глава 3 Мама

Глава 3. Мама
  Первый раз я осознала, что мама это самое главное в жизни, если она рядом, это счастье! Когда я увидела, как соседский мальчишка без мамы превратился в монстра, я дала себе зарок, что я никогда не брошу своих детей, и что они не будут, есть  своё «говно», что я буду их любить. Про мать сирот говорили злые языки, что она в городе вольничала, и что-то очень плохое, но я своим детским умом  понимала, я не буду плохой, я буду, как мама! Мы  на Мульте прожили три года,  осенью, когда созрели на кедрах шишки,  отец на неделю уехал в тайгу и привёз мешка, три чистого ореха. Я очень любила орехи, мать их сушила на крыше, в бане, дома под кроватью,я помогала ей ворошить и в порыве  умиления сказала,  мамочка, я тебя никогда не брошу! Я буду ходить в тайгу и бить колотушкой шишки, и столько много орех нашелушу, что нам хватит их щелкать лет двадцать. Ладно, ответила мать и погладила по голове, утешительница ты моя, будешь обо мне заботиться, когда я стану старой, сгорбленной и больной. Нет, мама, ты всегда будешь молодой, прижалась  лицом  её щеке, и крепко обняла за шею. Ты самая лучшая мама!
 Мама моя была маленького роста, где-то  метр пятьдесят росточка,  её  голубые глаза, всегда смотрели с любовью,  кротостью! Брови реденькие,  нос маленький курносый, губы сложены в тихую улыбку,  лицо  уголочком, на волосах она носила шашмуру, это ситцевая или сатиновая сшитая шапочка  со вдетой  в неё резинкой и она полностью закрывает волосы. Женщина старообрядка не должна обрезать волосы и после замужества их не показывать, поверх шашмуры, женщины старообрядки носили ещё  и платок. И сколько я помню, мама носила всегда фартук, чтоб не запачкать одежду. Отец строил дом, и они вдвоём с мамой лебёдкой поднимали брёвна, мать была беременная и от тяжёлой работы у неё, случился выкидыш, девочке было уже месяцев  шесть, мать ночью заболела и родила её, отец забегал, печку скорее затопил, воды согрел.  Мать на следующий день, девочку обмыла с молитвой, читала Богородицу,  а нас всех рано утром отправили к маминому  двоюродному  брату Тимофею,  отец завернул девочку в чистое  покрывало  и похоронил в лесу. Я о своей не родившейся сестрёнке узнала, только через сорок два года.  Мать моя родилась  в двадцатом году прошлого столетия,  восьмого августа,  Анна Пророчица по Православному календарю,  а в народе этот день звали «Анна – сеногнойка», август пора покоса и в это время дождь очень мешал сено убирать, чтобы сену высохнуть, нужно,  чтоб стояла хорошая погода, примерно неделю.  Бытовала и поговорка,  если сено дождь не помочил, то это не сено. Но это кому как. Прадед   Бочкарев Максим Вавилович в числе первых переселенцев, сражался в казачьих  войсках  за обладание Джунгарией с китайцами – цинами и остался  здесь на  Алтайской земле  и примерно в конце восемнадцатого века, облюбовал долину, горная цепь, поля, рядом река большая Катунь и речушка Акол.  Он построил Дом взял жену Афимью  и это село было названо Верх-Уймон.  Пришло вместе с Максимом,  прозвище  было Бочкарь, семьи Чернышовых, Атамановых. Они корчевали поля за Катунью, сейчас они называются Теректинские, через паром  они переправлялись и обрабатывали землю сообща. У Максима родилось пятеро детей, Филипп, Прокопий, Лев,  Никондин и Поликарп.  Отец матери Бочкарев Прокопий Максимович  женился на Чернышевой Анне Афанасьевне,  у них родилось  восемнадцать детей, из них  в раннем младенчестве умерло  восемь детей,  трёх  детей мать имена не вспомнила, они умерли до ее рождения, годовалая Елена,  младенцы двойняшки два Германа, двойняшки Варвара и Иосиф. Иосиф умер от болезни живота, в девять лет, маме было около десяти лет. Иосиф заболел, когда Нюся и Прасковья, брат Кирилл,  были на заимке  в Собачьем.  Там они пасли скот: овец, молодняк, телят, лошадей, жеребят.  Рядом с пригонами была избушка и сараи,  где мясо вялили и рыбу.  Старшие братья  Иван, Ефрем занимались ловлей рыбы, резали скот, а сестра Марьяна коров доила, делали  сыр,  масло  били! Речушку бурную,  окружали живописные берега, росли  берёзы, ели, лиственницы.   В Собачьем логу,   в густых  зарослях  спела  ягода: смородина, кислица, сорочья  ягода (жимолость),  внизу  клубника.  Ещё выше  начиналась тайга:  кедровые леса,  альпийские луга.  Братья в числе других родственников пилили лес и заготавливали на зиму дрова. Косили сено сообща на сенокосилке, и граблями конными убирали. А зимой вывозили сено на санях. Дойных коров было десять,  рабочих лошадей шесть и шесть лошадей выходных. Рабочие кони были в основном породы тяжеловоз. А выходные, запрягались в кошеву или возок. Выезжали на них по праздникам, Надевали льняные рубахи, расшитые вышивкой, эти рубахи назывались косоворотки, одевали форситовые сапоги, кожа была мягкая, сапожки блестели, как лакированные на солнце, а нога в них отдыхала. Лёгкие, таких,  теперь не делают. Отец матери Прокопий ездил в Китай  торговал с китайцами, покупал шёлк, (сохранилось шелковое платье), привозил батист и всякую утварь. Никто не знал, что время спокойной жизни взорвёт Смута Красная, и разбросает детей и родственников по разным сторонам и не все спасутся. Революция не нужна была России, люди мирно пахали и сеяли, убирали хлеба, но началась, круговерть красного Апокалипсиса! Приезжали люди в коже и объявили, что революция их освободила! Началось лихолетье на долгие годы, приходили красные, забирали зерно, лошадей, кололи  телят, овец!  Поэтому скот из Верх-Уймона перегнали  на заимки Собачье и Чёрная речка.  Дед мой не участвовал в смуте, прятался в лесах, приходили Белые, забирали в Армию, над людьми они не издевались. Очень сильно лютовали красные. Мама оказалась свидетелем, как соседа Исайя убивал «красный», огороды были рядом, Исайя убегал, изгороди были не очень высокие не частоколом, а жердями. Догнал мужчина, стоит Исайя. А этот страшный  матерится,  на чём свет стоит, отрубил он леву руку, упала она с рукавом и дёргается, праву руку отрубил, кровь в разные стороны хлещет,  покорно голову склонил Исаия, на лице бледном не отразились муки боли, взмах и голова упала.  Матери в двадцать девятом году было  девять лет. Вытер саблю ворог об тело ещё живое, перескочил через изгородь, сел на коня и уехал. В чём был виноват Исайя?! Оказывается в двадцать девятом, было восстание кержаков!  Спустился из Казахстана красный отряд, они  ворвались в село! Их было человек пятьдесят, заходили в дома, вытряхивали сундуки, шали, тулупы,  одеяла, всё, что попадёт под руку.   С икон срывали рушники, наматывали их вместо портянок, Верх-Уймон богатое село.  Залазили грязными руками в кастрюли с мясом, хлеб и пироги сгребали в сумины, все при оружии, а дома женщины, дети, да старики. Навьючили награбленное и поехали назад,  не ожидали, что их ждут,  всех убили, но один кто-то спасся. Добро вернули односельчанам, а через три дня из района приехал отряд  НКВД! Подавить восстание не просто было,  выслеживали, арестовывали ночью. Прадед Афанасий Чернышев пришёл ночью за продуктами и был арестован. Командиру отряда понравилась гордая, острая на язык  старообрядка Анна. Когда они погнали арестованных, он хотел  «нахрапом» забрать её с собой и увезти. Прокопий прятался в горах.  Марьяна бежит, кричит, мама прячься, дяденька командир за тобой едет, торопится, спряталась Анна в погреб и сутки там сидела, он возвращался, но не нашёл. Гнали арестованных по дороге на Мульту,  кто попытался сбежать, прямо за Верх-Уймоном порубили. Остальных за Мультой расстреливали и рубили,  бабушка Анна ездила за своим отцом.  Бабушка с трудом средь обезображенных тел нашла отца Афанасия, другие женщины тоже искали своих родственников,  отдали,  остальных закопали, как собак, ни крестов, ничего. Где-то за Мультой могила и там сто десять человек, могила эта до сих пор не найдена. Воды чистые Катуни были красные от крови. Везде стояли караулы, Анна Афанасьевна, была высокая ростом, стройная, глаза голубые, прямой нос, полные губы, коса русая почти до колен. Тогда носили сарафаны до пола, исподнюю рубаху, и юбку, трусов не носили, даже зимой, придёт мать с улицы, а ноги красные, ходили то не далеко, до амбара за мукой, в погреб за солониной, мясом.  Из-за кустов выскакивают два мужика,  с винтовками, кого везёшь, пропуск предъяви. Анна рассмеялась, взмахнув исподней юбкой, вот вам пропуск - ноги стройные, хохочут, проезжай!  В телеге отец, сосед, как срамно изгалялись над покойными,  все были нагие, без одежды.  Отношение к покойникам было почтительное до революции, отпевали  псалтырем старославянским. Этим занимались обученные наставником люди. Молились сорокоуст сорок дней и подавали милостыню, хлебом, одежду раздавали. Кто как мог. Потом коммунисты объявили, что всем будет амнистия, все кто прятался, вернулись, но через три недели,  всех арестовали и увезли, из них никто не вернулся, в том числе брат деда Филипп был расстрелян. Начали только жить, в тридцатом,  деда Прокопия раскулачили.  Отобрали дом, весь скот, утварь.  Приехали в два часа ночи, в феврале, грузили на телеги, мебель, матрацы, подушки,  пальто, одежду, тулупы, садились на подушки и орали, хохотали тебе ни к чему теперь добро,  Прошка! Мать описывала, что у неё всё внутри тряслось от страха, дети младшие ревели в голос, старшие встали кучкой возле матери и отца и смотрели. Анна Афанасьевна на руках держала младенцев двух Германов, им не было и месяца, Елене был год, Варваре девять,  Анне  десять, Прасковье  восемь, Акиму шесть, Кириллу  семнадцать, Марьяне пятнадцать лет, посадили их в телеги и повезли.  Отца увезли в район, а там били, пинали.  Выбивали признание, что он агитировал против советской власти.   В село Гагарку поместили  Анну Афанасьевну с детьми. Ефрем -  сын,  уже был женат и жил в Огнёвке. Иван - старший сын  жил с женой в Верх-Уймоне, но  тёща  дочь не отпустила в изгнание, и в Нарым Иван уехал один со своей семьёй, они так больше и не встретятся.  Прокопий  через месяц вернулся, худой, больной,  кашлял  кровью,  на теле живого места нет. Тот, кто донос написал на деда, тот тоже был арестован и дал показания, что он оговорил соседа из зависти, поэтому  Прокопий был отпущен. Болел Прокопий месяца три, но могучий организм справился с болезнью, деду моему тогда было  сорок один год. Он был высок ростом, синеглазый, волосы рыжие,  плечи косая сажень. Брови светлые, нос прямой,  губы скрывали усы и борода,  она была тоже рыжая,  и из-за неё он выглядел старше.  Дед был грамотным, и по вечерам читал детям Евангелие, и говорил, что белый конь победит когда-нибудь красного коня. Что это означало, мать не понимала.