Пенелопа

Из дневников «рок-звезды».
У ребенка отцы геи, вырезка из повести.
Пенелопа – трансвестит. Когда-то ее звали Петром. И этот Петр был очень несчастным парнем, потому что не такой как все, объяснять что ли? От него отказались родители и, в общем, остался Петя совсем один.
В тринадцать лет Пенелопа впервые надела мамино платье и оказалась в нем такой шикарной и крутой, что ей захотелось повторить. Она тайком одевалась в девичьи тряпки и постепенно превращалась в утонченную натуру. Пародируя жесты своей набожной мамаши, тетя Пени отвергала от себя признаки мужества. А потом вдруг поняла, что девочки ее совсем не интересуют и пошло поехало. Признание родителям провалилась. Ну, просто вся родословная тети Пени слыла светскими аристократами. Я не вникал в подробности, какая-то там дворянская родословная и бла-бла-бла про раскулаченных товарищей. В общем, выкинули Пенелопу на улицу, строго наказав домой не возвращаться. К тому времени она уже окончила институт на юриста, и вроде как даже работала в адвокатской конторе. Да все до поры до времени, с работы выперли, некоторое время она работала задом. К одиннадцати годам я уже понял, что это означало. Потом игла наркомана… и вдруг, знаете, расцвела. Нет, серьезно, расцвела. Вот что значит сила воли. Это она мне сама так рассказала.
А когда я родился, Пенелопа часто была рядом. Не знаю почему, но в голове ютиться мысль, что одно время я называл ее мамой. Или хотел называть. Но вот этот огромный кадык, и утренняя щетина, все впечатление о материнстве портило.
Так вот, Пенелопа была рядом. Ночью она работала в клубе, выступала на сцене, плясала канкан, задирала юбку и показывала, что на самом деле она все еще он. Я этого не видел, иногда она рассказывала мне о своих ночных похождениях, о том, как, например, встретила прошлой ночью милого мальчика с такой аппетитной попкой, загляденье. Я и не знал, что у мальчиков попки могут быть аппетитными, поэтому думал, что Пенелопа кушает чужие попки… свою я от нее всегда прятал, думал, что она когда-нибудь положит с высока на принципы и съест мою задницу.
Когда отцы задерживались на работе или уезжали, или просто хотели посвятить время себе, они просили Пенелопу за мной приглядывать. Она приходила с большой коробкой конфет Nestle, молочными шоколадками. Знала, что я люблю! Вместе мы проводили время, смотрели мультики или рисовали. Но иногда на Пенелопу что-то накатывало, меланхолия. Она смотрела на меня таким теплым взглядом и говорила, что отдала бы все на свете, все, что у нее есть, за ребенка.
А еще мне нравилось смотреть, как она красилась. Тонкими пальцами поправляла шевелюры на парике, брала краснющую губную помаду и аккуратным движением проводила по губам. Я думал, что Пенелопа – индеец. Она наносит грим, чтобы выйти на тропу войны и убить всех нехороших людей.
Говорят, что у каждого человека есть свой запах или ассоциативный ряд. Есть стереотипы, типа все толстяки добрые и веселые, расхожее мнение. Однако я помню, что Пенелопа всегда приносила с собой аромат Франции. Я ни разу там не был, никогда не видел Парижа и Эйфелевой башни, но почему-то мое тогдашнее воображение рисовало Пенелопу самой настоящей француженкой. Наверное, потому, что она выступала на сцене под музыку Эдит Пиаф. Она ими буквально заслушивалась. Песня там еще была, "Milord" кажется… вот ее помню. Так представьте танцующего под Эдит Пиаф трансвестита у подножия Эйфелевой башни.
Но она была очень худой. Можно даже сказать болезненно худой, прям худющей-худющей и имела тонкий голос, который иногда переходил на бас. Вот говорила, она говорила, потом бац и вдруг сорвалась. Папы говорили, что это все гормоны, что в Пенелопе еще сидит Петр, но когда он ее покинет, она станет самой красивой женщиной на свете.
Я называл ее тетя Пени, а она меня зайчик или солнышко. Она говорила, что я вырасту большим и сильным, что у меня в жизни все получится, потому что я молодец и слушаюсь родителей…
И вот однажды Петр ее покинул.
Пенелопа не дожила до моего тринадцатого дня рождения буквально две недели. Ее худоба оказалась вовсе не гормональным сбоем, а раком желудка…
И…
Знаете, таких ярких похорон я никогда не видел. Собралось столько необычных людей, таких разнообразных, амбициозных, жизненных, что похороны, вдруг преобразились в праздник жизни. Никто не плакал. Перед смертью Пенелопа очень просила не рыдать. Она говорила, что в раю будет сама собой, она будет самой счастливой женщиной.