Поход в Туапсе

После успешного выполнения учебно-боевых нормативов нашему кораблю было поручено прибыть в город Туапсе. В этом городе проходила встреча ветеранов военно-морского флота, которые принимали участие в боевых событиях еще первой мировой войны и Октябрьской революции. Возле Туапсе был затоплен последний из кораблей Черноморского флота, не пожелавших сдаться немцам в 1918 году -  эсминец Керчь. Наш  военный корабль должен поддержать важность оказываемых почестей и создать праздничную обстановку. Нам  загрузили большое количество электрических гирлянд  для устройства праздничной иллюминации.  Камендоры получили осветительные снаряды для проведения салюта.   Взяли на борт артистов из бригадного дома офицеров, и под вечер съиграли аврал:
- По местам стоять, со швартовых сниматься - прокричал дежурный по кораблю в микрофон.
- Отдать носовой! – приказал командир с ходового мостика.  – Отдать кормовой!
И вот «Ворон» уже весело скользит навстречу празднику.  Настроение у всех приподнятое.   Туапсе –  курортный черноморский городок, пристроился в самом начале кавказского хребта, в субтропической зоне побережья.  Было начало курортного сезона. Нас ожидало интересное путешествие.
Меня вызвал к себе замполит, старший лейтенант Головин:
- Тебе как художнику поручается подготовить полтора десятка сувениров для поздравления ветеранов флота. – Сказал он. – Возьми себе помощника.
Помощник у меня был. Я готовил себе на замену казаха из молодых. Исходя из наших возможностей, мы с ним решили изготовить панно выжиганием на фанере морских сюжетов с парусниками. Боцмонята напилили кусков фанеры, и мы принялись за дело. Времени оставалось всего пара дней.  Я с помощником был настолько загружен работой, что не заметил, как  корабль  прибыл в Туапсе. Когда зазвенел звонок аврала, я выскочил на шкафут и увидел, что мы уже в бухте порта. Командир с ходового мостика руководил действиями буксира, который помогал кораблю швартоваться к пирсу.  Бухта маленькая и не давала возможности для самостоятельного маневрирования.
-Подходи с левого борта, бери за корму! – звучал голос кэпа из динамиков.
 Буксирчик суетился вокруг корабля и постепенно подвел его кормой к одинокому пирсу. Мы пришвартовались. На причале уже собирались отдыхающие поглазеть на военный корабль. Буксир прижался к левому борту, и завязалась беседа между нашими матросами и экипажем буксира. У  всех было ощущение, что праздник уже начался. Ну а какой праздник для русской души без водки. На буксир передали деньги, и он отвалил к городу с поручением. Я вернулся в библиотеку, у нас еще было много работы с сувенирами. Из-за этого я пропустил развитие событий на корабле.
Во второй половине дня, ближе к ужину, неожиданно прозвучал сигнал большого сбора.
В библиотеку зашел Саня Кияшко:
- Эй, художники, пошли на построение.
- А по какой причине большой сбор?- не понял я. – Что там наверху?
- Да ты чего, не слышал? Половина команды уже пьяных, а Васадзе с друзьями в самоходе попались.
Построились на юте как обычно в две шеренги. В центре у сходни стояли замполит и старший по проведению праздника, начальник штаба бригады капитан второго ранга Карапетов.  Лица у них были хмуры и задумчивы. Командир медленно шел вдоль строя, всматриваясь в каждого матроса.  Всех, кого он подозревал в опьянении, за шиворот выдергивал из строя на середину юта. Там стоял дежурный по кораблю и записывал фамилии.
- Так, ребята, я вижу, вы уже начали праздновать.  Вы поторопились. – грозно начал кэп.- Васадзе кто разрешил вам сойти с корабля? И что вы делали в городе?
-Хотели цирк посмотреть, товарищ командир - вытаращив глаза и невинно улыбаясь, пробормотал грузин.
- Цирк? Я вам устрою цирк по приходу в базу! – Рыжая щетка под носом у кэпа грозно вздыбилась. - Я из вас людей сделаю. Всем записанным по десять суток гауптвахты. Теперь слушайте все, завтра мы всем экипажем идем в центр города на площадь, где будет проводиться митинг посвященный годовщине затопления черноморского флота в период первой мировой войны. Будут присутствовать ветераны флота и слет пионеров. Всесоюзное телевидение будет вести репортаж с площади. Затем берем на борт ветеранов ,  пионеров и выходим в море для возложения венков на воду в месте затопления эсминца «Керчь». Готовить форму три как на парад.
- Разойдись – скомандовал дежурный по кораблю.
И началась суета. Бегали по кубрикам просить друг у друга утюги, швейные машинки.  Кто ушивался, кто гладился,  брюки мочили в воде и натягивали на фанерные клинья, во флотской среде эти клинья называют торпедами, чтобы был шире клеш. После высыхания брюки, по стрелкам изнутри, натирают парафином и гладят горячим утюгом. Получается широкий клеш с острыми как бритва стрелками.  Подготовка затянулась до глубокой ночи.  Тем временем мичманы и офицеры все свалили в город. Туапсе тоже жил в предпраздничном настроении. Отдыхающие гуляли по набережной, повсюду слышна музыка, огни гражданских судов отражались в водной глади. На берегу во всю функцианировали кафе и рестораны. Возле нашего корабля тоже прогуливался народ. Неожиданно к сходне направились две молоденькие девушки и стали затрагивать разговорами вахтенного у сходни.
- Эй, матросик, пусти на корабль в гости!
- Проходите, жалко что ли – ухмыляясь, ответил ютовый.
Девушки неуверенной походкой, заметно было, что они слегка навеселе, миновали сходню и уже были на палубе, когда из рубки дежурного выскочил дежурный по кораблю мичман Газашвили. Небольшого роста порядком располневший, с большим красным носом, как и положено грузину, шустрый, хитрый, смешливый вещевой баталер. Лет ему было около пятидесяти.
- Куда, куда… вы что обалдели? – испуганно вытаращив глаза, запричитал он. – А ты чего пускаешь посторонних? – Набросился он на вахтенного.
- Да пусть сходят, командиров же никого нет, а ребята будут рады. – Подмигнул вахтенный.
Действительно на корабле мичман Газашвили в данный момент был старшим по званию. Это накладывало на него еще большую ответственность. Вежливо взяв под руки девушек, он оттеснил их к сходне и затем дальше на причал.
Следующим утром, после приборки и завтрака, две третьих экипажа построились в колонну по четыре на причале.  Впереди колонны поставили матроса с  флагом ВМФ и двинулись в город. За воротами порта потянулись узкие городские улицы, вымощенные булыжником. Колонна маршировала по середине мостовой.  По обеим сторонам улицы по пешеходным тротуарам прогуливалась праздная публика. При нашем появлении люди останавливались и провожали взглядом колонну. Было видно, что такое зрелище бывает здесь не часто. Это не Севастополь, который называют городом камней и бескозырок.  Было как-то неуютно под этими перекрестными взглядами. Мы привыкли к простому мужскому обществу на корабле, где чувствовали себя свободно и уверенно. Все старательно держали строй и ногу. Но кэпу этого показалось не достаточно для столь торжественного момента. И он скомандовал:
- Песню запе-е-евай!
Это было неожиданно, и в ответ ему только стройный топот ботинок по мостовой. Не дождавшись песни, Борис Михайлович скомандовал:
- Стой! Напра-аво! Вы что это, салаги, бунтовать? Я, мммать вашу, из вас людей сделаю! – орал он на всю улицу, не обращая внимания на стоящий вокруг народ. – Меня Родина поставила над вами командовать, а не сам я все придумал! Нале-ево! С места с песней шаго-ом  аарш!
Мы опять дружно затопали, но песни не было. Может кэпу надо было как- то проинструктировать нас, перед выходом в город, или воодушевить речью, назначить запевалу, ну какую либо подготовку надо было сделать. Видно он тоже это понял, смягчившись, заулыбался и неожиданно крикнул:
 - Ну давай, Колпаков, запевай!
Сашка Колпак, веселый разбитной матросик, наш корабельный киномеханик и большой разгильдяй, но всегда готовый пошутить и посмеяться.  Командир у нас все- таки умный мужик. Сразу оценив обстановку он понял, что надо смягчить ситуацию. Колпак неуверенно затянул:
- Как будто ветры с гор трубят матросу сбор…
Постепенно песню подхватили, и, как будто у всех что -то переключилось под бескозырками на веселый настрой.  Массовый всплеск адреналина. Шагали и орали песню так, что слышал весь город. С песней вышли на площадь и остановились напротив монумента. Здесь уже была большая толпа народа, установлена трибуна и работали телекамеры.
 Митинг прошел торжественно. Затем мы вернулись на корабль. К нам на борт прибыли ветераны флота. Седоволосые пожилые мужчины в костюмах увешанных орденами и медалями. Вместе с ними пришли пионеры, съехавшиеся со всех концов союза. В сопровождении нескольких гражданских катеров, на которых везли телевидение и гостей, мы вышли в море. На месте затопления эсминца «Керчь» опустили на воду длинную гирлянду из живых цветов. Гости опускали на воду букеты. Мы стояли, выстроившись вдоль шкафута, держа на локте бескозырки.
Вернувшись к причалу, на корабле был организован праздничный обед  для ветеранов и пионеров. Желающим устроили экскурсии по кораблю. После обеда все гости уехали, а с ними и большая часть наших офицеров.
На корабле стало происходить что -то не понятное.  То там то тут стали появляться пьяные матросы. Как попадала водка на корабль - оставалось загадкой. Пьяный человек, как известно, плохо контролирует свои действия.  Они уже расхаживали по кораблю не скрываясь. Командир опять построил экипаж, выдернул из строя самых пьяных и приказал закрыть их в шпилевую на баке. Перед строем выступил Карапетов:
- Вот что, товарищи матросы, вы пропили честь флота, сорвали праздничные мероприятия в городе. Снимаемся с якоря и возвращаемся в базу. - Гнев на лице капитана второго ранга, что называется, был написан маслом.
Послышались пьяные крики из шпилевой:
- Вы якорь не поднимете, мы тут все приборы побили!
Карапетов приказал перевести арестованных в офицерский отсек и закрыть в душевой. Корабельные электрики, покопавшись в приборах, наладили управление шпилем и прозвучала команда:
- Корабль к бою и походу приготовить.
Уже в сумерках мы вышли в море. Возбужденные матросы разошлись по кубрикам и обсуждали последние события. Я с друзьями сидел в библиотеке, когда прибежал рассыльный по кораблю и сказал, что меня вызывает к себе замполит Головин. Пятая каюта замполита находится почти напротив двери душевой, в которой были закрыты арестованные.
- Ты комсорг БЧ-2, а среди пьяных половина твоих комсомольцев, вот тебе и охранять двери душевой. На вот возьми стул.
Корабельные двери во все помещения закрываются герметично массивными поворотными ручками. Ручки двери в душевую сейчас были связаны прочным капроновым концом, чтобы арестованные не могли открыть двери изнутри.  Душевое помещение офицерского отсека представляет собой небольшую коморку, примерно метр на два. Задняя переборка душевой граничит с кочегаркой, в которой сейчас работали два ходовых котла. Температура в кочегарке обычно превышает шестьдесят градусов. Так что пятерым матросам, находящимся в душевой сейчас было очень тепло.  Сначала они вели себя буйно. Открутили тяжелые дверные ручки и колотили ими в переборки, при этом орали, не выбирая выражений. Седьмая каюта граничила алюминиевой перегородкой толщиной три миллиметра с душевой кабиной. В эту каюту на время похода в Туапсе поместили двоих артисток из дома офицеров. Через открытые настеж  двери я видел, как испуганные женщины забились в противоположный от душевой угол и сидели молча. У замполита тоже была открыта дверь. Он лежал на кровати и делал вид, что ничего не слышит.  Арестованные кричали всякие проклятия на зама и всех остальных, потом постепенно стали затихать и  просить открыть двери потому, что начали задыхаться от недостатка кислорода. В герметично закрывающейся душевой не было вентиляции. Вскоре голоса вообще затихли, и слышалось только царапание в двери.
- Товарищь старший лейтенант, они действительно там задохнутся! – обратился я к замполиту.
- Хорошо, иди, доложи Карапетову, - сказал замполит.
Кап-два находился на ходовом мостике.  Погода была прохладной, дул свежий бриз и Карапетов сидел одетым в шубу-реглан. Я доложил ему о происходящем в душевой.
- Иди, открывай, я сейчас приду – приказал он.
 Бегом вернувшись в офицерский отсек, и развязав ручки, я открыл двери.  Оттуда пахнуло волной горячего перегара.  Двое арестованных лежали на полу в отключке, то ли от недостатка кислорода тол ли от алкоголя. Их подняли друзья и поволокли из душевой. У одного трюмного была разорвана тельняшка, а вокруг правого глаза светился лиловый фингал. Это с ним проводил воспитательную беседу Карапетов. Сейчас кап-два , огромного роста да еще в реглане, стоял на всю ширину тамбура:
- Разойтись всем по кубрикам и спать- приказал он.- завтра по приходу в базу всех под трибунал.
- Я буду писать жалобу в политотдел – заныл трюмный с фонарем под глазом.
- Пиши, я посмотрю, кого первого посадят.
На следующее утро  корабль уже стоял у пирса в базе. Экипаж построился на юте. С корабля уводили вчерашних арестованных с вещами. Они были уже не в таком боевом настроении как вечером. Глядя на этих несчастных, понуро тащивших за плечами вещмешки, я испытывал только чувство жалости к ним. В то время, я думаю, все мы не понимали, как оскорбили тех седоволосых ветеранов. Оскорбили их воспоминания о своих друзьях, погибших в той революционной мясорубке. Тогда они были так же молоды как мы сейчас, но перед ними стоял вопрос  жить или умереть. И те, кто выжил, вспоминают о тех кто остался в море навсегда со слезами. А мы променяли их на водку. Прошло тридцать пять лет с нашего позорного похода в Туапсе. Теперь и я все понимаю по другому.  А эти пятеро, тогда отсидели на губе по пятнадцать суток и вернулись на корабль. Мы все забыли, но ветераны, я думаю, нет.