Страшный человек

До сегодняшнего дня он бывал в баре трижды. Предпочитал всегда виски и никогда – много виски. Немногословный, этим вечером он и вовсе не издал ни звука. Даже налить просил кивками. И пил сокрушенно, как яд, мало и безжизненно. Третью за последние семьдесят минут порцию осторожно, словно опасаясь глотнуть лишнего, трогал губами, - и чувствовал бармен, что делает это он потому только, что сидеть просто так за стойкой и гладить взглядом бутылки считает невозможным. По лицу его бегали разноцветные тени, в зале было довольно шумно, гремела музыка и крутились под потолком шары, оклеенные осколками битого зеркала.

Ещё ни разу резкая вспышка не застала мужчину наедине с его чувствами обнаженными. Он жил внутри себя, и только внимательный мог разглядеть в глазах его, как срубились в страшной схватке в нем живущие ангелы и демоны. Бой начался давно, и казалось бармену, что если отвлечься от музыки и прислушаться к звукам, то рядом с этим человеком различить можно и стон, и со свистом режущие воздух удары мечей. Ангелы со срубленными крыльями, стоящие на коленях в груде малиновых перьев и молящие добить их; хохочущие демоны над их склоненными головами и последние вздохи отходящих на небо душ, - если прислушаться и отвлечься от музыки, все это можно было услышать.

Но потом вдруг глаза оживали, и появлялась в них детская открытость. Эта невинная глупость, осчастливленная простым и однозначным пониманием сложно устроенных вещей. Колесо катится, потому что круглое. И жила эта детскость в сияющих восторгом карих глазах его до той поры, пока не сменяла её наглая непринужденность. И тогда его слегка изогнутым взглядом резать можно было стаканы вдоль и поперек – нервы. И вдруг всё исчезало. Два или три раза подходили проститутки, но удалялись, не добившись от него ни слова.

Поиграв браслетом, он посмотрел на часы и, обнаружив, что рюмка пуста, предложил бармену её заполнить. После чего внимательно посмотрел по сторонам и вынул из кармана деньги. Бармен посмотрел ему в глаза и не обнаружил ничего. То же равнодушие, что и прежде. Соскользнув со стула, мужчина покинул бар.

Место его тотчас занял один из посетителей.
«Что он хотел?», - был вопрос.
Бармен удивленно посмотрел и пожал плечами.
«Выпить и переждать, я полагаю».
«Вы знакомы?».
Бармен огорченно покачал головой.
«Это страшный человек, - сказал посетитель. – Он как чёрная метка. Туда, откуда он уходит, следом приходит беда».
«За последние три дня он был четырежды», - прозвучал спокойный  голос бармена.
«Присматривается, верьте мне на слово. - Подумав, что убедительного можно добавить к сообщению, посетитель заговорил: – Он здесь кого-то выслеживает. В городе говорят, он не щадит ни стариков, ни женщин. За деньги он запросто делает то, на что обычный человек не решится под угрозой гильотины. Ему неведом страх, он ничего не слышал о любви, детский смех его раздражает как визг дрели в соседней квартире. Так говорят».

Бармен молчал и протирал сияющую зеркальным блеском стойку. Он проводил тряпкой, и сверкала тогда стойка фиолетовым огнем. Потом ещё – и стойка становилась розовой, снова взмах – и она уже сияет изумрудными искрами. В отсутствие четырежды за три дня побывавшего у него клиента лучи ламп били прямо в него, и переливающийся всеми цветами радуги бармен за стойкой напоминал уличного электронного прорицателя.

Посетитель мог бы ещё добавить к сказанному, что своими глазами видел полгода назад, как этот мужчина в Булонском лесу выстрелил в голову какому-то человеку. Но остатки соображения вовремя подсказали ему, что жив до сих пор потому, что ему хватало ума не упоминать об этом вслух. Расплатившись за пару коктейлей и получив тяжелые стаканы, он сполз со стула и растворился в пахнущей духами и кишащей  силуэтами тьме. Посмотрев безразлично вслед ему, разноцветный бармен со звоном открыл кассу, чтобы подсчитать выручку.

Выйдя из бара, мужчина надел темные очки и прошелся по тротуару. Остановился у стеллажа с газетами, ещё раз огляделся, взял и распахнул наугад «Юманите». Не поворачивая головы – тихо – твердо:
«Дайте одну».
«Какую именно, мсье?», – оживилась она улыбкой.
«Я ничего в них не понимаю, - газета дрогнула в его руках. - Дайте самую свежую».
«Они все свежие, мсье».
«Тогда самую красивую».
Свернув и положив газету на место, он протянул сидящей в двух ярдах от газетного стеллажа старушке двадцать евро, бережно и быстро спрятал лилию под пиджак, пересек улицу, сел за руль и отрезал себя от мира чёрной дверью.
Он был влюблен.