Осень в Кёнигсберге. Глава 11. Королевская гора

Глава Одиннадцатая. Королевская Гора

Где-то бродит аппетит,
Под подушками скрываясь.
Откровенья глубины,
Я молчу и улыбаюсь.
Как бы здесь, но я не там,
Я с тобою на фонтане,
Мы с тобою по горам.
Что со мною я не знаю.

Да я же влюбляюсь в тебя!
Да я же влюбляюсь!

Ты уже не промолчишь,
Я уже не застесняюсь.
Снова ночь, а ты не спишь,
Новый день, а я не каюсь.
Как бы здесь, но далеко,
Где-то рядом с облаками,
Забегаем высоко,
Что со мною, я не знаю.

Да я же влюбляюсь в тебя!
Да я же влюбляюсь!

«Да я же влюбляюсь в тебя!», Аномалия

Разговор с Матвеем не выходил из моей головы ни на мгновение.

Я победила незримый бой с матерью. Мое решение благородно поддержал отчим, взяв, правда, с меня слово, что если что случится, то в любое время дня и ночи буду звонить им и, ничего не тая, выкладывать все, как на духу. Прилетят «в тот же миг» и непременно помогут, чем смогут.  Дом решили не продавать. Родственники претензий не высказывали, да и потом, в завещании четко было указано, кому он переходит, так что, в итоге, спор был заранее проигран. Жить в нем пока мне было невыгодно (хоть и недалеко от города, все же, без своей машины, неудобно было бы добираться каждый день на работу). На том и постановили – попробовать сдать в аренду.

С новым напором веры и с позитивным настроем в душе начала искать в свободное время свое призвание – и наконец-то улыбнулась удача.
Еще во времена горевания по Леше я окончила курсы компьютерного дизайна, и нынче это пригодилось: меня взяли в газету (без опыта) художником-конструктором рекламы. Вместе с тем понемногу стала реализовываться моя мечта – заниматься творческим делом. Крохотные статейки о незначимых темах на последних страницах меня больше радовали, чем голодного - хлеб. До дрожи пронимали впечатления читателей и отзывы редактора. И пусть, на самом деле, я двигалась миллиметровыми шажками к цели, для меня это казалось сверхзвуковым полетом.

Одному только Богу известно, сколько в своей голове перебрала поводов, причин, по которым могла бы заявиться к Агатову в гости. Но всё не то, и всё не этак.
Нервно чертыхнуться себе под нос – и отступить от задуманного.

Но вот судьба подкинула шанс, и, нарисовав выражение дурочки на лице, я летела через весь город к нему…

***
Замерла у двери.

Знаю, не красота, не жалость меня сюда тянет. И даже не интерес.
Его дерзость, смелость и самоуверенность, твердость и нежность, циничность и реалистичность суждений, едкость насмешек и колкость прямодушия, а, быть может, просто придуманная мною «сказка».
Всё возможно, и всё - правда…
Да только ко всему как-то странно замирает сердце, трепещет, словно мотылек, от непонятных, противоречивых чувств, икает и дрожит от страха провала, от ужаса потерять всё это.
«Это», чему даже название сложно дать.
«Дружба»? Он так это определяет. А я? Что для меня оно значит?

…
И вновь стою, застывшая под толщей вопросов и волнения. Внутренний спор очередной раз проигрываю – и рука так и не касается двери. Глубокий вдох - и, трусливо поджав хвост, делаю разворот.

…ехидная улыбка разрушила, взорвала все мысли.
Шаги наверх – и поравнялись.
- Я так понимаю, это уже традиция? Да?
Пристыжено улыбнулась, молчу.
- А, главное, первый раз – так резво колотила, что, думал, двери вышибешь, если не открою.
Не сдержалась – рассмеялась.

***
- А я уже думал, куда запропастилась? – разворот – и, не дожидаясь ответа, направился в кухню.
Покорно последовала за ним.
- Вижу… - немного помедлила, -  время у тебя свободное появилось. - Игнорирую вопрос, пытаюсь едкостью скрыть взорвавшееся от его слов волнение: - Чище у тебя как-то стало.

Замер. Взгляд искоса в глаза, а губы искривила игривая улыбка. Пропустил удар.
- Работу сменил.
Изумленно кивнула, подначивая продолжить.
- Теперь на такси гоняю, - поддался. - Так что, если что, – обращайся.
Благодарно улыбнулась. Промолчала.
- А ты как? – шаг ближе, обнял за плечи (дрожь пробила все тело; замерла в растерянности), но вдруг отодвинул в сторону, освобождая проход, и протиснулся к холодильнику.
Обижено проглотила слюну и смахнула головой нахлынувшие эмоции.
- Молоко будешь? Вчерашнее, правда. Но, думаю, еще не скисло.
- Да нет, спасибо.
Хлопнула дверца.
В руках запестрела бутылка с синей этикеткой. Поставил на стол.
- Присаживайся, в ногах правды нет, - и тут же упал на табуретку.
- О! - удивленно вскликнула, в большей части, конечно, наигранно. – А у тебя, оказывается, под всей той грудой хлама еще два стула затерялось!
Ухмыльнулся, прикипел взглядом к глазам:
- И когда ты успела такой язвой стать?
- Учусь у лучших!
Хмыкнул, уже поднеся ко рту открытую бутылку:
- Да-к ты молоко будешь? У меня там еще одна есть, - кивнул на холодильник.
- Да нет, спасибо.
- Совсем не любишь?
- Да ну, чего? Нормально отношусь. Но, в основном, с какой-нибудь кашей или картошкой.
- Ясно. Ну, у меня только замороженные пельмени есть.
Рассмеялась:
- Спасибо. Я не голодна. А тебе, если хочешь, могу сварить.
- Нет, спасибо. Я по дороге перекусил. А чай-то хоть будешь?
- Буду…

***

- Говоришь, журналистка ты у нас теперь?
- Угу.
Скривился в едкой ухмылке; опустил взгляд.
- Что?
Вновь посмотрел на меня:
- Не удивлюсь, если, на самом деле, и это окажется «не твоим».
- Почему?
- Не знаю, как-то оно к тебе не вяжется.
Удивленно изогнула бровь:
- А что «вяжется»?
- Пока не знаю. Но это, как по мне, тоже не для твоего характера.
- Хм. Почему? Я всегда тянулась к творчеству. С детства писала стихи…
Тяжелый вздох:
- Я тебя, конечно, еще не особо хорошо знаю.  Но мне кажется, что тебе нужно что-то яркое, нежное, искреннее, открытое. А не тяжба извечной борьбы журналиста и власти, мира прекрасного и реальности. Я не профессор, но думаю, публицистика и творчество – вещи разные, хоть и переплетаются.
Невнятно пожала плечами:
- Н-не знаю. Не думаю, что существуют такие профессии, как, по-твоему, подходят мне и моему нраву.
Вздернул плечами, перекривив меня. Загадочно улыбнулся:
- Так о чем там будет статья твоя? – попытка направить тему в другое русло.
Поддаюсь:
- О Кенигсберге.
- А что с ним?
- Нужно написать короткий очерк. Хочу выдать что-нибудь эдакое. Показать его настоящего.
- Последнее слово меня, я так понимаю и не зря, настораживает. Что именно «эдакого», мадам, вы жаждите? И, наверняка, нужна моя помощь. Правильно я полагаю? Иначе бы не пришла…
Пристыжено поджала нижнюю губу, увела взгляд в сторону и едва заметно закивала:
- Ты же больше меня повидал, лучше город знаешь. О приезжих, о богатых и бедных, о том, о чем предпочитают молчать.
Хмыкнул – проигнорировала. Молчу.
- Нет, видимо, лезть на рожон – это всё-таки твой конек.
Улыбнулась.
Продолжил:
- А чего бы не написать о его красоте, о неповторимой двоякости? О прочном узле прошлого и настоящего. Королевскую гору взяли, но не сломили. Подземный город, который всё ещё таится под толщей обыденности. Мистические истории, которые так и блуждают от рассказчика к рассказчику. Янтарный край с бело-зелено-огненными глазами драгоценностей. Мир надежд и грёз. Сюда из всего света стекаются странники в поиске своей мечты. Как ты, как я, как мои родители… наши соседи, знакомые, и их близкие. Некогда неприступное царство превратилось в верный оплот заблудших душ. Мир балтийской прохлады, жгучих песков и нежной глади бездонного моря. Калининградский край – страна сказки, со своими замками, фортами, заброшенными кладбищами прошлых столетий. Мир военных, простых трудяг, морских котиков и бесстрашных акул на суднах. Я понимаю, что писать о плохом куда проще, потому что оно сплошь и рядом. Но ведь приятнее читать о хорошем, тебе не кажется?
Немного помедлила с ответом:
- А не думаешь, что от этой приторной сладости уже тошнит?
- А ты не пиши приторно. Все зависит от автора и его усердий. Пиши от души, сей загадки и намеки. Пиши, заколдовывая читателя. Авось, еще кого сюда заманишь, и, возможно, он наконец-то отыщет свое я и свое счастье.