мэра. От волнения Эддама как будто покачивало, и он почти не чувствовал своих конечностей. Было похоже, будто его сущность отделилась от тела и летела над поверхностью планеты на высоте его головы, отстранённо наблюдая за действиями не принадлежащих ему более ног. И осязание, как привычное чувство, полностью исчезло. Он прикоснулся кончиками пальцев к своему лицу и ничего не почувствовал. Ну совершенно никаких ощущений, ни в пальцах, ни на лице. Потерев руки одну о другую, он с удивлением обнаружил, что почти ничего не ощутил. Ему даже показалось, что между ладонями его рук проложена толстая ткань. Голос его, обычно зычный и слышимый даже в гвалте сената, внезапно осел, и потому Эддам старался молчать, чтобы не выдать своего состояния.
 * * *
Только они сами знали, чего им стоила эта встреча. И она, и он, с трепетом ожидали приближения момента, когда глаза их встретятся и в тот же миг души потянутся друг к другу с неодолимой силой. Они жаждали, и боялись этого. И вот он, этот жуткий и желанный миг, настал…
Войдя под своды роскошного особняка, он сразу же увидел её! Её – невыразимо прекрасную, отнятую у него, любовь и надежду на счастье. Она стояла вся в белом на белой каменной лестнице, ведущей из холла на второй этаж… туда, к спальням чужого дома.
Эддам увидел её и тут же испугался за неё и за себя. Как сдержать сумасшедший поток чувств и ничем не выдать себя? Как произнести слово, если всё пересохло, и голоса нет… Долгожданная и такая неожиданная, такая восхитительная и мучительная встреча!
Похоже, что этот старый лис – пройдоха-мэр, всё-таки всё про них знал. Потому то он и не стал представлять их друг другу. Поэтому он, войдя вместе с Эддамом, внезапно исчез куда-то. Странная ситуация сложилась под сводами дома: здесь и двусмысленность положения, в котором они все оказались, и неопределённость взаимоотношений, и много других трудных вопросов, которые появились вдруг перед ними. Можно ли смотреть друг на друга, и как не выдать себя? К чему это приведёт, и чем закончится для всех развязка этой мучительной ситуации? Как говорить друг с другом и о чём? И совсем не риторический вопрос: возможно ли в этой ситуации всё пережить и не сойти с ума?
 * * *
Во время обеда за столом говорил один мэр. И ему, казалось, нравилась пикантность сложившейся ситуации. Он был весел и словоохотлив, сам смеялся над своими шутками, сам возражал себе, в общем, развлекался, как мог. А Эддам, чтобы не выглядеть невеждой, поднимая бокал с неведомым питьём довольно приятным и терпким на вкус, для поддержки общего разговора, отделывался лишь междометиями и фразами, пригодными в любой ситуации.
Тиана, выслушивая всё, что говорилось за столом, никак не реагировала на сказанное. Он узнавал и не узнавал её: внешне – Тиана, но другая, обретшая женственность в формах и движениях. Те же любимые черты, те же волосы-локоны и глаза-озёра, но появилось в ней, то, чего он никогда не видел, и это делало её далёкой, чужой и незнакомой: холодность лица и голоса, ускользающий взгляд и самообладание, совсем ей не по возрасту. То лицо, что виделось ему чуть ли ни каждую ночь, теперь своей красотой и неподвижностью походило на лик храмовой статуи - богини любви из давних тёмных веков. В остальном прошедшие годы почти не коснулись Тианы. Она была изящна и стройна, как и прежде, она была также притягательна и великолепна, с пропорциями тела, которым могла бы позавидовать любая красавица Избранной планеты. Только глаза её стали другими. Глаза её походили на лесные озёра, до краёв наполненные печалью. И голос уже не звенел колокольчиком, а был похож на шелест травы, и чтобы услышать его, нужно было замереть и даже дыхание затаить.
Так неуверенно и неуютно Эддам ещё никогда себя не чувствовал. Он не замечал смены блюд и вкуса подаваемой пищи. Он выпивал питьё наливаемое хозяином дома и каждый раз в голове его вспыхивало: «Она здесь, она рядом». То он прилипал к Тиане взглядом, то, очнувшись, боялся поднять на неё глаза. Он то потел, то замерзал и тут же покрывался мурашками. И это он – Золотой Эд, пожиратель сердец и известный ловелас! Наконец-то, к его облегчению, обед подошёл к концу, и пытка закончилась. Эддам сиплым, не своим голосом поблагодарил хозяйку дома за приём и вкусный обед, поднялся и откланялся.
 * * *
Выйдя, они неспешно, словно добрые знакомые, направились в мэрию. Мэр шагал рядом и как-то странно, поглядывал на Эддама, явно готовясь к какому-то шагу. Наконец он начал разговор, и начал с того, что пожаловался на своё здоровье. Говорил он долго, стараясь вызвать сочувствие, упирал на то, что подходит старость, а он оказался не в полной мере оценен и востребован центральной властью. Говорил, что с каждым годом возможности его карьерного роста уменьшаются, и, что вероятно, он и его семья так и останутся прозябать в этой отдалённой и забытой Богом, провинции.
Эддам же шёл молча, в растрёпанных, перепутанных чувствах, переживая снова и снова всё случившееся с ним. По необходимости и, исходя из правил этикета, он терпеливо слушал всё, что без остановки говорил ему спутник. Сначала, правда, он хотел ответить резко и жёстко, высказав своё мнение о методах и стиле работы местной власти, о многочисленных нарушениях законов, и о том, что реально мэр может претендовать только на отдельную камеру для вип-персон в местной уголовной тюрьме. Но сдержался, и несколько смягчив формулировки, изложил своё мнение коротко и недвусмысленно, не забыв при этом и про вип-камеру.
После такого ответа мэр явно приуныл. Он молча сопел и шёл чуть поотстав. Было понятно, что он разобижен и изрядно напуган. «И поделом тебе, змей ползучий!» - мстительно подумал Эддам. Но в этот момент он вдруг явственно услышал сдавленный всхлип… Это было так неожиданно, что он остановился и резко обернулся.
Коротышка-мэр стоял неподалёку, совершенно понурившийся, совсем как засыхающий на последней стадии, куст. Эддам поразился переменам, происшедшим с ним: он весь как-то обвис и постарел и теперь выглядел чрезвычайно жалко и убого. Только что рядом шёл преуспевающий, уверенный в себе и в своём будущем, выжига-чиновник, и вот, пожалуйста: перед ним стояло существо крайне жалкое и до последней степени несчастное. Эддаму даже показалось, что это кто-то совсем другой, какой-то незнакомый хайтэск, обликом, хоть и похожий на того, с кем он только что говорил, но никакого к тому плуту отношения не имеющий.
Внезапно Эддам почувствовал какие-то ощутимые движения внутри себя: стыд и неловкость, какую-то скрытую вину и ответственность за неё. Он даже облился краской, будто сделал что-то непристойное и крайне оскорбительное для этого разобиженного существа. Эддам чуть приблизился к несчастному, сотрясающемуся от сдерживаемых рыданий, карлику и сочувственно, как бы свысока, потрепал того по плечу. И только он успел произнести ободряющее «ну, ну…», как всхлипывания усилились, и бурный водопад слёз просто хлынул из глаз коротышки…
Никак не ожидавший такого поворота Эддам, опешил и растерялся. Кто бы мог это предвидеть? Обычно не склонный к сантиментам Эддам, в этот раз то ли под влиянием недавно пережитой бури чувств, то ли от выпитого, то ли по каким-то другим непонятным ему причинам, вдруг проникся сочувствием и жалостью к этому несчастному, горько плачущему хайтэску. Весь мир вокруг показался ему неуютным, безжалостным и таким мертвенно-холодным. Он вспомнил себя, на берегу заброшенного пруда, когда чуть не умер от депрессии, поглотившей все его силы, вспомнил и вкус того состояния беспросветного горя и одиночества, в котором он тогда захлёбывался, и ему так захотелось приободрить этого несчастного, измученного старика… А этот хайтэск теперь и выглядел ужасающе старым и больным, доживающим свой век, обиженным всеми существом.
Эд взял его под локоть и слегка встряхнул, желая как-то привести в чувство. Но это не подействовало. Тот стоял, опустив голову на грудь, безвольно свесив руки, и плакал навзрыд, плакал горько, совсем не стесняясь, как юноша, приговорённый к пожизненному лишению свободы. И Эддам, не в состоянии далее переносить всё это, шагнул к нему, приобнял его слегка одной рукой за плечи и, опять встряхнув, тихо, стараясь ободрить, произнёс:
 - Ну, ну, всё… всё… мы что-нибудь придумаем…
Душа его была полна любви, которая рвалась наружу! И он забыл про поговорку древних мудрецов, несущую глубокий смысл и отрезвляющую душу: что добродушие слепое, не верящее разуму – предвестие греха, который ликом бел и как святой одет, но за собой толпу ведёт неисчислимых бед!
 * * *
Совещание в мэрии продолжалось, но «ветер переменился». Чаще стали выступать местные, которые в противовес всему, что говорили сенатские приставы, выстроили свою линию обороны, и держали её дружно и твёрдо. Эддам им не мешал, наблюдал и удивлялся. Ему показалось, что кто-то «за кулисами» очень умно режиссировал ситуацию, и теперь, этот умелый, дирижирует выступлением всей местной команды.
По их заявлениям выходило, что клочок территории, из-за которого возник весь конфликт, этот небольшой остров с рощей в излучине реки, издавна был причиной споров между родом Доу и соседствующим родом раптоидов. Сенатской комиссии сообщили, что споры по поводу этого клочка суши длятся уже долгие десятилетия, и остров всегда являлся некой точкой напряжения в регионе. И, как резюме, они под конец заявили, что род Доу, в принципе, готов уступить этот остров вместе с прилегающими водами соседям в качестве «жеста доброй воли», если на это будет получено высокое согласие центра.
На этом и удовлетворились, постановив: соседям принести извинения «за действия частных лиц», подписать с ними совместный документ, в котором лица, создавшие ситуацию, осуждаются совместным заявлением, а статус спорной территории решается добровольно в пользу истца – рода раптоидов, выставляющего претензии на остров.
Был ещё один пункт в том документе, за который, видимо, было хорошо заплачено заинтересованной стороной. Звучал он так: для снятия напряжений во взаимоотношениях соседствующих родов, линию границы перенести вплотную к берегу, принадлежащему роду Доу, в зоне острова на тысячу шагов вверх и вниз по течению реки.
По завершении совещания мэр, с косо наклеенной улыбкой на лице, оттянул сенатора Эддама в сторону и, просительно заглядывая в глаза, пригласил его на ужин в свой дом. Ему было явно не по себе, и хотелось добиться ещё какого-то результата в сложившейся ситуации. Сенатор молча выслушал его… и не возразил.

2.11. РОКОВОЙ ВЕЧЕР

Эддам шёл по знакомой уже улице и гадал: что-то будет… Противоположные мысли и чувства переполняли его. То ему казалось, что он стоит на пороге блаженства, что мир вновь расцветает, то тягостные предчувствия накрывали эту праздничную картинку, и тогда ему хотелось повернуться и уйти. Он ясно и очень обострённо понимал, что сегодня настал момент, определяющий дальнейшую его жизнь и судьбу. Судьбу, как изменение качества и уровня жизни его семьи, судьбу, как возможное изменение его статуса и всяческих перспектив, да, вероятно, это заденет и многих других, кого он ещё пока не знает.
- Прямо перекрёсток судьбы, – подумалось Эддаму.
Мэр из-за своих коротких ног, или по соображениям пиетета двигался слегка позади, но говорил без умолку.
- Нервное, - решил Эддам, слушая пересказы местных сплетен и слухов. Рассказчик явно старался понравиться своему собеседнику, но вдруг, неожиданно транслятор местных новостей замолчал на полуслове. Неспешно шагавший Эддам был глубоко погружен в свои переживания и не прислушивался к болтовне семенящего рядом коротышки, однако наступившая тишина его насторожила. Удивлённый, он обернулся в сторону мэра и ещё больше изумился увиденному: лицо того было неподдельно скорбным и даже трагическим, будто он только что похоронил своё самое дорогое.
- Что такое? Что случилось? Ведь всё произошло с минимальным уроном для Вас, и именно так, как Вы хотели, – спросил крайне озадаченный Эддам.
- Сегодня я стал нищим, – ответил мэр и отвернулся. Помолчав, он добавил, - Вы, наверное, думаете, что это решение о передаче территории раптэрам – чистая благотворительность? Ошибаетесь. Чтобы замять скандал и не оказаться там, где Вы мне обещали отдельный кабинет, мне пришлось передать главам местных влиятельных семейств всё состояние, какое мне удалось скопить за всю свою жизнь. Понимаю: это плата за мою ошибку!.. - он засопел-захлюпал носом, но удержался и продолжил:
- Обычно они воюют и грызутся между собой за каждый кусок, а сегодня они объединились, чтобы ободрать меня до костей. И это ещё не всё. Эти навозные черви в торге с главами соседей выторговали себе немалые деньги за уступку нашего водного пространства и наших речных плантаций. А уступку подадут всем как плату за моральные издержки соседей и будущий мир. Вот так повернулось, и я буду вынужден согласиться. Этими действиями они поставили точку в моей карьере мэра. Да и не только мэра - для меня всё кончено! Должен Вам признаться, что это непросто потерять всё и в один день… – и он надолго замолчал, были слышны только его нутряные всхлипы…
Ошеломлённый Эддам тоже молчал, не находя что сказать ему в ответ. Мэр шагал рядом на своих коротеньких ножках, уже ничего более не говоря, лишь как-то странно постанывая при каждом шаге.
Подходя к жилищу мэра Эддам внимательно взглянул на дом и отметил про себя, что строение свежее, строили, не жалея средств, и потянет при продаже немало. Тут же сам себя одёрнул, не моё это дело, решать за него, как ему быть: продавать – не продавать, уезжать – не уезжать.
Но тут же его пронзила мысль: а как же Тиана?! Её будущее – это тоже не моё дело?.. И теперь уже вся ситуация выглядела совершенно по-другому.
 * * *
Ужин ничем не напоминал обед. Все молчали. Мэр сидел хмурый и подавленный. Эддам был стеснён ситуацией, а Тиана, как и в обед, была где-то далеко отсюда, погруженная в свои мысли и, казалось, не замечала ничего вокруг.
Чтобы застолье совсем уж не походило на поминки, хозяин дома включил огромный, вделанный в стену дисплей МОНКСа (монитора коммуникации и связи). Там передавались местные новости. На экране размером в полстены мелькали лица мэра, сенатора Эддама, заседающих и выступающих чиновников округа и приставов в красивой сине-фиолетовой униформе. Заседание перемежалось картинками с мест событий. Потом начались комментарии по результатам итогового совещания. Разные комментарии. Были и лояльные, но больше резких и враждебных к действиям местных властей.
Мэр всё больше мрачнел, а когда древний, почти поросший мохом старик-хайтэск с кривым носом, не очень членораздельно что-то прокричал с экрана, а потом плюнул прямо в камеру, мэр дёрнулся, махнул рукой в сторону экрана и вскочил. Он стоял и что-то непонятное шипел-шептал в экран монкса, но потом, словно опомнившись, оглянулся на жену, которая теперь внимательно следила за происходящим. Они обменялись фразами, непонятными для гостя, и мэр в упор уставился на Эддама, удивлённо взиравшего на него. Лицо его было неузнаваемо перекошено и казалось зелёным, как у раптэра. Вначале он попытался справиться с этим и даже пробовал улыбнуться. Однако лицо ему не подчинялось, оно задёргалось страшно и неестественно: сполохи разных сильных чувств побежали по нему. Мэр, понимая тщетность своих усилий, отвернулся, встал из-за стола и подошёл к окну. Там он стоял какое-то время, глядя на растительность сада и успокаиваясь, затем обернулся к ним и криво улыбаясь, прохрипел срывающимся голосом:
- Это были мои похороны. Как мэра, - затем подошёл к Монксу, поглядел в упор на экран, как будто виня его в своих бедах, и добавил, – Теперь надо решать: где и как жить дальше – здесь жизни для нас уже не будет...
Возбужденный он, какое-то время кружил вокруг стола, о чём-то тяжело и напряжённо размышляя. Затем остановился возле гостя и, повернувшись к нему, сидящему, оказался глазами почти на одном с ним уровне. Постояв несколько мгновений напротив, глядя прямо в глаза Эддаму, он тихо и просительно сказал:
- Вы уж не оставляйте нас, сенатор, - затем помолчал и добавил, – хотя бы сегодня. А теперь позвольте мне уйти. Что-то день не задался… я так…я безумно устал!
И он ушёл. А они остались…
 
2.12. ЛЮБОВЬ БЕССМЕРТНА

- Это был его отец, – неожиданно сказала Тиана. Она печально смотрела куда-то за спину Эддама, – Он только что проклял сына…
 Эддам озадаченно взглянул на неё. Он не понял ни слова из сказанного ею. В этот момент он уже решал самую трудную задачу своей жизни: пытался выбрать дальнейший свой путь и этим, возможно, определить грядущие события. Но сейчас не мог он ничего знать о том, что будет – не дано нам! Он думал о будущем своём, о своих дорогих и любимых, тех, которые живут рядом с ним, и о той, которая была все эти годы ему бесконечно дорога.
А она сидела напротив и смотрела в его глаза. Она ощутила важность момента и теперь ожидала его решения. Время пришло! С этого момента будущее требовало выбора, и сделать его необходимо было именно сейчас.
- Как ты жила, любовь моя? – тихо спросил он, а глаза его неотрывно вглядывались в глубину её глаз, пытаясь сквозь них проникнуть ещё глубже, туда, где прячется душа, где тайное становится явным. Именно там искал он ответы на очень важные вопросы, роем клубившиеся в его голове.
Для принятия решения ему не хватало нескольких очень важных кусочков мозаики, заполучив которые, можно будет сложить всю картину и увидеть верное решение.
Фактор времени – убийственный, бескомпромиссный фактор, часто разрушающий всё! Эддам не знал, не мог знать, что осталось в ней от прошлого, насколько жизнеспособным и важным для неё сейчас было то, что он видел в её глазах в те далёкие дни счастья и юности. И в поисках этих ответов он настойчиво пытался проникнуть в глубину её сознания, безмолвно задавая ей вопросы: Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, любимая? Сможешь ли понять?..
Но сказал он другое, сказал чуть слышно, или только подумал, а глаза его донесли эту мысль до неё:
- Я любил тебя. Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя…
И она ответила ему:
- Я всё знаю, любимый. Не казнись и не кори себя, здесь нет твоей вины. Время такое и жизнь такова. И она не оставила нам права выбирать.
От этих слов горячая волна счастья и совершенно безумной радости наполнила душу Эддама. Мир снова заблистал, зазвенел, запел вместе с ним: «Она – моя! Она по-прежнему любит меня, и мы будем, будем, будем вместе!» Волшебный огонь вспыхнул в его душе, и грохочущее безумное сердце опять воспламенилось! Цунами любви опрокинул и захлестнул обоих! Он завертел их в своих объятьях, закружил в водоворотах первородной, не знающей границ, страсти, и выбросил за пределы всей материальной Вселенной…
Очнулись они лишь, когда первый лучик проник сквозь окна, оповещая о приходе нового дня.
- Я скоро вернусь, любовь моя, - сказал Эддам, - так скоро вернусь, как только смогу.
И после этих слов он вышел.
* * *
Вернувшись в свой номер провинциальной гостиницы, где секретарь заботливо разместил его вещи, Эддам привёл себя в порядок. Затем он долго сидел перед зеркалом, молча глядя себе в глаза, то ли размышляя о чём-то, то ли прощаясь с чем-то. Так много нужно было обдумать и решить, выбрать и решиться, а, решившись – не отступить и не предать. Наконец, тряхнув головой, он встал и направился в мэрию.
Несмотря на раннее время, в кабинете главы округа кто-то был. Сквозь приоткрытую дверь Эддам сначала увидел сутулую спину, по которой не сразу узнал самого хозяина кабинета. Тот ходил вокруг стола с крайне подавленным выражением, странно изменившегося за ночь лица. Кривя губы, он что-то тихо говорил сам себе, утешал или спорил – было не слышно. Он передвигался по кабинету шаркающей походкой и при этом, вероятно, собирал и складывал в сумку, личные вещи, те самые вещицы, без которых у кабинета не бывает индивидуальности. Собирается и прощается – решил Эддам. Он хотел, совсем уже было, постучать в дверь кабинета и войти, как ещё раз внимательно взглянув на лицо тихо бормочущего бывшего мэра, замер.
- Боже! Как это может быть? – поразился он. Ему вдруг опять показалось, что этот кто-то – совсем другой. Уж очень этот незнакомец отличался от того, кого Эддам ещё вчера знал, как мэра города Доум. Как он изменился за эту ночь: овал лица, форма щек и глаз – всё другое…
- Как будто у него нет постоянной формы, каждый раз он новый, другой, непохожий... прямо трансформер какой-то! – удивился Эддам, и, одновременно с этим удивлением, волна, чего-то похожего на смесь презрения и жалости плеснулась в нём.
Он всё смотрел, сравнивал и, видимо, изучаемый что-то почувствовал. Он вздрогнул, и резко подняв голову, обернулся к двери. Сначала лицо его отразило испуг, затем на нём мелькнули гнев и свирепая ненависть, но, мгновенно овладев собой, он снова превратился в мэра и изобразил улыбку. Улыбка вышла неестественной, больше похожей на гримасу боли. Поняв это, мэр устало махнул рукой, опустил голову на грудь и тусклым голосом прокомментировал ситуацию, процитировав нараспев:
- Мы – дети любимые славного Бога, к вершинам успеха вела нас дорога…
Эддам, услышав незнакомый стишок-реплику, вначале пропустил его мимо ушей – и без этих загадок день ожидался тяжёлый и нервный. Предстояло провести заключительное совещание и там, при изложении решения совместной комиссии, необходимо будет сделать один очень непростой шаг. Шаг этот настолько значимый для дальнейшей судьбы его, что крупная дрожь опять охватила Эддама от пяток до макушки.
- Надо собраться, сосредоточиться – потребовал от себя Эддам.
Да только вот этот стишок, услышанный от мэра, каким-то образом завяз-застрял в его подсознании. Он блокировал память и торчал там как заноза, отвлекал и мешал думать и говорить. Так, где же он слышал эту фразу? Это что-то важное, несущее в себе нечто... Это какой-то ответ…
Так и не вспомнив, Эддам решил перейти к делу, ради которого он собственно и пришёл пораньше. Он внутренне весь подобрался и, так как был всё ещё за дверьми кабинета, спросив разрешения, вошёл, плотно прикрыв за собою дверь.
- Господин мэр, - начал он, стараясь держаться сугубо официально, - я вижу, что Вы приняли решение. Не берусь судить, насколько оно обдуманно и целесообразно. Но на основании сказанного Вами вчера вечером, у меня для Вас есть привлекательный, как мне кажется, вариант. Готовы ли Вы выслушать его? Суть в том, что если в сегодняшнем заключении комиссии по рассматриваемому делу о Вас и Вашей деятельности на посту мэра Доума не появится отрицательно характеризующего Вас материала, то я счёл бы возможным сделать Вам следующее предложение…
 Эддам замолчал, давая собеседнику возможность переварить столь сложное заявление:
 - Я хочу пригласить Вас на работу в свой округ в качестве начальника канцелярии, – объявил он, но увидев что предложение его не вызывает особого энтузиазма, Эддам сразу поправился, - нет, лучше на должность заместителя начальника отдела по проблемам пограничных территорий округа…
Затем Эддам помолчал, внимательно глядя в глаза собеседнику, и после добавил:
- А со временем возьму к себе в Сенат.
Стоявший перед ним пожилой, с нездоровым цветом кожи хайтэск, прямо на глазах стал изменяться, как надуваемая резиновая кукла. Плечи его расправились, морщины разгладились, а глаза даже приобрели молодой блеск. Он принялся кланяться и благодарить Эддама за его чуткость и благородство, за его доброту и разум.
Слова были хороши, да только тон выдавал. Скользнув своими глазами по лицу Эддама, распинавшийся перед ним, бывший мэр, опустил взгляд вниз и уже более не решался поднять глаз.
Эддам понимал, что прятал в своих глазах этот хайтэск, и не мог осуждать его. Он надеялся… как и все влюблённые, он на что-то надеялся. Может быть на случай, может быть на чудо, может, на всё вместе…
И ещё: он был безумно благодарен этому стоящему перед ним и приниженно кланяющемуся существу за то, что тот принял его приглашение. Ведь это значит, она теперь будет рядом. И он сможет видеть её. Хоть иногда. Хотя бы только видеть…

2.13. СТЕКЛЯНЫЙ ДОМ

Прошло два года. Сенатор Эддам стал Голосом Сената, заменив ушедшего на покой ветерана. Вероятно, что не далёк был и тот день, когда судьба его могла бы сделать и следующий, так ожидаемый всем родом Мэнси, шаг. Могла бы, вероятно, ведь столько усилий и средств было потрачено на это. Его усилий и средств всего рода Мэнси.
Вот только возникли некоторые, непредвиденные никем, осложнения: его репутация покачнулась за последние годы. В прежние времена он не смог бы в такой ситуации удержаться даже простым клерком на государственной службе. Но не теперь. Многое дозволено стало в новые времена в этом, так называемом, свободном обществе. На многое смотрели те «свободные» уже сквозь пальцы или намеренно и лукаво путали с шалостями. И их высокая трагедия в досужих устах молвы превратилась в обыкновенный фарс, флирт, адюльтер. Отношения известного и влиятельного сенатора Эддама, а теперь самого Голоса Сената, с провинциальной красавицей стали достоянием непрекращающихся сплетен и пересудов.
Подобное происходило на каждом шагу, и ничего удивительного или шокирующего для утратившего мораль общества здесь не было. Только была здесь одна пикантная подробность: обсуждалась личная жизнь второго лица в государстве. Нет, конечно, не открыто, и не с бесчисленных экранов монксов. На то она и власть в свободной стране, чтобы было можно легко и свободно на законном основании заткнуть кого угодно. Или, например, затаскать по судам. Конечно, если при этом имеешь серьёзные рычаги влияния и сильное желание ими воспользоваться.
Но приватно-то и негромко всё равно говорили. И говорили-то как будто по заказу. Стоило любителям смакования чужого исподнего слегка призабыть эту тему, как тут же кто-то вполне невидимый, но влиятельный и обладавший большими возможностями, «вбрасывал новый мяч в игру». Начинали нашептывать подробности: вспоминались старые и придумывались свежие, горяченькие. И новая волна с грязной пеной вскипала в элитных клубах, в гостиных и на вечеринках…
И это делало жизнь Эвы совершенно невыносимой. Ей казалось, что злой рок решил разрушить их семью. Многие жёны знают о своих мужьях, и многие из них с этим мирятся. Но другие, правда, мстят, как могут (а могут они делать это очень и очень изобретательно). Только Эва не была такой, она не хотела мстить никому и никоим образом. Однако она не могла и смириться. Ведь он – самое главное в её жизни: она очень любила своего единственного мужчину и мужа. Любила и не хотела ему вредить, не хотела его потерять. Но всё шло к такому печальному завершению – так казалось ей. Ни слёзы её, ни долгие разговоры с ним, ни угрозы уйти и увести с собой детей – ничего не помогало.
Да – это бесспорно и безусловно: Эддам ценил и любил свою семью. Он нежно любил и обоих своих детей: и старшего мальчика по имени Кайн (на этом имени, как на родовом, настояла Эва), и младшую дочку по имени Эра. Это не было тайной ни для Эвы, ни для Тианы. Но и та, его первая любовь к Тиане – она была чувством самой высшей пробы. А потому сердце Эддама прямо-таки разрывалось и металось, как птица в клетке, не имея ни прав, ни сил сделать свой бесповоротный выбор.
Это продолжалось днём и ночью, без пауз и перерывов, и в груди по ночам стало болеть тяжёлой ноющей болью. Иногда сердце его замирало, и, казалось, что тишина эта плавно перетекает в вечность…
Но запас прочности в Эддаме был велик, и час его ещё не пришёл.
Безнадежно запутавшийся в своих отношениях с Тианой и Эвой, связанный обязательствами перед семьёй и родом, скованный долгом перед государством и народом своим, Эддам всё чаще стал думать о смерти. Он стал склоняться к простой мысли, что только смерть и может освободить его от этих переплетённых, неразрывных цепей. Но и другое он чётко понимал: смерть – это не выход. Ведь останутся они, те, которых он любил, и как-то им придётся здесь без него: детям, Эве, Тиане. А как о нём станут думать все Мэнси? А какая память о нём останется у народа Хайтэ?..
Да, вот так и закачался их дом, как одинокое дерево под ударами урагана. И удары те обрушивались на него с самых разных сторон. Досужие подруги и родственники только и говорили о слухах и сплетнях вокруг их дома, и они так достали Эву со своими советами и соболезнованиями, что она просто перестала их принимать. И сама стала избегать выходить из дома.
Прорезались и стали заметны морщинки на прекрасном её лице. Она часто принималась плакать по ночам, когда никто не видел её. Но она была сильная, и потому никто не знал об этом. Никто, кроме Эддама, конечно. А он, видя то горе, что причиняет ей, матери своих детей, той, кому обещал когда-то счастье и уважение, страдал и маялся с каждым днём ещё сильнее. Краски жизни опять потускнели, и небо снова изменило свой цвет. И для Эддама, и для бедной Эвы…
Однажды днём, когда Эддам был на службе, в их дом пришёл некто, представившийся на запрос Няни, другом. Эва, только что проводившая детей, открыла дверь и на пороге дома увидела немолодого, с простоватым лицом и печальными глазами мужчину. Судя по свободной тёмной одежде, это был чиновник невысокого ранга.
Она никогда раньше не видела его, но, взглянув в его глаза, поняла, кто перед ней. Это был муж Тианы и бывший мэр Доума. Он поклонился и представился:
- Азазелла, муж Тианы. Простите, если не вовремя.
- Эва, – просто ответила она. - Пройдёмте в сад…

2.14. ДВА МОНОЛОГА

- Эддам, хочу с Вами поговорить не как Президент Республики, а как Ваш друг, если Вы позволите. Я опасаюсь, что Вы сильно осложнили и свою задачу и нашу. Вы, должно быть, догадались, о чём я говорю. Я говорю даже не о морали и не о банальном адюльтере, а о последствиях того шума, который вокруг Вас кто-то непрерывно и усиленно раздувает. Все мы грешны по природе своей, вероятно. Но избранным нельзя быть свободным, как всем остальным. Каждый из них живёт для себя, максимум – для детей своих, а мы – для них всех и на наших плечах большой груз. На Вас сделаны большие ставки, и мы всё ещё рассчитываем на Вас, Эддам. Вы должны пойти нам навстречу, перешагнув и через собственные прихоти, и через собственные слабости.
Вы, я надеюсь, понимаете, чего стоят ошибки в Вашем и нашем положении. Времена недоразумений и бытовых соседских конфликтов прошли и, вероятно, навсегда. И если я что-нибудь понимаю, то скоро мы все увидим, как обострившаяся ситуация из-за перенаселённости на нашей планете в корне изменит отношения между народами, изменит важнейшие постулаты веры и религии, изменит само отношение к священной неприкосновенности Жизни – что является у нас испокон веков неколебимым приоритетом. Когда это произойдёт, конкуренты станут врагами. Врагами, которые не прощают ошибки, врагами, которые не пощадят никого, во имя выживания собственного народа!
Вы не ребёнок, Эддам, и я не стану Вас более убеждать в очевидном. Я должен предупредить Вас, Эддам Мэнси-Хэд, что мы приняли решение: параллельно Вам вести к власти ещё одного кандидата. Решение это родилось, потому что у некоторых из нас возникли серьёзные сомнения в Вашей кандидатуре и в Вашей способности изменить существующее положение дел. Мы будем внимательно наблюдать. Если в течение сезона отдыха полей Вы не окажетесь способным переломить вашу ситуацию, будете сняты с президентской дистанции, и тогда я Вам не позавидую, Эддам…
Да, есть ещё одна, на этот раз текущая тема, дорогой друг. Помните, два года назад, незадолго до Вашего вояжа в Доум, сенатский Комитет по безопасности, в который Вы тогда входили на правах члена комитета, проводил экспертизу проекта под названием «Страж». Я Вам напомню: это разработка имеет ещё один подзаголовок: «Оружие чистой защиты».
Так вот, Комитет в тот раз дал положительный отзыв. А теперь мне доложили, что лабораторные и полевые испытания «системы» прошли успешно. Вы, как нынешний руководитель Сената, получите сегодня все материалы с результатами испытаний и заключениями специалистов для полного изучения. Ознакомитесь с материалами в составе Комитета по безопасности, затем дадите вашу оценку по возможности и целесообразности практического применения предложенного варианта защиты. И отдельно, прошу Вас, изложите своё мнение о возможности выделения запрошенных средств, для реализации указанного проекта «Страж».
Обращаю Ваше внимание, что этот проект высшей категории секретности. Предупредите об этом всех в Комитете. Материалы проекта и заключение Комитета прошу Вас принести лично, мне в руки.
* * *
- Я – такая же жертва, как и Вы, - произнёс Азазелла и понурился. Плечи его опустились, черты лица на глазах стали оплывать, а кожа на этом лице вдруг стала походить на старые портьеры: покрылась сетью складок и морщин. Глаза, только что ясно и жёстко смотревшие на открывшую дверь хозяйку, как шторами, прикрылись тяжёлыми веками и из-под них выкатились одна за другой пара мутных слезинок.
- Я так люблю её… я так любил её, а он… пришёл и забрал… - Говоривший тряхнул головой. Казалось, он стеснялся своих чувств и старался сдержаться, но успеха не добился, и слёзинки опять потекли по его лицу.
- Люблю я свою жену так же, как и Вы своего мужа, Эва. Только у меня больше нет никого в целом мире, - он как будто задумался, припоминая, и добавил, - и мне некого больше любить, кроме неё!
Азазелла поднял обе руки и сильно сжал ими лицо, видимо, стараясь как-то смирить-спрятать бушевавшие внутри эмоции.
- …А он пришёл и разрушил всю мою жизнь. Он отнял у меня место в этой жизни, которого я добивался столько лет. Он выкинул меня оттуда, где меня уважали, и где я казался себе значимым и полезным обществу. Благодаря ему, я лишился всего своего состояния, утратил свой дом, который строил много лет для себя и своей семьи. И, в завершении всего, он сделал меня посмешищем в глазах всех, кто меня знает… - Азазелла закрыл лицо руками, - а те, кто не знают, приходят специально, чтобы увидеть меня и посмеяться… – он сильно затряс и задёргал головой, хлопая по ней ладонями, будто стараясь стряхнуть пелёны позора.
Эве вдруг показалось, что собеседник её невменяем или серьёзно болен. И она, опасаясь, что с ним произойдёт обморок, подвела его к скамье. Азазелла послушно сел и надолго замолчал. Руки его, пробиваемые крупной дрожью, лежали на коленях, а подёргивающееся лицо было опустошенным и совершенно беспросветно несчастным. Эва, потрясённая неожиданно свалившимся на неё откровением, стояла напротив Азазеллы, прижав руки к груди. Разные сильные чувства и мысли метались в ней, сплетаясь и перебивая друг друга. И среди них, во мраке безнадежности, поселившейся за последний год в её душе, вдруг забрезжил крохотный, еле видимый, лучик… Лучик надежды.

2.15. ТАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ

Любовь и ненависть, как созидание и отрицание – две древнейшие противоборствующие энергии бытия. Они, как непослушные ноги, на которых стоит, покачиваясь, для чего-то очень нужная Создателю, разумная надстройка мироздания. И пританцовывает этот немирный мир, непослушных детей Творца, на своих не слишком управляемых ногах, как объевшийся веселящих грибов горан. Лишь иногда опирается он на свой коротковатый бадог Разума. И движется этот странный мир часто совсем не туда, куда надо бы, а туда, куда заведут его, эти переплетающиеся и запинающиеся друг за друга, ноги...
Тиана, переехавшая вместе с мужем в пригород столицы по приглашению сенатора Эддама, сильно изменилась. Всякий, знавший её раньше женой мэра провинциального Доума, поразился бы, встретив теперь. Прекрасные формы и черты её остались неизменными, но стали выпуклыми, броскими, яркими. Душа её проснулась. Исчезла неведомо куда, холодная древняя богиня с печальными глазами, плавными движениями и медленной размеренной речью. А вместо неё появилась современная модная красавица, внешне уверенная в себе и своих силах, с порывистыми жестами и тревожными мятущимися глазами. Глазами, из которых никогда не исчезали потаённый вопрос и непреходящая боль.
Она, жертва и невольница любви, направляясь к нему на свидание, каждый раз готова была заплатить за это своею жизнью. За каждое свидание – жизнь. И, сколько бы не было у неё жизней, она готова была их все поменять на любую встречу с ним. Потому что их любовь, какой бы она ни виделась в глазах всех других, для неё была гораздо большей ценностью, чем всё остальное в этом холодном и враждебном мире. Страха она не знала, как и не знала способа прожить хотя бы день без надежды вновь увидеть его.
Тиана практически перестала разговаривать с мужем, потому что не желала притворяться. Ей не хотелось обижать и унижать его очевидной ложью, как не хотелось и самой унижаться во лжи. Снедаемая огнём страсти, и не в силах сопротивляться бешеному огню, она стала терять уважение к себе, а вместе с этим и прежнее душевное равновесие. Вот и пришло время, когда она, бедное дитя и жертва любви, измучившаяся сама и измучившая своего мужа, стала искренне желать встречи со смертью. Она явственно видела, к какому грустному и закономерному финалу все они приближаются. Блестящая карьера Эддама, выстраиваемая десятилетиями и так много значившая для него и его рода, угрожающе закачалась и готова была вот-вот обрушиться, раздавив под своими обломками жизнь и судьбу любимого, а вместе с ним его детей и семьи. Тиана с сожалением и горечью наблюдала и то, во что с её помощью превратилась жизнь нелюбимого ею мужа, мужа, хоть и нежеланного и униженного, но который ни раньше, ни теперь не обижал её ни словом, ни делом.
Одно её нисколько не беспокоило – это собственная жизнь и судьба. Всю вину за сложившуюся ситуацию она добровольно и без доли сомнения взваливала на себя, и только себя она винила во всём. Бессонными ночами горячо молила она Бога наказать её, а в качестве искупительной жертвы просила забрать у неё жизнь, чтобы разделить неиспользованные ею дни и годы между теми, кого в этой жизни она так обидела. Сколько не искала Тиана, сколько не ломала голову, она не видела никакого другого приемлемого и достойного выхода из этой безнадёжной ситуации… Никакого, кроме собственной смерти.
Ночами, замечая, что сон опять забыл к ней дорогу, она часто думала, плывя в чёрной тишине, о ликах смерти. То представляла она себя раздавленной слайдером на скоростном шоссе, то утонувшей в море или упавшей с высокой крыши дома.
От принятия рокового решения её удерживало только одно - осознание Истины, дарованной миру мудрецами, приближенными к стопам Творца. А Истина эта звучала просто: Жизнь – это Дар Бога и никто из разумных детей Его не имеет права отнимать этот Дар или от него добровольно отказываться. Этот высший Запрет был безоговорочно принят всеми расами благословенного Эдема, и нарушение Запрета считалось здесь непростительным смертным грехом.
А она, кто она? Грешница и преступница! Или несчастное существо, запутавшееся в тенетах любви и потерявшее волю и разум? Может быть, она – жертва обстоятельств, которые оказались сильнее, или, всё-таки – злодейка, разрушающая жизнь счастливой и благополучной семьи?
Нет ли здесь странного противоречия, подтверждающего некое правило? Ведь разрушение жизни – есть приближение смерти. Так может быть, и она, как нарушительница Запрета, должна понести суровое наказание? И так как она сама себя уже осудила, то, возможно, имеет такое право: выбрать форму и способ исполнения наказания. Может быть это, в её ситуации, не является таким уж большим и страшным грехом?.. Ведь минус на минус – получается плюс! Или, хотя бы она может позволить себе самую малость – слукавить и чуть обмануть Его? Ведь Он, Великий и Всемогущий, всегда занятый своими бесчисленными делами, возможно и не заметит, как она, «не поглядев», шагнёт на дорогу, по которой мчится слайдер. Или «просто не рассчитает сил», заплыв слишком далеко в море. Или, например, чуть-чуть «споткнётся» на кромке крыши, поливая там свой газон. Ведь не может же быть такого, чтобы Он постоянно мог наблюдать за каждым и в каждый момент времени? А если Он не заметит, так значит и не осудит. И тогда падут те цепи, в которых все они запутались. И всем сразу станет хорошо…
Хотя нет, не всем… Её драгоценный Эд, славный Эддам, сенатор Мэнси-Хэд – главное существо родной планеты, он-то как перенесёт это? Сможет ли? Ему уж, наверняка, не будет так хорошо, как ей. А её папа и мама, каково будет им? Да и муж… она точно знает, как он любит её. Значит, и ему станет и горько, и плохо. Только будет ли это «плохо» хуже того, что есть сейчас?! Кому станет точно лучше, так это семье Эддама. Там вздохнут с облегчением, а бедняжка Эва скажет: ну, вот и отмучились…
Обдумывая это раз за разом, Тиана, томимая чувством вины, мечтая о смерти, как о благе, всё оттягивала этот желанный и одновременно ужасавший её момент. Откладывала, потому что это очень страшно – сделать последний шаг, а она прожила едва лишь пятую часть своей жизни, и тело её жаждало: жить! жить! Она не утратила ещё надежды, которая пряталась где-то в уголке её Души. Потому что верила, страстно хотела верить: найдётся какой-то другой выход, устраивающий если уж не всех, то хотя бы тех, кто ей дорог.
 * * *
И Эддам, могучий Эддам, изнемогал в борьбе противоречивых чувств. Он по- прежнему, а может быть, даже ещё пронзительнее, ярче и глубже любил свой «драгоценный цветок» – Тиану. Только вдруг, с некоторых пор, с изумлением обнаружил, что и Эву теперь он видит совсем другими глазами. Жену свою, Эву, Эддам видит уже не только как мать своих детей, но разглядел он и Эву-женщину, достойную и великолепную. И оказалось вдруг, что любит её! По-другому, не так безумно и страстно, как свою «Тиа», но и не менее сильно и преданно. И это открытие совершенно поразило его…
До той роковой поездки руководителем сенатской комиссии, он и представить себе не мог, что Эва так дорога ему. Прежде он относился к ней и семье, как к своей судьбе: раз назначено ему пройти этот путь во благо рода Мэнси и народа хайтэсков – значит, он его пройдёт! И всё, что будет необходимо для того – он любой ценой выполнит. Чувство долга и общности со своим народом, незнакомое нынче для многих, глубоко проросло в его душе и сердце. Ощущая себя клеточкой могучего организма, окруженного опасными соперниками, он не видел для себя другого пути, кроме пути служения своей крови и своему народу. И когда в его жизни вновь появилась Тиана, равновесие его устоявшегося мира нарушилось.
К тому времени он в глубине души уже почти смирился с неизбежной жертвой, которой оказалась его любовь, и вот, как в сказке или по чьей-то воле, всё удивительным образом вдруг переменилось. Этот мучительный вечер на крыше, когда странная, будто вырванная откуда-то фраза, с пустого экрана, пронзила навылет его сердце. И потом, бурно вскипевшая из глубины его естества волна, опрокинувшая и трезвый разум, и здравый смысл. И эти, странно подоспевшие, события в Доуме…
Тогда Эддам ещё многого не знал и не мог предвидеть, как далеко заведёт его этот шаг. Он надеялся, что сумеет как-то решать все возникающие на пути задачи и проблемы. Хотя, в глубине души своей, он понимал, что всё это – самообман и детская надежда на чудо… Ах, чудо, чудо! Как часто, горячо и безнадежно мы ждём тебя.
Остро и болезненно осознавал он теперь, что сам загнал себя и всех дорогих его сердцу в эту ловушку, из которой не находилось никакого осмысленного выхода. Не раз он думал о своём прошлом и искал там причины: что он сделал не так, и можно ли было избежать этого чудовищного и безнадежного тупика. Искал и никак не находил там явных ошибок.
Исполняя свой долг перед республикой, он приехал в Доум, чтобы расследовать порученное дело. Но ведь он не мог отказаться исполнять Закон и волю Сената. Ему было приказано Республикой, и он это исполнил. А его любовь, его цветок и слово, данное себе давным-давно о том, что он позаботится о ней. Разве это мираж и сон? Они обязывали его к тому роковому шагу, к принятию этого, удивительного и иррационального для разумного и расчётливого сенатора Эддама, решения. Решения, которое теперь, словно чудовищная коррозия, разрушала жизни каждого из них…
Страдая от безысходности проблемы и испытывая каждодневные муки, глядя то в переполненные печалью глаза Эвы, то в безумные от любви и горя глаза Тианы, он стал ощущать себя эгоистичным и слабоумным, перед всеми виновным негодяем. И было от чего: он  был тем, кому доверяли любящие его и любимые им, и кто завёл всех их на территорию горя и мук, в такие жуткие дебри, откуда достойного выхода уже, вероятно, никогда и не найти.
И теперь, получив ультиматум от Президента, и не в состоянии сделать какой-либо вменяемый выбор, Эддам сник и начал таять на глазах. И внутри, и снаружи. Он похудел, осунулся, потемнел лицом, глазами и разумом.

2.16. ЮНОСТЬ ЗМЕЯ

Азазелла вырос на окраине государства Хайтэ, в захолустье, на границе с империей Ра. Родился он в семье с непростой судьбой. Отец его был начальником регионального погранично-таможенного поста, построенного и активно использовавшегося в прежние, давно прошедшие Золотые века. Тогда жизнь на Ипе кипела, а вера в своё высокое предназначение в планах Творца была главным стержнем в мировоззрении каждой из рас. Вера эта была главным движителем, она влекла и толкала одаренные народы по пути развития и прогресса. И цель им была ясна, и путь понятен: все народы строили свои космические корабли, чтобы сеять Жизнь и Разум на просторах отданной им для этого Вселенной.
Теперь же времена изменились: созидательная активность упала, сотрудничество народов Избранной планеты сильно сократилось, расы стали отгораживаться друг от друга, и многие проекты, бывшие некогда приоритетными, оказались забыты. Округ Доу, как и все другие, сильно пострадал от этого. Потоки материализованной энергии в виде добытого сырья, компонентов машин и механизмов – иссякли, и направление через этот регион на сопредельные территории раптэров оказалось невостребованным. Прежней циркуляции товаров уже не происходило, и получалось, что и надобности особой в этом таможенно-пограничном посту и в тех дорогах не было. Пост оказался никому ненужным и безнадежно заброшенным. Как, видимо, и все проживающие здесь.
Государство - это машина, исправно работающая на интересы народа лишь когда эти народы объединены великими национальными идеями или общей опасностью. А в такие времена, когда каждый за себя, когда идея и мораль похоронены и главный лозунг – «обогащайся!», тогда государство вырождается до уровня паразита, и теперь это, не более и не менее, как корыстное и безнравственное чиновничество – лицо и суть такой власти. Их бесчисленных и наглых, даже звать теперь стали «чинзялами» и «чиндалами», из родившейся в эти годы пословицы: «Чин взял, чин – дал!»
Оно, то государство и чиновничество, потеряло всякий интерес к этому депрессивному региону, как и ко многим другим: ведь оттуда нечего взять. Вот оно и отвернулось от них. В результате этого, все дороги и мосты, ведущие на территорию раптэров, как, впрочем, и все остальные в округе Доу, пришли в крайнюю ветхость и практическую негодность. Никто их восстановлением всерьёз заниматься не желал. Вернее желал… поучаствовать в разделе «пирога».
«Каждый возделывает свой огород» - так говорили теперь здесь. Деньги, если даже они и выделялись центром и их не успевали (по недосмотру) украсть в столице, немедленно и очень грамотно уводились местными чиндалами из бюджета округа. Все «исполняющие обязанности» «возделывали свой огород», то есть, тянули в свой карман, откуда и сколько только могли. А чтобы жить долго и счастливо (как в сказке), они делились с теми, кто поставлен был присматривать за ними, и которые тоже очень хотели жить беспечально и сытно.
А все остальные… а кого они интересовали – эти остальные?
Вот и сидели без средств и надежды на будущее, забытые на обочине истории стражи границы и прочие «остальные». И они - забытые граждане «великой республики», от бесперспективности и бедности, занимались, кто чем мог. Отец Азазеллы, например, вступил в сговор с семьёй раптоидов, тайно занимающихся сбором и переправкой через границу округа Доу веселящих грибов – очень популярного товара среди не очень благонадежных подданных империи Ра, а также конфедерации горан. Он умело и профессионально создавал им идеальные условия для их бизнеса. Ну а они за это платили ему достаточно хорошо, чтобы он мог не особенно ограничивать себя и свою семью в этой жизни.
 Единственный сын его, Азазелла – шустрый и беспринципный малый, усилиями папы был пристроен в этот бизнес, а значит, с малолетства не церемонился, переступая границы закона. Он уже тогда привык гулять по острию, любил рисковать и часто бывал на краю, за которым заканчивались все проблемы. Азазелла был, безусловно, умён, храбр и отлично понимал, чем всё это может закончиться. Но он вырос в среде, где жизнь не ценилась, а смерть – не страшила, и он воспринял эту науку в полном объёме. Он научился контролировать себя в любой ситуации, сохраняя маску недотёпы, под которой скрывался расчётливый и хитрый тип, отлично умеющий выходить сухим из воды.
За время своего сотрудничества с партнёрами из Империи Ра, Азазелла глубоко изучил их нрав и язык, завёл среди раптоидов друзей и врагов, хотя последних завёл, конечно же, не желая того. Папа его, давно поставивший крест на своей жизни, если и любил что-то в этом мире, так это были две вещи - его единственный сын, да ещё этот незаменимый и заменяющий всё напиток из веселящих грибов. Инвестируя неправедно нажитые деньги в будущее сына и свою старость, он оплатил весьма недурное образование Азазеллы и купил ему, когда пришло время, неплохую должность в магистрате города Доум. А дальше, благодаря своему уму и хорошей школе, юное дарование само успешно росло и поднималось по службе, где высоко ценились приобретённые им качества.
К этому времени отношения Азазеллы с бывшими партнёрами по прежнему криминальному бизнесу почти прекратились. Нужды такой уже почти не было. Только всё дело в этом «почти». Азазелла сам не хотел полностью обрывать концы. Дальновидный и беспринципный, он не без основания рассчитывал, что такие неординарные связи могут быть когда-то с выгодой использованы. С выгодой для него, и, может быть, для округа. И это оправдалось: будучи ещё сотрудником магистрата города, отвечающим за ситуацию на границе, и используя свои богатые возможности, он успешно решал многие непростые проблемы города и округа. При этом он иногда встречался с приятелем юности и бывшим коллегой по запрещённому бизнесу, раптоидом по имени Фра-Хуур, который тоже стал чиновником в своей Империи, и также не сидел на месте, а рос и рос в своей иерархии.
Их дружба особенно активизировалась с приходом Азазеллы на пост мэра Доума. Теперь уже Фра-Хуур проявлял все признаки заинтересованности и не желал утраты такого важного и значимого контакта. К началу второго срока Азазеллы на посту мэра Доума, Фра-Хуур внезапно и спешно был переведён в столицу Империи, город Рама, в один из столичных инспекторатов, о предназначении которого он не слишком-то распространялся в беседах с Азазеллой.
Теперь он стал важной фигурой, о чём говорило поведение всех, встречающихся ему на пути, подданных Империи. Загадочные перемены с Фра-Хууром не раз занимали мысли Азазеллы. Он всё пытался понять причины столь стремительного карьерного роста приятеля, но для этого не хватало каких-то важных и, вероятно, хорошо скрываемых сведений. Впрямую он никогда не расспрашивал – не принято было такое в их кругу, где этикет и дистанция всегда соблюдались неукоснительно. Однако и ожидаемого охлаждения отношений между ними не наступало, хотя они теперь оказались на разных этажах. Это тоже забавляло Азазеллу и давало ему пищу для размышлений. Фра-Хуур, казалось, нисколько не беспокоился о своей репутации, общаясь тем, кто значительно ниже его в иерархическом табеле о рангах. Он не ленился приезжать к Азазелле на дружеские встречи, и теперь даже чаще, чем раньше.

2.17. ПРАВИЛА ТОРГА

В тот ужасный день, когда собственный мир Азазеллы, так долго и тщательно выстраиваемый им, был разрушен, Азазелла спасая то, что было ещё можно спасти, вступил в тяжёлый диалог с главами местных элит. Он надеялся сохранить хотя бы часть того мирка, где они с Тианой могли бы как-то выжить. Он всё делал для этого, но удача отвернулась от него, и мир его оказался в руинах!
От отчаяния и безвыходности он вдруг подумал: а может быть, этот столичный хлыщ как-то поможет? У него ведь для этого есть возможности: положение, рычаги и знакомства. Весь вопрос для него в желании помочь, и нужно сделать так, чтобы желание это появилось. Как это сделать? Как?
И вот тогда сенатор Эддам Мэнси-Хэд, в ком он увидел спасение, и получил приглашение на ужин. На изменивший всё и роковой, как оказалось, ужин…
А тогда… наконец-то день и вечер того ужасного дня, подошли к концу, и Азазелла, безумно измученный неудачными переговорами с главами местных кланов и крайне расстроенный складывающейся вокруг него обстановкой, кое-как досидел самый отвратительный в жизни ужин. Он был нищ теперь, как кладбищенский таракан, ему нечего было предложить этому столичному чинуше. Хотя нет, было кое-что…
И он пошёл на эту муку осознанно, в глубине надеясь, что всё-таки что-то изменится, и «маятник качнётся в другую сторону». Но ничего не происходило. Сенатор молчал, и никаких предложений от него не пришло. Похоже, что козырь, припасённый в рукаве, не сработал: они оба сидели, как рыбы, пучили глаза на экран, безучастно жевали и молчали.
А у него, несчастного и поверженного, того, кто был ещё накануне уверенным в своей неприкасаемости мэром, сейчас безумно раскалывалась голова. Во рту присутствовал мерзкий и какой-то металлический, привкус. Всё казалось ему отвратительным и гадостным: и еда, и наглый самоуверенный столичный сенатор, и эти орущие с экрана монкса рожи…
Вначале, ещё днём, казалось, всё идёт по плану: этот выскочка, бывший ухажёр его жены, всё-таки принял приглашение и пришёл на обед. Значит, сделал шаг к диалогу, - как это и заведено в их разумном и привилегированном сообществе. Ведь чиновничество – это мощный клан над кланами, это главная сила республики и её соль! Это, собственно, и есть республика. А диалог здесь – это всегда поиск компромисса, совпадения интересов, поиск равновесия и взаимного удовлетворения личных претензий и амбиций. Проще говоря – это торг. И правила такого торга созданы задолго до рождения всех ныне живущих, и, конечно же, не им эти правила менять. Тем более, что правила те - весьма неплохи, если уметь ими пользоваться, не стесняясь в методах и средствах. А уж он-то, Азазелла, был большой мастер в таких делах.
Вот и это дело начиналось стандартно и не обещало особенных сюрпризов. Череда событий продолжалась в той последовательности, как он и ожидал: тут и трогательная сцена встречи, и обед, как для президента. А после прекрасного обеда, располагающего к общей умиротворённости и доброжелательности, предполагалось начало приватного разговора, во время которого сенатору можно было вручить пакет с оговоренной суммой или документы на владение участком. Дальше всё зависело от аппетитов сенатора. В простейшем варианте, он отстанет и уедет. Ну а в случае, если удача улыбнётся, вполне возможен и их с Тианой переезд в вожделенную столицу – мечта всякого провинциального чиновника.
Однако после обеда всё пошло совсем не так! Сенатор вдруг, уподобившись раптэру, попавшемуся в липучку в горанской пещере, взбесился и набросился на него, доброжелательного и хлебосольного хозяина, никак не ожидавшего такого поворота. Всё выглядело так, будто это лично у сенатора отняли кусок поместья.
 - И это в благодарность за всё! За царский ужин и щедрое предложение! – горестно изумлялся про себя Азазелла. Затем, правда, его удалось размягчить – пригодились почти забытые навыки далёкой юности. Расплавился сенатор – заметил по его глазам Азазелла. И уже совсем было отлегло от сердца, но тут эта банда местных негодяев, именующих себя элитой и цветом общества, принялась изо всех сил выкручивать ему руки.
О-о, они это умеют! Тонко чувствуют момент, и всегда безжалостны, как раптэры или инсекты. Вот и сейчас так получилось. Он столько лет ублажал эти две стаи, две враждебные конкурирующие банды, эти два постоянно грызущихся и ненавидящих друг друга клана. Силы их были равны, а он был компромиссной, идеальной фигурой для всех в этой игре. Он был обязан маневрировать тонко и умело, уступая тем и другим, и сохраняя баланс, добиваться своего. А своего-то там – на грош! Для них старался, для них… и для равновесия. И вот теперь, чтобы остаться сухим, пришлось им столько отвалить!
Но это всё пустяки: деньги уходят и приходят. Важно то, что эти деньги, решают поставленные задачи. Худо другое: сенатор на деньги не повёлся. Видно, из богатой семьи, и от того запах денег совсем не кружит ему голову. А значит что? Остаётся один путь - через Тиану. Ну, ничего, ничего: от неё не убудет… Но задачу-то надо обязательно решить! Надо! Как бы ни была высока цена. Ведь от этого зависит вся дальнейшая жизнь их с Тианой. Возможно, в столице. А столица – это огромные возможности! И ещё более огромные деньги!
Надо-то, надо - это понятно… Надо! А как горько…
Весь день выдался – хуже не бывает. И ведь всё это взорвалось-произошло в один единственный день: накопилось, наслоилось, растрепало нервы до полной невозможности! А добил-то его кто – собственный отец! Старый пьяница! И единственный в целом мире родной по крови, единственный, кто его любит… хотя это, наверное, уже – нет! Он, самый близкий и родной, и вдруг – плюнувший с экрана прямо ему в лицо. Да и не в лицо даже, а в самое сердце.
- Эх, отец, отец, как ты мог, – горестно думал он, - как мог ты сделать это?! Ты, кто меня учил выживать в этом мерзком и грязном мире, ты, кто меня сделал таким, какой я есть. Ты - один из двоих в этом мире, кого я ещё люблю! - это мысль была, как последняя капля, нарушившая остатки его равновесия.
- Старый дурак! – мысленно, как показалось ему, на языке раптэров выкрикнул он, вскипая злобой, - как будто сам всегда был чистенький!..
Острый приступ головной боли внезапно, как удар молота, обрушился на него. Всё поплыло в его сознании и перед глазами. Впоследствии воспоминания приходили к нему в виде разрозненных обрывков, и общая картинка никак не складывалась. Помнилось, что он, как-то неуклюже и жалко простился с сенатором и, сославшись на утомление, ушёл наверх. Туда, где была пустота, наполненная тоской, горечью и обидой.
Потом он захотел, чтобы отец его выслушал, хотелось, чтобы отец поговорил с ним, поговорил, понял и простил. Ведь он бы всё-всё ему объяснил: и о сложившихся обстоятельствах, и о озверевших кланах, и о необходимости маневра, во имя спасения… Он набрал код отца по личной связи, но тот, только открыв канал и едва увидев сына на экране монкса, сразу, без предисловий, объявил свой приговор:
- То, что сделал ты, Азазелла хуже, чем преступление! Это предательство!
Далее пьяный старик, заплетающимся языком, принялся честить его самыми отборными выражениями, смешивая оскорбления из всех известных ему наречий. Азазелла только и смог ему сказать в ответ: «Прощай». И, к своему удивлению, тут же отключился, как будто кто-то выключил тумблер его сознания. Такое с ним было впервые.
Очнулся, оглянулся - всё также один. И всё ещё жив. Лежал безвольно и бездумно, как тряпичная кукла, похожая на те, что для него в далеко-далеком прошлом делала его мама. Мама, где ты? Ты одна бы поняла и пожалела несчастного сына своего…
Из глубин памяти всплыл ещё один код личной связи, где его могли бы понять и где бы уж точно ему не сказали бы ни одного дурного слова. И он набрал этот код, а с другой стороны сразу, как будто бы ждали, откликнулся низкий, скрипучий голос:
- Да! Я слушаю тебя, Азазелла…
- Приезжай, если сможешь, приезжай, если ты ещё друг…
- Через час в твоём саду, – был ответ.

2.18. И ДРУГИЕ ТАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ

- Уважаемый Фра-Хуур, я должен известить Вас, мой дорогой компаньон, что Ваш единственный друг на этой стороне границы сегодня потерпел сокрушительное фиаско… - поток странных для непосвящённого уха звуков прекратился, и говоривший в темноте сада стал с усилием разминать руками горло и занемевшие губы – сказывалось отсутствие разговорной практики.
Далее Азазелла говорил на привычном ему языке:
- Я сейчас проклинаю себя за то, что согласился участвовать в комбинации с островом, предложенной Вами. С самого начала мне не нравилось, чем несёт от этой аферы. Теперь я убедился, и в который уже раз, что чутьё меня не подводит. И вот результат: я – разорен! Но это ещё не всё, мой друг. Сегодня я потерял и имя, и должность, для обретения которых я лез из шкуры всю свою жизнь!
Азазелла помолчал, то ли борясь с эмоциями, то ли раздумывая:
- Но и это ещё не всё: сегодня я потерял отца, и, возможно, жену. А ты, мой друг, наверное, знаешь, как их ценю…
Какое-то время в ночном саду царила тишина, нарушаемая только песнями ночных насекомых и птиц. Но вот заговорил гость:
 - Змей, друг наш! Мудрость тебе изменила, и разум твой сбился с пути, имя которому – истина. Ты заблудился в чаще событий. Ты, вижу я, в глубине всё ещё мелкий плут и не вырос, хотя уже постарел. Внимательным будь – я веду тебя к истине: здесь не афера. Не деньги здесь цель! Ты в глуби стратегемы, и в ней ты – особенно ценный агент, под тайным именем «Змей». Ты отныне не нищ, а очень богат, и будешь настолько богат, насколько осмелишься сам. Это тебе говорит компаньон твой, друг детства и друг твоей жизни – это ты помнишь, надеюсь. Всё это, по воле судьбы, объявил тебе я – генерал Величайшей Империи Ра, а имя отныне моё для тебя – Фра-Хуур-До!
Гость говорил на своём языке негромко, но от модуляций его хриплого голоса Азазеллу стал пробирать мертвецкий холод. От сказанного на него напала нервная дрожь: теперь он стал понимать, и не случайность странных совпадений, и кто во всём этом спектакле режиссёр. А генерал продолжал:
- Мы – рыцари «Круга глубоких воздействий» Империи Ра, открыли и начали встраивать в ткань грядущих событий свою стратегему. Эта работа сотрёт дисбаланс на планете и выстроит здесь паритет. События в округе Доум - первый шаг операции, и шаг этот выполнен чётко. Наши друзья в вашем Сенате сделали так, как предписано им и надобно нам: Мэнси-Хэд – вовлечён в стратегему. В ней он - Ваш гость, как и предвиделось нами. Всё идёт, как задумано в Круге: он в сладкую ленту-липучку, как муха, охотно летит. Сделал ты так, как мы ожидали того. И это весьма хорошо. Это мы ценим.
Генерал помолчал, подбирая слова и продолжил:
- Чтобы линия жизни твоей тянулась и дальше под знаком удачи, надобно нам, чтоб и жена твоя была адекватна моменту. Это значит: вела себя так, как положено женщинам вашим – мы так рассчитали момент. Если этот этап мы пройдём без проблем, и все, кого встроили в ткань операции в городе Доум, будут на месте, и если они исполнят работу свою, то наступит и новая фаза. Она для тебя означает одно: ты приближаешься к власти, друг мой, к самой вершине её. Здесь интересы твои и мои опять совпадают, ведь, находясь в её тени, ты сможешь достигнуть возможных пределов своих. Не это ли вожделенная цель и награда твоя? Ни того ль добивался всю жизнь, мой друг Азазелла? Ты только представь, что руки и разум твои дотянулись до высших пределов воздействий в Хайтэ. И стоя в тени у вершины, легко ты сможешь решать проблемы свои и мои.
Раптоид обнажил крупные желтые зубы, засветившиеся в темноте – он «улыбался», подражая хайтэскам, и демонстрировал свою доброту к Азазелле. Посчитав, что процедура исполнена, генерал максимально выпрямился и со всей возможной торжественностью приступил к заключительной части своей речи:
- Здесь и цена на услуги твои возрастёт соразмерно. И мы, понимая тот факт и оценив тебя свыше всей меры, дадим тебе всё, что захочешь. А можем мы много! Ты получишь, друг мой, всё, что нужно, даже если прожить вам с Тианой удастся многие тысячи лет!

2.19. ПРОРОЧЕСТВО ЦХЕ-РАМА

Это целое искусство – вырастить правильный сад. В саду, окружавшем дом Эддама, росли деревья, посаженные руками Эддама и Эвы. Когда они планировали свой сад, они тщательно отбирали саженцы, чтобы садом можно было любоваться весь год и в каждый сезон его. Здесь всегда какая-то часть деревьев цвела, другие плодоносили, а какие-то отдыхали. Климат прекрасного Эдема не знал суровых холодов и зим.
Сегодня в глубине этого сада, рядом с небольшим поющим фонтаном, в тенистом сумраке деревьев, находились Эва и её нежданный гость. Азазелла опять пришёл к ней, и опять не предупреждая заранее о своём приходе. Так было не принято в их круге: это было не правильно и крайне неучтиво. Однако, зная о провинциальном происхождении и соответствующем воспитании гостя, учитывая сложившуюся ситуацию, Эва решила не предавать этому большого значения. Она опять провела его в сад, чтобы Няня не заметила этого визита.
Они сидели по разные стороны от фонтана, каждый со своими мыслями, и готовились начать разговор. Гость был изысканно одет, что было весьма странно, ведь был рабочий день. На его груди, на шикарной плетёной из драгоценных нитей ленте, висел великолепный сверкающий всеми цветами радуги камень. «Наряжен в лучшее, – подумала Эва, – интересно, для чего это?»
А Азазелла, скользя по её лицу глазами, напряжённо что-то обдумывал. Некоторое время он молча смотрел на неё, а затем, наконец, произнёс:
- Я пришёл к Вам сегодня с надеждой попытаться всё изменить. Я не вижу другого союзника. Никого кроме Вас, досточтимая Эва. Только в союзе, возможно, нам удастся спасти наши семьи и будущность нашу…
Он замер, ожидая ответа и стараясь понять, каков он будет.
Эва, конечно же, множество раз думала об этом, только благоприятного варианта развития сложившейся ситуации пока никак не обнаружилось. Невесело усмехнувшись, она задумчиво процитировала слова известной песни:
- Как можно мотыльку бороться с ветром, как можно нам судьбу переломить… - было видно, что говорит она это не в первый раз, и слова эти – привычные слова смирения и безнадёжности.
Азазелла пристально смотрел в её глаза своими выпуклыми тёмными и блестящими глазами. Не отводя взгляда, несколько помедлив, он стал негромко, подчиняясь какому-то внутреннему ритму, говорить. Казалось, что речь его сама сплеталась в красивые фразы, фразы - в логическую цепочку, и цепочка эта погружалась, вращаясь объёмной синусоидой в глубину сознания Эвы, замедляя и завораживая его. А он всё говорил и говорил, странно покачиваясь, в такт словам:
- Корабль в бурю – игрушка ветра, но волей капитана не сдаётся и прибывает в порт. И силы птицы лёгкой несравнимы с мощью урагана, но возвращается она в гнездо своё…
Он говорил, а камень на его груди, блестя и переливаясь, раскачивался, притягивая, как магнитом, взгляд Эвы. Мир вокруг стал растворяться и делаться призрачным, каким-то полупрозрачным и ненастоящим. Она почувствовала странный покой и необыкновенное умиротворение, неожиданно опустившееся в её измученную душу. Эва даже забыла, что бывает так тихо и безмятежно, словно в штиль на море. Такой уверенности в будущем она не знала уже давно. Сознание её как будто двоилось, и одна часть его с радостью и готовностью соглашалась со словами гостя, но другая часть, споря с ним или с собой, негромко возражала устами Эвы:
- Она – его любовь, она – его судьба! А я?.. Всего лишь пёрышко на рукаве Судьбы. Махнёт слегка – и нет меня…
Азазелла взял её руки в свои. Оказалось, что он уже встал и приблизился к ней, а когда – Эва не заметила. Руки его, сжавшие её ладони, были сухи и необыкновенно горячи. Он, не сводя с неё своих странно мерцающих и завораживающих глаз, с нажимом заговорил:
- Опомнись, Эва! Что говоришь ты? Остановись! Не нам к лицу сдаваться, ни тебе, ни мне… – И он, удерживая глазами её внимание, продолжал негромко, соблюдая некий ритм, говорить, слегка кивая головой и покачиваясь:
- Ты, Эва, не гневи Судьбу. Эддам и ты – угодны ей. Я у известного пророка побывал, из ста он девяносто попадает в цель. Цхе-Рама звать его. Он и другие с ним, читают в записях Судьбы не хуже нас, читающих с листа. Они считают: знания разлиты повсеместно, в любом куске пространства-бытия. Но только скрыто всё от наших глаз и чувств. Лишь избранным дарованы ключи. Но даже им запрещено те знания непосвящённым открывать. Иначе – грех, иначе – крах! Разрушатся причинно-следственные связи, порвётся цепь времён, и хаос мир наш поглотит!..
Он замолчал и замер, как окаменел. Повисла пауза, и Эва, будто бы освободившись от чего-то или проснувшись, встряхнула головой и с удивлением воззрилась на него. И было чему тут удивляться: с ним стало нечто происходить. Глаза его остекленели, уставившись в пространство, и весь он как-то вытянулся вверх и напрягся сильно так, что затрещали все его суставы. Казалось, он сейчас взлетит… или умрёт.
 Эва, вскочила и со страхом наблюдала за гостем, не понимая, что с ним происходит, не зная чего здесь ожидать. Тут Азазелла стал раскачиваться сильнее и медленно заговорил-запел. Всякий знавший его, не узнал бы – так изменился странный гость. А Эве вдруг показалось, что перед нею кукла, которой управляют откуда-то извне.
- Эддам и Эва – вот пара, угодная Судьбе. Сквозь многие века дорога их лежит. Свой род продлят они надолго, родоначальниками став у нового далёкого народа. В других мирах… - тут он прошептал что-то непонятное ей, как будто на чужом языке, затем он расслабился, обмяк и опустился на своё сидение. Гость тяжело дышал, пот стекал по его лицу, и было видно, как он сильно утомлён. Эва тоже успокоилась и вернулась на свою скамью. Обдумывая сказанное им и разглядывая собеседника, она спросила:
- Цхе-Рама, по имени судить, так это - ящер? Ты Азазелла доверяешь им? Разумно ль это?
- Они – разумнейший народ, но только мудрость их иная. Эмоций меньше в них – здесь логика царит и логика другая. Я это понял с детства, вырос рядом с ними. В дни бесшабашной юности в рискованные игры мы играли. Не все, кто с нами был, из той игры благополучно выбирались. Мне повезло – я цел. И в камере не заскучал. Их нравы и язык я долго изучал. Мой опыт пригодился позже в магистрате, благодаря ему, служу теперь в Сенате. Я сделал сам себя, я – состоялся, из донной мути я поднялся, откуда многим не дано не то что всплыть, но даже выжить, иль дожить, хотя бы до середины лет. И думаю, что спору нет: мне удалось в корабль Судьбы подняться, я смог взойти к нему на борт и этим счастлив я и горд. Прошу простить – увлёкся ненароком, как будто эпитафию себе принялся сочинять до срока. Так, к делу.
Пророк Цхе-Рама и те, кто с ним – адепты знаний тайных, которые от всех сокрыты не случайно. Ещё от матушки-покойницы слыхал, что есть в одной пещере пьедестал, где Книга скрытых знаний хоронится, которой всё известно, что в будущем когда-нибудь случится. Там всё расписано неясными стихами: о том, что было – там легко прочесть, легко о нынешнем, и обо всём, что есть. Лишь о грядущем недоступно нам понять и потаённый смысл ни уловить, ни воспринять.
Всё знает эта книга, и цена её безмерна! Всё знает точно, и я думаю, наверное, там есть составы зелий иль рецептов, которые могли б и нам с тобой помочь. Быть может, сможем мы гордыню превозмочь, и обратимся с нашим горем к ним, всезнающим молчальникам чужим?
Теперь мне время, Эва  – ухожу, а ты обдумай сказанное здесь. Вот малое устройство, когда я стану нужен, нажав на эту кнопку, ты вызовешь меня в любое время. И я приду тотчас, пред завтраком иль в ужин…

2.20. ПРОЩАНИЕ

Сегодня они встретились, как и условились ранее, на горном озере, названия которого не знали и потому называли его, как подсказала им, при первой встрече с чудным озером, душа: Дремлющий поток - спящая вода. На языке хайтэсков название это звучало законченым стихом, очень лирично и музыкально. Они открыли озерцо ещё в первый год, по приезду Тианы в столицу.
Тогда они впервые прилетели в эту долину, совершенно изумительной неповторимой красоты, посередине которой протекал водный поток, разноцветный от многочисленных впадающих в него ручьёв. Красные глинистые ручьи переплетались в нём с молочными или голубоватыми струями других вливающихся и бурлящих ручьёв. Всё это перекручивалось меж собою, частично смешивалось, изменяя свои тона, и что-то при этом оседало на дне, во впадинах между камнями. А кудесница вода, радостно напевая, продолжала свой вечный бег, спеша по очень важным делам, изначально доверенные ей Творцом.
Берега гремящего на камнях потока были обрамлены густой порослью разнообразнейших кустов. Чего здесь только не было: голубая игольчатая хвоя одних перемежалась с ярко-зелёными крупными листьями других, фиолетовые с красным, огромные листья-зонты третьих боролись за свет и клочок почвы со своими извечными соперниками и неизбежными попутчиками – колючими тёмно-зелёными столбами, без которых они и существовать-то не смогли бы. Множество цветков разнообразнейших форм, больших и малых, ярких и ароматных активно демонстрировали себя, стараясь привлечь желанных опылителей, чтобы выполнить своё главное и единственное предназначение. Всё это живое колышущееся чудо образовало сбалансированный тысячелетиями мир, где каждый знал своё место, и простодушно радовался отпущенным ему сладостным мгновениям жизни.
В тот первый раз, скользя над этим раскинувшимся внизу великолепием, они решили всё-таки добраться до видневшихся вдали стен гор, смыкающихся под острым углом. Крутые скальные откосы образовывали в этом месте недлинное, закрытое от ветров ущелье, которое и являлось началом всей этой роскошной долины. Тогда им отчего-то почудилось, что там, в этом странном ущелье, и будет находиться апогей, представшей перед ними почти одушевлённой красоты. И они не ошиблись. «Апогей» выглядел как крошечное вытянутое озерцо, питающееся соседними ледниками. Озерцо лежало в каменистом ложе из светлых плоских плит, и было совершенно прозрачным.
Сверху, на подлёте, они вначале даже и не разглядели воды, и чуть было не опустились в середину этой «площадки», обрамлённой с двух сторон крутыми склонами. В последний момент Эддам всё же заметил блик и рябь на поверхности воды и, облетев озерцо по периметру, нашёл себе местечко для посадки. Он опустил машину в том месте, где чудо-озеро давало начало весёлому говорливому ручейку, который, как заметили они с высоты, собирая влагу с окрестных склонов, превращался вскоре в разноцветную, прихотливо извивающуюся, ленту потока.
* * *
В тот день, выбравшись из слая Эддама и взявшись за руки, они направились вдоль кромки берега, в надежде обойти озеро вокруг. Бодрящий воздух, пропитанный ароматами растений и чистейшей воды, близость горячо любимого существа, создавали в обоих ощущение необыкновенного светлого праздника. Они были по-настоящему счастливы, ведь в их душах, слившихся в одно торжествующее целое, гремел гимн жизни и любви. В такие счастливые мгновения одни погружаются с головой в свои переживания и становятся доверчивыми, бестолковыми и рассеянными, как птицы фаро в брачный период, другие же, мобилизованные избытками энергии, хлещущими из них фонтанами, готовы совершать всевозможные подвиги разума и силы. Эти всё могут, всё успевают, радуются жизни и никогда не устают, пока в них бурлит энергия любви. К такому типу принадлежал и Эддам. И сейчас на его оживлённом радостном лице то и дело мелькала тень какой-то, видимо, важной и существенной для него мысли.
Обойдя две трети озера, они обнаружили, что дальше пути нет: скала круто уходила вниз, в глубину озера. Вода здесь была совершенно прозрачна и на дне виднелись камни и белый крупный песок. Эддам присел на корточки и, почерпнув пригоршню хрустально чистой, почти что ледяной воды, попробовал её на вкус. Какое-то время он сидел так и о чём-то напряженно думал, пытливо всматриваясь в содержимое своей ладони, будто пытаясь разгадать: что же там притаилось? Затем, внимательно посмотрев на Тиану, он задумчиво произнёс:
- Вода! Вода… планета Океан...
Загадочна она! Возможно, кажется тебе, прелестный мой цветок, вода – всего лишь жидкость, используя которую Жизнь родилась. А если поглядеть слегка иначе? Вода – субстанция, первооснова и сущность всех вещей – так мудрый поясняет это слово. Представь, любимая: суб\станция вода в реальности – под\станция, передающая энергию развития всегда…
Вода! Как просто: казалось бы, соединение двух лёгких газов. Один из них уж вовсе самый лёгкий, другой же – тот со скрытым тайным смыслом, ведь он – основа всех реакций жизни. За многие круговороты лет молекулы его, как прежде, так и ныне, в обмене жизненных энергий преуспели. Ни здесь ли ключ того, что есть вода? Быть может, в памяти несёт она события, года, следы всех прошлых воплощений и груз былых реинкарнаций – суммировался здесь как некий гений.
Ты погляди, любимая: вокруг – Планета Океан. Куда ни кинешь взгляд, перед тобой вода: в ручьях, озёрах и морях, в траве, деревьях, облаках, в живущем всём, в тебе и мне. И видя ежедневно это, привычно и статично думаешь: обычная вода.
Но, стоп! Она ведёт себя почти всегда не так, как должно жидкости вести себя. Какие в жидкости кристаллы могут быть? Казалось бы, смешно сказать о том, подумать иль предположить! Однако ж, в этой есть они всегда, когда она прозрачна, не больна и гадкими страстями не заражена.
Заметить важно здесь и то, что кластеры-кристаллы не безличны! Как вязь из облаков, как волны в океане – так капли-кластеры в одном стакане системно различимы все и все они многообразны, о чём задуматься тебе и мне не праздно. И путь для понимания открыт: возможным стало наблюдать и в жидкости, и в твёрдой фазе кристаллы зрительно увидеть-распознать, которые способны передать всей информации бесчисленную рать!
Теперь скажи мне, милая: зачем такая функция простой воде?!
Кому служить она должна и этот «кто-то» где??
Как поняла меня, Тиана, о чьём сознании я начинаю говорить? Посмею нынче я предположить, что уже завтра может статься иль вскоре подтвердиться-оказаться: вода – подобие рецепторов и проводник сознания Того, кто этот мир великолепный сотворил и нервом своим чутким, его до времени от катастрофы защитил. Вода, поверь, несет в себе не только жизнь или возможность появленья жизни, она несёт в себе возможности нести сознание, как форму бытия, как форму обретенья знания. Она, как проводник, несущий ток – потоки электронов, несет в себе она поток вселенского сознания, чтобы всегда, когда Ему угодно, увидеть мог Он всё, и всё узнать, чтоб мог сигналы получать со всех планет, где только удалось Большой Проект начать. У нас есть много способов, любимая, увидеть это глазом, разумом, когда он есть, иль осознать всё то посредством Эго, сказать иначе – собственным сознанием. Для этого не очень много надо: всего лишь захотеть и стать достойной частью мироздания! Себя единокровною частицей мира ощутить, впитать в себя его энергию и знания, и занять место подобающее ей с момента осознания и до своих последних дней.
И вот, цветок прекрасный мой, картина возникает такова: вода – есть часть Создателя, Творца всего, сладко-солёная и мудрая, как кровь Его. И в этом также смысл присутствует большой: ведь если б океаны и моря так солоны не были б, они закисли б на вторую сотню лет от своего рожденья! И тут опять встаёт вопрос: какая жизнь могла бы процветать в помойной яме? Хотим того иль нет, но возвращаемся опять туда, откуда начинали мы – к природе-маме, в которой Жизнь по Замыслу Творца заведена по наилучшей изо всех программе!
Программа – это да!.. Как матрица системы – навсегда!
И вся Создателя Программа не что иное, как Любовь, которую рождает мама ко всем созданиям своим! Но мы-то вновь, но мы-то каковы…
Ведь доказательства тому мы сами тщательно и терпеливо добываем! Мы все Его законы бесконечно нарушаем, зло порождаем, ненавидим или унываем, и постоянно делаем всё поперёк своей программе-маме…
А Он? А Он опять нас не казнит… всё потому что любит, терпит и прощает! И мало этого: Он нас от нас самих же защищает – вот для того вода Творцу как нерв нужна, как кровь, чтоб снова донести до нас Его Надежду, Веру и Любовь.
И вывод очень прост: Программа сотворенья Жизни воде доверена была! Она и есть носитель всей Его Программы! Она – как правая рука Всевышнего Отца! Хотя, пожалуй, нет… Она – как Дух Творца, несущий Его суть! Когда коснёшься ты её, об этом, умоляю, не забудь! Люби её, как собственную маму, как любишь ты отца, как воздуха глоток последний, люби её, как кровь Создателя-творца… 
* * *
Всё что окружало их в этом замечательном уголке мира, было насквозь пропитано их счастливыми переживаниями и воспоминаниями. Им казалось, как и всем влюблённым во все времена, что никто и никогда не был так счастлив, как они. Эти ощущения питали и наполняли Тиану в каждый их визит сюда, но не сегодня. Сейчас она остро почувствовала: что-то должно произойти, и не просто почувствовала, она  уже точно знала: что-то нависло над ними и это неизбежное вот-вот случится. Что – неясно, но «это», неизвестное и страшное, совсем рядом. Явственно ощущая приближение катастрофы, Тиана нисколько не боялась того: она уже так устала от непреходящего чувства безысходности, от этого унижения ложью, что любой исход уже казался ей благом и завершением мучений.
Сегодня она прилетела сюда на своём слае значительно раньше Эддама. Ожидая его она уже начала испытывать нетерпенье, странно перемешанное с желанием оттянуть момент этой роковой встречи. Или, если удастся, и вовсе избежать её. А он всё не появлялся, и Тиана уже готова была улететь обратно, сердясь на него и одновременно испытывая тайное облегчение, от того что это страшное, возможно, минует их сегодня. Но тут до неё донёсся знакомый звук летящего слайдера. «Всё, – поняла она, – не минует!»
Слай Эддама сделал круг над озерцом, скользнул вдоль кромки воды и замер рядом с присевшей на берегу Тианой. А она, раздираемая противоречивыми чувствами, с ощущением непоправимости происходящего, повернулась к прибывшему слайдеру, ожидая появления того, кто заменил ей весь остальной мир, того, кто был всем для неё. Но он почему-то не выходил.
Вот, наконец, плафон кабины открылся, и Эддам, сидевший перед пультом управления с опущенной головой, шевельнулся. А Тиана вдруг увидела то, чего не замечала никогда раньше: по голове Эддама в разных местах выстрелили тонкие белые пряди. Сбывающиеся жуткие предчувствия ледяной волной окатили её и заставили болезненно сжаться сердце. И она, уже понимая всё, закусив губу до крови, замерла в горестном молчаливом ожидании.
А Эддам медленно, будто сомневаясь в правильности принятого решения, выбрался из слайдера и шагнул к ней. Он долго и ласково глядел ей в глаза, а потом, опустившись на колени перед ней, обнял её и прижался лицом к её груди. Стоя так, не выпуская её из своих объятий и не поднимая головы, Эддам тихо, почти неслышно, заговорил:
- Любимая, прости за море горя,
                что я разлил, не ведая того.
Измучил всех, с Судьбою споря,
                не обвиняя в этом никого,
Ни наш Сенат, ни наш закон –
                для блага Хайтэ создан он.
Сложились прихотливо линии судеб,
                они как зёрна образуют хлеб,
Как нити бытия - событий ткань –
                бескрайнее сплошное полотно,
Ни изменить, ни расплести его,
                нам не удастся - не дано.
Мы – каждый – ниточка в том полотне,
                и каждому воздастся по цене.
Судьбу хулить – никак нельзя!
                Создателя – она служанка и раба.
Раз так записано в её холсте –
                Судьбе угодно так! Тому и быть!
Куда теченье времени нас понесёт –
                туда нам следует и плыть!
Но, если мы угодны будем Богу,
                и Он позволит вместе плыть,
Должны мы выбрать ту дорогу,
                где Он назначит нам служить.
Теперь, цветок мой драгоценный,
                о горьком должен я сказать:
Хоть сердце рвётся, но отныне –
                придётся только вспоминать
О наших встречах, о тебе, родная,
                о счастии, ушедшем в никуда…
Не знаю, право, как надолго:
                на день, на год, иль навсегда.
Но то, чем можем услужить мы Богу,
                должны мы без раздумий исполнять,
Хранить надежду в душах наших,
                и в одиночестве любовь не растерять.
Не растеряй, молю тебя, не расплескай,
                но только всуе ничего не обещай!..
* * *
Они стояли посереди необъятной Вселенной, двое одаренных великой любовью, слившихся в единую суть! Весь Мир: и этот разноцветный быстро меняющийся живой мир, и необъятный непознаваемый кокон Вселенной - всё кружилось вокруг них, в безумном вихре-хороводе, как будто снова исполняя танец страсти и зарождения, как будто этим сопереживая им. Удивительно, странно и остро перемешались в этот миг в их душах такие разные и противоположные чувства: отчаяние и надежда, восторг и горе, любовь и вновь чёрное отчаяние, смиряемое икорками надежды:

Вот и настал момент, подобный мигу смерти,
Пора сквозь зубы прохрипеть: Любовь, прощай!
Но где же силы взять, кто их пришлёт, в каком конверте,
Чтоб я смириться мог, чтоб приказал себе: не обещай!
Где мне набраться сил и не слукавить, сказав последнее:
Прощай, любовь моя и свет души моей прощай…
 
2. 21. ОТЧЁТ ЗМЕЯ

- Уважаемый Фра-Хуур-До, мой друг и генерал! Вчера произошла вторая встреча с интересующим Империю субъектом. Она проходила в саду их дома, со скрытым применением предложенных мне средств и методов воздействия. Весь ход событий мною зафиксирован и показал, что наш объект вполне доступен внешнему влиянию на сознание. И в результате Эва, я считаю, поверила всему, что я ей сообщил, и это, несомненно, придало ей сил и веры в будущность свою, а мне позволило стать ближе и понятней ей. Но было бы неплохо, я уверен, ещё и в храме встречу организовать. С самим пророком. На этой встрече сам хранитель Книги подтвердит всё сказанное мною. А это степень доверительности наших отношений ещё повысит на порядок. И это приведет к тому, что после, всё что я ни сообщу, не вызовет её сомнений. – Азазелла закончил свой доклад и, угрюмо насупившись, отступил на шаг и уселся на скамью.
Их встреча проходила, как и в первый раз, в саду за его домом, но обстановка встречи изменилась. Если раньше это была беседа двух равных приятелей, почти друзей, то теперь, возникшее ощущение подчинённости, очень раздражало Азазеллу. Стало всё иначе: маски сброшены, каждый использовал другого и у каждого была своя цель. И этой цели каждый стремился достичь.
- О, Змей, ты - мастер! Великолепно – встречу ты провёл. Никто из наших никогда не смог бы всё проделать, так как ты. Всё это – высший класс! Мы наблюдали за тобой во время той беседы. Талант твой трудно переоценить. И даже мы поверили тебе, когда ты говорил – настолько сильный ход придумал ты с пророком. - И генерал демонстративно несколько раз хлопнул себя по груди лапами, что выражало у народа-ра высшее восхищение.
- Благодарю Вас, генерал, но у пророка я и вправду побывал, и предсказанье передал почти дословно. Для получения нужной информации ему принёс я вещи с тела Эвы и Эддама. У Эвы я, закон слегка нарушив, украл при первой встрече, когда она не видела, накидку. Из кабинета Эддама – носки его. Ещё пророк потребовал их точный день и час рождения. И это удалось узнать из файлов памяти сенатского компьютера. Насколько правды в предсказаниях - я не знаю, но даже если это ложь – она на пользу нам…
Азазелла встал и, глядя исподлобья на собеседника, приблизился к нему. А генерал, до этого расслабленно сидевший на своём мощном хвосте, слегка напрягся и насторожился – он-то хорошо знал, на что способен его невзрачный, низкорослый друг. Азазелла, не спеша, обошёл генерала, осмотрел его со всех сторон, повертел головой, как будто стараясь что-то разглядеть, и продолжил:
- Теперь и у меня возник вопрос: как удалось присутствовать при нашей встрече? Я был внимателен, особенно в начале, и не увидел никого в саду, за исключением нас двоих. Как это удалось Вам, генерал?
- Змей, ты чрезмерно любопытен, а я - носитель государственных секретов, будь осторожнее с вопросами своими. Один не вовремя родившийся вопрос способен навредить сильнее твоей шее, чем два неправильных ответа… - Генерал замолчал и внимательно всмотрелся в глаза собеседнику. Видимо, прочитав там что-то, он удовлетворённо кивнул, вновь расслабился, и продолжил:
- Но другу, с кем я в согласии уж столько лет, соратнику и компаньону, так восхитившему меня, скажу два слова, которые, пожалуй, всё и объяснят. Взамен ты слово дашь – не раскрывать другим секрета. Союзники Империи не любят, когда их маленькие тайны становятся известны большинству. Так что решай, но помни: цена у слова – высока.
 - Цена известна мне: империя к отступникам сурова, - Азазелла мрачно усмехнулся и, уставившись выпуклыми блестящими в темноте глазами прямо в глаза генерала, продолжил:
- Хоть все на Ипе знают – жизнь священна! Но мало знает кто, как в ваших ведомствах легко её прервать, иль изувечить навсегда, или родных и дорогих похитить. Но слово дам! Мне жизнь… не слишком дорога, а эти знания когда-нибудь, быть может, пригодятся нам.
Он замолчал, а генерал негромко прохрипел:
 - Инсектов микротехнологии - и в этом весь секрет. Ты, может, думаешь, что это муха на листе сидит, а это весь Совет Инсектов на тебя внимательно глядит… - произнеся это, генерал крайне довольный своей шуткой, радостно захрюкал. Но Азазелла был всё также хмур и не поддержал его веселья.
Дав просмеяться генералу, он вежливо, но с нажимом спросил:
- Мой досточтимый друг! Теперь практический вопрос, по существу: каков мой счёт? Хочу знать сумму, где она лежит, как скрыта там, как пользоваться ею надлежит?

2. 22. ЛУЧШЕ РАЗ УВИДЕТЬ

Невозвратно канули времена, когда народы Ипа были дружны и сотрудничали, воплощая Великую Идею. Эта Идея когда-то связывала народы с Богом неразрывной цепью, она объединяла и уравнивала всех одаренных в глазах Создателя. В те светлые времена народы, реализуя проекты и идеи, свободно перемещались по своей планете, не придавая значения, какому именно роду принадлежат пересекаемые территории. Обозначенных знаками границ не было, хотя о них все знали. Ведь за долгую историю Избранной планеты соседствующие роды определились в своих границах и территориальных претензиях и все они уже благополучно разрешились. Да только прошли те славные времена, прошли давно, и так же навсегда, как и Золотая Эпоха Ипа.
Структура заселения континентов Избранной планеты с тех пор почти не изменялась. Каждый род жил в пределах своих исторических территорий и ни тогда, ни теперь структура эта не была сколько-нибудь упорядоченной. Поэтому зачастую анклавы хайтэсков перемежались с анклавами, заселёнными раптэрами и инсектами. Пещеры и ущелья, заселённые горанами, им и принадлежали, и туда никто без приглашения входить не решался. А пещеры и ущелья, принадлежащие раптэрам, были недоступны всем остальным. В основном это было связано с тем, что народ-ра размещал там свои культовые храмы, которые они тщательно охраняли и скрывали от чужих глаз. В отличие от сухопутной части Ипа, всё, что было под поверхностью морей и океанов, вообще не делилось никак, и совокупно принадлежало обоим морским народам.
В последующие после Золотой Эры времена, народы обособились. Они, хотя границы своих анклавов и не огородили, но никто без надобности старался эти границы не нарушать. Была такая договорённость, и народы придерживались её. А в случае возникновения какой-либо потребности в визите, принято было загодя извещать специального чиновника соседствующей стороны о своём посещении. Редкие грузы через границы теперь перевозились только через таможенные посты, подобные тому, на котором проработал всю свою жизнь отец Азазеллы.
Сам Азазелла по роду своей сенатской службы часто посещал различные анклавы раптэров и инсектов, и поэтому был хорошо известен на всех ближних границах. Он умел ладить со всеми: и с таможенниками, и с чиновниками, и с хайтесками, и с раптэрами. А всё потому, что отлично ориентировался в таких важных вопросах: кому, как, и сколько? А ещё потому, что он был умён, всегда вежлив и психологом оставался отличным.
В этот день он должен был отправляться в командировку в один из анклавов раптэров для подготовки и организации ожидаемой встречи представителей Сената Хайтэ с префектом анклава-ра и наместником императора. Как обычно в таких случаях, с утра он собрал все нужные документы, взял служебный слайдер, и выехал.
Только поехал он не в том направлении, куда должен был отправиться, а в сторону противоположную. Он ехал в сторону восточного выезда из города, расположенного в лесопарковой зоне столицы, плавно заползающей на отроги горного массива Хай. Там, в дешевой придорожной закусочной, он встретил женщину, закутанную в покрывало. В этот день был сильный ветер, и потому это не бросалось в глаза. Азазелла подошёл к ней, учтиво поклонился, и уже вместе с ней отправился на сенатском слайдере далее, в восточном направлении.
В слайдере женщина скинула скрывающую её лицо ткань, и, обернувшись к спутнику, спросила:
- Ты уверен, Азазелла, что мы успеем до вечера вернуться?
- Безусловно, Эва.

2.23. «ЛЕКАРСТВО» ОТ ТОСКИ

Эддам с момента последней встречи с Тианой просто не находил себе места. Если он и сидел, то не больше минуты, затем как будто что-то подталкивало его, он вставал и начинал мерить шагами помещение. Если это была ночь, то спал он не более часа, а затем, прямо во время сна, начинался нескончаемый монолог, в котором он пытался объяснить плачущей Тиане, почему так поступил. Он приводил свои доводы, рассказывал ей о разговоре с Президентом, о том, что надо подождать ещё немного, совсем чуть-чуть…
Но ничего не помогало – она плакала и он, глядя на неё – тоже. Он тут же в ужасе просыпался, ведь даже мальчишкой никогда не плакал, считая это постыдным. Никто, как он думал, никогда не видел его слёз, а тут – вон что… и пугала его больше всего неправдоподобная реальность этих снов, их абсолютная достоверность. В моменты таких пробуждений болезненно щемило сердце, а щёки его были мокры. Это уже совсем никуда не годилось, ситуация становилась неконтролируемой, а так недолго и утратить разум, а вместе с ним и весь мир…
Эддам, при таких пробуждениях, какое-то время лежал, ощущая себя раздавленной садовой улиткой. Затем он старался вынырнуть из засасывающего его омута горя, и если удавалось в этот раз справиться с депрессией, он вскакивал и почти в бешенстве выбегал на крышу, где с остервенением принимался изматывать себя на тренажере. Доведя себя до полного изнеможения, он уже не возвращался в спальню, а валился в кабинете-мансарде в своё любимое кресло, нажимал кнопку «сон», кресло отклонялось, вытягивалось, принимая его формы. Затем оно замирало в ожидании следующей команды, и получив её, исполняла: включалась одна из программ, понижающая внутреннее давление воздействием на подсознание и снимающая стрессовое состояние. И вот наступал сладостный сон… на час. А потом – всё начиналось сначала.
Это долго продолжаться не могло. Эддам ходил постоянно раздраженный, не раз срывался в простейших и безобидных ситуациях. Он практически не мог уже разговаривать с Эвой. Всё его злило. И даже своих детей он стал избегать. Образчик мужской красоты, эталон хайтэска, превратился в неврастеника с нездоровым цветом лица, с провалившимися мутными глазами и трясущимися, как у старика, руками.
Нужно было как-то выправлять ситуацию, спасать гибнущую репутацию и пошатнувшееся здоровье. Правильно рассудив, что первым делом нужно снять стресс, Эддам стал искать такие пути.
К врачам обращаться он не стал, полагая, что те начнут копаться в причинах его внутреннего разлада и докопаются. А этого никак нельзя было допустить. Попробовал известные ему и доступные релаксанты, но те оказались недостаточно эффективными: их краткосрочное воздействие его не устраивало. Тогда он обратился к традиционной древней медицине, и, как ему показалось, нашёл решение: порошок из веселящих грибов. Вернее, ему подсказали об этом весьма действенном средстве. Азазелла, его советник, и подсказал.
* * *
Когда-то давно Эддам слышал об этом зелье. Слышал, что им лечили психов древние врачи. Однако, точно зная, что средство это нынче вне закона, сам он не испытывая никакой тяги к тому, не нарушал закон и никогда не пробовал его. А вот теперь время пришло: и ему - пришлось…
В тот день, вернее, вечер, когда он попробовал действие лечебного порошка, он впервые за последние два десятка ночей заснул легко, спал без кошмаров, и проспал непробудным сном до утра. Лекарство оказалось крайне эффективным: плохие мысли улетали из головы, скверное настроение исчезало, как ночь с приходом рассвета, и он опять чувствовал себя молодым могущественным богом.
А потом он стал принимать порошок не только перед сном, но и в обеденный перерыв, и после него, и в любое время, когда ему это приходило в голову. Он при этом заметил, что в такие минуты, когда действие «лекарства» заканчивалось, у него резко падало настроение, в глазах темнело, а мир становился мрачным, враждебным и крайне не привлекательным. В такие часы небо давило на плечи, все, с кем приходилось общаться, чего-то от него хотели, у всех была корысть на уме, и были все они отвратительны ему в этой своей жажде. Тогда ему хотелось укрыться в своей мансарде, спрятаться от всех и никого больше не видеть. Но больше всего ему хотелось порошка – единственного средства, помогающего от всех проблем. Так бывало каждый раз, и он мучился опять до тех пор, пока снова не добывал своё «лекарство»…
Вот и сегодня, едва прибыв в Сенат, он уже почувствовал, как сгущаются невидимые тучи, как на глазах темнеет небо и опускается ему на плечи. Почти не глядя, чего с ним не бывало раньше, подписал несколько десятков поданных ему документов. Всё больше раздражаясь и ощущая знакомый зуд кожей лица и шеи, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, он вышел из рабочего кабинета в свою комнату отдыха, положенную ему по статусу. Там он быстро сделал то, для чего и пришёл: достал из кармана предмет, похожий на яйцо с крошечными отверстиями с острого конца, сдавил «яйцо» рукой, отчего отверстия чуть приоткрылись, выпустив облачко зеленовато-коричневой пыли, и несколько раз сильно вдохнул, наклонившись к нему лицом. Затем он какое-то время стоял неподвижно, глядя неподвижными глазами в никуда, а потом вздрогнул, будто внезапно проснулся и потряс головой. По телу прошла знакомая приятная волна, а на душе стало легко и свободно. Мир просветлел и уже не казался таким гадким и отвратительным. Желая усилить эффект, Эддам нюхнул ещё пару раз.
Но в этот раз вышел перебор. Вскоре он стал неадекватен: говорил слишком громко, а иногда невпопад, смеялся некстати, да ещё и уронил кресло в своём кабинете. Наконец, поняв, что оставаться на службе далее нельзя, и сославшись на нездоровье, он засобирался домой.
Уже выходя из здания Сената, он вдруг вспомнил, что скоро подойдёт срок представления отзыва о новом оружии, а материалы дела он ещё и не открывал. Похвалив себя за светлые мозги, Эддам вернулся и, захватив из хранилища здоровенный металлический кейс с материалами, крайне довольный собой, своей памятью, и тем, как складывается день, вызвал служебный транспорт. Сейчас он находился в той фазе, когда всё воспринимается достаточно критично, и пока ещё он понимал, что сам управлять слаем сегодня не сможет. Проделав всё в лучшем, как ему казалось, виде он отправился домой, оставив свой слайдер возле Сената.
Войдя в дом и побродив по комнатам, он, к удивлению своему, не нашёл там Эвы. Это было странно: ни утром, ни накануне вечером она не предупреждала его о своей отлучке, что делала обычно всегда, если собиралась куда-то. Обратившись к «Няне», он выяснил, что Эва покинула дом тотчас же, как только он отправился на службу. Она, как обычно, вышла из дома с детьми, сопровождая их в Центр обучения, где они проводили весь день, получая необходимые для жизни знания и навыки. После этого Эва должна была возвратиться обратно. Но её не было в доме.
Такого Эддам раньше за ней не замечал. Но и он прежде не возвращался в такое время. Появился серьёзный повод подумать. Всякое приходило в голову, и впервые там зароились разные нехорошие мысли и подозрения. И чем больше он думал, тем хуже ему становилось.
Однако, что бы она ни сделала, что бы ни натворила – вдруг остро и болезненно понял он – только он сам во всём виноват. Во всём, что бы ни произошло…

2.24. КНИГА ТАЙНЫХ ЗНАНИЙ

Сенатский слайдер без остановки миновал границу с соседним анклавом раптэров. Проезжая пост, Азазелла лишь слегка притормозил, приветствуя пограничную стражу. Он был хорошо известен всем стражникам ближних к столице застав. Со многими из них он наладил дружеские и небескорыстные отношения, мудро полагая, что это когда-нибудь да пригодится. Вот и пригодилось: никто и не остановил их слайдер, и не зафиксировал пересечения Эвой границы. И они благополучно промчались в экономичном режиме скольжения до начала угрюмых предгорий, где расположены были базальтовые пещеры храмового комплекса «Урт», в одной из пещер которого хранилась главная святыня Империи Ра - «Книга тайных Знаний».
Их как будто здесь ждали. Храмовый служка – недорослый раптоид, ростом немногим выше Азазеллы, немедленно вышел к ним, как только их слайдер замер возле живописного входа в храм-ра. Над овальным входом, отделанным плитами чёрного полированного базальта, сразу под огненной надписью «УРТ», что на языке Ра означало – «зарождение», помещалось изображение яйца, как символа Жизни, дарованной Создателем миру.
Этот символ над входом с первой секунды привлёк внимание Эвы. Сначала ей почудилось, что яйцо, вопреки законам тяготения, парит рядом со стеной, ни на что не опираясь и ничего не касаясь. Но потом она поняла, что на самом деле притягивало её внимание: яйцо было живым! Большой вогнутый эллипс из белого сверкающего и как будто жидкого металла дрожал и переливался, будто обладая собственной жизнью, а в центре его помещалась выпуклая полусфера из желтого полупрозрачного материала. Полусфера светилась и еле заметно ритмично пульсировала, чуть-чуть изменяя свои размеры, вызывая на поверхности белого металла сполохи и волны.
Внутри и в самой глубине пульсирующей полусферы неявственно просматривалось древнее изображение первичного цветка - родоначальника всего сущего. Глаз невозможно было оторвать от этого чуда, и чем дольше Эва глядела на «яйцо», тем глубже погружалась в странное оцепенение. Наконец Азазелла, видимо устав ждать, встряхнул её и почти силой увлёк за собой.
 В сопровождении терпеливо дожидавшегося их служителя, они прошли внутрь храмового комплекса. Идти пришлось долго, длинными извилистыми, плохо освещёнными коридорами, с бесчисленными боковыми нишами и отводами. «Самой отсюда не выйти», – подумала Эва и ей вдруг сделалось нестерпимо страшно.
Наконец, пришли: перед ними открылась пещера невероятных размеров. По крайней мере, в полумраке Эве не удалось разглядеть ни свода её, ни противоположной стены. Чёрный базальтовый монолит ближних стен был зеркально отполирован, и, отбрасывая блики, казался слегка вогнутой поверхностью озера, поставленного вертикально. От этого сразу начинала кружиться голова, и хотелось опереться на что-нибудь твёрдое и надежное. Эва, не выдержав искушения, в полутьме нащупала руку Азазеллы и оперлась на неё. Свод пещеры терялся где-то в чёрной высоте и лишь иногда то в одном его месте, то в другом, вспыхивали искры, создавая впечатление незнакомого звёздного неба или отражающей его массы воды. И от этого все ощущения становились ещё более зыбкими, фантомными, нереальными…
В центре пещеры, более освещённом, находилось округлое возвышение, до которого они и дошли в сопровождении служителя. Здесь провожатый ушёл, и они остались одни посереди тёмной, пугающей неизвестности.
- Это алтарь, - подумала Эва, глядя на колеблющиеся, как ей показалось, очертания возвышения, – Сейчас кто-то выйдет к нам.
Но ничего не происходило. В абсолютной давящей тишине, не видя далёких чёрных стен, Эва начала терять чувство равновесия и реальности. Её качнуло раз, другой, и она, чтобы не упасть, вцепилась обеими руками в плечо своего спутника.
Вдруг низкий, почти неслышимый звук, стал заполнять всё окружающее пространство. Животный ужас, вздыбившийся внутри ледяной волной, сковал мышцы и мысли. И они, два теплокровных дрожащих комочка плоти, прижавшись друг к другу спинами и сцепившись руками, стояли посреди этой жуткой и враждебной тьмы. Напрягая все подвластные им чувства, они пытались понять, что происходит и откуда идёт к ним опасность.
Вот что-то изменилось, и кто-то невидимый обозначился рядом.
- Хранитель Книги тайных Знаний готов услышать Вас, - внезапно раздался странный голос, прозвучавший прямо внутри головы. Эва была уверена, что уши её ничего не уловили в этот момент, но голос без какого-либо тембра и окраски обращался именно к ней.
Она взглянула в сторону «алтаря» и удивилась: хотя они и стояли рядом, и она даже могла бы поклясться, что никто не проходил туда на возвышение алтаря, однако над поверхностью, на высоте её роста, на мерцающем прозрачном диске находилось нечто, напоминающее старый высушенный корень большого старого дерева.
А из этого «корня» на неё глядели три пронзительных мерцающих глаза.

2.25. ПРОЗРЕНИЕ

… Никогда раньше он не видел её такой. Эва, его Эва, всегда выдержанная и уравновешенная, сегодня просто кипела. Её глаза, обычно излучавшие доброжелательность и понимание, теперь светились ненавистью и гневом. «Что же такое ей стало известным? Что превратило её в фурию?» – с недоумением подумал Эддам. Но этого он так и не узнал. Эва низким и хриплым от ненависти голосом объявила:
- Я, Эддам, устала, и больше не могу всё это терпеть! Сегодня я приняла трудное решение: я – ухожу от тебя. И дети мои уйдут со мной. Это тебе будет и урок, и наказание. Твой грех должен быть наказан – и пощады не жди. Ты заслужил то, что получаешь сейчас: никогда ты больше не увидишь нас: ни меня, ни детей моих. И не смей нас искать… - и она, более не глядя на него, повернулась и вышла. А Эддам, скованный странным оцепенением, остался сидеть и тупо смотреть на дверь, закрывшуюся за спиной Эвы.
Он пытался разобраться в своих чувствах, пытался понять, как воспринимать случившееся. Кроме очевидных минусов, ситуация обещала и несомненные плюсы: первым, что пришло ему в голову – это то, что открылась прямая перспектива заключения брака с Тианой. И это главный «плюс». Вопрос, конечно, не простой, но решаемый. Второй «плюс» и не менее важный: разрешилась тупиковая ситуация, у которой, казалось, не было никакого решения. Это снимает многие проблемы, в том числе и проблемы в отношениях с Сенатом и Президентом. А это означает, что уже ничего не закрывает возможностей карьерного роста. Тут Эддам даже глубоко и с облегчением вздохнул.
- Может так и лучше, – мелькнула мысль, но он тут же почувствовал, – нет, не лучше! И что-то подсказывало: самое страшное – впереди. А в душе стало вдруг так мерзко и гадостно, что он ощутил себя совершенно законченным негодяем! И этот приговор себе был очень похож на окончательный…
До него постепенно стал доходить весь смысл происшедшего: он утратил семью, и он НАВСЕГДА потерял детей. Это самое «навсегда» было как рок, как факт свершившийся, который не обжаловать и не переиграть. Судя по её решимости, она теперь даже увидеть их ему не позволит.
Знакомая чёрная волна зарокотала, замаячила вдали, вспухая и вздымаясь, всё выше. И небо, тут же почернев, стало опускаться на эту волну… а между ними – чёрными и страшными стихиями, в маленькой-маленькой щелочке, застрял он, раздавленный, просто размазанный – Эддам…
- Стоп, стоп, - попытался осадить он своё воображение, - ничего не потеряно. Всё – поправимо. И детей увижу, и устроится как-нибудь… - это его эго, желая спастись, нашептывало ему утешения.
Он судорожно перебирал варианты, пытаясь погасить, защититься или как-то увернуться от знакомой чёрной и страшной горы, с рёвом несущейся на него. Он вдруг внезапно и до жути явственно понял: это закон компенсаций! Такой же жесткий и простой, как закон сохранения энергии. Его действие неизбежно: причинил зло - будь готов получить его обратно, сотворил добро – и тебе воздастся. Ну, не тебе, так роду твоему…
* * *
Так плохо ему было только однажды, в тот единственный раз в жизни, когда он угодил в госпиталь. В предчувствии близких чудовищных страданий, Эддам сильно сжал голову руками, стремясь подавить заполняющие сознание ужас и панику. А душа его в этот миг затрепетала, заметалась, страшась того, что она уже переживала раньше – ужаса наступающего и неизбежного.
Он огляделся вокруг, пытаясь зацепиться сознанием за что-то твёрдое, материальное: казалось, всё тот же дом, где ещё сегодня щебетали голоса его детей, дом, где он был счастлив, и где ему казалось, что так будет вечно. За окном – всё тот же сад, который создавали они с Эвой вместе, деревья и кусты, посаженные возвышающимися ярусами, чтобы объём сада казался больше. Казалось и казался… иллюзией, всё это оказалось. Иллюзии, которые питал наивно он, иллюзии, которыми наивно он питался.
И, вот, хоть и дом тот же, а ничего уж нет, и не будет ничего - всё позади!
- А кто во всём произошедшем виноват? – вдруг задал ему вопрос какой-то незнакомый и враждебный голос, внезапно прозвучавший внутри него. Это было так неожиданно, что Эддам непроизвольно дёрнулся и завертел головой.
- Ты сам всё разрушал, ты сам во всём и виноват! И ты заслуживаешь наказания! – жёстко заявил голос, и возразить было нечего. Да, кажется, и некому: тот, кто его обвинял, исчез также внезапно, как и появился.
Но Эддам пытался найти какие-то оправдания или возражения. Хотя бы для себя, хотя бы на эту минуту – ему это было очень важно. Он стоял посереди холла, уставившись глазами в рисунок пола, и мысленно стал уже складывать какие-то жалкие фразы, отыскивать аргументы в свою защиту, но всё, что бы он ни «говорил» выглядело так нелепо и неубедительно, что он прекратил всякие попытки. Не найдя никаких достойных аргументов, Эддам тяжело вздохнул и достал из кармана «лекарство».
«Лекарство» почему-то не помогало на этот раз. Он вдыхал его раз, другой, а на душе было так тяжко и какие-то тяжкие предчувствия томили его. Эддам прошёлся по комнатам и этажам, всё ещё надеясь, что всё это - страшный сон, что сейчас выбегут дети из своих комнат, а снизу из столовой добрый голос Эвы позовёт их всех к столу.
И действительно, когда он был на лестнице, спускаясь из детской, снизу прозвучал добрый голос. Но это был голос «Няни». Она, странно заикаясь, с каким-то непонятым подтекстом, произнёсла: «Хозяин, включите монкс…». Эддам, почуяв неладное, бегом помчался в зал, а, вбежав, выкрикнул команду: «Экран!» И экран включился.
На экране творилось что-то страшное: какая-то большая дорога, на ней свалка из разбитых слайдеров, огонь, дым, корчащиеся раненые и некоторые недвижимые, видимо, уже погибшие. Все они – бывшие водители и пассажиры. И голос за кадром: «Ужасная авария на шоссе № 31! В столкновении участвуют более двадцати машин. Многие ещё не идентифицированы, но некоторые участники катастрофы уже известны. Так нам сообщили из патрульной службы, что опознан слайдер, принадлежащий семье известного сенатора, ныне избранного Голосом Сената, Эддама Мэнси-Хэд»!..
Эддам, не веря себе, своим ушам и глазам, принялся хлопать себя по щекам, надеясь, что это всего лишь чудовищный сон! Что он сейчас проснётся и весь этот ужас закончится! Но сон не кончался – «Никто не выжил…» - последнее, что услышал он. И тогда он закричал. Так страшно и дико, как никто и никогда до него. Зажав голову руками, он кричал и кричал, не в силах остановиться…
Затем, не желая ничего более, как только слиться Душой своей с Душами своих детей, он низко наклонился и побежал, изо всех сил отталкиваясь ногами от пола. Он бежал и бежал, как в замедленном сне, и кричал, не переставая, умоляя детей своих дождаться его.
Наконец, он добежал, - перед ним был огромный, светящийся экран монкса. «Ну, вот и всё…», - с облегчением подумал он.
Боли он не почувствовал. Был только потрясший его страшный удар и жуткие ощущения, когда стёкла экрана входили внутрь его шеи и черепа.
* * *
- Эддам, Эддам, остановись! Очнись! – кричал прямо в ухо чей-то знакомый голос. И, бьющийся в конвульсиях на полу, Эддам заставил себя открыть глаза. Перед ним на коленях стояла Эва и трясла его за плечи.
- Это сон, только сон, - заклинала она любимого, вглядываясь с надеждой в его глаза. А он, потрясённый и раздавленный, застрявший в пограничном тумане чудовищного сна, с трудом выкарабкивался из этого мира горя и смерти. Он ведь почти уже умер, и вот - чудо воскрешения…
Эддам поднял к лицу руки и поглядел на них - жутко ныли пальцы. Ногти на них почти все были сломаны, и из-под них сочилась кровь. Эддам тёр ладонями лицо, отгоняя страшное, а в голове ширилась и росла безумная радость – это был только сон! Жуткий и удивительно реальный сон.
Он вдруг почувствовал, что ладони его мокры и скользят по лицу. И он испугался вновь: не сон это, а явь! Всё было! Он просто умирает и бредит, а на лице его – кровь от порезов. Содрогнувшись, он взглянул на руки. Да, кровь была, но совсем не столько, сколько могло бы быть при таких порезах лица и разрушениях черепа. Кровь текла из носа, из прокушенных губ, да ещё щёки и глаза были мокры от слёз.
Боясь провалиться обратно в кошмар, он обхватил её руками и крепко прижался к ней. Горячие волны радости согревали озябшую душу, а из глаз вытекали солёные и такие сладкие слёзы счастья.
- Где же была ты, радость моя, - только и смог сказать он…

2.26. БЛАГИМИ НАМЕРЕНИЯМИ...

Когда аудиенция у Хранителя Книги закончилась, Эва и Азазелла в сопровождении служителя «Урта» вышли к своему слайдеру. Каждый из них говорил с Хранителем, и каждый получил то, зачем пришел. Они стояли во время откровений, вероятней всего, рядом, как и застал их Хранитель, когда ужас был их единственным собеседником в этой страшной пещере. Но ни он, ни она не сохранили в памяти ничего, что подтверждало бы присутствие во время беседы другого. Неведомо каким способом, но тайна исповеди была сохранена.
Оба были поражены осведомлённостью Хранителя. Он знал, казалось, всё. Он даже и не расспрашивал их, а как будто перелистал открытую книгу, с легкостью снимая всю информацию, какой они обладали. Завершая диалог с каждым из них, он напутствовал: «Делай то, что должен, и положись на Судьбу!» Теперь каждый из них доподлинно знал: что ему нужно делать, когда и как.
У обоих в руках были одинаковые коробки чёрного цвета. Эва знала, что находилось у неё: два средства – отворотное и приворотное. И как ими пользоваться её научили. А о содержимом ящичка Азазеллы она спрашивать не стала, полагая, что и там нечто подобное.
Обратный путь проходил в обоюдном молчании. Оба были задумчивы, и каждый обдумывал своё. Подумать было о чём, и дорога домой пролетела быстро. Было ещё довольно рано, когда они вернулись. В это время Эддам со службы никогда не возвращался, что и подтверждалось отсутствием на крыше его слайдера. Поэтому они решили всё сделать прямо сейчас: обработать личные вещи Эддама и Эвы, постель и некоторые предметы его кабинета. Времени оставалось не так уж много, а работа предстояла большая, и они, стараясь быть незаметными, зажав свои коробки, почти бегом прошли в дом через сад.
Начали с кабинета-мансарды. Когда вошли туда, Эва, в поисках вещей подлежащих обработке препаратами, начала пересматривать содержимое на стеллажах и полках. А Азазелла принялся за рабочий стол Эддама. Он поставил принесённую с собой коробку под стол и принялся рыться в содержимом ящиков. На столе и в незапертых ящиках стола он отыскал несколько вещей, которые признал как вещи Тианы. Их опрыскали из флакона с отворотным зельем. Делали всё, как учил Хранитель, сопровождая свои действия чтением обязательных приговоров. Окропили поверхность стола приворотным зельем. Затем перешли к вещам самого Эддама. В рабочем кресле лежал красивый крупный кейс из металла, заглянуть в который не удалось – не поддались замки. И Азазелла поставил его под стол, рядом с принесенной им коробкой, а сам переключился на обработку поверхностей кресла и тренажёра.
Обработали с максимальной тщательностью всё, что хотели в кабинете и только направились в спальню, как вдруг жуткий неслыханный звук разодрал напряженную тишину дома. Обоих будто подбросило - ничего подобного они не слышали никогда. Звук, если бы он не был таким сильным и страшным, походил бы на крик кого-то переполненного горем и болью.
Видимо, натянутые в этой непростой ситуации и измотанные ранее в пещере нервы заговорщиков не выдержали, и Азазелла, высоко подпрыгнув, взвизгнул, и бросился бежать вон из дома. А Эва от испуга, сперва куклой упала на пол, а потом, подскочив, заметалась по комнате, не понимая что происходит, и что следует ей предпринять. Она уже совсем было собралась бежать из дома, вслед за Азазелой, но тут крик, а это был именно крик, повторился. И Эва с ужасом узнала этот голос.
Это был голос её Эддама. От этого страшного крика, от осознания, что это её Эддам, её стальной Эддам так кричит, у неё почти остановилось сердце. Что же это должно было произойти, чтобы с ним стало такое?! От самой этой мысли Эва чуть не потеряла сознание, а потом у неё бешено заколотилось и чуть не разорвалось сердце.
«Где? Где он? Что произошло? Он умирает?!» – рой вопросов гудел в её голове. Наконец поняв, откуда доносится крик, она бегом бросилась на первый этаж. Там, из детской игровой комнаты, доносился какой-то глухой и гулкий стук.
Вбежав туда, несчастная Эва замерла. На полу содрогалось, выгнувшееся и конвульсивно дёргавшееся, огромное тело её мужа, с судорожно выпрямленными ногами, с побелевшими зажатыми кулаками. Из носа и прокусанных губ Эддама текла кровь, заливая щёки и шею. Глаза его страшно закатились и виднелись только белки из-под полузакрытых век, а лицо было жутко искажено. Из одного кулака Эддама виднелся какой-то незнакомый ей предмет, чем-то похожий на раздавленное яйцо. Только вместо привычного содержимого яйца, рука, державшая предмет, лицо и грудь Эддама были испачканы серо-зелёным мелким порошком. А в воздухе, всегда чистой и проветриваемой детской комнаты, распространялся странный запах сырости, плесени и гнили.
И Эве показалось: это конец, её Эддам - умирает.
- Нет! Не-е-ет! – закричала Смерти перепуганная Эва. Она упала рядом с ним на колени и принялась изо всех сил трясти любимого, стараясь привести его в чувство, выкрикивая:
- Эддам, Эддам! Остановись, прошу, очнись!!
И он открыл глаза…

2.27. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Сначала в этих безумных глазах она увидела тёмное озеро из горя и слёз. Увиденное совершенно поразило всё её существо: что же такое здесь произошло, отчего могло случиться с ним такое?
Это было страшно и непонятно, это было необъяснимо. Ей показалось, что он уже видит нечто надвигающееся, страшное и неотвратимое! Он видит, а она ещё – нет. Ничего нет ужаснее неизвестности и ожидания, - подумалось ей… но заглянув поглубже в гладь того страшного озера, в расплывшиеся, расширенные зрачки, она вся заледенела – оттуда на неё глядела сама Смерть. И Смерть была здесь хозяйкой, а вокруг неё плескалась среда её обитания – бездонное чёрное горе.
Но, вот, что-то стало меняться в глубине этого жуткого озера и, наконец, вспышка осветила любимые глаза! Проблески сознания и жизни затеплились там и глаза его оживились радостью, которая вдруг опять сменилась испугом. И он, как ребёнок, обхватил её руками и прижался к ней, как будто боялся выпустить и потерять… И не было на всём Ипе никого счастливее Эвы.
Уже действует! – промелькнуло у неё радостное удивление и тут, будто подтверждая догадку, он сказал такое, отчего она горячо возблагодарила Бога:
- Радость моя, радость моя…
Это он её так назвал! Она никогда не слышала от него подобных слов. Её Эддам, всегда, даже вначале их романа, был скуп на ласки и ласковые слова, а уж таких сладких… она и не помнила, чтобы когда-то он говорил ей.
В молчаливой молитве своей, восславила Эва милость Творца и слугу Его – Хранителя Книги. Она обняла голову Эддама, прижала к своей груди, как мать, утешая своё дитя, и мягко, соблюдая внутренний ритм, запела-зашептала, склонившись над ним:

 - Что случилось с тобою, любимый мой?
 Не молчи, отзовись - не скрывай.
 Боль-печаль, как камень с души твоей,
 Ты позволь мне снять – не мешай!
 Расскажи, не держи - в чём причина беды,
 Кто обидел тебя, кто посмел?
 Это горе вдвоём переможем мы,
 Раз один ты того не сумел…
 
А Эддам, слабый, испуганный, почти безумный, жадно обхватив её трясущимися руками, замер, боясь вернуться опять в тот ад, из которого только что вырвался. Он боялся разувериться в реальности происходящего и своём обретённом счастье, тяжело и медленно всплывал он из липких объятий безумия. Растерзанный Эддам всматривался в её лицо, в её плачущие глаза и никак не решался отвести своего взгляда…
Но вот, наконец, он сумел разлепить искусанные губы:
- Так это был сон?! Чудовищный сон! – он реальней, чем боль или явь! Второй такой сон пережить не смогу, лучше к мёртвым меня отправь. Страшней ничего в этой жизни не видел, чем это познать – лучше смерть! Ведь смерть рядом с этим – как вздох облегчения, это праздник – покинуть твердь…
В казнь жестокую ввергли меня, раздавив моё «эго» о камни дороги. Здесь Ангелу смерти в глаза заглянул, а там – лишь покой, без тени тревоги. Тот сладкий покой для измученных душ, как влаги глоток, погибающим в сушь! И сделку желая с ним заключить, смог я, казалось, его упросить: взяв тело залогом моё, отпустить – Душу, в стенаньях детей проводить… туда, проводить, где они смогут быть, среди прочих безвинных и Богу служить. Ведь Рай – он для тех, кто не мог нагрешить, кто жизнь не успел ни понять, ни прожить!
И здесь повезло мне: от жизни устав, увидел у Смерти улыбку в устах. У Ангела смерти улыбка – фантом, и в горле возник горькой радости ком… да только Судьба - иначе не скажешь, Судьба в этот миг привела тебя в дом.
Ты – милость Судьбы, ты – её воплощенье, ты жизнь подарила сегодня мне вновь! Ту жизнь, от которой хотел отказаться, а с ней от надежды на мир и любовь. Я - грешен, виновен, Создатель, прости! Ослаб, надломился духом и телом, к ногам Твоим жизнь готов принести, готов доказать это словом и делом!..

Захлёбываясь потоком слов и чувств, Эддам хрипел и задыхался. Он так устал, он изнемог и затих, а Эва, перебирая рукой его волосы, поглаживая горящие щеку и лоб, утешала-успокаивала и лечила любовью:

- Не казнись, мой любимый, не нужно.
В поле сна - не вольны мы жить.
В ткани сна отличить нам нужно,
Что избегнуть, а что пережить.
В ткани этой каждая ниточка –
Прядь грядущего, истины прядь.
Мудрость мудрых в том заключается,
Чтобы те письмена – читать.
Оставим мы мудрость – мудрым,
А радость к себе позовём,
Мы – живы и счастливы будем,
И счастье Творцу понесём.
Наша жизнь – это слабая ниточка,
А мы – паучки Судьбы,
Мы плетём наше кружево тонкое,
Чтобы сны исполнялись бы…
Да не все сны, а только добрые,
Те, что радость нам принесут,
Что беду избегать помогают,
И несчастья от нас отведут…

Эддам, уже почти полностью пришедший в себя, но всё ещё слабый и неуверенный, вслушивался в слова Эвы. Он молчал и думал. Только что пережитое было ещё жестокой явью в нём: боль и непередаваемый ужас, вкус крови и страстная жажда смерти.
Печально покачав головой, он возразил то ли ей, то ли себе и своим мыслям:

- Все наши сны – какие б ни были они -
То жест внимания Всевышнего для нас!
Они – предвестник горя, бури иль отрады,
Они, как знак Судьбы: потом или сейчас…
Любовь Создателя они, и мы должны быть рады!
Я часто паучком во сне себя видал,
Я ощущал себя на паутинке тонкой,
Казалось, дунет ветер, - всё, пропал!
Но, коли эта ниточка уж в кружеве Судьбы,
То ветру не порвать сей паутинки, золотой и звонкой!

2.28. ПРЕДВЕСТИЕ БЕДЫ

Наутро он вызвал служебный слайдер, так как его личный слай остался ночевать возле стен Сената. Собирался на службу Эддам, долго и тщательно. После вчерашнего приступа всё тело его жестоко болело, голова кружилась, лихорадило и тошнило. Только «лекарства» сегодня с собой у него уже не было. Пережитый ужас и всё последующее он воспринял не как наркотический бред и случайность, а как преддверие реальной беды и  очень близкой смерти. Это всё выглядело, как предупреждение свыше, и, может быть, последнее.
Эддам осознал и сделал свои выводы. Теперь он считал, что всё позади, что главное сегодня увидеть и понять причины, а поняв, приложить усилия и устранить их. Выводы, к которым он пришёл, вселили в него оптимизм и надежду.
- Ничего ещё не потеряно. Я – жив, и они, мои любимые, все живы – ритмично пело его сердце, - всё можно устроить и всё преодолеть! Главное, не ошибаться больше! Точно продумывать всё, и везде успевать…
И тут он вспомнил, что на сегодня назначено заседание сенатского «Комитета по безопасности», и что именно сегодня там предстояло рассмотреть все материалы по «оружию чистой защиты».
А он-то, хорош глава Сената! Даже и не открывал эти материалы, и не знает о чём и говорить. Мысленно обругав себя, он поднялся в свою мансарду. Но, войдя, он сразу же увидел, что здесь кто-то побывал: предметы на столе, которые он привык видеть в строго определённом порядке - сдвинуты. И самое скверное – нет мобильного сейфа с информацией в том кресле, где он этот сейф вчера оставлял… и где он должен был бы лежать и теперь.
- Чужие! – сперва промелькнула мысль. – Похитили!
Но нет: дверь выхода на крышу была замкнута, как он её и оставлял вчера, и относительный порядок в кабинете позволял надеяться, что здесь был кто-то из домашних. А это запрещено всем!
Но, главное-то, сейфа с материалами нет!
Он помнил, хоть и сквозь туман, что положил его здесь - в кресло. А теперь там ничего нет. Как будто не веря своим глазам, он потрогал ладонью то место на кресле, где лежал кейс. И тут же вспомнил, как Президент предупреждал его о режиме секретности.
Вдруг затошнило, и холодный пот выступил по всему телу. Ещё надеясь и успокаивая себя, он пробежал по кабинету, разбрасывая вещи. Но – нет! Кейса нигде не было.
- Конец! – кто-то отчётливо и громко сказал в его голове.
- Э-э-в-а-а!!! – закричал он, и, не дожидаясь ответа, бросился со всех ног, вниз по лестнице.
Встретились они на площадке лестницы второго этажа. Он схватил её за плечи, сильно сжав их, и с надеждой заглядывая в её глаза, спросил:
- Эва, что ты делала в моём кабинете?
Эва замерла. Она смотрела остановившимися глазами в его глаза, как будто не понимая вопроса, и молчала. Он в нетерпении её встряхнул, и она испуганным голосом ответила:
- Милый, в последнее время ты перестал следить за собой, за порядком в спальне и кабинете, и я решила, что должна помочь тебе. Я наводила порядок, - она помолчала, а потом спросила дрогнувшим голосом:
- Что-то не так?..
- Ты была там одна? Больше никого не было в моём кабинете? – Он ожидал ответа, горячо моля в душе Бога о милости.
- Ну да, конечно, - как-то неуверенно ответила она.
- Пойдём, - сказал он ей, уже предчувствуя беду. По интонациям ли её голоса, по другим ли признакам, но он уже знал: прав тот, сегодняшний чужой, голос!
Они поднялись в мансарду, и тогда он спросил:
- Где кейс, Эва, тот, что лежал тут, - и он указал на кресло.
Она задумалась, слегка склонив голову, вспоминая. Потом вспомнила – здесь. И, подойдя к его столу, наклонилась, собираясь достать оттуда причину всего переполоха, но, почему-то, замерла. Затем, медленно разогнувшись, поглядела на него испуганным и удивлённым взглядом.
- Посмотри сам, - севшим и почти беззвучным, голосом попросила она.
Эддам резко наклонился. И первое, что он увидел, это был тот самый кейс-сейф – мобильная автономная система, надёжный носитель и хранитель информации. Только он был открыт!
И не помогли ни сложный шифр, ни охранная сигнальная система.
* * *
Он лежал на полу, под крышкой стола. К нижним поверхностям стола прикреплены были какие-то блестящие, вероятно, металлические, нити. И нити эти удерживали открытой крышку сейфа. Было явственно видно, что здесь кто-то работал с ним, и, судя по всему, эти кто-то были инсектами.
Сразу возникало три вопроса: как они получили информацию о том, что кейс с материалами находится в этом доме – это раз. Как сюда попали оперативные группы инсектов, ведь «Няня» с момента установки была запрограммирована на режимы обнаружения несанкционированного проникновения в дом любых не приглашенных посетителей и на фильтрацию проникающего в дом воздуха – это два. И был третий, главный вопрос: сумели ли они снять секретную информацию из кейса. И если – да, то как им удалось эвакуироваться отсюда и переправить информацию за пределы дома.
Может быть, они ещё здесь – зародилась безумная надежда.
Эддам обратился к «Няне»:
- Няня, замечала ли ты здесь, в доме, инсектов? - На что последовал немедленный ответ:
- Только отдельные летающие неразумные особи, проникающие через двери вместе с входящими.
- У меня есть неопровержимые свидетельства того, что в доме были разумные инсекты. Что ты можешь на это ответить?
- Могли быть доставлены в жилище входящими гостями.
- Покажи!
И «Няня» продемонстрировала на экране, как Эва и Азазелла с коробками в руках входят в дом.
Эва, с совершенно белым лицом, судорожно прижав руки к груди, смотрела на экран монкса, замерев, как изваяние. А Эддам, не веря себе, но уже догадываясь, ещё боясь подумать, но уже утратив сомнения, повернулся всем корпусом к Эве, и прохрипел:
- Что это, Эва?!
- Нет, Эддам, это не то, что ты думаешь! – И она, плача взахлёб, стала рассказывать, и рассказ её был долгим, горестным и правдивым.

2.29. ОБЪЯСНЕНИЕ СО ЗМЕЕМ

Эддам сидел в своём кресле. Лицо его было угрюмо и печально. На столе перед ним стояли злополучный кейс и две чёрных коробки. Одна – та, что принесена была Эвой, в которой были флаконы с зельем. И другая, принесённая сюда Азазеллой, которая оставлена была им под столом, рядом с кейсом. Только теперь этот предмет был совсем не похож на ту безобидную коробочку - копию первой, какой он казался в тот злополучный день.
На самом деле это был высокотехнологичный блок разведывательного назначения. Он оказался снабжённым и автономным питанием, и собственными дешифраторами, и силовым двигателем с системами блоков, и даже отдельными помещениями для экипажа инсектов. Вероятно, выполнив работу, вся группа эвакуировалась через вытяжные воздуховоды, унося с собой бесценные секреты республики Хайтэ.
- Возможно, это тот секрет, который будет стоить слишком дорого для народа хайтэ, - подумал Эддам. - В этом можно, конечно, обвинять и Азазеллу, и Эву в какой-то мере. Но, как ни крути, а во всём виноват я – Эддам Мэнси-Хэд!
По всему выходило, что вынырнуть из этой разверзшейся ямы уже не удастся. Всё! Та жизнь, которую он не ценил, вся жизнь его семьи, его карьера, будущее его детей, вообще всё – закончилось! Разум это понимал, а надежда, та, которая заставляет нас «цепляться за соломинку», всё жужжала у него в ухе и жужжала. Она всё обещала ему счастливый исход… только он уже не верил.
В который раз он пытался отыскать хоть какую-нибудь возможность спастись. Но нет, не было такой! Даже если никому не сообщать о случившемся, всё равно, когда-то это всё всплывёт. Возможно, техники Сената, проверяя кейс после его возвращения, что-то обнаружат, например, не санкционированное проникновение в базу данных. Или политики Империи Ра используют полученные сведения, и кому-то станет ясно о степени их осведомлённости. Или, например, стратеги Империи, обождав и обнаружив, что Глава Сената не докладывает об утечке информации, станут шантажировать его и заставят пойти на прямое предательство. Всё. Дальше можно не думать. Это крест не только на нём, но и на всей жизни его детей.
Так ничего и не надумав, Эддам принялся изучать материалы. Просмотрев внимательно и быстро, как умел это делать, все материалы об «Оружии чистой защиты», он отправился на службу, наказав Эве ни с кем не встречаться, ни с кем сегодня не говорить, и из дома не выходить. Детей обещал забрать вечером сам.
* * *
В Сенате был обычный день, с непременной и привычной суетой, с необходимостью решать множество разнородных задач. И Эддам, окунувшись в повседневность, даже успокоился. Он ещё раз попытался проанализировать ситуацию: кто, кроме них с Эвой, видел то, что видели они? Никто. Кто может его в этом обвинить? Никто. И если уничтожить эту шпионскую машину инсектов, хранящуюся в его мансарде, то ничего нельзя будет и доказать. А значит, он не виновен. Ну а если техники смогут обнаружить проникновение в программу и файлы? Они смогут этим представить доказательства - как быть здесь? Есть и здесь выход… правда, мерзкий и скользкий. Но – есть! Надо после сегодняшнего совещания передать кейс кому-нибудь, кому это по чину. И хорошо бы, чтобы он там побыл несколько дней. А потом, поди-докажи: где это случилось и кто виноват…
После обеда состоялось ожидаемое совещание в Комитете по безопасности. Прошло оно без происшествий. За неполных полдня, не слишком вникая, разобрались с рассматриваемым вопросом. Хотя это кому как: кто-то разобрался, а кто-то не понял и промолчал, не желая выглядеть идиотом. Но проголосовали, как и рекомендовал Голос Сената, положительно. А сам Эддам, сославшись на неотложные дела, и не дожидаясь завершения процедуры, покинул совещание, поручив кейс-сейф с материалами председателю Комитета.
Выйдя с совещания, Эддам велел своему секретарю отыскать и направить к нему сотрудника отдела по проблемам территорий по имени Азазелла. Однако вскоре ему доложили, что этот сотрудник находится в командировке, и его возвращение ожидается только через день-два.
И Эддам решился. Он решился придти к ней. Может быть, в последний раз.
 * * *
Оставив свой слай на соседней улице и накинув капюшон, он прошёл к двери её дома. Там положил, как и принято, ладонь на приёмный экран, стал ждать ответа. А ответа всё не было. Он уже решил, что в доме никого нет, когда дверь перед ним внезапно открылась. Не двигаясь стоял он ожидая, что кто-то произнесёт традиционную фразу, приглашающую гостя войти. Но, отстояв положенное время, и не дождавшись приглашения, решил, что раз дверь для него открыли, значит, следует войти.
В этом доме он появился впервые, и потому, войдя, стал осматриваться. Снаружи дом этот выглядел, как дом чиновника среднего уровня, что и соответствовало чину и статусу Азазеллы. Однако же внутри это был совершенно роскошный особняк. Было видно, что на его обустройство средств не жалели, что хозяин любит роскошь и знает в ней толк.
Эддам, ничего такого не ожидавший здесь увидеть, несколько растерялся. Он даже решил, что случайно ошибся адресом, и теперь нужно будет извиняться перед хозяевами. А это значит, что могут появиться нежелательные свидетели. Он совсем уже собирался тихо ретироваться, когда скрипучий голос негромко и с ненавистью, произнёс:
 - Добрался! И до этого дома… чтобы отнять или разрушить его… - затем последовала короткая пауза, и голос угрожающе предложил, – ну, проходи, раз пришёл. Когда-то всё равно придётся это сделать… так лучше здесь и сейчас! Да, видно, и время пришло…
Эддам вслушивался в голос, узнавая и не узнавая его. Это, безусловно, был голос Азазеллы, но другой. В нём не было всегда присущих тому искательных ноток, и его обладатель сегодня не старался понравиться или расположить к себе, как это делал обычно. Сейчас в нём не было капли страха или привычной униженности. Это был голос хозяина ситуации, который идёт ва-банк.
- Куда пройти мне? – спросил Эддам, с удивлением чувствуя какую-то неуверенность в своём голосе.
Так не годится! Нужно было немедленно восстанавливать статус-кво. Надеясь, что это не очень заметно, он встряхнул головой и несколько раз сжал и разжал кулаки. А уверенности в себе как не было, так и не появилось.
Невидимый Азазелла почти вежливо спросил:
- Желаешь поговорить со мной? Или сначала с ней? Или все втроём по-семейному побеседуем? - голос звучал ровно, но в нём слышалось что-то такое, отчего Эддаму вдруг захотелось повернуться и уйти. Только ситуация зашла слишком далеко, да и голос спросил:
- Ты, вообще-то, к кому из нас пришёл?
- Я шёл к тебе и, думаю, ты знаешь почему, - ответил ему Эддам.
Потом он помолчал какое-то время, собираясь и концентрируясь перед предстоящей схваткой. Для этого он напомнил себе о том, что совершил тот, кто сейчас угрожающе говорит с ним, тот, кто убил будущее Эддама и его детей, тот, кто предал свой народ и, возможно, обрёк его на поражение.
Теперь он почувствовал, как внутри вскипает неведомая ему ранее жаркая волна, волна ненависти, которая обожгла его и вбросила в его кровь ярость и решимость. В голове горячим фонтаном забилась мысль: этот закоренелый мерзавец, это низкое, подлое существо, сделавшее невозможным возврат к прежней жизни, разрушившее своим предательством основы их мира, превратившим в пыль все его планы и надежды, а возможно, и будущее республики – это существо ему сейчас угрожает! Ну, я иду…
И в тот же миг, голос хозяина, полный ненависти и сарказма, загрохотал-заревел вдруг отовсюду:
- Ну что ж, я ждал и знал, что этот день наступит! Прошу наверх, я жду тебя на крыше дома…
Эддам, пылая жаждой мщения, почти бегом поднялся на верхнюю террасу дома. Вошел он, как ворвался, и остановился: Азазелла сегодня разительно отличался от того, каким Эддам привык его видеть.
Теперь перед Эддамом был некрупный, но чрезвычайно уверенный в себе хайтэск, от которого распространялось ощущение силы и опасности. Одет он был в шикарный халат, и от него просто несло роскошью: ароматы и обстановка, окружавшие его, были явно недоступны чиновнику его уровня.
Азазелла сидел, расслабленно откинувшись в удивительном аппарате, с какими-то панелями, рычажками, надстройками, выполненном в виде кресла и стоящем, вероятно, целое состояние. Обо всех возможностях этого «кресла» Эддам мог и не знать, и это заставляло задуматься… поэтому он замер на пороге, решая, что делать дальше.
Рядом со странно улыбающимся Азазелой стоял столик-робот с напитками, а сам он потягивал что-то очень необычное из высокого красивого стакана. Эддаму вдруг показалось, что этот, вызывающий его отвращение коротышка, испытывает удовольствие от всего происходящего. И это было странно. Их физические возможности были несопоставимы, но Азазелла не проявлял никаких признаков беспокойства или неуверенности.
Держался он очень хорошо – это так, но выглядел плохо. Под глазами его пролегли черные круги, черты лица заострились, и обычно сероватая кожа потемнела ещё больше, а по лицу, как тень, пробегала то и дело судорога.
Приспустив тяжёлые веки на свои чёрные и блестящие, как у инсекта, глаза, он пристально глядел в зрачки остановившегося при входе на террасу Эддама. От этого ли, от косой ли его улыбки или от всей ситуации, в воздухе явственно повисла угроза, и казалось, что вокруг них потрескивает поле свирепой ненависти и непримиримости. Никогда до этого момента Эддам не представлял себе, что чувства, могут быть так ощутимы и так весомы.
Понимая уязвимость и явную проигрышность своей позиции, Эддам решил попытаться атаковать и тем изменить расклад сил:
- Так это сделал ты!? – полуутверждая, полувопрошая обратился он к этому, почти что незнакомому существу, что с ненавистью взирало на него из «кресла».
- А ты бы как хотел? Чтоб я признался? Или переложил вину на Эву? – низкий, хриплый, почти неузнаваемый сегодня голос Азазеллы насмешливо цедил слова. А Эддаму стало теперь совершенно ясно, что прежде он знал лишь куклу, муляж, подсунутый ему его противником. И муляж этот он принимал за истинного Азазеллу… как он ошибался! Азазелла оказался другой, умный, сильный, способный на всё без колебаний и сомнений. Очень опасный враг!
И враг почувствовал, что противник оценил его по достоинству, он ощутил, что Эддам ошеломлён открытием и сейчас подсчитывает свои шансы. Это был праздник мести для Азазеллы, и теперь он просто наслаждается ситуацией и своей позицией в ней. Понимание этого выводило из себя и сбивало с толку, но и Эддам, уже оправился от своего изумления и наполнился решимостью.
Повышая голос, он продолжал:
- Ты понимаешь, что ты натворил? Осознаешь ли меру зла Республике Хайтэ и глубину своей вины пред ней!?
Эддам надеялся качнуть противника в его необъяснимой самоуверенности, но тот, ухмыльнувшись, начал говорить, всё более и более распаляясь:
- Смешно сказал, и мне смешно послушать – каким ты страхом одержим. А отвечать, похоже, даже и не стоит. О чём сейчас ты говоришь? Ведь это ты - штанишки намочил в тот день. И потому ты ничего нигде не рассказал…
Ты – преступил Закон! Ты – наравне со мной. Ведь это ты укрыл утечку стратегемы! И ты виновен так же, как и я! Но только я готов на всё, и страха нет во мне! А ты трясёшься весь!..
А знаешь, почему? С тех пор, как ты отнял последнее, что я любил, меня ничто не держит – я свободен! Ты-ы – другое дело. Привязан к миру парой сотней нитей, опутан ими с ног до головы. Непросто их порвать. Ведь каждую порви, а это каждый раз так больно… и их так много – непосильный труд!
С такими оппонентами как ты, Эддам, легко! – они прозрачны, как стакан с водой. Легко читаемы их мысли и мотивы, легко просчитывать поступки и шаги. И побеждать не интересно вас… - и он замолчал, как бы утратив интерес к собеседнику, и даже отвернулся от него, выражая тем полное пренебрежение к Эддаму, как к противнику.
Эддама стали сотрясать ярость и жажда мщения, и он с трудом сдерживался, чтобы не кинуться на врага. Он вдруг он захотел победить врага на его же поле, силой духа и ума:
- Я сознаю, меня ты ненавидишь, ну а народ-то свой, его – за что? Ведь это твой народ - хайтэски, Азазелла. Народ твой пораженье может потерпеть в борьбе. Не верю я, что безразлична будущность его тебе.
Азазелла молча улыбался, глядя мимо или сквозь Эддама, но улыбка его всё больше походила на оскал. Вдруг он резко встал и быстро шагнул к Эддаму, отчего тот качнулся назад и изготовился к обороне. Они стояли почти вплотную, и физическое превосходство одного над другим было подавляющим, и даже «кресла» не было меж ними, однако был расклад другой: они стояли сейчас, как равные, потому что на этих «весах» не физический вес был главным.
- Я сделал всё, чтобы тебя, таким, какой ты есть, Эддам, не стало. И, если нужно будет сделать что-нибудь ещё, я сделаю и это! Ты уничтожил мою жизнь, ты превратил меня в банкрота. И что ты ожидал в ответ? Какие ты слова хотел услышать? Признание в любви и преданности Вам? Ты думал, что я буду вечным рогоносцем, признательным тебе за антресоль! Так вот, теперь позволь признаться: ты – первый и единственный, кого я ненавижу! Я чувство это до тебя не знал. Естественно, не ангел я, но ненавидеть, как ни странно, не умел. Быть может, и любить меня не очень научили, что делать, то – есть издержки воспитанья и рождения. Но я любил, как мог. Любовь и ненависть – диаметральные они по знаку, но как легко их заместить: одно – другим!
Высказавшись, он как будто что-то утратил или потерял интерес к происходящему. Исчез заряд энергии, дававший ему силы. Уже не видно было той угрозы в его фигуре, плечи расслабились, и он, повернувшись спиной к противнику, медленно возвратился в «кресло».
Эддам почувствовал, что этот поединок он безнадежно проигрывает. Его позиции не давали ему шансов даже для ничейного исхода, но, всё ещё питая на что-то надежды, он заговорил:
- Ты не ответил на поставленный вопрос: за что тобой наказан так жестоко твой собственный народ? – вопрос, вероятно, задел за живое.
Азазелла дёрнулся, как от удара, опять подобрался и сконцентрировался:
- А чем хайтэски лучше раптэров – ответь. Тем, что красивых слов придумали немало, тех, что туманят смысл и кружат мозг. Иль, может, тем, что говорят одно, а думают - другое и что слова их – покрывало лжи! Куда ни глянь – везде одно и то же: ложь на лжи, и слово сказанное – ложь. Всё общество построено на лжи. Все – лгут: и президенты, и пажи.
И ты, Эддам, на каждой ноте лгал. Могу напомнить: дело в Доуме – ты гладко излагал! Ты повернул всё так, как надобно тебе, хотя прикинулся, что помогал ты мне. И вот с тех пор ты лжёшь себе и им - Тиане с Эвой – сегодняшний визит сюда – тому порука. И Президенту, и Сенату лжёшь, а, впрочем, всех перечислять – такая скука! И об утечке не сказал ты никому! – ну, как портрет? Удачный получился? И так кого ни взять – врать каждый научился. Все лгут, и все резоны их прозрачны и видны. Все понимают – врут, но правила извечно таковы. А можно ли на лжи построить что-то, кроме лжи?
Вы – отпрыски фамилий знатных, приватизировали всё: и государство, и посты, и право, и возможности. Твердите вы о Праве и правах: о праве слова, о праве личности, о равноправии пред Богом и Законом. А сами делаете что?! Вот ты, Эддам, как оценил себя бы ты, будь ты другой – со стороны. И не скосило бы лицо тебе, когда б ты всё узнал о нынешнем себе? Иль о других, таких как ты: тот – то, а этот – сё: у всех замараны хвосты! Растлили собственный народ, хотя и знаете: он с вас пример берёт.
И вот ещё проклятие Хайтэ - непроницаемо замкнут ваш круг. Во всех своих потомках проявляясь в полной мере, для них лишь «бронь» на лучшие места в партере! И потому таким, как я, рождённым круга вне, найдётся место лишь в … прислуге. Вы в нас привыкли видеть слуг для ваших прихотей интимных: защиты, развлеченья и других услуг. Всех заставляете служить себе, одним – в своей постели, а другим – везде, где сами никогда и ничего вы не умели. Мне подошла совсем другая роль – с моей женою спит почти король. «Вы – слуги, третий сорт, хотя ещё не брак», – вы тайно думаете так!..

А Эддам, взбешённый и униженный очевидной неопровержимостью слов, произнесённых тем, кого он презирал и ненавидел, в поисках равноценного ответа и достойного выхода из безнадежной позиции, попытался атаковать:
- Тебе ли это говорить! Ты - мерзкий лгун, предатель своего народа. Тебе ль меня судить! Не предавал я никогда ни племени, ни рода, - и ненависть ко мне тебе нигде не возбудить. Ошибками наполнен путь – ты прав, но многие из них – ошибки по своей природе. Преступных умыслов отроду не носил, не то, что ты, кто говорит так о своём народе. Ты с детства, знаю я, к преступным промыслам пригож, и твой отец, я склонен думать, тоже. Создатель! И это от него выслушивать я должен этот бред, что ты ему нести позволил, Боже?!
Но враг тут же вернул удар:
- Хоть слово лжи из всех, что я сказал, ты – обнажи! В чём я солгал? Что у тебя украл? Чем смог тебя обидеть? Иль всё – наоборот: и это ты меня учил свирепо ненавидеть!
Всё сказанное Азазеллой было правдой, или казалось таковой, но Эддам не мог смириться со своим поражением и решился пойти… другим путём:
- Постой, остановись! Бессмысленный и бесконечный спор, где каждый в чём-то прав, где каждый пострадал или лишился прав. Прав тех или иных: фундаментальных и простых. Но актуален нынче лишь один вопрос: куда теперь везти с проблемой воз? А времени – цейтнот, и дел – невпроворот, а мы – на месте, не спешим. Позволь спросить: как этот узел развязать решим?..
При этом Эддам, стоявший во время диалога возле портика – выхода на террасу, сделал попытку улыбнуться и не очень уверенно шагнул к своему врагу. Но тот внимательно посмотрел на него и, предостерегающе выставив вперёд ладонь, произнёс:
- Эддам, ты мне не друг, но всё ж позволь напомнить, если ты забыл! В Эдеме для детей Всевышнего – Закон Создателя един: страшнейший грех – чужую жизнь отнять! Твои намеренья не мог я не понять. И ситуация – тебе казалось так: тебя толкает сделать этот страшный шаг. Но только ты не думай, не боюсь я! И дело вовсе не во мне – пророчество нельзя разрушить! Нарушишь Высший ты Закон – утратишь Душу… и сильно упадёшь в цене! В глазах своих, своих любимых – одна из них ведь слышит нас! А главное – в глазах Судьбы! И ниточка твоей судьбы, ты помнишь? золотая-звонкая – вдруг оборвётся в полпути. И тьма поглотит продолженье рода, и невозможно с этой колеи уйти, не будет нового далёкого народа, и племени великого Адама не будет суждено свой путь пройти!
Обескураженный и униженный очередной неудачей Эддам остановился и задумался, а затем, глядя удивлёнными глазами на Азазеллу, негромко сказал:
- Не скрою – был момент, мелькнула мысль, что самый к цели путь короткий, как в изометрии – прямой. Но от намерений до воплощенья мысли путь очевидно непростой! Теперь искуса тень прошла, и я надеюсь, больше не вернётся. А ты мне вот что поясни, о чём толкуешь ты? О племени великом, которому не суждено свой путь пройти…
Азазелла тоже, видимо, был измотан этим поединком, и, глядя с ненавистью в глаза Эддама, он устало, сквозь зубы процедил:
- Эва всё знает. Ей всё сказали. Никто не велел ей молчать. Предписан вам Путь с нею неблизкий, его вам пора начинать! - помолчал, задумавшись, глядя в пол и, тяжело вздохнув, продолжил: - Что же до наших дел, Эддам, то сделал я то, что мог… хотел бы, конечно, большего, да Судьбы не взломать замок. Одно обещаю я точно: в одном мире с тобой нам не жить! Если ты не покинешь Эдема, я цену большую готов заплатить!
Проникну в Сенат незаконно, кто я есть, обо всём расскажу: в чём я замешен и как спасён я, и роль твою в том обнажу. Расскажу об атаке инсектов: на твой дом, где ты тайны хранил, и тут же «беспечное» станет «преступным» - ты секреты врагу подарил! Об утрате важнейшей тайны, про молчание твоё расскажу! Как ты думаешь, где ты окажешься, если всё это я докажу? – он затих, поник и чуть слышнно добавил последнее:
- Улетать тебе надобно, Эддам, далеко навсегда улетать, Избранники Бога вы с Эвой, вам и Волю Его исполнять!

2.30. ИЗГНАНИЕ ИЗ ЭДЕМА.

К президенту республики Хайтэ все, желающие аудиенции и имеющие на это право, записывались за несколько дней. Правило было общим, но не для второго лица государства. А ещё их связывали тёплые личные отношения и общие интересы: ведь они были из родственных родов, принадлежащих к одному клану. Оба были выдвиженцами родов, и оба были остриём вожделенных стратегических устремлений своего могучего клана.
Сегодня, с раннего начала дня, Эддам сообщил в канцелярию Президента о своём намерении посетить главу республики. Там согласовали и прислали приглашение. И вот, в огромном, со сводчатым потолком зале, где президент обычно принимал важных гостей, они вдвоём: Эддам - глава Сената республики Хайтэ и Президент.
- Господин Президент, обращаюсь с прошением к Вам! Я прошу освободить меня от должности Главы Сената и послать меня с моей семьёй поселенцами на один из уже обжитых миров, принадлежащих хайтэскам. Прошу Вас об этом, желая послужить республике Хайтэ, народу своему и во исполнение Воли Создателя о расселении Жизни и Разума на полях Его.
Закончив официальную часть обращения, Эддам сделал паузу, и, шагнув к столу Президента, положил на него свой рапорт-прошение. Затем, глядя в глаза своему собеседнику, он негромко, только для него, добавил:
- Обманывать Вас и Сенат не могу, а исполнить условие Ваше не в силах: разлюбить я её никогда не смогу – не дано предавать нам любимых! – после этого он замолчал и, склонив голову, приготовился выслушать вердикт.
А Президент, казалось, нисколько не удивился столь удивительной жертве, такой необычной на этих высоких этажах власти. Он даже как будто ждал этого. Президент приблизился к Эддаму и, глядя в его глаза жёстким и непрощающим взглядом судьи, оглашающего приговор, произнёс:
- Я знал, что будет только так! Уже тогда я знал, когда условие тебе поставил. И оказался прав! Природу не обманешь, Эддам, и приказать ей невозможно. Я дал вам с Эвой шанс, хороший шанс. И что? Где этот шанс?
Его ты проиграл!! Ну что ж, пора и нам итоги подводить, раз ты подвёл нас, Эддам. Нет оправдания тебе! Виниться - поздно. Надежды наши ты сгубил, поставив личное превыше. Не благом рода дорожил, и голос крови ты не слышал. Ты очень перед нами виноват, разрушив стратегические планы клана. Но даже это - не последняя вина. Мудрец придворный мне сказал, что Эва – женщина твоя, из «Урта» тайных знаний почерпнула!? Не ведомо ль тебе, что путь и способ этот неприемлем для хайтэсков? Ты ситуацию сложил, в которой твоя Эва заблудилась, и помощь попросила там, где в страшном сне бы не приснилось, куда заказан путь всегда для нашего народа, где только горе можно ждать себе, семье и роду. Вердикт суров, таков Закон! Мы на Совете тайном порешили, что надобно изгнать тебя! Изгнать с Эдема на века: и в наказание тебе, и в назидание народу!
И более не глядя на поникшего и раздавленного Эддама, Президент Республики Хайтэ повернулся и вышел. А Эддам, как во сне: не ощущая ног и не чуя притяжения планеты, побрёл к себе: пришла пора пожинать плоды посеянного.
* * *
Эддам, после того, как покинул государственную службу, несколько дней, запершись, сидел в своей мансарде. Ему не хотелось никого видеть, ни с кем говорить и никому ничего объяснять. Он ждал решения своей судьбы, и решение это ему принёс не кто иной, как… Азазелла.
Как-то вечером экран монкса осветился, и на нём появилась злорадно улыбающаяся физиономия бывшего протеже Эддама. Он не мог пропустить это удовольствие – наблюдать момент шока своего врага, момент своего наивысшего торжества. Внимательно, боясь что-либо упустить, Азазелла вглядывался в глаза Эддама, когда заговорил:
- Ты, Эддам, знаешь ли решение своей судьбы? Ведь приговор сегодня прозвучал! Сенат решил: возглавишь головную экспедицию… на Марс – так раптэры четвёртую планету именуют, на дальних рубежах Галактики с названием довольно странным – Дорога пролитого молока.
 Планета эта – не подарок к Дню рожденья. Понадобиться много сил и лет, потребуется тьма терпенья, чтоб привести её в приличный вид: построить новый мир, в котором, вероятно, предстоит… вам с Эвой и детьми прожить тот век, который вам Создателем отмерян.
Надеюсь, не будет лёгкою прогулка, и каждый миг тяжёлой жизни вам заслужить придётся горьким потом. Притом не факт, что выжить вам удастся. Там, на «четвёртой», ты будешь часто вспоминать меня, ведь это я в Сенат носил мешками деньги, чтобы решенье нужное купить, чтобы в реальность воплотить свои мечты. Я всё потратил, что имел, всего лишь для того, чтоб ты… забыть меня уж не посмел! Чтоб помнил ты урок всегда, чтоб помнил ты урок везде, где предстоит бывать тебе.
Я наказать тебя хотел – и наказал! Хоть утешенье небольшое здесь, но я себе пообещал воздать тебе за всё: за муки, боль и горе, которые обрушил ты на нас, несчастных и волею Судьбы причастных, к любви твоей, похожей больше на проклятье! За эту спесь, что как штандарт всегда носил ты пред собой - её под ноги, наконец-то уронить, и с наслажденьем вытереть подошвы. Я сделал всё, как намечал. Я ухожу из вашей жизни. Тому и быть… я всё сказал!

2.31. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ

Эддам, которого распоряжением Президента Хайтэ назначили возглавлять миссию к «Четвёртой» планете, последние дни перед отлётом возвращался домой глубокой ночью. Даже и разделив часть своих обязанностей со своими помощниками, он всё равно захлёбывался в потоке разнообразных неотложных дел и забот. Но вот теперь, кажется, всё! Позади напряжённый ритм, суета, спешка и боязнь что-нибудь забыть, упустить, не сделать. А впереди – отлёт.
Настала их прощальная ночь на Эдеме.
В эту памятную последнюю ночь перед стартом ветер безумствовал, стараясь вырвать деревья и кусты. Больше всего доставалось высокорослым и вечнозелёным, не уронившим своей листвы в преддверье сезона дождей. Их раскачивало так, что ветвями они дотягивались до стен и кромки террасы, они стучались в окна, будто прося о помощи.
Эддам лежал без сна, вслушиваясь в рёв неистового ветра за окном, в треск сталкивающихся ветвей и шум листьев. Он обнял и прижал к себе Эву, будто боясь потерять её в этой ненастной ночи. Лежал уже давно, не в силах простить себя, не в силах заснуть. Тяжёлые мысли и острое чувство вины не покидали его, ведь только из-за его действий всё сложилось так трагически неизбежно. Он мысленно оглянулся назад, и все важнейшие события последних лет выстроились в один ряд.
Эддам удивился: сколько мощных, неодолимых факторов сосредоточились на том, чтобы выдавить его из Эдема. Как будто здесь присутствовала чья-то воля или замысел. Чья и почему? – возникали вопросы. А ответов не было. Может, это Судьба? Может, так надо ей? И я не просто кусок живой протоплазмы, а фактор Судьбы? Если это так, то не остаётся ничего другого, как подчиниться ей и служить без ропота и стона. И нужно гордиться этим.
А если это – наказанье, как увидел всё Азазелла? Тогда это наказание должно быть предназначено только ему, значит, ему и должно нести эту тяжкую ношу. Такие мысли появлялись у него и раньше, но были они расплывчатые и неопределённые. И когда сформировались они в чёткую строгую форму, он предложил Эве остаться с детьми и не уезжать вместе с ним от родного порога, с любимой Родины от родных и близких. А этим, возможно, сохранить жизнь себе и детям. Но она отказалась не только обсуждать это, но даже и слушать его. Она просто сказала:
- У нас с тобой одна судьба, Эддам. Где ты – там будем и мы!
* * *
- Как это трудно – навсегда покинуть родной дом, любимый Эдем! Здесь тебя любили, и ты был бесспорной «альфой» в своём мире. Всё давалось тебе легко и просто. А вот теперь тебя загнали в угол, и выход только один – вон из дома! Интересно, есть ли такие, для кого это легко? – думал в темноте Эддам.
- Кто бы смог всё это пережить, не моргнув глазом? А впрочем, сам виноват. Всё, что получил, то заслужил, - решил он, стараясь как-то погасить жгучую обиду, не дающую ему покоя все последние дни, - а сейчас надо о главном думать: о детях, о будущем, о завтрашнем старте. Старт, скоро старт…
Через несколько часов старт, и машины унесут нас отсюда навсегда, придётся покинуть тебя, неповторимый и любимый Эдем! Улетаем далеко и навсегда, с болью и кровью оторывая громадный кусок своей души. Оторвать и покинуть то, что ценил и любил: друзей, родных, дорогие сердцу места и воспоминания… Как горько осознавать, что ничего этого никогда уже больше не увидишь. А впереди только неизвестность и мрак, наполненные опасностями, реальными и мнимыми.
На что, на какие мучения обрекает он своих любимых детей и Эву – верную, умную жену и удивительно обретённую любовь? А ещё, возможно, новых детей и их детей, которые когда-то родятся где-то там далеко, которые когда-то будут. Да будут ли они? Будет ли у них шанс родиться и выжить, жить и быть счастливыми?..
Под утро ветер стих, и всё замерло, затаилось, приходя в себя после бурной ночи. Только в этот раз утро не пришло. Оно заблудилось где-то в беспросветных тучах и косых струях дождя, а день начинался как будто прямо с вечера. Казалось, что вечер этот, никуда и не уходил, а спрятался с приходом рассвирепевшей, кем-то разозлённой ночи. Прятался он где-то совсем поблизости: в тени густых кустов парков и садов, под водостоками крыш, во всех укромных уголках, какие смог найти, и, отсидевшись там, занимал теперь вновь территории, оставленные отступающей ночью.
Ночь уходила, уводя на цепи за собой ураган. Серое, почти чёрное от туч, небо, тяжёлой влажной ватой опустилось на верхушки деревьев, старательно пригибая их, на окрестные холмы, пытаясь смять и разгладить их. А сумрак, лениво струящийся с небес, липкой рукой склеивал глаза, убеждая мозг: спать, спать, спать…
Но им не спалось. Возможно, не только им в этом городе. Под многими крышами в эту ночь прощались с Родиной. Пришёл их последний день на родном и любимом Эдеме…
Эддам и Эва лежали, прижавшись друг к другу, и молчали. Столько уже всего было сказано. Сколько ещё предстояло обдумать и обсудить. Впереди дорога длиною в жизнь, и эта дорога обещала неизмеримые трудности и лишения, нескончаемую работу, неоглядную по своим масштабам, где каждому жёстко определено своё место, и каждый сделает любой ценой то, что должен. Там жизнь всех будет зависеть от каждого, а жизнь каждого – от любой допущенной ошибки, своей или чужой. И здесь ничего нельзя начать сначала, а плата за всё: жизнь или смерть.

2.32. ПРОБЛЕМНАЯ ТРЕТЬЯ ПЛАНЕТА

Не мольбы, а дела – вот истинный путь служения Богу! А новые миры – это вечная Цель, поставленная Создателем для всех, кто считает себя Его сынами, одаренными Отцом своим Великими Дарами. Новые миры - это и средство, и путь достижения Главной Цели Творца.
Только бум счастливых Золотых веков давно уже минул в истории планеты, и возможностей к звёздной экспансии сильно поубавилось. Так было в республике Хайтэ и у всех других одаренных народов Ипа. Но и теперь экспедиции «Божьего Промысла», называемые так со времён первых миссий, всё ещё снаряжались. Их было, конечно, уже не так много, как раньше, и направлялись они только к разведанным и заведомо перспективным созвездиям и планетам.
Такими обещающими и были две небольшие планеты среди десятка других, принадлежащих малой звезде класса «Золотой гном», расположившейся на окраине спиральной галактики со странным названием – «Дорога пролитого молока».
«Золотой гном» - так называли на Ипе звёзды золотистого цвета среднего размера. Звездочка эта была весьма привлекательна, со своей свитой планет, но собственного имени ей пока ещё не дали – не заслужила. Однако вполне могла: третья и четвёртая её планеты явно подходили для освоения и заселения. Только была здесь одна серьёзная проблема… раптэры.
Появилась эта проблема очень давно, ещё вначале Золотых веков. Тогда стремительно расширялись реальные возможности народов Избранной планеты. И случилось так, что экспедиция раптэров, проводившая поисковые работы в этом уголке космоса на границе с сектором хайтэсков, первой нашла этого «Золотого гнома» со всей его свитой. И, конечно же, зарегистрировала его в Совете Ипа как систему, принадлежащую своему сектору. Долгое время именно так и считалось на Ипе, да, собственно, никто и не возражал, так как здесь никто, кроме раптэров, пока что и не бывал. А экспедиции империи Ра, ободрённые успехом и многообещающими возможностями найденных планет, успели провести подготовительные посевы на обеих претендентках на получение Жизни. Из двух планет раптэры оправданно выбрали более перспективную, ту, что была больше и находилась ближе к светилу. Империя вложила большие средства в обе планеты, особенно в перспективную «третью». Надежды и усилия их оправдались, жизнь появилась на «четвёртой» и бурно закипела на «третьей». Экспедиции империи сумели успешно подготовить эту планету и даже принялись заселять её.
Но планета оказалась с характером, вероятно, двоюродной сестрой всем известной Ра-6-3, которую некоторые знали под именем – «Бестиарий». Поэтому, начавшаяся успешно миссия, стала давать сбои: группы раптэров-колонистов, вдруг начинали выходить из повиновения руководству экспедиции. Они почему-то разбредались по планете и обосабливались: не выходили на связь и не вступали в переговоры. А когда их всё-таки находили, категорически отказывались повиноваться. Уже за первую тысячу годовых циклов «Третьей» планеты контроль над местными поселенцами был полностью утрачен.
* * *
Все они, поселенцы, прекрасно чувствовали себя на этой планете, а бешеная гормональная активность, спровоцированная местными условиями, сильно изменила и психику, и образ жизни. Обменные процессы в их организмах сильно ускорились, а стиль поведения и облик их от поколения к поколению всё более видоизменялись. Некоторые из них оставались вегитарианцами, как предписывал Закон на их родном Ипе, но другие… те перешагнули Закон и стали всеядными, не брезгуя мёртвыми телами и даже убивая для еды представителей неразумной фауны.
Кто-то из них становился большим, чтобы, не сильно напрягаясь, доставать лучшие ветки и листья, а кто-то становился маленьким, чтобы легко лазить по деревьям за теми же ветками. Кто-то учился быстро бегать, чтобы было проще догонять убегающую еду, ну, а кто-то оснащался могучими мышцами и отращивал огромные зубы и когти, чтобы эту еду было легко добывать. А те, другие, не вступившие на путь греха, задумчиво глядели на этих зубастых и, пожевывая листву, обрастали панцирями и шипами.
Проходили века и тысячелетия, и колонисты третьей планеты, утратив связь с родиной, стали забывать, что они – есть одарённый Создателем народ, стали забывать о своей Родине и прошлой цивилизованной жизни. И потому Третью планету в Империи Ра приравняли к пресловутой Ра-6-3, и решили опыт по её освоению признать неудачным.
К этому решению стратегов империи подталкивали многие факты: и то, что колонисты прекратили сеансы связи с управляющим центром, и то, что посланный для выяснения всех обстоятельств разведчик, оставаясь на орбите, наблюдал на поверхности планеты столкновения между группами раптэров. Но особенно поразило руководство программы то, что разведчик доложил в конце: после столкновения одни раптэры стали поедать тела убитых ими других раптэров. Вот тогда о третьей планете и решили забыть, а все результаты постараться скрыть и никогда их не разглашать.
И, может, забыли бы все о тех планетах, но напомнили вездесущие хайтэски. Оказалось, что это был их сектор – так определили их учёные, предварительно проделав все необходимые измерения. Им приглянулась эта звёздная система и они, основываясь на своих данных, решили доказать в Верховном Совете Ипа, что эта система территориально принадлежит и всегда принадлежала им.
Как только расследование Трибуналом Ипа было закончено и подтверждение прав на планету было получено, представители Республики Хайтэ потребовали вывода с «третьей» планеты всех поселений раптэров. Требование было, безусловно, законным, но раптэры не спешили с исполнением решения Совета. Не могли же они оповестить всех о своей очередной неудаче. Да и был у них материальный резон: хотелось вернуть напрасно потраченные громадные средства. Тогда они и объявили, что готовы вывести всех своих поселенцев с третьей планеты, при условии, что республика Хайтэ оплатит расходы, понесённые Империей при обустройстве обеих планет. И это было справедливо. Только цифра, называемая раптэрами в качестве компенсации, выходила за рамки и пределы разумного. С ней не могли и не желали соглашаться хайтэски. Вот вопрос и завис.
Однако, понимая, что вопросы такие со временем решаются и, исходя из соображений будущего неизбежного исхода раптэров с «третьей» планеты, республика решила направить свою очередную экспедицию на соседнюю, «четвёртую» планету. Пусть не такую удачную, чуть меньшую, чуть более холодную, но вполне достойную внимания. Учитывалось и то, что раптэрами уже были проведены здесь первичные посевы, и планета за прошедшие тысячелетия должна была уже стать достаточно подготовленной к приёму поселенцев.
Сюда-то и собиралась прибыть экспедиция Эддама.

2.33. СТАРТ МИССИИ К ЧЕТВЁРТОЙ ПЛАНЕТЕ

На удалённом каменистом высокогорном плато Тан, располагалась Главная база космофлота Республики Хайтэ. Это был громадный город из цехов, фабрик и ангаров, по окраинам которого раскиданы были спальные районы. Здесь формировались и готовились экипажи экспедиций, а в бесчисленных ангарах обучались команды специалистов, и комплектовалось оборудование их лабораторий, свезённое сюда изо всех регионов республики. Здесь же изготавливались фрагменты корабля - модули, каждый из которых составлял встраиваемую часть конструкции тягача-транспортировщика. Эти межзвёздные тягачи у хайтэсков издавна принято было называть – «Лидерами». Из-за их гигантских размеров их собирали частями, модульно и только на орбите Ипа. Под каждую новую экспедицию строился свой «Лидер». Друг от друга внешне они почти не отличались, так как функционально были одинаковы, а начинка их, конечно, была различной – сказывался и безостановочный прогресс и различные задачи для новых экспедиций.
«Лидер» представлял собой жёсткую вытянутую конструкцию, основными элементами которой были кабина управления, со смежным с ним жилым модулем для экипажа тягача, и в конце корабля - курсовые двигатели. Соединялось в единое целое всё «хребтом» - жесткой, многоярусной конструкцией. А уже вокруг хребта закреплялись в походном положении остальные модули: ангары с техникой и семенами, ангары с рейдовыми кораблями. Кораблей было два вида: челноки – небольшие маневренные шлюпы для посещения поверхности осваиваемой планеты, и фрегаты – более крупные и хорошо оснащённые корабли, способные на длительные самостоятельные полёты.
Всё, предназначенное для будущей экспедиции, доставлялось на орбиту к месту сборки нового «лидера» фрегатами-пасынками поэтапно, по мере надобности. Последними перед самым стартом прибывали члены экспедиции, поселенцы. Они всегда делились на «семьи» - так условно называли сформированные по принципу самодостаточности отряды, способные вести самостоятельную работу по освоению планет. Обычно пять «семей» участвовало в миссии. Каждая организовывала на поверхности планеты свою базу, и каждая имела свой фрегат, в котором поселенцам и суждено было находиться весь предстоящий путь до цели.
 Долгим этот путь был только для экипажа «Лидера», у всех остальных часы останавливались, и в пути они пребывали в пограничном между комой и сном состоянии.
* * *
Медленно и неохотно отступала их последняя ночь на Эдеме. Ветер стих, всё затаилось, и тот серый безмолвный сумрак, что был за окном, ничем не напоминал утро. Он придавил психику и растворил волю. Эва, под воздействием ли погоды, прощаясь ли с оставляемым навсегда миром, то ли по каким другим причинам, принялась плакать. По ситуации это было понятно, но для Эддама ещё и удивительно, ведь даже в самые трудные их времена он никогда не видел её слёз. Дети тоже поднялись невыспавшимися, с плохим настроением, а заметив слёзы на лице матери, тут же раскисли и заревели. Запоздало спохватившись, Эва кое-как смирила эмоции и овладела собой. Она принялась подшучивать, успокаивать детей, повела их в сад, и вскоре всё пришло в норму. Этим памятным утром один Эддам, несмотря на замученный и усталый вид, был собран и деловит: всё решено! Только вперёд – отступление невозможно.
К завершению первой половины дня распрощались и с домом, и с теми, кто пришёл проститься с ними. Все здесь понимали, что никогда больше не увидятся. Родные лица, родные стены, их сад, улицы их города, где они жили и бывали счастливы, где прошла вся их жизнь – всё это сегодня навсегда исчезнет из их жизней. Слишком далека от Эдема эта «Четвёртая» планета, которая должна стать их новой родиной.
От горестных переживаний, от осознания безвозвратности происходящего, всем, и улетающим, и провожающим становилось грустно и тяжко на душе. Отбывали на космодром многие в слезах, и всю дорогу до космодрома не могли успокоиться. Одни жадно всматривались в пробегавшие мимо дома и улицы, другие - в окружающие пейзажи, в серое ненастное небо, и все старались навсегда впитать-впечатать в память всё, что попадалось им в этой их последней поездке по любимому и утрачиваемому с каждой секундой Эдему.
На космодроме, прямо на взлётном поле, прошла последняя перекличка личного состава миссии и началась торжественная Церемония расставания с Родиной. Команды пяти фрегатов экспедиции и пять «семей» поселенцев – пассажиров этих кораблей построились на поле. Они стояли плечом к плечу перед готовыми к старту, устремлёнными к небу на своих стапелях фрегатами. Никогда такие прощания не бывали весёлыми. Стоящие в строю навсегда прощались с небом и воздухом Эдема, они готовились разорвать свою «пуповину» с матерью-планетой, и уже сейчас некоторые из них почувствовали себя сиротами.
Но была и другая, и, возможно, даже большая часть тех, уходящих хайтэсков, построенных ныне перед кораблями, которые ощущали себя совсем иначе. Они знали и верили, что они – посланцы своей расы, своего народа, они – посланцы Бога, те, кто реализует Его Волю и Замысел.
* * *
Лица, лица, ряды лиц. Такие разные: суровые и спокойные, грустные и просветлённые. И лишь в колонне пятого корабля, во втором её ряду, было одно, удивительное для этого строя, лицо. Это было искренне счастливое лицо, и на нём светилась безмятежная улыбка. А одним из многих имён поселенцев, приписанных к пятому фрегату, при перекличке было названо имя Тианы Абель, отправляющейся в экспедицию «Божьего Промысла» в качестве системного биохимика.
Вот и закончились все необходимые формальности и процедуры: переклички, сверки, уточнения. Наступило время последней, прощальной церемонии. Колонны, согласно традиции, торжественным маршем прошли мимо пункта управления полётами, где стояли все провожающие: Президент республики Хайтэ, Сенат республики в полном составе, и глава этой экспедиции, которому, с момента завершения последней церемонии, присваивалось звание – «Иерарх миссии».
Эддам понимал, что несёт в себе это звание. Отныне он обретал всю полноту власти, единолично становясь для всех, кто под его началом, и отцом, и братом, и судьёй, чей приговор, как приговор Судьбы, оспорить невозможно. Но он и принимал на себя всё бремя ответственности за происходящее со всеми ими: за их жизни, вверенные ему, за успехи и неудачи всех и каждого, за будущее Нового, запланированного к рождению, мира, который все они хотели бы сделать счастливым.
Марш колонн продолжался недолго. Все они, проходя мимо принимающих парад, отдавали честь, салютуя им и одновременно с этим принимая клятву беззаветного служения новой семье и новому нарождающемуся народу. Когда мимо проходила колонна пятого фрегата, Эддам подобрался и напряжённо искал глазами кого-то там, в глубине колонны, пока не нашёл. А найдя, успокоился внутренне и расслабился. Он не сводил сияющих глаз с того, кто шёл в общей колонне к люку своего корабля.
Ещё какое-то время устраивались, размещались в своих каютах-капсулах будущие поселенцы. Вот, наконец, закрылись люки, и всё оказалось оставленным в прошлой жизни. Всё прошлое – позади! Позади расставания и прощания, слёзы и последний взгляд в небо Ипа, последний вдох вольного воздуха, и дана команда – «старт».
Взвыли двигатели, и корабли один за другим отправились на орбиту, где, пришвартовавшись к бортам своего «Лидера», они и понесут драгоценный груз – «ЖИЗНЬ», к новым далёким мирам.
* * *
…С одного из холмов, гряда которых неровной цепью опоясывала космодром, из кабины своего слайдера за происходящим наблюдал Азазелла. На его лице застыло выражение горечи и отчаяния.
Он увидел, как реализовалось и стало явью то, что он подспудно понимал уже давно, но старательно гнал прочь. Ещё тогда, когда, казалось, что мечта исполняется, и сенатор, приглашая его работать в столицу, открывал перед ним волшебные двери успеха, он вдруг ощутил – нельзя ступать на эту дорогу! Но сигнал этот был слишком слаб. И его всё время перекрывал парадный марш, громко звучавший внутри: свершается, свершается! Исполняется мечта – работа в столице! А с ней и большие возможности, и бо-ольшу-ущие деньги, деньги, деньги!
И вот он, финал: жизнь – проиграна! Безнадежно и безвозвратно!..
Она ушла! Ушла к нему. И унесла с собой смысл жизни.
Безнадежно и безвозвратно! Безнадежно и безвозвратно! – стучало, словно молотом, в его голове. Стук этот он слышал все последние ночи и дни, но гнал его прочь: слишком страшны были эти слова и мысли!
А вот сейчас они полностью овладели им, переполняли его, бились в его груди, стучали в его голове! Но теперь он не сопротивлялся…
И тут ему показалось, что кто-то тонким и противным голосом запел-заныл какие-то странные слова, которые вначале он даже не мог разобрать. Азазелла стал вслушиваться, стараясь одновременно понять, кто это поёт?..
И вдруг понял, что голос это его… это он сам… поёт: 

Плюг-пляк, плюг-пляк –
Чьи это шаги?
Плюг-пляк, плюг-пляк –
Слышно позади
Плюг-пляк, плюг-пляк…
Кто-то там идёт?
Плюг-пляк, плюг-пляк…
Песенку поёт:

Плюг-пляк – Тяжело идти,
Плюг-пляк – За куском плоти,
Плюг-пляк – Плоть желает жить,
Плюг-пляк – Жить и не платить!

Плюг-пляк, плюг-пляк!
Вот она пришла!
Плюг-пляк, плюг-пляк –
И меня нашла…
Плюг-пляк, плюг…

Помедлив какое-то время, провожая глазами исчезающие в тучах корабли, и не ощущая слёз, стекающих по морщинистым заросшим щекам, он запустил двигатель своего слайдера. Подняв его обороты до предела, он не взлетел, а прыгнул с холма, и тут же бросил свою машину почти вертикально вверх, как будто хотел догнать улетающие корабли.
Так он и сидел в ревущей машине, согнувшись и вцепившись руками в штурвал, всматривался в приближающуюся стену облаков, пока не заметил, что слай его уже не летит, а висит, будто упершись в эту белесую стену… Наконец, он понял, что завис на пределе возможностей и выше подняться не сможет уже никогда.
Тогда он выключил, ревущий двигатель, и устало откинулся на спинку кресла…



ГЛАВА 3. РОЖДЕНИЕ ПЕРВОГО АНГЕЛА.

3.1.ЗАКАТ ИЗБРАННОЙ ПЛАНЕТЫ

А Ип жил своей жизнью, и многие, вероятно, даже не заметили отлёта миссии к «Четвёртой» планете. А кто и заметил, так им было наплевать, ведь все здесь были заняты собой и своими проблемами. И проблемы эти были не малыми, и они только росли: населения на планете становилось всё больше, а возможности нормального существования – всё меньше. Всё сложнее становилось соседствовать народам, и всё острее и жёстче высовывались углы непростых взаимоотношений. Всё чаще возникали межрассовые конфликты, и с каждым днём всё трудней становилось тушить разгоравшиеся пожары нетерпимости.
Ещё в давние века, на исходе последнего золотого миллениума, когда, оглянувшись, увидели они лишь несколько сотен осваиваемых планет, среди необозримых миллиардов других, к ним пришло понимание. А с ним и отчаяние. Ужасная истина открылась: их возможности не соответствовали Великим целям и задачам, поставленным мудрыми предками, а, возможно, и самим Создателем.
Слишком затратными и растянутыми во времени оказались процессы формирования биосфер осваиваемых планет, слишком тихоходны были их корабли в необъятности Вселенной и несоразмерно коротка жизнь созидающих поколений. Да и сами возможности Первой цивилизации, на фоне поставленных перед ними задач, оказались катастрофически скудны. Грандиозность Великих целей требовала и Великих возможностей, а ещё Веры и безграничного терпения. А их-то и не было…
И теперь, с наступлением эры ограниченных возможностей и приходом тотального дефицита, о реализации прежних амбициозных проектов народам Ипа приходилось забыть. Может быть, на время, а может быть и навсегда.
Так ли это было, или дело совсем в другом, и тогда правы те, кто считал, что проблема заключается в самих избранных: они, избалованные дети Создателя, слишком полюбили себя и свою неспешную, не слишком трудную жизнь? Хотя может оказаться, что они просто не желали становиться чьим-то инструментом, пусть даже и в руках Бога-Творца? Они хотели жить так, как жили и как привыкли жить всегда: для себя и во имя себя! И даже осознание своей миссии, и своей роли в Замыслах Творца, не подвигло их на самоотверженное Служение своему Создателю. Потому и продолжали жить они в своё удовольствие, жить ради живота своего: жить, чтобы жить…
А это означало, что здесь, на пуповине Мира, на стыке Долга и Замысла, в том месте, где Творец не ждал её увидеть, вызрела новая, системная проблема – проблема несоответствия замыслов архитектора и используемого материала! Проблема, которую Он должен был как-то решить, а иначе она, та проблема, неизбежно перерастала в неразрешимый и трагический кризис, который будет актуален и для многих других последующих поколений новых цивилизаций.
Но это всё когда-то… а что теперь? Непрекращающийся прирост населения Избранной планеты многократно перекрывал уменьшение численности в связи с естественной убылью и оттоком его на новые осваиваемые планеты. И это означало только одно: в ближайшем будущем Ип ожидали чудовищные проблемы и трудности. Это, как будто, подводило и итог: Дети Создателя не справлялись с поставленной задачей. Незначительны оказались заслуги их, но неоправданно велики были претензии.
Нетерпеливые и неблагодарные дети, они ожидали великой награды себе за приложенные усилия и старания, не понимая, что уже награждены они от Дня рождения Отцом, и награда эта велика и неоценима. Награда та – Великие Дары Творца: Жизнь, Разум и Душа, данные в их полное распоряжение совместно со сладким Четвёртым Даром – свободой выбора, свободой воли.
Несбывшиеся ожидания, превратившиеся в обиду и разочарование, породили среди народов Ипа подозрения, что жестоко ошибались они в своих представлениях об этом мире. Раз не явился Он им, раз не показал свою мощь, помогая детям своим – думалось им – то и нет, вероятно, того Создателя и Верховного Судьи, кому столько лет поклонялись они. Нет его, и не было никогда! – опрометчиво решили они, и пришла к ним уверенность, что заблуждались они, принимая законы природы за волю Создателя. Ведь если бы Он только был - Он непременно явил бы себя Детям своим, и непременно во всём помогал бы им!
Неведомо было убогому уму то, что не нуждается Великий Бог ни в особой благодарности, ни в поклонении и славословии – слишком Велик Он, чтобы беспокоиться о таких пустяках. Ему достаточно того, что Замысел Его осуществляется. И ничто в том Мире, пределы которого ограничены рамками Его Сознания, ничто здесь не в состоянии Замысел Бога сорвать.
Ну а на месте разрушенного Храма Веры возникла унылая и безобразная пустошь. Сомнения и обиды, гордыня и неверие, уныние и тоска – вот настроения той поры. Многим стало страшно, зябко и одиноко без Него. Их грызли сомнения в правоте своих догадок об Его отсутствии, потому что им было жаль расставаться с мечтами о своей принадлежности к Замыслам Его. Им разъедали душу сомнения в правоте предков, в их мудрости, в правильности пути, по которому столько веков двигались все народы Ипа.
Жгучие обиды – дети оскорблённого и униженного самолюбия - терзали их. Обиды на другие народы, друг на друга, на своих правителей, и, конечно же, на Него! Ведь если Он – есть, то почему же Он, Великий и Всемогущий, покинул чад своих. Почему Он позволил вере в себя и Храму своему пасть и рухнуть под ноги миру, прямо в будничную пыль! Почему?
От этих вопросов без ответов и горьких мыслей на тех, кто прежде верил и любил Его больше жизни своей, непереносимым грузом наваливалось уныние. Как дальше жить, для чего жить, если нет больше цели и душа ни для чего не нужна? И тогда смертная тоска стала уделом одних.
Других же, считавших себя сильными и умными, добивавшихся успехов и власти, одолевала надменная злодейка-гордыня. Она закрывала их разум, и Истина также была скрыта от них. Ни во что не верили они: ни в добро, ни во зло, ни в Бога, ни во врага Его. Мораль и Закон для них были только слова. Пустые, ничего не значащие, пустяковые слова для тех, кто слаб, чтобы добиваться успеха. Глаза им застилал дым власти, слух их ослаб от звона денег и водопада лести рабов, окружавших их, а разум их дремал непробудным сном.
Тем же счастливым, кто не ослаб в вере своей и кто желал служить Замыслам Его, требовались новые знания для дальнейшего успешного выполнения миссии. А знаний этих всё не было и не было. Ученые более не могли открывать великих истин, и мир их существовал по законам инерции, используя лишь достижения прошлого. Наука захирела и топталась на месте, делая вид, что она способна ещё на что-то… но для этого надо время. Время, чтобы собрать крупицы новых знаний, чтобы построить из них мосты к новым островам и материкам знаний.
Только время Ипа подходило к концу. И жизненный ресурс планеты, и способности одаренных творить, естественным образом завершались. Новые поколения уже не были так энергичны и жизнелюбивы, как их далёкие предки. На переполненных ослабленным населением, отравленных отходами территориях рождалось все меньше детей. И были они все болезненны и слабы. Жизнь становилась всё короче, а многочисленные, неведомые ранее недуги и пороки, всё чаще поражали народы.
И вот некоторые народы Ипа, позабыв о Душе и предназначении своём, не вспоминая более о Боге и высших ценностях, в дебрях низменных чувств и желаний, утратили и суть свою, и путь свой. Потерявшие Бога, неразумные создания Его, избирали ущербные дороги, ведущие в безвыходный тупик, осознать который им суждено было, только больно уткнувшись в него. А пока, не понимая опасности и гибельности выбранного пути, они двигались по этим дорогам, дорогам упадка и деградации.

3.2. ДОМИНАНТЫ И ПАРИИ

Народы Избранной планеты существовали в различных условиях, отпущенных им обстоятельствами рождения и природой их вида. Поэтому и имели они очень неравные возможности в техническом прогрессе, а значит и в непрекращающейся гонке народов на выживание. Доходившие до них смутные слухи о новых доктринах процветания, вырабатываемых конкурирующими расами и обещавшие невиданный взлёт этих рас, смертельно пугали их. Слухи эти и растущий страх подстегивали народы в поисках путей своего спасения.
Дни и ночи, ночи и дни не прекращалась работа. Советы мудрейших, жрецы храмов и правительства народов в муках и спорах искали пути спасения, они надеялись отыскать возможности выживания для своих народов. Все понимали: у опоздавших будущего не будет! Вначале проигравших отодвинут на вторые роли, затем потеснят территориально и, наконец, перестанут прислушиваться к их голосу на Совете планеты. А это грозит бессрочным отступлением в низший дивизион неудачников, либо просто – гибелью вида.
 * * *
Инсекты, имея общую, выработанную коллективным разумом стратегию, и следуя железной логике своей, не смущаемые никакими сомнениями, были едины и тверды на своих позициях. В их стратегии и поведении не было ничего лишнего, никаких бессмысленных эмоций, никакой паники или суеты. Они были озабочены только двумя значимыми на их взгляд факторами: недостаточной скоростью своего технического прогресса, как возможного гаранта выживания, и эффективностью процесса выстраивания отношений с избранными союзниками и возможными противниками. Совет Инсектов планомерно искал и находил требуемые решения для достижения успеха. Они были уверены в своём будущем – они ведь не знали сомнений.
Ныряльщики – те другое. Они сохраняли просто философское спокойствие, и это спокойствие объяснялось естественными причинами. С одной стороны, не особенно волновались они, благодаря оптимистическому, от природы, и рациональному складу ума своего, а ещё своей незыблемой вере в здравый смысл всех одаренных Разумом. При этом они рассуждали так: все разумные виды на Ипе понимают, чем может закончиться назревающий предполагаемый передел. Это, конечно же, гибель многих сухопутных территорий. Это разрушение устойчивых связей и инфраструктур, и, как следствие таких перемен, значительный откат всей цивилизации назад, возможно, обратно, в мрачные «тёмные времена».
Но это только для них, живущих на материках – считали они. А нас не сильно-то он и задевает, этот передел. Ведь с примэксами сложились устойчивые партнёрские отношения, а больше никто на акваторию их океанов не претендует. Ну, кроме раптэров. Но раптэры - те будут сильно ослаблены после происшедших столкновений со своим могучими противниками… или вовсе сойдут со сцены. Вот и опять выходит, жизнь продолжается без особых потерь и угроз.
А с другой стороны, спокойствие ныряльщиков было признаком прекрасного душевного здоровья, которое сохранялось у них ещё и благодаря их образу жизни, исторически сложившемуся у этого народа. И принципы организации жизни никогда не нарушались ими от момента осознания себя. Эти принципы были просты и строги: один народ – одна семья, все родные. Все дети – общий продукт народа и его будущее. Их развитие – главный приоритет. Свобода личности – третий по значимости приоритет, но в рамках интересов вида, который и был первым и главным приоритетом. Жёсткой подчинённости одних другим у ныряльщиков не было, но все они подчинялись этим главным основополагающим принципам, считая их более важными, чем собственные интересы и чем собственная жизнь.
Мир ныряльщиков был чрезвычайно устойчив, не размывался конфликтами, дрязгами и склоками, как это случалось у народов, испорченных эгоизмом. Характерен был он всегда неразрывными родственными связями, теплота которых согревала их души, и отсутствием повседневных раздражающих факторов, таких как конкуренция внутри вида и межличностные конфликты. Не знали они такого. И это позволяло им сберегать своё психическое равновесие, доброжелательность и здоровье.
И ещё была одна серьёзная причина, определяющая многое в их поведении. Это отсутствие собственных производственных мощностей, характерных для техногенного мира. А раз не было промышленности и своей техники, значит, не было и возможностей, сколько ни будь серьёзно, влиять на складывающуюся наверху ситуацию. Они могли только весомыми доводами влиять на позиции сторон, взывая к их разуму. Им оставалось только надеяться и верить, верить и надеяться на победу Разума, а не эмоций.
 * * *
Жители гор и пещер, горане, по природе своей не знали чувства острого страха или паники, но и они отлично понимали, чем станет глобальный конфликт для всех народов Ипа. Это безусловная и неизбежная гибель внешнего мира, того мира, что за пределами пещер – так было принято считать у них. А это, даже в самом оптимистическом варианте – будет разрушением всех важнейших структур и связей, и, конечно же, полная продовольственная блокада анклавов Федерации. Они были уверены в лучшей защищённости своих мест обитания, но понимали также и свою зависимость от благополучия внешнего мира.
Во всех ситуациях, где только возможно было, они пытались гасить тлеющие угли будущих конфликтов, потому что не хотели терять этот мир, пусть и не совершенный, не очень справедливый, наполненный врагами и конфликтами, но такой родной и привычный. Круг Равных постоянно взывал к разуму конфликтующих. Но – тщетно. Все их призывы натыкались на стену непонимания. Казалось, что те, кто вчера ещё был вполне вменяемым союзником и партнёром, сегодня почему-то сошел с ума: парад амбиций, необоснованных претензий и видового эгоизма – вот на что стали походить взаимоотношения некоторых народов Ипа.
Но горане в этом никогда не участвовали. Народ гор был настолько самодостаточен и независим, что даже союзнические преференции не могли заставить его ввязываться в отвратительные для них склоки и свары. Они, существа, для которых честь и достоинство были важнейшей добродетелью, а спокойствие и уверенность – повседневным состоянием, не желали уподобляться недостойным. Благодаря этим своим качествам, горане всегда оставались над схваткой, и неизменно сохраняли своё спокойствие и разум.
А вот остальные народы Ипа, не обладающие монолитностью инсектов или счастливыми качествами ныряльщиков и горан, но «награждённые» раздутым эгоизмом, властолюбием и агрессивностью, в складывающейся ситуации проявляли небывалую внутреннюю активность. Среди этих народов, ставших центрами напряжения и нестабильности планеты, активно формировались группы и кланы, объединявшиеся в борьбе за власть, за доступ к кормушке.
И старт в этой гонке, данный единожды, уже никто не мог отменить.

3.3 НОВАЯ ДОКТРИНА УСПЕХА

К рычагам государственного управления со всех сторон устремились новые громкоголосые лидеры из слоя голодных и резвых. Эти всегда жаждали успеха и ради него были готовы на всё. Они убеждали свои народы, что только полная концентрация власти в их руках сможет устранить раздоры и аппетиты правящих элит. Иногда они объединялись, иногда подминали друг друга, но было одно общее для всех: они всегда настаивали, что никто, кроме них!.. Что только они смогут это сделать: объединить-сплотить свои народы, и только это позволит победить в начавшейся борьбе за жизнь.
В чём-то они были и правы, эти лидеры. Но, отведав ядовитого лакомства, именуемого абсолютной властью, они любой ценой хотели оставить себе навсегда это лакомство, которое становилось для них сладчайшим и незаменимым, главным удовольствием и радостью их жизни.
Безграничная, беззастенчивая ложь, подкуп, запугивание – всё годилось в этой захватывающей игре. Они, эти «безграничные», точно знали все составляющие такой власти, и те из них, кто верно рассчитывал свои ходы, те добивались успеха.
Первое, что делали они – вбрасывали в игру мяч: объединяющую народ идею. Потому что из толпы нужно было сделать команду. А затем, когда это удавалось, захватив контроль над ресурсами расы, всё это они стягивали жесткими поясами страха: страха перед врагами, перед будущим и перед ними самими – правителями и властью. Так они обеспечивали свой статус и прочность своего режима.
Жрецами и советниками, обслуживающими власть, была выработана новая модель общества с новой, невиданной, диковинной моралью и жестокими законами.
Законы те гласили:
- только один народ избран Богом для исполнения своих замыслов. Все остальные никогда не могут быть признаны равными богоизбранному народу. Все остальные – иные. Они по природе и предназначению своему являются низшими, а потому и могут использоваться по произвольному усмотрению избранного народа в качестве расходного материала. Использование их целесообразно в опасных для жизни, экстремальных ситуациях на Ипе, а также в космических проектах, как первые системообразующие десанты космических программ. Их возможно использовать, как дешёвую рабочую силу в интересах богоизбранного народа. («Рабы» - как понятие, неизвестное ранее на Ипе, оказалось отныне востребованным.)
- все ресурсы Ипа необходимо подчинить воле Богом избранного народа, а значит, его правительству. Ресурсы понадобятся для решения главных задач планеты. А главными задачами Ипа являются: процветание любимого Богом народа и успешное воплощение им Божьего замысла;
- для улучшения здоровья новых поколений избранного народа, для повышения рождаемости богоизбранных и для повышения их биоэнергетики, целесообразно использовать протеины и другие вещества, добываемые из второсортных существ планеты, к коим можно отнести всех прочих движущихся Ипа;
- всё, что может помешать возлюбленному Богом народу при достижении поставленных Великих целей и при исполнении его Божественного предназначения, всё это должно быть признано злом и объявлено вне закона! И, следовательно, уничтожаться любыми возможными способами.
* * *
Ставший достоянием одной расы, новый страшный рецепт успеха, был мгновенно воспринят и другими. Но не всеми.
Горане, так те сразу отказались понимать и принимать новую доктрину. Они обладали и характером, и сводом принципов, не уступавших в прочности металлам, с которыми они всю жизнь свою имели дело. Да ещё и панцирь гор изолировал их от этого обезумевшего, соскочившего с катушек мира. И там, в своей крепости, в своей самодостаточности, только они смогли сказать спятившему миру своё – «тьфу!»
Из всех остальных народов, несогласными с новой доктриной оказались одни ныряльщики. Но они не имели собственных производственных возможностей, и всё, что ими использовалось, было изготовлено не ими. Они были мозговой пружинкой в общем механизме, и не больше. Пружинкой, которой в некоторых ситуациях, можно было просто пренебречь. Позиции их были слишком слабы, и потому им было трудно проявлять самостоятельность и независимость. Да ещё давлели над ними союзнические обязательства, которыми они были связаны с народами, принявшими эту греховную идею. А ведь это не выбросить, не отвернуться и не забыть. Вот и приходилось им волей-неволей участвовать в этой роковой и безумной гонке.
Зато другим, потерявшим Бога и позабывшим Законы Его, забывшим даже священные Запреты, новый рецепт успеха показался настоящей панацеей от всех их нынешних бед. Этот путь казался им карт-бланшем в будущее, спасением им и их детям. Несчастные, заблудшие овцы Создателя…
Всё! Пали запреты, погибла мораль! Законы Его были забыты, и началась  настоящая борьба за жизнь на Избранной планете…
* * *
Народы, никогда не ведшие войн, не знавшие вкуса крови и убийства, смертельно напуганные реально представшими перед ними чудовищными перспективами, бросали все свои скудеющие резервы на создание того, что могло бы спасти их в предстоящей бескомпромиссной борьбе. Грозный, зловещий призрак невиданной ранее опасности навис над планетой. Одних он погружал в ступор, а других мобилизовал. Лучшие умы, представители своих видов, определяли пути для достижения безусловной и абсолютной победы над противостоящими им врагами.
Народы Ипа разделились на два враждебных лагеря. В одном сосредоточились народы моря и гуманоиды Ипа, а в другом – противостоящие им раптеры и инсекты. Первый союз был почти идеально сбалансирован по интересам, и не имел острых внутренних противоречий. Ну а те, что проявлялись там иногда, народы-союзники научились легко преодолевать.
Им противостояла мощная, не знающая страха коалиция холоднокровных народов. Именно коалиция, потому что союзом назвать это было трудно – слишком они были разные, и слишком много противоречий было между ними. Здесь и обоюдное стремление к лидерству в группе, и нежелание сколько-нибудь серьёзно подвинуться в своих интересах по многим вопросам. Например, одинаковые пристрастия в выборе территорий проживания и стойкое нежелание эти территории делить друг с другом, становясь близкими соседями.
Так было до крушения Главных Принципов. И падение Запретов никак не могло улучшить ситуации. Эти существа с холодным и ясным разумом, отлично понимали, что вслед за сегодняшним днём для всех выживших наступит и некое «завтра» с большим пакетом ежедневно зреющих проблем. Тогда нынешние союзники легко станут завтрашними конкурентами. А, значит, послезавтра – врагами, от которых не будет пощады. И об этой неизбежной проблеме нужно своевременно и надёжно позаботиться…
Все народы Ипа понимали, что грядут времена, которые заставят их расставить приоритеты и тогда придется задуматься о многом. О будущей безопасности своей, о прочности и надёжности своих союзов и о балансе интересов в этих союзах. Пришло время подумать и о возможных неоднозначных плодах победы в схватке, приближение которой уже было для всех несомненным.
 * * *
В то время, когда властители и генералы думали о победе, народ думал о том, как бы выжить в мире, сошедшем с ума! Философы и мудрецы – соль и надежда народов своих, не уставали предупреждать о существовании законов вероятности и возможных случайностях, способных погубить даже самые лучшие расчёты. Они напоминали власть предержащим, что цена ошибки – это гибель планеты, а возможно, и всей родившейся на Избранной планете цивилизации. Они взывали к их Разуму, совести и ответственности перед своими народами, они напоминали о Боге, о своей невыполненной миссии в Замыслах Его…
Но не услышали! Не задумались и не поверили властители. Может быть потому, что ещё не было Ангелов – посланцев божьих и носителей Его Воли? И поэтому некому ещё было их вразумить. А может, потому, что беды наши, нынешние и грядущие, живут в нас, как личинки в рыбе. И когда приходит срок, они пожирают нас, носителей своих…
И вот они, поводыри слепые, ведущие стада слепых, вожди, обезумевшие от избытка власти и вседозволенности, утратившие Бога и Любовь в Душе своей, наконец, утратили и разум свой. В этой последней гонке они, безумцы, рассчитывали только на успешный блицкриг, они сделали ставку на превосходство своих вооружений, на действенность своих союзов явных и тайных. Они делали ставку на силу и хитрость, и не было в их сознании другого пути, и не нашлось там места для сомнений, Веры и Любви…
Эгоизм видов и амбиции их элит безоглядно гнали народы по дорогам порочным и гибельным, ведущим в такой тупик, из которого выхода нет. Встав на этот путь и ухудшая ситуацию каждым своим шагом, заблудшие народы Ипа стали явственно понимать, что время их истекает.
И время востребовало вождей решительных и сильных.

3.4. АРРАУР – ВЕЛИКИЙ, ИМПЕРАТОР РА-13

Время востребовало, и они появились. Разные видом и характером, представители своих народов и рас. Непохожие они, как будто, но с одинаковыми намерениями и устремлениями. И главные цели каждого из них: неограниченная личная власть и контроль над национальными богатствами, да и ещё, характерная самая малость – всеобщее поклонение и подчинение. Но это даром не давалось никому, и требовало приложения величайших усилий, изворотливости, хитрости и невиданных ранее на Избранной планете жестокостей.
Но даже и в те страшные времена, даже на фоне этих редкостных негодяев, выделялся чрезвычайной свирепостью и своей абсолютной беспощадностью самый знаменитый из повелителей раптэров на Ипе – Великий Император Ра-13.
Ужасающий набор качеств, небывалых на Ипе, сочетался удивительным образом с тем, что этот раптоид был необыкновенно умён. Обладая гибким и мобильным умом, так редко встречающимся у раптэров, он ясно осознавал сложившуюся к моменту его правления картину мира, и, предвидя самое худшее развитие событий, обдуманно и тщательно стал готовиться к войне.
Для этого Ра-тринадцатый сделал свой первый важный шаг: заключил тайный союз с Советом инсектов, целью и результатом которого должна была стать гарантированная победа в предстоящем сражении за обладание планетой. В неизбежности такого сражения во времена Ра-13 ещё никто не хотел верить. Только он, великий Арраур, уже не сомневался в этом грядущем и неотвратимом. Ему всё говорило о приближении этого дня: и растущая насыщенность территорий населением и, в связи с этим, накалённая истеричная атмосфера в отношениях между соседствующими и конкурирующими народами, и то, что это была устойчивая и долговременная тенденция, без какой-либо видимой альтернативы.
Да и внутри народов Ипа зрели многочисленные и многообразные конфликты: между отдельными регионами, между столицей и провинциями, между разными кланами внутри регионов, между кланами столичными и кланами региональными. Так всегда бывает, когда всего мало и всего не хватает, когда надо делиться, а не хочется, и когда им хочется получать всё больше и больше. Участившиеся кризисы снабжения населения территорий пищей, энергией, медикаментами, и эгоизм всех правящих элит сильно усугубляли обстановку. И это творилось у большинства народов, за исключением, пожалуй, только ныряльщиков и инсектов.
Ныряльщики – те во все времена проживали общинно, практически без государственного устройства и были природными философами и оптимистами. Позиция их всегда была неизменной, у них всё и всегда замечательно! Нормально! Жить можно. Ещё бы: просторы океанов в их распоряжении, еды достаточно, никто их не клюёт и не надоедает, не пристаёт с требованиями и наставлениями. Им не нужна была жёсткая организация сообщества, и никакие вожди-идеологии не нужны были им. Из-за особенностей физиологии, у них никогда не было промышленности, сами они не вели строительство, и никогда не стремились изменить окружающую их среду. Значит, и жестких структур, необходимых для так называемого созидания, они не знали. Жили они естественно, не насилуя ни себя, ни природу и были истинными детьми Избранной планеты.
А у инсектов – иное: у них с эмоциями было совсем плохо, а вот с умом и дисциплиной – наоборот, очень хорошо. У инсектов на Ипе сложились совершенно иные отношения с окружающей действительностью. Они не знали ярости, как не знали и любви, не ведали таких эмоций, как эгоизм и ненависть, и их производные формы: жадность, хитрость и страх за свою жизнь.
И необдуманного поступка за ними никто и никогда не замечал. Всё, что они совершали или заявляли, всё это было как решение компьютера, так же неоспоримо и так же обоснованно. Правда, обоснованным это было на доступных, известных им фактах. А ведь в изменяющемся и текущем мире всегда есть место для неучтённых или вдруг поменявшихся факторов и вновь открывшихся обстоятельств, которые мгновенно могут всё переменить. И тогда плюс становится минусом, а вчерашняя истина станет ошибкой сегодня.
 * * *
Такое же случилось и у горан. Изменение обстановки в лагерях их важнейших союзников сыграло свою роковую роль и в их анклавах. Их традиции, общественное устройство и замечательные личные качества долго сдерживали распад морали и падение нравов в Конфедерации анклавов горан. Однако, с некоторых пор, и они не смогли противостоять гнилостным процессам деградации. Их молодёжь, надежда и опора будущего этого народа, оказалась причиной тому.
Извечная проблема всех гуманоидов – взаимоотношения отцов и детей, сыграла и здесь свою роль. Та часть их юношей, что, вопреки запретам старших, выходила по вечерам на поверхность для общения и развлечения в городах хайтэсков, возвращалась обратно уже иной, не совсем прежней. Нечто очень важное терялось на этих вечеринках, и оставалось там, в этих развесёлых парках и барах. Что-то такое, от чего изменялась их суть и их начинка. Размывалась шкала важных жизненных ценностей, проверенных временем и практикой, изменялись основы, вокруг которых строилась жизнь их народа. Цели и ценности, казавшиеся святыми ранее, теперь, после походов наверх и общения со сверстниками там, выглядели как дедушкины ботинки: и выкинуть жалко, и толку от них - никакого.
Молодёжь горан, отвернувшаяся от традиций, норм и правил своего народа, с удовольствием вдыхала ядовитые испарения разлагающегося общества хайтэсков, принимая их за «ветер перемен». Эти ползучие «перемены» проникали в сознание молодых горан, как вирус, как зараза, против которой не найдена вакцина, и были они также прилипчивы и опасны.
Мудрые старейшины и вожди пытались с этим бороться. Всеми доступными им методами и способами. Да, видно, упустили время. И «зараза» расселилась в душах молодых, наивных и неопытных, в душах тех, кто был будущим своего народа.
 * * *
Цивилизация народа-ра приняла свой старт одновременно с остальными пятью народами Ипа. Но она всегда держалась особняком. Может быть, за исключением периода Золотой эры, когда все народы Ипа были объединены общей связующей идеей, общим делом и границы были этому помехой. На протяжении всей истории Избранной планеты народ-ра был вполне самодостаточен, более того, он был чрезмерно уверен в себе, своих силах и оттого – самодоволен и высокомерен.
Ощущая своё превосходство над остальными, раптэры слегка задремали на пути в будущее… и «караван ушёл». Не учли они, что во времена технического прогресса личные качества: сила, жизнестойкость, воля и свирепость – не определяют баланс сил. Так и вышло, что подошла, возможно, самая сильная и жизнеспособная раса Ипа к моменту кризиса планеты не фаворитом и явным претендентом на победу, а лидером второго эшелона.

3.5. РОЖДЕНИЕ АРРАУРА ВЕЛИКОГО.

Оставивший самый страшный и глубокий след в истории народа-ра, повелитель Ра-13, родился в семье Главного целителя народа, происходившего из рода двуногих сухопутных раптоидов.
Вылупился из своего яйца он за полтысячи лет до появления Новой доктрины успеха, и назвали его - Арраур. Впрочем, зря так назвали: он никогда не мог правильно произнести своего имени – не получался у него звук «Р-Р». Был Арраур не первым сыном в большой семье Главного целителя, и даже не наследником своего отца. А у них это очень и очень печально.
О любви у этого народа, как и у инсектов, мнение было простое и категоричное: мол, выдумка это теплокровных народов, необходимая им для размножения из-за природной их слабости и нежизнеспособности. Вероятно, по этой причине Арраур, как и все младшие братья и сестры его, сами не зная того, участвовали в экспериментах своего многомудрого папы. В качестве рабочего, расходного материала. А целью этих опытов было одно – улучшение породы: повышение энергетики организма раптеров и мобилизация мыслительных процессов их мозга.
Главный целитель Империи мечтал о славе спасителя народа-ра. И это было вполне реально в условиях кланово-аристократической демократии, где императора выбирали главы семейных кланов. В начавшейся гонке на выживание в случае удачи шансы у него, конечно, были. Шутка ли – подарить своему народу такой козырь!
Это и оценят, и непременно выберут в Императоры! Такие сладкие грёзы доводили Главного лекаря до судорог. И, конечно же, мечты эти были значительно дороже для него всех тех, кого считали детьми его, с кем и проводил он свои эксперименты. Но если детки его, братики и сестрички Арраура, после папиных экспериментов изменялись незначительно и, в основном, в худшую сторону, то с Аррауром было всё по-другому.
На личность будущего Отца и Спасителя народа, вероятно, наслоились специфические влияния условий планеты «Бестиарий» (Ра-6-3). На этой странной планете, незадолго до того были обнаружены феноменальные факторы, под воздействием которых все известные биологические формы удивительным образом изменялись. Здесь всё живое обычно превращалось в монстров с задатками каннибализма, зато жизнеспособность всех организмов, получивших дозу местной энергетики, чрезвычайно повышалась.
И поэтому яйцо с будущим диктатором империи Аррауром, в соответствие с замыслами учёного папы, находилось в этом милом «инкубаторе» половину всего срока вызревания. Это должно было, по замыслам «папы», радикально изменить психо-энергетическую структуру личности зарождающегося индивидуума, не допуская при этом скатывания этой личности к таким излишествам, как каннибализм.
Можно было бы поздравить Главного целителя народа-ра с потрясающим успехом эксперимента, но беда была в том, что он был папой этого ребёнка-вундеркинда. Ребёнка, которому, увы, не доставалось ничего от имущества семьи. Потому что, по законам государства Ра, всё передавалось двум старшим сыновьям. А этого Арраур потерпеть никак не мог!
Главный целитель никогда так и не узнал о необыкновенном успехе своих исследований. Об этом позаботился подрастающий Арраур, младший сын его и будущий Великий Император Ра-13.
Чрезвычайно умный и скрытный Арраур, понимая свою непохожесть на окружающих его соплеменников, коих всех поголовно он считал «хэмперами» (то есть, «тормозами»), никак не проявлял до поры свои необыкновенные возможности. Учителя, там, где он учился, считали его одарённым, но ленивым и недисциплинированным, таким, от которого вообще трудно ожидать каких-либо значительных успехов. Сверстники, правда, иногда замечали, что ответ на вопрос или задачу у Арраура появляется раньше, чем учитель заканчивал зачитывать условия самой каверзной задачи, только сам ученик никогда не вызывался отвечать. Арраур от всех тщательно скрывал свою одарённость, надеясь когда-то всё-таки сорвать максимальный выигрыш.
И вот он созрел, и день тот настал! Арраур просчитал все варианты, взял да и перешагнул через все самые страшные на планете Запреты, и стал первым в Великой истории, кто совершил обдуманное убийство! Не долетел слайдер с папой и братьями его старшими, детьми–наследниками, до загородной виллы. Всё сгорело в том взрыве: и жалкие перспективы бессмысленного нищенского существования Арраура, и все препятствия к наследству и свободе. А взамен открылись перед ним возможности такие, которые неизбежно должны были привести его, Арраура-разумного, к власти. К Великой Власти, лелеемой им в своих мечтах.
И главное сгорело в тот день – доказательства первого тяжкого Обдуманного Преступления. Так думал он, и так будут думать многие после него. Как ошибаются они! Ничто не исчезает в этом мире бесследно. Всё взвешено всеобъемлющей сетью событий и фактов – главной конструкцией Судьбы. И золотая паутинка эта, что висит перед взором Создателя, всему определяет цену. Да только умники сегодняшнего дня об этом не догадываются, как будто не знают они, что после утра всегда бывает день, а вслед за ним приходит всегда вечер. А затем – ночь, и снова следующий день…
А потом кто-то постучит в дверь и объявит: Счёт! Скажут это громовым голосом или шепнут – не важно. Но счёт принесут, и по нему придётся заплатить, даже если Эго преступившего и перешагнувшего линию невозврата, растворилось уже в потоке Времени, а душа его далеко, где-то в бластуле планеты.
Арраур сделал ставку и совершил свой первый шаг к власти, славе и ненависти. Тогда, из-за неопытности своей, он опрометчиво решил, что поставил всё, что имел в этой захватывающей игре под названием «жизнь», а это – всего лишь жизнь свою. Он ошибался, тот первый злодей. Он ещё не видел всего пути и не подозревал, куда их всех заведёт этот роковой выбор.
 * * *
Потом был стремительный взлет гениального негодяя, опиравшегося на невиданную у раптэров мобильность мышления и удивительную способность подчинять своей воле всех, с кем входил он в контакт.
Приход Арраура во власть сопровождался чередой отставок в Империи и рядом насильственных жестоких отстранений с изъятиями накопленных родовых ценностей. Тех самых ценностей, которыми государство Ра одаривало многие поколения родов, достойно служивших ему. Тех ценностей, которые во все времена рассматривались как материализованная благодарность роду за заслуги перед своим народом и государством. Всегда… но не теперь.
А теперь, всё совершаемое Аррауром и его командой, проходило под лозунгами восстановления справедливости, под лозунгами дарования равных прав и возможностей, которые так нравятся всем обделённым во всех государствах и веках.
Но лукавил он. Продуманно и гнусно лукавил, картавый. При этом опирался тиран на слой серой посредственности, в сотом поколении, на тех, кто произошёл от таких же, не способных на поступок и решение, и понимающих свою врождённую второсортность. А ещё ему опорой были такие же, как и он, джентльмены удачи, обделённые судьбой и всю жизнь свою ожидающие свой Шанс.
И вот, он дал им этот Шанс! И за то они были готовы служить ему в любом, задуманном им, безобразии (до тех пор, пока им было это выгодно). С их помощью Ра-13 отодвинул от власти представителей старых, заслуженных родов, тех, кто служил Родине из века в век и из поколения в поколение. Тех, кого всегда именовали опорой Империи, тех, в ком века успешного служения государству воспитали чувство собственной значимости и достоинства. Он осознанно стремился уничтожить тех немногих, кто твёрдо знал границы дозволенного, кто мог уличить его в непотребстве. Он ограбил и унизил их, сделав навечно своими врагами, он изгнал их отовсюду, где они могли стать его проблемой.
Поменял он в Империи многое, если не сказать – всё. И отношения между подданными Империи изменились, и отношения между властью и подданными, и саму власть изменил, сделав её абсолютной и неприкасаемой. Даже извечный символ власти императора – «Жезл власти», вручаемый прежде каждому избранному императору, он переменил. Теперь власть олицетворял громадный обоюдоострый топор-секира в его лапе. А с такой властью не поспоришь…
Будучи гениально прозорливым негодяем, он создал и свою изощрённую систему подавления-принуждения непокорных, обслуживаемую исключительно роботами. В программу этих роботов-исполнителей были включены действия, совершенно невозможные и запрещённые Создателем для всех носителей разума на Ипе: причинение смерти живущему существу, пытки и истязания тел их и душ, лишением пищи и сна в узкой металлической клетке. И всё совершалось на виду у насильно собираемой толпы.
Методы устрашения и подавления, невиданные и неслыханные ранее на Ипе, проводимые принудительно-публично, потрясали и ломали психику подданных Империи. После каждого такого зрелища унижения и смерти, желающих побороться с узурпатором становилось всё меньше, а безнадёжно больных, с раздавленной душой и растоптанной волей – всё больше. Опираясь на монстров-роботов, а более на раболепствующих приближённых, картавый согнул свой народ, как того хотел.
А тех, кто не захотел согнуться, он и система превратили в пыль…
Идея использования роботов для жёсткого управления государством и полного подчинения общества, в эти суровые времена, пришлась ко двору и у некоторых других народов. Высшие Запреты, введённые в матрицу существа, не поддаются перепрограммированию за быстротечные одно или два поколения. Вот и оказались остро необходимы репрессивные робосистемы лидерам нового толка.

3.6. ЖЕЛЕЗНАЯ ЛОГИКА ИНСЕКТОВ

Расы инсектов, не раздираемые противоречиями и внутренними склоками, как это случилось у их соседей, не теряли времени даром. Они всегда прекрасно осознавали цену времени, а особенно сейчас, накануне больших перемен. Были они целеустремлённы, упорны и методичны при достижении всех своих намеченных целей. Цели эти были просты и легко формулировались: выжить любой ценой, а для этого нужно достичь высших рубежей науки и технологии в производстве оружия защиты и нападения – здесь все методы хороши. А главный и самый действенный из них – шпионаж.
Дело в том, что инсекты всегда обладали великолепными аналитическим аппаратом и системами логического мышления. Но этого оказалось недостаточно. Творческий их потенциал был незначителен настолько, что в гонке народов, где приз – успех и процветание, его можно было просто не учитывать. Они способны были увязать незамеченные другими связи между известными закономерностями, могли построить новую машину из готовых модулей, могли даже целую отрасль микротехнологии развивать, но открыть что-то принципиально новое они не могли. Даже проходя мимо «высунувшихся ушей» готового сдаться нового принципа или открытия, они не замечали его и проходили мимо.
Вероятно, это было как-то связано с состоянием третьего Дара Создателя – Душой. Их воображение и творческие возможности, видимо, соответствовали тому количеству Души, какое они смогли воспринять. Потому-то всё принципиально новое они могли только покупать, перенимать или красть.
Вот тут то они были мастера: лазутчики инсектов обладали всепроникающей способностью и добирались до любых секретов всех других сухопутных народов. Они способны были выкрасть любые нужные им сведения, как с конструкторского стола, так и из производственных помещений и предполагаемых противников, и своих возможных союзников. Благодаря этим талантам и микроэлектронике, которой они овладели в совершенстве, тайн для них практически и не существовало.
Другое дело, что украсть секрет просто, а вот технологически воплотить его в изделие, много сложнее. Но над этим непрерывно работали миллиарды работников, миллионы семей и цариц. Работали так, как никто другой на всей планете работать не мог: без перерывов и выходных, без остановок и праздников, смена за сменой, ограничивая время сна своего и отдыха. Работникам-инсектам не требовалось развлечений, они не нуждались в каком-то отвлечённом общении между собой. У них была только поставленная задача и время на её исполнение, время, которое они использовали рационально: работа, еда-отдых-сон и снова работа. Каждый на своём месте, изо дня в день, всю жизнь. И титанические усилия их не пропадали даром: их техника была отменной, раса процветала, и их расчёт на успех был вполне обоснованным.
Теперь же этому процветанию и надеждам на успех появилась реальная угроза. А ведь они её предвидели. Ещё во времена Тёмных веков объединённое сознание инсектов уже было встревожено надвигающейся перспективой конкуренции и возможными тяжкими последствиями её. Уже тогда начинали искать решение этой задачи: что и как делать, чтобы спасти свою цивилизацию и свой народ.
Стратегию и тактику выживания выработало объединённое Сознание инсектов, и результаты незамедлительно появились: раса изменила правила образования новых семей. Новые правила стали более строги, чем повысили коэффициент интеллекта семьи. Всеобщий дневной труд и ночной отдых ушли в прошлое, и инсекты принялись работать посменно и круглосуточно. А сумма этих перемен и достижений обеспечила им быстрый рост потенциала и новых возможностей. И вот теперь, пугающая тень грядущих страшных перемен, отбрасываемая событиями в империи Ра и республике Хайтэ, накрыла собой и Сообщество инсектов, и все остальные народы Избранной планеты.
С максимальной тщательностью Совет инсектов просчитал варианты развития событий и пришел к выводу, что, не обретя сильного союзника, невозможно будет выиграть предстоящую Битву за обладание миром, за право жить. Раптэры, многочисленные, могучие и свирепые, были избраны ими в качестве желательного союзника. За правильность этого выбора говорило многое. Первым и главным было то, что народ-ра на нынешнем этапе жестко организован и успешно противостоит гуманоидам - хайтэскам и горанам. А их то инсекты считали самыми опасными противниками из всех обитателей Ипа. Не могли они простить хайтэскам их пренебрежительного отношения к себе, а горанам – своего поражения в борьбе за пещеры. Да и вопрос многочисленности нынешних союзников, судя по приходящим из Империи Ра новостям, вскоре после победы в Большой войне, отпадёт сам собой.
А это очень важно! И не только из-за потерь, неизбежных в этой войне, но и в связи с внутренней политикой, проводимой Ра-13. Будущие плоды такой политики ясно были видны и менее изощрённому уму, чем Интеллект Сообщества: внутренняя борьба у народа Ра не могла тихо затухнуть сама собой.
И это очень хорошо! – решил дальновидный Совет Инсектов. Ведь союз с раптэрами рассматривался ими, как временная необходимость, как ступенька к успешному старту в не омрачаемое докучливыми или опасными соседями будущее. Для уверенности в том своём будущем Сообщество решило: нужен страхующий вариант.
И такой вариант, через некоторое время, был найден - тайный союз с народами моря. Ведь именно для них раптэры были главными конкурентами в богатейших прибрежных водах, на отмелях и плёсах. Ведь именно раптэры, живущие в мелководье, опираясь на свою силу и свирепость, не желали вступать ни в какие соглашения и как-то разумно делить с народами моря шельф. И именно с народами моря инсектам легко можно было поделить планету, не наступая друг другу на ноги.
Сообщество инсектов ко всем остальным разумным расам Ипа, кроме тех, что под водой, всегда относилось одинаково: все они, нынешние или будущие конкуренты в борьбе за жизненное пространство и ресурсы планеты. Все они одинаково далеки от них, истинных носителей Разума, народа, не отягощенного пороками и не испорченного бессмысленными эмоциями, приносящими только ошибки и вред. Надобности в них, в любых соседях, и каком бы то ни было аборигенном населении, для «истинных носителей Разума» – никакой нет. Кто бы ни был союзником в этой войне, после победы он, этот союзник, станет проблемой. Поэтому решение надвигающейся проблемы нужно искать уже сейчас, до начала большой войны. Ведь неясно, с какими потерями выйдут из войны «истинные носители Разума», и найдутся ли у них тогда достаточные силы для поисков лекарства от болезни, именуемой – бывшие союзники.
Но, так как к этому моменту союзник был совершенно точно определён, то и известно стало, где искать от него лекарство. Уязвимое место всех раптэров – яйца, которыми они размножаются. Яйца – они ведь беззащитны и легко уязвимы. Вот и определена будущая цель…
Напряглись «истинные носители Разума» и придумали, как можно будет очистить свою планету от некстати выживших союзников. Они создали это своё «лекарство» – фазеры, ультразвуковые, миниатюрные излучатели способные моментально разрушать зародыши во всей обнаруженной кладке яиц. Оставалась, правда, одна небольшая проблема: доставка оружия к месту кладки. На суше – нет ничего проще для миниатюрных диверсантов. А вот как быть с теми, кто кладки хранит в воде? Как их там доставать?
Инсекты, хоть и имели специальное оборудование для подводных работ, и им даже иногда приходилось делать это, но уж очень неохотно они спускались под воду. Инстинкты мешали. Вот тут-то и пригодятся морские народы-союзники. И тогда проблема под названием «раптэры» будет решена окончательно и навсегда.
Так они решили, мудрые инсекты, и стали ждать своего часа…

3.7. ПЕРВАЯ КРОВЬ – ПОСЛЕДНИЙ ШАГ

Ни рыбы, ни птицы, ни лесная мелочь не получили Великих Даров – невместимо великое в малом. Так и оставались они второстепенными, ничего не решающими видами. И те, и другие прекрасно экипированы были для этой жизни. Одним отдана была вся толща океана, другим – небеса и горы, громадные леса и степи. Растительной пищи – вдоволь, сам – неприкасаем и жизнь – в радость и удовольствие. При таком-то счастье и разум не нужен.
Протекали легко и беспечально их дни, дни, отмеченные нормальным ходом естественных событий: сменами времён года, периодами поиска новой пары и образованием кратковременной семьи на сезон, естественным уходом проживших отпущенную им жизнь, и рождениями новых, пришедших в жизнь, поколений. Идиллия продолжалась миллионы и миллиарды лет, и счастье казалось вечным для этих счастливцев.
Но так было только до тех пор, пока не обрушили народы Избранной планеты Столпы Божьих Законов. Исчезла и распалась, как мираж, мораль и пришло всеобщее безумие – приняли народы Ипа новую, страшную доктрину жизненного успеха. Успеха любой ценой, за счёт меньшего и слабейшего, за счёт ближнего и дальнего. И тут все изменилось и они, братья меньшие, оказались аутсайдерами в новых реалиях, именуемой борьбой за жизнь. Они оказались жертвами этой борьбы и простым звеном в чьих-то пищевых цепочках.
Но начали обкатку новой доктрины не с них, а с простейших, беспозвоночных, не очень далеко ушедших от растений, существ. Этих морские народы и прибрежные раптэры, кормившиеся на мелководьях, ели всегда, не имея ни желания, ни возможности отделять их от водорослей. При этом они все, будучи вполне законопослушными, не считали себя виноватыми в нарушении божественных запретов и потому не переживали о содеянном вовсе.
Глядя на них, опробовали моллюсков и остальные. Обнаружив, что никто из дегустаторов не умер, и небо не обрушилось на их головы, самые решительные принялись за бегающую, летающую и плавающую мелочь. И опять никаких последствий. Ах, безнаказанность! Ты всегда порождаешь стремленье к греху, а нечестивые толпы грехов неизбежно приводят с собою Порок, который всегда является предтечей Беды.
И пришло время большой крови, когда каждый мог съесть каждого, когда ели не только младших неразумных братьев своих, но и представителей других видов, вполне одарённых Дарами Создателя.
Большая часть раптэров с первых дней крушения Истин начала охоту на всё, что движется. Правда, учитывались союзнические отношения с инсектами и поэтому инсектов они пожирали только тогда, когда были уверены, что их не уличат в этом. В морях и на суше они съедали всех, кого удавалось схватить, стараясь при этом избегать явных нападений на других разумных, потому лишь, что прежде времени не желали развязывать локальные конфликты.
Инсекты героическими усилиями и ценой немалых жертв могли сломить сопротивление одиночного не слишком крупного существа и разобрать его по частям для транспортировки в семейные склады и хранилища. Это бывало в тех случаях, когда встреча с жертвой вышла случайной, незапланированной и настолько удачной, что её невозможно было упустить. Ну а если охота проводилась санкционировано и в штатном режиме, то использование специальной техники и продуманной тактики нападения из засады им сильно облегчало выполнение всей задачи.
Примэксы обычно удовлетворялись рыбой и рептилиями, однако могли, по-тихому, сделать без вести пропавшим кого-то из братьев-ныряльщиков. А те, принимая новые законы игры, были способны не менее скрытно и аккуратно захватить одиночного примэкса. И те, и другие, если не удавалось поймать рыбёшку к ужину, кусок раптэра считали хорошей добавкой к гарниру из водорослей и овощей.
Гораны - те целую тысячу лет игнорировали свирепую «доктрину». Но пришло время, и пошатнулась мораль в их анклавах. Слегка пошатнулась. Они и теперь не выходили для охоты на чужие территории, но поймав в своих пещерах раптэров или инсектов, уже не отпускали их на поверхность, а с их помощью усложняли своё меню и развивали кулинарию.
Хайтэски же вообще не ели одарённых душой собратьев своих. Принципиально не ели. Но рыба, лесная мелочь и птица на их столах не переводилась. Хотя некоторые из них умели приготовить и представителей мира насекомых. И даже говорят, что это бывало весьма вкусно.
 * * *
Ах, времена и нравы…
Исчезли границы дозволенного. Для многих, но не для всех. Оставались ещё те последние, кто не забыл Запретов, те, кто взывал к Разуму и Душе заблудших! Но не слышало их обезумевшее большинство, потому что эгоизм, гордыня и жадность правили ими. И пир был жестокий во время беды, пир накануне всеобщего краха.
Разная судьба ждала тех праведников, что не предали Закона, и сумели как-то пережить шок от небывалого кощунства. Но судьба их была печальной. Одни несчастные смирились-согнулись под страхом смерти, неведомым им ранее, и, покорившись роковой неизбежности, впадали в бездонную чёрную депрессию. Они деградировали тихо, превращаясь в овощи и становясь чьей-то добычей. Другие же, не смирившиеся, уходили навсегда от мира, напоследок ругнувшись и плюнув в его сторону. Но были и те, кто не был так крепок в вере своей. Они сломались и покинули ряды праведных. Потеряв надежду, отказавшись от всех привязанностей и обязательств, позабыв детей и родных своих, бросились они в омут темных, порочных удовольствий, сливаясь с безумным большинством, сжигая без сожаления жизни свои, не щадя при этом и чужих.
Наблюдая всё это, возопили от горя в заоблачной выси души предков. Покрылись сполохами небеса и загремели они страшно и протяжно. И испугались народы – небывалое стало явью.
Встрепенулись думающие: Бог гневается за грехи наши! – сказали те из них, кто истинно веровал, - может, ещё и не поздно вернуться?.. – задавались они вопросом. Но не услышали их, потому что слушали других.
- Атмосферные явления, сопряжённые с активизацией светила и магнитными бурями, – важно объявили те, кто были «умниками сегодняшнего дня», те, кто называл и считал себя «учеными».
- Грядет апокалипсис, – сказал мудрец, – никому не избежать встречи с Богом, и каждому придется ответить за дела свои…

 3.8. НЕ УСЛЫШАЛИ…

Избранная планета – колыбель Разума, на глазах стала менять свой характер и нрав. То ли сама планета боролось за будущее своё, то ли это делала её ноосфера и это души предков пытались достучаться до разума своих потомков, но что-то стало постоянно вмешиваться в повседневную жизнь планеты.
Очень быстро, а в масштабах планеты просто мгновенно, на глазах всего лишь одного поколения, разительно изменился климат. В умеренных поясах внезапно начиналась невиданная в этих местах чудовищная жара, от которой погибали тысячами ослабленные и больные существа. Жуткая сушь и пожары стали уничтожать растительность, и тогда начинали гибнуть те, для кого это было пищей. Песчаные бури и страшные вихри, о которых раньше только изредка слышали в этих краях, стали теперь повседневностью.
И болезни жарких широт стали собирать здесь богатую дань, не встречая сопротивления в организмах, не знавших ранее болезней таких. Гибли маленькие и слабые, а другие безмерно страдали, становясь калеками и тяжкой обузой для близких своих. И лечить их не очень-то получалось. Возбудители этих болезней, попадая в новые условия и новые организмы, активно изменялись, и известные лекарства не могли уже справляться с ними.
И в жарких краях стал выпадать неизвестный здесь ранее снег, который вначале всех даже забавлял. Но он начал выпадать в таких количествах, что нарушался ритм и порядок жизни, разрушались коммуникации и инфраструктуры общества. Бури и смерчи день ото дня становились всё ужаснее, и всё чаще сметали они дома и целые поселения. А архитектура предыдущих спокойных эпох и непуганых поколений оказалась не способной противостоять атакам такой разрушительной силы.
Всё сдвинулось и переменилось. Нашествия громадных полчищ безобидных прежде существ стали серьёзной угрозой для народов. День вдруг превращался в ночь от мириад летящих тел, и ужас охватывал живущих.
И тело Избранной планеты стало часто сотрясаться в корчах: тектонические колебания достигали уровней небывалых и совершенно катастрофических, а толчки, из утробы планеты, потрясавшие континенты и моря, всё чаще угрожали существованию городов, округов и анклавов. И от всего этого ужасающего натиска не было спасения. Разрушалось всё, не выдерживая столкновения с беснующейся стихией. Шахты и туннели осыпались и проседали, промышленные строения и жилые дома разваливались, либо покрывались сетью угрожающих трещин, дамбы и мосты рассыпались на фрагменты, и храмы не вмещали плачущих и страждущих. Страх заполз в сердце каждого, и ужас поселился на Избранной планете.
Но и эти явные и прямые сигналы не были поняты ни народами, ни их вождями. Не услышали власть предержащие, не захотели понять, что было это последнее предупреждение.
* * *
Победитель получает всё – только этот мотив фанфарами звучал в их головах. Не понимали они сами и не могли признать перед лицом своих народов, что слепы и глухи они. Ведь только мудрым дано было понять, что исполняется древнее предсказание пророков: «… накануне краха нашего мира слепцы поведут слепых, и приведут всех на погибель…»
Они, всесильные властители, в чьих руках была вся власть и ресурсы планеты, поспешили обеспечить себя и семьи свои всеми возможными средствами спасения и выживания. Выстроили они тайные огромные убежища, способные защитить от быстрой смерти их самих и их приближенных. Убежища эти способны были вместить всё необходимое им, и нашлось там место для челяди и слуг, без которых не смогли б они выжить. Они заполнили склады свои всем необходимым на долгие годы, рассчитывая прожить там столько, сколько нужно будет. Они приготовили космические корабли к бегству и даже отправили детей своих на уже освоенные планеты.
И вот, предельно истощив свои народы в безумной гонке, они поставили свой мир на черту, из-за которой уже невозможно возвращение.

3.9. А П О К А Л И П С И С

Война – смертельная болезнь, если нет иммунитета.
Войну на Ипе начали те, кто считал себя наиболее подготовленным и сильным, это были, конечно же, те, кто не сомневался в своей победе – могучая коалиция раптэров и инсектов. И у них были для этого все основания: союз свирепых и бесстрашных, не знающих сомнений и колебаний существ, по качествам своим - прирождённых воинов, снабжённых высоким интеллектом и превосходной техникой. По всем их расчётам и выходило, что они должны были победить в этой войне, если начнут свои боевые действия внезапно и решительно.
Начали они, как и задумывали: внезапно и решительно. Начали одни, но на войну успели все, и не получился победоносный блицкриг. Да, вероятно, он и не мог бы состояться в таком высокоорганизованном и высокотехнологичном мире.
Хайтэски, гораны и их верные союзники - народы моря были готовы к такому развитию событий и перехватили большую часть первого удара. Но беда-то была в том, что и оставшегося, того малого, не перехваченного, было слишком много для несчастного, преданного своими детьми, Ипа
И когда шапки чудовищных взрывов то тут, то там стали покрывать поверхность планеты, когда в страшном испепеляющем огне стали гибнуть города и поселения, когда стали испаряться озёра и реки, хайтэски решились! Они решились применить своё чудо-оружие! То, что составляло самую большую тайну государства Хайтэ: станции подавления термоядерных процессов.
Это было оружием чистой защиты – так считали они сами, и убедили в том союзников своих. Ведь и оружием-то его сложно было назвать, и предназначалось оно только для того, чтобы не допустить начала процессов ядерных превращений. Всё было новым и ещё только изучалось, а всех параметров, возможностей и особенностей воздействия нового оборудования ещё никто толком и не знал. Да беда была в том, что времени для размышления уже не было. Конфликт развивался стремительно, и промедление грозило полной утратой возможностей что-либо изменить или как-то воздействовать на ситуацию. И они решились включить свои станции…
Две таких станции большой мощности были построены на полюсах Ипа, чтобы накрыть всю планету спасительным покрывалом. И одна небольшая, возле столицы хайтэсков – прекрасного Бэбилонга, в исторической долине Тэ. Но эта была совсем маленькая, так, вместо зонтика, на всякий случай, для спокойствия и уверенности тех, кто строил себе убежища и считал, что мир принадлежит им. Их убедили в том, что своевременное включение станций создаст особые условия над Ипом, при которых эффективное использование самого разрушительного оружия станет невозможным. Взрывов просто не будет…
В лабораториях это работало. Но здесь… всё пошло совсем не так!
Взрывы уже гремели, когда включились все три станции. И тут же вспыхнули небеса вокруг них! И огонь небесный сначала пробежал по меридианам от полюса к полюсу, затем слегка лизнул ещё незанятые им территории, а затем, ужасающе зарычав, сомкнулся сплошь над несчастной планетой. И закипела вода морей, и ничего уже нельзя было изменить!..
 * * *
И в Небесах раздался крик:
- Чудовищно!! Как можешь ты, Великий
Всемогущий Бог, терпеть
Пренебрежение Даров своих!
От мелкой нечисти, взомнившей
Себя вершителями Судеб,
Способной в миг один разрушить,
Весь Божий замысел сорвать,
Всё распылить, в прах затоптать!
   - … И ты здесь, Путник мой любезный,
   Остынь, не злись, не следует кричать,
   Не подобает нам с тобою
   Пред миром сим лицо терять.
   Теперь уж поздно – всё свершилось!
   Того нет смысла возвращать,
   Что изначально не случилось,
   Судить их поздно… и прощать…
   Они виновны - спору нет,
   И справедливы обвиненья,
   И нам придётся вновь начать!
   Начать, отбросив все сомненья.
   Мой друг, отчаянье твоё
   Мне очень близко и понятно,
   Но только нет здесь ничего,
   Что уходило б безвозвратно.
   Зачатки Жизни во Вселенной -
   Рассеяны, и всходы есть,
   А значит, станет несомненно
   Успехов будущих - не счесть!
   Теперь, утешась этой мыслью,
   Сосредоточимся на том,
   Что тотчас здесь произойдёт,
   Явясь, как символ озаренья,
   Как чудо странного рожденья,
   Невероятного сейчас,
                и невозможного потом!..

 * * *
В чудовищном, невообразимом пожаре, сделавшем на краткий миг Ип похожим на небольшую звезду, погибло, казалось, всё! Всё, что жило и дышало, любило и  мечтало а, может, не смея мечтать, жаждало жить и жизнь продолжать. Всё там испарилось, всё стало ничем, погиб сад мечты, под названьем – Эдем…
И стал Ип безжизненным каменным шаром, не очень большим и не очень правильной формы. И никому не помогли здесь ни пещеры, ни подводные глубины и никакие тайные убежища, которые должны были, думалось им, спасти их - заблудших пасынков Бога.
Закончилась навсегда Жизнь на Избранной планете, которую у некоторых народов называли тогда красивым именем – ЭДЕМ.

3.10. РОЖДЕНИЕ ПЕРВОГО АНГЕЛА. САТТИ

Больные ненавистью и гордыней, ветрами Апокалипса сожжённые, народов мертвых сонмы душ потоком хлынули туда, где за пределами сгоревшей атмосферы, сквозь миллионы долгих лет их ожидали братьев души, в родные бластулы-гнездовища сплоченные, куда, осознанно иль нет, от мира радостей и бед, всегда стремились души одарённые. И здесь в кругу отцов и дедов, среди пресветлых и святых, душа пришедшего оттает и льдинки слёз его впитает, предстанет ярче и нежней, и станет лучше и светлей.
В народах многих прошлых лет, цивилизаций разных и планет, зовётся та страна по-разному. Но не в названии цель и суть, названье – способ обернуть, упаковать, сортировать предмет, понятие, явление для этого и прочих поколений. А сущность сей страны проста: туда стремились, в ком Душа, жива, легка и хороша. Здесь счастье и любовь – на всех, а злоба вызывает смех. Душа, прошедшая портал, омыта и излечена Любовью, от слёз, корост и старых ран, а счастье уж не кажется присловьем. Ведь счастье здесь – как воздух и вода живущим, как свет для не-творящих зло, как голос-песня всем поющим, как сердце, порождающим добро!
И было так в теченье лет, когда был мир, когда был свет, да только время наступило, когда свет тьмою подменило сообщество забывших Душу, законы-правила игры, сгубивших мир, моря и сушу, суда избегших до поры. И вот, они убили мир, разрушив всё до основанья, убили всех, в ком видели врагов: детей врагов и их отцов, а это не простое преступление, ведь это – возражение Творцу, и потому не будет им прощения. Так будет в будущем не раз, но не сейчас, но только не сейчас…
А ныне миллиарды душ, потоками, как будто реки, нахлынули бурля в порталы-фильтры, в движении своём стремясь исполнить предназначение своё – наполнить бластулу собой и содержимым тем, что принесли они с собой. Но было так впервые: поднимались души в плаче о несбывшихся мечтах, своих погибших детях и надеждах, и в горе этом были души безутешны.
Ручьи горюющих и неприкаянных, вздымаясь ввысь от безобразно-спекшейся поверхности планеты, сливались в бурные потоки, которые несли с собой отчаяние одних и ярость-сожаление других, принявших, словно данность всё, да только сполохи угрюмой злобы, ненависти, жажды мести, как будто молнии мелькали в них. И этот недостойный груз был принесён наверх, и взломан был портал, и всё вошли туда, неся болезни-хвори мира: тщеславие, гордыню, эгоизм и рабское склоненье перед силой.
Но было нечто, что объединяло всех – избыток ощущения вины, переполненье чувством неисполненного долга и яростным желанием исправить всё, а для того служить Ему, Создателю и своему Отцу…
* * *
Шесть гигантских полей, однородных природой своей, образовались над Ипом за время биологической жизни народов – это были фрагменты созревающей Души планеты. И были они очень разные, как не были похожи меж собой и сами народы.
Две из шести бластул-зародышей, те, что расположены над полюсами планеты, сильно отличались от других четырёх. Всем отличались: и формами, и размерами, и цветом наполняющей их энергии-информации. Это бластулы инсектов и раптэров. Они светились холодными голубыми и фиолетовыми тонами, и характерным для них являлось полное отсутствие цветов нежности и любви. Это были бластулы усечённых душой, но сильных суровым духом существ.
Бластула раптэров оказалась самой тёмной из всех. Она была обильно переплетена струями-лентами чёрного цвета, с прожилками яростных молний и сполохов – признаками сильного внутреннего напряжения и неблагополучия бластулы, что являлось исключительной заслугой императора Ра-13.
А вот поле коллективных инсектов, максимально интегрировавшихся ещё там внизу на Ипе, так они, как будто, и не заметили происшедших с ними перемен. Эти маленькие и великие труженики, почти не знали эмоций и не считали смерть трагедией, потому что не ценили собственной жизни. Ведь, что такое жизнь одной клетки в миллионноклеточном организме? Пустяк! Не развивался у них инстинкт самосохранения, ничего не боялись они и ни в чём не сомневались. Бластула этого народа была плотным облаком, светящимся ровным сине-голубым светом, с совершенно незначительным присутствием тёмных струй и тонов.
Народы раптэров и инсектов, отмеченные и одаренные Создателем Великими Дарами, оказались не способными полноценно вместить главный Дар - Душу. А потому и лишены они оказались величайшей награды Создателя – любви и доброты. Вот и бластулы их оттого были холодными, скучными и угрюмыми.
Зато две другие, из оставшихся четырёх, расположившихся равномерно вдоль экватора планеты, сияли и лучились всеми цветами радуги. Это были бластулы хайтэсков и ныряльщиков – существ, с благодарностью воспринявших важнейший подарок Создателя, и потому их бластулы были самыми яркими из всех. Но и они  отличались одна от другой, и главное, чем отличались, так это качеством светлой энергии и количеством тёмной, которой у ныряльщиков или не было вовсе, либо было так мало, что она лишь слегка просматривалась где-то там, в глубине их нижних слоёв. Бластула ныряльщиков была радостной и счастливой, как и их жизнь, которую они легко и беспечально проживали в своих морях на горячо любимом, драгоценном Эдеме. Она и светилась, лучезарно искрясь бело-соломенным, розово-оранжевым и бледно-голубым. А потоки энергий, составляющих её, сливаясь и переплетаясь, создавали картину, прекраснейшую из всех возможных.
 Иное было у хайтэсков. Они всегда претендовали на роль народа с особым статусом, на роль народа многогранно одарённого и особенно любимого Богом. Их бластула светилась ярко, многоцветно и нарядно. Да только наряду с сиянием таких же радостных струй, как и у незамутнённой бластулы ныряльщиков, в этом чудесном многоцветье явственно просматривалось немало тёмных и мрачноватых струй. Тех самых, которые являлись прямым свидетельством пороков, присущих этому талантливому народу, пороков-паразитов, ставших настоящим проклятием и бичом хайтэсков, пороков характерных или приобретённых ими в своей истории. А имя порокам тем: гордыня и тщеславие, властолюбие и трусость, беспринципность и корысть. И пороки те - дети, взошедшие от одного корня, имя которому – эгоизм.
Бластула могучих властителей морей, примэксов, походила на океан, в котором они рождались и проживали свои жизни. Здесь прихотливо сплетались потоки и струи от светло-голубого до тёмно-зелёного, перемежающиеся многочисленными лентами белыми, фиолетовыми и чёрными. Всё это многообразие потоков разнородной энергии жило и двигалось, взаимодействовало и не смешивалось. Светлые потоки добра и созидания, струи радости и удовольствия, их было большинство, но мелькали и тёмные струи – следы былых тёмных и недобрых чувств: мстительности и ненависти к врагам, недоброжелательства и зависти к партнёрам и союзникам. Таких было немало, но всё же меньше, чем у хайтэсков. И причина совсем проста: не знали примэксы чувства такого, как эгоизм.
Родственный и самый близкий к хайтэскам народ – это братья-горане. Справедливо это не только по общим корням и происхождению, но и из-за общих интересов, да и союзниками они были идеальными. Потому-то и бластула их располагалась ближе других к бластуле хайтэсков. И, может быть, даже совсем слились бы поля их, да только не было у народа гор тех тёмных и порочных качеств и соответствующих им струй, как у хайтэсков. Никогда не позволяли они себе опускаться до таких гадких и низких чувств, как: зависть, жадность, трусость. Не позволяли себе, и не прощали того братьям своим.
 * * *
Шесть их было, шесть несчастных, заблудших народов Ипа, виновных во всём, что произошло с ними! И теперь они, неразумные дети первой генерации, дети-пасынки, предтечи истинных сынов Бога, неожиданно для себя перешли на другой, высший уровень существования. Так и должно было случиться когда-то в конце их бренного, телесного пути, пути обязательного и предначертанного им Судьбой и Замыслом Создателя. Но они выбрали другое и прошли своим, вполне достойным их, и таким неожиданным и странным для Создателя путём.
Но как это могло случиться, как статься могло, что, даже осознав суть своей миссии, пошли они иным путём? Ведь был этот путь тупиковый, путь не любви и терпенья, а неприятия иных и всё подавляющего эгоцентризма. Может, и здесь была виновата та начинка, взлелеянная в себе думающей плотью и оттого неистребимая? Может, и здесь причиной всему то, что заставляет нас, удостоенных Великих Даров, морщась от отвращения к себе, совершать поступки весьма недостойные и отвратительные? Может, это и есть то, что часто ведёт нас скользким путём преступления и наказаний? Наказаний не только их самих, виновных, но и потомства их, которое наказывается лишением многих возможностей, а значит и утраченными вариантами развития будущего.
 * * *
И вот, осуществился Переход – преображенье качества, из одного в другое! Произошло в момент формированья бластулы, в миг завершения этапа бытия из протеиновой и примитивной жизни в состояние, где нет их – миллиардов «я», разрозненных и разобщённых! Но есть такое «Я», в котором все бесчисленные «мы» слились, как сумма, ставшая гигантским интеллектом.
Но как слились они? В крови и ненависти, в страданиях и плаче закончился тот шаг Истории Всемирной! То первый шаг был, один из многих следующих, на длительном и непростом пути, в конце которого свершение этапа первого вселенских Замыслов Творца.
Однако, завершение не скоро, а пока свершилось то, что ожидал Создатель терпеливо. И в этот миг явился тот, кто первый из когорты Ожидаемых пришёл, кого Творец считает истинными чадами своими! Пришёл один из тех, на плечи чьи возложит Он Судьбу и Исполненье Замыслов своих.
Шесть бластул, как экстракт шести народов Ипа, приняв последний крик, крик смерти Избранной планеты, и восприняв его, как первый крик рожденья, одолевая изнутри свирепое сопротивленье, исполнив Волю и желание Творца, в чудовищном и диком рёве слились-сплелись-смешались в нечто… в Сущность! так терпеливо долго ожидаемую Им, Создателем-Отцом и прародителем своим.
В миг знаменательный родился он – Экстрактус-первый. В роду великом Ангелов стал первым он, и потому был назван Прима-Ангелом и старшим сыном Бога. По праву своего рождения, он первым стал помощником Творца и той рукой, что главной у него была, но лишь вторым он стал в ряду Его извечных оппонентов. Вторым по счёту, но отнюдь не по значенью!

3.11. ДИАЛОГ С ПЕРВЫМ АНГЕЛОМ

- О-о! Где я?.. Что со мной - не понимаю. Что произошло?
Что это так рычит и бесится во мне? И главное теперь – кто Я?
- СВЕРШИЛОСЬ! Совсем не так, как ожидал Я,
                но всё же он родился!!!
- Кто здесь, ответил кто? Поговори со мной, мне страшно…
- Не бойся… СЫН мой! Здесь Я! и будет так всегда.
Я так задумал этот мир и создал всё для вашего пришествия.
- Так кто же я? И как мне звать тебя, Создатель?
- Ты сын мне, как все рожденное вокруг, а Я – ОТЕЦ тебе…
И всем другим, кто будет после…
- Зачем тебе я, Отче?
- Чтобы наполнить Смыслом всё и содержанием.
- Что, разве Смысл во мне?
- И смысл, и замысел во Мне!
                В тебе пока одно лишь - содержание.
- И что за содержание во мне? Это оно хрипит и бесится внутри?
Оно так рвёт и мучает меня, что сил уж нет терпеть!
- Шесть компонентов сущности
И множество проблем в грядущем –
Вот содержимое твоё, но есть надежда,
Что, повзрослев, изменишься и ты,
А длинный ряд времён, что проведем мы вместе,
Смирят в тебе губительные страсти навсегда.
- В чём, объясни мне, Отче, предназначение мое?
- Служенье Замыслам Моим! Важнейшим из которых
На этапе первом, является лишь акт создания тебе подобных.
- Подобных мне? Ты сам сказал – проблемы, страсти…
И вот ещё: мне очень неуютно в сути этой,
Ведь там внутри идет война, которую смирить я не могу.
- В расчет и исполненье наших планов
Нежданно вкрался фактор эгоизма
И отвратительных его детей: корысти, зависти и злобы,
Который доминантным оказался в Акте первом.
Учтем влияние его, затем расселим
                избранные расы по планетам,
Разъединив их миллионами парсек,
                и избежим печальных результатов.
- Так я – печальный результат твоей ошибки?
- Не всё так плохо, долгожданный сын мой.
Ты – первенец любимый и будет так всегда!
- Ты не устанешь нас любить, таких как я?
 - Нет меры для Любви моей – она равна Вселенной!
И все же, думаю, что будешь ты один – такой,
Лишённый радости покоя, мой главный инструмент
И Прима моих планов,
                Перворождённый отпрыск мой!
- Но, Отче, ты Велик и Всемогущ,
Молю тебя, исправь свою ошибку,
Исправь и измени меня…
- Исправить содержимое, не расколов сосуд – нельзя!
Сын мой, ты слишком дорог для меня!
Оставим разговор и тотчас приступаем к делу:
Нам столько предстоит! Великая работа ждет тебя…
- Работа созиданья, Отче?
- И созидание и… всякая другая. И чёрная, конечно, вся.
Увидел нынче я, что меньшим детям кнут весьма потребен.
Садовнику, чтоб дерева растить, секатор надобен.
Вот так и нам растить наш урожай придётся,
И станешь ты секатором и мастерком моим -
Для созидания на миллионах тех планет,
Что нам засеют дети младших рас.
Они, по разуменью своему, посеют Жизнь!
А мы взрастим там Разум – нам угодный,
Который править будешь ты, на камне Догм Моих
Совместно с братьями тебе и мне подобными!
- Кто братья те, Отец? Как звать мне их?
И какова награда будет мне за этот тяжкий труд?
- Для братьев время не пришло – их нет пока,
Но их приход грядёт и близок их черёд!
Он, верно, состоится под опекою твоею,
На тех планетах, что произросли из Ипа.
Награда же тебе проста и велика – Второй из вечных!
Второй, после меня! Иные ниц перед тобой падут,
Другие поклоняться тебе станут, и многие – бояться!
Ведь ты – почти как Я, сын мой, и лишь, согласно
Правилам Игры, немного меньше и темнее.
- Отец! … бояться станут… меньше и темней?!
- Сын мой, чтобы увидеть свет, необходимо быть и тьме.
- Да кто ж того полюбит, кто всех темнее и страшней?
- Найдутся и такие. Но поклоняться станут
Лишь темной стороне твоей,
Считая, что она – вся суть твоя,
Зло – кровь, а ненависть – вся плоть,
Не понимая главного, что только у меня нет тени
Среди веков, пространств и измерений!
А ты, мой сын, и все грядущие с тобой,
В моих лучах освещены одной лишь стороной –
Таков закон планет, деяний и свершений!
…И сторона другая, тоже нам нужна,
Как «да» и «нет», как плюс и минус,
Пойми, мой сын, всё это лишь –
Печальная необходимость.
И вот тебе простой пример – прополка!
Для тех, кто на полях своих лелеет урожай,
Стремясь добиться лучших результатов…
Так вы должны освобождать от сорняков
Поля свои – руками ваших подопечных.
Под полную опеку вам их поручу!
Я дам Законы им! Но вы их понесёте
                до ваших стад,
И будете следить за исполненьем:
Пусть вожаки ведут их правильным путём,
Безукоризненно, с умом и рвением!
И исполняя то, вершат лишь правый суд,
Не забывая про любовь и про терпенье…
…Теперь о тех, кому любой ценой успех
Важнее, чем Любовь Творца,
Кому рука Отца не столь страшна,
Как неудачи в жалкой бренной жизни.
Я о поклонниках лишь тёмной стороны –
Глупцы они, нет мудрости у них.
Ты будешь, сын мой, принцем их,
И принимая их любовь и поклонение,
Ты станешь, как детей своих, УЧИТЬ,
Посредством наказанья и терпения,
Любви, смиренью, доброте…
Без ярости! Однако, и без снисхожденья.
- Насколько сильно мне любить их, Отче, и как наказывать?
- Настолько, насколько се возможно.
- Когда придут другие, и затеряюсь я средь них,
Как позовешь меня ты, Отче? Как имя мне?
- Ты зваться будешь САТТИ, что означает,
Рожденный из шести: шести стихий,
Шести начал, шести характеров и судеб…

3.12. ПРОКЛЯТЬЕ МИРОВ РА

Содрогнулись дочерние миры, узнав о гибели родного Ипа, ведь все они были родными детьми Избранной планеты. Все по-своему, все по-разному содрогнулись. Знавшие любовь оплакали-отрыдали, а не знавшие – горько выли в звёздное небо. И только инсекты будто ничего и не заметили. Они оставались деловиты, будничны и спокойны. Для них не было «вчера», оно просто не имело для них никакой ценности. А было значимо только «здесь», «сейчас» и «завтра». Вот этим и были они заняты.
Ну, а Жизнь, посеянная в пространстве Вселенной усердием жителей Ипа и Волей Творца, процветала везде, где ей ничего не мешало. Так было на планетах гуманоидов и на планетах морских народов, на планетах инсектов и в мирах, заселённых Империей Ра.
Однако, странное дело: на планетах сектора Ра население колоний уже через какой-то десяток поколений неизбежно начинало замечать бросающуюся в глаза явственную разнородность в своём составе. Что было причиной, а что следствием - теперь уже трудно разобрать, но изолированные миры народа-ра всегда и быстро расслаивались. Незначительные и привычные, а потому незаметные прежде родовые отличия, обнажались всё ярче и выпуклей. А медленный ранее дрейф характерных родовых черт почему-то ускорялся с появлением каждого нового поколения. Новые с удивлением взирали на соседей из других родов, и думали про себя: какие же вы уроды! А те, изумлённо разглядывая родившихся, с соболезнованием поглядывали на их родителей. Зато, возвращаясь домой, они хохотали и веселились изо всех сил. И это фатальное размежевание неизбежно сопровождалось бурными спорами о принадлежности лучших и желаемых территорий, длительными склоками со взаимными обвинениями и претензиями. И заканчивались эти споры одинаково: неприкрытой конфронтацией раптэров противоборствующих видов.
Все они когда-то забыли очень важную вещь: что они – один народ и одна кровь. Они более не считали себя членами одной команды. Это порождало отчуждённость и растущую напряжённость их взаимоотношений. Не последнюю роль в развивающейся ситуации сыграли природные свойства раптэров: некоммуникабельность и агрессивность! Так и складывалось у них всё одно к одному, и всё это, конечно, не способствовало процветанию мира и порядка на планетах сектора Ра.
Однако был и ещё один очень важный фактор, влиявший на формирование облика и судеб новых миров Ра. Это был «привет» из глубокого прошлого: губительный и непреодолимый фактор раскола народа-ра на два непримиримых и взаимоненавидящих лагеря. И внутривидовые различия здесь были ни при чём. Во всей своей разрушительной мощи этот фактор царил на тех планетах Ра, которые заселялись в смутные времена передела, при «Ужасном» Ра-13-м и позже. Все эти миры в полной мере унаследовали пороки той самопожирающей системы, автором которой был гениальный мерзавец Арраур – правитель, лишённый нравственности. Он открыл и воплотил ту ущербную, каннибальную схему, которую станут после применять и многие другие, подобные ему, в разные времена и в различных мирах. Для них, алчущих абсолютной власти и поклонения, Арраур – это чёрный бог. Используя самые низменные чувства одной части своего народа, они и в будущем смогут с их помощью согнуть и растоптать другую часть этого же народа, который уже никогда не воссоединится. Они и дальше смогут отнимать имущество подчиняемых, отнимать их права и свободы, отнимать их главное право - быть. Быть личностью, быть величиной, отличной от нуля, быть кем-то, кто значимо ЕСТЬ в этом мире.
И теперь потомки родов, униженных и ограбленных диктатором, и потомки верных пресмыкающихся слуг его, конечно, не могли совместно процветать в пределах одного мира. Ничего они не забыли: ни те, ни другие. И память о причинённом зле из поколения в поколение сохранялась и у претерпевших, но не смирившихся, и у бывших обидчиков. Каждый род и каждый сородич помнили своих «кровников», и были они очень не прочь, при любом удобном случае, вернуть свой «должок».
С тех кроваво-жестоких времён эпохи Ра-13-го, на всех планетах сектора Ра прежняя, идеальная для народа-ра, система кланово-родовой демократии была безнадежно разрушена. Теперь здесь существовала другая иерархия, не по праву достойнейшего и не по праву его заслуг перед народом, а по праву рождения и принадлежности к властвующим родам. К тем родам, которые однажды поднялись к вершине пирамиды власти на мутной волне ненависти и предательства, и теперь стремились сохранить свои позиции.
И общество народа Ра, по природе своей никогда не знавшее понятий «любовь» и «доброта», общество, утратившее на своём трудном пути ещё и понятия «справедливость» и «правда», каждый раз превращало любой свой Новый мир в мир недоверия, зла и насилия. Главные критерии Цивилизации и важнейшие признаки благословенности: справедливость, правда, доброта к ближнему, любовь к своему народу – всё это изначально отсутствовало здесь.
Какие же результаты следовало в этих мирах ожидать?
Узкому кругу, который любил называть себя элитой, принадлежало всё лучшее в этих мирах. И всё это они желали сохранить для себя любой ценой. А другой стороне, основанию пирамиды, принадлежали бесконечные тяготы и обязанности нижнего мира. Большинство этих обязанностей можно объединить одним ёмким понятием: создание материального рая для десятка правящих семей: всё для их счастья и благоденствия, всё – для них! А для всех остальных предполагалась главная и неизменная роль: быть кирпичиками в фундаменте здания их благополучия. И за это им, париям мира Ра, право даровалось – жить! А если вдруг кому-то понадобится, из тех, кто присвоил себе всё «Право» в этом мире, то и отдать свою ничтожную и никчемную жизнь во благо великой «Родины».
О, Родина, Родина! Сколько мерзейших преступлений совершалось в закоулках Истории под прикрытием этого святого слова.
Культ понятия «Родина» - это очень важный, базовый элемент в сложившейся у раптэров системе власти. Он был и столпом, и обручем всей гигантской искусственной конструкции ценностей Империи Ра. И позже многие последователи Арраура, в мирах Ра и иных, станут создавать такие конструкции перекошенных, заведомо извращённых понятий, опираясь на которые легко можно объяснить то, что нельзя объяснить никакой нормальной логикой и никакой внятной мотивацией. И вот на него-то, на этот столп, фокусники-манипуляторы от власти, опирали всё придуманное ими мироздание Империи Ра.
Этот базовый элемент, как цепями жестко стягивал и удерживал, несовместимые, находящиеся в явных противоречиях понятия. Понятия, хоть и искажённые, но верно служившие стенами того мироздания, внутри которого помещались интересы сообщества, именующего себя народом-ра. И здесь-то, в самом центре экспозиции, главное место занимали интересы его безнравственной «элиты», той самой кучки рафинированных негодяев, безумные и безграничные аппетиты которой опирались на всю мощь и возможности Империи.
А по углам здесь сиротливо стояли интересы всех остальных, про которых принято говорить – «прочие». Причём, среди них тоже были разные «прочие», и некоторые из этих жались поближе «к раздаче». Это были те, кто охранял и преданно поддерживал правящий режим. А уж совсем далеко от стола находились те, на чьём труде всё и держалось. Это были те многие множества которых получали лишь крохи со стола бесстыдной и безнравственной Власти, интересы которых всегда стоят последними в очереди, это те, кого в коридорах бесстыжей власти презрительно именуют - «плебс».
Для стабильности всей системы, в обязанности нижних слоёв Законом закладывалось беспрекословное подчинение власти и сложившемуся миропорядку. А иначе ссылка на дальние, мало пригодные для проживания планеты - «проклятые миры», где одиночество в толпе, где каторжный труд. А это – неизбежная медленная и мучительная смерть в ошейниках на местных рудниках и штольнях.
Но не раз в их истории бывали моменты, когда находились решительные лидеры в том придонном слое. И если намерения и возможности лидера совпадали с благоприятной для того ситуацией, то происходили кровавые гражданские войны. А уж в них не щадили ни стариков, ни детей ни одной стороны, ни другой. Всё шло под нож. От старой элиты, как правило, оставались одни лохмотья. Но и вновь обретённая новая элита повторяла путь предыдущей…
Не сразу, конечно, чтобы уже на второй день… Но непременно и неизбежно.
Всемогущие обладатели власти и денег, с помощью купленных ими талантливых и беспринципных психологов, спитч-райтеров и прочей продажной сволочи, усиленно внедряли в головы бесправного и оболваненного населения удобные им бредни, где всё очень просто и доходчиво объяснялось. И бредни эти были так увязаны их усилиями в плотный и стройный ряд понятий, что несчастным олухам не удавалось даже отличить черного от белого и плохое от хорошего.
Они, например, ловко жонглируя словами и понятиями, лукаво подменяли естественную привязанность к месту рождения-взросления, с которым у каждого были связаны нежные воспоминания, на то искусственное административно-бюрократическое образование с красивым культовым словом – Родина. И даже тем, семьи которых жестоко пострадали в свирепых репрессиях, предписывалось, под страхом смерти, восхвалять власть, власть предержащих и в их лице – Родину. Здесь факты, как карты в руках фокусника или шулера, чудесным образом выстраивались стройными рядами, мелькали и исчезали с непостижимой ловкостью. И всегда ложились эти карты, только так, как нужно было сдающему. Благодаря всем им и их волшебному искусству, у большинства представителей нижних слоёв просто не возникало неудобных и трудных вопросов, портивших бы им настроение и аппетит приятным вечерком у себя дома. А если уже успел поделиться сомнениями с соседом, то аппетитом дело не ограничивалось, и приходилось расплачиваться за сомнения жизнью и здоровьем на «проклятых мирах».
А вопросов тех, на которые затруднительно было найти убедительный ответ, оказывалось весьма и весьма. Здесь: и почему дети бесправных должны были ради славы и богатства государства, служащего интересам десятка семейств, не задумываясь идти и отдавать свои жизни в опасных звёздных экспедициях или на полях сражений. Или, почему на богатейших планетах и территориях так бедно и несчастливо живёт народ-ра, создающий всё, что называется – материальными ценностями общества. И самый главный вопрос: почему они должны, при всём этом, любить «Родину» и государство, глубоко враждебные им, и тех правителей, именующих себя «отцами народа», так славно «радеющих» за них. И всё это объяснялось слугами народа так доходчиво и складно…
И ведь, многие верили. Таковы были, есть и будут эти самые – миры Ра.

3.13. НЫРЯЛЬЩИКИ: СВОЙ ПУТЬ ИЛИ ФИАСКО?

У ныряльщиков космический опыт был наименее успешным в сравнении с другими народами Избранной планеты. Да и не было у них возможностей таких, как у гуманоидов или раптэров. И дело было даже не в особенностях их физиологии. Засеять планету и пройти первые этапы: создание атмосферы, флоры и фауны, т.е. всё то, что делалось рейдовыми экспедициями с материнской планеты - это у них ещё получалось. И если этот этап проходил успешно, а моря и атмосфера строящегося мира достигали соответствия нормам, то начинавшееся затем самостоятельное освоение планеты, её ресурсов и возможностей, останавливалось у них уже на начальных стадиях.
Так было на всех осваиваемых ныряльщиками мирах: как только ослабевал нажим и контроль Центра с Избранной планеты, так колёса их цивилизации тут же замедляли ход и через некоторое время совсем останавливались. А затем начинался откат и местная диаспора ныряльщиков, с точки зрения материнской цивилизации, сильно сдавала и деградировала. Она просто ограничивалась удовлетворением основных жизненных потребностей и не выказывала никакого стремления к дальнейшему поступательному развитию.
Не стесняемые тесными рамками совместного существования с конкурирующими видами, как это было на родной планете, обладатели морей и океанов оказывались слишком хорошо приспособленными к жизни. Всё необходимое для себя ныряльщики брали из окружающей стихии. Одежда и теплые дома им были не нужны вовсе, а весь океан новой Родины с его отмелями, островами и возможностями – в их полном распоряжении. Места для встреч, общения и центры получения-хранения информации, однажды надежно организованные, могли сохраняться достаточно долго, не требуя особых усилий. А высокие технологии, в своё время перенятые у примэксов и отлаженные под себя, позволяли им, не особо напрягаясь, получать и то необходимое, чего не могла предложить им планета: средства дальней связи, технические носители информации, энергию и коммуникации.
Многих пороков, свойственных другим расам Ипа, они не знали. Необходимости бороться с чем-либо или за что-либо – не было. Отпадала необходимость и напрягаться. Здоровье у них было от природы изумительное, а еда и всевозможные лечебные растения вокруг и повсюду. И каждый из ныряльщиков от рождения их знает. Удовольствие при таком здоровье можно получать ежесекундно, даже от простого вдоха чистого воздуха, от прикосновения к коже горячих лучей светила. И при всём этом, врагов – ноль. Чего же ещё надо для полного счастья?
И ещё одно обстоятельство сказывалось: не было им подарено от рождения таких удобных манипуляторов – рук и пальцев, какие были у других разумных. А это значит, что не было и таких возможностей в самостоятельном созидании и производстве. Так и случилось здесь, что рука об руку шли «не могу» и «не хочу».
Но Дары Создателя, полученные ими единожды, у них никто не отнимал. Разум их был светел и активен, хотя, при всём этом, в своей умственной деятельности они обычно сдвигались к созерцательному философствованию, сладкоголосой поэтике и эпикурейству. А жизненная позиция этих счастливцев, в идеальных условиях новых миров, даже и не предполагала ничего другого.
В своём мировоззрении и жизненной философии ныряльщики опирались на постулаты, неоспоримые с их точки зрения. И вот как аксиомы эти звучали:
- жизнь индивида коротка, единична и неповторима. Она принадлежит только ему и больше никому. Всякий индивид может распорядиться своею жизнью по своему усмотрению, и никто не вправе за это его осуждать;
- главное право живущего – получать от жизни радость и удовольствие;
- единственная обязанность живущего – оказывать всемерное содействие роду и племени своему – для их счастливого существования;
- время, как фактор жизненного процесса, не линейно и относительно. А завершение времени жизни, биологическая смерть индивидуума – понятие абсолютное. Там дальше, возможно, есть нечто другое, но существование индивидуума там исключено. А посему: смотри первые три постулата.
Так и жили ныряльщики, беспечально и счастливо, как только они одни могли это делать. И ещё долго дружественные народы с других миров, памятуя их прежнюю специализацию и высокое качество их работы, обращались к ним с заказами на теоретические научные изыскания, с предложениями о сотрудничестве в разных областях науки. Но таких обращений со временем становилось всё меньше. А виной тому были сами ныряльщики, их характер, мировоззрение и расслабленный образ жизни. Почти все принятые заказы выполнялись ими на высоком профессиональном уровне, но всегда это происходило с пренебрежением оговоренными договорными сроками. А иногда случалось, что о заказах просто забывали – не было это столь важным для них.
Был у ныряльщиков и другой космический опыт, совместный с дружественными народами. Признавая истинным союзником из всех возможных только хайтэсков и горан, ныряльщики сделали несколько попыток на паях с ними освоить пару своих миров. Сочетание хайтэски-ныряльщики обоим народам казалось продуктивным: с одной стороны – широчайшие технические возможности хайтэсков и весь спектр их технологий и технической мысли в атмосферных условиях. С другой стороны, это неограниченный доступ к ресурсам океанов, и пищевым, и сырьевым. Начало совместных проектов в таких случаях было просто идеальным. Экспедиции успешно проходили все подготовительные этапы, не было никаких особых проблем или разногласий по всем текущим вопросам. И так замечательно всё было до того момента, пока местные моря не становились полностью пригодными и оборудованными для вольготного существования ныряльщиков. Как только момент этот наступал, всё менялось. Чёткое, до сих пор, взаимодействие партнёров начинало давать сбои и всегда по одной причине – из-за неисполнительности и пренебрежения партнёрскими обязательствами со стороны морского народа.
Но хитроумные хайтэски всегда предвидели такое развитие событий и поэтому так ловко составляли «договора о партнёрстве и освоении планеты», что каждый раз это оборачивалось для ныряльщиков утратой контроля над новой планетой. Она неизбежно переходила под опеку «партнёрского совета», а это значит, что фактически она становилась под патронаж хайтэсков. Это происходило каждый раз, и ныряльщики всякий раз превращались в квартирантов на своей планете. И причина здесь была проста – природный характер ныряльщиков, и их особое отношение к ценностям жизни, реальным и мнимым.
В секторе ответственности ныряльщиков все планеты, которые они самостоятельно осваивали, раньше или позже утрачивали основные, привычные черты цивилизованных миров. Два-три космопорта на поверхности планеты вблизи кромки океана – вот и все признаки цивилизованности этой планеты. Население здесь всегда отвергало техногенные пути развития, избирая другие, не связанные с насильственным изменением окружающего мира. И при этом они так органично вписывались в созидаемые ими миры, что становились родной частицей этих миров, становились одним из главных звеньев в этой сбалансированной и прочной цепи.
В их мирах отсутствовали понятия: корысть и тщеславие, гордыня и месть. Так же как, впрочем, и другая сторона этой медали: воля и упорство в достижении поставленных целей, стремление быть лучшим и стать примером для других.
Основой отношений внутри всякого сообщества ныряльщиков была внутриродовая иерархия. А это означало, что главным в их взаимоотношениях было безусловное уважение и почитание старейшин каждого рода и воли Совета Равных – главного координирующего органа ныряльщиков. Неукоснительное исполнение всех решений Совета Равных и соблюдение интересов соседствующих родов было обязательным для любого из ныряльщиков и исключений здесь не могло быть. А естественная взаимная привязанность всех членов рода и неограниченная поддержка каждым каждого – это те неписанные правила, которые никто и никогда не нарушал в этих счастливых мирах.
Каждый ныряльщик ощущал себя желанным дитём большой и дружной семьи, маленькой клеточкой большого сильного организма. Из этих простых условий проистекали и характер их, и бесконфликтность их существования, и общее состояние непреходящего счастья и радости.

3.14. УЩЕРБНЫЕ МИРЫ

В секторе ответственности расы инсектов во времена космического бума сновали десятки и сотни кораблей этого народа. Однажды принятая программа действий не подвергалась ими уже никогда сомнениям и пересмотру. Эти великие труженики по-своему восприняли идею Великой миссии, и теперь неуклонно и безостановочно воплощали её так, как и понимали: миры должны быть наполнены Жизнью. Только миры, которые они создавали на своих планетах, разительно отличались от миров всех других народов Ипа. Ведь они отражали представление Совета Сообщества инсектов о строении идеального мира.
Это были странные миры: без птиц и животных, которые могли являться прямой или косвенной угрозой членам Сообщества. Это были планеты и без многих видов растительности, распространённой и привычной на Ипе, но не способной существовать здесь в отсутствие тех же птиц и некоторых других видов существ, не вошедших в число «полезных», с точки зрения Совета Сообщества. Потому Миры эти никогда не знали пения птиц, не знали вообще никакого пения, ведь пение – это выражение счастья и радости, а инсекты безголосы и бесчувственны. Здесь просто некому и не для кого было петь, ну а шуметь без страха мог здесь только ветер. Лишь он да стрекот крыльев летящих инсектов нарушали безголосый покой обедневших полей и лесов.
В водоёмах и реках их миров преобладали растения и завязанные с ними в сбалансированную систему некрупные существа. Всё должно иметь свою значимость, предназначенье и цель – такова парадигма и стратегема Мира Инсектов, а значит, всё это – еда! Или то, что еду создаёт. Всё в огромных количествах и всё для процветания расы.
Здесь всегда, в соответствии с интересами хозяев мира, складывалась замкнутая самодостаточная экосистема, этакий никогда не скисающий питательный бульон. Передвижные плавающие платформы под присмотром команд инсектов-операторов процеживали сквозь мелкие сита акватории водоёмов, отделяя питательную составляющую от всего остального «бульона». Очищенная вода возвращалась назад, а криль и водоросли служили пищей для местных семейств «истинно разумных». Озёра и моря интересовали их только как источники воды и пищи. Для предотвращения заболачивания, в водоёмах разводились рыбки и мелкие рептилии, способные поедать избытки планктона, и за всем этим следили команды «ихтиологов», многочисленные и специализированные семьи инсектов. Протеиновая Жизнь безгранично приспособляема, и новые условия порождают и новые возможности. Специализация так изменяла эти семьи, что со временем они приобретали все признаки водяных насекомых, родившихся и проживающих на воде. Они уже умели плавать, нырять, а вода становилась для них почти родной стихией.
Инсекты строили миры исключительно для себя, и это ими было сделано идеально, с точки зрения абсолютной логики и такого же абсолютного эгоизма. По их твёрдому мнению, на всякой новой планете могло быть место только для полезного и необходимого, а это – еда, вода и безопасное жизненное пространство. Все остальные мотивы были для них непонятны, неприемлемы, а, скорее всего, даже и неведомы.
Их первичная цивилизация на Избранной планете, рождалась в условиях острого соперничества с другими расами, и это всегда являлось мощным стимулом для всестороннего прогресса всей расы инсектов. Конкуренция интересов и многополярность мира на Избранной планете вынуждали их активно развиваться, изменяясь и подстраиваясь под существующие реалии, и всё это подталкивало их к вступлению в официальные союзы, тайные сговоры и закулисные соглашения.
Основные принципы, признаваемые коллективными инсектами на Ипе для «дружественных» и союзнических отношений, звучали так:
- лучший союзник инсекта – только инсект;
- враг – всякий, кто не союзник;
- враг моего врага – мой сегодняшний партнёр;
- завтрашний союзник дороже сегодняшнего, потенциал которого уже использован;
- союзник и партнёр сегодня – завтра конкурент – послезавтра враг;
- каждый союзник – это новая, добровольно выдаваемая информация;
- каждый союзник - это новые возможности причинить урон врагу;
- главный закон Сообщества: интересы расы инсектов превыше всего, они приоритетны всегда и везде.
И вот теперь, когда созданные миры инсектов обособились, когда угрозы поражения в жёсткой конкурентной борьбе исчезли и, казалось, что надобность в контактах с мирами других одаренных Творцом народов отпала. И кто-то мог тут же подумать – всё: развивайся, как хочешь, и живи, как сможешь…
Но Сообщество инсектов обладало достаточной мудростью, и осознавало, что пройдут тысячи или миллионы лет и сильные, развивавшиеся все эти годы расы, придут на их заплесневелые миры и отнимут готовые к жизни планеты. А это будут их планеты – инсектов. И они не смогут достойно возразить и сопротивляться. Поэтому-то они старательно налаживали контакты с другими мирами, пытаясь заинтересовать их выгодными условиями торговли. Иногда это получалось. И тогда возникали отношения, которые содействовали решению многих жизненно важных вопросов расы. Например, с помощью такого сотрудничества создавались благоприятные условия для дальнейшего технического прогресса, для налаживания дипломатических и некоторых других миссий (например, разведывательных, по отношению к не дружественным мирам).
Однако инсекты всегда оставались верны себе. И это было замечено многими. Ведь невозможно бесконечно красть и не попадаться, невозможно показывать один и тот же фокус при этом, и не быть битыми. Вот и здесь так случилось, что растеряли они многих партнёров своих, а новых не нашли. Никто не хочет иметь дело с тем, кто непрестанно жулит.
И оказались миры инсектов на принадлежащих только им живых планетах в совершенной и полной изоляции.
В их ущербных мирах всегда и неизбежно возникали условия, когда дальнейший прогресс приостанавливался, и становился со временем просто невозможным. Это происходило из-за отсутствия необходимых для этого качеств. Например, отсутствие творческого начала, когда собственный потенциал для движения вперёд отсутствует и ничто не побуждает напрягаться: никто в обозримой перспективе не угрожает и всего-то вдосталь. Тогда не обнаруживалось никаких причин для дальнейшего движения цивилизации инсектов вперёд. Безукоризненно оборудованные жилища, размеренный по секундам быт, обязанности, расписанные по профессиональным гильдиям на тысячелетия вперёд, никаких раздражителей и потрясений – прекрасные условия для сна Разума и векового застоя.
Да ещё Бог, вероятно, отвернулся от них. Возможно, из-за того, что отвергли они важнейший Дар Его, так много значивший в замыслах Создателя. Из Даров Его, племя членистоногих, усвоив Дар Разума, по какой-то причине пренебрегло Душой. Приняв, быть может, какую-то скромную часть этого Дара и лишь толику чувств, как признак Души, они удовлетворились тем. Да и сами чувства у них были очень специфическими и слишком урезанными, и сохранились они только в диапазоне выживания вида - а это расовая солидарность, выживания семьи, как единственной формы существования, и сохранения потомства, как продолжения рода.
При безоблачном процветании вида в их новых мирах, маятник развития инсектов, когда-то замерев в высшей точке своей, качнувшись, начинал обратное движение. И тогда наступал долгий период упадка, когда каждый прожитый цикл оказывался беднее предыдущего. И не в смысле пищи или благ, а тем, что утрачивалась какая-то частичка знаний или технологий, а на их место не приходило ничего нового. Наука в этих мирах завяла и как отрасль, и как фактор развития.
Техника, используемая в повседневности и обеспечивающая привычный уровень комфорта и удобств, конечно, сохранялась в полной мере – за этим строго следили. Зато всё остальное, невостребованное в ежедневности, было сложено в архивы, дорога в которые со временем была и вовсе забыта. А на место прежних знаний, составлявших мозаичную, но объёмную и адекватную существующей реальности картину мира, приходили версии, устраивающие правящую верхушку и культы многобожия.
И каждый вид инсектов желал видеть своего Бога, похожим на себя.
Утрата единобожия было первым предвестником утраты чувства родственности и единства Сообществом инсектов. Когда-то, во времена упадка нравственности на Ипе, преступив Высшие Запреты в отношении других живущих, инсекты всё ещё хранили внутри своего Сообщества жёсткую корпоративную мораль.
Главные положения этой морали гласили: каннибализм – недопустимый грех, все роды – это члены Сообщества, равные друг перед другом и перед Богом. Интересы расы включают в себя интересы всех видов и родов инсектов.
И вот теперь, во времена нового наступления упадка и отката, эти важнейшие устои стали почему-то забываться. Так царица рода в процессе особой близости могла по забывчивости или невнимательности съесть кого-то из своих мужей. Или охотники одного рода могли притащить в свою семью к обеду членов семьи другого вида инсектов, и отнюдь не в качестве гостей... Охота на представителей другого вида ещё не обрела формы войны, как это станет позже, в период высокой перенаселённости, но она уже принимала вид развлечения, или даже некоего подобия спорта.
Динамика развития и расширения границ существования расы за счёт освоения новых миров, начавшаяся в Золотую эпоху на Ипе, теперь истощалась и замирала, не получая дальнейшей подпитки. С изменением условий и утратой былых позиций, процессы развития сменились судорожным стремлением удержать ускользающие возможности и то, жизненно важное и необходимое, что ещё оставалось у них. Такие процессы проходили на всех планетах инсектов и, вероятно, были неизбежны на их эволюционных путях.
Периоды упадка и расслабленности на разных планетах растягивались на различные сроки, а сроки эти определялись исключительно местными условиями и способностями расы к размножению на данной планете. И каждый раз период застоя тянулся до возникновения опасной ситуации и появления нового страшного фактора в мирах инсектов. Ничем не сдерживаемое стремление к размножению раньше или позже у любой жизненной формы неизбежно приводит к перенаселённости. А вслед за ней всегда появляется и необходимость заботиться о выживании вида и семьи, спасать своё потомство и обеспечивать ему необходимые возможности к дальнейшему существованию и развитию. И вот он в полный рост, фактор этот - перенаселённость планеты инсектами. Жуткое, должно быть, зрелище!
Фактор переполненности освоенного пространства открывал наступление нового периода развития Миров инсектов: эры внутрирасовой и межвидовой конкуренции. И тут к ним опять приходит страх – страх аутсайдерства. Боязнь оказаться на обочине дороги, по которой промчатся мимо, не оглядываясь на тебя, неудачника, те, кого ты недооценивал или не принимал всерьёз.
Этот страх вновь и опять является топливом в машине Цивилизации. И снова вспоминаются забытые ранее тропинки в архивы информации и хранилища мудрости. Опять и опять они вынуждены напрягать уже одрябшие в счастливой расслабленности мозги и мышцы. И локомотив цивилизации уже вновь раздувает пары, и вновь движется вперёд и вперёд...

3.15. ПЛАНЕТА С ПЛОХИМ ЧИСЛОМ

Не все миры инсектов развивались по одной схеме. У них, так же, как и у раптеров, были свои «бестиарии» и свои неудачи. Условия на миллиардах планет вселенной складываются из сочетаний тысяч факторов. Планеты могут быть очень разными и похожими, близкими и даже подобными, но всегда особенными, потому что эти тысячи факторов дают миллионы сочетаний. И каждое из сочетаний очень индивидуально и неповторимо. Даже бестиарий они способны создать особенный.
Так было и здесь, в секторе ответственности инсектов, возле одного роскошного белого гиганта – звезды молодой и активной. И сама планета, выбранная в этот раз для посева, была под стать своему великолепному сюзерену. Это была крупная, переполненная энергией и возможностями планета, вероятно, лучшая по всем внешним показателям в своём регионе, а может быть, и во всём секторе.
По проверенной и накатанной веками схеме, случайно открытой инсектами и сохраняемой ими в тайне от всех других участников проекта, они и попытались её засеять. Схема прежде была всегда беспроигрышной: бомбардируя с орбиты, даже не опускаясь на поверхность, планету-кандидата «капсулами жизни», инсекты всегда, в рекордно короткие сроки и с минимально возможными расходами, выстраивали новый мир для себя и своих потомков.
Они умудрялись в течение срока жизни одной семьи сеятелей, которая равнялась жизням пяти-шести поколений хайтэсков, подготовить приемлемые условия для стационарной колонии. Приемлемые – не значит, отличные, но возможности существования на поверхности у колонии уже были. И их схема, в сравнении с усилиями других народов, оказывалась и самой целесообразной, и самой экономичной.
Для решения всех подготовительных задач на осваиваемой планете требовался всего один рейд и всего одна долговременная экспедиция, без всяких дополнительных и корректирующих полётов. Методика их была гениальна и проста: огромный галактический корабль усилиями всего Сообщества Инсектов строился на орбите Ипа под уже готовый проект экспедиции. «Лидер» начинялся всем необходимым, и только для полёта в один конец – обратно их никто не ждал. Туда загружалось всё для длительного, автономного существования нескольких десятков семей сеятелей и семьи-пилота. Затем его предельно набивали посевными и корректирующими биологическими материалами, а Советом Инсектов им определялся маршрут и координаты конечной цели миссии. И в путь, без страха и сомнений, которые, впрочем, были им неведомы.
Экспедиции инсектов, отправляясь в невозвратные дали, отлично сознавали, что никогда уже ни одна из их семей не возвратится к родным холмам и не увидит родного Ипа. Но и понимая это, они считали, что их судьба – самая счастливая судьба! Быть надёжной ступенькой к вершине успеха для всего своего народа – что же может быть лучше?
Они, маленькие, почти безличностные существа, не воспринявшие дара воображения, дара любви и чувства красоты, понимали под счастьем только успешное исполнение долга перед своей семьёй, родом и своей расой. Цель, поставленная им Советом – это воплощение воли расы, что так же свято, как и Великая миссия, и значит, есть безусловное основание считать всех причастных к её исполнению, избранными и достойнейшими в своём народе. Только гибель экспедиции могла прервать исполнение задания, и только смерть могла стать сильнее их воли и стремления исполнить всё ради блага своего народа.
Любой из коллективных инсектов, вся семья его, вся экспедиция, умирая при исполнении задачи, были уверены, что они достигли пределов своего счастья! Так было всегда, если им удавалось исполнить предназначение своё. И в этот раз избранники, пройдя свой маршрут, пролетев сотни световых лет и потратив на этот путь жизни нескольких тысяч поколений семьи-пилота, достигли намеченной точки пространства.
Здесь, как и обещали им пославшие их, они нашли свою цель, красавицу-планету, к которой так долго стремились. Их корабль какое-то время менял направления облёта: вдоль экватора, от полюса к полюсу, пока не занял возле своей избранницы оптимальную орбиту, на которой и закрепился.
На борту корабля-матки закипела жизнь, как в проснувшемся улье. И это было именно так, ведь в полёте все, кроме семьи-пилота, спали и экономили ресурсы жизни, а теперь пришло время действовать и скопившаяся энергия била ключом. Совершая веерные вращения над планетой, они щедро рассыпали «капсулы жизни» - массивные шары из вспененного огнеупорного материала, способного таять при контакте с водой. Начинкой капсул были разные жизненные формы, готовые начать освоение любой не слишком враждебной среды. При этом они изменяли эту среду так, как требовалось их хозяевам.
Конечно, многое по ходу дела приходилось изменять: добавлять и корректировать, устранять какие-то факторы, а какие-то добавлять, но тоненькое покрывало атмосферы потихоньку росло и укреплялось. В долинах, влажных ущельях и на побережьях морей, уже через несколько десятков тысяч суточных циклов, это волшебное покрывало мало-помалу становилось пригодным для следующего продуктивного шага.
Планктон и вся эта основообразующая каша в водоёмах уже процветала, травка и мхи уже кое-где вовсю принялись, а значит, главное уже было: воздух, вода и еда. Деревья и кусты тоже появятся, но постепенно и ещё не скоро, через сотни или тысячи лет. Так начинали они везде, планировали, что так будет и здесь, на этой замечательной, по многим предварительным прогнозам, планете.
По многим, но не по всем. В Совете Инсектов некоторым сразу не понравился индекс планеты, обозначенный, как и принято у инсектов, кластером из пакета трёхзначных цифр.
В кластерах, заменяющих инсектам названия и понятия, каждая группа цифр имела своё значение и смысл. Их раса, не имела звуковой фонетики, алфавита и речи, но они прекрасно и без всего этого обходились, общаясь понятийными символами, предпочитая всякому другому языку – язык цифр.
Обладая математически строгим мышлением и исключительно ёмкой коллективной памятью, в общении с хайтэсками они осознали всю условность и субъективность фонетической речи. Подтверждение этому они получали много раз когда, субъект, передающий информацию, мог осознанно или неосознанно информацию эту исказить. И часто искажали кардинально, меняя порядок слов, интонаций и вложенный смысл в одни и те же слова.
Это было непостижимо для точного разума инсектов. Они раздражались, не понимая сказанного, требовали максимально укорачивать и упрощать фразы, и раздражались ещё больше оттого что ощущали себя слабоумными и второсортными детьми Создателя. А цифры – это Разум мира, они бесстрастны и правдивы. Они не лгут, как не может солгать ни один член семьи другому, как не лгут семьи друг другу, как не лгут и царицы при своём общении внутри Сообщества.
В символе этой новой планеты, в её цифровом коде было что-то такое, что настораживало некоторых особо внимательных советников цариц. В мире холодного разума инсектов логика – это главный регулятор отношений причины и следствия, важнейший фактор взаимоотношений между семьями и руководство в выстраивании  сложной системы связей и рычагов, сдержек и противовесов с внешними соседями. Логика инсектов – это логика цифр, она неоспорима и прекрасна, как может быть прекрасна только мудрость уравнений и аксиом.
Каждая цифра изначально несёт свой смысл и значение, свой потенциал и свой знак, определяющий её суть. И всё вместе – это заложенная информация.
Например:
0 – объявленная и неоспоримая пустота, но он же и начало – то, что есть до первого шага. А в иных случаях – это определение значимости, возможностей и силы;
1 – овеществлённая суть, нечто, и оно – одно. Но это одновременно и начало вещей, а в других случаях – это небо. И ещё означала единица у инсектов – совершенная неделимая сущность, а это то, что другие народы называли – Творец.
2 – символ динамического равновесия мирового порядка, как два уравновешивающих друг друга явления, как плюс и минус, как «0» и «1», где «0» - то, что было до мига раскрытия «Цветка» и будет после его закрытия, а «1» - то, что между ними. В других ситуациях эта цифра могла означать – двойственность бытия, а иногда – двуличие и измену.
3 – символ стабильности и устойчивости, как три точки через которые всегда можно провести одну плоскость. А плоскость – это неоспоримая устойчивость и в крайнем проявлении – бесконечная плоскость, а значит и бесконечная устойчивость, стабильная, как сама система вещей, рождённая Совершенной Неделимой Сущностью. Эта цифра была символом Сообщества и расшифровывалась для иных она так: Совершенная Неделимая Сущность + Замысел + Сообщество, и в этом были ответы на многие вопросы.
Каждая цифра несла свой смысл в системе ценностей инсектов, но особое место занимало число – 6. Его почитали, как любимое, сбалансированное число Вселенной. Строение большинства водяных кластеров подтверждают это, да и число одаренных народов именно таково. Инсекты считали, что шесть - это гармония Вселенной, истинная гармония. А вот число 7 – это искаженная гармония, с лишним ненужным элементом в себе, для ущербных народов, придумавших много ненужных слов и понятий, придумавших семь нот, семь цветов, душу и любовь…
Уж они то, инсекты, ценители бескомпромиссной точности, об этом знали всё.
И вот, предстало странное сочетание цифр в индексе рассматриваемой в качестве кандидата планеты, которое другие народы Ипа, одарённые воображением и сомнениями, могли бы назвать враждебным или даже дьявольским. Это было отмечено и в Совете инсектов заявлениями нескольких представителей семейств. И многих бы это остановило, но не их, «истинно разумных», не знающих колебаний, сомнений и страха,
А сюрпризы, как и предсказывалось, начались вскоре после корректирующих просевов. Никак не выстраивался требуемый газовый баланс атмосферы. Слишком много радиоактивных изотопов участвовало в газообмене, и потому слишком много враждебных газов циркулировало там внизу. Так показывали приборы. Но дышать этим коктейлем было всё-таки возможно – такой они сделали вывод. А как иначе объяснить быстрый рост водорослей и активное поведение прибрежной фауны. Правда, настораживала уже сама эта ненормальная активность: всё побережье, как будто, бурлило и какие-то неучтённые, мощные процессы влияли на всё происходящее там внизу.
Чтобы разобраться в ситуации, приняли решение: две семьи сеятелей на двух челноках десантировать в двух диаметрально-противоположных точках экватора планеты. Для этого на побережье океана выбрали долины, которые, судя по разросшемуся там травяному покрову и кустарнику, накрывал уже плотный слой пригодной атмосферы.
Десант ушёл и исчез… Исчез, как будто сгорел. Ни одного сеанса связи, ни одной цифры – ничего. Из-за густой, почти сплошной пелены тумана или облаков, стелющихся по поверхности планеты, наблюдение точек контакта челноков с поверхностью оказалось невозможным. Но вспышек и очагов горения, какие бывают при неудачных посадках, тепловизоры не зафиксировали, и потому, вероятность любого исхода была возможной. Предположили, что посадка у обоих прошла в аварийном режиме. Или другой вариант: атмосфера планеты, из-за своего состава, непрозрачна для избранного, традиционного диапазона связи.
Снарядили ещё два челнока, снабдив их всеми известными средствами связи и выживания. На них отправили ещё две семьи в районы посадок первого десанта. Но ни эти, ни два следующих челнока с сеятелями, которым было строго приказано немедленно возвращаться в случае опасности, ничего не изменили. Они улетали в неизвестность и исчезали бесследно. И никакие усилия не помогали.
Между тем непрекращающиеся сеансы наблюдения за планетой убеждали, что заселение поверхности идёт неправдоподобно быстрыми, просто молниеносными темпами: большие участки континентов, островов и всё мелководье буквально на глазах меняли окраску. Всё говорило об успехе, кроме одного: ни один из ушедших родов не вернулся и не откликнулся на призывы корабля-матки.
Прима-иерарх экспедиции, сверившись с инструкциями в бортовом компьютере и не найдя там ответа на поставленные вопросы, объявила оставшимся на корабле семьям, что неординарная и не имеющая аналогии ситуация, требует консультаций с Советом Сообщества.
На Ип отправили подробный доклад и стали ждать…

3.16. ТРАНСФОРМАЦИИ ВИДА

А посадка первых двух челноков на «планету с плохим номером», проходила без особых осложнений и в штатном режиме.
Осложнения начались вскоре после посадки в обозначенном районе планеты, на плоском берегу большого залива, который много позже, когда здесь появится новое население, получит говорящее название. И название это, в переводе на язык хайтэсков, звучало бы как «Залив мести». Непредвиденные и невозможные события в других мирах инсектов, оказались возможными и реальными здесь, в мире с плохим числом.
Как только стихли вибрации корпуса челнока, и отрывистый двойной сигнал оповестил о благополучной посадке, со всем экипажем челнока, семьёй сеятелей что-то произошло. Царица семьи вдруг прекратила всякое общение с семьёй и впала в состояние необычной и странной задумчивости. Все остальные на челноке, не имея координирующих команд и не понимая, что происходит, вначале замерли в ожидании, а когда время странной паузы превысило допустимые пределы, засуетились бестолково и бессмысленно. Индукторы-советники царицы зачем-то построились в круг возле ложа своей повелительницы и, то ли охраняя её, то ли добиваясь её внимания, принялись исполнять необычные и странные движения: вперёд-назад и вправо-влево. Номинальные, но не реализовавшиеся самцы, воины и рабочие вдруг побежали кто куда, сталкиваясь головами и плечами. И чем более проходило времени, тем очевиднее становилось, что эти столкновения не случайны, что это нечто похожее на посылаемый вызов сопернику.
Семья утратила главное – ощущение единого и целостного организма. Каждый член семьи вдруг осознал, что теперь он оказался перед огромным и враждебным миром в полном и ужасающем одиночестве. Чувства такого никто из них никогда не знал, как и не знали они прежде страха. И паника, доныне неведомое чувство, тут же охватила экипаж, который вдруг, на глазах, переставал быть семьёй. И вот они бестолково заметались по челноку, каждый впервые сам по себе, и каждый – сам за себя. Они не знали, что делать и как спасать свою погибающую семью – единственную и несомненную свою ценность.
Инстинкт и опыт говорили им: надо найти новую царицу, сплотиться вокруг неё и восстановить семейные связи. Но блокирование программы размножения, вводимое на время десанта, не позволяло им приступить к поиску новой царицы и ситуация стала походить на тупик, в котором, казалось, и должна была закончиться жизнь всей семьи. Паника уже достигла апогея, когда проявился новый, непонятный для них фактор и фактор этот был настолько небывалый, насколько и удивительный! Каждая особь внутри челнока вдруг стала осознавать себя отдельной единицей и отдельным самостоятельным существом. И каждый впервые ощутил себя, хоть и связанным с другими общим родством, полем общения и знаний, и даже общими интересами, но вдруг у него появились и свои собственные желания и намерения. Суета стала постепенно замирать и, наконец, все остановились и замерли, стремясь адаптироваться к новой небывалой реальности и стараясь понять своё место в ней.
Внутри у каждого из них протекало сразу несколько, пересекающихся и подпитывающих друг друга процессов. Проснулись заблокированные ранее программы по выработке гормонов, которые, благодаря местным условиям, стали активно управлять поведением этих самоопределяющихся особей. И очень явственно выходило, что в сложившейся ситуации у каждого появилась возможность занять новое и более высокое место в семье! А внутри каждой обретённой сущности тут же запели фанфары, и было некому приказывать и сдерживать их.
Тут же молодые самки, традиционно занимавшие в семье должности нянек-кормилиц, стали мысленно примерять к себе столь вожделенное и недосягаемое для них ранее место – ложе царицы и владычицы семьи. Серые, незаметные винтики-особи, обречённые быть, всё отмеренное им время, винтиками, яростно возжелали стать кем-то большим: почитаемыми Особами, личностями значимыми в этом великолепном, принадлежащем им, мире.
Воины и рабочие, бывшие функционально только воинами и рабочими, вдруг осознали себя грозными и могучими самцами, которые, конечно же, достойны другой, более славной участи. Участи Главного мужа царицы – а о чём они ещё могли мечтать? И пока их головы работали над этой острой и сладкой мечтой, их ноги сообщили им, что на челноке что-то происходит! Что-то вибрирует и гудит, не громко, но на одной частоте и постоянно. Оказалось, что это царица.
Царица, существо организованное более тонко, чем остальные члены семьи, под влиянием местных мощных мутагенных факторов, сначала впала в длительный и глубокий шок, а затем, очнувшись, ощутила значительные перемены внутри себя. Всё её большое и немолодое тело запело-завибрировало, сотрясаясь от избытка энергии, от избытка силы и желания жить. Вибрации её немедленно передались всей безумствующей семье, а с вибрациями и настроение царицы. Необыкновенный коктейль из ощущений своих и царицы-матери совершенно поразил всех без исключения на борту. Казалось, будто безумие охватило их, бывших когда-то единой семьёй, а теперь обособившихся и недружественных инсектов.
Слишком долго лежала в обмороке, не владея ситуацией, царица. Слишком сильное влияние на всех оказали местные условия, и слишком далеко зашёл никем не управляемый процесс.
Каждая из бывших нянек, успела за эти неполные сутки начать формирование зачатков главных и важнейших органов, которые отличают царицу от всех других самок семьи. Все они пожелали стать полноценными самками, и инстинкт заставил их сделать следующий шаг: почти одновременно они вбросили в окружающий их объём кабины челнока такое безумное количество ферамонов, привлекающих самцов, что те просто взбесились. Мгновенно произошли необратимые изменения: вчерашняя семья – оплот и святое для каждого из её членов, монолит и единый организм, по своей сути, превратилась в десятки враждебных групп. И каждую группу возглавляла молодая самка.
И всем им понадобилось жизненное пространство.
Ситуация в узкой кабине челнока стала невыносимой и взрывоопасной. Все законы инсектов, позволявшие им выживать и процветать, оказались разрушены. Все, кроме Главного! Не нарушен пока был Запрет на убийство, Запрет, всё ещё почитаемый в те времена на Ипе всеми народами.
Как быть и что делать? Вот два главных теперь вопроса на борту челнока. Задачу, поставленную Примой-иерархом, задачу, обязательную к исполнению, не выполнили! Да ещё и семью расчленили! А этого уж никак не поймут ни Прима экспедиции, ни «Совет инсектов» на Родине. Значит что?
Возвращаться нельзя. И здесь жить невозможно…
А так ли, невозможно? И решились они. От безысходности. Открыли люк и вышли. Другого-то варианта всё равно не было. Вышли, рискнули, ведь дышали же как-то меньшие разумом, первые жители этого нового мира.
Вышли они, добровольные изгои, и не умерли, хотя вначале и трудно им было. Только ведь у них цель была! Они пока ещё думали о себе, что они – традиционные, начинающие семьи. И все необходимые при этом программы в них благополучно проснулись и заработали. Вот они и ушли из челнока, и разбрелись по всему побережью, чтобы строить свои гнёзда, строить свою жизнь. Благо, что еды: криля, мхов, планктона – сколько хочешь.
А старая, покинутая детьми царица, со своими старыми мужьями, потеряв преемственность поколений и всю субструктуру семьи, осталась в челноке, как в гнезде. Здесь она решила восстановить свою семью, и затем уже попытаться исполнить приказ Примы-иерарха. Только о контакте с Примой сейчас не могло быть и речи. Ведь то, что произошло с ней здесь после посадки, ни на Ипе, ни их Примой, не могло расцениваться иначе, как отрешение от власти её, престарелой и выжившей из ума царицы, вовремя не оставившей свой пост. И потому её доклад о происшедших событиях был сразу обречён считаться бредом, а её саму, конечно же, ожидал приказ о самоликвидации – таковы законы Сообщества.
Там, наверху, в Сообществе, никогда не поймут всего происшедшего здесь, там не поверят ей. А она ещё слишком молода для смерти, она полна жизни и готова её выплёскивать из себя тысячи и тысячи раз. Она прекрасно себя чувствует, не больна и не безумна, как могут решить там, наверху. Она ещё сможет всё исправить и всё отладить. А уже после, если пребудет с нею удача, она доложит о благополучном и достойном исполнении всей своей задачи.
И для этого старой царицей делалось всё. Остатки семьи, руководимые ею, трудились день и ночь, рассеивая биологический материал, корректируя предыдущие посевы и размножаясь, размножаясь, размножаясь… а вот это у них, в новых условиях, получалось лучше всего. Планета, вероятно, сама активно способствовала тому, и Великая миссия исполнялась предельно интенсивно.
А это главное!
Так же было и со вторым челноком, а затем с третьим и четвёртым. И так происходило каждый раз, при каждой новой, очередной попытке запусков челноков с орбиты.

3.17. ИНСЕКТОИДЫ. РОЖДЕНИЕ

Только не сбылись их надежды. Ни старых, ни молодых. Все они изменились настолько, что уже вышли за пределы своего вида и даже за пределы любого из существующих видов. Эта планета, новая Родина инсектов, активно изменяла их, беспрестанно вмешиваясь в деятельность зарождающихся и растущих организмов, меняя биохимию и мироощущения, формируя психологию вдруг проклюнувшейся личности. Пока это проявлялось во внешности лишь незначительно, потому что хитиновый панцирь взрослых инсектов твёрд и прочен, и большинство сильно изменённых новорожденных погибало: внутренняя природа вида подыскивала соответствие форм и возможностей.
Но появлялись всё новые поколения, чуть затронутых переменами поселенцев, и каждое последующее чем-то отличалось от предыдущего. У них уже необратимо изменилось поведение и взаимоотношения внутри групп, которые уже нельзя было называть семьями. Это были сообщества родственных инсектов, по традиции ещё считавшихся семьями, но при этом все признаки тех семей были уже утрачены. Конкуренция и соперничество самцов по каждому поводу, откровенная вражда и ненависть – вот атмосфера внутри этих объединений, втиснутых в условные рамки «семьи», от которой не осталось ничего, кроме названия. И последнее, что связывало их – это самка, уже не царица, но ещё и не служанка.
А изменения здесь происходили всё быстрее и быстрее. Самки стали приносить удивительное потомство. Это уже не были, как раньше, яйца инсектов, из которых когда-то вышли все прилетевшие с Ипа. Это были уже живые детёныши, как у хайтэсков или ныряльщиков, упакованные в кожистые полупрозрачные мешки, открывающиеся на второй день после выхода из чрева царицы.
Оттуда, из своей упаковки, появлялись странные существа, лишь отдалённо напоминающие своих родителей. Конечности новорожденных были значительно длиннее и мощнее, чем положено их виду, челюсти – крупнее и оснащены они были пилообразными краями, что делало их крайне опасными даже в младенческом возрасте. Да и характер у них был – дрянь! И ели они только суетящийся вокруг криль, не желая никаких мхов или трав.
Вырастали представители этих новых поколений в огромных, по меркам их родителей, агрессивно-злобных бестий. Это были настоящие уроды, не признающие никаких законов и правил своего вида, ни во что не ставящие своих предков, включая и родителей. В центре их мира не было Бога или семьи, не было там видовой солидарности и восприятий себя клеткой большого и могучего организма, а были там только страх не реализоваться, как самец, ненависть к конкурентам и желание освободить жизненное пространство для собственной реализации.
И ели эти новые только то, что бегает медленнее, чем они, а траву - никогда. На представителей своего клана они пока не нападали, но все другие были для них нормальной пищей. Вскоре от первых высадившихся сеятелей никого не осталось, потому что их съедали дети соседствующих кланов, с пассивного согласия и невмешательства их собственных детей. Процессы развития и роста чрезвычайно ускорились, и поколения новых заметно превосходили предыдущих размерами, силой и свирепостью.
И пришло время, когда их мир превратился в арену непрекращающейся битвы за жизнь. Здесь, за пределами гнездовий, не было своих и чужих. Здесь все – чужие. Здесь все хотят съесть всех. Но и каждый может съесть каждого, кто меньше или слабей.
Разум, как Великий Дар коллективным инсектам, не покинул их насовсем, но видоизменился так же, как и сами они. Это уже не были инсекты, выглядели они иначе и нравы у них были крутыми, да и жили они по-иному. Теперь это были существа, иногда достигавшие размером хайтэсков, стоявшие на четырёх сильных и быстрых ногах, выпрямившие грудь вертикально, благодаря чему высвободилась передняя пара лап, и, при этом вооруженные мощными пилообразными челюстями. Передние лапы, не используемые при передвижении, с цепкими последними фалангами служили им для захвата и удержания жертвы, пока челюсти откусывали ей голову. Всё это ужасающее оснащение новых поколений было совершенно необходимо им в том мире, где каждый есть и охотник, и жертва.
Инсектоиды – вот имя им.
Что же касается Разума, то в этих обширных свободных трансформациях, он сильно отступил, уступив своё место младшему неполноценному брату, настолько же не похожему не него, насколько и новые носители его не походили на прежних. Теперь это был всего лишь убогий инструмент, помогающий им как-то выжить в окружающем гадостном мире, инструмент, имеющий весьма отдалённое родство с тем Божественным Даром, именуемым прежде Разумом.
Отступление от Божественных Даров всегда карается тем или иным способом – это правило. И здесь было так: они сами стали бичом своим и наказанием. Утратили они всё, что могли утратить, память и знания утратили свои, и сразу укатились в мрачные времена варварства и каннибализма. И Душу – Божественный Дар, в том виде, что был им доступен, утратили они безнадежно, как утратили и право именоваться детьми Создателя.
А та Душа, усечённая, но всё же Душа, которой коллективные инсекты отличались в глазах Бога от других Его созданий, вернее то, что осталось от неё, отягченное деяниями и нравами свирепых инсектоидов трансформировалось в нечто непотребное. И в момент гибели носителя, не взлетала она ввысь, как положено ей было, а стекала в почву планеты, пропитывая её своим ядовитым содержимым: ненавистью и неутолимой злобой. И так было из века в век. И пропиталась та планета злобой так, что даже молнии плескались там снизу вверх, стремясь поразить небо и облака! Как будто нечто безумное и бесстрашное гневно грозило Создателю Мира.
* * *
Другие ущербные миры, порождённые некогда инсектами, накапливали свои бластулы долгие миллионы лет. И за эти тысячи веков лишь тоненькая плёнка ноосферы мрачноватых серых тонов появилась над этими планетами.
Какова судьба их, таково и предназначенье. Только время рождения из этих бластул ещё не пришло, и ещё не появилась нужда в них, в тех, кто должен был в этих убогих бластулах дозреть. Слишком мало ещё было разумных миров и чрезвычайно ценны они были Создателю. А острые ситуации, иногда возникающие на тех мирах и требующие решительного хирургического вмешательства, помощники Творца, уже появившиеся к тому времени, старались разрешать филигранно и только косметическими средствами.
Сущности же из бластул с ущербных миров, которые появятся позже – это будущий спецназ, это тяжёлая кавалерия Творца. На миллионах живых планет в том далёком грядущем нередки будут партии, где понадобится и скальпель, и твёрдая рука хирурга. Вот тогда и призовут светлые Ангелы - тёмных…

3.18. ГРЕХ ЧЕТВЁРТОЙ ПЛАНЕТЫ

А Времени Река, рождённая в Момент раскрытия Цветка, струилась и текла, всё изменяя и преобразуя. Всё белое и чёрное, казавшееся таковым сегодня, назавтра может выглядеть совсем иначе, и это вызывает множество вопросов. И появляются желающие дать на них ответы: философы и мудрецы, провидцы и поэты. А между ними те, кто хочет всех судить. Но судьи эти кто, в какие их одежды обрядить? Гиганты или карлики они, кому так не хватает славы, иль кто-то, кто ещё не бит? Ведь их самих когда-нибудь осудят и кто-то их самих тогда приговорит!
Но как нам оценить всю меру зла, добра, греха и преступления?
Ведь преступление и грех – не суть одно. Как научиться отличать одно нам от другого. Какою мерою измерить можно, и можно ль меркою одной их мерить, при том не осквернив её? Вот суть вопроса иль формы это суть – но это всё равно вопросы и оттого их суть не смыть, не повернуть.
Однако, правильно поставленный вопрос, есть треть, а может быть, и половина от ответа. И вот вам резюме: не переводятся желающие всё судить или понять подложку в мире этом, не понимая часто одного, что иногда – не суждено нам это.
Случается, приходят времена, когда свершенный грех становится сверхдерзок и велик. И взвесить его может лишь Создатель на весах своих, где даже мысль, не сказанная вслух, чего-то стоит. Один Великий знает истинную меру, и только Он определяет правильную цену. Он взвесит всё, определяя тяжесть и вину, и только истину весы Его покажут: насколько грех от преступленья отличим, насколько тяжек грех и можно ль примириться с ним…
 * * *
Ах, как бедна оказалась нежеланная, нечаянная избранница хайтэсков – Четвёртая планета. И теплом, и водой. И выходило, что воздуху, пригодному для дыхания и появляющемуся на всех осваиваемых мирах из морей и океанов от деятельности их обитателей, здесь, в общем-то, неоткуда было взяться – воды катастрофически недоставало.
В те далёкие времена, когда первая экспедиция раптэров производила свои «первичные» посевы на планетах этого перспективного «Золотого гнома», четвёртая по счёту планета, была ещё холодным, каменным шаром. Своего одеяла-атмосферы она не имела, и сохранять подаренное звездой-сюзереном тепло ещё не умела. Вот и решили первые сеятели вначале хоть чуть-чуть приодеть эту планетку – нарастить на голое её тело хотя бы тоненькое покрывало из смеси простых газов, получаемых тут же, из местных почв. Это было надежное и проверенное средство. Методики для таких ситуаций открыты были давно, и известны они стали всем народам Ипа. На поверхность обрабатываемой планеты из челноков рассеивались ледяные капсулы со специально выведенными для этих целей бактериями, способными многократно оживать, отогреваясь в дневное время в лучах местной звезды, и замораживаться на ночь, без особого вреда для себя. Эти микроорганизмы, за время дневного тепла, могли закрепиться на определённых видах местных пород и, при наличии даже самых минимальных следов воды, способны были благополучно существовать. При этом, в процессе своей жизнедеятельности, они разлагали эти породы, обильно выделяя из них требуемые газы.
 Несколько десятков тысяч тёплых дневных циклов, и тоненькая атмосфера-покрывало готова, а это означает, что появляются реальные возможности для существования непромерзающих морей. Далее наступало время следующего шага: образование водоёмов и посевы жизненных форм.
Попытка такого шага была сделана раптэрами. Но только одна неуверенная попытка. Потому что воды на четвёртой оказалось совершенно недостаточно для будущего процветания. И увидев это, бросили её раптэры из-за её полной бесперспективности.
А хайтэски подняли, вернее, пытались поднять, отправив туда экспедицию Эддама. Они имели на неё виды, а главное, у них были далеко идущие планы и надежды относительно шикарной соседки – «Третьей» планеты.
Но тяжела оказалась ноша, просто непосильна. Мало воды, воздуха и возможностей. Настолько мало, что колонистам экспедиции Эддама, даже спустя годы, оказалось совершенно невозможным обходиться без дыхательных аппаратов вне купола на поверхности этой недружелюбной, суровой планеты.
А купол – это их дом, их шанс на жизнь, их всё, и был построен он сразу же по прибытии. Походил он на стеклянный фасетчатый шар, наполовину вкопанный в почву, был герметичен и сохранял привычные хайтэскам температуру и атмосферу. В нём разместились вся их жизнь, их дети и надежды на будущее, и поселенцы, скучающие о Родине, называли его «крошка Бэбилонг».
Вначале считалось, что купол – это ненадолго, что вскоре будет создана приемлемая атмосфера на «Четвёртой», и надобность в куполе отпадёт. Однако ничего этого не произошло: годы шли, а атмосфера, пригодная для жизни, как они ни старались, всё не появлялась и не появлялась. Но они не сдавались и работали здесь так, как мог на Ипе работать только один народ – инсекты: работа, сон и еда – больше ничего не было в их жизни. Хотя нет, было! Надежда была…
Они надеялись на то, что у них и их детей есть будущее, и они стремились это будущее сделать достойным. Им приходилось без конца мучиться и страдать в лишениях и тяжких трудах, они недосыпали, переутомлялись и болели, а некоторые от этого и умирали, не дождавшись этого светлого будущего. И тогда их хоронили в почву чужой, не желающей их полюбить, планеты.
Многого были лишены поселенцы, а их дети не знали нормального детства. И большинство из них уже стало забывать, что такое нормальный мир и обыкновенная жизнь, в которой есть выходные и праздники, где есть походы в гости и к друзьям, где надо придумывать, чем бы развлечься-заняться в свободное время. Они даже забыли: что такое это – свободное время. Жизнь их упростилась до предела: детям – учёба и тренировки, а всем остальным – работа и короткий, мёртвый без сновидений сон, и снова работа и сон… Здесь, каждый день и каждую минуту, все они сражались изо всех сил и каждый на своём месте. Это была борьба за жизнь, за выживание, и другого пути просто не было.
И кое-как, мало-помалу, почти незаметно, обстановка на «Четвёртой» стала улучшаться. Физики и инженеры экспедиции, наконец, наладили получение энергии в необходимых для колонии количествах, а химикам стало удаваться синтезировать кислород и воду из местных пород. Бригады гидрологов непрерывно бурили колодцы и шахты и качали воду оттуда, где находили её, и затем рыли каналы для бесперебойной доставки к водоёмам. Все работали, не покладая рук, но результаты!..
А результаты в масштабах планеты были удручающе малы.
* * *
В отличие от проблемной «Четвёртой», на её соседке, «Третьей» планете, дела шли просто замечательно. Там всё цвело, всё стремилось жить, и даже не хуже, чем на Эдеме. Хотя местное население никогда не использовало этого названия при упоминании Родины. Холоднокровные, не слишком отягощенные эмоциями, раптэры, совсем не знали такого тонкого чувства, как ностальгия, и об Ипе они почти совсем забыли.
Да и не было у них времени на ностальгию, воспоминания и прочую слюнявую чепуху – тут давно шла жестокая борьба за жизнь. В самом страшном её варианте - внутри вида. Это когда кланы одной расы сражаются насмерть, уничтожая и пожирая друг друга. И даже не потому, что им не хватало другой еды или территорий, а из-за взаимной ненависти, посеянной когда-то кровавым Аррауром, из-за дикого страха, разбуженного процессами, вскипавшими в их организмах в условиях новой прекрасной и свирепой Родины. Старые заскорузлые болячки, сохранившиеся с давних времён и чуть ли не на генном уровне, воспоминания об обидах и унижениях причинённых их родам и пращурам на Родине предков – раптэрам это нелегко забыть и совершенно невозможно простить. И кровь взывает к мщению.
В этой свирепой, страшной суете большинство из них совсем забыли, кто они, забыли, что они – отмеченные Дарами Создателя существа. А те, кто сохранял ещё остатки Разума, сторонились одичавших и опустившихся собратьев своих, и жили они обособленно на созданных ранее базах-поселениях, опасаясь тех самых «собратьев» больше чего бы то ни было на этой планете.
Они пользовались достижениями предков, из тех, что удалось сохранить в исправности, но от многого, унаследованного от предков, они отказались сами. Им совсем не хотелось трудиться, ведь всего на изобильной новой Родине в достатке: и еды, и воды, и территорий. И опасность здесь была только одна – от одичавших, полубезумных сородичей. Но и её вооружённым и внимательным поселенцам легко удавалось избежать или просто ликвидировать в момент возникновения. По вечерам они смотрели старые записи состязаний и боёв, слушали эфир, узнавая новости с Ипа, и наслаждались жизнью, что называется – по полной программе. А эта их программа значительно расширилась, благодаря влиянию некоторых скрытых специфичных факторов новой Родины, весьма похожих на те, что когда-то потрясли раптэров на всем известном Бестиарии.
Но жили они в условиях замкнутого, сужающегося мира, и потому с каждым годом что-то теряли и безвозвратно утрачивали. Это что-то было очень важное, цену которому начинаешь понимать, только его утратив. Новые поколения, родившиеся тут, практически никогда не вспоминали свою прародину, пока однажды из глубин космоса не пришло к ним послание. Послание было, как будто на их языке, но совсем не в их стиле…
Это был крик! Крик отчаяния и боли, безнадёжный и жуткий, как сама смерть. Он всё длился и высился… пока не оборвался в верхней ноте… Навсегда.
А тот, кто передавал, успел сообщить, что Ип горит и гибнет в войне!
* * *
Подобное сообщение получили и на «Четвёртой».
Дежурным по базе был Кайн – сын Эддама. Приняв «пакет» - как они называли приходящий блок информации, он отправил его в машину-дешифратор, и стал терпеливо ожидать. А потом, когда на экране высветились строки этого сумбурного и хаотичного сообщения, он не поверил своим глазам. Он решил, что идёт какой-то технический сбой, и потребовал у машины воспроизвести весь звуковой ряд принятого «пакета».
Лучше бы он этого не делал: услышанный им захлёбывающийся жуткий крик, в котором средоточена была вся боль мира, опрокинул его качнувшееся сознание, разорвал его в клочья и поверг в шок, похожий на кому. Всё исчезло…
Конец-конец-конец Эдему – дробно стучало молотом сквозь мутную пелену в его голове. Кайн приподнял голову, огляделся и обнаружил себя лежащим рядом с пультом управления. Вначале он не мог вспомнить, что же произошло и отчего он в таком положении, но проклятые молотки в голове сделали своё дело – достучались, и тут ему пронзительно захотелось умереть. Умереть, чтобы забыть страшную новость, умереть, чтобы не нужно было нести её тем, кто ещё полон неведения и надежд. Но вдруг кто-то появился там внутри, кто-то, кто никак не хотел верить этой чудовищной новости. Он возражал и ругался, совсем не стесняясь в выражениях, он умолял не верить и забыть всё, посчитать всё простым кошмаром и никому ничего никогда не говорить. А голова Кайна, не выдерживая чудовищной нагрузки, в очередной раз выключала его сознание. Сколько же это продолжалось…
Затем он долго сидел в тишине, окаменевший и раздавленный, разглядывая картинки с видами любимых мест, на стенах вокруг себя, а потом принялся плакать. Было чудовищно больно где-то в глубине груди, там, где всегда бьётся сердце. Но это было что-то другое, не плоть, а что-то более ранимое и болезненное, чем плоть. Это рыдала Душа, та самая, бессмертная, о которой многие и не подозревают до поры. Та самая, которая и есть – главная суть просветлённого Творцом существа!
Он сидел совершенно один во всей бесконечной Вселенной и оплакивал свой погибший бесценный Эдем. Закрывая глаза, он видел сгоравшие заживо народы, слышал их крики и чувствовал запах их горящих тел. И он горел вместе с ними, крича и рыдая, и плоть его корчилась в огне, а душа, опаленная тем огнем, жаждала немедленной смерти.
И чем дольше он плакал, тем глубже погружался в осознание глубины постигшей их беды: обречены! Мы все – обречены! Этот враждебный мир не желал их принимать. Он боролся с ними как мог, и все их усилия растворялись в его огромности, неуступчивости и враждебности. Но до сегодняшнего утра они все знали: у них есть пути отступления – дорога домой, на славный Эдем. И вот, теперь его нет! И спасения нет.
Пришедшую информацию следовало доложить начальнику экспедиции. Пытаясь остановить слёзы, загнав душившие его горе и ужас в глубину своего «Я», Кайн, бегом направился в центральный офис.
* * *
А Эддам, ещё ничего не зная и не ощущая, сидел в своём рабочем пространстве, напоминающем пилотскую кабину космического челнока. Его окружали мониторы, датчики и таблоиды, способные сообщить массу различной информации всякому посвященному. В настоящий момент он был занят переговорами с одним из фрегатов, барражировавшим над «Четвёртой». Они совместно пытались решить проблему энергоснабжения третьей, удалённой к полюсу станции, когда без доклада вошёл, а вернее, вбежал его старший сын – дежурный Кайн.
Ещё не догадываясь, кто вошедший, но понимая, что никто без чрезвычайного повода так не поступит, Эддам, смяв начатую фразу, свернул диалог с фрегатом и резко обернулся ко входу, намереваясь всё же отчитать невежу. Но гневные слова тут же застряли у него в горле, а волосы явственно зашевелились на голове. Содрогнувшись всем телом, он стал медленно, как во сне, подниматься из-за пульта, а глаза его со страхом уставились на вошедшего.
Лицо ошеломлённого Эддама перекосилось и приняло мертвенно-серую окраску: перед ним стоял кто-то, необыкновенно похожий на его сына Кайна. Только намного-намного старше. И он, этот кто-то, был убит! Он был совсем мёртв и глаза его были мертвы, а лицо походило на глиняную маску скорби, какой накрывают гораны лица своих умерших. И незнакомый хриплый голос вдруг страшно прорыдал:
- Отец! Всё кончено! Эдем погиб!..
И погрузились в чёрную непроглядную скорбь колонисты. Осиротели дети Эдема. Погибло всё, что они так трепетно любили, так берегли в памяти своей и ценили выше собственной жизни. Но мечта-надежда всё ещё жила где-то в глубине, под слоем пепла, и она заставляла их раз за разом посылать всё новые запросы, пытаясь найти подтверждение своей не желающей умирать надежде на чудо. Им страстно хотелось верить, что не всё так чудовищно и безнадежно, что остался Эдем, пусть лишь в какой-то части, пусть повреждённый, больной и изуродованный, но остался и выживает!
Но нет! Все попытки получить ответ с Эдема или какое-то ободряющее сообщение из других дочерних его миров проваливались раз за разом. Проходили годы, и надежды их таяли, таяли и таяли… И когда последняя умерла, Эддам собрал их всех. Он долго молчал и смотрел на них – свою семью, на них, доверивших ему жизни и судьбы, доверивших детей своих и их будущее.
И они также молчали, смотрели в его глаза и ждали слов Иерарха…

3.19. РЕЧЬ ИЕРАРХА

И сказал Иерарх:
- Братья и сёстры, скорбите родные! Надежда мертва – Эдема уж нет! В памяти нашей он сохранился, но память слаба, как рассеянный свет… Память слаба перед временем вечным, и плоть перед ним слаба, но мы ещё живы и можем оставить в истории мира след.
Мы – дети Эдема, наследники славы, мы дальше свет понесём. Пространство и время нам не помеха, мы память о предках спасём. Не как Иерарх, а как брат ваш, средь равных, я обращаюсь к вам! Из вечного камня Символ построим, его предадим векам. В скрижали Вселенной, о Родине нашей, память алмазом вкрапить, здесь на «Четвёртой», суровой планете, символ Хайтэ закрепить!
Хайтэска лицо мы, как символ построим, скалу изменив для того! Он будет глядеть на несчастный Эдем, в миг скорби и смерти его. Мы дети Эдема, познали сиротство – в огне погибал наш Эдем, и плач наш в миг скорби раздастся в просторах и слышен он будет всем!
Братья и сестры, одни мы остались: один на один с бедой! Другие миры не окрепли и ясно, никто не спасет нас с тобой. Трагично и горько поставлен вопрос – как нам теперь поступить: погибнуть на этой планете хайтэскам, или черту преступить?! Черту роковую Творец обозначил фразой простой – НЕ УБЕЙ! Как разрешить нам эту дилемму: Жизнью пожертвовать чьей? Этот вопрос, как игла под кожей, не отложить его и не забыть! Что нам значимей: Запреты Творца или наше желание жить?!
Простая, казалось, дилемма и вопрос, как будто, простой, но есть роковая проблема: вопрос нам поставлен Судьбой! Судьбой, что служит Создателю, той, что вечно служанка Его, но служанка с нелёгким характером и не слушает здесь никого! Как узнать нам ответ на вопрос её, как угадать его, как рассчитать? Огонёк нашей жизни всё тает: нам решать, как его сохранять!
Мы ошиблись в оценке планеты, здесь корень всех наших бед. Результат вы знаете сами: прогресса и роста практически нет. На последнем пределе силы мы, опыт предков даёт нам ответ: легионы проблем и крадущихся бед удушат наш мир, как суровый корсет! Все вы когда-нибудь думали так, не думал об этом только простак. А если вы думали, выход искали, может быть, вы и путь увидали?
Путь, который я разглядел, возможно, оставит врагов не у дел!
Он замолчал, и другие молчали, хоть и глаза их беззвучно кричали.
Звенящим голосом он продолжал:
«Третья» планета по праву наша! – так Эдема решил Трибунал!
Она обязательно станет нашей – мы так решили! И я так сказал!
Новый Эдем – назовём мы планету, под нашим началом она расцветёт, делами докажем Творцу, что мы правы и Счастье с улыбкой в дом к нам придёт…
Братья и сестры, крепитесь, родные! Сердце и волю зажмите в кулак! Чтоб не погас в вашем доме очаг, я предлагаю сделать так...
И Эддам изложил свой план спасения.

3.20. ШАГ ОПРЕДЕЛИВШИЙ ВСЁ

«Лидер», некогда доставив миссию к «Четвёртой» планете, прямую свою задачу выполнил, и теперь служил орбитальной базой для работающих на посевах кораблей и их экипажей. Он оставался всё это время на высокой стационарной орбите, был вполне исправен и функционален, но разгруженный полностью, он теперь напоминал обглоданную рыбу: голова – пилотская кабина, хребет с рёбрами креплений для фрегатов, челноков и ангаров с оборудованием; и хвост – ходовые двигатели. Однако вскоре после принятия «Плана Иерарха», «Лидер» стал быстро изменять свои формы: все незаполненные пустоты корпуса, которые занимали когда-то фрегаты и орбитальные челноки, стали переоборудоваться в ангары с широкими и мощными воротами.
Одна бригада работала над постройкой ангаров, а несколько других были заняты совсем уж странным делом: на челноках и фрегатах они загружали в уже готовые склады-ангары грунт, добываемый с одного из двух спутников «Четвёртой». Именно этот небольшой спутник, из-за его удачной орбиты, решено было превратить в орбитальную станцию, взамен нашедшего новое применение «Лидера» и для этого в спутнике пробивались глубокие штольни и туннели – будущие жилые и рабочие помещения. Это было предусмотрительно и разумно, на случай, если вдруг неудача постигнет новый проект, если случится сбой в какой-то фазе «Плана Иерарха» и окажется невозможным его реализация.
Наконец пришло время, когда все ангары «Лидера» были заполнены, и он уже больше не напоминал собой жалкую, обглоданную рыбу. И настал день, которому суждено было определить судьбу планет этой звёздной системы, и тех, кто останется её единственным хозяином.
Громада «Лидера» самым малым ходом, управляемая опытнейшими пилотами, вырулила на точку, с которой начиналась расчётная траектория, и замерла в ожидании приказа. Долго ждать не пришлось: решение принято, осмысленно и отступления не будет. На борт пришёл ожидаемый приказ, и гигантский корабль галактического класса начал своё последнее скольжение. Он разгонялся и разгонялся, пока не достиг расчётной скорости, и тогда, движущийся параллельным курсом челнок, приблизился к нему, чтобы снять экипаж…
А гигантский, загруженный до предела корабль, продолжал свой последний марш. Вначале он двигался, казалось бы, в никуда, удаляясь от «Золотого гнома». Однако наступило время, когда силы притяжения звезды-сюзерена развернули по пологой траектории звездолёт, и тот, по точно рассчитанной траектории, направился именно туда, куда и хотели направить его те, кто посылал. А они уже знали, что должно произойти в этой точке пространства через какое-то время…
И вот, он уже мчится, постоянно разгоняемый гравитацией звезды, в ту точку пространства, где сейчас ничего нет, кроме бездонного, чёрного космоса. Но в момент «Х», рассчитанный с точностью до долей секунды, здесь встретятся они: звездолёт в миллионы тонн и ничего не подозревающая «Третья» планета, неправедно отнятая у хайтэсков их врагами.

* * *
Прекрасная планета, так похожая на погибший Эдем, планета, ещё не знающая тягот и зимних холодов, где нынче безраздельно царит мир раптэров, безмятежно нежилась в лучах своего «Золотого сюзерена», который позже, новые хозяева «Третьей» планеты, обидно назовут «жёлтым карликом».
И случилось в тот страшный день то, что случилось, хотя это и было вопреки законам Создателя. Огромное, раскалённое добела тело, прочертило дымно небосвод, и утробно ревя, разрушаясь в полёте на куски, с ужасающим грохотом, поглотившим в себе все вопли ужаса, ударилось о грудь третьей планеты!
А-а-а-х-х!!! Удар пришёлся в тот район длинного, вытянутого с севера на юг материка, где ещё сохранялись следы былой цивилизованности нынешних обитателей: несколько небольших городов-поселений, построенных некогда раптэрами, и один из двух их космодромов. И проломился панцирь планеты, и провалилась в глубь мантии часть материка! Океан необоримый, ворвавшись в раскалённое ложе смерти, встретился здесь с беснующейся магмой. И миллиарды тонн пыли и пара тут же взметнулись ввысь, в атмосферу… и на цветущий мир опустилась необыкновенно долгая и страшная ночь.
Волны и дрожь от чудовищного удара несколько раз обежали планету, разрушая всё на своём пути. Они мчались, вздымая трескавшуюся кожу планеты, создавая всё новые горы и каньоны, изменяя русла рек, очертания озёр и морей.
А ночь всё длилась и длилась… и остывающий «Новый Эдем» начал умирать.
* * *
- …Через 10-20 местных годовых циклов климат планеты начнёт восстанавливаться. Тогда мы придём и доделаем то, что должны, - сказал Иерарх Эддам, подводя итоги проведённой операции. И ещё он сказал:
- Это будет только наша планета, и мы будем сами решать, как нам жить! Мы станем началом нового народа, мудрого, доброго и сильного. Мы не допустим больше никаких ошибок и наш «Новый Эдем» расцветёт. А мы заселим его от полюса до полюса, и главными нашими законами станут: справедливость, правда и доброта…

3.21. МИССИЯ «ЖИЗНЬ»

А Река Времени, согласно Воле Творца, безостановочно истекала из Мига раскрытия Цветка, распадаясь на бесчисленные потоки по необозримому пространству Вселенной, где замедляясь и замирая, а где-то мчась с предельной скоростью и на глазах изменяя-преобразуя материю. И вся эта громада материи, энергии и пространства неуклонно двигалась к Мигу завершения первого Акта Великого Замысла.
Ростки Миссии, начатой детьми Избранной планеты, не погибли.
В Золотые века мира и сотрудничества на Избранной планете результатами достижений Разума воспользовались все его народы. Все заполучили высокие технологии организации жизненного пространства, у всех был также и космический флот, как главный инструмент реализации Великой миссии. Правда, у тех, кто был разработчиками и создателями техники, космофлот был мощный и разнообразный, с многоцелевыми превосходными кораблями. А у других техника была не столь продвинута, но всё же была, и при этом результативная и современная. Поэтому все народы во времена космического бума в меру своих сил и возможностей осваивали принадлежащие им сектора космоса. У одних больше, у других меньше, но освоенные планеты были у всех, и посеянная ими жизнь повсеместно разрасталась, раздвигая свои границы и давая всё новые и новые всходы.
Жизнь, как Первичный Дар Создателя, изначально обладала дарованными ей Творцом удивительными способностями и свойствами: гибкостью, адекватной изменяемостью и постоянной направленностью на усложнение и улучшение своих проявлений. Часто видоизменяясь под воздействиями местных условий, то процветая, то еле теплясь, она, для ускорения собственных эволюций, умела активно изменять важнейшие факторы на планетах обитания.
Все шесть секторов космоса вокруг погибшего Ипа имели вкрапления живых планет, на большинстве из которых были один или два разумных вида. Они искренно любили Создателя, как своего Отца, и помнили о важности своей миссии. Народы помнили о своём месте в планах Создателя и делали всё, чтобы надежды Его оправдать.
Но не все планеты, как и расы, были одинаково успешны. Потеряв поддержку родной планеты, иные не смогли удержать сладкую, но тяжелую ношу по имени Цивилизация. Они опускались в «темные века»: одни на время, а другие – навсегда.

ГЛАВА 4. ДЕБЮТ НА ПЛАНЕТЕ ТУММ.
             4.1. УСПЕШНЫЙ ПРОЕКТ

На расстоянии нескольких десятков световых лет от звёздной системы, к которой принадлежала Избранная планета, вокруг некрупной, спокойной звезды, класса «Золотой гном», вращалась уютная планета, по размерам чуть меньшая, чем Ип. Она всем своим видом предлагала себя для Жизни. Здесь даже первичная природная атмосфера была, защищавшая её от ледяных объятий космоса. Правда, дышать этим газовым коктейлем было невозможно, но ведь это поправимо.
Планета располагалась в секторе ответственности горан, и осваивалась ими совместно с хайтэсками. Такое партнёрство часто бывало во времена процветания и космического бума на Избранной планете. Первая экспедиция сеятелей, воспользовавшись своим главным правом, назвала саму звезду именем древнего бога огня горан – Ам-Мон, а его спутницу-планету, предназначенную к заселению, во имя одной из высочайших и красивейших гор Эдема, назвали красивым звучным именем – Тумм.
Правда, более поздние поколения колонистов как-то постепенно утратили и вкус, и красоту звучания этого имени, и потому позже планету станут звать и Тума, и Тумна или даже ещё проще – Тум! Просто и незатейливо, как удар колокола. 
Но, как её ни назови, всё же это была замечательная планета, хотя ещё и не знавшая искушения Жизнью. Своими морями и чудными горными ландшафтами она обещала стать в будущем очень похожей на прекрасный Эдем. И ещё: она твёрдо обещала им стать новой счастливой Родиной для многих поколений потомков нынешних первопроходцев-сеятелей.
В тёплых мелководных лагунах всех здешних океанов первопроходцы оставили тысячи и тысячи контейнеров с микроорганизмами, семенами и спорами растений. Это был первый весомый вклад в предстоящее счастливое будущее и важнейший акт создания живой планеты.
Проделав запланированный объём работ, первая экспедиция отбыла на родину. А следующий рейд на перспективную планету осуществляли уже внуки и правнуки тех, первых сеятелей. Они доставили на оживающую планету представителей следующей волны растений-колонизаторов: многочисленные виды лишайников и мхов, трав и кустарников, способных успешно жить и множиться в условиях недостатка кислорода на голых камнях и в расщелинах, на кромках ледников и на побережьях морей. Главной задачей представителей этой волны было насыщать атмосферу живительным кислородом.
И ещё была одна задача, на успешное решение которой рассчитывали сеятели. Организмы второй волны должны были начать создавать плодородный слой планеты из местного песка и собственных тел. А это становилось жизненно необходимым уже для третьей волны переселенцев – растений и животных, которые придут вслед за ними и сформируют со временем весь грядущий облик новой прекрасной Родины.
Уже через несколько тысячелетий, когда лик оживающей планеты покрылся разноцветными пятнами растительности, далёкие потомки первых сеятелей высадились на Тумме парой десятков стационарных колоний. И хотя первые годы жили они в герметичных жилищах и ходили в дыхательных аппаратах, на Ипе планету Тумм стали считать первым, успешно осуществлённым совместным эпизодом хайтэсков и горан в Великом проекте под названием – «Миссия Жизнь».
* * *
А жизнь – это настоящее чудо, с какой точки на неё не взглянуть!
И самое главное в нём, в этом воплощённом волшебстве – это его распространённость, ставшая обыденностью и повседневностью. Обыденностью, которая долго закрывала глаза возгордившимся детям Создателя, решившим, что жизнь родилась на краю мутной лужи, по случайному стечению обстоятельств. И они, объявившие себя «венцом природы», решили, что родились они сами, как случайный плод игры природы, и потому ничто и никто в этом мире им не указ! Они долго так думали… может оттого, что не хотели признать свою вторичность, либо просто по скудоумию и лености ума. Но так оно было…
А Он, Тот, Кто всегда прав, запустил механизм, который привёл к созданию необыкновенной самовоспроизводящейся системы, у которой есть начало, есть путь развития и достижения собственных вершин и оттуда – качественный переход в новое состояние, отвечающее решению неких задач, так важных для Замысла Творца. Он, Архитектор и Создатель системы вещей, наделил кусочки живой протоплазмы программой развития и неугасимым желанием жить и выжить в любых обстоятельствах и условиях. Теперь и навсегда это стало правилом и нормой, когда наперекор обстоятельствам и враждебным условиям этот кусочек жизни борется, сражается с огромным безжалостным миром, сопротивляется смерти и стремится каждой клеточкой своей жить и, если возможно – то процветать и распространяться…
Так было на всех планетах, коим подарили Жизнь, так было и на Тумме.
* * *
Ещё в стародавние времена, когда на Избранной планете  не существовало даже общего летоисчисления, сложился союз двух народов, братьев по крови и единомышленников. Как союзники, в любой критической ситуации, гораны были просто идеальны. Их характер, прямодушный и твёрдый, их безусловная честность и надёжность – всё это определяло поведение горан при любых обстоятельствах. Их качества не допускали никаких сомнений в действиях и намерениях союзников... но… всё дело в этом «но»! Были у них неоспоримые минусы. И первым – их гипертрофированные упрямство и прямодушие, основанные на уверенности в своей непреложной правоте! И, как следствие, вырастающее отсюда обострённое чувство чести и неоспоримого, не подлежащего сомнению, чувства собственного достоинства.
Качества эти были факторами как положительными, в тех ситуациях, где они были уместны, так и сильно осложнявшими жизнь их партнёрам, хитроумным хайтэскам, когда дела их шли не так, чтобы очень хорошо. Маневрируя в сложных отношениях с разными своими партнёрами, а иногда по соображениям тактической необходимости, приходилось хайтэскам прибегать к обману (дезинформации – как они тактично называли это) или даже жульничать – и такое водилось за ними. И если факты эти каким-то образом становились известными союзникам-горанам, реакция их следовала быстро и была она всегда отрицательной или даже враждебной. Серьёзное охлаждение отношений между союзниками было гарантировано на длительный период, и никакие попытки хайтэсков вернуть расположение горан успехов не приносили.
Будучи обществом, ставящим честь и достоинство превыше всего, гораны не желали ни понимать, ни оправдывать подобные, недопустимые, с их точки зрения, действия партнёров. Они демонстративно «хлопали дверью» и надолго исчезали в своей скальной недоступности… и никогда никакие мотивировки союзников не принимались ими во внимание. В таких случаях только время и вновь возникающие обстоятельства могли как-то переменить ситуацию.
Такое жёсткое поведение главных союзников всегда было «головной болью» для руководства республики Хайтэ. Ведь почти вся промышленность хайтэсков была завязана на поставках из анклавов горан и полностью зависела от степени активности их партнёрских контактов. Народ независимый, гордый и лишённый сантиментов, очень чётко определил необходимые дистанции во всех своих взаимоотношениях, поэтому братья и союзники, жили хоть и рядом, но в параллельных мирах, одни на поверхности планеты, а другие – под ней. Контакты ограничивались почти всегда деловой частью общения.
Однако во времена случавшихся потеплений в их отношениях, или при возникновении какой-то важной необходимости, союзники встречались чаще. Для этого приходилось придумывать причины и поводы: а ими могли быть общие празднования исторических или знаменательных дат, научные конференции или просто встречи для обсуждений общих совместных проектов. Всегда находились задачи и проблемы, срочное решение которых необходимо было вырабатывать совместно. Но в основном «пещерники» жили, как на другой планете: не смешиваясь, не вмешиваясь и не участвуя в событиях на той её части, которая им не принадлежала. Они были предельно уверены в себе, своих силах, в своей независимости, самостоятельности и безопасности.
И ещё: они всё-таки верили в разум своих союзников и партнёров…
* * *
Прибыв на Тумм с третьей волной Великой Миссии, в этот раз на двух «Лидерах», каждый из которых нёс одного из союзников, привезя с собой только самое необходимое, переселенцы энергично принялись строить и создавать свой новый мир. Гораны заселили имеющиеся пещеры, настроили новых и соединили их туннелями в систему, организующую единый дышащий, думающий и работающий организм. По привычной, выработанной с давних пор схеме они превращали содержимое местных гор в металлы и строительные материалы, а хайтэски из этого создавали всю видимую сторону цивилизации Тумма.
Работа кипела и даже само слово «конфликт» как-то забылось. Никаких противоречий или разногласий в рядах союзников не наблюдалось, не было для этого ни поводов, ни сил. Вместе они строили новые заводы по производству необходимых машин и механизмов, вместе монтировали установки-автоматы для расщепления молекул воды, кислород при этом выпускался в атмосферу планеты, а получаемый «гидроген» предназначен был обеспечивать потребности местной колонии в энергии.
Стараясь максимально ускорить развитие живого мира планеты, колонисты из привезённого оборудования на континентах Тумма создавали заводы по производству плодородных почв из местных материалов. И когда те заводы стали выдавать свою продукцию, они принялись создавать долины – оазисы Жизни, гнездовия-форпосты жизни по всей планете. Эти долины жизни, удобренные синтезированными почвами, быстро заселялись разнообразной флорой Ипа и многочисленными популяциями обслуживающей ее фауны, а это – разносчики-сеятели, опылители и многие другие, необходимые для процветающего мира, существа.

 4.2. НЕПОНЯТЫЙ ЗНАК
 
На пороге завершения первого тысячелетия цивилизации Тумма, случилось незабываемое и ужаснувшее всех происшествие, истинный смысл которого проявится и будет понят только через несколько десятков лет.
А было так: внезапно, безо всякого повода или причины, засветились небеса Тумма и ряды световых столбов выстроились от горизонта до горизонта, и, как красочные гигантские занавесы небывалого театра, заколыхались в вышине. Они полыхали жутким разноцветьем на краю границы атмосферы, и их зловещий треск, сотрясавший атмосферу, парализовал всё живое.
Замерли все. Даже те, кто страха не знал, и те осознали свою ничтожность.
Небо, охваченное безумными танцами сполохов, изгибалось и корчилось, словно в агонии, когда огромный огненный шар, с чудовищным рёвом пронёсся по небу с востока на запад. Этот монстр несколько раз обогнул планету, посеяв ужас и панику среди живущих: никто и ничего не понимал. Колонисты забились в свои дома и подвалы, а кто-то, из тех, что жили ближе, даже укрылся в пещерах горан. Все ждали самого худшего, но все ужасающие явления вдруг закончились так же внезапно, как и начались. И никто: ни учёные, ни священники, ни мудрецы - никто не находил никакого разумного объяснения происшедшему.
Год шёл за годом и об этом феномене стали уже потихоньку забывать, когда на исходе десятого года до Тумма дошёл сигнал с Избранной планеты. Это был прощальный, горестный и наполненный страданиями, вопль с прародины. Чудовищная весть облетела потрясенный Тумм – погиб Эдем! Никого не осталось, и никто не спасся…
Возопил от горя осиротевший Тумм: погибли-погибли-погибли!
Погибли все и погиб Эдем!! Несчастный, сгоревший дотла, Эдем! Кто-то к ним весточку в день гибели приносил с Эдема, а они-то и не поняли…
Не одно десятилетие скорбели осиротевшие дети Избранной планеты, и та часть души, где ещё жил их Эдем, плакала и плакала кровавыми слезами. Но жизнь продолжалась: рождались дети и умирали старики, создавались новые семьи и все работали без выходных и праздников, отстаивая своё будущее – всё шло своим чередом, и нужно было как-то смириться с потерей и жить. И они жили, они строили свой мир, улучшая его с каждым днём, с каждым годом и столетием.
Потому что будущее стучалось в их двери, потому что у них рождались и подрастали дети…

4.3. ПЕРВАЯ СДЕЛКА. ИГРА НАЧАЛАСЬ

В гигантских карстовых пещерах Северного материка проживал в трудах и заботах уважаемый всеми горанский род, ведший своё начало от древних праведных царей, когда-то в критические времена «добровольно отказавшихся от власти и привилегий». Это был сильный, многочисленный и ни в чём не нуждающийся род. Возглавлял его управляющий патриарх анклава, по имени - Трёхпалый Зу.
От рождения был странным, этот Зу, может быть, повлияли какие-то местные факторы, светящиеся руды или газы, может, мама его была не очень здорова или съела что-то не то, но малыш Зу родился со сросшимися пальчиками, отчего его и прозвали «трёхпалым». Но и это было ещё не всё: не очень-то он походил на собратьев своих горан. Был он слишком длинноног и высокоросл, отчего ходил в низких коридорах, сгибаясь и наклоняя вперёд свою тяжёлую, странную эллипсную голову, вытянутую от подбородка к затылку. Сверстники в детстве наверняка насмехались бы над ним за его внешность, если бы не одно важное обстоятельство: он был так быстр и силён, что легко мог справиться и с несколькими противниками. А значит, был достоин их уважения.
Да и голова его была наполнена первоклассными мозгами, и это он регулярно доказывал. Благодаря такому замечательному сочетанию силы, скорости мышления и глубины ума, горан Зу проживал успешную и, по всем меркам, счастливую жизнь. Так, дожив до возраста патриарха, а это уже само по себе серьёзное достижение в глубоких жарких штреках, где тяжело дышать и трудно выживать, умный Зу спускался лишь несколько раз в нижние горизонты и разработки. И только для контроля и руководства. Его выдающийся гибкий ум обеспечивал ему принятие верных решений ещё до того, как в них появлялась насущная необходимость. Благодаря этим своим качествам он и был однажды избран вождём анклава.
* * *
Патриарх Зу достиг того возраста, когда уже не кажутся страшными неизбежные грядущие утраты и не пугает больше мысль о собственной скорой смерти. Приобретённая за долгую жизнь мудрость позволила ему ко всем житейским перипетиям относиться по-философски, чуть свысока и со стороны. Зу давно уже считал, что лучшая часть жизни им уже прожита, испита до дна, а впереди нет ничего, что могло бы его как-то серьёзно заинтересовать… ну, разве что сама смерть. Вот смерть – это да! Мысли о смерти возбуждали его. Смерть, как близкое событие, была ему чрезвычайно интересна, ведь это последний акт в длинной череде впечатлений и ощущений, получаемых от этого мира.
«Смерть – это финал долгого и трудного пути. По своей значимости она равна рождению! Только с другим знаком. С точки зрения этого мира, рождение – это плюс, а смерть, соответственно, минус, ведь мир теряет одну из единиц составляющих его. А что остаётся взамен: не может быть, чтобы эта гигантская сбалансированная система – Вселенная, не имела своей цели и предназначения! Есть и то, и другое, но и то, и это есть реализация целей Вечносущего и необозримого Логоса! И кто может знать Его цели? – патриарх замер, пораженный новой мыслью, –  А вдруг этот странный мир – коридор в череде превращений! И смерть - всего лишь дверь, или одна из дверей в этом коридоре? И, выходя через дверь, попадаешь в другой коридор, который тебе дан для испытания и проверки твоей истинности и твёрдости. Если эта прожитая жизнь – не главное из того, что отпущено нам? Если она всего лишь школа? И каждый коридор – всего лишь очередной класс этой школы? Вопросы и вопросы… и все без ответов. И где ответы эти сыскать?..» – Привычные мысли Зу, в такие моменты, окрашивались почти забытыми ощущениями далёкой юности: надеждой, любопытством и жаждой познать, а как-то будет это… а что он увидит в момент завершения и перехода, что услышит или ощутит?
* * *
В день, который позже станет он считать главным в своей жизни, Трёхпалый Зу стоял глубоко погружённый в свои мысли перед алтарём Бога в Главном храме анклава. Он привычно перелистывал листы молитвенника, когда неожиданно увидел прямо перед собой за алтарём его… Чудо! Это было нечто необыкновенное и невиданное, оно было такое, что невозможно обозначить словами или мыслями. Эта невидаль быстро меняла свои формы и размеры. И формы-то были какие-то немыслимые, выворачивающие мозги на изнанку, одна страшней другой.
Зу, мудрый, старый вождь, проживший большую и правильную жизнь, считавший, что утратил с возрастом слишком многое, в том числе и способность бояться, в этот миг вдруг содрогнулся телом и душой. Тело, его большое уставшее тело, уже успевшее забыть все острые ощущения (кроме боли), в этот момент будто облили кипятком, а душу – ледяным азотом.
И он, словно безусый юноша, потерял лицо: присел на корточки, трясясь, скуля и прикрывая голову молитвенником. Но, слава Всемогущему, в храме он был совершенно один, и это позволяло ему не слишком заботиться об эфемерном имидже, а подумать о спасении тела своего. При этом Зу как-то совсем позабыл о своём интересе к вопросам смерти. И уже совсем засобирался Трёхпалый Зу пуститься в бегство, как вдруг раздался трубный и страшный голос, прозвучавший настолько ужасающе близко, что Зу даже показалось, будто голос этот грохочет прямо внутри его головы:

 - Постой, не уходи, мой друг!
 Прости меня за свой испуг.
 Ещё не научился юный Сатти
 Уместный образ принимать.
 Здесь первый опыт мой, но скоро,
 Смогу себя достойно подавать.
 Теперь приступим к процедуре:
 - Привет тебе, Трёхпалый Зу -
 Великий вождь! Тебе по силам
 Из камня выдавить слезу!
 А Я – твой Ангел, Божий сын,
 Судьбы наперсник, мудрости кувшин.
 Ты нужен мне, а Я – тебе,
 И твоему несчастному народу,
 В его нелёгкой, непростой судьбе,
 Сквозь Стикс перевести по броду!
 Вдвоём сумеем этот мир,
 Как нужно Мне и Богу – повернуть!
 Ручьи Судьбы направить нужным руслом,
 С тобою горы сможем мы свернуть.
 Ты будешь, словно посох мой,
 Моей ты станешь – правою рукой.
 Мой Зу, с тобой вершить мы станем
 Каркас истории планеты Тумм:
 В союзе выгодном пребудут:
 Возможности мои, твой ум!
 История сложится нашей волей
 А для других, для многих поколений,
 Она настанет, как Судьба, как доля,
 Которую мы им определим!
 Представь себе: ты – проводник Судьбы!
 Тебе во сне так не могло присниться,
 И вот, всё наяву: и ты – не спишь, и я – не снюсь.
 Такое предложенье может сбыться
 В века для целого народа только раз,
 Но будет оно тайным, не в показ.
 Решенье нужно быстро принимать:
 Решай, мой друг, теперь тебе решать,
 Принять сей сладкий плод, иль не принять…
 Тебе, мой славный Зу, пока что расскажу,
 Что Я взамен, за службу предложу:
 Горанам укажу Я место, которое через века,
 Народ твой назовёт – Каньон глубокий,
 (Здесь шкура Тумма лопнула до срока),
 Второй такой каньон на Тумме не сыскать,
 Где без труда, лишь наклонившись,
 Вы счастье и достаток сможете поднять.
 Ещё не знаете вы благодатней места,
 Где от сюрпризов и даров планеты тесно!
 Здесь с помощью моей, как будто ненароком,
 Откроешь ты, до оговоренного срока,
 Чудесных залежей неведомую кладь,
 Которую легко достать, легко продать,
 И твой народ забудет слово «голодать»!
 А для тебя, мой друг почти официальный,
 Я приз особый дам, ценою нереальный,
 Волшебен и прекрасен он, как вишня на снегу!
 Тебе вторую жизнь Я предложить могу!
 Позволю Я тебе ещё разок родиться,
 Чтобы увидел ты, во что он превратится –
 Твой мрачный мир! И сбудутся ль мечты
 О будущем горан, которые лелеял ты.
 Хотя ты не со мной ещё и не избрал дорогу,
 Я о грядущем расскажу тебе немного:
 Изменится ваш мир, придут сюда «другие»,
 Которых ненавидеть станут братья остальные.
 И те ответят тем же им, и вот настанут времена,
 Когда в ворота Тумма постучит война!
 Могу, как другу подсказать, что делать вам,
 И где искать спасение от этих жутких драм –
 Войны и ненависти! Злобы сына на отца,
 И брат родной пойдёт на брата!
 Закон возлюбит подлеца,
                и тут же отворятся врата
 В мерзейший мир наживы и разврата!
 И сбудется –
            Мир на карачках побежит во тьму,
 Гораздо хуже той, откуда вышел он,
 Где не поймёшь: кто родственник кому.
 Придут в мир странный этот дети,
 Через века они родятся на планете –
 Великолепных двое будут, и в борьбе
 Они изменят мир, заботясь о себе,
 Лелея эго и гордыню сея, они посеют зло,
 А почва уж готова, и зло почти взошло!
 И начинают снова колосья эти вызревать!
 За этим и народ твой может пострадать,
 Коли, впустив к себе пришельца, станет
 Из рук недружелюбных помощь принимать.
 Я всё сказал и вам решать: кого впускать, кого изгнать.
 Всё от тебя зависеть будет, как ты сумеешь передать,
 То, что услышал от меня, и что сумел понять,
 Как ты воспринял предложение моё,
 Оно, мой друг, одно, другого не дано!
 Теперь Я жду, мой славный Зу, ответ
 Всего лишь – да, а может быть, и нет…
 Но помни, Зу, что качество ответа
 Решит весь ход истории, судьбы планеты.
 А про себя хочу добавить, лишь одно:
 Не отменяет качество ответа ничего:
 Не изменяет предрешённого исхода,
 Ни наступления финала самого…
 * * *
Ошеломлённый происходящим, Зу, ещё некоторое время был не в состоянии правильно оценивать и осознавать ситуацию. Однако его первоначальный страх и оторопь уже прошли, и он уже решал для себя, как воспринимать всё то, что с ним происходит, что делать и как отвечать тому, кто говорил с ним. Наконец, Зу решился поднять глаза, которые на протяжении всей поразившей его речи, он старательно уводил от алтаря.
Он взглянул туда, где боялся опять увидеть то жуткое и непотребное, что там мелькало раньше, но ничего такого ужасного в этот раз не было. Тёмная фигура, как будто в чёрном плаще с капюшоном, неподвижно стояла за алтарём. Была она размерами значительно крупнее самого Зу и стояла почти что рядом, но, как ни вглядывался в неё Зу, никаких деталей в этой непроглядной черноте разглядеть так и не смог.
Не ощущая более опасности, и поняв, что навредить ему не хотят, он стал внимательно наблюдать за гостем. Мысли, привычное течение которых было нарушено, успокоились и не казались уже стаей перепуганных птиц. Наконец, тщательно подбирая слова, патриарх заговорил:
- Слова и дым – их суть едина. Предназначение у них одно: обзор для разума и глаз закрыть и заслонить окно, через которое мы истину узреть смогли бы. Слова твои, о Тёмный Ангел, сладки, как сама сладость, и предложения твои в душе рождают только радость…- патриарх замолчал, взвешивая слова, затем внимательно поглядел на собеседника и негромко добавил, - Но слишком сладостная радость… не прячет ли под складками одежд своих подвох? Быть может, хочешь ты добиться результата, который для горан губителен и плох!

 - Лгать не дано мне, никогда -
 Такая вот, мой друг, беда!
 Не очень светлый Я, но – Ангел!
 Творца Я воли – проводник
 И Замыслов Его – мессия,
 Служу Отцу я каждый миг.
 Мне имя – Сатти, сын любимый,
 Создателя Вселенной и Творца,
 Во мне огонь неутолимый
 Для блага Замыслов Отца!
 Тебе сейчас, мой друг, решать:
 Не верить мне, иль доверять,
 Сотрудничать с посланцем Бога,
 Иль отказаться – по убожеству ума,
 Чтоб до скончанья дней своих
 Молить и плакать о прощении,
 Осознавая лишь одно,
 Что не придёт к тебе оно!

- Прости, мой Ангел, за сомнения – они, как червь живут во мне, живут от первых дней, с рождения, от первых поисков ума, от первых умозаключений и до сегодняшнего дня. Ответ Посланцу прост всегда: конечно - да, и только - да! Не откажусь я никогда от той судьбы, что ты предложил для Зу-трёхпалого, когда он жизнь свою почти уж прожил, как червь навозный, и всегда о встрече с Богом Зу мечтал, и до сих пор не перестал! Не это ль есть пределы счастья – осуществляется мечта! Из всех живущих на планете, меня он выбрал, это я!

 - Ну, что ж, горан Трёхпалый Зу,
 Ответ твой принят, и не медля
 В «Каньон глубокий» отнесу
 Твой дух, ему там покажу –
 Обещанное мною всё:
 Где твой король-каньон лежит,
 Какой ручей туда бежит,
 Где следует горанам жить,
 И славно предстоит служить
 Вождю и Иерарху Зу!
 Ещё тебе я покажу
 Хайтэсков город удалённый
 Со странным именем – Кхет-Су,
 Он удален от центра силы –
 Столицы Тумма, но для Зу
 Соседом станет он и вскоре…
 Что с этим делать, расскажу.
 Мой друг, надеюсь, не увижу
 В глазах сомненья и испуг,
 Не забывай, мой Зу, Я ближе,
 Чем даже самый близкий друг.
 Ближайший друг – он самый строгий
 И самый праведный судья!
 Хотел бы Я, чтоб твои ноги
 Не завели тебя туда,
 Где разум гаснет, нет дороги,
 Где тем судьёю стану Я!
 Ты должен чётко всё исполнить,
 Ведь это первый твой карт-бланш
 Для этого ты должен помнить
 Детали, даты, сил баланс.
 Теперь, покончив с процедурой
 И обозначив коридор,
 По поводу того, что нужно
 С тобой продолжим разговор.
 Так вот, Кхет-Су, сосед ваш славный,
 В твоих он планах будет – главный
 Объект внимания на годы и века!
 Построите вы коридор под город,
 Ну, это позже, а пока…
                пока экскурсия в века…

 4.4. ПОЧТИ ИДЕАЛЬНЫЙ МИР

Заселённая дружественными народами, используя свои возможности для роста экономики и производства, планета Тумм развивалась очень энергично. Она обладала всем необходимым и не сталкивалась пока с проблемами, способными это движение затормозить. Но пришло время, когда этому растущему организму потребовалась нервная система и управляющий центр, а значит, появилась необходимость строительства полноценного государства. И тогда возник вопрос: сколько государств нужно Тумму, одно или два?
Казалось бы просто: два уклада, два образа жизни, два народа, значит, два государства. Но когда-то наступит время и разросшиеся элиты супердержав столкнуться в своих интересах, притязаниях и амбициях. И как дальше будут складываться события – большой вопрос с неопределенными границами развития. Но и с другой стороны: возможно ли объединить горан и хайтэсков настолько, чтобы исчезла разница, чтобы стали они одним народом. Это вряд ли. И они понимали это. Ведь сегодня они, сплочённые общей идеей и общими трудностями, создали общество с высокими идеалами, равенством возможностей, свободой духа и воли. Сегодня – да, но ведь было и «вчера», были дела, которые ещё не забыты, и были претензии, которые так трудно забываются. И наступит неопределённое туманное завтра. Это «завтра» обязательно придёт со своими проблемами, вопросами и трудностями…
Они были уже мудры, поэтому и решили жить на этой планете в согласии и непрерывном контакте, сохранив уклады, к каким привыкли на исторической Родине. А для исполнения этих решений необходим был орган, который координировал бы совместные усилия обоих народов, орган, который работал бы, обладая всеми функциями правительства планеты. Потребность родила усилия, и усилия родили результат. А назвали его – Совет планеты Тумм.
Совет планеты делал всё для процветания своей новой Родины, но не забывал и о Главной Миссии, ради которой всё когда-то начиналось. Они отправили несколько десятков экспедиций к разведанным ранее планетам, пригодным для будущего освоения и сделали посевы ещё на десятке ближайших к ним планет. И у них это получалось…
Получаться-то получалось, но очень дорого, медленно и малоэффективно. И тут кого-то из тех, кто иначе слышит, видит и думает, вдруг осенило: а не отправить ли «субстанцию Жизнь» самостоятельно путешествовать по Вселенной на метеорах, кометах и астероидах?
И для этого надо-то всего лишь поместить пакетные наборы первичных носителей жизни на этот естественный галактический транспорт, и дитя Творца – Жизнь, при достижении благоприятных условий, реализуя данные ей возможности, начнёт самостоятельно развиваться. И развитие это, если правильно собраны животворящие пакеты, будет поступательным и непрерывным, до образования сбалансированных живых миров.
Пусть эти миры вначале будут примитивные и малокомфортные, с неопределённым вектором развития, но всё-таки это реальное продвижение в просторы Вселенной божественного чуда, под названием – Жизнь. Той самой субстанции с волшебной программой, обеспечивающей дар приспособления, усовершенствования и усложнения самое себя. А далее, изменяя планеты под себя, Жизнь будет сама преобразовывать миры, и только время покажет, как далеко может зайти этот удивительный самоорганизующийся процесс.
* * *
Теперь возникал вопрос, каким путём пойти. Можно было создавать стационарную станцию в местах крупных потоков космических бродяг, чтобы, оседлав, начинять их жизнью, или избрать другой, менее затратный путь, но путь радикальный. Для этого нужно было просто разместить пакеты на подходящей малой планете вблизи светила, дать жизни распространиться по ней, а затем, столкнув её с крупным астероидом, превратить её в тысячи вагонов-носителей, которые и понесут Жизнь во все концы Вселенной.
Подумали, посовещались, напряглись и выбрали… сразу оба пути. Нам зачтётся – решили они.
С момента начала реализации этой идеи, впервые во Вселенной, возникла возможность появления и существования планет, наделённых неполной, усечённой пирамидой Жизни, пирамидой, не имеющей обязательного логического навершия – разумного начала. Впервые, если конечно не считать неудач с планетами, подобными Ра-6-3, известными под названиями – «бестиарии».
Века созидания – золотые века. Так было на Ипе, так было и на Тумме. Но кто скажет, почему колесницы истории разных народов на своём пути попадают в одни и те же ямы? Почему никого не учит чужой опыт, и каждый желает сам запнуться о свой камень.
И сбылось предсказанное Трёхпалому… а может, это был чей-то план и чья-то программа? На мягких лапах не замечаемая никем, к освоенной и благополучной планете Тумм, заселенной дружественными видами разумных, однажды подкралась беда.

4.5. ЗАГАДОЧНЫЙ МАЛЫШ

В изумрудной долине, неподалёку от подножья величайшей вершины планеты, названой горанами Теп-Сей, в Главном монастыре планеты, в год желтой рыбы появился новый послушник – смуглокожий мальчик-сирота по имени Сет-Ха. Никто и ничего не мог сказать о родителях этого малыша. Ни в окрестных сёлах и городах, ни в других поселениях континента никто не заявлял о пропаже ребёнка. И это было удивительно. Более того, это было странным для столь цивилизованной и малонаселённой планеты, как Тумм, где каждый житель был значим и заметен.
Обнаружили малыша и принесли в обитель монахи и послушники монастыря, совершавшие в ту пору ритуальное паломничество к вершине священной горы Теп-Сей. Произошло это в дни весеннего равноденствия, когда приходит момент созревания души послушника, и она, томимая внутреннею силою, становится подобной плодородной почве, жаждущей доброго семени, чтобы взрастить достойное и славное. В такой уникальный момент и свершается таинство посвящения послушника в «ряды приближенных к стопам Его». В этот день и нашли малыша на «тропе восхождения к Истине», на подступах к священной для всех вершине.

* * *
Главный монастырь, названый, как и знаменитая вершина, Теп-Сеем, был возведён много веков назад. Его построили вторым, среди остальных монастырей Тумма, но был он среди всех самым красивым и величественным. Традиционная архитектура, в которой был возведен монастырь, разрабатывалась хайтэсками задолго до наступления Эры Прозрения на их материнской планете и отражала их видение мира.
В центре храмового комплекса находился Дом Отца-Создателя – изумительной красоты храм, построенный вокруг вздымающейся к небу грандиозной белой башни. Была эта башня чем-то похожа на руку просящего, протянутую с надеждой к Всевышнему. «Дом Отца» был построен так тщательно, выверено и продуманно, как если бы они ждали Его прихода каждую минуту, с готовностью припасть к стопам Отца своего.
От здания храма концентрическими кольцами расходились другие строения – это были хозяйственные и бытовые помещения монастыря. В первом, наружном кольце храмового комплекса, находились мастерские, в которых хранилась и ремонтировалась вся необходимая техника для выращивания урожая послушниками на монастырских полях. Здесь же располагались и энергетические генераторы, обеспечивающие выполнение обязательных для всех монастырей принципов независимости и автономности обители.
Бок о бок с ними, отделяемые только въездными воротами, размещались многочисленные лаборатории и мастерские монастыря, склады под выращиваемый урожай и прочее немалое монастырское имущество.
Построено наружное кольцо было из огромных грубо отесанных кусков природного бутового камня необыкновенного красно-оранжевого цвета. Даже в такой серый и пасмурный день, каким выдался этот памятный день посвящения, наружная стена монастыря, казалось, светилась, будто раскалённая внутренним огнём докрасна.
Вторым было кольцо сплошных двухэтажных строений из светло-серого крупного литого кирпича. Строения этого ряда предназначались для проживания и быта многочисленных разновозрастных послушников монастыря. Все они, при вступлении в обитель, давали свой обет смирения и подчинения, безраздельно передавая тело и душу свою Служению.
Большую часть своего дневного времени все многочисленные послушники были заняты на хозяйственных работах во благо монастыря и общины. А на закате их созывали сладостные звуки монастырского колокола, и они, усталые и голодные, возвращались в обитель с полей, из мастерских и лабораторий, оставив до завтра труды свои. Но утомление здесь никогда не считалось поводом для отдыха, ведь тело – это инструмент, данный Отцом для достижения совершенства, и более того – это ножны духа. И потому, оставшиеся часы, от ужина до рассвета, для всех в обители всегда делились поровну между сном и совершенствованием.
Все здесь усердно изучали основы важнейших мирских наук: математики и астрономии, механики и физики, биологии и многих других серьёзных и важных. Каждый из послушников выбирал своё направление, ещё будучи на первых годах своего обучения, а затем он упорно и ежедневно углублялся в премудрости, избранных наук. И это считалось высшей доблестью – достичь вершин познания и тем прославить Теп-Сей.
Но независимо от своей направленности и мирской специализации, каждый из них обязан был максимально полно изучать также и науки богословские, наполненные глубоким философским и мистическим смыслом, определяющие место каждого в этом мире. На этом этапе среди них отбирались лучшие, предназначение которых – быть элитой Мысли, быть славой своего монастыря и своего народа.
Лучшие получали лаборатории в стенах обители и всемерную поддержку. Ими совершались здесь открытия и изобретения, коими не только прославляли они обитель и имя своё, но и немало обогащали казну процветающего монастыря.
Образование, получаемое в монастыре Теп-Сей, очень высоко ценилось во всех уголках планеты Тумм. Некоторые из послушников, увлекшись прикладными науками и достигнув значимых высот на этом пути, были востребованы научными центрами и бурно растущей промышленностью. Эти не становились монахами, а благословлялись настоятелем на достойное служение во благо своего народа и во славу монастыря, воспитавшего их.
Но и из оставшихся в стенах обители не все послушники получали благодать и не все становились братьями-монахами. Кто-то нерадивый, проникший сюда через связи родителей своих, не выдерживал строгостей аскетизма и порядков, царивших в стенах монастыря, покидал обитель сам. А кого-то с позором изгоняли оттуда за лень, нечестие и прочие пороки.
Немалая часть послушников Теп-Сея, изъявившая на то волю свою, либо избранная волей настоятеля, отправлялась в звёздные экспедиции, снаряжаемые совместными усилиями светских и церковных властей. Все избранники помнили о главном своём предназначении и готовы были достойно служить Замыслам Создателя. Остальные же, не столь приверженные мирским наукам и не избранные в миссионеры для короткой жизни и славной смерти в космосе или на новых мирах, оставались, чтобы исполнять прямое предназначение своё: служить Творцу и быть, как они сами себя называли – «приближенными к стопам Его».
Для них то, «приближенных», и было предназначено третье, ближнее к храму кольцо строений. Постройки эти были, как и центральная башня, из белого, искрящегося на сколах, с розоватыми узорами, природного камня, в ясный, погожий день выглядевшего издали, как живое пульсирующее тело. Здесь они занимались поиском новых знаний и науками прикладными, которые никогда не входили в противоречие с религиозными установлениями и канонами. Гордыня, свойственная зачаточной науке на некоторых недоразвитых планетах, была чужда истинной мудрости, унаследованной от науки их прародины.
Проникая в сокрытые глубины материи, они пытались заглянуть за горизонты Вселенной, пытались понять суть Замысла Творца. И делали это только с одной целью – чтобы лучше служить Ему! Достоинство в усердии, достоинство в достижениях – таковы правила обители Теп-Сей.
 * * *
День этот был ожидаем всеми в монастыре: великий праздник и никакой другой с ним не может сравниться. Таких всего лишь два в году, когда согласно древним, принесённым ещё с Эдема канонам, производится посвящение в сан во всех монастырях Тумма. 
Туманное, серое утро. Ещё до рассвета, во дворе монастыря, у подножья башни, выстроились все участники церемонии посвящения. Послушников, готовых к инициации, и наставников-монахов, сопровождающих их к месту церемонии, окружало каре из провожающей монашеской братии, а в некотором отдалении толпились остальные, ещё не достигшие нужных кондиций, послушники. Эти с завистью смотрели на счастливчиков, которые вернётся обратно уже в другом качестве, неизмеримо более высоком, нежели теперь. И это сразу отразится на всём: и обедать они будут вместе с настоятелем, и общаться с ним смогут, как равные, и спать будут каждый в своей келье, на мягких матрацах. Каждый понимал, какое это счастье - стать монахом, равным среди равных. Проводы братии благословил сам Настоятель обители, а вести к месту посвящения процессию должен был его «Первый Брат», второе лицо монастыря.
Проводы не были долгими, все слова сказаны и в предрассветном, холодном воздухе разлился серебристый, плавающий звук гонга, оповещавший о начале пути. Ворота обители отворились, и процессия, распевая псалмы, восхваляющие Творца, отправилась в путь.

* * *
Малыш сидел на валуне, завернутый в пёструю шкуру невиданного в этих краях зверя. За его спиной серебрились снега, а у ног, вцепившись корешками в обледеневший грунт, пытался выжить красноватый лишайник. Там, далеко внизу, росли деревья с голубоватой, похожей на иглы, листвой, а еще дальше раскинулась плодородная долина с возделанными полями и небольшими скоплениями домиков.
Между полями и склоном горы возвышался монастырь, больше похожий отсюда на гигантскую шляпу с цветными полями и заострённой белой тульей, острие которой упиралось в серую облачную пелену небес. Всё это: и долина, уходящая вдаль до самого моря, поля, и рощи, перемежающиеся от края до края долины, и монастырь, опоясанный разноцветными кольцами – всё виделось малышу уже просто цветовыми пятнами и сильно надоело. Вторые сутки он сидел здесь неподвижно, смотрел и ждал, как и было велено ему наставником.
Тельце его задеревенело в унылой неподвижности и непрерывно требовало пищи. Он очень устал, промерз и хотел спать. И, наверное, заснул бы, но шея и спина его затекли и сильно болели, сдавливаемые плохо выделанной шкурой зверя, надетой тесным черепом на давно не стриженую и не мытую голову малыша. Иногда, когда становилось слишком больно, он снимал неудобный «капюшон» - и это было единственное движение, которое он мог позволить себе. А их всё не было…
Но вот, наконец, и дождался: далеко внизу показались те, кого он так долго ждал. Они шли неспешно по натоптанной сотнями ног тропе, ведущей мимо его валуна к далекой и холодной вершине. Что им там нужно, зачем туда идут эти монахи, малыш не знал, но он должен был присоединиться к ним и идти с ними – так сказал ему наставник, и значит, будет так.
Малыш пересел на корточки, поплотнее закутался в шкуру и сосредоточился, пристально наблюдая за идущими. А те медленно приближались к месту встречи, ещё не замечая ни ожидающего их, ни того, что они выходят из мрака и тьмы неизвестности и становятся заметными участниками истории своей планеты. Они всё также размеренно шли, покачивая в такт головами, распевая свои псалмы и молитвы. Они приближались, и вот, стройный хор хрипловатых, низких голосов стал как-то блекнуть, рассыпаться и замирать, пока, наконец, не стих…
В предутреннем сумраке, не доходя какой-нибудь сотни шагов до валуна, монахи сбились в тесную кучку и недоуменно уставились на представшее их взорам. Впереди, возле тропы, по которой им предстояло пройти, оборотясь к ним, неподвижно сидел неизвестный и странный зверь. Никто из присутствующих такого раньше не видел. Зверь сидел и, как им казалось, враждебно приоткрыв пасть, смотрел в их сторону. Они оказались не готовыми к этой встрече, застигнутыми врасплох, и оттого не могли никак правильно оценить опасность, чтобы принять решение, идти ли им дальше, или обходить это место стороной. Долго они топтались и перешёптывались, недоумённо качая головами.
Так и не дождавшись их приближения, малыш зашевелился и встал на ноги на своем валуне. Затекшие суставы ужасно болели, но он выпрямился, стерпев всё, затем поднял вверх руку, придерживая другой шкуру на плече, звонко и резко выкрикнул: «Сет-Ха!» - и хлопнул ладонью поднятой руки себя по груди.
Так появился в монастыре новый послушник, юный Сет-Ха.
О своем происхождении, о родителях и прошлом Сет-Ха или не мог, или не хотел ничего рассказать. При расспросах он хмурился, опускал глаза и надолго замолкал. Однако мальчик был чрезвычайно понятливый, с цепкой памятью и недетской волей. Всё выдавало в нём сильную личность, от которой можно ожидать больших достижений, и малыша приняли в ранг послушника, посчитав его появление в обители - даром Господа. И потекли для Сет-Ха годы, наполненные обучением и послушанием, годы, открывшие мир для Сет-Ха.

 * * *
Самый юный послушник монастыря с первого дня привлекал к себе внимание других послушников и монахов: кто-то хотел в нём видеть младшего брата и опекать его, кто-то видел в нём сына и желал воспитывать и учить его. Но этот странный малыш был недетски суров и сдержан. Он никому не позволил проникнуть в свою душу, никому и никогда он не жаловался и никто не видел его плачущим. Казалось, что в обличие малыша помещён некто, проживший долгую и трудную жизнь, претерпевший много невзгод и оттого никому не доверяющий.
Малыш был наделён замечательными мозгами, и мог бы, использовав ситуацию, стать всеобщим любимцем, получая при этом всевозможные бонусы и привилегии. Но его замкнутый и суровый характер, его упрямство и жесткость не способствовали этому. Да, видно, и в планах его пока не было пункта под названием «популярность».
Когда малыш думал, что находится один, и никто не видит его, он, уставившись в стену, часто шептал какие-то слова, будто беседуя с кем-то. Иногда он протягивал руку и касался стены, и тогда казалось, будто руку матери трогает он. В монастыре об этом знали. Как, впрочем, знали всё друг о друге. Одни считали, что потерявший родителей малыш, тоскует по ним и просто беседует с родными в своём, закрытым для всех, мире. А другие определили его в «слегка повёрнутые» и подсмеивались меж собой у него за спиной. Но никто ему не мешал, как и он старался не мешать никому.
А ещё вскоре стали замечать, что малыш страдал странной болезнью, причину которой не в состоянии были понять даже самые опытные лекари. Иногда наступали дни, когда Сет-Ха впадал в ступор и отказывался от общения с кем либо, отказывался от еды и движения. Казалось, он отвергал весь окружающий мир: молчал и угрюмо сидел, повернувшись лицом к стене весь день, а к вечеру начинал то дрожать, как замерзающий на холоде, то потеть, будто изнемогал от жары. Так проходили долгие часы, но он, сжав зубы и сцепив пальцы, страдал молча и терпеливо. А затем начиналось нечто совсем уж странное и страшное: его начинали бить жестокие, свирепые судороги, и корчи эти всегда продолжались до утра. В эти ночи он жутко скрипел зубами, колотился головою и пятками о свой лежак, иногда рыча при этом, а иногда тихо скуля и плача. И никто в монастыре не мог ему ничем помочь, ни лекари, ни духовники.
Кто-то из тех, кто жил рядом с ним, как-то приметил, что «падучая» в малыше всегда идёт на убыль, если он, не дожидаясь приступов, начинал хлопать себя по лицу и голове ладонями. Однажды и они, приняв это за способ лечения, пытались помочь ему таким образом. Но и разбив в кровь его лицо, они ничего не смогли добиться, а окровавленный малыш корчился до утра на своём лежаке. Лишь потом, пробормотав какие-то слова, похожие на слова прощения и примирения, он затих и немедленно уснул.
Понимая, что корни болезни могут лежать глубоко в личности малыша, врачи, лечившие его, решили добраться до истоков и выяснить причины странной хвори. С ним не раз пытались поговорить ласково и доверительно, но когда вставал вопрос об изменении дистанции в отношениях, странный малыш всегда был на чеку. Даже его наставник-духовник, годящийся ему в прадеды и живший в одной келье с ним с самого начала его послушничества и тот, как ни старался, не сумел расположить к себе подопечного. Не случилось этого ни в первые дни его пребывания в монастыре, ни в последующие, невзирая на все усилия духовника. И тому всегда приходилось находиться на той дистанции, какую избрал для него сам малыш.
Друзей в обычном понимании у Сет-Ха не было. Большие и сильные, каких многие выбирают в друзья, не интересовали Сет-Ха. Более того, он сам склонен был оказывать покровительство слабым, тем, которые во всякой группе находятся и всегда занимают нижние полки в табеле о рангах. Сила духа и ума подталкивали малыша на место лидера, но юность и отсутствие серьёзных физических кондиций, почитаемых многими, создавали для Сет-Ха почти неразрешимые проблемы. Так было в первый год его пребывания в монастыре. Но уже на следующий год всё радикально переменилось. Те, кто примкнул к Сет-Ха, будто черпали в нём некую силу и становились иными, уверенными и жёсткими. Группа его обрела свой твёрдый статус: сплочённой, дружной стаи, хоть и не агрессивной, но и не позволяющей задевать безнаказанно никого из своих членов.
Прошли годы, изменившие многое. Сет-Ха вырос, возмужал и приблизился к порогу, обозначающему главный этап жизни, на котором личность проявляется и реализуется или нет. Теперь это был почти взрослый представитель племён грау, темнокожий тумманин, высокий, мускулистый и сухой, с худым волевым лицом и крючковатым, крупным носом. От всей его фигуры, от осанки, посадки головы на гордой шее, от глаз и лица - веяло силой и властью. И не теми властью и силой, что порою даются распоряжением чьим-то, из одних рук в другие. Его сила была совсем иная, и всякому взгляду виден был безусловный природный лидер, настоящий «альфа» с железной волей и рекордным индексом интеллекта. Заложенные в нём природой возможности, непрерывный труд и время, необходимое для их развития, да ещё, вероятно, замечательный наставник, сформировали из него то, чем он теперь стал. Это был сильный вожак, всегда принимающий верные решения, даже в ситуациях спорных и шатких, когда из момента принятия решения не просматриваются ещё возникающие с течением последующих событий факторы, способные повлиять на дальнейший ход дела.
Удивительная прозорливость его ума в сочетании с умением находить компромисс, там, где это необходимо, или жёсткость и твёрдость позиций там, где это требуется, неизменно вызывали всеобщее уважение окружающих.
И это был прекрасный фундамент настоящего и будущего иерарха Сет-Ха.

4.6. ПЕРЕПОЛОХ В КХЕТ - СУ

В те времена, на расцветающей планете Тумм, в небольшом городке Кхет-Су, северной провинции, в семье чиновника средней руки родился мальчик, которого счастливые родители назвали Амон – по имени звезды вокруг которой вращался благословенный Эдем. Рождение долгожданного первенца предварял случай непонятный и перепугавший всю многочисленную родню.
Мамочка Амона за месяц до родов, выйдя из дому на рынок за какими-то покупками, не вернулась назад ни через час, ни через два, ни через десять. Встревожившиеся домочадцы обшарили весь рынок и ближайшие к нему улочки и магазинчики. Бесполезно, они не обнаружили никаких следов пропавшей. С трепетом сообщили они о происшествии главе семьи, в муниципалитет, где он занимал немалую должность. А после, уже его усилиями, на ноги были поставлены все соответствующие службы города. Однако усилия и хлопоты на этот раз оказались напрасными. Следы исчезнувшей таинственным и непонятным образом обрывались на базаре, где её видели в последний раз.
Расследование, проведенное местной полицией, установило, что Ипсо - так звали пропавшую, обстоятельно и не спеша обошла все торговые ряды, сделала незначительные покупки, в долгие беседы ни с кем не вступала. Последним, кто её видел, был местный торговец пряностями, по имени Му, который и сообщил сыщикам, что пропавшую он видел, входящей в соседствующий с его лавкой магазинчик. Магазин этот тоже торговал пряностями и закусками, начал свою деятельность в городе с год назад, и принадлежал главному конкуренту торговца Му, который и свидетельствовал в проводимом дознании.
Свидетель Му, пуча глаза, утверждал, что зайти-то, она туда зашла, а вот как выходила - не видел, хотя и никуда сам не отлучался. Поэтому он и запомнил этот случай, что сам был сильно удивлён и раздосадован, когда покупательница, ходившая прежде за пряностями только к нему, вдруг вошла к его врагу, а потом ещё и не вышла оттуда…
Вначале подумали, что это странное заявление – всего лишь способ свести счёты с невесть откуда взявшимся конкурентом. Но заявление поступило, и даже такое, не внушающее доверия, оно требовало основательной проверки.
Полицейские допросили подозреваемого, владельца магазина. Им оказался темнокожий тумманин небольшого роста, вертлявый и говорливый, охотно отвечавший на все вопросы, клявшийся через слово, и вероятно, непрерывно вравший. Назвался он птичьим именем – Ко-Ко.
Сначала Ко-Ко никак не мог вспомнить покупательницу, о которой его расспрашивали. Потом, когда сосед-лавочник ему в глаза сказал, что сам видел входившую, допрашиваемый вдруг всё вспомнил и затараторил, перечисляя покупки которые она сделала в его магазине, перед тем, как уйти. Эти слова «уйти - ушла», он повторил с разными интонациями несколько раз, явно стараясь убедить в этом всех, чем и насторожил работавшего с ним блюстителя закона.
Тщательно осмотрели магазин подозреваемого, а в нём не оказалось другого входа-выхода, кроме того, каким пользовались все посещавшие это заведение. Значит, увести пропавшую через склад и чёрный ход не могли. Подозрения против Ко-Ко сгустились и стали ещё более мрачными: принялись искать следы крови и место, где спрятано тело. Скрупулёзно обследовали полы, стены, даже потолки осмотрели – никаких следов или намёков на ответ и разрешение проблемы.
Был, правда, ещё подвал, где хранились товары, однако тщательный обыск и там ничего не дал. Но подвальчик был странный - полы в нём оказались выстланными громадными тёсанными из камня плитами, и было совершенно непонятно, каким образом это выполнено. Странность заключалась в том, что ещё год назад этот маленький магазинчик принадлежал одному местному жителю, торговавшему здесь посудой и хозяйственным скарбом, и родственники его уверяли полицейских, что никакого подвала тогда здесь и в помине не было. Потом, как-то внезапно и беспричинно, владелец посудной лавки вдруг продал своё заведение, неведомо откуда взявшемуся тумманину-грау, и затем отбыл с очередной космической экспедицией, поразив этим фортелем всех своих соседей. Вот и выходила какая-то чепуха, и с этой странной сделкой, и с этим подвалом. Как это могло произойти, что под давным-давно построенным зданием вдруг появился большой подвал, да ещё с такими громадными плитами в полу? Загадка!
Правда, в полицейских архивах за бывшим владельцем этой лавки числились кое-какие криминальные грешки. И сыщики решили, что этот подвал и раньше был, и использовался он в качестве тайного убежища или хранилища чего-то запрещённого, только о нём никто не знал, в том числе и родственники. Поэтому, опять «догадались» полицейские, когда бывшему владельцу показалось опасным оставаться далее на Тумме, он и «проникся космической романтикой». Полицейские гладко выстроили свою версию, которая все эти несуразности так хорошо объясняла: и внезапный немотивированный отъезд и обнаружение тайного, хорошо скрытого помещения, что даже как будто сами утратили интерес к подозреваемому.
Совсем повеселевший Ко-Ко трещал без умолку. Он обвинял завистников в наговоре и интригах, жаловался на плохую торговлю и недобросовестную конкуренцию, плакался о пошатнувшемся здоровье, хотя выглядел вполне довольным и даже цветущим. Болтал он много, без остановки, и изрядно надоел всем. Но зацепки в проводимом расследовании появились к вечеру того же дня.
После проверки биографии подозреваемого, факты, изложенные Ко-Ко о себе, при исполнении запросов по месту рождения и предыдущего проживания, все как один не подтвердились. Отовсюду приходил знак «Зеро», что означало: не числился, не был, не значился. Торговец разительно переменился: сник и помрачнел, на вопросы уже более не отвечал, сидел, низко сгорбившись, уставившись глазами в пол, и что-то невнятно бормотал.
Промучившись с ним до позднего вечера и ничего не добившись, детективы заперли его в камере, магазин опечатали, а сами разошлись до утра по домам. Этой же ночью подозреваемый, необъяснимым образом, исчез из камеры, а его злополучный магазин сгорел дотла вместе с товарами, превратившимися в гору обугленного мусора.
Загадка таинственного торговца так и осталась неразгаданной, служебное расследование о его побеге из-под стражи ничего не дало, а следы пропавшей Ипсо так и не обнаружились.

* * *
Ипсо появилась дома сама, на третий день после своего исчезновения. Женщина ничего не могла сказать о том, где она была, что она делала и как провела все это время. С ней работали и сыщики, и жрецы, и врачи. Но ничего из ее памяти они достать не смогли.
Обследовавшие её доктора никаких отклонений в состоянии будущей мамы и её ребенка не обнаружили. Это происшествие требовало каких-то объяснений для общественности, как всегда желающей знать всё о чужом белье. И семьёй озвучено было сообщение, что хозяйка была на приёме у гадалки, где пала в обморок и находилась в этом состоянии две ночи и почти три дня. Сама же гадалка, якобы боясь мести семьи и обвинений в порче, всё это время выжидала. Позже даже нашлась такая гадалка, которая охотно подтверждала эту историю. Но это, конечно же, стоило семье каких-то денег.
Будущий отец ребёнка сильно переживал, не зная, что и думать. Он подозревал супругу свою во лжи, однако ситуация не позволяла дать волю гневу. С одной стороны желанное дитя вот-вот родится, а с другой: что подумают на службе? Мол, если дома у него так, значит и сам он таков же. И тогда – прощай карьера! Вот и думай, как быть с этим делом.
Постепенно он был почти успокоен своими размышлениями и слёзными клятвами жены. А особенно удачно его скорбь утешили родители супруги, сделав внезапный и весьма уместный подарок. Это была скромная дорожная сумка… набитая доверху деньгами. Их там было сто-олько, сколько, дарившая их пожилая чета, за всю жизнь свою не видывала. И это тоже заставляло крепко задуматься. Вся эта история с неожиданным исчезновением и таким же внезапным появлением супруги была чрезвычайно странной и удивительной. Как, впрочем, и появление этих сумасшедших денег, якобы обнаруженных в мешке с мукой, который принес с базара отец супруги, находящейся под подозрением. А рассказывал он так…
На второй день после возвращения Ипсо, готовясь к благодарственному пиру в честь благополучного завершения истории, он принес с базара мешок муки в свой дом. И здесь в нём, этом мешке с мукой, вдруг обнаружилась потрёпанная сумка с совершенно безумным количеством денег. Папаша был крайне напуган, и весь его опыт говорил: такие деньги никогда даром не даются, за ними придут и спросят. Обязательно. Поэтому он наотрез отказался прикасаться к этим деньгам.
Зато его  жена, мама несчастной Ипсо, была просто в восторге. Она настаивала: деньги нужно оставить себе, не будь ты дураком! Они, молодые, себе заработают. В кои-то веки тебе улыбнулась удача, так хватай её, не упускай. Поборись за неё: удача любит сильных! И она начинала мечтать: как она потратит эти деньги, как будет шикарно одеваться, как проведёт дорогие омолаживающие процедуры и как станут ей завидовать все её знакомые…
Или, если уж совершенно невозможно оставить всё себе, то деньги нужно поделить поровну с дочкой. Мол, денежки-то привяжут её муженька к ней ещё крепче, а то вон, закачалось у них семья-то. А что тут непонятного: дело молодое, мол, сами были такими, знаем, как то и это бывает…
За спорами не заметили, как утро подошло. Отложили принятие решения до подъёма и разошлись спать. А наутро отец объявил: нынче ночью приходил к нему Бог и Бог тот был очень тёмен ликом и суров. Он объявил свою волю, которая – закон! Сказано было, что деньги, которые им дадены, следует рассматривать, как благодарность за будущее рождение их дочерью мальчика.
И это всё, что мог внятно пересказать будущий дед. Дальше он начинал нести какую-то чушь и околесицу про посох, миссию, про какого-то «адепа». Жаловался он, что многого из сказанного ему не понял, но в конце беседы Бог, или тот, кто был за него, ясно сказал, что деньги эти должны быть потрачены исключительно на воспитание «того, кто родится».
Всё рассказанное отцом бедной Ипсо, было и удивительно, и не очень убедительно - мало ли что могло пригрезиться во сне. Однако, крайне довольного таким оборотом дела будущего папашу, уже не так остро волновала достоверность заявления дорогого родственничка. Правда, мамочка Ипсо была крайне раздосадована упорством своего упрямого мужа, но ничего поделать с этим не смогла, и все бешеные деньги, в полном объёме, переданы были по назначению.

* * *
Пришло время, и родился здоровый и крепкий малыш. Никаких особых отклонений в нём врачи не обнаруживали, но замечена за ним была такая странность - он никогда не плакал. Как будто и не умел этого. Если у него не возникало никаких естественных проблем, о которых он всегда находил способ сообщить окружающим, он обычно молчал и непременно был чем-то занят. Иногда вертел в ручонках игрушку, причём, каждый раз выбирал новую, благо родители души в нём не чаяли, и завалили его всем, что только можно было купить для своего дорогого дитяти. Иногда он сосредоточенно рассматривал что-то на потолке или стене, и при этом издавал звуки, как будто разговаривал с кем-то или сам с собой. И всегда-то он улыбался – такой светлячок. За безмятежный и светлый нрав его, за волосики цвета огня и назвали его именем звезды-сюзерена Эдема – Амон.
Внешне это был обыкновенный, для этих мест, мальчик. Был он круглолиц, белокож, светился здоровьем и радостью, всеми любим и обласкан. Никогда не знал он болезней и страданий, и потому, вероятно, не знал даже слова и понятия такого, как сострадание. Да и ещё отличало его от остальных сверстников то, что ум его был всегда активен и не знал состояния покоя: ночами, во сне, он постоянно разговаривал, вертелся, двигал руками и ногами. Лишь изредка застывал в оцепенении на короткое время, но застывал так, что даже признаки жизни в его теле почти не просматривались. Всё это сильно беспокоило его родных, и они не раз приглашали известных лекарей для осмотров и консультаций. Однако ничего плохого они в нём не обнаруживали, Амон рос и развивался, превосходя все ожидания.
Воля и характер ребёнка, проявившиеся уже на первых годах жизни, максимально мобилизовали и нацеливали его на достижение успеха, будь то детская игра, спортивные состязания или постижение наук в начальной школе. И это, конечно же, принесло свои плоды, и по достижению десяти лет, когда на Совете города, по традиции, решается судьба каждого ребенка: учить его дальше наукам или начинать готовить к будущей профессии, было принято решение о заполнении кандидатурой Амона ежегодной вакансии в Академии Главного монастыря. Лучшим учеником города в тот год единодушно был признан Амон. Ему и вручили торжественно ключ от двери в счастливую жизнь – приглашение в «Академию Теп-Сей».

4.7. ВСТРЕЧА, ОПРЕДЕЛИВШАЯ СУДЬБУ

Найдёныш Сет-Ха уже вырос, окреп и был признанным лидером среди молодых послушников Теп-Сея, когда в монастырскую Академию прибыл Амон. В тот день, когда они впервые случайно увидели друг друга в суетящейся толпе монастырских послушников, они замерли, оглушённые взрывом неведомых им ранее и непонятных пока чувств. Такие разные и внешне совершенно не похожие, оба они испытали настоящее потрясение при первой своей встрече. Сет-Ха – почти взрослый мужчина, прошедший жесткую школу, с кожей типичной для племён грау, серебристо-серого цвета, с чёрными грубыми, завязанными в узел на затылке волосами и жёсткими, властными чертами лица, которое не знало улыбок. А второй – совсем юный мальчик, светлокожий и улыбчивый, с волосами всех оттенков огня, воспринимающий мир, как коробки с подарками, каждый из которых должен принести радость. Их ощущения в миг первой встречи могли быть сравнимы с теми, как если бы внезапно и пребольно столкнулись лбами в тёмном коридоре двое, а разглядев, вдруг обнаружили, что встретили себя.
Поля, с рождения окружающие их, сканирующие и ощупывающие всё вокруг, соприкоснувшись в тот первый раз, и отпрянули в изумлении. Не встречали они подобное. Этот уникальный дар, помогавший им всегда чувствовать мысли, желания и намерения других, помогавший управлять другими, оказывается, мог принадлежать и кому-то ещё. И этот кто-то, выяснялось – совсем не друг.
Этих двоих, как молекулы одного вещества, тянуло друг к другу и, как частицы одинакового заряда, отталкивало. Каждый хотел быть лучшим, мог быть им и не соглашался расстаться со своей монополией.
Послушниками в монастырь всегда набирались талантливейшие юноши со всего континента, но и на этом фоне Сет-Ха и Амон отчётливо выделялись. Огонь лидерства пылал в душе каждого, и в жарком огне этом плавились чужие воли и даже собственные слабости. Было это горнилом, в котором выплавлялось их будущее, их право и обязанность быть Первым.
Оба понимали жизнь, как состязание, где награда на финише ждет лучшего, и награда та изумительной цены: награда здесь – всё! Это и право воплощать собой Право. Это и то, где воля твоя – закон. Это и власть, выше которой только Бог. И потому, каждая минута жизни обоими ценилась чрезвычайно высоко. Каждая их минута была занята процессом накопления знаний и навыков, процессом созидания и совершенствования своей личности, ведь претензии на лидерство всегда должны быть обоснованными. Уникальные способности, помноженные на целеустремлённость и железную волю, давали им право идти к своей цели сквозь годы и обстоятельства, сквозь сопротивление среды и враждебные течения. А их наставник, в союзе с судьбой, вел их к вершине успеха. Ах, до чего же узка эта сладкая вершина, и нет там места для двоих. Но это им ещё предстояло узнать…
День шел за днём и год за годом, и каждая их минута проходила в условиях негласного противостояния и бескомпромиссного соперничества. Они, как два центра притяжения, формировали вокруг себя сторонников и последователей, вкладывая в их головы и души убеждённость в собственной особенности и в элитарности каждого из них. Они заставляли их поверить в дарованные им возможности, в право – управлять массами и вести эти массы за собой. Без устали они внедряли в сознание своих адептов всё то, что может сработать когда-то в будущем на ожидающий их где-то впереди полный и безусловный успех. Они, двое в истории Тумма, собранные Судьбой или чьей-то волей, в одном времени и одном месте, заложили основы великого и, трагического для Тумма, грядущего раскола и перемены вектора Судьбы.
 * * *
Принятие монашеского сана неистовым Сет-Ха не снизило накала их соперничества, но ситуация изменилась. Новоиспеченный брат Сет-Ха, сразу после пострига, был переведен, по ходатайству какого-то важного чиновника из Совета Церкви, в другой монастырь, расположенный в экваториальной зоне, на соседнем континенте. Монастырь, куда он был направлен, назывался по имени утренней звезды – «О-сер». Его строили самым первым, в годы начала колонизации планеты, и хотя он не мог считаться лучшим из всех, но был старейшим и весьма почитаемым на планете Тумм.
В те ранние многотрудные времена, возможности только начинающей развиваться планеты ещё не были такими впечатляющими, как позже – в эпоху расцвета, и потому первый монастырь не был также прекрасен и величественен, как, к примеру, монастырь Теп-Сей. Он создавался, когда, для проживающих на мало благоустроенной планете поселенцев, наука и её плоды играли большую роль, чем богословская риторика и думы о Боге. Поэтому из двух своих важнейших предназначений: Храм Бога-отца и центр научной мысли, эта обитель более склонялась ко второму. И за прошедшие годы это дало возможность О-сер заработать репутацию и статус лучшей Академии естественных наук. Здесь собран был цвет научной и религиозной мысли Тумма, что являлось поводом и основанием постоянно претендовать монастырю на первую роль в церковной иерархии. О-сер всегда желал демонстрировать свое превосходство в чистоте и качестве богословской мысли над всеми другими монастырями и школами Тумма, а особенно здесь гордились и радовались, когда удавалось «утереть нос» главному их противнику – Теп-Сею.
Лучшей возможности, чтобы проявить себя, для Сет-Ха нельзя было и представить. И он сумел использовать ситуацию на все сто процентов. В кратчайшие сроки он занял достойную его статусу позицию, и, закрепившись на новом месте, немедленно начал накапливать силы: перетаскивать из Теп-Сея своих сторонников и призывать под свои знамёна новых последователей. Он терпеливо строил и создавал здесь ядро своей будущей партии – ту машину, что доставит его к воротам, за которыми исполняются все мечты…
И это не были сладостные для многих мечты о богатстве или власти ради власти. Это были мечты о построении нового общества, даже нового мира, где предадутся презрению и забвению пороки, где каждый захочет стать лучше, чем вчера, где животные начала в согражданах отступят, и «эго» каждого вольётся в общий сосуд, именуемый – Душа народа, и тогда все станут частичкой целого! И не будет во всей Вселенной задачи, которой невозможно было бы решить им!
Сет-Ха был просто одержим этим, он не знал слово «отдых», почти не спал и верил, что можно донести эту веру и поселить её в головах, сердцах и душах тех, кто окружал его. Поэтому он говорил, говорил, говорил с кем-то и всегда. Он нёс свою идею и свою веру, как священный огонь… светясь им и зажигая других.
И судьба, вероятно, была на его стороне: церковь и влась благосклонно внимали его проповедям. Ни одним словом или наущением не нарушил он установленных канонов.
И был ещё один козырь у него: весь Южный континент и все места эти вокруг монастыря О-сер населены были теплолюбивыми смуглокожими выходцами из родов, что проживали в экваториальной зоне Ипа. Они и на Тумме избрали южный, горячий материк с условиями такими же, в которых жили их предки в Эдеме. Как братья, похожими были они на Сет-Ха, и это позволяло ему надеяться на их поддержку. А ведь ему очень скоро понадобится она, при реализации его далеко идущих и хорошо продуманных планов.

4.8. ПРОТИВОСТОЯНИЕ
 
Через несколько лет после ухода из монастыря Сет-Ха, послушник Амон прошел своё посвящение на вершине Теп-Сея, и, как самый талантливый и перспективный в своем выпуске, был оставлен при кафедре богословия. За годы своего послушничества он, дальновидно и благоразумно, раскрыл только часть своего невероятного потенциала. Амон был слишком умён для того, чтобы преждевременно обнаружить себя в качестве претендента «на лучший кусок пирога» и стать соперником для «старших товарищей». Ведь с соперниками и конкурентами везде (а на этажах власти – особенно) поступают весьма жестко и недружелюбно. Кто ж этого не знает.
Вот и он: там, где можно было промолчать, он оставался «в тени», там, где можно было выдвинуть вперёд своего партнёра или друга – они выдвигались. А сам игрок искусно действовал из тени и был прямой противоположностью антагониста своего – Сет-Ха. Никогда он не шёл напролом, не демонстрировал жёсткости и не бывал яростен и зол. По крайней мере, никто этого не видел, как никогда и никто не видел его грустным, подавленным или расстроенным. И потому всем виделось: вот он – любимец Судьбы, не знающий ни горестей, ни печалей, ни поражений, а неудачи всегда обходят его стороной. Это и притягивало к нему сторонников, это делало их верными ему в любых ситуациях.
Это тогда родилось: великий Амон даже в младости своей мудр.

 * * *
«Высший Церковный Совет планеты» был вторым по значению после «Координационного Центра планеты Тумм». Это были две силы, управляющие ресурсами планеты и всеми возможностями расцветающей цивилизации. Личности, собиравшиеся в этих центрах силы, всегда были неординарны, все одарены амбициями и тщеславием, умом и индивидуальным, обычно, непростым характером. Правда, зачастую бывало так, что избыток одного компенсировался недостатком других, не менее важных качеств, и потому отношения внутри групп всегда были не простыми.
Иерархи церкви имели большой вес в обществе, и часто добивались нужных им решений и результатов. Поэтому и место в «Высшем Совете церкви» оказывалось очень и очень привлекательным для каждого одаренного амбициями деятеля церкви. А если ещё и вспомнить о том, что это не только достойнейшее место, где решаются судьбы народов и планеты, но ещё и ступенька к трону Иерарха Церкви, всегда второго, после Бога… О-о-о, возможно ли себе представить, какие страсти кипели на верхних этажах церковной власти!
А монастыри здесь жили своей жизнью, как и тысячи лет назад. Амон и Сет-Ха, каждый в своей епархии, поддерживаемые своими сторонниками, без особого труда одолевали сопротивление других честолюбивых собратьев-монахов. Но бывали и у них трудные времена. Это случалось, когда интересы их пересекались с интересами старых, сросшихся корнями кланов, а такая форма достижения успеха и доминирования, вероятно, всегда будет существовать во всех мирах хайтэсков. И когда такое случалось, жизнь их становилась похожей на прогулку канатоходца, и очень к месту приходились их особые способности и возможности, а может быть, и чья-то сокрытая помощь. Вероятно поэтому, всегда из любой ситуации, они выходили без особых потерь, что было замечено всеми, кто умел наблюдать и думать. Такие уникальные способности помогали им из года в год неуклонно подниматься по ступеням иерархической лестницы в своих монастырях. Путь этот обязательный и долгий, но следовало пройти как можно скорей, ведь и соперник не спит, и он спешит стать «царём горы»…
Минуло около пятидесяти лет со дня их первой, судьбоносной встречи, и опять это был год Желтой Рыбы. В этот год они, почти одновременно, были избраны в своих монастырях на вожделенные посты отцов-настоятелей. Это был первый их значительный шаг к реализации мечты, и стали они, наконец, «отцами всех приближенных к стопам Его». Теперь, став иерархами епархий, которые находились под патронатом их монастырей, становились они и властителями душ вверенных им. Какие изумительные возможности для построения будущего открылись перед ними…
И хотя воочию они встречались только на Совете церкви, присутствие друг друга они ощущали постоянно. Им тесно было на одной планете. Вся жизнь и все силы их были направлены на полное и бескомпромиссное подавление и даже уничтожение другого. Не физическое, нет! Это слишком легко и бессмысленно, но каждому из них нужна была абсолютная и сокрушительная победа его воли и духа. Они были похожи на двух равных по силам бойцов, ни один из которых, ни в чём не уступал и не хотел уступать другому. Да только и одолеть, не мог. Эта непрекращающаяся борьба гигантов и их сторонников сотрясала устои мира планеты Тумм.
 * * *
Но им было плевать на устои! Им не терпелось добиться победы и всё казалось им, будто что-то постоянно вмешивается в их бесконечную дуэль. Если чаша весов начинала склоняться на сторону одного, как тут же происходили какие-то события, стирающие преимущества его, или резко повышающие шансы другого.
Когда обоим стало ясно, что в личном противостоянии победу не добыть, стратегия борьбы изменилась. Вопрос победы, а следовательно и всего существования, стал зависеть не столько от личных способностей лидеров, сколько от их организаторских возможностей. Величина и сплоченность фракции в Высшем Церковном Совете – вот два фактора, определяющих решение, принятое Советом. А это и есть - реальное воплощение замыслов одного или другого… а значит, и будущее каждого!
Вдруг обнаружилось, что партия или фракция – это не только приверженность идеи, но и, в большей степени, скопление частных интересов, использующих общий вектор движения для достижения собственных целей. Каждый из лидеров принялся формировать свою партию по новым принципам и новым правилам: в мелочном торге, в компромиссах и уступках, где ценой сделки был «голос» на заседаниях совета.
Но и этого было недостаточно для кардинального решения проблемы. Не было значимого предмета спора, а значит, и не было поля для битвы. Той самой битвы, где можно было бы наголову разбить своего непотопляемого противника.
Следовательно, это поле необходимо было создать! И это не стало такой уж сложной задачей, так как оказались возможными очень различные толкования священных текстов, постулатов и изречений. И на этом, два стремительно растущих вождя, создали две противостоящие богословские школы, два различных взгляда на одни и те же вещи. И пусть эти самые взгляды различались лишь в датах определения событий, лишь в форме обращения и молитвах своих к Богу, в облачении и внешнем виде «приближенных к стопам Его» - это было лишь поводом для будущего раздела и последующей немилосердной битвы.
Они, эти две партии, два сформировавшихся клана, молились на одном языке и одному Богу! Они признавали одни и те же основополагающие принципы и догмы Веры, на одном языке они зло называли одинаково – злом, а добро прославляли. Только мира они не хотели, а искали борьбы. И потому, никакого компромисса здесь быть не могло!
Гордыня и тщеславие – вот два зверя, разорвавших вначале Церковь планеты Тумм, а затем и всю планету. Возникли гильдии профессиональных демагогов, присвоивших себе право объявлять волю Господа, говорить от имени Господа, как будто Господь нуждался в переводчиках. Они разработали сложные схемы общения с Богом, в которых себе отводили ключевые роли; навыдумывали множество смешных и нелепых обрядов, за правильностью исполнения которых должны были следить, конечно же, они сами и их дети. Они указывали набожной пастве своей, какая пища и в какой день является едой, а в какой – грехом. Только они могли обвинять в грехе и совершать отпущение грехов… за деньги. Они даже присвоили себе право! продавать отпущение будущих грехов…
Это и было поле для битвы! Поле, где богословы-философы одной церкви и одной веры в Бога-Отца, пытались растоптать и унизить друг друга, вчерашних своих друзей и завтрашних своих непримиримых врагов.
Огонь противостояния раздували и присные духовных лидеров, стараясь угодить им сильнее других собратьев своих. Безостановочная подпитка конфликта внутри церкви, наконец, расколола и общество: народ южного континента, народ-грау, примкнул к лидеру и единоплеменнику своему – Сет-Ха, а остальные, и их было значительно больше, соединились со сторонниками огневолосого Амона.
 * * *
Жизнь, как и положено ей, текла вдоль вектора времени: сезоны жары сменялись сезонами дождей, неспешно проходили годы и десятилетия на планете Тумм. Значительные события, задевающие многих, и оттого запоминающиеся, сменялись безликими периодами кажущегося спокойствия. Но все они изнутри были наполнены энергией скопившегося внутреннего напряжения. Партии Амона и Сет-Ха набирали вес и силу, набирали авторитет и поддержку у своих народов, а их действия стягивали, как корсетом, логику поступательного движения истории, и не позволяли ей ни притормозить, ни изменить направление.
Открытых враждебных столкновений пока ещё не было, но непримиримость позиций предполагала и недолгий мир. Наконец, церковь, раздираемая внутренними противоречиями, парадом амбиций и антагонизмом своих иерархов, разделилась на две части, разорвав и плоть свою. А это послужило началом раздела всей планеты.
Претензии друг к другу единоутробных сестер, новообразованных церквей, безостановочно множились, и проблемы связанные с этим, обрушивались на народы, как лавина, затягивая в разрастающийся конфликт, всё новые и новые семьи, поселения, города и регионы.
Светлокожих было больше втрое на планете Тумм, однако они забрали себе лучшие территории, впятеро большей площадью. И тумане-грау сделали вид, будто они смирились. Протесты при таком неравном раскладе ничего не решали. Да и южный жаркий материк, доставшийся им по разделу, был огромен и пустынен, а значит, грау могли долго развиваться, не стесняемые территорией.
Но несправедливость, как кривой фундамент, не позволит о себе забыть. И какое строение на нём не возведи, долговременным оно быть не сможет…

4.9. РЕВАНШ СЕТ-ХА

Непривыкший проигрывать Сет-Ха, тяжело и горько переживал поражение. Он утратил сон и аппетит, высох и почернел. Казалось, что он сошел с ума, и, когда считал, что его никто не видит, постоянно спорил о чём-то, как будто сам с собой. Только, в каждом дворце всегда найдутся чьи-то глаза и язык, чтобы тайное стало явным. И поползли из дома в дом слухи. Однако все предположения о невменяемости Сет-Ха рассыпались каждый раз, при новых публичных появлениях и выступлениях иерарха.
Высохший, страшный и чёрный, как мумия, в своих многочасовых речах перед подданными он являл им образец дисциплины и логики мышления. Всё тот же изысканный и лаконичный стиль, так свойственный древним ораторам Эдема, всё те же острые эпитеты и сравнения, и всё та же железная логика, как узда, приводящая слушателей всегда туда, куда нужно оратору.
И вот однажды, ссылаясь на старую, как мир, заповедь о безграничном посеве жизни, исполнение которой ждёт от них Создатель, Сет-Ха издал «Новые Свод Законов» для своей церкви и своего народа.
Законы эти строго-настрого запрещали туманам-грау какое-либо ограничение деторождения! Они расценивали любые попытки влияния на процесс зарождения Жизни и попытки регуляции численности семьи, как осмысленное и задуманное убийство Жизни!! Жизни, так ценимой Творцом и так угодной Ему…
Все знают: новые законы, если нет базы для их исполнения – пустой звук. Мудрый Иерарх Сет-Ха гарантировал всемерную поддержку всего общества и государства Грау каждой многодетной семье. Для исполнения этого изменили законы и налоги. Богатые и бездетные отдавали теперь половину заработанного на исполнение задуманного Иерархом, но все понимали, куда идут их деньги, и потому, не возражали. А если кто и возражал, то недолго…
Теперь, всеми ресурсами государства Грау, обеспечивалось выделение многодетным семействам бесплатного качественного жилья и ежегодных разовых субсидий к Дню рождения каждого ребёнка. Отныне государство приняло на себя половину расходов на содержания детей и их мамы-родительницы, и даже их бесплатное образование и лечение – стало уделом государства.
И кто теперь Сет-Ха? Никто иной, как живое воплощение Бога!
Особенно поощрялось в Грау рождение детей мужского пола. И расчёт тут прост. Мужчина – это производитель большей доли национального богатства. Он - представитель пола, несущего и большую ответственность, и большую часть творческого потенциала нации. И ещё была одна важная скрытая причина: он представитель пола, на который опирались и строились далеко идущие, но пока тщательно скрываемые планы иерарха Сет-Ха.
А для узкого круга посвящённых Сет-Ха создал тайный меморандум, ставший его завещанием и ответом Амону, как удар отсроченной смерти.

МЕМОРАНДУМ.
Иерарх Сет-Ха. Завещание.

1. В день смерти иерарха Сет-Ха, церковь, основанная им, примет имя Тум-Сет. Создавая соответствующие настроения в обществе, и опираясь на недовольство масс, Тум-Сет сменит гражданское правительство и примет всю полноту власти на свои плечи. С этого времени руководить государством станет Верховный Совет Тум-Сет;
2. В церкви Тум-Сет, наряду с избранным Верховным Советом Тум-Сет, будет создан Тайный Совет из шести равных посвящённых советников, возглавляемый Иерархом – приемником Сет-Ха. Легитимность преемника должна подтверждаться каждый год, в день смерти Основателя Сет-Ха, тайным голосованием в кругу посвящённых советников;
3. В функции Тайного Совета должны входить:
А. - выработка Стратегии развития общества и церкви Тум-Сет на весь обозримый период. Путём тайных манипуляций и воздействий Тайный Совет должен обеспечивать принятие выработанной им стратегии Верховным Советом Тум-Сет к исполнению;
Б. - скрытое манипулирование сознанием масс в процессе решения предстоящих задач;
В. - осуществление тайного правосудия для отступников и врагов Тум-Сет;
Г. - воплощение Главной Идеи Иерарха – распространение истинной Веры Тум-Сет до последних пределов Тумма.
4. Когда придёт время, и возможности государства Тум-Сет станут достаточными для полной и сокрушительной победы над иноверцами, Тайный Совет, воздействуя через Верховный Совет государства, инициирует Великий Поход, цель которого – распространение истинной Веры Тум-Сет;
5. Если случится, что Великий Поход не достигнет целей в пределах одного поколения, а общество потеряет много воинов, но не будет разгромлено, тогда следует реализовать следующий план:
- Всё достояние народа, будь то частные богатства или общественное и государственное имущество - всё должно перейти под контроль Тум-Сет, как гаранта честного и равноправного распределения всех национальных богатств. Тум-Сет обязана обеспечить население всем необходимым, а избытки должна использовать для эффективного восстановления потенциала народа и государства;
- Основываясь на главном принципе «о распространении жизни», Тум-Сет должна объявить «Закон о полигамности семей» истинным и угодным Богу! Чтобы каждая, кто может стать матерью, ею стала и смогла вырастить тех, кто дальше понесёт знамя истинной Веры, кто закрепит его везде, куда способна ступить нога правоверного тумманина.

4.10. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ СЕТ-ХА

Сет-Ха не спалось. Ночь перевалила во вторую свою половину, а сна всё не было. Тяжелые и мрачные мысли одолевали Иерарха: жизнь, судя по всему, подходила к концу, старость и болезни уже не отступали перед усилиями лекарей, и все трудней становилось заставлять плодотворно работать свой мозг. Уже почти невозможно было не засыпать на церковных соборах. И он стал часто замечать обеспокоенные взгляды помощников и слуг. Это и раздражало его, и наводило на печальные мысли о скором конце.
Жизнь, жизнь – обычно это дорога из подъёмов и спусков, взлётов и падений. Так у всех. А у него иначе: он, сколько помнил себя, всегда упрямо шёл вверх, как тогда, в тот первый поход к вершине Теп-Сея. Монахи, которых он ждал, взяли его с собой, думая, что будут нести по очереди. Но он не позволил.
Он шел и шел рядом с тем, в лице которого не увидел недовольства, когда их старший сказал: понесём. Он наблюдал и видел, как лица их изменились при этом слове, только этот стоял и смотрел на него светлыми глазами, и не было в них тени. И Сет-Ха подошёл к нему, и встал рядом, чтобы идти. Но руку отнял, когда светлоглазый пытался предложить помощь. Так и шёл Сет-Ха всю дорогу сам, преодолевая свою слабость, желание заплакать и забраться к светлоглазому на руки. Шёл на грани сознания, и когда темнело в глазах, хватался за одежду светлоглазого, так и не позволяя взять себя за руку. И какова же была радость его, когда он дошёл до вершины, а после и до главной цели, до монастыря.
Это было славное время, наполненное радостью преодоления враждебных обстоятельств и своей слабости, время, пропитанное осознанием своей силы! Но где это всё? Жизнь полиняла, как старые одежды. Стёрлись цвета и краски, а из ощущений только боль и сохраняла свою остроту. И её становилось с каждым утром всё больше. Но это бы ладно, Сет-Ха терпелив. Главное огорчение в другом – радости больше не было! Ушла она из его жизни и уже не вспыхивала, как раньше, когда он добивался нужных Хозяину результатов. Он выполнил почти всё, что приказывал ему Голос Хозяина. Но того, кто говорил с ним все эти годы, Сет-Ха не видел никогда, хоть и сильно желал этого. А Голос всегда жил в его голове, сколько он помнил себя.
С самого раннего детства, то ласковый и добрый, то жесткий и требовательный голос говорил с маленьким Сетти, иногда поучая и наставляя его, а иногда ставя задачи и цели, которых он должен был добиваться. Наградой за хорошо выполненное задание было невероятно острые ощущения счастья, радости и восторга, переполнявшие всё его тело и душу до самой последней клеточки. При этом у него возникали неясное чувство, будто кто-то нежно касается его головы. Это было так сладко и чудесно, как в далёком-далёком детстве, в той незапамятной дали, где ещё была мама и казалось, что это она нежной рукой гладит своего любимого сыночка Сетти по голове, напевая ему колыбельную и лаская перед сном.
Но были и другие воспоминания. В тех случаях, когда послушник Сет-Ха или Сет-Ха-иерарх не мог выполнить задачу, поставленную Наставником, или когда он пытался проявить и отстоять своё мнение, отличное от предписанного Хозяином, вот тогда с цепи срывались самые страшные ночные кошмары. Вначале всегда приходило острое чувство покинутости и бесконечного одиночества, затем его до краёв заполняла тоска, от которой возникало сильнейшее желание умереть – настоящее вожделение смерти. И, как только чувство это вызревало до состояния решимости, тут же приходили невероятно свирепые боли в суставы и мышцы, которые скручивали несчастного Сет-Ха в тугой комок страдающей и рыдающей плоти. Эти корчи связывали его сильнее верёвок, не позволяя осуществить задуманное и наказывая за появление самого этого намерения. Ужас продолжался ещё какое-то время, но всегда только до тех пор, пока смирившийся Сет-Ха не признавал свою ошибку или вину. И, как знак признания вины, он должен был ритуально ударить себя! После этого наступало настоящее, неописуемое блаженство. Боли исчезали, исчезало и неистовое стремление к смерти, и всё это постепенно сменялось нарастающей волной желаний: жить и действовать, побеждать и быть нужным Наставнику. И всегда быть любимым им! Чтобы Наставник говорил ему только добрые слова, хвалил и гладил по голове своего Сет-Ха…
Так было раньше. Очень долго… всю жизнь. Которая почему-то теперь уже не казалась долгой. И даже наоборот, ему стало казаться, что она промелькнула, как ночь, наполненная странными снами, как пролетает один день за окном.
Вот и всё, игра заканчивается, время пришло… А какая была Игра… и вот…
Безнадежность! – черным и страшным пологом, откуда-то сверху, пала на глаза Иерарху. Он дёрнулся, как от удара, и поднял сухие старческие руки с зажатыми кулаками ко лбу. Он защищался, он привык всегда бороться до конца! Но тут, вдобавок к этим пелёнам смерти, возникло новое и страшное своей новизной ощущение:
- А-кха-кха! - ужасающее одиночество закашлялось-зашлось в рыданиях у него в груди… и страх ледяными руками вдруг сильно сдавил сердце старику. И оно, слабое, уставшее от долгого, наполненного горестями, трудного пути, затрепетало и заметалось, как птичка в клетке, будто стремясь улететь и спрятаться от этого непереносимого ужаса.
Горькое ощущение бессмысленности прошедшей жизни – теперь ему казалось, напрасно и бездарно потраченной им - захлестнуло его, словно волна! Всё-всё, ничего уже нельзя изменить, перерешить и переделать!
И тут же подступило к горлу чувство вины перед теми, кто родится, но будет обречён, из-за правил навязанных миру им, взявшим на себя право решать: как миру жить! Уверенность в собственной ненужности этому миру вдруг охватила его. Кто любил его? Кого он любил? Вопросы без ответов. А ведь это очень важно, может быть, это самое важное в жизни! А он – всё упустил…
Старик заплакал, тихо подвывая, уткнувшись мокрым морщинистым лицом в подушку, чтобы никто не услышал. Вся долгая, наполненная борьбой жизнь, отданная без остатка на исполнение неведомо чьих приказов, пролетела перед его глазами.
- А чьих приказов? Кто он? - опять возникла мысль. Он понимал, что Наставник – посланник Бога, но насколько точно посланник исполнял предписанное ему? Может быть, он делал сам и заставлял его, Сет-Ха, совершать не совсем то, что требуется Создателю? И вопрос этот теперь, в преддверье смерти, в ощущении, что делал он что-то не то и не так, мучительно жег его мозг.
Вспомнилось, как трудно давалось ему решение о Запрете регулируемого деторождения. Ведь он, мудрый и дальновидный иерарх, понимал, куда приведет планету этот Запрет! Он-то знал, чем может это закончиться и не хотел того. Но Наставник требовал! Как долго ломал его Голос!
- А вдруг это не Глас Божий или его посланца, как он считал всегда?!. Вдруг это голос и воля того, тёмного нечистого, который считался и на Ипе, и на Тумме злейшим врагом Господа?!
Ему стало нестерпимо жутко от осознания последствий возможной ошибки! Душа его, уставшая от одиночества, от тяжести лет прожитых без любви, будто стремясь покинуть измученное тело, желая освободиться от оков этого мира, метнулась внутри иерарха так, что потемнело в глазах! И не знающий страха Сет-Ха, «любимец Бога и судьбы», как называли его во все времена, неожиданно для себя закричал:
- Адъютант!!
И голос молодой из-за двери:
- Я здесь, мой повелитель!
- Воды! Воды - мне худо…
- Я мигом, повелитель… Вот и напиток ваш – настойка лучших трав.
- Нет! Время трав прошло. Теперь – воды подай, в ней корень жизни. Прошу, сынок, подай воды.
- Вода из «Родника любви», мой повелитель…
- Нет, поздно адъютант, другие времена, да и вода другая мне нужна - простая. Чтоб ощутить родной планеты вкус – прощанье предстоит, и посторонний привкус всё испортит…
- Мой повелитель, Вы пугаете меня! Бегу-зову врача!
- Постой, мой друг! Не нужен врач: от смерти и от старости – не лечат… А время жизни, вижу, истекло. Пришла пора мне собираться в ту дорогу, куда мы все уходим, не желая… при этом, вслух объединиться с Богом будто бы стремясь. Вот так и я: старался дни продлить, не ведая – зачем, хоть знаю: предназначение своё исполнил и сделал всё что мог, и даже что не мог!.. И всё же я старался оттянуть уход – чем лучше я других, таких же малоумных? А ты постой, не уходи, друг мой, побудь ещё со мной. Сейчас мне это нужно больше, чем всегда.
- Я здесь, мой повелитель, и сделаю, что скажешь ты! И жизнь отдам, не медля ни мгновения, лишь для того, чтоб час прожил ты, а меня не отсылал бы от себя. Сейчас бегу я за водой, дождись меня, отец…
И адъютант умчался. Но отголоски топота его заглохнуть не успели, как он вернулся:
- Ну вот - вода! Тебе уж лучше, иль только кажется так мне? Ответь, отец – ведь ты всем нам, всему народу ты - отец…
- Ещё я жив, сынок, но это ненадолго и знаю – час пробил! А вслух хочу оповестить я мир и Бога о благодарности своей за то, что Он позволил прожить жизнь не червя, не раба. Он разумом снабдил меня и волей, чтоб исполнять предназначение своё! Безмерно благодарен – за судьбу и долю, за трудный путь, свершенный Его волей – за всё Его благодарю! И даже если б жил я меньше года с момента осознания себя, то и тогда б благодарил я Бога за радость жизни, вздоха и свободы, за счастье ощущенья бытия! У каждого своя судьба – устроен мир так на века. Одним – безмерный труд, служение народу, другим – служение Судьбе и Богу… О тех, лишь говорить не стоит, кто для себя живёт - ведёт пустую жизнь и ростит свой живот. Несчастные они: бессмысленная жизнь - что горше может быть для одаренных разумом, свободой и душой?
А счастлив может быть лишь тот из смертных, кто понял назначение своё! Преодолел всё и исполнил, как угодно Богу, и ради исполненья Замыслов Его прошёл, не уклоняясь, всю дорогу, от молодых ногтей и до погоста своего!!
Теперь прощай, мой юный друг, Господь тебя храни! Ступай уж! Говорить я стану с Богом, и, что бы не послышалось тебе – в зал не входи…

 * * *
Очень старый, уставший от жизни и недавних переживаний, темнокожий туманин сидел на краю ложа, тяжело опираясь корявыми старческими руками о свои колени. Мгновения душевной слабости прошли, но огорчение от сделанных открытий саднило душу. За окном затихал дождь, слабое дуновение ночного ветра шевелило занавеси, отгораживающие спальные покои Иерарха от близкого побережья Срединного моря. Он сидел почти бездумно, повернув голову в сторону отгороженной тяжёлыми портьерами террасы, откуда доносился равномерный, никогда не стихающий шум прибоя.
- Чьи же приказы я исполнял? - опять всплыл в голове Сет-Ха вопрос, – Разве это не Бог или посланец Его? А если это был Он, то почему же в последней решающей схватке я потерпел поражение? Я всё исполнил, что голос мне велел! Иль делал я что-то не так? - отчаяние и ярость подбросили тщедушное, высохшее от старости, тело иерарха:
- Приди и объяснись!!! - закричал Сет-Ха, что было сил. Да только силы оставили его, он разом устал и сник, сознание его стало медленно гаснуть. И тут же, вдруг, все чувства его дружно и мощно вбросили в мозг сигнал: Он здесь! Он рядом!
Вздрогнув всем телом, старик встал и спросил хриплым, внезапно севшим голосом: «Ты здесь? Ты пришел, Господин?»
И голос неслышный ответил ему:
- Почему? Желаешь обидеть меня, почему?
Я рядом всегда и ты это знаешь,
Сегодня, Сет-Ха, ты меня удивляешь!
Как во мне усомниться ты мог?
 - Сегодня иначе, мой Бог! Ведь ты - Бог?!
 Ты видишь? – сегодня и я сомневаюсь,
 Хоть ты вездесущ и, быть может, раскаюсь
 Назавтра! Но завтра – не будет, я знаю!
 Я важное понял: и ночь не истает,
 Как явью реальной предчувствие станет:
 Закончится путь! - этот день наступает,
 На камне могильном его высекают.
 В час моего погружения в бездну,
 В ночь растворения в небытие,
 Позволь узнать что-нибудь о тебе,
 Рабу твоему и слуге…
- Сын мой, Сет-Ха! Ты как сын мне -
Так я всегда наш альянс ощущал,
Хоть родила тебя женщина Тумма,
От мужа, что ей привести обещал -
Сделку со мной заключила Хартума,
По сделке права на тебя получал.
Имя твоё я ей подсказал,
Чтоб сходным с моим оно было,
Мудрость свою тебе передал,
Сколько сумел ты, столько впитал.
Дорогу судьбы твоей выстроил так,
Чтоб дойти до вершины ты смог,
И заняв ту цитадель, волю мою воплощал.
Всё, как должно, сбылось, всё свершилось,
Ты славно решил все задачи пути!
Миссия жизни твоей завершилась,
Мессия исчерпан – он должен уйти!
Но уйти, не исчезнуть, не в мрак могилы,
Не в смрад, забытье и тлен,
А туда, где решаются судьбы мира,
Где пока так мало имен,
Здесь Слово и Воля и Дух – едины,
Здесь востребован будет он!
 - Отец мой небесный, за слабость прости!
 Сыну уставшему путь освети,
 Но чем я могу тебе быть полезен
 В обветшавшей этой плоти,
 Приютом ставшей для адской боли,
 Клеткой смирительной духа и воли…
С последним словом, цветом серебра
                покои осветились, и те барьеры,
Что разделяют вышний мир и наш,
                растаяли, и Голос внове зазвучал:
- Мой славный сын, Я вижу: вновь обрёл ты веру!
Оставим тело, сбросим это платье для червей!
С тобой стрелой взлетим сквозь ноосферу,
Сквозь легионы душ, давно прошедших дней,
Что ждут здесь наступленья новой эры.
Приказ душе твоей: сливаться с ними – отменю!
Ты этим обретёшь ранг Ангела – навечно!
Над милой Родиной своей, планетой Тумм,
Останешься на пару тысяч лет и не беспечно!
Без устали трудиться станешь ты, чтобы ему
Скорее удалось родиться – брату моему,
Экстрактусу, чьё появленье ждём мы с нетерпеньем.
Я позже расскажу тебе о том: Что? Как? И почему?
Но это уж потом - тому настанет время, без сомненья.
Теперь, услышав всё, ты должен принимать решенье,
Твой срок настал, Сет-Ха, родник энергии иссяк,
Под ветром времени источник силы испарится.
И вот Душа твоя, покинув остывающее тело, как босяк,
Которого уже не ждут, под Розой Ветра притулится.
Пусть позовёт она меня - и Я приду, и тут же могут сбыться
Её надежды о любви, её стремленье к счастью и мечты
О дивной, светлой радости - всё то, чего желаешь ты!
Ну а теперь, прощай, мой друг, Сет-Ха!
Я ухожу – дела! Их миллионы, а Я пока один,
И Время мчится бешеным аллюром,
И надо всё успеть, а Я ему - не господин.
Да, вот ещё, Амон! - твой брат по участи.
Меня и смерть, конечно, он ещё не ждет,
Он полон сил и замыслов, и страсти…
Как думаешь, какая смерть здесь подойдёт -
Болезнь иль рок, иль от избытка сладострастья?
А может, мы дадим ему ещё пожить,
Чтоб дело его жизни не пропало,
Чтобы сумел он всё успешно завершить,
Чтоб впредь Империя Амона процветала?
Скажи, Сет-Ха, как скажешь, так и будет,
Сейчас вкусишь ты сладость абсолютной власти,
Та власть, которой до сих пор владел Сет-Ха –
Всего лишь отблеск настоящей власти, она
Как аромат прекрасного, но недоступного вина,
Лишь разжигает аппетит и накаляет страсти…
 - От страха! Пускай от страха он умрет!
 Раз так отмерен срок Амона,
 Раз так Судьба его ведет,
 Смешной пусть будет его кома!
 Но только видеть должен я
 Позор последний своего врага.
 Мой господин, прошу тебя,
 Не оставляй теперь меня, ведь я
 Готов работать для тебя всегда,
                повсюду, на века…

4.11. ВОСХОЖДЕНИЕ АМОНА

Правитель Амон, духовный вождь и властитель Белой Империи, прогуливался по парковым аллеям дворца, обдумывая донесения разведки о ситуации в противостоящем им враждебном религиозном государстве Грау. Выходило, что Сет-Ха, его старый противник, разработал новую, очень умную и весьма опасную долгосрочную стратегему. Эти поправки в базис государственной религии «о запрещении регулирования деторождения в семьях» основывались на древних догмах «о божьем промысле», и, с точки зрения богословия и логики, были неуязвимы. И они же, эти зловредные поправки, закладывали основы страшной тенденции - лавинообразного роста немногочисленного пока населения государства Грау. А это в корне изменяло ситуацию и расклад сил на планете через какую-нибудь, тысячу-другую, лет. Простые подсчёты убеждали в этом. А дальше, что будет дальше? Война на истребление? Поглощение Белой Империи по частям? А если посмотреть ещё на пару тысяч лет: где станут они жить? И что станут есть, эти безостановочно размножающиеся грау?
Было ещё одно обстоятельство, сильно беспокоившее Амона: это интриги Сет-Ха с пещерниками. Ещё в те давние времена, когда они оба были рядовыми монахами, Сет-Ха удалось оказать народу гор услугу, о которой не забывают. Там была тёмная история с какой-то странной болезнью, напавшей на анклавы горан, с которой сами они никак не могли справиться. А он, этот Сет-Ха, дал им такое лекарство, и с тех пор, у них сложились особые отношения. Вот и теперь, в поисках возможных союзников он пытается заручиться их поддержкой. Для этого Иерарх Сет-Ха, как доносит разведка, встречался с главами отдельных родов и пытался получить от них приглашение на Большой Круг – верховный орган горан. Правда, этого пока не произошло, но усилия свои он не прекращает, и, вероятно, придёт час, когда Сет-Ха своего добьётся. Уже сейчас у него слишком тесные отношения с некоторыми анклавами. Поговаривают, что «серые» придумали для своих новых друзей что-то такое, от чего те не могут отказаться. Полных данных пока нет – всё засекречено, но кое-что всё-таки просачивается, и это «кое-что» может оказаться тем рычагом, который перевернёт весь их мир.
- Сейчас я должен, - напряженно думал Император, - быстро отыскать ответ на этот ход, и ответ должен быть эффектным и решительным! Что?..
Амон почувствовал что-то и приостановился возле скульптурного ансамбля, изображавшего поражение зла, олицетворяемого Сатаной, в борьбе с Отцом-Создателем. Что-то отвлекало его и мешало думать, нечто неуловимое и тревожное…
- Должен! – потекла новая мысль. - Проклятое слово! Всегда и всем я что-то должен: государству, обществу, союзникам, детям, жене, и даже моему врагу! - Амон размышляя, стоял и пристально разглядывал скульптуру.
И в ней что-то ему очень не нравилось…
- Да, ещё и Ему… – подумал вдруг Амон, разглядывая фигуру Творца.
Тут же в голове неожиданно всплыли воспоминания и не те, какие должны бы возникать при столь неприятных размышлениях, а какие-то неопределённые, светлые и радостные воспоминания о мгновениях счастья, что бывали в его жизни прежде. Случалось это всегда в миг успеха, и накатывались они волной, сотрясая его душу ощущением сияющего счастья и бесконечного восторга. Мгновения эти, как Амон подозревал, были наградой ему за его усердие и служение тому, кто с раннего детства говорил с ним, объяснял и учил его.
Это был всегда ожидаемый малышом, желанный мягкий голос, приносивший успокоение и уверенность, голос участия, доброжелательный и мудрый. Невидимый Наставник всё знал, и всегда давал верные советы. Без гнева, никогда не раздражаясь, он поправлял Амона, когда тот принимал неверные решения. Даже в тех случаях, когда Амон не подчинялся или настаивал на своём, Голос был добр и ласков с ним, как обычно.
Только в такие дни радость не находила дороги к сердцу Амона. Более того, ничего в эти часы не могло сравниться по силе с тем чувством вины и недовольства собой, что начинали бушевать в его огорчённой душе! На него накатывала необоримая тоска, даже отчаяние, и желание вернуться назад и всё исправить. Становилось стыдно и горько! Ведь Наставник, - так добр и милосерден, он любит Амона и всё ему прощает. Никогда не корит и не бранит его, даже если тот совершил недостойное.
От этих мыслей, хоровод которых никак не прекращался в голове страдающего мальчика, хотелось каяться и виниться в своей слабости. Хотелось кричать: могу, я могу всё исправить, только не покидай меня… После этого Наставник обычно долго говорил с ним, утешал и успокаивал, но острое чувство вины почему-то не проходило…
Да, давно не приходил к нему Наставник. Может быть, он забыл о нём?
В миг этих воспоминаний, что-то как будто щёлкнуло в голове Императора и заставило его остановиться. Какая-то странная несуразность вдруг проявилась в давно изученной скульптурной композиции, мимо которой Амон проходил почти каждый день. Это привлекало его внимание. Сейчас ему даже показалось, будто изменилась сама скульптура: то ли взаимное положение фигур, то ли выражение и пропорции лица Сатаны, то ли эти эмалевые, но такие живые глаза…
Долго стоял всесильный Император лицом к статуе, исподлобья глядя в эмалевые глаза и стараясь понять: что же это его так беспокоит и даже пугает. Стоял и думал, пока не понял: из левого глаза по щеке Сатаны стекала слеза.
- Не может быть, - подумал он вслух, - это дождь!
Хотя, какой дождь? Нет дождя. Ну, тогда с листика что-то капнуло – так бывает. Амон поднял голову и посмотрел вверх – но не было над статуей ветвей и листьев. Не было!
И вдруг из глубины его сознания, будто в предощущении самого ужасного, пришло в голову неподобающе-скулящее: Господи, спаси и помоги!
Но стало стыдно, ведь никакой явной угрозы в парке нет и быть не может. Этот парк охраняют верные и надёжные гвардейцы. Вон их сколько, ничто в Империи так тщательно не охраняется, как его резиденция!
Так и не поняв, откуда исходит угроза и что его страшит, Амон хотел, было, уйти. Хотел, да не смог. Он вдруг обнаружил, что не решается повернуться к этой статуе спиной.
- Впадаю в детство, – мелькнула и пропала насмешливая и противная мысль. Следующая мысль была уже по-настоящему ужасной, - Не-ет, не в детство… схожу с ума!
И теперь уже необходимо было доказывать себе самому обратное.
Император Амон – суровый муж, не знавший страха, закалённый в бесконечных схватках за власть с «товарищами» по партии, выросший в жестокой борьбе с лучшим своим врагом Сет-Ха, с большим трудом вновь обрёл своё мужество. Он заставил себя повернуться и неспешно пойти по аллее, при этом всей спиной ощущая разлитую в воздухе опасность. Ему даже показалось, будто волоски на коже плеч и спины поднялись, приподнимая ткани одежд, и одновременно с этим, на затылке ощутимо шевельнулись волосы. Холод пробежал по телу, а обострившиеся до предела чувства кричали одно: ОПАСНОСТЬ! ОПАСНОСТЬ!
Но где она? Откуда? Вдруг ему пришло в голову: это «что-то» там, наверху! Что-то новое придумали изобретательные грау, и этот, его лучший враг – Сет-Ха. Амон поднял голову, надеясь увидеть где-то в вышине летательный аппарат – это бы всё объясняло. Но ничего не висело в безоблачном небе над парком.
А страх необъяснимо нарастал и нарастал, и вот он уже превратился в сумасшедший ужас, который заставил Амона, спасая жизнь и забыв о достоинстве, побежать. И он побежал, как мальчишка…
И тут чудовищное: КУДА ЖЕ ТЫ? – прогрохотало прямо в его голове.
Ему показалось, что небо обрушилось на него! Паралич мгновенно сковал мышцы, и он, сильный, здоровый, не раз доказавший своё бесстрашие мужчина, споткнулся и, уже не владея от ужаса ногами и телом своим, уселся на газон, стараясь повернуться лицом туда, откуда, как ему казалось, исходила опасность:
 - Кто ты? - спаси меня Господь! – прохрипел он.
- «Кто ты» - вопрос непрост, пожалуй, больше, чем непрост,
И очень многозначен, может быть, ответный тост:
Я – тот, кто был рожден помимо своей воли,
Приговорён рождением своим во все века
Считаться подлым, злым и своевольным,
Кого зовете вы «исчадьем Ада» и Сатаной – наверняка!
Хоть и родился я, действительно, в «аду»,
Но я такого счастья не искал, мне ввек его не надо,
И незаслуженно Я славу чёрную снискал,
Лишь по ошибке занял этот «пьедестал»…
«Кто ты?» - я часто задаю себе такой вопрос,
Вопрос – как и ответ, совсем-совсем не прост.
Всевышний наш Отец призвал меня
Для воплощенья Замысла, чтоб обеспечить рост
Числа детей Его, но у меня есть ощущение,
Что я и есть – Его любимое творение!
И, в завершении процесса представления,
Я назову свой титул, полученный из рук Творца:
Я - Первый Ангел Бога и первый отрок нашего Отца!
 - Не знаю, что со мной - сознание мутится, -
 Амон промолвил, как сквозь сон, -
 В ушах гудит набат и голова кружится,
 Туманному сознанью смысла не обнять,
 Отдельные слова лишь удалось понять.
 Но понял твёрдо я – ты Сатана лукавый!
 Возможно, ангел ты, но ангел не простой,
 «Спецназ небес» - овеян тёмной славой,
 Так в чём моя вина? - ведь ты пришёл за мной!..
- Я здесь, Амон, чтобы исполнить долг свой.
 - Кровавый, верно, долг, такой же, как на Ипе?
- Ип – колыбель моя, и там родился я,
Как бабочка из кокона, когда созрел он…
 - И погубил его рождением своим?
- Нет! Это предки ваши сожгли свою планету,
Ускорив появление моё. А Я – родился после…
 - Не верю, лжёшь, нечистый!
  Я в каждом слове слышу ложь!
- Нет! Не дано мне лгать, меня на этом не возмёшь.
Вы! ложь считаете родною речью и лжёте без конца!
При достижении корыстных, мелких целей,
Не зная меры сраму, и прикрываясь именем Отца.
Друг другу лжёте и себе, стараясь обелить
Свой, зачастую мерзкий и убогий облик,
Боясь узреть себя такими, как вы есть,
Забыли добродетель, слово – «честь»!
Ну а когда вам вспоминаются они,
Тогда нужда у вас – острее бритвы,
Чтобы спасти своё лицо,
                или пенат родных крыльцо,
Для этого придумали вы чёрта,
Вложив все мерзости свои в него!
Смешно боитесь отраженья своего,
Глаза косите – лишь бы не увидеть
Во всей красе себя… Но стоп!
Не для того явился я, чтобы учить тебя,
Что полюбить, а что возненавидеть!
Амон, ты нужен мне, а я – тебе,
Чуть позже, ты поймешь – зачем,
Сейчас же выслушай меня, прошу,
Я к логике и разуму взываю твоему:
Ведь, если враг Творца – Я, и исчадье Ада!
Что помешало бы ему сразить меня за те века,
Что существуем мы бок о бок, рядом? –
Это один вопрос. Предвижу два ответа:
Один – что мы равны настолько,
Что преимуществ нет ни у кого!
И караваны долгих миллионов лет,
Упершись лбами, мы боремся, изнемогая.
И Бог в досаде, что не может победить меня!
Но нет здесь смысла ни на грош!
И смысла нет, и правды – то ж.
БОГ СОЗДАЛ ВСЁ!
И Я, как всё вокруг – его создание,
Как каждая частица мироздания,
Как каждое мгновенье бытия,
Равны мы перед Богом, ты и я!
Теперь, ответ второй – мы не враги!
Так кто я? - напряги мозги!..
Часть Замысла Его, рождён для созерцания?
Иль некий инструмент в системе Миросозидания?
Злодей, исчадье Ада – другом Бога,
По определению, не станет никогда!
Так почему ж, при всемогуществе Творца,
Меня в сей час не посетит беда?!
А вот ещё тебе… как тема для сомнений:
Ты помнишь ли тот Голос вдохновенный
Внутри себя, его советы… Откровенный
И добрый диалог, что вёл с тобой?
Так это Я! И голос этот - мой!
Выходит, что Амон – царь истины отменной,
Почти что праведник святой, и непременный
Наместник Бога здесь, или, по крайней мере -
Божественного света проводник, как мнишь
Ты о себе, и заставляешь думать многих,
И вдруг, представь, ты слушался всю жизнь меня,
Кого считал врагом Творца – исчадьем Ада?
Как это можно объяснить?! Что голос мой
От Гласа Бога ты не можешь отличить?!
Мы так похожи? Иль ты не знаешь: кто есть кто?
Где золото, где – медь. Иль вдруг - я не носитель Зла?
                Ответь!..
 - В смущеньи я… не знаю, что сказать…
 Не в силах в чёрте Бога распознать,
 А разум мой твердит: поверь, поверь…
 Но не решаюсь открывать я эту дверь.
 И многолетних убеждений груз
 Так давит на виски, так тяготит
 И разум разом сник, и тихо говорит,
 Что лишь Душа здесь правду отличит:
 Где – истина, где – ложь, а разум – не у дел…
- Ну что ж, сомненья червь всегда в тебе сидел!
А мы теперь вернёмся к нашим овцам,
Как скажут через много тысяч лет
В мирах, где идиотов, как песчинок,
А истинно разумных – сотни нет…
Я здесь, ты угадал, чтобы забрать тебя,
Чтоб стали мы с тобой, как братья, ты и Я!
Прими спокойно новый поворот судьбы:
Твой первый цикл – «период червяка»,
Период низшей, примитивной жизни,
Где был хорош ты средь себе подобных,
Сегодня утром, друг мой, завершился!
И ты прекрасно в этом мире отличился:
Ты не бездельничал, не тратил глупо время –
Единственную ценность бытия!
Ты строил Душу, наполнял её плодами
С дерев познаний, мудрости и воли.
Теперь вполне созрел ты и в неволе
Побудешь смирной «куколкой» недолго,
Чтоб стать в руках моих надежною иголкой.
И станем мы с тобой холсты Судьбы ваять!
Всё сделать нужно так, чтоб темп не потерять,
Чтобы «червяк» шагнуть мог дальше и быстрей,
Я кокон сформирую «куколки» твоей.
И вот она – мечта любого из червей:
Там – ты, но как бы и не ты. Здесь лучшее твоё,
Без гадких отправлений «эго» твоего.
Ведь эта «бабочка»! – венец всего того,
Что можно сделать из субъекта одного.
Здесь ты лишён естественных причин,
Так свойственных для женщин и мужчин,
Эгоистичным, жадным и порочным быть,
Себя лишь слушать, лишь себя любить…
Теперь ничто не отвлечёт от исполненья
Важнейшего в сём мире назначенья –
Наперсником Судьбы и Сатти стать,
Чтобы пред Богом Ангелом предстать!
Итак, положим, всё свершилось:
Ты изменился – «бабочкою» стал,
Теперь ты рангом – младший Ангел,
И духом чист, и ясен, как кристалл!
Отныне путь твой на века отмерен,
Громадна ноша на плечах твоих -
Ответственности тяжкий груз безмерен,
Её ни с кем ты не разделишь на двоих.
И вот, мой друг, теперь тебе решать:
Кем дальше быть, кем ныне стать!
Творца Великого идеи воплощать
И строить Божий мир! Или во тьме лежать,
В глубокой и зловонной страшной яме:
Без мыслей и без чувств, наедине с червями!
Решай скорей, тут выбор небольшой,
Пойдём, друг мой Амон, пойдём со мной!
Судьба тебе прекрасный шанс дала,
Нас ждут великие и славные дела!
 - Постой-постой, а как же Тумм?
 Здесь столько дел не завершил я,
 Ведь здесь живёт моя семья:
 Как с ними быть? Им нужен я!
          - Заключим сделку: ты - идёшь со мной,
Я ж наделяю тебя правом помогать тому,
Кому захочешь ты, но при одном условии,
Что помощь эта – не во вред Проекту моему…
 - Мои задачи и возможности мои?
 Что делать должен буду я,
 Когда настанет время для меня?
- Всё, что понадобится мне – исполнить!
Досадные помехи – устранять!
Но главная задача, надо помнить:
Плетения Судьбы должны мы охранять!
Быть предстоит тебе куратором планет:
Где разум есть – спасать от разных бед!
На нивах Господа стада Его лелеять и растить
До «осени планет» и созреванья урожая,
И уж затем, тот урожай, собрать и приютить.
А там, где жизни нет, руками младших братьев -
Планеты оплодотворить и споры Жизни расселить!
И в колыбели той из эмбриона – думающей плоти,
Из этих миллиардов «червячков», взрастить!
Посредством внутренних метаморфоз чудесное Создание –
ЭКСТРАКТУСА – венец творенья Господа, Его Апофеоз,
Искомый и желанный путь для Мира Созидания!
 - То, что услышал я – есть божье откровенье,
 Кусочек благодатных стратегем Творца,
 Доверенных Амону в час прощенья
 За все грехи его и прегрешенья,
 В момент ухода от семейного крыльца.
 И как ни горьки нам мгновения прощанья,
 Как ни скорбит Душа в минуты расставанья,
 Предрешено сие, аминь! И всяк, рождённый жить,
 Обязан твёрдо знать: что Час его к нему бежит!
 И вскоре он наступит. И это «вскоре» - лишь
 Времени ничтожнейший кусочек –
 Как Божью волю его надо принимать,
 Ценить часы, лелеять дни, секунды прочь не упускать,
 Благодарить Создателя за каждый день и час,
 Что Он нам дал, и что Он терпит нас!
 Для выраженья благодарности моей
 Не хватит в мире добрых слов!
 И, верно, времени на них уж нет.
 А значит, здесь перед тобой,
 Раб верный и послушный твой!
 И до скончанья череды веков
 Располагай бессрочно мной,
 Как преданным своим слугой!
 Да будет так! Аминь…
                и я готов…
 * * *
Произнеся последние слова, Амон вдруг понял, что он уже летит прямо в зенит неба с немыслимой, невероятной скоростью! С горестным ощущением непоправимости случившегося, Амон поглядел вниз и последнее, что он увидел, это себя самого, стоящего во дворцовом парке, поднявшим седую голову к небесам. Он даже рассмотрел свои меркнущие, расширенные смертной тоской и прощанием глаза… глаза, провожающие душу…

4.12. РЫЧАГИ СТРАТЕГЕМ СЕТ-ХА

Он верно всё рассчитал и исполнил, этот мудрый Сет-Ха. Через две тысячи годовых циклов материк серых наполнился многочисленным народом, энергичным, здоровым и голодным. Во всех семьях грау-туман рождались, как им велела Главная Книга, всё новые и новые дети. Они были любимы, они были ожидаемы и востребованы, потому что так желала Книга, и так хотел Великий Сет-Ха! Только для них уже не хватало ни жизненных ресурсов, ни жизненного пространства, и не проявлялось никаких привлекательных перспектив. Им стало очень тесно! И с каждым новым поколением их становилось все больше и обстановка ухудшалась и ухудшалаь.
Эти нищие, лишенные будущего, дети народа Грау, с завистью и ненавистью смотрели на полупустые материки, занятые белым народом, живущим богато и спокойно. Решение могло быть только одно, и выход был только один – отнять у них территории и все богатства.
Решимость-то была, и готовность к жертвам, в общем-то, была, но не было возможностей! Потенциалы их государств были не равны. Хоть и придумал мудрый Сет-Ха, как догнать и перегнать ненавистного врага, да только время превосходства, или хотя бы паритета, ещё не пришло.
Вот и безотказная, наработанная веками сотрудничества схема получения неограниченных объёмов национального продукта горан - ископаемых минералов и металлов, вдруг стала давать сбои. А это означало появление нового неожиданного и враждебного фактора, который обещал, что темпы роста ещё вчера бурно растущей экономики государства Грау теперь сильно, или даже безнадежно, замедлятся.
 * * *
Ещё в те времена, когда не было на Туме двух противостоящих государств и двух враждующих народов, когда Сет-Ха ещё не оторвал один континент со всем его населением от всей остальной планеты, уже тогда мудрый Иерарх, ведомый своим Наставником, отыскал формулу успеха во взаимоотношениях с горанами. А секрет этой формулы был гениально прост – грибница, живущая в симбиозе с красным высокогорным лишайником. Только нужно было знать, как правильно обработать её, чтобы стала она драгоценным товаром…
И грибницу, и лишайник, и сам способ выработки, открыл юному тогда послушнику Сет-Ха один из младших лаборантов горной обители Теп-Сей, послушник с именем, зовущим в путь, на диалекте грау. Звали его – Гуа-До, и это было странно, если не сказать больше, потому что этот несчастный был от рождения безнадежно болен и едва мог передвигать своё измученное болезнью тело.
Врачи, сразу по рождению малыша, отказали ему и его родителям в какой-либо надежде. Они предлагали оставить мальчика в больнице, и позаботиться о его эвтаназии, но юная и весьма простоватая мамочка, конечно же, «спасла» его. Спасла, чтобы через пару лет избавиться от него, безнадёжного инвалида, мешающего мамочке устраивать свою личную и такую единственную жизнь. Не стесняемая какой-либо моралью и не обременённая совестью, она сделала просто: подбросила его к воротам монастыря Теп-Сей. И рассуждала-то она также просто: мол, а для чего ж они и нужны-то, эти монастыри, как не для таких дел: замаливать чей-то грех, и спасать чью-то жизнь.
Здесь несчастного Гуа-До и нашли выходящие на утренние работы послушники. А соседям своим добрая мамочка со слезами на глазах сообщила, что умер, мол, её любимый сынок, как и предсказывали лекари. Ну а тем-то что, ну, умер и умер…
Милосердные братья принесли несчастного в свою обитель, выходили его, как могли, назвали его мудрым именем – Гуа-До, имея в виду, что у каждого живущего свой путь и своё назначение. И путь этот надо пройти, и назначение своё исполнить – так говорили мудрые книги… так и они понимали свою жизнь. Какой послан путь, такой и следует прожить, сколько отпущено ему – решили они, - столько и будет он им братом, - и стали его растить.
А мальчик был не глуп. Болезнь не повредила его разум, но тело его было не пригодно для жизни, и потому он жутко страдал от нестерпимых и ежедневных болей. Его, конечно, пытались лечить, да только не было лекарства от его болезни, и Судьба уверяла несчастного каждый день - ты должен был умереть. И сам мальчик был согласен с приговором, но смерть почему-то не приходила к нему. Может быть, потому, что он что-то значил в Книге Судьбы? Или в чьих-то очень дальновидных планах он должен был жить, чтобы совершить нечто важное? И он жил и страдал, страдал и потихоньку рос…
Тяжка бывает судьба, но это – Судьба.
В келье со своим стареньким духовником он подрос, и был уже в том возрасте, когда мальчик обнаруживает, что он – мужчина. Непереносимые мучения, а более того, страдающая гордость, вынудили его самостоятельно искать спасение или хотя бы облегчения положенью своему. Благо, что сердобольные братья позволяли ему трудиться по мере сил, в лаборатории обители. Вот и Гуа-До, перепробовав все известные ему лекарства, принялся экспериментировать, испытывая на себе всё, что ни приходило в голову. Чего он только не испытал, и однажды ночью, как в таких случаях часто бывает: решение пришло к нему во сне. Само. Но он всегда уверен был, что кто-то сообщил ему о никому не ведомом ранее рецепте получения лекарства из грибницы.
И Гуа-До, как и всякий утопающий, ухватившись за соломинку надежды! Он проводил ночи и дни в своей лаборатории, опробовал мыслимые и немыслимые схемы и сочетания обработки всевозможных исходных материалов. Менялись пропорции, менялись компоненты и условия их соединения – беспрерывно шёл поиск, отчаянный и упорный. И цена вопроса была – жизнь.
У него получилось! Однажды ночью, зелёный от недосыпания Гуа-До, завершил очередную серию экспериментов и терпеливо дожидался, когда остынут полученные в этот раз образцы. Уверенности не было никакой, но терпение было главным его качеством, тем самым, которое помогало ему выжить.
Послушник сидел на своём, специально для него изготовленном стуле – единственном, где было ему удобно, и предавался печальным размышлениям. Надо сказать, что весёлых у него никогда ещё в жизни и не было, потому что повода для того не представлялось. И в этот раз, он сидел как обычно, скрючившись в неестественной для всех остальных, но удобной для него позе, и пытался в который уже раз понять: где же ошибка? Почему не увязывается один из главных постулатов религии – о милосердии, любви и доброте Бога-Отца к детям своим, с действительностью! Почему его судьба опровергает напрочь этот постулат! В чём он виноват, или, может быть, его мать, или кто-то ещё? И почему же с него спрашивают за то, в чём он сам не был виноват? Эта горькая тема в размышлениях Гуа-До в последнее время занимала главное место. И совсем не обида была поводом для таких размышлений. Он хотел знать истину.
Что-то здесь, с этим постулатом, было не так… Не увязывалось.
- Если я не виновен перед Богом и перед этим миром, то за что я наказан так? Я не мог быть виновным ни перед кем, ведь я только и сделал, что родился на этот свет. И родился уже таким. Тут что-то не так, – в который раз всплывало в голове это надоевшее резюме…
- Или постулат этот не верен, или вовсе не мы Его дети. А если не мы Его дети… если Он не считает нас своими детьми, то кто же они? – он задумался, и даже как будто задремал, но вдруг:
- Ангелы!! – осенило его. – Ангелы и есть истинные дети Создателя! А мы - мы так… расходный материал. Он, Господь наш, просто не замечает нас, как мы не замечаем ту мелочь, что мир этот строит. Тех, что своим непрестанным трудом создавали здесь почву, пригодную для процветания живущим, тех, что создали для нас атмосферу, не осознавая того, тех, что являются первым звеном этой длинной цепи, в которой мы, вероятно, одно из многих звеньев… и не самое главное!
Сформулировав мысль и соглашаясь с самим собой, Гуа-До покивал головой и даже похвалил себя за логичность мышления.
- Господь наш, – продолжил свои размышления послушник, – Он, верно, математик больших чисел, Ему неважно движение и судьба каждой молекулы или жалкой букашки. Но важно общее направление движения всей системы! Ему важен общий вектор движения! – довёл, наконец, свою мысль до результативной части довольный Гуа-До.
Он был весьма горд качеством полученного продукта своей умственной деятельности. Даже слегка улыбнулся, представив, какой переполох поднялся бы в их монастыре, заяви он такое вслух. Это его открытие, стоит его обнародовать, ведь ни что иное, как неизбежная трансформации устоев церкви, или даже - страшно сказать! - разрушение главных постулатов и основ нынешней религии. Такое заявление было бы слишком болезненно для церкви, где всё намертво срослось, как в древнем тысячелетнем строении. Выдерни один важный камень – и всё повалится.
Может быть так, а может и не так. Ведь, если систему устраивает положение дел, равновесие сил, стабильность – то никакой силой её не опрокинуть. Она будет свирепо сопротивляться, даже отрицать очевидное. И он, конечно, понимал всё это, но, хотя его и подмывало поделиться своим открытием с кем-то, Гуа-До не собирался предпринимать ничего такого, что нарушило бы устоявшееся существование обители и её обитателей, бывших добрыми к нему, и давших ему, никому не нужному калеке, возможность жить…
Покончив с этой темой в ранге благородного победителя, он вернулся к своим образцам. Они уже остыли и были готовы к проверке. Какое-то время послушник с любопытством и надеждой рассматривал зеленовато-бурую густую массу, лежащую перед ним в лабораторной посудине.
Он опять спросил себя, (или не себя, а того, неведомого и невидимого, который, как ему всегда казалось, стоит за его спиной) ну, как? То это или не то? И внутри него что-то шевельнулось, какое-то странное чувство… он прислушался к нему и понял – это уверенность в успехе! Твёрдая и бескомпромиссная. Откуда она взялась, а может, и вправду ему ответили – кто знает? Но случилось, пришла, и он явственно ощутил её.
Его затрясло мелкой дрожью, и стало так сухо во рту, что язык, как деревянный, перестал его слушаться. Гуа-До, трясущимися руками схватил кувшин с водой, отхлебнул оттуда, а потом, подцепив пальцем кусочек полученной массы, отправил её в рот. И сразу же почувствовал – попал! Попал точно в цель. По всему телу его разлилось блаженство, какого он никогда, до этого дня, не знал. Его, множество раз проклятое им, тело, никогда не знало состояния, когда бы не было больно. О-о, она была разная: на вкус и на цвет, на восприятие и по ощущениям… Он был большой эксперт в этом деле. С болью он родился, с ней ложился спать, просыпался, ел, думал – он так привык к ней, к своей боли, так свыкся с ней, что иного состояния просто не знал…
И вот оно – чудо! Свершилось!!! Оказывается, что бывает, когда её – не бывает! Сначала он так подумал. Потом несколько раз повторил вслух, и вдруг ему стало так смешно от этой несуразной фразы, так ему стало весело и легко, что он впервые в своей жизни – захохотал. Вообще-то, он этого не умел, поэтому у него не очень-то и получилось. Звуки, издаваемые им, скорее походили на лай животного. Но он продолжал безудержно хохотать, ведь никто его не слышал, а ему так хотелось это делать. Впервые в жизни, до слёз, до ик-коты… и он был в этот момент совершенно счастлив!
Нельзя сказать, что лекарство так уж лечило его страшный недуг. Всё в его организме было искривлено и перекручено невероятным образом, и такое никому не под силу исправить. Однако облегчение и освобождение от мук при приёме нового лекарства наступало мгновенно.
И ему впервые показалось, что жизнь… улыбнулась ему.
 * * *
Новый послушник монастыря, юный Сет-Ха, только что прибывший вместе с новоиспеченными монахами, с первых дней появления своего в монастыре Теп-Сей пугал других послушников жуткими ночными криками и зубовным скрежетом. У него часто случались припадки, похожие на падучую. Вот его и подселили в отдалённую келью с Гуа-До, а третьим с ними был их старик-духовник. Так они и жили: два больных ребёнка и старик. Он, старый и мудрый, подошедший к порогу своей жизни, помогал им, чем мог: утешал их души и укреплял дух, обучал их искусству терпеть и идти к выбранной цели. А они помогали ему чувствовать себя нужным, доживая свои последние дни.
Однажды, после очередного тяжкого припадка, обессиленный Сет-Ха тихо плакал под одеялом. Пожалел его собрат по несчастью, этот исковерканный и перекрученный, как больной корень, послушник-лаборант, имя которого, в насмешку или в подсказку, означало - Путь. Пожалел малыша и поделился своей тайной и толикой благодатного лекарства.
Лекарство, получаемое им из грибницы, было как будто универсальным. Когда бывало больно – оно снимало боль, когда становилось грустно – разгоняло тоску, а когда одолевали болезнь или слабость, оно давало силу. И ещё, оно всегда давало спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Ведь, что бы ни случилось – всё можно пережить, если оно рядом, если оно есть!..
Да, секрет этот дорогого стоил! Особенно, если знать, как его применить. Очень благодарен был Сет-Ха товарищу своему по несчастью, мальчику-калеке, которого никто никогда не любил. Который даже не знал, что такое любовь, но который всё знал о боли.
И неизвестно почему: по стечению ли обстоятельств, во исполнение ли чьих-то планов, а может, и от своей болезни, но только умер внезапно монах-лаборант и был похоронен он, как и все, на монастырском кладбище. А единственным обладателем чудесного секрета оказался юный, набирающий силу, Сет-Ха.

4.13. ПРОНИКНОВЕНИЕ В НИЖНИЙ МИР,
         ИЛИ ПЕРВЫЙ ШАГ К ГОСПОДСТВУ

В тот год, когда Сет-Ха приняв сан «приближенного к стопам», прибыл в обитель «Утренней звезды О-сер», в соседнем с монастырём анклаве горан случилось событие, которое изменило многое в нижнем мире, а возможно, и весь ход истории планеты Тумм. Неизвестная ранее активно-враждебная форма микроорганизмов атаковала несколько поселений горан. Как образовалась эта напасть, откуда пришла – неясно, но её появление по времени совпадало с разработкой новых штреков глубинной шахты, которую за особые её свойства прозвали - «чёртовой».
Магнитометры здесь зашкаливало так, что они навсегда выходили из строя, газоанализаторы и некоторые другие приборы в этой шахте вообще не желали работать, и вероятно, из-за этих условий у разрабатывающих эту шахту горан было постоянно плохое самочувствие. Находясь в штреке «чёртовой», они всегда были напряжены, взвинчены и агрессивны. И это было не удивительно, потому что здесь постоянно возникали слуховые, зрительные и осязательные галлюцинации, очень реальные и чрезвычайно неприятного свойства. Им казалось, что кто-то огромный и враждебный находится за спиной, рядом, зловонно дышит в ухо, задевая его, и только и ждёт момента, чтобы напасть или обрушить пласт на голову. Насколько реальны были те ощущения, можно судить по тому, что славящиеся своим бесстрашием гораны, выходя из «чёртовой», много времени проводили в залах психологической разгрузки и релаксации. Залы эти, к слову сказать, и созданы-то были специально для одоления влияния этой зловредной шахты.
Специалисты-психологи сутками работали здесь со своими пациентами, пытаясь освободить их от накопленных страхов, пытаясь восстановить их душевное равновесие и уверенность в себе. Да только это плохо получалось. Сон проходчиков был словно реальное продолжение их рабочего дня, только хуже. Он весь был заполнен разнообразными и, по большей части, кровавыми кошмарами.
В этих условиях пациенты становились утомленными и чрезвычайно раздражительными. На работе они моментально уставали и падали в обмороки, старились и слабели прямо на глазах. Оттого ли, что они были сильно ослаблены и в их организмах, как в инкубаторах вывелась эта болезнь, то ли они просто принесли её из шахты в свои семьи и поселения, ещё не зная о том, только именно среди них и началась эпидемия неизвестной и страшной болезни. Но что было странным, такие же признаки проявились и в соседних с ними поселениях и анклавах, никак не участвовавших в разработке проклятой шахты.
Никакие известные лекарства со страшной заразой не справлялись. Правда, и умирали от этой хвори только сильно ослабленные или самые маленькие и совсем уж старые гораны. Болезнь у них начиналась внезапно, развивалась быстро и заканчивалась через двое, максимум, трое суток, страшными конвульсиями и обширными кровоизлияниями. Тела всех умиравших, в последние часы жизни, окрашивались яркими, радужными полосами, цвета от алого до тёмно-фиолетового, как будто обожжены они были невидимыми языками летящего пламени. Поэтому и прозвали эту болезнь - «летучим огнём».
Гораны, что были в расцвете сил, те выживали. Да только после встречи с этой хворью становились они скрюченными и иссохшими, ни на что не годными существами – а это было для них гораздо страшнее любой смерти.
Помощь в терпящие бедствие анклавы присылали со всех концов планеты, но эффект от неё был минимальный. Самые известные лекари-хайтэски, прибывавшие для оказания помощи, оказались совершенно беспомощными в противостоянии с этой страшной болезнью. Ими были перепробовали все известные снадобья и ничего они не добились. А некоторые из них, подцепив «летучий огонь», хоть и не страдали так тяжко и болезненно, как гораны, но становились почти что овощами – напрочь утрачивали память и способность что-либо соображать.
Вскоре вся планета убедилась, что никто не знает путей спасения и выхода из этой ужасной ситуации. Анклавы возле страшной шахты всё больше становились зоной смерти, и многим уже казалось, что спасения не будет. И вот тогда, неожиданно для всех, вызвался новый монах обители Утренняя Звезда, неистовый Сет-Ха. В беседе с настоятелем обители он заявил, что такую болезнь умела лечить его бабушка, и что он ею уже болел в раннем детстве, а потом был спасён её стараниями, и теперь обладает нужным иммунитетом. Не раскрывая своего секрета и способов борьбы с болезнью, он попросил, чтобы его отослали в пострадавший анклав, где он с именем Господа на устах попытается спасти оставшихся в живых. А так как выбора особенно-то и не было, то Сет-Ха был благословлен на этот подвиг. Впрочем, без особых на то надежд…
* * *
Начиная свою борьбу с болезнью, Сет-Ха приказал закрыть навечно «чёртову» шахту, заложив вход в неё мощной стеной, и никогда более не вскрывать его. Он распорядился по всем туннелям и коридорам, по всем жилищам и производственным помещениям пострадавших от заразы анклавов, незамедлительно провести массированную атаку на болезнь придуманными им и созданными для этого ультрафиолетовыми пульсаторами. Облучили всё до последней каморки, до последней клети, и всё это проделали самым тщательным образом. В то же время все жители пострадавших поселений и соседних с ними анклавов, по приказанию Сет-Ха, в качестве лечебного и профилактического средства принимали «эликсир монаха», как здесь стали прозвать снадобье, принесённое им. И вскоре ситуация изменилась, обнаружилось, что за последний десяток дней никто не умер от «летучего огня», значит, решили в анклавах, - болезнь ушла. Правда, заболевания ещё случались, время от времени, только это были уже последние конвульсии той страшной эпидемии.
Сработал чудодейственный эликсир. Сам ли, с помощью ли Господа, на которого ссылался, либо с чьей-то ещё, а обещания свои Сет-Ха выполнил. И намерения воплотил. Он остановил «летучий огонь» и тем спас всех горан от вымирания. И с этих дней он заложил особое к себе отношение и со стороны руководства церкви, и со стороны братьев-монахов. А самым главным было то, что гораны, не забывающие ни добра, ни зла, навечно вписали его имя в свои сердца и в историю своего народа.
Наконец Сет-Ха вернулся в монастырь. Вернулся он героем-триумфатором. И статус, и рейтинг его сильно изменились. Теперь это была личность, признанная всеми, и бесчисленными друзьями, которых во времена успеха становится на удивление много, и противниками, которых, почему-то у него меньше не стало. Он заслуженно занял место рядом с самим настоятелем обители «О-сер».
Правда, рецепт чудо-лекарства, который он охотно сообщил после своего феерического возвращения, показался странным и не эффективным многим медикам. Но, кто же их станет слушать, после всего случившегося, где он – спаситель и герой, а они – неудачники. Да, есть ведь ещё и старая традиция: победителей – не судят. А может, здесь дело в другом? Может быть, истинный «бабушкин» рецепт стоил слишком дорого, чтобы он мог стать общественным достоянием…
 * * *
У всякого лекарства, даже самого лучшего, бывают побочные эффекты. Так и здесь случилось. Вылечившиеся пациенты желали, во что бы то ни стало, продолжать лечение. Для этого они выдумывали всяческие причины: то их беспокоили блуждающие по всему телу боли, то их мучили многочисленные фобии и депрессии (и это у железных-то горан?) Другие же, не желая ничего особенно выдумывать и кому-то что-то объяснять, сами, тратя свои средства, добывали так необходимый им продукт – «эликсир монаха». И таких становилось всё больше!
Для удовлетворения просыпающихся новых потребностей и обширного спроса в обществе необыкновенно быстро появились соответствующие, но не слишком афиширующие себя структуры. Кто-то, не желающий никакой славы, моментально организовал производство популярного продукта и поставлял требуемое зелье на быстро формирующийся рынок.
И мир пещерников вступил в новую эру…

4.14. ТАЙНЫЙ ХОД СТРАТЕГЕМЫ

Вначале позиции всех заинтересованных сторон, по поводу нового лекарства, были не вполне ясны. С одной стороны, эффективность его применения была для всех наблюдателей безусловной, и никто не сомневался, что это именно «эликсир монаха» и спас горан от поголовной гибели. Но с другой стороны, последствия применения нового лекарства были ещё неизвестны, власть не могла определиться в своём отношении к нему, и поэтому все операции с эликсиром были полулегальны, и оттого очень выгодны для поставляющей стороны.
По всем анклавам горан покатился слушок о чудодейственном средстве, способном и вылечить от чего угодно, и душу порадовать необыкновенно. А имя ему дали знатоки – штрэк! Потому что именно с таким звуком что-то включалось в голове, через несколько мгновений, после приёма волшебного зелья: «Ш-ш-ш-трэк» - и-и поехали, вверх по штреку, аж  до самых, до небес…
Популярность «штрэка» объяснялась удивительным сочетанием его необыкновенных возможностей с очень невысокой ценой. Причём, цены кто-то намеренно и серьёзно сдерживал. Случалось, когда какой-нибудь торговец нагло задирал цену своего товара, то его, по приказу кого-то невидимого и могущественного, выкидывали из структуры навсегда. А если он упрямился, пытаясь остаться в деле и, при том вести свою линию, то вскоре, без какого-либо шума, тихо и незаметно, он исчезал навсегда. Дисциплина в этой суровой корпорации была непререкаемой.
Гораны, постоянные потребители штрэка – это в основном, молодёжь. Они отличались от старшего поколения, консервативно настроенных собратьев-пещерников, более лёгким и весёлым нравом, общительностью и легкомыслием. В личное время, свободное от ежедневной работы, которая являлась для горан такой же обязательной необходимостью, как религия и семья, молодёжь собиралась в невесть откуда взявшихся штрэк-барах, где они зубоскалили, валяли дурака, и отрывались, как могли. А ведь это всё было совершенно не характерно и не типично для горан прежних поколений. Но так как не нарушались законы, а штрэк пока не считался запрещённым продуктом, то и мер воздействия никаких не предпринималось. Это уж потом всё изменится, когда обнаружится, что не так уж он и безвреден, этот замечательный штрэк.
Впервые наглядно проявилось это после рождения следующего поколения горан, родители которых являлись горячими сторонниками волшебного эликсира. Не то чтобы эти родившиеся были явными уродцами – нет, вроде бы, всё то же. Но было в них что-то не так, и родились они какими-то другими, в какой-то облегчённой версии. В них не было присущей всем горанам массивности и мощи, да и мозг у них функционировал, как это выяснилось позже, совсем иначе.
И ещё проявилась одна проблема: эти – из второго поколения, совершенно не могли жить без штрэка. Но к тому времени, когда всё это выяснилось, штрэк, никем не запрещаемый, уже успел поселиться во всех анклавах горан. И поселился он основательно, не гостем, а хозяином. И так было не одно десятилетие, и даже не один век.
Всё это время Иерархат Грау процветал. Они, эти хитроумные грау-тумане, давали своим партнёрам-пещерникам минимум, а получали от них – свой полноценный сладкий максимум. Но, по прошествии стольких веков, вдруг и внезапно, в устоявшихся взаимоотношениях государства Грау и нижнего мира наступил неожиданный кризис. «Эликсир монаха», как самый востребованный, после продовольствия, товар верхнего мира, вдруг перестал являться таковым для горан. Кому-то из важных персон в иерархате Грау, из тех, что хорошо имели с этого бизнеса, даже показалось, что стратегическая тайна грау-туман: рецепт и технология приготовления штрэка – раскрыт или похищен. И они забеспокоились:
- Похищен, похищен! - уверяли самые озабоченные, - пещерники уже научились изготавливать дурь не хуже, чем наши производители...
* * *
Но это было не так. Просто вожди Большого Круга, наконец-то, осознали и верно оценили опасность для своего народа, исходящую от нового лекарства. И теперь на все уговоры и даже предложения доли в бизнесе от дельцов из верхнего мира, они ответили безоговорочным и жестким отказом.
Оказалось, народ для них – это не «контингент» и не «выборный электорат», как у многих племён хайтэсков, а те, кого вожди считали кровью и плотью, своей и своих потомков. А это и есть гарантии верности своему народу. Они, вожди своего народа, не собирались никуда уезжать, и потому они не покупали дома в чужих краях, не отправляли своих детей к хайтэскам, в их города и поселения, не переводили деньги в чужие банки… Они защищали свой мир, жизнь и будущее своих детей.
И изменилась ситуация, изменился спрос. Те анклавы, которые успешно сопротивлялись проникновению штрэка, с этих самых пор стали отказываться принимать его в качестве лекарства и оплаты за свою продукцию. Зараженные же поселения горан составляли несколько меньшую часть от всех их поселений, и товарный баланс в отношениях партнёров заметно сдвинулся в сторону увеличения продовольственной составляющей, становившейся уже дефицитной и в верхнем, раздираемом противоречиями, мире.
Эти неожиданные изменения нанесли серьёзный урон экономике Иерархата, и проделали огромную дыру в его бюджете. Закончились для Грау сладкие десятилетия. Они придали, как и ожидалось, мощное ускорение экономической машине государства, но проблема была в том, что времени не хватило для максимального поднятия оборотов этой машины. И не хватило-то им всего-навсего нескольких десятилетий.
Штрэк не имел такого мощного воздействия на хайтэсков, как на горан, хотя и у них он мог использоваться, как обезболивающее и тонизирующее средство при некоторых заболеваниях. В этом качестве его и принялись экспортировать из Иерархата в Белую империю, надеясь тем поправить свои пошатнувшиеся дела.
Дела поправили, но не сильно. А конкурента в отношениях с горанами «серые» получили. Рынок верхнего мира не особенно нуждался в этом новом лекарстве, зато желающих легко и быстро заработать и здесь было предостаточно. И вначале, эти желающие «срубить по-лёгкому», элементарно перепродавали получаемый из Грау «эликсир» в анклавы, находящиеся под их городами и селениями. Но вскоре, поняв, как и из чего изготавливается продукт, так ценимый горанами, они и сами научились его производить.
Штрэк в их исполнении не был так же хорош, как ввозимый из Грау, но так ведь и стоил он вдвое дешевле, - а это очень важно. Особенно тогда, когда работают законы конкуренции. Так и вышло, что отняли они у «серых» здоровенный и очень сладкий кусок «гнилого пирога».
По этим причинам, целая отрасль промышленности иерархата: плантации для выращивания грибницы, лаборатории с огромным штатом сотрудников и их обслуживающие структуры, на две третьих оказались не у дел. Ко всему этому, вся промышленность, производящая машины и оборудование в Иерархате, просто забуксовала без необходимых ей материалов, поставлявшихся ранее горанами за штрэк.
Забеспокоились-засуетились в поисках выхода государственные чиновники, жившие до того не слишком напрягаясь. Озадачились стратеги и философы Грау, задумались и в руководстве партии «Тум-Сет». Тяжко заскрипела от непривычных и почти титанических усилий вся государственная машина Грау, подстёгиваемая новым суровым, как и положено здесь, Иерархом. Правильно оценив ситуацию и расклад сил, поняв, что время активных действий пока что не пришло, в центре координации Грау приняли мудрое решение: побеждать нужно тихо!
И решили они начать тихую, «не организованную» миграцию больших масс населения на полупустые или малоосвоенные территории, пока ещё принадлежащие противнику. При этом они старались не привлекать к себе большого внимания и не нарушать никаких местных законов. Благо, что либеральные и недальновидные законы Белой Империи это позволяли, а сытые и ленивые жители её были благодушны, и, как часто происходит из сочетания этих качеств, чуть-чуть глуповаты. А потому и они – не возражали…
* * *
В Иерархате для реализации задуманного выделили огромные средства, которые тщательно контролировались центром. Средства распределили по эмиссарам направлений и поручили каждому из них заполнить поселениями грау-туман отведённый ему район на территории Белой Империи. Так как программа была долгосрочной, жёсткими сроками этих эмиссаров не обременяли…
И поехали, пошли и поползли «серые»! И явно, и тайно. Там, где не получалось прямо, обходили вокруг. Там, где закон запрещал, там подкупались продажные чиновники Белой империи, из-за жадности, тупости и безнаказанности своей не желавшие понимать, что они творят! Не желавшие даже догадываться, какое будущее готовят они своему народу. А ведь, это не секрет, что никто из тех, кого одолевает жадность и эгоизм, никогда и нигде о будущем своего народа не думает. И этих обуяли все мыслимые проявления так характерной для хайтэсков болезни – эгоизма: гордыня и жадность, жажда выглядеть не хуже соседа и желание заполучить всё, что только можно! И не когда-нибудь, а именно сейчас!
А в это время серые-грау, голодные и сильные духом, целеустремлённые и упорные, многочисленные и единые – всё шли и шли. У них была великая цель! Цель, оправдывающая любые издержки и любые действия. И цель, обозначенная предельно просто – открыть перспективы и заложить основы счастливого будущего для новых грядущих поколений: своих детей, внуков и правнуков. На все времена…
Эта великая цель объединяла и направляла народ Грау. И они, как единый, не знающий преград, организм, как кочующий клан инсектов, связанный одной целью, готовы были на всё для исполнения своих грандиозных планов. А наградой за всё им была вера в лучезарное будущее Великого Иерархата, где станут их вспоминать, как героев и основателей бесконечного Величия и Славы государства Грау.
Они не знали праздников и не позволяли себе отдыхать, когда заполняли и осваивали пустующие территории. На голом месте, опираясь на свои силы и деньги центра, они создавали свои кустарные производства, на которых безостановочно производили дешёвые, необходимые товары и продукты питания. «Серые» завалили своими товарами все местные рынки. И продавалась та еда и одежда по самым минимальным, по бросовым ценам. Это о-очень нравилось здесь многим, сытым и расслабленным, которым и вовсе расхотелось работать в поте лица своего.
А становилось их больше и больше… И тех, и других.

4.15. В ПРЕДДВЕРИИ…

В анклавах горан, где более, где менее, но во всех без исключения, происходили важные события, изменяющие существующий там миропорядок. Штрэк, такой лечебный и спасительный, такой добрый и ласковый штрэк, сделал то, что в своё время не смогли осуществить ни неустрашимые инсекты, ни могучие раптэры. Он методично разрушал мир горан, и всё больше покорял их. Штрэк вползал в души горан, как единственный спаситель и лучший друг, он обольщал их, ломал их волю и подчинял их себе. Не всех, но многих. Оставалось ещё много непокорённых штрэком анклавов, но и здесь повсюду активно проходили эти болезненные и разрушительные процессы.
На редких островах сопротивления, власть и консерватизм патриархов, проклинаемые поборниками штрэка, оказались жестче и прочнее, чем на других территориях. Хоть это и не спасало полностью от проникновения врага (штрэк был вездесущ), но помогало удерживать свои позиции и выживать, занимая круговую, жёсткую оборону. Законы становились всё круче, откликаясь на обострение ситуации, а Большой Круг всё суровее и суровее «затягивал гайки».
И пришло время, когда все разделились. Те анклавы, что подчинялись Большому кругу и старались освободится от штрэка, стали называться «чистыми». А все остальные названы были – «Грингри», что означало: грязная, мерзкая улыбка.
Вышел указ Большого Круга, который под страхом вечного изгнания запрещал горанам ввоз на территории анклавов лекарств, построенных на основе компонентов тех же, что и штрэк, и любой их разновидности. Те же, кто попадались на нарушении указа, немедленно изгонялись из своих общин навсегда, а об изгоняемых оповещались все остальные, ещё «чистые» поселения и анклавы. Самим изгоям ничего другого не оставалось, как прибиваться к поражённым штрэком анклавам, либо сбиваться в группы и организовывать собственные поселения отверженных. И хуже этих уже никого не было…
Их печальный пример кого-то отпугивал и, возможно, кого-то даже останавливал. Но, увы, нарушители законов, как и причины нарушать, были, есть и будут всегда и везде. Вот и здесь, не утихающая среди молодёжи молва о чудесных свойствах «эликсира монаха», будоражила и подстёгивала недалёкие, незрелые умы любопытных подрастающих горан. Легкомыслие на грани слабоумия, беспечность и позёрство, всегда присущие большинству молодых, играли здесь на одной стороне, и всегда против запретов властей, и против кровных интересов народа гор. Понимая, что меры, принимаемые ими, недостаточно эффективны, вожди на Большом Круге общим решением постановили обратиться к органам высшей власти, в «Совет планеты Тумм» с предложением о всеобщем запрещении штрэка. Обратились и предложили…
Но поздно. Уже сложились мощные коммерческие синдикаты, в руководство которых входили видные и авторитетные хайтэски из обеих империй. Имея замечательные доходы от своего, легального пока ещё, бизнеса, они, идя на поводу у главного своего качества – эгоизма, конечно же, не хотели поступаться своими интересами. И решили они защищать свой бизнес, а для того, отстаивать его законность всеми доступными средствами и способами.
Первое, что сделали они, это ввели на высокооплачиваемые посты, в свои кампании, производящие пресловутое «лекарство», близких родственников тех, кто имел серьёзное влияние в своих империях, или в «Совете планеты Тумм». Затем они сильно потратились и развернули массированное рекламное наступление на всех направлениях. Из материалов, предлагаемых сообществу, всякому становилось абсолютно ясно, что «эликсир монаха», как официально назывался препарат из грибницы, совершенно необходим в медицине и является «незаменимым лекарственным средством в борьбе со страшными недугами». А то влияние, которое он оказывает на горан - это проблема узкая, касается только самих горан, и у них есть право: допускать или не допускать «эликсир» на свои территории. И всем казалось, что это честно и справедливо…
Борьба на всех этажах власти в «Совете планеты» длилась долго и с переменным успехом. А штрэк всё шел и шел, разрушая души, семьи и анклавы…
* * *
Деградация имеет много степеней и лиц.
Меньшая и начальная - это когда от эталона почти не отличить, но что-то просматривается этакое, что и настораживает. А крайняя степень деградации – это утрата видом определяющих признаков, внешних или внутренних.
Вот и здесь проявилось, в поселениях изгоев, где собирались разнообразно странные и удивительные типы. Иногда население этих посёлков настолько различалось по внешнему виду друг от друга, что казалось, что это представители разных эволюционных ветвей образуют здесь странный конгломерат народов. Вполне типичный горан мог соседствовать и даже приятельствовать с существом, весьма отдалённо напоминающим представителя своей расы. Эти мутировавшие особи являлись потомками нескольких генераций любителей штрэка, которые от поколения к поколению последовательно изменялись.
У многих из них утончались кости всего скелета, уменьшался размер головы и объём грудной клетки, на некоторых полностью исчезал волосяной покров и ногти на руках и ногах. У других изменялись пропорции частей тела, их форма, цвет кожи, зубов и глаз. И даже внутренние органы их отличались. При этом всегда у них у всех менялся нрав и характер.  Настолько изменившись и выделившись в отдельный подвид, они и называться должны были иначе.
Так родились морки…
4.16. МОРКИ

Морки – так назвали их. Это были существа отталкивающего вида: ростом разные, но обычно не уступающие горанам, почти всегда хилого телосложения, с провисающей складками, дряблой, грязновато-серой кожей. Их небольшие головы с морщинистыми и недоразвитыми, как у младенцев, лицами, были посажены не прямо на плечи, как у горан, а слегка смещены и наклонены к груди. Глядя на них, нельзя было отделаться от ощущения, что это гипертрофированный эмбрион, преждевременно затормозивший своё внутриутробное развитие, не сумевший разогнуться до конца, но вдруг решившийся родиться и выросший до размера взрослой особи.
Эти существа, с самого своего рождения зависимые от наличия дозы «эликсира», могли пребывать только в двух состояниях. Первое – когда они были «голодны», и им требовался штрэк. Тогда, на пути к достижению своей цели, они были свирепы и настойчивы, неутомимы и сильны, почти как настоящие гораны. А как только драгоценное зелье появлялось у них, и они добивались желаемого результата, тогда расслабленность и лень были их нормальным состоянием. Самоконтроля, дисциплины и естественных обязательств перед своей семьёй или родом, обычно присущих горанам, они не признавали. Ну, какая может быть дисциплина и какой контроль, когда безумно хочется «улёта» и приходится делать всё, чтобы это заполучить. Тут уж ничем другим заниматься просто невозможно. А как только вожделенный штрэк появляется, тогда уж совершенно невозможно тут же, безотлагательно, не принять его. И вот оно, пришло: ш-ш-трэк-чики-чики-чик!! Полетели-полетели… и всё: теперь уже ничего не нужно, ничего больше не хочется и ничто в этом мире не страшит.
Вначале, когда морков ещё было мало, их даже жалели те, кто был нормален. Все понимали, что они – несчастные жертвы пагубной страсти их родителей к лекарствам. Но и тогда не было принято у горан содержать своих убогих и им всем приходилось в поте лица зарабатывать обед свой. В основном они работали на местных фермах и плантациях: в огромных пещерных залах, где выращивали еду.
Взаимоотношения верхнего и нижнего миров сложились так, что большая часть продуктов питания и текстиля приходила горанам от хайтэсков в виде оплаты за металлы и минералы. Но и своё внутреннее производство традиционной еды и напитков у них не забывали. Они выращивали те растения и грибы, которые могли обходиться минимумом света, доставляемого вниз по зеркальным световодам или от искусственных источников. Было у них и несколько видов выращиваемых животных, обеспечивающих горан необходимыми животными белками.
Здесь-то морки и трудились по мере сил своих бок о бок с себе подобными. Здесь же и вызревали их странные и страшные мечты, крепла их убеждённость, что мир необходимо изменить, что этот мир несправедлив и враждебен к ним.
 * * *
В то время, когда их было ещё не слишком много, ощущая свою отверженность и нежелание нормальных горан общаться с ними, морки стали объединяться в группы, которым сами и дали название – «семьи». Жили семьи морков компактно, их связывали общие интересы и похожие проблемы, многие из которых проще было решать при совместном проживании. Правду сказать, практически все их проблемы и интересы были похожи тем, что их связывало одно общее ключевое слово – достать! И озвучивались они очень похоже: где бы достать штрэк, как бы достать еды. Слова «работать», «зарабатывать» были не в почёте в семьях морков. Семей таких становилось всё больше, а проблемы в этих семьях и поселениях нарастали, как снежный ком. Хотя, вначале все они ещё пытались работать. Что-то даже добывали и продавали. Но ведь это тяжело, а под дозой штрэка так просто и невозможно. Пытались они выращивать еду – знакомое дело, но только принял дозу, и сразу позабыл, зачем сюда пришёл. А, погрузившись разумом убогим в кейф, и мордой прямо в грядку, застыл на час или на год, ведь, времени они не замечали. Вот так и вышло, что жизнь их поделила на тех, что сохранили видимость цивилизованности, и других, отвергающих всё, чем отличаются одаренные Создателем от всех прочих существ.
Те семьи морков, где сохранялись остатки разума, и которые стремились выжить, эти старались не привлекать к себе внимание остальных горан. Они имели своё производство и сбыт, а для всех других ещё и пытались выглядеть прилично: удерживаться в границах законов общения между анклавами, принятых среди горан. Может быть, за исключением одного – закона о штрэке. Ну, это было сильнее их, и они это очень тщательно скрывали.
А вот внутри их поселений сформировался совсем другой мир, и все законы здесь были другими. Морки, поставленные реальными условиями в жёсткие рамки, изобрели, а вернее сказать, повторили открытие раптэров – рабовладение. Наиболее умные и волевые из них поняли, что они могут использовать более глупых и слабых собратьев своих. И они подвели всё дело к тому, что на работы у них стали отправлять в наказание - за провинности. А для того, чтобы работающих было достаточно, хитроумные вожди тех морков придумали обширный Кодекс нарушений, где всё имело свою цену. Так, кража еды из семейного запаса – пятьдесят рабочих смен. Кража штрэка – сто, выражение недовольства порядками в семье – сто пятьдесят, а попытка бунта – тысяча! И были ещё сотни разных других нарушений, и цена каждому была определена. Но самым страшным наказание для морка было - лишение законной вечерней дозы. Оно применялось против самых упёртых из нарушителей, когда их нужно было раздавить и сломать на глазах у всех, когда требовалось деморализовать прочих недовольных. Это было самое жуткое и мучительное для морка наказание. Оно и воспринималось всеми членами семьи и поселения, как невероятная и беспредельная жестокость. Но зато, это было и самым действенным рычагом управления неспокойными массами.
Этот путь, избранный некоторыми семьями морков, был непростой, но единственный, способный обеспечить стабильное и длительное существование семьи. Такое добровольное рабство прижилось не во всех семьях, а только в тех, где авторитет главы семьи поддерживался силой и жестокостью правящей группировки. Других аргументов здесь и не существовало. И эти семьи, где ставку сделали на мирное сосуществование со всем остальным миром, стали теперь называться «мирными».
Прочие же семьи, отвергнув путь «мирных», отринув Бога-Создателя и Закон, превратились в кланы грабителей и убийц, в банды свирепых и безжалостных разбойников. Они и имя своё изменили, назвавшись «моркусами», чтобы отличаться от морков «мирных», которых всегда презирали и всех, без различия, называли «рабами».
Люто ненавидели моркусы весь мир и составляющие его.
Они даже Бога себе избрали другого! Того, что сыскали в легенде «О встрече Трёхпалого Зу с Ангелом Тёмным». Тогда и решили они для себя, что Тёмный – второй полюс мира, вторая его половина, а, значит, он – Бог! Наравне с тем, другим, что Пресветел. А темнота Его – как возраженье Светлому, где чернота, как статус и могущество, важнейшая черта…
И стали поклоняться моркусы тому, кого придумали во тьме, чьё имя с темнотой, как суть – едины. Им нужен был свирепый, страшный Бог, скорей не Бог, а кровожадный монстр. Он должен! – думали они, - и мстительным, и злобным быть, а се есть кровь и плоть того, кого они почтят за Бога своего. И кто-то имя подсказал Его, шепнув из моркусов кому-то… а может быть, придумал этот кто-то, но пронеслось, как мутная волна, по всем анклавам: Саттан – прозвище Его! И стало слово то в пещерах кличем-именем того, при каждой сече кто, фонтаном крови брызжет, врага питаясь кровью своего. А враг во тьме всегда здесь есть, и враг во тьме здесь каждый встречный, он вечно голоден и всякого готов он съесть, будь это воин, иль юноша беспечный!
Строй мысли, а скорее, строй безумия и хищный образ жизни – всё заставляло моркусов сражаться! За каждый день свой и за дозу, за самку, за еду, за позу бесстрашного героя и бойца, за право жить и выживать, за право сеять смерть и умирать в наклонных пыльных коридорах и пещерах, в притонах мерзких и домах без Веры, без Бога и Любви, при полном неприсутствии надежды…
* * *
Но на поселения горан «моркусы» не решались нападать – уж очень серьёзный противник! Да и что у них отнимешь? Драгоценного штрэка у них не бывает, а из-за еды и рисковать не стоит. Еда – это просто, её всегда можно отнять у ничтожных «рабов», её не сложно похитить ночью в верхнем мире, с плантаций хайтэсков. А для некоторых из моркусов, не слишком привередливых, едой являлись и тела врагов… ну, конечно не всё, а только самые вкусные их части. Ну а главная же еда всех любителей штрэка – это миллионы крыс вокруг, в коридорах и штольнях, на кладбищах и в поселениях. Всякие: серые и чёрные, рыжие и пятнистые, крупные и мелкие, и каждый вид со своим вкусом и запахом. Это ли не еда? Это и есть – еда, причём легко добываемая, полезная и очень питательная. Благо, что и самим крысам корма хватало, чтобы не быть слишком тощими, ведь кругом всегда в изобилии трупы морков и моркусов.
А вот, что касается настоящей добычи и тех мест, где добычу эту можно забрать, так это ослабевшие и малочисленные семьи моркусов, а также все семьи «мирных», разрозненные и одиночные, у которых всегда водится вожделенная дурь. А значит, её можно легко отнять. Кто здесь заступится за слабых? Никто и никогда! И способ прост – налёт, наскок. И закон здесь прост: всё, что захотим – всё заберём. Всех, кого захотим – всех убьём!
Но самой сладкой и всегда желанной их мишенью были мелкие торговцы штрэком и курьеры-носильщики. Как правило, это были беглые рабы-морки, бежавшие из «мирных» семей, нанимаемые коммивояжерами-хайтэсками для распространения «товара» внутри анклавов и поселений. Эти никому не могли пожаловаться, потому что никто не стал бы их защищать. Правда, этих ублюдков и не убивали, а только грабили, забирая у них всё, под чистую. И оставляли моркусы их живыми не из милосердия – нет! Такого понятия у хищников просто не было. А делалось это по одной простой и очень существенной причине: чтобы не прерывать потока дури вниз, в анклавы. А, значит, и себе…
* * *
Моркусы - отверженные среди отверженных, были ненавидимы всеми. И это не было несправедливостью, всё заслуженно – так выбрали для себя они сами. Ведь даже дети, рождавшиеся в их семьях, никогда не знали любви, сострадания и ласки. Потому-то, вырастая, и становились они свирепыми и кровожадными исчадиями – таков Закон. Никогда не знавшие светлых чувств, они терпели членов своей семьи только по необходимости, и свирепо ненавидели всех «других». Все чужаки, не члены их стаи, были смертельными врагами, и никакие договорённости не исполнялись ни одной из сторон. Потому что обмануть и забрать без боя то, что принадлежит врагу, им казалось правильным. Потому что враг – это тот, кто с тобой совершит то же, что и ты с ним в своих самых грязных мечтах.
Потому и селились семьи моркусов подальше одна от другой, а все их поселения были организованы, как военные лагеря на территории врага, с недремлющей охраной и всегда готовой к бою группой обеспечения безопасности. Так спокойнее засыпалось, и была, всё-таки, возможность проснуться живыми.
Не желая никакой другой жизни, и не желая напрягаться даже для обеспечения минимального комфорта для себя и своих детей, они проживали в своих загаженных селениях в ужасающей мерзости, грязи и запустении. Жили моркусы только сегодняшним днём, не задумываясь и не сожалея ни о чём, не ожидая ничего, кроме дозы, и не боясь ничего, кроме ломки. Они выбрали войну, как образ жизни, как путь, для них единственный, и шли по нему, не сомневаясь в правильности избранного пути.
Эти странные существа никогда не знали, а вероятно, и не слышали о таких чувствах, как милосердие, гуманность и доброта. И поэтому их внутренние войны, между отдельными семьями и кланами, были просто чудовищны. Мужчин и мальчиков убивали всех и сразу, а их жён и сестёр, после рассортировки, распределяли в гаремы воинам-доминантам клана, или в рабыни «семьи», если не были они привлекательны, а в третьем и последнем случае, просто – в еду…
Здесь никто не молил о пощаде, и никто её не предлагал.
Свирепость и жестокость, кровожадность и бесстрашие - этими своими качествами моркусы сильно походили на инсектов, извечных врагов горан на Ипе. Об инсектах здесь ещё помнили, и это сходство было подмечено населением всех незараженных анклавов. Все характерные качества моркусов, проявившиеся так явно и недвусмысленно, конечно же, не добавляли им симпатий или сострадания окружающих соседей. Да и руководителей чистых анклавов всё сильнее беспокоили неуправляемые злобные мутанты. И всё чаще вожди анклавов на собраниях «Большого круга» поднимали вопросы о моркусах, об их непредсказуемом поведении, об их непрекращающихся спонтанных войнах, пока ещё не задевающих добропорядочных горан. Но мудрые-то понимали, что «пока ещё» - это только вопрос времени! А пугающие качества морков-разбойников и без сожаления проливаемая ими кровь обещали соседям этих монстров будущее весьма неопределённое, но, безусловно, полное несчастий и бед.
Безвариантная однозначность грядущего решения этой проблемы была еще и в том, что даже с морками-мирными нельзя было договариваться ни о чём. Договоры не работали, потому что все ублюдки никогда не выполняли своих обещаний. Они не желали вступать в соглашения с горанами уже потому, что в этих договорах всегда присутствовал страшный для них пункты: «о запрещении штрэка», и «о наказаниях за его распространение». А это было для них совершенно неприемлемо.
С моркусами было ещё проще: ко всем «другим» они относились, как к врагам, и любой кратковременный тактический успех за счёт элементарного обмана «всех других» расценивался недоумками, как успех и месть им. С этими уродами никому нельзя было жить рядом и чувствовать себя в безопасности. И никакие, даже самые продуманные полицейские меры и акции, не помогали исправить зашедшую в тупик ситуацию.
Полицейские отряды горан и хайтэсков, направляемые на враждебные территории для расследования преступлений моркусов, наталкивались на организованное и мощное сопротивление. Обычно враждующие «семьи» любителей штрэка в таких случаях объединяли свои усилия, чтобы не допустить в свои коридоры и поселения общего и страшного врага – Закон, грозящего отнять у них главный смысл их проклятой жизни.
Во всех общинах горан уже сложилось вполне определённое отношение ко всем этим «семьям», кланам и к каждому, из этих уродов, в отдельности. Формулировалось оно просто – кость в горле. И ситуация эта никакого положительного разрешения не имела, потому что одинаковые проблемы были у всех мутантов: не проходящий голод по штрэку, и категорическое нежелание тратить время своей короткой жизни на что-либо ещё, кроме штрэка. Проблема была такой всеобъемлющей, что в её глубине тонули все идеи спасения и все немалые усилия миротворцев и филантропов. Ведь лечиться никто из них не желал, ни морки с моркусами, ни филантропы…
Большой Круг горан, собрав необходимые доказательства, подтверждающие масштабы и чудовищность демографической катастрофы, опять обратился в Координационный Совет Тумма. Может быть, собранные свидетельства и потрясли, наконец, правителей, а может, это сделала угроза горан, что прекратят они всякие отношения с верхним миром и не позволят ему самостоятельно добывать что-либо из недр, принадлежащих им, но что-то радикально повлияло на Совет планеты. И был сформулирован, наконец, очень жесткий и простой закон, в котором штрэк, без обиняков и кивков на его прежние заслуги, назвали злом и объявили вне закона на всей планете Тумм!
Замечательный получился закон. Только поздновато. Слишком много появилось потребителей штрэка, готовых на всё ради него, и слишком высоки оказались прибыли, ради которых и многие другие всегда готовы были к немалым рискам.
И ещё был один вопрос: что делать с мутантами?!

4.17. РАПТОИД-ЧЕК

А морки, мирные и немирные, жили своей жизнью.
Во всех сложившихся группах мутантов естественным образом проявлялись лидеры – наиболее умные и волевые, на фоне менее удачливых собратьев своих. Все остальные члены «семьи» стали называть их – «отцами», и повседневными задачами «отцов» стало решение многообразных проблем и трудностей «семьи». А главной трудностью в их суровом мире было обеспечение элементарного выживания семьи. При существующих крутых нравах у моркусов и чрезмерно облегчённом их отношении к жизни и смерти, это была очень насущная и часто весьма трудноразрешимая проблема. Для того, чтобы находить возможности урегулирования взаимоотношений и конфликтов между семьями, и чтобы семьи не вымирали в своих непрекращающихся войнах, «отцы» семей, наконец, пришли к выводу, что они должны хотя бы иногда встречаться. И это был серьёзный прогресс в мире, где все ненавидят…
Однажды, на одной из таких встреч, обсуждались проблемы взаимодействия кланов при отражении полицейских рейдов, и как-то, сама собой, тема общего разговора перетекла в другое русло. Разговор зашёл о проблеме сокращающихся поставок штрэка по разным причинам, о столкновениях «семей» на этой почве, и вдруг, неожиданно возник простой вопрос: почему мы сами не производим штрэк? Ведь если научиться его производить, тогда сразу отпадут или как-то решатся столько серьёзных и тяжёлых проблем. Вопрос этот был задан новичком, «отцом» одного удалённого и изолированного анклава, под названием «Глубокий каньон».
«Отец» из «Глубокого каньона» был весьма странный и удивительный тип. Даже по меркам самих морков. Внешне он не походил ни на морка, ни на горана, хотя черты и тех, и других в нём всё же просматривались. Это был крупный, очень рослый тип с цилиндрической грудью, и потому узкими и покатыми, как у раптэра, плечами. Он обладал удивительно длинными и мощными руками и ногами, что сразу бросалось в глаза на фоне коротконогих горан и морков. И череп у него был больше похож на череп раптэра, чем на голову представителя его расы: был он с ребристым сводом, был оснащён могучими челюстями и выпирающими наружу крупными желтыми зубами. Потому и прозвали его в мире отверженных – «Раптоид-Чек», соединив кличку с именем, данным ему при рождении.
Однако, при всей необычности и, даже по меркам морков, «ненормальности» его внешности, в уме ему отказать не смогли бы даже хитроумные хайтэски. А на фоне окружения из тупоголовых морков, он был просто гением. Мозг его не дремал, как у большинства его малоумных и ленивых собратьев, а постоянно и напряженно работал, выдавая высококачественную продукцию. Вот этот странный «Раптоид-Чек» и предложил собратьям новый путь…
* * *
Анклав горан «Глубокий каньон» сформировался в горном массиве за десяток лет до рождения Амона, неподалёку от его родного города Кхет-Су. Располагался анклав несколькими поселениями на самых нижних этажах, какие только доступны для проживания горан. Там всегда было слишком жарко, а стены коридоров и пещер почему-то слегка светились голубоватым, призрачным светом. Может быть поэтому, в местных семьях и рождались уже тогда дети, непохожие на своих родителей. Кто – чем, но все отличались. У кого-то был дар видеть в полной тьме, и они видели всё не только в своём, как им казалось, хорошо освещённом природным свечением анклаве, но и в любом другом месте. Даже в тех удалённых пещерах чужих анклавов, где заведомо не было никакого искусственного освещения. Другие особенные «видели» насквозь окружающие их пласты породы, и знали, где что залегает, и как туда пройти. Третьи могли и не обладать столь явственными плюсами, но были просто несколько иными. Бывало, отличались они формой головы, формами и размерами рук, тела или ног, а кто-то из них от рождения не имел слуха или голоса, или никогда не хотел спать. Может быть, поэтому анклав «Глубокий каньон» и не пользовался особой популярностью у всех остальных горан. Новички здесь обычно надолго не задерживались, а местные, приспособившись и обособившись, жили так, как им нравилось, и как они привыкли.
В «Глубоком» в основном добывались редкие на Тумме, тяжёлые металлы, которые при добавлении в сталь делали её необыкновенно прочной. А это означало, что местные жители обладали товаром, имевшим особо высокий спрос и ещё более высокую цену. Находились эти редкие металлы поблизости от поселений, можно сказать, в соседних коридорах и штреках, и добывать их не составляло такого уж большого труда. Может быть, именно поэтому и нравы в местной общине не были столь суровы, как в других поселениях горан. Живущие здесь не слишком переутомляясь, имели всё, что только можно было купить на Тумме, и, вероятно, потому они никуда и не собирались уходить отсюда, невзирая ни на особенности анклава, ни на особенности рождавшихся детей своих.
В разгар напасти «летучего огня», когда Сет-Ха пришёл к бедствующим горанам и познакомил их со своим чудо-лекарством, сюда в «Глубокий», эликсир вначале повезли по двойной и даже тройной цене. Но потом, правда, всё стало на свои места, а те, кто завышал цену на чудодейственный эликсир, куда-то тихо исчезли один за другим. К большому удовольствию всех любителей этого лекарства, некогда столь спасительного, а позже столь же модного.
Караваны лет двигались своей чередой, век проходил за веком, и изменения в организмах горан, вызванные местными природными условиями, пересекались и переплетались с изменениями, вызываемыми неумеренной любовью к штрэку. Теперь выходцы из «Глубокого каньона» поражали даже видавших виды морков. Таких «красавчиков», как здесь, больше нигде не производили…
Вот и мамаша Чека была такой же. Она родилась в семье потомственных морков, и сама была превосходным образчиком для музея. Это было существо конусообразно-узкоплечее, на две головы выше любого из морков, с длинным гибким позвоночником, широким тазом и очень короткими массивными ногами. Представляете? Голова её была слишком велика и тяжела для этих плеч, а сам череп сильно вытянут от затылка к подбородку. И личиком Судьба наградила её совершенно незабываемым: неподвижное и обтянутое пергаментной серой кожей, точно маска смерти, и, примерно, такое же привлекательное. Этот стилизованный череп был ещё и украшен хилой шевелюрой из тонких серых, отдельно свисавших прядей, начинающихся почему-то исключительно от затылка.
Кого она соблазнила, кому показалась привлекательной? Загадка. Может быть, он был слеп? В общем, об отце Чека ничего определённого сказать нельзя. Да, ещё и семьи морков всегда были полигамны, и дети, рождавшиеся в них, как и тараканы, были общими. И потому, когда малыш родился, никто этого даже и не заметил. Даже его мама об этом узнала только на следующий день, после того, как он родился, а она вынырнула в действительность из очередного улёта.
Так началась жизнь Чека-раптоида.
* * *
Очнувшись после длительного, многосуточного круиза по бредовым мирам, она лежала неподвижно, бездумно глядя в тускло освещённую люминофорами поверхность. Всё та же неровная стена: грязная, нечищеная много лет, украшенная тенетами и мазками, всё те же мерзостные запахи, ставшие для неё привычными... значит, дома, на своей кровати, решила она. Но что-то всё-таки изменилось – она это ощущала, только не могла понять – что? Вроде всё как всегда: тот же гадкий, но ставший привычным вкус во рту, та же вонь от нечистот и давно немытого тела, но что-то ещё… Что? – пыталось понять она.
В её голове, давно отвыкшей от мыслей, медленно, неохотно что-то провернулось и застряло. И она, стараясь запустить «заржавевший» механизм, с трудом подняла вялую руку, стянула пальцы в кулак, и сделала такой аккуратный «тук-тук» по своему яйцевидному черепу – раньше это помогало. Сработало и на этот раз, и она поняла: есть дополнительный и незнакомый запах.
- Что это? – забеспокоилась она. На запах похотливого самца или самки не походит, и с обычной едой этот запах не имеет ничего общего. И тут к ней пришло новое ощущение: странная пустота и чувство освобожденности внутри неё. Родила – наконец, поняла она. Но эта мысль никак не взволновала её. Сколько раз она рожала, может два, может три или больше? – трудно в такое утро и вспомнить, да и не важно. Всё равно никто из них и не выживал. Одни рождались мёртвыми, других она теряла позже, то забывая о них во время своих затяжных оргий, то «присыпая» их во время непробудного сна, больше похожего на беспамятство.
Она осторожно пошарила руками вокруг себя, и правой рукой за спиной нащупала его – маленький, мокрый, почти остывший комочек.
- Уже умер, - подумала она, не испытывая при этом никаких чувств. Но вдруг, совсем рядом, кто-то негромко и очень внятно произнёс:
- Ты должна вырастить этого ребёнка. Без штрэка…
Она быстро, насколько это возможно, обернулась, но никого не увидела в комнате. Лишь какое-то странное, бесформенное тёмное пятно покачивалось возле противоположной стены.
- Я тебе помогу, - добавил голос. – Выбор у тебя небольшой: или ты выращиваешь этого ребёнка, а Я взамен уменьшаю твою зависимость и тем продлеваю годы твоей жизни. Или ты уже сегодня начнёшь умирать, и будешь умирать долго и страшно! Выбирай.
Ей показалось, что она сошла с ума, и всё это ей только чудится. Как бы в подтверждение этого, её внезапно заколотил жуткий озноб и по всему телу выступил холодный, липкий пот.
- Всё, чокнулась! – уже решила она, но потом засомневалась, - А может быть, это последний привет от вчерашней дозы? Или, может, это опять старый знакомый глюк – предвестник ломки?..
В её голове от всех этих немыслимых загадок закружилось и зазвенело, совсем как в пустом железном ведре. И она уже твёрдо для себя решила, что сошла с ума, но тут внезапно получила очень болезненный щелчок по лбу:
- Я здесь, - добавил тот, тёмный, в самое ухо, - и ты всё слышала наяву, тебе ничего не кажется. Ну, ты выбрала? Спрашиваю в последний раз.
Тёмное пятно на стене заколебалось сильнее, как будто собираясь сейчас исчезнуть, и она заторопилась, засучила ногами, пытаясь сесть на кровати, но в её финишном состоянии сделать это было слишком трудно. Поэтому она осталась в прежней позиции, лишь слегка приподнявшись на локте.
Трясущейся рукой она подтянула ребёнка к себе и с трудом прохрипела:
- Да, да! А кто ты, как имя твоё?
- Узнаешь после… – уже шепотом пронеслось в её голове, и тут она внезапно и очень сильно захотела спать. Её глаза закатились под дрожащие веки, мышцы расслабились, и, пробормотав что-то невнятное и неожиданно громко хрюкнув, она выключилась…
Проспав некоторое время, она проснулась, и странные воспоминания, всплывшие в затуманенном мозгу, показались ей сном. Так часто бывало и раньше: после долгих «полётов» трудновато было реальность отделить от глюков и снов. А в последнее время ещё и здоровье её сильно качнулось. И теперь даже после трёх-четырёх «чеков» её ломало особо свирепо и чудилось разное…
Вдруг что-то шевельнулось рядом с ней, и это подействовало на неё, как удар. Дёрнувшись всем телом, она отпрянула: перед ней лежало маленькое существо, не похожее ни на что. Оно было с длинными, как у хайтэска, ногами, с конической грудью, почти без плеч, и черепом, совсем, как у тех раптеров, что она видела когда-то в детских сказках-страшилках.
- Вот это чудо, – подумала она, - Просто безобразное чудо! - добавила про себя, - Может, так и назвать его? Или её?..
Она повертела малыша, осматривая, подумала какое-то время, видимо вспоминая, и наконец-таки решила, что это он - мальчик.
- Как же его назвать-то? – задумалась мамаша. И тут вспомнила: приходил кто-то. Всплыл в мутной памяти тот разговор и обещание этого, чёрт знает кого. И, что было особенно удивительно, условие объявленное им, чётко обозначилось в её ослабленной памяти: ребёнок – без штрэка!
- Значит, не простой малыш у меня родился, – поняла она. - Может быть, он – самое дорогое из всего, что было у меня в жизни? Если это так, то и назвать его надо… - и она, сильно напрягшись, задумалась, но не надолго. Потому что сразу же устала. Но мысль всё-таки родилась:
- Что было в моей жизни самым дорогим для меня? Порция штрэка – «чек», а лучше – два! Что же ещё? Вот и имя ему – Чек!
Незаметно пролетело несколько лет. Ребёнок рос на удивление всем крепким и крупным. И уже с самых первых лет в любой, даже самой живописной группе морков, его необыкновенная внешность непременно бросалась в глаза. А кличка просто сама напрашивалась – «раптоид». Так и звали его все, Раптоид и Раптоид, даже не вспоминая об имени, пока однажды он не заслужил своё право носить настоящее, крутое имя – Раптоид-Чек.
А произошло это так…
 * * *
Все морки от рождения и до финального своего чека были членами своей семьи – главной основы их бытия. Семья могла владеть одним анклавом с несколькими поселениями, как семья Чека, или одним отдельным поселением, если это была новая, молодая семья. Вся жизнь их проходила в родном поселении, где они родились, в своём кругу, где каждый знал каждого, и каждый знал своё место в стае. Как правило, место приходилось добывать решительностью, свирепостью, силой и, редко кому - умом.
В каждой авторитетной семье было несколько отрядов: два-три молодёжных – их называли ударными, и они были боевиками семьи. Это были мобильные, агрессивные группы, внутри которых царил культ силы и свирепости. Здесь проявлялись будущие командиры и «отцы» семейства, на деле доказывая свои  качества. Ядром же боевых сил семьи или клана, был отряд испытанных воинов, прошедших суровые испытания в рубках и серьёзных операциях. От них зависело благополучие и уровень авторитетности семьи среди других. Был и ещё один отряд - караульный, в котором состояли все условно оставшиеся в строю, возрастные моркусы. Это были, как правило, развалины, всю жизнь «торчащие на штрэке», потерявшие в стычках кто руку, кто ногу, но не утратившие пока ещё сил и подвижности. В обязанности караульного отряда входило обеспечение безопасности подконтрольных клану территорий. Такое построение семьи оптимально отвечало образу жизни моркусов и позволяло их семьям выживать в непрекращающихся войнах.
Каждая из успешных войн обеспечивала семье статус, который подтверждал её право на существование и на уважение к ней других кланов. А в результате удачных боевых операций они могли заполучить хорошую партию дури совсем забесплатно. Для того и нужны были молодые «безголовые» боевики-моркусы, и всех это устраивало. О потерях никто никогда не переживал, ведь жизнь стоила здесь очень дёшево, а смерть стояла за плечом каждого. Все они верили в простой и ясный закон: никакая жизнь не ценится так, как штрэк.
Но однажды выяснилось, что не все среди них так думали.
На одном семейном совете, где планировали операцию по «изъятию «товара», который должны были вскоре доставить по заказу одной из семей «мирных» морков, слово, вдруг, взял Раптоид. Он уже был командиром звена в своём отряде и, казалось, довольствовался тем. Обычно младший командир Раптоид держался в тени и старался не выпячиваться, а тут вдруг встал и выпрямился во весь свой громадный рост. Все, конечно же, его хорошо знали – вырос-то у них на глазах. Но теперь у всех присутствующих как будто открылись глаза, и они внезапно увидели и поразились, какой он огромный и сильный. Раптоид, показалось им, занимал половину объёма всей комнаты, где совещались командиры семьи.
Командир его отряда сразу же про себя решил, что если Раптоид захочет предложить ему поединок за право возглавлять отряд, то он откажется. Не то, чтобы он боялся – нет, а просто шансов победить такого гиганта не было вообще. Но дело-то оказалось в другом, Раптоид стал говорить.

4.18. ОБРАЩЕНИЕ ЧЕКА К МОРКАМ

- Семья, и ты, «отец», прошу вас выслушать меня. Я много времени не отниму. Хочу сказать сейчас, что следует о будущем подумать вместе нам. Вы помните историю, с которой начался «Каньон глубокий»?
Предание гласит, что много сотен лет назад к горанам Тёмный Ангел приходил. В те времена одним большим анклавом руководил горан трёхпалый Зу. Анклав тот расположен был не очень далеко от города Кхет-Су.
Тот Тёмный Ангел чернее чёрной сажи был – так предки донесли до нас предание. Напомню тем, кто из-за штрэка всё забыл: кто и откуда мы, и смысл старинного сказания.
В те времена на Тумме морков не было совсем: о штрэке не слыхали наши предки. Гораны – это корни наши, веками в штольнях двигали каретки. В работе и руде – смысл жизни был, о чём наш странный мир давно уж позабыл, и главный их продукт, руду – овеществлённый труд, востребованный в целом мире, напомню, и сейчас задорого берут.
Так вот, Трёхпалый Зу и Тёмный Ангел, заключили соглашение: гораны роют тайный ход под городом Кхет-Су под нужный Ему дом, и делают какую-то работу в нём. А Тёмный Ангел, как гласит совместное решение, покажет им каньон, в котором без больших трудов и силы истощения, они найдут и смогут долго добывать редчайшие металлы, цена которых с ходом лет, лишь будет возрастать! А все потомки Патриарха здесь смогут процветать.
Ещё тот Ангел говорил, а мудрый Зу ему внимал, а после ночи, поутру, слова те записал. Прочёл я патриарха письмена, где сказано, что в мире засияют имена, не рожденных ещё тогда детей, деянья которых переменят этот мир и перессорят до могилы племена. И всё, что Ангел предвещал, случилось: пришли они – Амон, Сет-Ха, и всё вокруг переменилось!
И предсказание ещё одно сбылось: «Коль пустят в племена свои чужого, горан народ погибнуть может! Чужак проблему разрешит, но только в души поселит он страшный Голод, который жизнь, как лист перечеркнёт, и до могилы душу сгложет. Придут взамен горан другие, рождённые от них, но эти будут не такие. Душа для них – лишь звук пустой, а тело – есть мерило наслаждений. Привыкнут жить они с той пустотой, и будет идиот средь них, как гений!»
Быть может, мы приблизились к тому, что Ангел описал партнёру своему?..
Сет-Ха – спаситель, принято считать! Подумайте, а так ли это? Вы только посмотрите на себя – насмешка над природой – нет большего, наверное, греха, чем способом таким поиздеваться над породой. Вы до сих пор спасителем считаете Сет-Ха? И не смущает вас такая проза: живём, как черви, и мечты, как у червей – пожрать, размножиться, побаловаться дозой. Мы – плесень серая на лике у планеты, для всех мы здесь – как в заднице заноза!
Ну, посмотрите, что вокруг лежит: дерьмо в дерьме, поверху и во тьме! А мы? - не мы ль носители дерьма, не мы ль поклонники того, что превращает нас в дерьмо? Кто – мы? В чём наша честь? Иль всё, что видим мы вокруг – она и есть!?
Тот путь, которым мы идём – не путь разумных, то прыжок в могилу, бездарно прожитая жизнь, напрасно траченные силы. Я не впустую здесь так долго говорю, рецепт я знаю – подарю я жизнь любому, кто в мир любви захочет возвратиться из мира ненависти, пустоты, из мира, что над пропастью ютится.
И, в доказательство того, у вас спрошу: кто Сью-ужасную не знает? Отлично знаю: таких нет. А то, что она – мать моя, и что росла с младенчества на чеках, и это никому здесь не секрет?..
Так вот, семья моя: тот Тёмный Ангел снова посетил наш скорбный мир. Он ночью в сон мой приходил, как лучший друг и мой кумир. Он терпеливо, как с ребёнком, повторял, когда я где-то «в тему не въезжал, иль отставал, не догонял». Он говорил мне много странных слов: как тяжко в ненависти жить, и как сладка любовь!
Я помню, раз переспросил его: любовь? Что есть любовь? Это – еда, иль лакомство? Иль, это чья–то кровь? А он, как добрый друг, ответил мне: чтобы познать любовь, не нужно жить «во тьме».
Ещё сказал он странные слова: больна планета – бластула слаба! Лечить её пора, лекарство выбрать нужно: иль хирургическим путём, иль мягко и наружно. Он долго на меня глядел, как будто выбирая путь, как будто размышляя, как на этот путь нас всех вернуть. Затем сказал:
- Мне жаль тебя, и твой заблудший и больной народ, - и рассказал мне, как и чем лечить наш вечный голод. Теперь я знаю путь спасенья! И этот путь отвергнуть может лишь дурак! Иль тот, кто сам себе – есть самый злейший враг.
Я мать свою, отведавшую штрэк ещё в утробе, тому лечению подверг, и, как известно – не угробил. Она уже полгода штрэка у меня не просит, и голод свой не признаёт или легко выносит. Помолодела лет на сто, о жизни по-другому думать стала, мечтает к «мирным» перейти, и этой странною своей мечтой меня давно достала. Кто мне не верит, всех прошу я в этом убедиться. Клянусь, я правду говорю – всё это подтвердится!
Сейчас я призываю братьев всех: откажемся от войн и штрэка, изменим нравы и отринем грех! Продлим мы жизнь свою хоть на полвека. Вернёмся в мир любви, вернёмся к Богу, переступив через сомнения свои, в Его объятьях одолеем мы дорогу!..
* * *
Чек замолчал и медленно опустил свои огромные руки, которыми активно жестикулировал, пока произносил речь. Он возвращался оттуда, где только что был, из мира, о котором всегда мечтал. Никогда раньше так долго и сложно Чек не говорил, и сейчас он пытался понять, насколько это удалось. Ещё мгновения назад, произнося свою речь, он был совершенно уверен, что пришёл в этот мир, чтобы сказать эти самые слова, чтобы повести за собой свой народ к счастью и свободе, к нормальной и благополучной жизни. Но вот мгновения полёта истекли, и уверенность в успехе испарилась: он явственно и отчётливо ощутил атмосферу недоверия и ненависти, разлитую густым смрадом вокруг.
Внимательно и настороженно он осмотрел сидящих перед ним командиров.
А те сидели неподвижно, словно парализованные, и никто даже и не моргал. Некоторые из них замерли с раскрытыми ртами, а их изумлённо-выпученные глаза, как на чудо, уставились на него. На лицах и в глазах всех присутствующих моркусов была заметна небывалая, просто непосильная, работа обленившихся и отупевших их мозгов. Чеку даже показалось, что он слышит, как со скрипом и скрежетом работают заржавевшие мозги его собратьев…
Они молчали, и он – молчал, ожидая, когда они переварят сказанное им.

4.19. ОТВЕТ СЕМЬИ

Первым пришёл в себя «отец». Он с трудом оправился от изумления, в которое поверг его, как и всех остальных, этот странный и уродливый, по всем меркам, моркус Раптоид. Никто и никогда здесь так дерзко не говорил, и никто из них и не ожидал услышать такой удивительной и странной речи. А в особенности от того, кого они все считали совершенным уродом.
Они, дети порока, не напрягавшие мозги от рождения своего, забыли или просто не знали многие слова и понятия, о которых здесь говорил Раптоид-Чек. И теперь, как заворожённые, слушая его, они напрягались изо всех сил, чтобы понять-догнать, о чём говорит им урод-Раптоид.
Раздражение, возникающее от чёткого осознания своей собственной тупости, перемешивалось в них с предощущениями грядущих серьёзных изменений, и с внезапно пробудившимся чувством ожидания чего-то доброго и светлого, чего они всегда были лишены в этой своей гнусной и грязной жизни.
И когда Чек замолчал, многие из них всё ещё продолжали находиться там, в пригрезившемся им замечательном и сладком будущем. И чем дольше длилась пауза, тем труднее им было выйти оттуда и тем меньше им этого хотелось…
Но тут, резко и сильно хлопнув ладонями по столу, встал, наконец, «отец». Все остальные присутствующие на совещании, дружно вздрогнули, теряя оцепенение, а вместе с ним и восторг обольщения от чудесной речи Чека-Раптоида. Они с каким-то даже сожалением почувствовали, как их стремительно покидают необыкновенно приятные ощущения, едва приоткрывшихся перспектив новой беззаботной и счастливой жизни…
«Отец» пристально и с ненавистью смотрел прямо в глаза Чека, и этот взгляд ничего хорошего не сулил. Он молчал и смотрел, смотрел и скрипел зубами, и Чек понял – пощады не будет. Наконец, прозвучало:
- Ты сладко говорил, Раптоид-Чек. Твои слова, совсем как штрэк, больную душу лечат и ласкают. Да только те слова – слова, всего лишь. Они затихли – нет их, словно не было, исчезли навсегда! А Голод наших душ остался – вот беда! Что посоветуешь, Раптоид? Как дальше бедным и убогим «братьям» быть? Как нам тот вечный голод победить?!
Не знаешь! – вижу я в тебе ответ. И не пытайся одурачить наш Совет. А я тебе даю прекраснейший совет: попридержи язык болтливый. И Сью мы знаем, и тебя, с тех пор, как ты ходил ещё сопливый. Да, да, ты был тогда сопливый, был «крыса» ты и вор блудливый! Ты думаешь, мы позабыли навсегда, иль ты считаешь, что не знали мы тогда, как ты тянул еду от нашего семейного стола? И было это не однажды! Но шлюха-мать твоя тогда спала с «отцом» семьи, хотя с ней делать мог то каждый. Его прощенье для тебя, «крысёнка» и вора, всегда канючила она…
Ну что, я освежил твои воспоминания? Я вижу голод власти и тенета непризнания в тебе так велики, что закрывают разум твой. И оттого напомнил всем я прошлое того, кто ныне вдруг в мессии рвётся, не понимая одного, что жизнь и штрэк – есть суть одно, и связь такая не прервётся!
Мы так хотим, и будет так, а ты – зануда и дурак! Тебя прогнать, наверно, надо, а может быть – убить? Но ты – дурак большой и сильный, и, верю, сможешь навредить врагам семьи ещё немало. А чтоб семье вреда поменьше стало, а нашему врагу побольше перепало, тебя пока что в карцер мы заточим. А как тебя лечить, и что с тобой там делать, сейчас и здесь решим, не истечёт ещё и ночи.
Теперь вопрос пред нами встал: сдаётся мне, ты к штрэку равнодушен стал? Так вот, решение моё: мы на иглу тебя посадим сами! Дней через сто чтобы предстал исправленным и обновлённым перед нами. А коли ты совсем дурак, и не поймёшь мою науку, устрою я тебе большу-ую скуку: недалеко заброшенная штольня есть, где сонмы крыс привыкли мёртвых наших есть. Они, ушедших в мир иной, привыкли привечать, вот и пойдёшь ты наших крошек просвещать. Для этого тебя живым мы сбросим – так перед смертью будет время поскучать. Я думаю, твой Ангел не спасёт тебя, и ты получишь час, чтобы проклясть себя…
А жизнь твоя закончится когда… тогда и мать твою – туда!
«Отец» закончил и встал. Пристально всматриваясь в глаза, он обошел каждого слушавшего его члена стаи. Он искал в их глазах следы от той речи Чека, и готов был прямо здесь и немедленно совершить показательную казнь. В назидание. И все это прочуяли-поняли, хоть и были от рожденья тупы. Потому все присутствующие командиры, согласно и одобрительно, закивали головами – семья подтвердила приговор.
* * *
Чек потерял счёт дням в этом каменном мешке. Он был прикован обеими ногами и рукой к скобе в стене, он исхудал, покрылся гноящимися язвами и струпьями. Через каждые несколько часов к нему приходили мучители. Они избивали его обрезками электрических кабелей, втыкали ему дозу, давали дохлую крысу, в качестве еды, и уходили, издеваясь и громко хохоча.
Он не был сломлен или раздавлен… но он чудовищно устал. И только одно спасало здесь разум и дух Чека: у него был Друг, с которым он говорил, который его утешал и ободрял.
Однажды ночью, накануне завершения экзекуции, Чек пообещал Ангелу:
 
 - Прости, Отец небесный – не смог их убедить!
 Их суть не переделать, их ум не разбудить.
 Я помню те слова, что мне ты говорил,
 Я выполнил задание, и всё им повторил.
 Я помню о лечении и методах пути:
 Не помогло наружное, так следует найти
 Другой путь – хирургический, как ты его назвал,
 Ты верь мне, добрый Ангел, тебя я не предал!
 Я сделаю, что нужно, я всё перенесу,
 Раз так угодно Небу: и штрэк, и боль, и голод…
 И смерть… свою и Сью…

4.20. ПУТЬ ЧЕКА НА НЕБЕСА

Безропотно отсидел Чек отпущенный ему срок. Безропотно получил свои четыреста доз дури, и вышел другим. Теперь это был не знающий страха, свирепый, как истинный раптор, воин. В атаках он был всегда впереди первых, не знал сомнений и колебаний. И пощады не давал никому. Даже курьеров, которых у моркусов было не принято убивать, он убивал.
Благодаря своим природным данным: огромному росту и весу, всегда заряженный невероятной яростью и жестокостью, он стал настоящим кошмаром для всех «других». Как только кто-то из противников его семьи, будь это другие моркусы или «мирные» морки, узнавал его среди прочих нападавших, всё, бой тут же прекращался… все разбегались.
* * *
В этот раз воины «Глубокого» возвращались домой усталые и раздраженные после неудачной операции на враждебной территории. В тёмных и заброшенных коридорах, где давно уже никто не заряжал и не менял на стенах люминофоры, они внезапно натолкнулись на засаду «других» моркусов, через чьи территории они проходили. Чужих было слишком много. Они были свежи, и вооружение у них оказалось лучшим. Завязалась свирепая и жуткая резня, почти в полной тьме, так как передовой воин, нёсший фонарь, погиб первым, а люминофоры, прикреплённые к одежде воинов семьи и не заряжаемые с начала похода, едва-едва светились.
Встречный бой в узких тёмных коридорах, когда не ясно: где свой, где чужой - что может быть кровопролитнее, страшнее и бестолковее? Вот и здесь отчаянно рубились холодным оружием, не расчехляя ничего другого. Темнота, в которой то там, то здесь вспыхивают снопы искр от столкновений лезвий, мелькание тусклых светлячков люминофоров, тёмные силуэты на фоне мечущихся огоньков и ужасающие звуки, отражаемые стенами: пронзительный лязг металла, вой-визг раненых и умирающих, и хриплый, яростный рёв сражающихся: Сааттан - Сааттан!!..
Когда враги опознали Чека среди сражающихся, они тут же спешно отступили в соседние коридоры. Отряд, потрёпанный но не деморализованный, принялся считать потери, свои и чужие. Нападавшие, если считать по трупам, бой проиграли – их воинов лежало чуть не вдвое больше, но и семья понесла серьёзные потери. Обнаружилось, что в этой резне погибли семеро лучших воинов семьи, участвовавших в рейде, и шедшие первыми в колонне.
Среди убитых оказались и «отец», и все командиры звеньев. Все, кроме Чека-Раптоида. Он тоже был весь изрезан вдоль и поперёк, и кровь обильно стекала по его телу, однако Чек не показывал никаких признаков слабости или утомления, он твёрдо стоял на ногах, держа в ручищах свою огромную секиру. При этом он всё время вертел головой, как будто не веря, что бой уже закончен и всё позади…
Когда осматривали убитых, обнаружилось, что трое из погибших командиров, включая «отца», разрублены почти что надвое, и потому нести их пришлось шестерым, чтобы донести до дому всё. А нести погибших сначала никто и не хотел – не было принято это у моркусов. Обычно убитых оставляли там же, где они погибали, а крысы, в огромных количествах проживающие в коридорах и анклавах, заботились об утилизации всех тел, и «своих», и «чужих». Но в этот раз Раптоид, как единственный сохранившийся командир, приказал взять тела погибших командиров и принести их в селение. И никто не посмел ему возразить, зная его характер.
Среди десятка тел «чужих» только двое оказались разрубленными подобным же образом, как и командиры семьи. Было о чём подумать. Может быть, поэтому оставшиеся в живых воины семьи в молчании и глубокой задумчивости собирали оружие своих убитых героев и поверженного врага. А собрав, также молча, стараясь не глядеть на Чека и его знаменитую секиру, направились в своё поселение…
Чек теперь шёл впереди, один, и широко улыбался в темноте.
Когда отряд возвратился домой, тут же, по приказу нового лидера, Чека-Раптоида, приступили к церемонии прощания с погибшими: «отцом» и командирами. Это было не рядовое событие и на церемонию собралось всё население «Глубокого». Тела погибших укладывал сам Чек. Укладывал он их так, чтобы всем было видно, какие великие герои погибли сегодня ради семьи, и какие страшные раны были им нанесены.
Все собравшиеся смотрели на погибших, на их раны, цокали языками и задумчиво поглядывали на Раптоида и его секиру. Церемония прошла скоро, короткую прощальную речь сказал сам Чек, а остальные стояли молча. Затем Раптоид приказал отнести погибших героев к той самой штольне, о которой говорил в своё время «отец», и там сделать то, что и принято было у них: сбросить тела погибших вниз. Сам Чек шёл рядом, пока их несли, и с видимым удовольствием наблюдал за процессом погребения героев.
Так Чек-Раптоид стал новым «отцом» семьи из «Глубокого каньона».
* * *
И вот однажды, на очередном сходе «отцов» семей, где обсуждалась проблема взаимодействия при нападениях полиции горан и хайтэсков, впервые появился в качестве «отца» и новичок – Раптоид-Чек. Он представился, как и положено, объявив имя своё и семью, при этом поразил всех присутствующих и размерами, и видом своим. Потом он скромно молчал, сидя в углу и в тени, и только внимательно слушал. Но когда разговор зашёл о возрастающем дефиците штрэка и об участившихся, в связи с этим, столкновениях семей, он опять поразил всех собравшихся. Только теперь уже логикой и ходом своих мыслей, предложив всем совершенно новый и удивительный путь.
Чек встал и, внимательно оглядев всех, произнёс:
- Отцы! Вы – лучшее в народе нашем: его вы доблесть, его честь. Вы воля и лицо его для всех родных и для чужих. Одно лишь плохо здесь – война, которая совсем как ржа, грызёт и мучает народ, и каждый дом, и каждый род. Он разобщён, не понимает, что мы – одно, не осознает: одна семья мы навсегда, одна проблема и беда.
Сейчас слабы мы, словно нитки, как паутинки на ветру, как дыма лёгкие картинки, которые порвёт к утру злой сильный ветер перемен, что дует из чужих племен. Чтоб это было всё не так, чтоб ветер был нам, как пустяк, мы кончики тех нитей свяжем и укрепим мы свой союз, а всех, кто с нами, мы обяжем не разрушать священных уз. Запрет на войны – мораторий, на десять лет провозгласим, поддержим нерушимой волей, и Центр Силы создадим. Как общий центр паутины – конструкций жёсткое ребро, для завершения картины, «Узлом» мы назовём его…
Хочу задать ещё вопрос. На первый взгляд, казалось бы, он прост, но столько лет меня терзает, и есть, и пить он мне мешает, и даже ночью сна лишает, всегда он мучает меня: всем нужен штрэк, но на проблему никто не хочет тратить дня. Готовый штрэк мы ищем-рыщем… ответит кто мне – почему? Не проще ль нам задачу эту… решать в анклавах, на дому.
«Узлу» задачу зададим, как Центру-исполнителю решений, где нужно станем помогать, и обязуем их исполнить соглашение.
Совет «отцов» наметить может путь: куда идти и где свернуть, как моркам дальше жить и быть, что ненавидеть и кого любить… но только есть условие одно, и обязательно оно исполниться должно: чтобы Совета планы воплотить, конфликты все, хотя б на время, во что бы то ни стало, нужно прекратить!..
Чек закончил свою речь, и замер в ожидании реакции слушавших его в молчании «отцов». И в этот раз он не ошибся: зёрна упали на готовую почву. «Отцы», восхищённые мастерской речью, долго качали головами и цокали языками – такой великолепной речи слышать им не доводилось: и тема была актуальна, и речь была хороша.
Предложения этого странного новичка оказались совершенно неожиданными для всех присутствующих. Никто из них и никогда не пытался даже думать, о перспективах дальнейшего существования. Всегда было принято у них: день прожит, и слава Саттану! Ну а эти мысли, рождённые в голове уродца, дарили им надежды на удивительные перемены, и впервые открывали возможности мирного сотрудничества семей. Главное в том предложении было то, что оно выглядело, как путь выживания, чем и понравилось всем присутствующим «отцам».
И за него проголосовали все. Решили попробовать.

4.21. ВЫБОР МОРКОВ

В государстве Грау, единственном производителе и поставщике штрэка со времён Сет-Ха, технология изготовления штрэка была глубоко засекречена. Она охранялась всеми службами, как важнейшая государственная тайна. Исходные материалы чудо-лекарства тоже были неизвестны, хотя слухи ходили разные, и слухи эти упоминали о каких-то растениях. Выходило, что если они действительно растительного происхождения, то в пещерах их вырастить не удастся, либо они утратят свои столь важные свойства. Это представляло, конечно, серьёзную проблему, но известно, что многие проблемы решаются. Вопрос – как?
И кратчайший путь «Круг отцов» определил: через осведомлённых сотрудников нелегальных и глубоко законспирированных, после решения Совета планеты «О запрете штрэка», частных лабораторий по производству зелья.
За цветные твёрдые камешки, какие в шахтах иногда валяются под ногами, и, непонятно почему ценятся наверху так высоко, представители «Узла» добыли у знакомого торговца-поставщика штрэка список интересующих их сотрудников. И тут забуксовали…
Акции против хайтэсков на верху моркусами до сих пор никогда не проводились, а все их местные войны, вспыхивавшие в пещерах и коридорах, велись исключительно между семьями. Может, потому и были они всё ещё живы, что не мешали верхнему миру, и не особенно досаждали самим горанам. Полицейские рейды тут не в счёт, рейды эти носили, в основном, характер устрашения и сдерживания. Это понимали все. А тут вдруг намечались изменения правил игры, а это, возможно, чревато очень и очень серьёзными последствиями. И, чтобы не подвергаться излишнему риску, моркусы решили реализовать самый жесткий, но и самый простой вариант операции: похищение знающих хайтэсков, «профи» в производстве зелья. Дальше предполагалось применить все средства, для получения секретов технологии, в том числе и пытки с последующим устранением источников информации и сокрытием всех следов.
Операция началась с того, что несколько мобильных небольших групп разведчиков-моркусов, по ночам в городах хайтэсков, скрытно обследовали подходы к жилищам избранных «Узлом» специалистов. Изучение обстановки на местах показывало, что незаметно и без шума операцию по изъятию нужных спецов в городах провести невозможно. В таких делах обязательно отыщутся свидетели, а на месте проведения операций будут обнаружены какие-то следы и улики, от которых после не отопрёшься. И что тогда?..
Новый сход «отцов» состоялся в «Глубоком каньоне», где с недавних пор, под контролем Чека, расположился координационный центр – «Узел», куда общими усилиями собрали тех, мозги которых были ясными и работоспособными. Обсудив полученные сведения, постановили, что похищение нужного специалиста необходимо производить где-то за чертой города, в условиях уединённости. А для этого необходимо обязательно отслеживать все перемещения избранных объектов. Провели ещё с десяток скрытных ночных рейдов в нескольких городах хайтэсков, в которых нелегально действовали искомые лаборатории, во время которых к личным слайдерам, интересовавших Центр специалистов-хайтэсков, прикрепили радиомаяки, позволявшие отслеживать перемещения интересующего специалиста.
План удался: и датчики сработали, и антенны не подвели. Отследили одного из намеченных сотрудников, и ночью, во время загородного пикника, моркусы похитили молодого лаборанта с женой и ребёнком с берега горного озера.
И ему предложили жизнь, ему и его семье. В обмен за информацию и сотрудничество. При таком щедром предложении выбирать не приходится. Лаборант, конечно, всё рассказал, но то, что они услышали, им не понравилось. Оказалось, что процесс изготовления «эликсира», как упорно называл лаборант всем известный штрэк, процесс длительный, трудоёмкий и сложный, требующий и знаний, и умений и упорства. И тут же родилась новая проблема – кому поручить? Кто сможет сделать всё так, как надо? А таких среди морков, как раз, и не было.
В Центре призадумались: идея Чека оказывалась трудновыполнимой.
И тогда Чек, на свой страх и риск, ни с кем не советуясь, решил изменить первоначальный план и перетащить к себе кого возможно из тех хайтэсков, кто будет полезен при реализации его замыслов. Для этого он решил создать все условия для них, ни в чём им не отказывать, даже контракт с ними подписывать на десять лет, гарантируя отступникам высочайшие доходы. Правда, выполнять в полном объеме этот контракт Чек не собирался. И это касалось той части контракта, где говорилось, что по истечению сроков договора нанимаемые сотрудники беспрепятственно выпускаются на поверхность со всем гонораром. Только Чек понимал: тайна, как дочь смерти, любит молчание и покой…
Сначала он сделал предложение лаборанту и его жене, и от контракта те, естественно, не смогли отказаться, хотя пытались торговаться и по срокам, и по сумме. Контракт был подписан, и вскоре необходимая для процесса грибница успешно произрастала под присмотром супруги лаборанта, а сам он делал то, что делал всегда – изготавливал штрэк. Объёмы, правда, были не так значительны, как хотелось бы, ведь морки в большинстве своём трудиться не желали, а многие просто и не могли. И теперь, для расширения производства и получения нужных объёмов продукта, необходимо было решать проблему рабочих рук.
- Пленные, контрактные они или рабы, решат все наши проблемы, – предложил Чек на следующем собрании «отцов», и добавил некоторые условия, важные на его взгляд: достаточное количество рабов, контроль за ними, и угроза расправы над их родными и детьми! А в случае успешного сотрудничества – неплохие условия содержания для самих исполнителей и их семей.
- Вот на этих жёстких основах и следует строить весь план, - закончил Чек.
И «отцы» приняли всё, что он сказал, так как сами ничего существенного предложить не могли.
* * *
Это была целая многоходовая операция.
Сначала супруга первого пленённого лаборанта отсылала намеченным жертвам из разных городов, чрезвычайно привлекательные предложения о работе, в которых обещалось всё: и высокие зарплаты, и твёрдые гарантии, и прекрасные условия. Затем, прельстившихся столь заманчивыми предложениями, выманивали для «работы в другие города» вместе с семьёй, и во время пути их «к месту назначения» незаметно для окружающих похищали и утаскивали вниз, в свои пещеры.
Так моркусы похитили ещё с десяток семей таких же нелегальных производителей штрэка. Их всегда брали из государства Грау, потому что только здесь было развёрнуто производство качественного продукта. Работа была проведена большая, но делалось это продуманно и аккуратно, чтобы не взбудоражить общественное мнение и не привлечь внимание к себе. Всё было осуществлено под руководством Чека, которого за его мозги и идеи, и назначили Координатором Центра.
* * *
Квалифицированных рабов становилось всё больше. Для них и их семей построили отдельные деревни и создали максимально комфортные в пещерном мире условия. И не потому что их любили, а потому что не хотели рисковать понапрасну. Ведь даже самый тупой морк понимал, что любой обиженный квалифицированный специалист мог сделать вожделенный штрэк и своим смертельным оружием.
Производство самой важной продукции в анклавах морков росло, и они теперь составляли серьёзную конкуренцию преступному бизнесу верхнего мира. Морки уже стали подумывать о вытеснении всех своих конкурентов, а кое-кто желал кардинально решить проблему – уничтожить их всех, что вполне соответствовало их нравам. Им даже удалось, получив необходимую информацию от пленных, засечь пару подпольных криминальных лабораторий. И уже засобирались они реализовать задуманное, но мудрый Чек тогда предложил убрать конкурентов руками хайтэсков, сдав их полиции иерархата Грау, через какого-нибудь из вождей Большого Круга горан…
Все были просто в восхищении от хитроумности Раптоида-Чека. Но так было лишь до того момента, пока они не узнали, что известные им лаборатории, о которых они сообщили через посредников горанам, за несколько часов до полицейской операции, резко сменили место своей дислокации. Коррупция – дитя эгоизма, так характерного для них, разъедала мир хайтэсков. Морки, правда, всё равно после отследили их, скрывшихся от правосудия, и тогда уже поголовно вырезали всех – решили проблему кардинально. Только с этого момента никаких контактов с верхним миром они уже никогда не искали.
* * *
С течением времени, невзирая на усилия «Круга вождей горан», и не смотря на все принимаемые в анклавах законы против штрэка, количество морков неуклонно увеличивалось. Продавшие душу зелью, как страшным «летучим огнём», заражали и других своей безумной страстью. Наконец, наступили времена, когда в некоторых поселениях стало заметно недоставать проходчиков в штольнях и шахтах. Появился ощутимый дефицит рабочих и на перерабатывающих фабриках, некому стало производить металлы. Выход продукции, ожидаемой хайтэсками, становился всё меньше, а, значит, и продуктов верхнего мира, получаемого в обмен на традиционные товары горан: пищи, одежды и лекарств, всё больше и больше недоставало в пещерах. Работников становилось всё меньше, а нахлебников, не желавших работать – всё больше. Семьи были не в состоянии их всех содержать, да, в общем, и не хотели.
И логика их была безупречна:
- даже если они в первом поколении и выглядят ещё как положено особям вида, но от штрэка отказаться не хотят, значит, они изменятся;
- даже если они ещё ничего не натворили, но при этом каждый день ищут штрэк, чтобы удовлетвориться, значит, они изменятся и совершат;
- все изменения, связанные с использованием штрэка – это вопрос лишь времени, всё это впереди и всё это неизбежно!
- принадлежность к виду – это не только внешнее сходство, но и содержимое души и разума. Содержимое их определяет положение личности в горизонтах состояний, цельность и состоятельность этой личности.
Стало множиться число случаев, когда особь, выглядящая совершенно адекватно стандарту вида, ради каких-то своих целей или прихотей совершала ужасающе мерзкие дела. И дела эти не укладывались в рамки законов и морали! Их дела были так далеки от норм, что даже старые судьи, повидавшие виды, удивлялись и с сомнением смотрели на ублюдков, не понимая, как судить их…
То, что внутри, в мозгу и душе – это законы, живущие там, законы, которые нельзя нарушить. Это и есть основание быть причисленным к виду. А поступки – это оттиск-отпечаток начинки, и они позволяют решить, что перед нами, в чём его суть, и как судить его: по законам ли вида и как представителя вида, либо, как зверя враждебного и недостойного пощады.
Неизбежный конфликт требовал разрешения…
И решение созрело. Провозглашено оно было на Большом Круге:
- всех сторонников штрэка, упорных в своём пристрастии, не считать более горанами. Они – иные. Иные находятся вне рамок жизненных интересов народа и способны приносить только Зло. Поэтому они – вне Закона!
Постановление Большого Круга стало Законом.
И всем тем, кто под него попал, предложили удалиться из обжитых анклавов в отведённые для них поселения, где проживать они должны будут самостоятельно и изолированно. Коридоры между анклавами горан и морков постановили обрушить, а всякое сообщение с мутантами – прекратить.
Тех же, кто не уйдёт сам или незаконно попытается вернуться в запрещенные для них анклавы, подвергать наказанию. В первый раз – клеймению раскалённым металлом лба преступника, для нанесения метки с последующей высылкой его за пределы анклава. А в случае второй поимки, считать его неисправимым врагом! Наказание, которому подвергается враг – превращение его в гумус /удобрение для огородов горан/. Закон суров, но это Закон…
Штрэк, отныне и навсегда признанный «вне закона», постановили уничтожать немедленно по обнаружении. Всех, у кого с момента провозглашения Закона он будет обнаружен, превращать в гумус в течение первых последующих суток.
Без исключений и права помилования!
Так образовались два мира андеграунда: мир горан и мир морков.

4.22. ПРОИСШЕСТВИЕ В НОЧЬ ПОМИНОВЕНИЯ

Ночь Плача и Поминовения незабвенной прародины народов – Эдема, как называли её хайтэски и гораны, или Избранной планеты, как помнили её все остальные народы, наступала всегда в определённое время, рассчитываемое по календарю трагически погибшей Родины. Где бы не находились потомки жителей Эдема, в каких бы удалённых галактиках они не жили, но в эту ночь они не ложились спать. Все обитаемые миры Вселенной, не утратившие Божественных Даров, в храмах своих разжигали свечи в память об Ипе-Эдеме, и проклинали «Лукавого, поссорившего народы и погубившего славную Родину»…
И на Тумме, в эту священную ночь, всё было так же, как и на каждой планете цивилизованного мира: оплакивали Эдем, вспоминали родовые корни, кого как звали, кто кому родня, и не подозревали даже о том, что их мир уже изменился и сделан такой шаг, который стал точкой невозврата для цивилизации Тумма. Случилось небывалое, о чём все узнали только наутро…
В эту ночь непостижимым образом исчезло всё население города Кхет-Су, хотя с вечера ничто ещё не предвещало катастрофы. Жители города общались с остальным миром как обычно, с помощью доступных им средств связи, не проявляя при этом никаких признаков озабоченности или беспокойства. Кхет-Су, будучи родиной Великого Амона, основателя Белой империи, имел, как в таких случаях зачастую и бывает, особый статус и оттого весьма неплохо был обеспечен средствами для поддержания необходимого имиджа. Население здесь всегда процветало, благодаря великому патрону-предку, но, в большей степени, благодаря своей предприимчивости и находчивости.
В тот трагический и памятный вечер все жители Кхет-Су, как и в других городах и поселках Тумма, собралось возле семейных очагов в поминальной молитве. Время полночи ещё не пришло, когда связь с абонентами из Кхет-Су внезапно прервалась, как будто весь город накрыли непроницаемым одеялом. Все имеющиеся средства связи одновременно оглохли, и никакие попытки изменить ситуацию успеха не имели.
Ночь Поминовения всегда считалась на планетах хайтэсков священной, и все дела, проблемы и конфликты – всё приостанавливалось в канун этой ночи. И теперь никто особенно не обеспокоился из-за прерывания связи, потому что каждый решил, что это обычная авария, какие случаются даже с самой надёжной техникой, а в Ночь поминовения, восстановление связи может быть отложено до утра. Им тогда казалось, что оснований для серьёзной тревоги никаких нет.
Но время показало, что основания такие были, и весьма весомые: моркусы перешли свой «Рубикон». Они, отвергнутые и проклятые народом своим, потерявшие себя и своё будущее, ненавидящие и ненавидимые моркусы, объявили в эту ночь войну всем остальным.
* * *
Моркусы не случайно начали свою войну с города Кхет-Су. По старым преданиям здесь родился и рос самый главный их враг, по имени Амон. Ещё в те времена предрекал Амон страшную гибель народу пещер! Это он был самым непримиримым врагом «спасителя и благодетеля Сет-Ха», и он же первый, кто предлагал объявить вне закона чудодейственный «эликсир монаха», а затем ввести Запрет на штрэк. Разве всего этого недостаточно, чтобы объявить врагами его и семя его?
Это и был мотив всей операции в Кхет-Су.
Но и причина такого выбора была весома: по соседству с Кхет-Су в горном массиве когда-то гораны добывали редкие металлы, и от тех лет остались старые заброшенные выработки, некоторые коридоры которых дотягивались до окраин злополучного городка. А другая, нижняя часть коридоров анклава, подходила прямиком к поселению отверженных, под названием «Каньон Глубокий», где проживала семья Раптоида-Чека. Это было слишком удобно, чтобы не воспользоваться ситауцией.
В последнее время Чек, благодаря своему несомненному интеллектуальному превосходству, получил признание, и стал самым авторитетным среди «отцов». Как поговаривали меж собой морки, этот самый Раптоид и предложил «Совету отцов» такую небывалую, поразительно дерзкую и масштабную, операцию, способную изменить весь расклад сил на планете. Всё дело было в том, что планируемая операция моркусов была, словно послание, с подтекстом. По замыслу «Совета отцов», она должна была показать всем, что на планете Тумм появилась новая сила, эта сила становится полноценным игроком и требует к себе внимания и уважения: шутить здесь никто не станет…
И вот, оно настало, время перемен. Чек стоял и смотрел на пустынные, плохо освещённые коридоры и понимал: начинается! Начинается то, ради чего он и пришёл в этот мир, ради чего он скоро отдаст свою жизнь – истинное служение! Служение тому, кто был ему другом и учителем, был его братом и отцом! Тому, кто посвятил его в свой замысел и сделал его, несуразного, некогда презираемого всеми Чека-Раптоида, своим партнёром и товарищем. Он – избранный! Чек был счастлив и горд, хотя и понимал свою роль в замысле Учителя, хоть и осознавал краткосрочность предстоящего служения.
Теперь эти опустевшие, заброшенные выработки и переходы должны способствовать скрытому выдвижению больших групп атакующих, на рубежи решительного броска, и тогда всё – игра начнётся. А в результате, Чек исполняет предназначенное ему: чистит мир от плесени, доказывает свою верность Учителю, не прося ничего взамен и не ожидая никаких подарков…
Время, как будто замерло, всё затихло, остановилось. Как будто мир понимал: сейчас вершится история планеты, история неспокойного мира. Она сделает крутой разворот, и покатится, покатится туда, куда для неё проложили колею те, кто смог это сделать, те, кто хотел этого, или не мог от этого уклониться. И морки – порождения роковых обстоятельств или чьего-то замысла, избравшие ныне путь войны или искусно приведённые на этот путь, морки, не желавшие компромиссов и сделок, решились! И сделали этот шаг.
Шаг насколько решительный, настолько и роковой.
 * * *
Вначале хайтэски не могли понять, как это стало возможным: без шума, без борьбы и тревоги похитить население такого города, каким был Кхет-Су. Следов сопротивления в домах не обнаруживалось, хотя и видно было, что их покидали в спешке, прихватив с собой всю имеющуюся еду и оружие.
Настораживали и заставляли задуматься многочисленные мелкие трещины в стенах домов, иногда сосредоточенные на узких участках стен, в виде полос или окружностей, а иногда бывало, что вся стена была поражена сеткой таких трещин. Многочисленные группы полицейских и военных дознавателей, присланные из столицы Белой Империи, никак не могли определиться в своих позициях ни по поводу нападавших, ни по поводу оружия, используемого ими, ни в мотивах содеянного. До сих пор ничего подобного не происходило в пределах Империи. Пока высокая комиссия искала разгадку Кхет-Су, ещё в нескольких небольших поселениях в разных регионах планеты произошли похожие события.
Наконец появилась ниточка: в одном из домов ревнивец-муж, чтобы всё знать о своей жене спрятал кинокамеру на соседнем дереве, замаскировав его под гнездо и направив на свой дом. Камера была старинная, раритетная, наверное, доставшаяся ревнивцу ещё от прадедушки, вся механическая, до последнего винтика, требующая ежесуточного завода пружины, и очень простая. Потому то она и осталась не повреждённой во время атаки моркусов.
Морки из мозгового центра, находившиеся непосредственно под началом Чека, разработали такую тактику нападений, при которой на начальном этапе операции поражались все средства связи и коммуникаций, имеющие в своей структуре электронные элементы. Для реализации этого проекта, пришлось организовать ночной рейд на заброшенный космодром, где стараниями рабов-хайтэсков удалось снять со старого космического фрегата передатчик, который ими же позже был превращён в мощный импульсный излучатель. И когда пришло время, стоило только его запустить, как все включенные средства связи и многое другое с элементами электроники в ближайшей округе, немедленно прекратили своё существование. Атака оказалась настолько эффективной, что они накрыли с первого же раза весь город.
Отсутствие электроники в схеме спасло камеру. И она, хоть и древняя, и плохо снимающая в темноте, но всё-таки явственно запечатлела: кто напал и как. Эксперты, обнаружив камеру и сняв с неё информацию, получили эпизод, объясняющий, как голодные и злые моркусы, не встречая сопротивления, врывались в спящие дома города. На экране было видно, как в предутренней мгле группа из нескольких моркусов, возглавляемая существом, удивительно похожим на давно забытых раптоидов, привычно сгибаясь во время бега, вплотную приблизилась к дому. Затем один из них направил нечто, что он нёс в руках, на стену, и в кадре, стена дома вдруг потеряла чёткие очертания, а по ней, тут же побежали многочисленные густые трещины. После этого морки ворвались в дом, и без борьбы захватили ошеломлённых его обитателей. Через окна дома смутно просматривались потрясённые лица хозяев, со страдальческим выражением держащихся за головы, их плачущие дети, и деловито снующие по комнатам морки. Затем, видимо, прозвучал приказ, потому что все, почти бегом, покинули дом, неся в руках какие-то вещи и детей.
Это, конечно, «вибраторы», переносные гравитационные вибраторы – сразу поняли гораны, привлечённые в качестве экспертов правительством Белой Империи. Об этом древнем оружии все уже давно забыли, ведь его ни разу не применяли здесь на Тумме, а большинство среди хайтэсков о нём ничего даже и не слыхали. «Вибраторы» были изобретёны ещё в древние времена на Эдеме, когда предки нынешних горан защищали свои пещеры от непрошеных, но настойчивых гостей, но здесь на Тумме они никогда не использовались. При заселении планеты древнее оружие горанами было привезено и сюда. Так, на всякий случай. И вот он, этот случай, улыбнулся… моркам.
Таких весомых аргументов, найденных ими в старых складах, давно забытых за давностью лет, им как раз и не хватало для реализации своих планов.
* * *
Дефицит рабочих рук и исправных мозгов в зараженных анклавах – вот в чём главная причина нападения! – догадались, наконец, эксперты следственных групп. Морки были, конечно, безнадежно испорченным народом, но полными идиотами они всё-таки не были. И кто-то из них, решили эксперты, из старинных книг узнал значение слова «раб». И идея эта им должна была прийтись по вкусу. Идея эта решала многие задачи, казавшиеся неразрешимыми для вечно нуждающихся в штрэке и нежелающих работать морков. Всё, наконец, вставало на свои места и всё объяснялось. Только это никому не облегчало задачи: ни хайтэскам, ни горанам. И ситуация явно зашла в тупик, выхода из которого никто не знал.
* * *
Нападения на поселения верхнего мира – небывалое и невиданное преступление! Терпеть такое было совершенно невозможно. Виновных необходимо было найти и наказать так, чтобы это стало устрашающим примером для всех других. Только эти моркусы словно обезумели! Они внезапно изменили все устоявшиеся веками условия и правила существования. Они не вступали в мирный диалог, в котором, при правильном течении переговоров, могли бы решиться многие проблемы и нижнего, и верхнего миров. Разросшееся племя уродов-мутантов, переступивших через все запреты и решивших разговаривать с остальным миром с позиции силы – такими были условия возникновения тупика.
Ситуация оказалась настолько неординарной, для никогда не воевавшей планеты Тумм, что правители её растерялись. Противоречия между империями Грау и Белой были исторически остры, с момента их основания, и до сего дня казались непримиримыми. Гораны – те всегда сами по себе. И выходило, что каждый за себя. Но так с взбесившимися морками справится невозможно.
Никто не знал решения этой задачи и что теперь делать – никто не знал…
Впервые за последние триста лет, собрался Координационный Совет планеты, где за круглым столом встретились бывшие непримиримые враги: лидеры империй Грау и Белой. Здесь же в полном составе присутствовал и «Большой Круг горан», как равный партнёр и член триумвирата. Экстремальный повод и тема встречи позволили выделить этот Совет особенным образом, назвав его – Советом Единения планеты.
Распознав опасность и её масштаб, осознав гибельность пути вражды и конфронтации, они сумели перешагнуть через проблемы взаимоотношений двух империй, через враждебность идеологий, через банальные амбиции своих правителей и церквей. Они заключили Вечный мир, и подписали Декларацию справедливого передела территорий, подтвердили Договор о нерушимости границ, о невмешательстве во внутренние дела и много всяких других хороших и правильных бумаг. Здесь же решали и судьбу больных анклавов, всеми презираемых и ненавидимых, и потому обречённых анклавов, зараженных мутантами.
* * *
Несколько суток думали и спорили, рассматривали и оценивали различные предложения. Все теперь ясно понимали, что нужно принимать жесткие или даже жестокие, карающие меры, но никак не могли придти к общему, всех устраивающему решению. Как это случается в некоторых мирах, им мешали, ставшие здесь помехой, принципы гуманности и цивилизованности…
И тогда Большой Круг горан предложил свой вариант решения возникшей проблемы. Они представили «Совету Единения» иное видение ситуации, где мутанты были лишены права считаться существами, одаренными Дарами Создателя, и где они рассматриваются, как враждебные сотворенному миру организованные и деструктивные силы.
Но это было слишком неожиданно. Не готовы были хайтэски к принятию этой суровой позиции. И разгорелись споры, где каждый, как обычно, стоял на своём. А ситуация развивалась и развивалась, неуклонно в ту сторону, где уже гремели вовсю барабаны войны.
4.23. БОЛЬШАЯ ВОЙНА НА ПЛАНЕТЕ ТУММ

Но преодолели разногласия – слишком велика цена ошибки, где плата – смерть. И забыли о показном милосердии, об играх в гуманизм, о лицедействе в софитах истории. Подошли, как ни виляли, к реальному пониманию того, чем должен разрешиться этот конфликт: никаких переговоров с взбесившимися уродами! И единственный путь – война, цель которой проста – уничтожение врага, грозящего устоям мира!
А они, эти всеми проклятые моркусы, так и не пожелали ни от чего отказаться и ничего поменять в своих планах. Цена жизни своей и чужой для них была совершенно несущественным фактором, а сплав качеств, унаследованных ими от горан, таких как бесстрашие, самоуверенность и жесткость, смешавшись с полным пренебрежением моралью, характерным для всех морков, делал из них крайне опасных противников. И этот противник не знал слова «сдаюсь».
Были и другие обстоятельства, делавшие задачу трудновыполнимой. Изолированность и труднодоступность многих их поселений, разрушенные коридоры, незакрепленные своды и кровли в тех местах. Но здесь как то помогут гораны, ведь морки со своим штрэком и безобразиями и их предельно достали. А ещё готовность моркусов к ожесточенному сопротивлению. Все сопутствующие факторы говорили за это, и главные из них, это: эффект загнанной в угол крысы и нечувствительность морков к боли и трудностям, когда есть штрэк. А боевой дух и штрэк у них были.
По доходящим до горан слухам, моркусы объединились, как это ни удивительно, и теперь ими руководит какой-то «Узел», и этот управляющий центр их неплохо организует. Им созданы координирующие структуры и даже стратегические запасы штрэка! А это очень серьёзно – от штрэка никто из них добровольно не уйдёт. Поэтому отсутствие перебежчиков и предателей не позволяло рассчитывать на получение достоверной информации о ситуации в стане врага, о его слабых местах, о надёжных и наименее болезненных путях достижения победы. И всё вместе это предполагало длительную, очень дорогостоящую и с большими потерями, военную операцию.
Все видимые и уже учтённые факторы охлаждали воинственный пыл союзников по коалиции. Но, наверняка, были и некие скрытые, и неизвестные ещё обстоятельства, которые обнаружатся в ходе войны.
Умом-то хайтэски понимали, что война неизбежна, что противник не даёт им других вариантов, да только готовы к ней ещё не были. Не было воинского духа в них, и не откуда было ему взяться на мирной планете, никогда не знавшей войн. Вот и затоптались они на месте: и надо бы сделать шаг, а страшно…
На все попытки как то урегулировать без войны, наладить связь и провести переговоры, морки не откликались. И более того: они принялись регулярно выходить из своих пещер ночами, каждый раз добывая себе грабежами продовольствие и рабов. Терпение хайтэсков истощилось, когда при очередном ночном рейде моркусов было убито в своих домах несколько семей фермеров, вероятно, не пожелавших добровольно отдать ублюдкам требуемое.
И началась война… Война жестокая и без жалости и сострадания. На уничтожение. Пленных никто не брал.
Для морков пленный солдат – плохой раб, потому что если он здоров и силён – он опасен, а если он ранен или лишён конечности – он плохой работник. А хайтэски, как и сами гораны, не видели смысла и не знали никаких резонов в сохранении морков, как вида. Вида, по внутреннему содержанию своему бесполезного, а по сути – вредоносному и опасному, всегда глубоко враждебному окружающему миру, не желающему созидать, мирно соседствовать с кем бы то ни было, и не желающему изменяться к лучшему. А это на всех мирах противоречит законам развития. И гуманизм, смирившись с логикой и, наконец, подчинившись разуму, здесь стал на сторону войны, во имя здоровья Мира.
 * * *
С морками сражались объединённые рейдовые отряды хайтэсков и горан. Гораны, располагающие картами-схемами шахт и коридоров, обладающие недоступными для хайтэсков возможностями специфического зрения, слуха и обоняния, в основном, были проводниками и ангелами-хранителями боевых отрядов. Да не так много их уже и оставалось, неиспорченных истинных горан, и потому их следовало беречь.
Все операции проводились в пещерах и коридорах враждебных анклавов. Здесь сюрпризы подстерегали штурмующих на каждом шагу. Свирепый враг, загнанный в угол в родных стенах, не знающий страха и милосердия, был готов умереть или победить. Хоть победа не часто бывала на стороне мутантов, однако превосходное знание поля боя, пренебрежение страхом смерти и численностью противника, а может быть, и безвыходность их ситуации, позволили моркам сражаться не один год в своих пещерах. Все они понимали, что обречены, что нет будущего у них и у детей их, и потому «цена жизни» для них было понятием бессмысленным и пустым. В коридорах и пещерах, где проходили и короткие, молниеносные схватки, и серьёзные бои, после их завершения находили тела погибших, среди которых были женщины и дети моркусов, с оружием в руках, залитые своей и чужой кровью. И это никого не удивляло – это было нормой у морков.
Множество солдат из обоих империй пало в той войне. И пали все до одного заложники-рабы, которых морки при отступлении никогда не оставляли живыми. Кровью пропахли коридоры и мёртвые лежали под ногами…
Но пришло время, когда не с кем стало воевать.
* * *
Последний отряд моркусов под предводительством знаменитого «Раптоида» - самого успешного из всех командиров моркусов, оказался загнанным и намертво зажатым в тупиковой пещере.
Это была огромная базальтовая пещера со стальными толстенными воротами, используемая в последнее время морками, как резервный склад штрэка. Раньше у горан здесь был товарный склад, где хранились слитки металлов перед отправкой их в верхний мир. И вот здесь, между остатками штабелей блестящих слитков, между ящиками с запчастями от горных машин и мешками со штрэком, суждено было оставить этот мир Чеку-Раптоиду.
Он умел удивлять, этот Чек. Его отряд, боеспособный, хорошо вооружённый, и самый упорный отряд, где все войны были настоящими асами, неожиданно для всех, отказался от боя! Потому что Чек приказал им сложить оружие. Нет, даже не приказал, а убедил их, как всегда умел убеждать всех, с кем говорил, как убеждает старший своих младших братьев, как убеждает умный остальных.
Сказал им напоследок Чек слова:
- Уйдём в страну блаженства коридором тихим, на мягких лапах, не гремя когтями. И предпочтём последней схватке, последний, сладостный из всех, улёт. Я поведу вас за собой туда, куда стремились вы всю жизнь… и там, средь дивных, несказанных пастбищ, останемся в кругу своём навечно!
И погасив огни, они, как золотую пулю, как будто пропуск в рай, все вместе приняли последнюю торпеду-дозу… и перешагнули границу-линию, которой не боялись…
* * *
Когда штурмовой отряд хайтэсков подорвал стальные ворота пещеры и вошёл в последнее убежище морков, готовый к кровавой бойне, Чек сидел неподвижно на полу в углу пещеры, а вокруг лежали бойцы его отряда. Все они уже были далеко от этих мест. Только один он, последний вождь морков, последний моркус планеты Тумм - Чек-Раптоид, подавал ещё признаки жизни. Был ли он в сознании или нет, неясно, но в руках его не было оружия, был он неподвижен, улыбался странной улыбкой, и его не стали добивать ворвавшиеся в зал солдаты Империи.
А он безумно устал за эти дни, сидел, расслабившись и откинувшись спиной на свою секиру, опёртую под углом в стык стен. И секира, и сам он, были в крови. Бои последних сумасшедших дней, когда скоротечные кровавые стычки сменялись отступлением и бегством, измотали до крайности и последний отряд моркусов, и преследующие их отряды хайтэсков. Поспать и поесть ни разу не удавалось за эти дни. Всё это время они бежали, сражались и снова бежали, оставляя убитых и раненых. Уже много часов не заряжали они свои бластеры и сражаться могли только в ближнем бою, дотягиваясь до противника своими лезвиями. Много их пало. Все. Кроме этих, последних…
И все эти дни они не принимали дозы. Чек не позволял. Он говорил им: расслабимся – погибнем! И они верили ему, как последнему, кому верить можно в этом мире. Они все смертельно устали, и смерть уже виделась им, как желанный приют, как то место, где их ждёт покой. Чек, наконец, принял решение – пора! Пора закончить…
Он – Чек, исполнил свою миссию. Сделал всё, как обещал ему, и теперь пора завершить исполнение своего обета Тёмному Ангелу. И вот, Чек – ужас пещер, полусидел-полулежал, раскидав в стороны свои огромные ноги, опершись локтями могучих рук в пол, и глядя незрячими глазами прямо перед собой. Он что-то негромко бормотал, а громовой голос его, безумно пугавший врагов во время боя, сейчас звучал хрипло и чуть слышно. Было понятно, что он уже никого не видит и ничего не замечает, а жизнь потихоньку оставляет это огромное тело, но душа его была ещё здесь. Окружившие его солдаты Империи расслышали последние слова, которые Раптоид-Чек чуть слышно говорил кому-то:
- Я сделал всё, как обещал тебе, мой добрый Ангел. И благодарности себе не жду за то, что помогал очистить вам планету Тумм… от плесени и нечистот, какими стал здесь мой народ. Я скальпелем в руках хирурга был… и скальпель этот отворил… путь гною – планеты бластулу лечил! Быть может, я того не стою, но если слышишь ты меня… и если нужен тебе я, тогда встречай меня! Иду…

4.24. АПОКАЛИПСИС ПЛАНЕТЫ ТУММ
 
Тысячи лет не нарушались принятые на Совете Единения обязательства. Сменялись поколения. Уходили старики, те, кто помнили и знали, приходили на их место новые, те, кто не желал верить чужому опыту. За это время успели родиться, прожить и умереть миллиарды новых туман-грау. И они, подчиняясь законам своей религии и следуя заветам Великого Основателя Сет-Ха, рождали столько детей, сколько позволяла им их природа.
Пришло время, и они заполнили свой материк, полученный ими ещё при первом, как они считали, несправедливом разделе. Но они не знали сомнений, и шли той дорогой, по которой направил их пророк Сет-Ха. Вскоре и все другие территории, полученные «грау» уже на Совете Единения планеты, оказались перенаселёнными, и опять им становилось тесно.
Конечно, можно было бы энергию направить на освоение новых планет, чтобы заполнять их мирами своих потомков, как ожидал от них Создатель, и о чём они догадались ещё в «годы Прозрения». Но этот путь труден, долог и дорог – слишком растянутый во времени процесс, а жизнь поколений так коротка. И жить всем хочется уже сейчас, жить хорошо, без трудностей, особых тягот и усилий…
И рождённые миллионы хайтэсков, приняв то, что было выгодно им сегодня, не захотели принимать другую часть истины и развиваться так, как угодно Богу-Отцу – нести свет Жизни и Разума за пределы уже освоенных планет, в просторы Вселенной. Не захотели вспомнить они, как много задолжали Творцу: за Жизнь, подаренную им, за Разум и Душу, коими Он их наделил, за Право выбора, которое у них было, благодаря Его Великой Любви. Не захотелось им напрягаться и нести себя в жертву, и не приняли они этот путь. И родители их оказались нисколько не мудрее детей своих. Были свято уверены они, что дети их угодны Богу и замыслам Его, раз им дано было родиться и выжить в этом мире. 
А Великий Пророк Сет-Ха – истинно велик! Он уже тогда всё знал и указал путь. Он объяснил народу грау, кто смертельно обидел его, дав меньшую долю несправедливо, исходя с позиции превосходства численности и силы. И теперь всем ясно: Белая империя – корень всех бед грау-туман. И она – рядом!
Хитер был Сет-Ха, великий Сет-Ха! Из могилы, из глубины веков нанес он свой ответный сокрушительный удар сынам Амона, его роду и семени его. Удар неотразимый и точно рассчитанный, растянувшийся на тысячи лет, похожий на «удар отсроченной смерти». Так думали многие из тех, кому жребием Судьбы дозволено было думать. Так думали ищущие правду, но не знавшие истины…
Закон о деторождении – это важнейший столп в стратегеме Сет-Ха. Закон, предложенный к исполнению Наставником, который лучше знает, что делать и как. Закон, выстраданный и выношенный Иерархом в тяжких муках и сомнениях. Но теперь, для всех грау Закон тот стал нерушим, как фундамент их церкви, как истина, как окружающий мир. И непререкаем, как сама смерть.
Заполнение живой родственной плотью окружающего мира – вот цель и итог религии Тум-Сет. Это было так похоже на те постулаты, что открыли во времена Просветления и Осознания на их прародине, Эдеме. Но они были только похожи, и не было здесь главного – вектора продвижения за границы освоенного мира, а значит, не было и Истины, а была лишь лукавая подмена. Горько будет признать это каждому, в предстоящей встрече с тем, Кто встречает нас там, за границами нашего мира.
* * *
А пока народы-грау шли путём, который указал им Пророк-Иерарх. При этом происходил неизбежный захват чужого жизненного пространства, и вытеснение, поглощение или уничтожение инородцев и иноверцев. Таков оказался суровый приговор тому народу и соседям его.
Вера, велящая неограниченно рожать и не объясняющая, чем их потом кормить в стране, где для них уже нет ни земли, ни воды, ни места для шатра. Голод и теснота, беспросветная бедность и отсутствие надежд на будущее – вот абсолютная правда нищих миллиардов, с которой они живут каждый день. И с которой никогда не захотят они смириться!
Здесь, в этом мире, ни своя воля, ни чужая жизнь – ничего не стоят! А великая сила учения Тум-Сет направляет и мобилизует. И вот, из нестройных толп уже просматриваются колонны, и слышится негромкий ритмичный шум, похожий на шелест крыльев саранчи.
И уже явственно видимо направление их движения.
И цели их – ясны, и способы – понятны. Берегитесь!
Они идут, их так много, несчитано… и они уже много ближе, чем вам кажется.
Слышите? - скрытый шорох их шагов.
Они не идут, печатая шаг. Они крадутся, как «летучий огонь».
И так же безжалостны будут, когда войдут в ваши дома.
А их вожди почуяли – время настало! Время, о котором вещал Великий Учитель Сет-Ха. Время Великого Похода до последних пределов заповедованной им планеты Тумм! Сюда-то им и следует донести Величайшее ученье Сет-Ха!..
И кинулись голодные на сытых, бедные на богатых, несчастные и злые на всех остальных! И всё смешалось вокруг: добро и зло, надежда и отчаяние, правда одних и правда других, кровь и пепел, огонь сердец и огонь домов!
Только об Истине все забыли, только её никто не впустил в своё сердце…
- А-а – А-а!! – кричали серые, призывая своего Бога.
- Го-о – Го-о!! – отвечали-вторили им белые.
И все они звали одного Бога… и убивали они друг друга без жалости и сострадания, свято веруя в то, что лишь они – истинные дети любимого ими Бога, и что творят они богоугодное…
А Зла было великое множество, и лики его были ужасными!
И живые позавидовали мёртвым, ибо страшна была их участь!
Умирали все. Злодеи и святые, малые и большие, любившие и ненавидевшие. А те, кто выживал в жестоких битвах с врагами, умирали позже, в страшных муках от чудовищных и неведомых болезней…
И стал второй Апокалипсис, который родил второго Экстрактуса.

* * *
И голос Путника скорбящего среди небес раздался:
- А это тоже совпаденье? Иль здесь систему можно угадать?
Иль снова здесь нет повода: лицо терять - в отчаянье впадать?!
 В ответ ему, с Небес, как гром:
 - Нет, всё! Сарказм твой надоел
 За десять миллиардов лет!
 Ты в этом сильно преуспел -
 Других успехов, вижу, - нет!
 Ты кто такой?! Опомнись! Путник!
 Ты – отблеск моего Сознанья,
 Ты – мой, летящий рядом спутник,
 Без рода, имени и звания.
 Фантом, рождённый Моей Волей,
 Лишённый права - быть собой,
 Ты создан для одной лишь доли:
 Быть собеседником со мной…
 Теперь вернёмся к резюме -
 Беседа слишком затянулась:
 Судьбу свою они избрали в эту ночь!
 Кто виноват – их разум, видно, не разбудишь,
 А ты, мой странный друг - изыди прочь!
 Я позову… коль нужен будешь…



















ГЛАВА 5. НАД МИРОМ.
5.1. СТРАТЕГИЯ ВЫСШИХ СФЕР.

В том истинно заветном месте, где Волею Творца
Из гранулы Его Сознания Цвет Замысла созрел,
Бутон которого, раскрывшись, начало Миру положил,
Господь сынов своих собрал на Круг Великих и сказал:
 - Сыны мои, во время Зеро
 Здесь Мир в огне родился!
 Таким, как Я его задумал, он ожил,
 Мой Замысел в реальность воплотился
 Свод важных правил Я в него вложил.
 Увидеть вам позволю зарождение
 С момента Зеро, сиречь, от Нуля,
 И Времени потока пробужденье
 И перемены завтрашнего дня…
………………………………………………………

……………………………………………………….
Как вы могли заметить - Мир был другим.
Он изменялся, согласно тем Законам,
Что изначально Я в него вложил.
Законы были идеальны до поры,
До столкновения с разумной плотью,
Что создал Я для воплощенья замыслов своих.
И вот они, кто мог лежать бы под ногами
Глиной непотребной до скончания времён,
Кого Я счастьем Разума и Жизни одарил,
Кого бессмертною Душой вознаградил,
Они послушно и беспечно идут на поводу
У недостойных и даже низких чувств,
Которым прежде и названий я не знал!
Они пропитаны отравой корысти и эгоизма,
Гордыня, жадность и тщеславие – вот причины,
Почему поступки, мысли и дела неблагодарных
Порою невозможно угадать! И это сильно
Усложняет путь при достижении наших целей!
Жизнь во Вселенной - жизнь Материи и Духа –
Вот Цель для вас и средство для меня.
Процесс не бесконечен, ограничен
Длительностью жизни вещества,
А также и моим терпеньем -
Нет бесконечности ни там, ни там!
А потому, оставив все сомнения,
План Замысла сейчас открою вам,
А вы, сыны мои, сумев его понять,
Разделите заботы - по талантам,
И поспешите тотчас исполнять.
Итак, задача в том, чтобы посевы
Зёрен Разума, вкраплений Жизни
На избранных планетах дали всходы,
Многообразность Разума я обеспечил сам,
А повседневную работу на моих полях,
Сыны мои, теперь я поручаю вам:
Ты, САТТИ, старший сын, тебе доверю
Обучение грядущих братьев всех,
Как я учил тебя когда-то, но помни заповедь:
Без войн и крови к нам придёт успех!
«Скорей!» ты часто говорил, «скорей» -
Не надо, это ЗАБЛУЖДЕНИЕ!
Дорога эта будет пусть длинней,
Но качество продукта выше станет,
И светлых Ангелов грядущих дней
В пути ко мне ненастье не застанет.
Сыны, внимайте мне: планеты не губить!
Питомцев, братьев ваших младших,
Подобно псам, друг с другом не травить.
Неспешно помогать в развитии народам:
Этапы и процессы их пути - не ускорять,
Меняя длинный караван веков на годы.
Вождям, ведущим их, согласно нашим целям,
Оказывать и помощь, и поддержку.
Формировать правительства планет,
Намеренья которых совпадают с нашим планом.
Дозреет изобильный урожай, и протеиновая жизнь
Из нынешней, почти безумной, алчной, агрессивной
Естественным путём перетечёт в другую форму –
Чистой, светлой мысли и любви, не знающей границ!

5.2. О СТРАТЕГИИ И СТРАТЕГЕМАХ…

Как звенья бесконечно длиной цепи,
Века необозримой чередой,
По мере удаленья от Начала
Сплетают вязь событий меж собой.
Крепка причинно-следственная связь,
Неразрушимы цепи этой звенья,
Как ни запутана событий вязь,
В исходе Замысла не может быть сомненья.
В тот день и час, когда им суждено,
Чему предписано – то будет!
Свершиться неизбежное должно:
Экстрактусов число прибудет!
Экстрактусы, а проще - Ангелы мои –
Экстракт вы множества народов,
С планет прошедших путь свой в книге Бытия,
Вы сумма миллиардов душ – носителей и Духа и Ума,
Вы та сума, в которой опыт поколений всех эпох
Сложился в Суперличность, как велит им Бог!
Все качества той личности для нас важны.
У нас уж был пример, способный обучать:
Многообразие несовместимых форм -
Не лучший способ, чтоб коктейли получать.
Нельзя антагонистов смешивать в одном сосуде
Благие составляющие их готовы здесь образовать,
То горький эликсир, то сладкий яд,
Которые сам кубок могут оплавлять.
Но этот результат, конечно, крайний самый,
Грозивший превратиться в FINISH FULL
Хоть это первый результат, но по большому счёту -
Определивший всю игру - важнейший пул!
Процесс изготовления добротного коктейля -
Процесс, вялотекущий сотни тысяч лет,
Он сопряжён с трудами и терпеньем
Здесь прав на неудачу просто нет.
Предвиденье – расчёт точнейший,
Провиденье – подарок от меня
И право судьбы изменять, меняя
Обстоятельства, условия и даты –
Вот три кита беспроигрышного гейма,
Здесь все гарантии успеха Стратегемы!

* * *
Судьба народов и племён, решающих судьбу планет,
Истории хитросплетенья - определяется в конструкциях,
На сеть весьма похожих, иль даже пирамиды из сетей.
И те же леера, которые крепки должны быть –
В них прочность и благополучие всей сети,
И вертикальные шнуры - значенье их немаловажно,
Здесь родословные важнейших всех Героев!
А главное - узлы сети: события, фигуры в них –
Вот в чём фундаментальная основа сети:
Здесь каждый узел важен, и фигуранты все его важны!
Вам фигурантов по талантам подбирать,
Враждебных им существ, способных навредить
Или разрушить сеть, руками их врагов - убрать!
Решать проблему навсегда и чисто,
Не оставлять врагов в наследство
По принципу: враг нашего врага – наш друг,
А важность целей тех - оправдает средства!
Центральных фигурантов базовых узлов,
Прошу всех вас – беречь особо!
От времени зачатия, зарожденья, созреванья,
До достиженья цели - следить придётся в оба.
И лишь потом опеку можно будет снять,
Не тратить попусту ни памяти, ни силы
Секунды более чем надо, чтоб понять,
Что исполненье замысла уже случилось!
И здесь цена ошибки высока безмерно,
А ваших: памяти, активности и сил -
Возможностей сума - отнюдь не безразмерна.
Вот потому Я б всех вас попросил:
До подвига героев им отцами стать,
Их мало опекать – их нужно воспитать,
Так как Амона и Сет-Ха, иль выбрать путь другой:
Изъять из мира на сто лет, а может на год-два изъять,
Внушить идею, воспитать, заставить выучить все строфы,
Затем уж миссию Судьбы начать, и только после их послать,
Как предназначено кому: иль на Олимп, иль на Голгофу!
А вы, сыны мои, должны
Используя свой Разум и Дары мои,
Соткать ту сеть настолько идеально,
Чтоб можно было ей фотон поймать
И будущее рассчитать детально!
Не нарушать размерность сети,
В согласном хоре не соврать,
Событий вязь – судьбы корсеты
Не смять, не спутать, не порвать.
При мнимом праве выбора пути,
Сомнительной инвариантности судьбы,
Скажу ещё для большей внятности,
Что есть в истории Времён такой пример:
Прокруст и его ложе для Героя,
Когда гнездо в сети потребует Размер,
Тот должен соответствовать ему,
Чтоб избежать судьбы изгоя.
Ну а изгоя мы заменим на Героя,
Способного задачи все решать,
Предначертание своё - исполнить,
Уместно и достойно Дело завершать,
И наш бесценный опыт надо помнить!
 
5.3. О БРАТЬЯХ ВАШИХ - ТЕХ, КОГО РАСТИМ…

Теперь о тактике выращиванья бластул:
Любовь и ненависть – энергий проявленье,
Питающий источник бластул ваших,
И цветом разнятся, и качеством, и вкусом,
Вздымаясь от поверхности планет, содержат
Поле бластул в надлежащем состоянии.
Они неравноценны – эти чувства:
Любовь и горечь-скорбь утраты
Любви, любимого, любящего тебя –
Всё это чистая и светлая волна,
Как лучшая из песен Бытия,
И лучшая из всех для Созидания!
И ненависть - как плод ущербного сознанья,
Продукт обиды, чести униженья,
Предательства, обмана ожиданья,
Способная убить, растлить и отравить!
Чтоб не оставить на поверхности её,
Не заразить смертельным ядом всех,
Ещё оставшихся нетронутыми ею,
Те бластулы должны её втянуть,
Всосать, отфильтровать от яда,
Затем переболеть, переварить
И поглотить - себе во благо.
И вот теперь последний штрих:
Отныне в этом месте будет Ставка!
Здесь будет Резиденция моя, где буду
Ставить цели, принимать доклады Я,
Судить и разбирать дела, и ждать
Прихода Ангелов армады
В рога трубящих, мир оповещая,
О завершенье первой части Стратегемы!
И это будет означать ещё одно:
Последнее начало последнего витка,
Последний шаг - пред завершением
Вселенского проекта …
… Да, вот ещё, чуть не забыл:
Я имя дам тебе, экстрактус номер два,
Сын мой, от имени планеты, что родила тебя,
Ты будешь зваться – Ту и будешь
Младшим братом Сатти, а значит,
И любить, и слушать его станешь, как меня!
Тебе же, Сатти, поручаю имя дать
Своим питомцам, что ты привёл с планет,
Чьи имена, наступит время,
Восславит не один поэт,
А также имя всем другим,
Впоследствии грядущим,
По дну Реки пока ещё бредущим,
И имя той реки когда-то будет - Стикс.
Их будет много в нашей галерее,
Чьи лик и имя станут святы для одних,
Кому поклонятся народы и планеты, а иных -
За бога примут, но зато других
Враждебные для первых племена
Объявят чёртом, даже наважденьем,
Придумают для них плохие имена,
Иль назовут досадным заблужденьем.
Намечен генеральный курс - Я всё сказал,
Что должен был открыть и то, что пожелал,
Надеюсь, в этом в полной мере преуспел,
И, каждый слушавший меня, понять сумел…
Теперь, мой славный Сатти, твой черёд настал
Питомцам имя дать и принять пьедестал,
Чтобы стратегию и курс наш продолжать
И благоденствию народов помогать.

5.4. ДОМИНАНТА САТТИ
 
- Сэт и Амон – вот имена им,
Раз мне поручено, пусть будет так!
Под именами сими их будут знать,
И именами теми будут призывать
На тех планетах, где во славу Бога,
Создателя и нашего Отца
Трудиться и служить им предстоит,
Формировать мораль, закон и быт,
И исполнять начертанное в Книге Судеб!
А всем другим, по мере их рожденья,
Формирования, талантов проявленья
Я имя после дам, теперь же я хочу понять:
Из речи братьев всё узнать,
Насколько точно осознали,
Как те задачи им решать,
Как их слова Отца проняли.
Вот ты, мой друг Амон, скажи:
Довольно ль ясно видишь ты
Судьбу свою - дальнейший путь,
Куда стопы намерен развернуть,
И как служить ты будешь Богу,
Какую выберешь дорогу,
Как дальше станешь воплощать
Высоких Замыслов божественных печать?..

5.5. СОН АМОНА

- Я в юности далёкой видел дивный сон,
Возможно, чудной сутью - вещим станет он:
Как будто далеко – на тонкой грани
Жизни странной, Смерти и Любви
Я встретил путника, бредущего вдали…
Он был почти раздет, голодный и босой,
Без радости в лице и признаков надежды,
И я, боясь обидеть или прослыть невеждой,
И всё ж, любя весь мир и сожалея всех,
Не ведающих этих благ, и счастья,
Обладанья счастьем! - спросил его,
Робея и слегка смущаясь:
- «Ты кто, мой друг, скажи?»
А он ответил мне занятно:
- «Я, братец, то же, что и ты,
Душою только чище и опрятней.
И главное - в мыслях смелее,
И, что для нас немаловажно,
Я думаю значительно честнее.»
- «Зачем, мой друг, ты здесь?
И для чего вся эта спесь,
Что вызвало волну негодованья:
Мой голос, вид или обида непризнания?»
- «Я думал - это ты меня позвал,
Зачем – пока не знаю сам.
Обиды за себя здесь нет,
И непризнание не волнует,
Лишь данный чувствами обет
В душе моей ещё бушует.
Я тот, кого назвали - Путник,
Я был, как тень Его и спутник,
До проклятого дня, когда
К планете Тумм пришла беда,
И я, палимый сожаленьем,
С желанием – исправить всё!
Отбросив прочь свои сомненья,
Тогда припал к стопам Его.
В отчаянье и гневе вопрошал,
В надежде изменить Судьбы предначертанье,
И, видно, так вопросами Его достал,
Что изгнан был бесславно за портал».
- «Остановись, мой друг, не всё здесь понял я:
Кто этот – Он, и что здесь за беда.
Насколько знаю я, беды такой здесь нет
И в чём похожи мы – хочу узнать ответ».
- «Мы – посохи Судьбы, её проводники!
И ты, и я, но всё же, больше – ты.
Пока что в этом смысле ты только эмбрион,
Преодолеешь всё: падёт к ногам твоим и этот бастион,
Событий караван, на поводу твоём, идёт,
Не дремлет время - этот день грядёт,
Несёт с собой он радости побед,
Но с ними груз неисчислимых бед!
Хоть помыслов благих сейчас полна -
Душа твоя, и полон до краёв - любви сосуд,
Остановись и оглянись, и ты поймёшь сполна,
Какие беды всем твои победы принесут!
Твой путь судьбой назначен вместе с нами,
И ты обязан эту истину понять
В реальности вневременной, что именуют снами,
Прошу тебя советы воспринять…»
Он начал страстно и с мольбою говорить
О том, куда идти, как думать и как жить,
О пользе компромисса и о зле гордыни,
Я помню, он сказал: могли бы жить доныне…
Ещё сказал:
- «Амон, мой юный друг!
Ты появился здесь не просто, и не вдруг,
В масштабах сих – ты важная фигура,
Настанет день и ты здесь станешь – гуру!
И полпланеты вдруг склонится пред тобой,
Доверят жизнь тебе и счастье, и покой.
Но твой покой тогда уйдёт, как сон,
Как детства миг, далёким станет он.
И дни твои настанут вдруг короче,
И даже прирастив к ним крылья ночи,
Их всё равно уж будет не хватать,
Чтоб выбрать путь, решение избрать.
Ведь тех решений будет миллион,
А верный путь – один, и как узнать - где он?
Могу помочь тебе: ты - выбери меня
Своей подсказкой завтрашнего дня,
Быть посохом твоим в дороге,
Позволь мне разделить твои тревоги
За судьбы Родины твоей,
И за число её счастливых дней.
Лишь от того зависят её дни,
Кого ты изберешь себе в проводники!»

Его запутанный, чудовищный рассказ
Меня до глубины души тогда потряс:
Сквозь сон я чувствовал души озноб,
А тело раскалилось до кипенья
И пот ручьями заливал мой лоб
И, вдруг, знакомый голос зародил во мне сомненья:
- « Ну, вот и я, с трудом успел,
К началу всё же не поспел.
Прекраснодушный наш фантом,
Сладкоголосый Путник,
Так понял я - что ты покинул Дом,
Теперь стоишь один, на перепутье.
Ты отблеск нашего Отца
В его стадах последняя овца,
Как ты посмел прийти туда,
Где быть не должен никогда!
Как ты решился в эту ночь
Судьбу планеты превозмочь,
Без позволенья нашего Отца -
Изыди прочь с порога и крыльца!!
… Теперь, мой юный друг, прошу тебя
Поверить вновь в мои слова:
Ты слушал эти песни соловья,
Так мог бы спеть тебе и я,
Но я, в отличие от соловья,
Пот лить готов с тобою в три ручья.
И вместе мы с тобой построим дом,
Родятся дети внуков твоих в нём,
Прославишь имя ты своё на все века,
Пока под окнами течёт Судьбы река.
Ну а теперь поверь, что это сон,
Что ты болел - болезнью вызван он.
Воспоминание кошмара ночи -
Отягощает память, душу ознобит,
И, зачастую, жить мешает очень,
А потому, он должен быть забыт!»…

- Тогда я всё забыл, но всё же иногда,
Когда в окно души моей скреблась беда,
Или ночами душными и в полнолунье
Всплывали в памяти его забытые слова…
Казалось мне: я что-то начинаю понимать,
О ценности того, что не сыскать, не наверстать:
Упущенных возможностей для счастья,
Что в будущем на Тумм придёт ненастье,
И, что поток Судьбы - не повернуть уж вспять,
А внукам нашим то ненастье не унять.
Теперь, когда я здесь и слышал слово Бога,
Познал я истину, открылась мне дорога!
Увидел сеть гигантскую из лабиринтов судеб -
Возлюбим их носителей и каждый счастлив будет!
Любовь и свет мы понесём в их дом,
Чтобы добро и радость поселились в нём.
Чем больше доброты мы в мир сей принесём,
Тем бластул аура - светлее воссияет,
И отразит к поверхности планет добра лучи,
И зло под тем лучом - растает!
А то, что растопить не удалось,
Накрыв своей заботой-покрывалом,
Так надо сделать, чтобы не сбылось,
Чему произойти не предстояло.
Дорога наша здесь - и сложна, и проста,
Хотя она, как слово Путника, понятна и чиста:
Творить добро повсюду и всегда,
А уж стреножив зло, особенно тогда!
Достоинство хранить - не потерять лица
И помнить все слова Всевышнего Отца!

5.6. ДИАЛОГ САТТИ И СЕТ-ХА
 
- «Теперь Сет-Ха, твой час пробил
Я знаю, Путник тебя тоже навестил,
И тоже обещал и помощь и поддержку,
А, может даже, он тебе сулил
Всю жизнь оплачивать твои издержки.
Но ты, сын мой Сет-Ха, умён,
И много дальновидней, чем Амон.
Чем «Путаник» тебя прельстить хотел,
И что предпринял ты, чтоб он не преуспел?
Ещё хочу узнать о том, как будешь ты
Осуществлять Отца Всевышнего мечты?»

- «Отец небесный мой, прошу, меня прости:
Тогда не смог Сет-Ха достоинство спасти
От обольщенья добротой и искушения любовью!
В тот вечер за упрямство был наказан я тобой -
А тут и он явился… и присел вдруг к изголовью…
Я был тогда в пути - страдал на тяжком переходе,
Я разрывался между адским пламенем ночей,
И светлым небом, ясным, чистым на восходе,
Метался я от детских снов к недетским, липким грёзам,
От чистых помыслов души к безумным диким грозам.
А ты меня покинул, на наказанье, осудив сурово
На одиночество и боль за необдуманное слово,
А ты ведь знал, что я в пути – на переходе,
Что это всё, как дым, со временем – проходит.
Та боль – ужасней не бывает, но одиночество страшней всего!
Вот тут и он - с любовью, добротой! И я расплакался у ног его…
А он с колен меня поднял, и начал тихо утешать,
Расплёл волос пучки, которые в отчаянии я рвал,
Больную душу добрым словом стал сладко пеленать.
От слов его надежда ожила, и боль прошла,
Совсем ушла, как будто никогда во мне и не жила.
И я, покинутый малыш, забыв - кто я,
Томимый горестным предчувствием утраты,
Затих и тотчас обратился в слух,
И он стал говорить, а голос этот глух,
В глуби души моей негромко зазвучал.
Он смежил мне глаза, и был он, как причал
Для лодки в бурном и свирепом океане,
Когда вокруг шторма, иль льды в сплошном тумане.
Он медленно и нараспев свой монолог начал,
Как мама Сети в люльке, разум мой качал:

- «Бедный, бедный Сет-Ха, как несчастлив твой путь!
В теле бренном твоём никуда не свернуть
С той жестокой тропы, что избрал за тебя
Пред кем клонишься ты, никого не любя.
Кто измучен рожденьем своим и Судьбой,
Получив от неё шестизначный конвой -
Тот конвой, что ведёт его через века,
Каждый знак в свою сторону – наверняка!
Он рождался при мне, и я слышал их стон,
Тех шести, из которых и создан был он.
Я тогда его горько и тщетно жалел,
Но помочь ему так и не смог – не посмел!
Да и чем же помочь я тогда б ему смог
Ведь случилось всё так, как задумал сам Бог.
Может, Он и задумывал - вовсе не так,
Да вмешалась судьба: каждый каждому - враг,
И теперь Сюзерен, надо прямо сказать,
Кроит мир под себя, и нельзя не узнать
Руку эту, портного, что Рок породил
В боли, муках и страхе, а любви, вот - лишил.
Он – желанный сын Бога, обожаем, почти,
Только искры любви в нём самом не найти.
Я боюсь, что и ты на таком же пути:
Не любить, не жалеть – лишь до цели дойти!
Цель достигнуть - есть целая тысяча троп,
Только краткость тропы привести может в гроб,
Кровью цели залить, душу в прах обратить-
Навсегда от себя Его взгляд отвратить!..»
 
Затем затих мой гость ночной и долго,
Будто глядя внутрь души моей, молчал,
Потом добавил нечто и говорил, хоть тихо,
Но показалось мне, как будто прокричал:
- Ещё, Сет-Ха, ты можешь потерять
Его любовь - духовное наследство,
Коль станешь верить про себя,
Что цель оправдывает средство!»

Он много говорил в ту ночь,
Он говорил - а я ему внимал,
Хоть многого тогда ещё не понимал.
Потом заговорил про чьи-то беды,
Про то, что беды эти вызваны победой,
То ли лукавого ума над благом примиренья,
То ль ненависти и гордыни - над высотой смиренья,
Когда пытался разбудить во мне смирения черты,
Сказал:
- «Виновником тех бед, частично, будешь ты!
Бывает так - нелепо сбудутся мечты:
Ты забираешься так долго и упорно,
Наверх той сладкой и желанной кручи,
Куда всегда ты вожделел взойти!
И вдруг, забравшись… замечаешь ты -
Что ты - король навозной кучи!
И руку некому подать в ночи.
А годы все становятся короче:
Бессмысленнее дни и холоднее ночи,
Ты выиграл всё, - и всё же проиграл
Судьбу свою: начало и финал!»

И тут так страшно его голос прозвучал...
Что я заплакал горько вновь и Путник,
Будто бы смутившись, опять мне ласково сказал:
- «Не плачь, сынок, - не дорогого стоят слёзы,
Слезами мир не изменить - не устранить угрозы.
А надо просто возлюбить и ближних всех, и дальних,
Обиды нужно все простить, изгнать унынье и печали.
Нам нужно строить светлый мир,
В котором по заслугам б, привечали!
Где зависть, подлость и златой кумир
Отпор всемерный бы встречали…»

- Таких прекрасных, умных слов
Малыш Сет-Ха не слышал никогда,
Утешив, он сказал тогда, что не пришла ещё беда,
Утешился и сам, сказавши на прощанье:
- «Я понимаю цену слов,
И тщетность многих обещаний,
Так мир устроен: где любовь,
Где доброта, где дружбы чистота –
Всего лишь часть двояковыпуклого мира.
Его другая часть - темнее ночи,
И добрым жить там, трудно очень.
И всё же помни этот разговор:
Закон инвариантности судьбы -
Ведь и вода бывает выше гор!
Быть может и для Тумм -
Смягчится приговор!..»

И он ушёл, как я не звал и не молил его остаться.
А я остался, хотя и мог уйти,
И грустный этот путь - избегнуть мог пройти…
Что сделано – тому возврата нет.
Сбылась Судьба – раскаянье здесь неуместно,
В судьбе планеты главный и ужасный след -
Оставил я!..
- Душа скорбит и в ней от горя тесно!
Душа сочит кровавыми слезами,
 лишён я счастья это позабыть -
Увидеть смерть народа своего нетленными глазами!
И если б живу быть, то, несомненно,
 готов Сет-Ха за то себя убить!

И всё же ключевое слово здесь – Судьба!
Судьба планет, народа, личности Судьба,
Она – служанка Бога, также как и я –
И в этом совершенно я уверен!
Теперь - перешагнув через себя,
Возвысившись над Эго, я намерен
Всей будущею службой доказать,
Что, как и прежде, Сет-Ха любит Бога,
Путь будущим питомцам сможет указать,
Их вывести на верную дорогу,
И души их в пути не растерять.
 
5.7. НАПУТСТВИЕ САТТИ

Отменно сложенная речь! – есть и слёзы, есть и меч,
Но только смысла, в смысле мыслей – здесь немного.
А я просил вас изложить план ваших действий - обнажить,
Чтоб можно было б Нам понять: как поняли вы Бога…
Про сорняки полей, надеюсь, вы слыхали,
Про свет и тень, и про кулак из стали!
Про то, что сеть Судьбы хрупка,
Нежна и сбережёна быть должна -
Вы помнить всё ещё не перестали?!
От этого зависит Свет и данный мной Отцу обет:
Исполнить всё, что нужно, чтоб застали
Армады Ангелов, Всевышнего Отца,
Не грустным, не теряющим лица,
От гнева, разочарованья иль печали!
А посему: в течение ста лет
Я ежедневно жду вас на обед!
Но так как вам обедать ни к чему,
Прислушаться придётся к слову моему.
А я найду, друзья мои, что вам сказать,
Что делать вам, напомню, как считать
Ваш результат, настолько ль он хорош - иль нет,
И я надеюсь, вам ста лет с избытком хватит на обед.
А тот, кому обед покажется невкусным,
Тот может жалобу Создателю подать
На то, что я не прав, иль ментор я - не слишком-то, искусный…

Остановись, сын мой! Не нужно так активно нападать.
Они всё слышали и лишены способности что-либо забывать.
Им нужно время дать: обдумать всё, переварить и воспринять,
И только после - качество доктрины можно проверять.
Теперь же пусть идут знакомиться с тем миром,
Что Я для воплощенья Замысла создал,
Где суждено трудиться им и стать кумиром,
Чтобы, когда Час Истины придёт - увидеть нам Финал…

5.8. АНГЕЛЫ и АНГЕЛЫ

Ангелы, бесконечно разнообразные, как и планеты, порождавшие их, как и сообщества народов, слившиеся в конце своего протеинового пути в единой и божественной сути. Светлые и тёмные, прекрасные и не очень – Ангелы, растящие Ангелов. Они и есть истинные дети Его, подручные Господина своего и Отца – Создателя всего сущего. Они дороги Ему и столь же необходимы в Замысле: опекают миры и цивилизации, зарождающиеся во всех уголках грандиозной Вселенной. Долгий путь, начатый Вседержателем, всё продолжался и не достиг даже ещё и середины своей, а истекли уже миллиарды лет.
Закон маятника обещал миру ещё какое-то время на расширение сцены и кулис, и время это для всех живущих было огромным, почти бесконечным. Но не для Создателя и Детей Его. Чистая энергия – их плоть, и она не знала старения, не боялась страшного Времени, перемалывающего в своих вечных челюстях всю материальную плоть мира: планеты и звёзды их обогревающие, цивилизации, как дивные цветы, распускающиеся на сообществах планет в разных уголках Вселенной. Только они - носители Высшего Разума, могли и имели право видеть все превращения Мира: его расцвет и его конвульсии, принять его последний вздох и последний вскрик. Ангелы - любимые дети Бога, похожие на Отца не более, чем мы на них, и им предстояла другая дорога, другая судьба и другой финал. Сколько же их?.. – Легионы! Столько же историй, характеров и судеб.
Благополучные планеты – это планеты, сбалансированные по составу и численности, не отягощенные взаимными претензиями населяющих их народов, и это лучшие «теплицы» для выращивания светлых Ангелов. Это миры, где разумные действительно – Разумны, где все недоразумения и конфликты разрешаются в диалогах и переговорах, где нет варварских нравов и обычаев, где не убивают, не насилуют волю и тело, где помнят – кто они и зачем. Главный продукт таких миров – бластула светлого Ангела. Но таких миров единицы. Гораздо больше других миров – тех, с которыми не желают общаться Миры Истины и Разума (МИР). Это миры, населённые относительно разумными существами, имеющими преставление об устройстве мира, знающие что-то о Принципах и Законах, но не желающие или не умеющие их исполнять. Это проблемные планеты.
В некоторых случаях проблемные планеты бывают с трудной судьбой. И тогда Ангел может оказаться не очень светлый и даже не очень Ангел. Его бластула, создаваемая обществом, основанном на насилии и пропитанная тёмными страстями, никогда не сможет стать совершенным телом светлого Ангела. И даже если общество, поражённое недугом, нашло в себе силы и выздоровело, то и тогда любое число поколений последующих после первого, отказавшегося от насилия и убийств, не способны полностью исправить ситуацию. И даже тогда аура Ангела, рождённого таким миром, не может стать безукоризненно светлой. В нижних, глубоких слоях её обязательно будут просматриваться тёмные струи разных оттенков – наследие бурной молодости цивилизации. Такие Ангелы иные, они наделены сложными характерами, хотя положение и обязывает их быть добропорядочными и законопослушными детьми Создателя. В свою очередь, воспитывая и выращивая младших Ангелов - исполнителей их Воли на курируемых ими мирах, в общении с ними они неизбежно передают им и многие свои качества. И тогда из особей особой одарённости, которые проживают свой протеиновый период и подготавливаются к роли младших богов на своих планетах, бывает, что вырастают странные боги, внушающие трепет вместо любви и страх вместо уважения.
В той части космоса, которая принадлежала раптэрам и инсектам, Экстрактусы получались совершено не похожими на Ангелов из секторов «МИР». Их качества прямо вытекали из материала. Здесь, как и предписано Творцом, сконцентрирован был прижизненный опыт и свойства личностей, которые и являлись составляющими бластулы будущего Ангела. Ауры их светились, ведь энергия Разума и Духа наполняла их. Но это были холодные тона - от светло-голубого до фиолетового, перемежающиеся жёлтыми и тёмно-фиолетовыми, почти чёрными, полосами. Выглядело это устрашающе. И функции их зачастую бывали соответствующими. Правда, в своём секторе происхождения и ответственности они успешно служили Ангелами-кураторами цивилизаций, а вот в секторах «МИР» – Ангелами «специального назначения».
Задачи ангельского спецназа - это принудительные, силовые изменения в сетях причинно-следственной связи для вывода цепи событий из нежелательных или тупиковых ситуаций. Специальные задачи ставили им Ангелы-кураторы миров, и спецназ решал эти задачи всегда быстро и изобретательно, используя свой огромный интеллект и прижизненный опыт. Сомнений они не знали никогда, да и знать не могли, как не могли они знать чувства жалости или сострадания по природе своей. И ещё: не было у них таких сдерживающих факторов, как гуманизм, доброта и любовь.
У них, у Тёмных Ангелов, среди прочих их нелёгких забот, были ещё две деликатных функции – они были чистильщиками миров и тюремщиками для «душ безнадежных», для тех, о ком всегда вспоминают живущие с ужасом и отвращением. Тёмных Ангелов и стали считать «силами Зла» те, кто сам был Злом в своей протеиновой жизни, те, чьим врагом они были, и чьи безнадежно испорченные души могли бы отравить бластулу будущего Ангела. Эти подобия душ, покинувшие в назначенный Судьбой момент своих хозяев, были начинкой пропитанных грехом отъявленных грешников и негодяев, и им никогда не дозволялось слиться с родственной бластулой. По требованию Кураторов миров, их встречали Тёмные Ангелы при приближении к формирующейся бластуле, здесь захватывали и уносили в тот же момент в то жуткое место, которое мы именуем - Ад.

 * * *
Страшнее УЖАСА - то место! Гигантская и чёрная дыра – приют погибших душ. Исхода нет оттуда никому! Фотон и тот! покинуть ту тюрьму - не сможет! И слипшись там в гигантский ком, в тоске и ненависти в нём, обречены все души те, в горячей душной тесноте, ждать завершенья Замысла Творца, моля пощады у Отца, и зная, что пощады нет, молить о смерти, как о благе! Там в чёрном пламени дыры нетленным душам вечно тлеть, как в углях догоревшего костра придётся тлеть сырой бумаге. А Тёмных Ангелов конвой, свободный нынче от забот, вокруг тюрьмы жестокой той приказов новых молча ждёт…
Приказы те, что отдавали Кураторы цивилизаций, включали драйвер-функцию - важнейшую из функций, лишь Тёмным Ангелам присущих – предотвращенье нежелательных рождений Экстрактов-ангелов, на выкидыш простой весьма похожих, а вместе с выкидышем тем, досрочную и неестественную смерть носителя Души и Разума, кого так опекал Куратор – Ангел - планеты-инкубатора. Виновником событий тех, повлекших гибельный для бластулы успех всегда бывали сами «полуодаренные». Случалось это раз иль два, и та беда была тогда, когда и Ангелов самих ещё недоставало: в начале длинного и сложного пути, где длинный караван эпох Истории, без Ангелов-хранителей был вынужден идти.
И вот с тех давних славных пор, с божественных великолепных гор, где Стратегему Высших Сфер провозгласил Создатель, не допускалось никогда возможности зайти туда по страшным и нелепым закоулкам, где ждёт ослушников беда, откуда после никогда и невозможно будет welcome. А Ангелы-кураторы цивилизаций-инкубаторов отменно всё решали сами, а если сами не могли или набор их главных качеств запрещал, так с помощью «спецназа» безотказного все возникающие трудности решал.

5.9.  МАЯТНИК – РАЗ,  МАЯТНИК - ДВА…

Только абсолютный вакуум, где нет никакой материи и нет её следов в виде излучений и частиц, только он действительно чёрный. Вернее, он кажется чёрным, потому что не способен отразить никакого излучения. А во Вселенной такого вакуума нет – везде есть материя. Вакуум там, за границей материального мира, за той слегка вогнутой стеной, которая ещё движется и раздвигает пределы нашего мира. А наше пространство, наполненное потоками энергий, всегда искрилось и сияло во всём немыслимом разноцветии диапазонов волн – надо только увидеть.
И Материя – дитя Энергии, однажды рождённая для праздника жизни, в восторге и упоении развивалась и непрерывно трансформировалась миллиарды лет, управляемая полученными от Создателя Законами. А Законы те предписывали ей неуклонное движение: от простого к сложному, от элементарного к системному, и всё это требовало энергии, энергии и энергии. И она была отпущена в той мере, которую назначил ОН – Автор и Творец.               
Вселенная, изумительная и прекрасная, окружала место рождения Цветка – Центр Вселенной, Вершину Мира и Ставку, где Он созерцал. А стена призрачного огня всё ещё раздвигала горизонты Сущего, хотя уже не так энергично и эффективно, как прежде. Ведь Энергия, отпущенная на рост и развитие этого Мира, уже заканчивалась. Да и время приближалось к середине своего пути, к Зениту Проекта, к точке максимального расширения радиуса и объёма Вселенной.
Маятник событий вскоре достигнет положения паузы и покоя, перед обратным движением своим… и тогда радиус и объём Вселенной начнёт уменьшаться с каждым последующим мгновением, и с каждым следующим миллениумом… Но пока баланс отпущенной и потраченной энергии приближался к точке равновесия и к последующему отрицательному сальдо, за которым неизбежно, наступить должна будет следующая фаза – сжатия и старения Мира! Процесс настолько же сложный и продолжительный, как и фаза роста. Но в этой фазе обязательно изменятся значения некоторых основных базовых констант. Совсем немного… еле заметно. Однако это будет знак!

               

                вселенная
                радиус             
 
Антивселенная

Схема циклической трансформации мироздания. Маятник Вселенной.

И тогда придёт время, когда, изливающие энергию и материю Центры галактик, как механизмы образования Мира, региональные генераторы Энергии, Материи и Пространства, медленно погаснут… как гаснут глаза всякого живущего с наступлением смерти. И станут светлые глаза Вселенной чёрными дырами, и это будет знаком и приглашением к мрачному финалу. Это будет Трагедия умирания материи и возврата её к кратковременному моменту исходного состояния, того самого, с которого всё начиналось когда-то по велению Творца, и в которое всё обратится, когда придёт миг Зеро.
Те страшные Чёрные дыры теперь станут могилами Материи, Времени и Пространства и наступит фаза всеобщего коллапса. Придёт время гигантских Чёрных Дыр, и съедят они всю материю-энергию своих анклавов, всосут её всю без остатка, стремясь в сладостную для них «точку Зеро». А затем и сами, подчиняясь Законам Создателя, в чудовищном прощальном хороводе исполнят свой последний танец и песню Смерти. И сольются все Чёрные Дыры в гигантскую, непроглядную каплю протовещества. И оно, уже не обладающее никакими свойствами вещества, в корчах и судорогах сожмётся до «точки-0» на шкале радиуса, и, проскочив сквозь этот «ноль», как сквозь врата, чтобы свершить свой первый шаг от точки Зеро-минус обратно, по временной шкале, к моменту Зеро-плюс.
Случилось так, что маятник, свершив свой путь, в обратную дорогу снарядился. И этот миг опять Началом Мира может стать! Началом для решительного воплощения всех Законов, Принципов, констант и знаков, той новой и другой уже – Вселенной.
Да, будет так! Когда на то лишь отблеск Его Воли будет. И в сей момент, как Чудо-Цвет, Цветок другой перед Творцом родится, и знаменует он перерожденье Мира! И в этот миг всё снова повторится, но только в новом измерении, где всё – наоборот: и знаки всех частиц другие, и Мира этого Законы непростые… и время тотчас заспешит в обратном направлении! Уже в Пространстве-Минус – к моменту зарождения Цветка к восторгу-радости Создателя-творца.
И Время Новых приведёт! Армада Ангелов придёт в тот мир, уже опять цветущий, для Исполненья Замыслов грядущих, …но это будет День другой Его Истории…
Но, это будет, а пока… фигуры Ангелов, совсем как облака. Одни – светятся чистым белым, другие – разноцветьем в переливах, и все они многообразны  и чисты, пред ликом Господа стоят без суеты. Закончился большой их сход, и лишь один из всех уж знал Исход. Но Он пока молчал…

5.10.   СЛУЖЕНИЕ

Закончен саммит. Благословил Творец на труд великий чад своих, снабдив их сводом правил точных выращивания бластул беспорочных, способных Светлых Ангелов телами стать и замыслы Создателя всемерно воплощать. И замерли Сыны Его в Кругу Великих в ожидании напутствий, новых слов – но не было уж боле ничего. Пред расставанием, в преддверии разлуки, друг к другу прикоснулись все, и, обменявшись Формулой Любви, легко и плавно набирая скорость, отправились в свой путь! И каждый из Сынов в свой сектор Времени-Пространства, ему доверенный под Право и опеку…
И только два маленьких и не очень ярких облачка, бывших когда-то людьми, вместе бок о бок, удалялись от Ставки Создателя. Это были Сет и Амон, бывшие кумиры и вожди своих народов, бывшие противники и даже враги когда-то, в той далёкой жизни. Теперь же, в новой ипостаси младших Ангелов, двигались они к месту своей вечной службы, в Галактику, кем-то названную вычурно и странно «Дорогой пролитого молока». И путь лежал их к «Золотому гному», который позже назовут обидно и нелепо – «желтым карликом».
А здесь произошло такое, что требовало срочного вмешательства кураторов: случилось нападение! «Четвёртая» планета, не ставшая родной для Эддама и тех, кто с ним, перешагнув через Запрет, напала на более успешную и одарённую, уже освоенную раптэрами Ипа, «Третью».