Глава 13. Столкновение петиных друзей

 Глава 13.
 О ТОМ, ОТЧЕГО НЕ СОСТОЯЛОСЬ СТОЛКНОВЕНИЕ ПЕТИНЫХ ДРУЗЕЙ С КОМПАНИЕЙ ВАДИМА

                В то время, когда решалась Катина с Петей судьба, в Верочкиной жизни тоже происходили значительные события.
                Однажды Верочка сидела дома одна. Тётя Оля на работе, Катя к Пете, мужу своему, на тайное свидание ушла – был такой случай. Верочка только что помыла со Светой Полуниной подъезды.
                А что вы думали? Конечно же, Верочка в летние каникулы не сидела, сложа руки, тяжёлым грузом на тётиной шее, а зарабатывала, как умела, и вносила свою лепту в семейный бюджет.
                Со Светой Полуниной они мыли подъезды в трёх пятиэтажках. Восемнадцать подъездов – это вам не шутка! Занятость – шесть дней в неделю с одним выходным. Работа не лёгкая и не    Бог весть как щедро оплачиваемая. Кроме того, с алкоголиков и алкоголичек, понятно, ничего не возьмёшь. Да ещё платили в каждом подъезде какой-нибудь бабушке – пенсионерке за пользование водой, холодной и горячей, у кого её набирали, чтобы зря людей не беспокоить, и чтобы воды было, сколько хочешь.
 Девочки проворные. Приносила Верочка тёте Оле для своего возраста значительную сумму. Посчитайте и убедитесь сами, к тому же людей, занятых трудоустройством молодёжи, они со Светой не обременяли, сами трудоустроились, сами взимали со своих жильцов сколько положено. – Такие они девочки.
                Итак, Верочка дома после работы, собой довольная.
 А попробуйте сами каждый день вдвоём три подъезда подмести и три помыть! Руки её до сих пор ощущали лестничные ступени, ступени, ступени… и подъездную чистоту, и приветливые взгляды жильцов.
 - Разрешите пройти?
 - Проходите, пожалуйста, - воспитанные старательные девочки.
                Мыли на совесть. Не размазывали грязь на руках у них плотные резиновые перчатки до локтей. – Плевки, раздавленные шприцы от наркоманов и всякая лестничная гадость им не почём. Тряпки у них толстые и мягкие, веники пушистые, вёдра и совочки новые, большие, голубые – заглядение, а не орудия труда.
 И сами они, Света с Верочкой, - не девочки – любование одно! В светлых блузах и таких же брючках, лёгких, просторных и удобных. Сами придумали себе и сшили спецодежду. Волосы, чтобы не болтались и не мешали работать, убраны под светлые шапочки, на ногах  резиновые сапожки – никакая грязь и сырость им не страшны.
                Находясь под впечатлением такой добросовестной, необходимой людям работы, Верочка и дома не сидела, сложа руки, и не валялась в креслах и диванах перед телевизором, а переделывала старые джинсы с протёртыми коленками на короткие шорты с бахромой. Когда надоедало, она отодвигала к стенке разношёрстную Мурку, и плюхалась на диван, но опять же с замечательной и серьёзной книжкой в руках, с «Анной Карениной».
 Сначала немного предавалась мечтам. Ведь она всерьёз решила выйти замуж за Вадима, чтобы Катю с Петей спасти. И не только поэтому. Нравился ей Вадим? Кому он может понравиться? Тем более в сравнении с Петей. Но Верочка уверена была, что Вадима она способна переделать. Она ведь не Катя – сюсюкать с ним не собирается…
 На бесплодных пока мечтах Верочка не позволяла себе задерживаться. И обращалась к Анне «Карениной». Мало того, что она много полезного и интересного находила для себя в этой книге, но так как все её мысли были устремлены к Вадиму, который тогда никакого внимания на неё не обращал, то она мысленно задавала ему и всей его компании вопрос:
 - Приходилось ли вам когда держать в руках такие серьёзные умные книги? И сама уверенно отвечала:
 - Не приходилось и никогда не придётся, если мне не удастся этого недоумка Вадима прибрать к рукам.
 Между этими двумя полезными занятиями Верочка находила ещё время заглянуть в зеркало – собой полюбоваться. И ещё осмотреть чисто убранную Верочкой же квартиру. Кате ведь, страдалице, не до этого сейчас. И поправить прекрасный букет в зале на столе из листьев и трав с редкими между ними цветочками. Его тоже Верочка придумала и набрала. Стоял он в узком кувшинчике, распространялся далеко за пределами его и частично возлежал на столе – очень красиво, если умный человек, такой, как Петя, посмотрел бы на него,  но недоумок Вадим, конечно, не обратит внимания.
 Вчера ещё рядом с букетом лежало красиво написанное Верочкиным аккуратным почерком стихотворение Юрия Безуса – местного поэта из Катиного сборника, это она поэзией увлечена. Верочка не особенно ею интересуется, но это стихотворение будто бы написано о её букете. И она его переписала. Называется кратким словом «Смотри!». И Верочка смотреть умеет
 Смотри, под ногами зелёное царство:
 И листья, и стебли – не пыльный палас.
 Ведь царство цветенья – для тела лекарство.
 Душе – наслажденье, отрада для глаз!
                -----------
 Средь тысяч растений прекрасно любое.
 Смотри, как струят они ласковый свет.
 Вот жёлтые звёзды горят зверобоя,
 Вот плещется синим вероники цвет.
                ----------
 Неистово ало цветение мака,
 Как будто с ним жаром делилась заря,
 Готически стрельчаты листики злака,
 Изящно ажурен листок купыря.
                ----------
 Здесь краски и формы увидишь любые.
  Ну, разве не царство? Чего только нет!
 Смотри, как мордовник шары голубые
 Возносит над лугом парадом планет.
                -------------
 Смотри, как у клевера рдеют головки,
 Как донник взметнулся в кустах золотой,
 Мышиный горошек взбирается ловкий,
 И тянется пижма с кудрявой листвой.
                ----------
 Есть красная книга закона у царства,
 Здесь каждое имя имеет права.
 Душе – наслаждение, телу – лекарство…
 А мы обобщаем небрежно – «трава».
 Катя заметила всё и оценила по достоинству, но мнение своё вещала кратко, одним лишь словом «умница». Оно и понятно – все мысли её и душа Петей заняты. Другим там места нет, а если есть, то только для таких вот кратких слов.
             Зато у Светы Полуниной красными пятнами пошло лицо, так разволновалась, когда читала Безуса стихи и взглядывала на букет:
 - Ведь я всё это знаю, все растения, здесь названные, помню. Я же три года только в городе, а до этого, пока бабушка жива была, с ней жила в деревне. Только я бы так никогда не сумела сказать.
 - А нам совсем не обязательно уметь так говорить, - Верочка её утешила, - для этого поэты есть. И подарила Свете стихотворение Ю. Безуса.
 Пете бы тоже понравилось. А вот болван этот Вадим, конечно, ничего не поймёт. Он, как телёнок, как овца. Правда, с ними его сравнивать нельзя, потому что телёнок и овца всё понимают, только сказать ничего не могут.        А у Вадима ни слов, ни понятия. Язык, мысли и восприятия совершенно не развиты – в зачаточном состоянии.
         Верочка мечтала о том, как бы ей сюда, именно при таких обстоятельствах, когда она одна и Катька не затмевает её своим занудством, Вадима заманить. Конечно, под занудством подразумевается множество положительных Катиных качеств, как с детства ей твердят о старшей её сестре – она согласна с этим, но только не в присутствии Вадима.
          Знает Верочка - так не бывает, чтобы ты захотел, и желание твоё тут же исполнилось.
 Она, в который  уже раз примеряла отрезанные шорты – очень хорошо, но можно ещё на палец сделать их короче, а бахрому длиннее. «...и ты один, и я одна…» - напевала она между делом о себе и Вадиме подходящую песенку.
 Но Бог не остался в этот день к Верочке безучастным – и послал ей того, о ком она мечтала. Вадим, конечно к Кате пришёл, но Верочка – то знала, что это её судьба, её счастливый случай. – Только не зевай! Правда нежданно – негаданно…
 - А, это ты? – уныло Верочка произнесла, ведь не лыком она шита, чтобы ликование своё выдавать
 - Садись, Катя сейчас будет, она за хлебом пошла. Это чтобы его удержать.
 А сама шмыгнула в свои девичьи покои и, прежде всего, суеверно нырнула в заветную старую, облепленную ракушками  шкатулочку, достала свой нательный крестик на суровой нитке, повесила на шею /крещёная ведь она/ тётя Оля её окрестила, а крестик она до сих пор не носила, ждала пока купит к нему серебряную цепочку. И ещё считала себя умной девочкой. Богу-то, что золочёная цепочка, что суровая нитка – всё равно. И он на её глупость не посмотрел, Вадима к ней залучил.
 Потом Верочка - домашний халатик прочь и надела голубую маечку с низким вырезом на груди, без рукавов, такую же мини юбочку – и вся такая светлая открытая девочка вышла к Вадиму и стала как бы по делам туда –сюда мимо него мельтешить. А этот болван – нога на ногу – уставился в окно, будто Верочки здесь вовсе нет.
 - Может, выпьешь чего? – спросила она. На слово «выпьешь» он сразу отозвался как надо – вмиг к ней оборотился:
 - А чё у тебя выпить есть? – с интересом на Верочку уставился, и многое заметил в ней.
 - Конечно, не водка и не всякая гадость, какую вы привыкли лакать, но могу свежего чая заварить, могу холодного квасу из холодильника достать.
 - А-а…- разочарованно протянул Вадим, но глаз от Верочки уже не оторвал.
 - Бэ-э…- передразнила Верочка его.
 - Ладно, квасу давай, жара, я мокрый весь, хоть выжимай.
 Верочка отлучилась и знала уже, что в окно он больше не смотрел, пялился ей в след. Вернулась Верочка с прекрасным подносом – розы, розы, розы по светлому полю, и запотевший с квасом графин, и высокие фужеры из прозрачного стекла. Слава тебе, Господи, сидят они вдвоём за столом, на котором стоит замечательный Верочк4ин букет, конечно, в букете этом он не смыслит ничего. Но растения, они как люди, только молчат: и повелика, и папоротник, и мышиный горошек, и суровый бордовый колючий татарник, и все остальные, резвясь в воздухе, начинают на Верочку работать. – Нежные, нужные чувства в Вадиме к Верочке пробуждать.
              А сами они с Верочкой мелкими глотками потягивают из высоких фужеров холодный квас, и как бы по-семейному продолжают рядышком сидеть. И разношёрстная Мурка туда же: не случайно потянулась она на диване – «мур – мур –мур» - перевернулась на спинку и замахала в воздухе мягкими лапками, приманивая счастье.
 Мурка, состоящая из белых, рыжих, чёрных пятен «черепаший окрас» - написано в учебнике о таких кошках. Котов таких не бывает. Чем-то это объясняется, Верочка не помнит, да это и не важно. В народе очень известно, что разношёрстные кошки приносят счастье. Верочка много раз на себе проверила это.
                Болван, естественно, не замечает, какие вокруг него плетутся тенета. Только прихлёбывает время от времени квас, да вытирает носовым платком вспотевшее лицо, но от Верочки глаз уже не отводит.
 - И чего в тебе Катька нашла? – смело спрашивает Верочка, потому что она не Катя и знает, как с ним разговаривать - миндальничать нельзя, - я бы с тобой не связалась никогда.
 - Почему? – интересуется , любуясь Верочкой, Вадим, но всё ещё не воспринимая её всерьёз.
 - Лопухов таких, как ты, я не люблю, - отвечает Верочка ему.
 - Это я-то лопух? Ты с кем-то путаешь меня.
 - Ничего не путаю, и вся ваша компания - лопухи, и грош вам цена.
 - Это моим крутым корешам – грош цена? Верочка вся смехом изошла, показывая ему при этом всё юное нетронутое совершенство своё.
 - Крутые – это точно, как переваренные яйца – тьфу! – даже сплюнула она – вас друг от друга не отличишь, личностей среди вас нет. я как услышу «крутой» - значит для меня – круглый болван, ну, жулик ещё, «сила есть – ума не надо», «век свободы не видать». морды косые, рот откроют винным перегаром разит, слово скажут – мат – перемат, без этого не свяжут двух слов – мозги ведь в застое. Порядочного человека от всего этого тошнит.
 Может, «лопухи» - не то слово. Лопухи – это ведь зелёные полезные растения. А крутые –плесень и мразь. Людьми не назовёшь, скотами назвать – обидятся скоты.
                У Вадима от Верочкиной смелости такой отвисла челюсть, но при воспоминании о своей блатной братве- возразить не было чего.
 - Ты, Вадим, на меня не обижайся, - Верочка положила ему руку на плечо, и пахнуло страстным жаром в лицо, так что у него помутилось всё в глазах. Он чуть Верочку в охапку не сгрёб, но отрезвили её слова:
 - Мы с тобой ссориться не должны, мы с тобой заодно. Когда ты женишься на Катьке, я выйду замуж за Петю её. ты «Повесть о настоящем человеке» читал? Не читал, тебя об этом незачем и спрашивать, ты же ничего не читал. Крутым болванам книги, как рыбам зонтики, или лягушкам калоши , ни к  чему,- - не стеснялась Верочка в выражениях, и не боялась ничего.
 - Ты, Вера, говори, да не заговаривайся, - рассердился Вадим.
 - Не обижайся, - и она ласково положила свою нежную ручку на его огромную ручищу, отчего сладко вздрогнуло всё его существо, но желания схватить Верочку в охапку больше у него не появилось, слова её больно и безнаказанно его хлестали, и он чуть ли не боялся её. И ответить ничего не умел
 - Я этой повести «О настоящем человеке» не читала тоже, я только слышала, что есть такая. Но я знаю, что настоящий человек на Катиного Петю похож.
 - На этого ханырика?
 - Не называй его «ханыриком» ханырики – это крутые твои. У них со всем  - «хана» - беда то есть – в переводе с украинского на русский язык, особенно с умом.
 - Вера, не заговаривайся, хоть ты и Катина сестра… А Катя где, уже десять раз можно было за хлебом сходить, - забеспокоился Вадим.
 -Наверное к Лиде Черепановой зашла, - нашлась Верочка, как будто всю жизнь только и делала, что выходила из затруднительных положений.
               Но ведь на протяжении всей довольно длительной дружбы Вадима с Катей, Верочка постоянно прислушивалась к их разговорам и отношениям, понимала, что Катя Вадиму совсем не подходит, всегда говорит ему не то, что следует, поэтому очень немногого от него добивается. И в уме представляла и проговаривала совсем другие диалоги, так что тайный опыт общения с Вадимом она имела уже достаточный.
 - Ты Лиду Черепанову должен знать, - бесцеремонно моргала Верочка прямыми ресничками, - вы с ней учились вместе, а с Катей дружили они. Она в соседнем доме рядом живёт. Только я не знаю в каком подъезде. Я ведь к ней не хожу. Лида уезжала из города на десять лет, а теперь к бабушке приехала на время погостить, и с Катей – «не разлей вода». как сошлись вчера у нас – у меня уши отвисли –«он меня любит – я его не люблю, я его люблю, он меня не любит».
 - Кто кого любит не любит? – ревниво забеспокоился Вадим.
 - Это ты у них спроси. Я в это не вникала. Я вчера обсмеялась над ними. Они обиделись и сегодня. наверное, у Лиды сидят.
 Всё, Вадим, сейчас мы с тобой вместе пойдём. Я тебе покажу этот дом, где Лида живёт. Мне больше некогда рассиживать с тобой. Подожди, переобуюсь.
 Верочка весело раскидала в стороны домашние тапочки, выставляя на показ безупречной формы ножки, пошла и достала из коробки Катины белые босоножки, новые совсем - муха на них не сидела, Катя в них не выходила. Ей сейчас не до красоты. А Верочке очень кстати. На Катю ведь работает она.
 - Так пойдёт? – спросила она у Вадима, переступая с одной стройной ножки на другую.
 - А ты – девочка, что надо! – восхитился Вадим.
 - Ну ещё бы! я это знаю. Только не всем рассказываю. И она бесцеремонно оперлась на его локоть. Вадим от этого дёрнулся.
 - Ты не дёргайся, - успокаивала его Верочка дорогой, - мы теперь с тобой близкая родня. ведь Катин с Петей ребёнок, когда вы с ней поженитесь, будет твой сын. А наш с Петей сын и твой – родные братья по отцу.
 - Какой ребёнок, разве Катя беременная уже?- Об этом ещё не говорят, но я думаю, что беременная. Они ведь с Петей достаточно пожили, чтобы забеременеть ей. И она сейчас солёную капусту ест целыми тарелками, а раньше её терпеть не могла, - смело фантазировала Верочка, - хотя сама она этого ещё не знает. Но мне это очень важно, поэтому я всё вижу, всё замечаю.
 Ну, ладно, заболталась я с тобой, вон тот дом, где эта Лида живёт. Будь здоров!
 - Может, мы и дальше вместе пойдём? - спросил Вадим. Как-то не хотелось ему с Верочкой расставаться. Он думал потому, что она о Кате ему сообщает ценные сведения.
 - Чтоб мне с тобой, крутым…не буду дальше продолжать с каким – ходить по улицам! Да ведь не только курам, кошкам будет смешно. Я ведь разборчивая очень, Вадим, Но ты не обижайся, ведь мы с тобой теперь родня – ближе не бывает.
 Верочка очень боялась, как бы Катя с Петей /ведь они от любви, одуревшие совсем/, не вывернулись навстречу откуда-нибудь, но всё благополучно обошлось.
      Вадим не солоно хлебавши, уныло поплёлся домой. Он хорошо запомнил и Верочкины оскорбления, и горячие прикосновения её. Ему  хотелось тоже Верочку оскорбить, но он не находил к чему придраться. В других чувствах к ней признаваться себе не хотел, вернее, их ещё не сознавал. И не заметил того, что ценные сведения, сообщённые Верочкой о Кате, ничуть не тронули его
 - Родня, средь бела дня! – сердился он, задетый за живое и недовольный собой.
    Верочка же очень была уверена, что краеугольный камень их будущего романа заложен уже, не зря она старалась. И шла, ног под собой не чуя, на трамвайную остановку. В таком настроение и одеяние следовало непременно побывать в людных местах – себя показать, на людей посмотреть.
 Она вынула из-под маечки свой крестик на суровой нитке, незаметно для прохожих его поцеловала. Спрятала опять, и решила его всегда носить на этой нитке, а деньги, откладываемые на серебряную цепочку, нищенствующим детям раздать, что возле церкви стоят с протянутыми ручками.
           На следующий день Вадим уже больше к Верочке, чем к Кате пришёл, сам ещё этого не сознавая, Верочку ему хотелось поставить на место. Он купил дорогую коробку конфет, и надеялся, Верочке ее, вручив, хотя бы всё вчерашнее в шутку превратить. И, может быть, по ходу дела что-нибудь этой Верочке обидное сказать, например: «от горшка два вершка, а туда же…» Конечно, понимал, что мысль не закончена, куда – туда же? Но большое значение своей коробке конфет придавал.
 - Тебе когда кто такие конфеты  дарил? – спрашивал он Верочку про себя. И был уверен, что никто и никогда. Это его успокаивало. В этом он чувствовал своё мужское достоинство. Иметь деньги и дарить такие конфеты не каждый может. Твоему ханырику Пете такая коробка не по карману.
    После краткого приветствия, Верочка открыла дверь и встретила его,
 - Вот, ешь шоколад, малолетний детский сад,- он только и сказал, больше ничего не пришло ему на ум. И это очень кстати и неизвестно откуда взялось.
    А Верочка его ждала, раз с Катей они не встретились вчера, видела ведь она, как он, на указанный дом не взглянув, домой пошёл. И Верочка в боевой готовности была.
 - О, это дело! – розовой улыбкой расцвела она, торжественно принимая коробку конфет,- шоколад я люблю, обожаю шоколад! и повисла свободной рукой на шее у него, и поцеловала в щёку у Кати на глазах, отчего бросило его в жар, но при Кате не разбежишься с нежностями в ответ.
 - Подумать только, - удивлялась Верочка, - вроде бы «крутой», вроде бы болван, а как человек сообразил шоколад принести.
 - Верочка, не груби, - одёрнула Катя её.
 - Счас!- подумала Верочка, с издевкой про себя, но промолчала.
 - Эта радость и поцелуй – и это обидное «болван», - совсем смешался туго соображая, Вадим.
 - Будто конфет я вам раньше не приносил? - обиженно вспомнил он
 - Кате приносил, а мне нет – Верочка ответила ему, сбегала в кухню, заварила свежий чай, принесла поднос с красивыми тремя чашечками и блюдечками, из посуды для гостей. В чашечках парил горячий чай, поставила на стол.
 - Садись, Вадим, и ты, Катя, садись. Открыла коробку конфет
 - О-о-о! – шумно восхищалась Верочка, - вы только посмотрите, внутри коробки как в театре – у каждой конфеты своё особенное место, своя ложа и конфеты разной формы. Смотрите, есть даже в серебряных и золотых обёртках. Те, которые в блестящих обёртках  конфеты загадочные и таинственные – они для умных, смелых мыслящих таких как я, это для меня. И она несколько конфет отложила на блюдечко своё. Эти, которые в форме полумесяца – для влюблённых. У которых не все дома, - это для Кати, и несколько таких она отложила на Катино блюдечко.
  А эти – круглые без мысли и фантазии, эти для крутых, невежественных и отсталых – это для тебя, Вадим.
 - О чём ты, Верочка? – спросила рассеянная и задумчивая Катя, мешая чайной ложечкой горячий чай.
 - Я ничего, я конфеты делю. А Вадим не обижается на меня, не бойся. Мы с ним породнились вчера, правда, Вадим? – и она так на него посмотрела, и так нежно тронула за плечо, что потемнело у него в глазах от невыносимо приятного к Верочке тяготения.
 Катя с удивлением на них посмотрела ничего не понимая. Вадим негодовал на себя и раздражался оттого, что ничего не мог достойного Верочке ответить. А ведь среди своих он за словом в карман не лез и мог укоротить любого – всякого. Но так как он там говорил – права была Верочка,  здесь не скажешь, потому что там широко он пользовался нецензурными словами. И говорить было легко, а тут попробуй, скажи – вот уж в самом деле – болван, -возмущался он про себя, глядя правде в глаза. Вот Катя – она молодец – очень ласковая и терпеливая Катя, ни разу никогда ничем его не оскорбила, а эта егоза.… И ещё обиднее и хуже сделалось ему.
 - Ну, ладно, я пошёл, - поднялся он.- Катя, может, ты меня проводишь?
 - Нет, Вадим, я тебя не провожу, - Катины мысли были далеки.
 -И эта туда же, - побледнел Вадим и сжал кулаки. Но Верочка вдруг взяла его под руку.
 - Не переживай, я тебя провожу. Замуж я за тебя не собираюсь, зароков тебе никаких не давала… Он, было дёрнулся, но Верочка держала его крепко и нежно – так, что затуманилось в глазах, и светлые чувства, желанию вопреки, заполнили его. Он растерянно и покорно на Верочку посмотрел.
 - Прощайся с Катей, - подсказывала она ему, - дескать, до свиданья, дорогая Катя, и всего тебе хорошего! Как совершенный дурак он всё повторил и, увлекаемый Верочкой, с ней из квартиры вышел.
 - Ты, вроде бы, вчера со мной не хотела ходить.
 - А я с тобой ходить не собираюсь, я просто тебя провожаю вместо Кати из подъезда, но её рука по-прежнему охватывала его руку крепко и нежно. Это его  волновало.
 Когда вышли из подъезда, он Верочку под руку взял.
 - Слушай, давай куда-нибудь закатимся с тобой, ну в самый лучший ресторан.
 -Не смеши, что мне там делать? Смотреть, как «крутые» лакают водку и курят? Музыка по ушам бьёт. Мы один раз зашли в ресторан со Светой Полуниной по делу, там работала её сестра, и нам от всего этого сделалось гадко. В общем, в ресторан я с тобой не пойду – для меня это не подходящее место. По улицам мне с тобой, сам понимаешь, ходить совестно.
 Вадим от обиды чуть не задохнулся.
 - Но одно место, где мы можем с тобой побыть, я знаю.  У него от такого обещания расширились глаза.
 - Вон там у нас в палисаднике есть для влюблённых «красный уголок» по вечерам он занят всегда. А сейчас там никого нет, и Верочка повела его за руку в палисадник.
 Этот «красный уголок» был замечательным местом, Узенькой площадкой между четырьмя разросшимися сиреневыми кустами. Для ночного бдения там стояли прикрытые глянцевитыми журналами «Спид-инфо» два, опрокинутых вверх дном, дырявых ведра. Но кто-то уже ухитрился «красный уголок» использовать не по назначению,- рядом с вёдрами стояли две пустых бутылки, накрытые пластиковыми стаканами.
 - От этих твоих болванов никуда не деться.
 - Почему моих, - удивился Вадим.
 - Как почему? – ведь бутылки – это занятия не для Пети, не для меня, не для Кати. Для твоих придурков и болванов. Ладно, ты не обижайся. Верочка брезгливо взяла бутылки и отнесла их на тротуар
 - Пусть бабушки сдадут на пропитание.
 -Смотри как здесь замечательно – зелень и тишина, а весной цветёт сирень. Садись, поговорим  – родня ведь.
 Вадиму так хотелось рядом с Верочкой быть, что он решил на его слова внимания не обращать, послушно сел и взял её за руку. Она руки не отняла. С минуту были совершенно счастливы.
 - Ах, какое прекрасное у него мужественное лицо! – думала Верочка. Правда, мысли глубокие и серьёзные не осеняли ещё его чела, но не совершенный же он болван, раз к Кате потянулся. Просто Катя не сумела этим воспользоваться. Слишком деликатная и осторожная она. Верочка отняла свою руку у Вадима, и стала, собираясь с мыслями, раскачиваться на своём ведре.
 - Ты желал со мной по улицам гулять, ты приглашал меня в ресторан, для чего, что ты имеешь мне сказать?
 Он опешил, потому что сказать, конечно же, ничего не имел.
 Потрогать бы ещё за ручку, обнять бы, поцеловать, жениться бы даже, – осторожно подумал он. И вдруг эта мысль пронзила его. Верочка очень нравилась ему своей чистотой, как Катя, и при этом ещё боевым характером своим.
 - Видите ли, ресторан для неё не подходящее место. Конечно, для таких девочек и верных жён – ресторан не чистое место – Верочка права. Действительно, с кем поведёшься, от того наберёшься,- вспомнил он свою братву. И ни один из корешей его, с кем делил он последнее время подсудные свои дела и нетрезвый досуг, не вызвал у него симпатии. Собственный батя – отец, пахан – вот кто ему близок и дорог. Он ведь не такой. Он тоже не любил и не одобрял ни его братву, ни дела его.
 - Тюрьма по вас плачет,- не раз говорил он, глядя на них, и не велел братву домой водить.
 - У меня порядочный дом, а не бордель и   не питейно – терпимое  заведение.  А Вадим – вот уж олух и болван – Верочка права -  с кем вяжется, куда идёт?
 На Верочке бы жениться! Зачем ему Катя, если в голове её ханырик этот, и даже от него она беременная.
 - Женюсь на Верочке во что бы мне не стало! С братвой – кранты! – решил он.
 - Так тебе нечего сказать? – перебила Верочка такие серьезные намерения его.
 - Подожди, мне есть чего тебе сказать! А что если брякнуть ей без лишних слов – «на тебе хочу жениться», рано, пожалуй, ещё, подымет на смех, и потом не будешь знать, на какой подъехать к ней козе. И, полный решимости
 Верочку охмурить, он начал издалека:
 - Вот ты всячески меня обзываешь и позоришь, я сам не знаю, как терплю. А ведь Катя раньше меня любила, до того, как этого ханырика встретила. Значит, что-то хорошее во мне есть, ты, Верочка, внимательно посмотри, и приосанился на своём ведре, потому что знал – есть на что посмотреть.
 Верочка так и взвилась!
 - Я тебя позорю? Ты сам себя позоришь! Катя тебя любила? Опомнись, и  голову себе не морочь, Катя тебя не любила и не полюбит никогда.
 - Не тебе об этом судить,- рассердился Вадим, - ведь я хотел на ней жениться, и она согласна была.
 - Ты Катю знаешь давно?
 - Почти два года.
  А я семнадцать лет, - округлила Верочка свой возраст,- ведь Катя наша с приветом. Она тебя не любила, а придумывала , каким ты можешь стать, хотела тебя исправить. Помнишь, всё тебе какие-то условия ставила, а ты их никогда не выполнял, потому что как  был крутым болваном, так и остался.
 -Вера, ты не заговаривайся и больше меня «крутым» не называй…
 -Это не я придумала, вы сами называете себя «крутыми» и гордитесь ещё. А дальше что? Убийцы – киллеры, шестёрки, насильники, садисты… откуда всё это берётся? От вас крутых болванов вся мерзость и грязь.
 Злясь на самого себя, чувствуя в глубине души, что Верочка права – в самом деле, ведь братве его до всего этого один только шаг, а если уж правде в глаза посмотреть, то прав отец, по многим из них давно тюрьма плачет за такие разные дела. А сам он разве далеко от них ушёл? Но всё же ещё раз твёрдо Верочке сказал:
 - Ты больше меня крутым не называй! Не мог он ей сейчас признаться, что решил со всем этим завязать.
 Верочка возликовала в душе: дошло, достала!
 - А как прикажешь тебя называть? К порядочным людям, таким как Петя, тебя не отнесёшь.
 - Ханырика этого при мне не вспоминай.
 - Не называй его ханыриком, я уже тебя предупреждала. И чего ты вяжешься к нашей Кате? Во-первых, она тебе не пара. Катя - человек, а ты… не буду повторять. Во-вторых, ты её предал. А как иначе это назвать? Где ты был, когда  мы маму хоронили? Когда Катя сознание теряла от горя? Потом Петя у тебя оказался во всём виноват. Ведь ты со своими придурками мог его убить.
 - Да, мог, не трогай, если не твоё.
 - А если это твоё, то дели с ней радости и горе, а не валяйся пьяным.
 Вадиму нечего было возразить.
 - Вера, я закурю?
 - Кури, только не здесь – сирени завянут, я пошла. И она вскочила, было, со своего ведра.
 - Нет, подожди, я не буду курить. Ты же говорила что мы с тобой заодно,- напомнил он Верочке ею же когда-то предложенную мысль.
 - Мы с тобой заодно?! – снова Верочка взвилась, - ничего общего у меня с тобой нет и не может быть!
 - Ты же сама говорила, я же не придумал.
 - А если бы у тебя умер отец, а Катя бы пьяной была и на похороны его не пришла, ты бы простил? – наступала Верочка, его не слушая.
 - Нет, не простил, я очень уважаю отца своего, - не подумав, сказал он.
 - А мы очень маму свою любили и уважали. Её  все любили и уважали, только её больше нет.
 И Верочка снова вспомнила день похорон. Эту беспросветную навалившуюся каменной горой, не воспринимаемую разумом жуть, кладбище и маму в гробу, и мучительный от этого звон в ушах и тошноту – всё это с какой – то кошмарной ясностью захлестнуло вдруг её и Верочка слезами залилась, беззвучно зарыдала и задрожала от горя, которое как открытая рана ещё не зажило, болело в ней.
 Вадим её понял, проникся сочувствием и, лишних слов не тратя, силу применил. - Могучими руками он плачущую Верочку поднял, на колени к себе посадил и крепко прижал к своей горячей волнующейся груди.
 Верочка не сопротивлялась и, сотрясаясь от рыданий, сама к нему приникла. Он плакать ей не мешал, плакала, сколько хотела и обоим было хорошо. Верочке ведь после похорон не с кем и негде было горе своё выплакать. При тёте Оле она сдерживалась, чтобы не бередить её старое нездоровое сердце – одна ведь теперь у неё защита и опора. Наедине она тем более сдерживалась, боясь отдаться горю и умереть, как Катя на кладбище чуть не умерла, если бы Петя не подошёл. Снова и снова проносилось всё это в её памяти, и она то затихала, то заходилась вновь в безмолвном рыдании. Но было горько и отрадно плакать в надёжных и крепких  объятиях Вадима.
 Вадим, прижимая плачущую Верочку, воспринимал это как запоздалое участие в их безнадёжной, тяжёлой утрате. Он достал носовой платок и слёзы ей хотел утереть. Она платок забрала и, горько всхлипнув последний раз, вытерла насухо лицо.
 - Я очень благодарна тебе за сочувствие и участие, Вадим. Мне легче сделалось от слёз. Она вернула ему платок.
 - Ты знаешь, с самых похорон я выплакаться никак не могла, будто камень свалился с души, до свиданья, Вадим. Несмотря на «до свиданья» он взял Верочку за руку и до подъезда проводил. Они расстались ни слова больше друг другу не сказав. Расстояние не велико от кустов сирени до подъезда, а для Вадима много значило оно. Шли они согласно, примирённые, и, будто бы, родные даже, а как простились, понимая друг друга без слов!
 Ему казалось, что в их отношениях зародилось новое начало. Внутри от этого всё непривычно пело и ликовало, но не от похотливого желания – от нежности и любви.
 Для Вадима эти чувства были новы, как в сказке, будто бы жар птица на мгновение прислонилась к нему, посидела на коленях и внушила не здешние  желания, зажгла яркий несказанный свет в его душе, о существовании которой в себе Вадим никогда не подозревал. А вот есть, оказывается, и у него душа, потому что в других частях тела подобные чувства не могли родиться. Он вынул из кармана носовой платок, влажный от Верочкиных слёз, приложил его к губам, сложил и спрятал как дорогую и памятную вещь об этом дне.
    Для следующего свидания Вадим заказал большой торт, дорогой и красивый со всякими фиглями – миглями и цветами, треугольной формы, предполагая, что квадратный или круглый это для болванов.
    Верочка его встретила, она теперь вскакивала первой при каждом звонке и бежала к двери. Торт радостно приняла и убежала заваривать чай. На этот раз тётя Оля дома была. Она по отношению к Вадиму занимала двойственную позицию: что жених из новых русских – очень  обеспеченный – в наше время хорошо, только Петя больше нравился ей. Но чему быть, того не миновать – считала она, поэтому любезно Вадима пригласила проходить, садиться, как дома чувствовать себя.
    Верочка проворно организовала чай и пригласила всех к столу.
 - Катя, тётя Оля, Вадим, вы только посмотрите какой торт – сказка и фантазия!
 Вадиму нравился её восторг -  Катя ко всему этому равнодушной была.
 - То ли ещё будет, - щедро думает Вадим, - задарю шоколадами, тортами, дорогими подарками! Что бы в следующий раз подарить – кулон, кольцо, браслет? Ручные часы, - осенило его, когда взглянул на её руки – нет у Верочки часов.
 - И посмотрим ещё меня или ханырика будешь ты любить, - самодовольно подумал он.
 - Ну, всё, полюбовались? Смотрите на торт в последний раз, - играла Верочка ножом.
 - Красивый торт, наверное, дорогой, - радовалась тётя Оля, и гордился Вадим.
 - Жених богатый  придурковатый, -  Верочка не преминула добавить.
 - Опять, - про себя обиделся Вадим, - видимо, их тесное сидение в «красном уголке», чему он большое значение придавал, не помнила она.
 - Верочка, ты сделалась невыносимой, - негодовала Катя.
 - Я,  просто, рифму к каждому слову стараюсь найти, стихи решила писать, богатый – придурковатый рифмуется хорошо, - невозмутимо отвечала Верочка
 - Ещё слово, и мы тебя попросим из-за стола, - продолжала возмущаться Катя.
 - Катя, ты не волнуйся, Вадим не обижается на меня, это не про него, я же сказала, что просто рифмую слова.
 - Ну, слава Богу, если не про него, - строго тётя Оля на Верочку взглянула.
    Верочка быстро допила свой чай, доела свой на блюдечке торт, вытерла губы бумажной салфеткой.
 -Спасибо! И ушла и затворила за собой дверь. Вадим слышал это спиной. У него было – в пятки душа, «не к Ханырику ли ушла?»
 При виде торта затошнило его, 6но делать было нечего – за ней не побежишь, он чаем поперхнулся. Тётя Оля по – родственному похлопала его по спине.
    Но Верочка скоро возвратилась и, стоя в дверях, смело, глядя на Катю и тётю Олю,         сказала:
 - Вадим, ты после чая зайди в «красный уголок», я тебе имею что сказать, и снова хлопнула дверь. Верочка ушла в «красный уголок», чтобы там его подождать, что тут сделалось с ним!
 Запела и возликовала трепетная, обретённая им от любви к Верочке душа, и краска смущения, чувствовал он, залила его лицо. Он  опустил глаза и за торт принялся. Никогда ничего вкуснее не ел, не обманули его в кондитерской, когда сказали:
 -  Увидите, понравится, придёте к нам не раз. Тётя Оля тоже хвалила торт, даже Катя, равнодушная к этому всему, сказала «очень вкусно» и отрезала ещё кусочек.
    Вадим немного успокоился, не спеша, доел свой торт на блюдечке и второй кусок, который Катя ему, стыдясь за Верочку, положила, старалась проявить участие и внимание, добрая ласковая Катя. Он перекинулся с тётей Олей житейскими новостями о ценах, которые растут, о жаре и дождике, которого все ждут, спокойно поднялся, поблагодарил за хлеб – соль и пошёл к двери. Тётя Оля, кивнув  на торт, мол, хлеб – соль не наши, его до двери проводила и как бы благословила. – Ведь среди сиреней в палисаднике его Верочка ждёт и имеет, что ему сказать, знать, не забыла, как сидели они.
    Закрыв за собой дверь, он взлетел, немного над их домом покружил и приземлился между сиренями – так ему показалось. Верочка, жуя травинку, сидела на своём ведре, уткнувшись в книгу.
 -Читал? – спросила, указывая на название. «Анна Каренина» Л. Толстой – разобрал он, хотя книга  к нему вверх ногами была.
 - Не читал, - честно мотнул головой, и знал, что Верочка дальше скажет, но она промолчала.
 - Садись, Вадим, за её деликатное умолчание он решил «Анну Каренину» прочесть.
 - Я вот зачем позвала тебя:  ты с этими приношениями кончай. Мы из среднего сословия, у нас с тётей Олей не хватает иногда на хлеб, если приходится купить какую-нибудь вещь. И приобретать дурные привычки -  объедаться шоколадами  - тортами нам ни к чему. Это ты пьёшь, куришь, не колешься ещё?
 - Нет, не колюсь.
 - Ну, за этим дело не станет, от водки до наркотиков – один шаг. Вадим согласен был. Многие из братвы уже сидели на игле, и к нему подкатывались не раз. У него хватило ума не влипнуть в это, благодаря отцу, того переворачивало всего, когда он о наркоманах говорил.
 - Я пить бросаю, не то, что колоться, - тут же решил Вадим и выдал желаемое за действительное, вот увидишь.
 - Пусть на это Катя смотрит. И сжалась, и затосковала, и кровью облилась его душа.
 - А я тебе хотел часы купить, - уныло признался он.
 - Часы? – удивилась Верочка, во-первых, я не бездельница, время чувствую почти точно без часов, во-вторых, подарков не принимаю от посторонних людей.
 - Вот те на, от посторонних людей, мы же с тобой родня!
 - Тем более,  от богатой родни. В-третьих, где ты деньги берёшь? Даёт отец или зарабатываешь сам? На этот вопрос Вадиму правду невозможно было сказать -  узнай Верочка о рекете их и других подобных источниках доходов, и его не пустят на порог. Это Катя славная такая, ни о чём не спрашивала. Обо всех людях она судила по себе. А эта Верочка… что бы придумать второпях? Чуть не сморозил глупость – машины  мою  мол это ведь детская возня. А она не спускала с него  глаз, так и пронзала всего насквозь.
 - Вот я, например, подъезды мою в летние каникулы, в трёх пятиэтажках, каждый день три подъезда моем мы со Светой Полуниной и три метём.
 - Подъезды моете? – переспросил он, -  но ведь это чёрт знает что! – примерил он эти подъезды к себе.
 - Я считаю, что это нелёгкий, необходимый людям труд. А ты чем таким достойным занят, если для тебя – подъезды мыть – чёрт знает что?
 - О Господи! – взмолился он про себя, что делать, что сказать? Ведь о многих профессиях каким-то образом наслышан он, только ничего подходящего не приходило на ум.
 Однако Бог почему-то сразу откликнулся на его /великого грешника/ призыв, и счастливый случай послал, к их ногам вдруг выкатился толстый, круглый с розовыми пятками смешной щенок. Верочка схватила его. Вадим тоже всякую живность любил, они передавали его из рук в руки, гладили, ласкали – он был такой приятный на ощупь, весёлый, благодарный.
 - Янька, Янька, Янька! – послышался за кустами тревожный детский  голос.
 - Лиля, твой Янька здесь, - Верочка ответила, и к ним пришла рыженькая девочка с косичками и щенка унесла.
 - А у нас дома дог живёт, здоровенный такой, Графом зовут, - сообщил Вадим, чтобы мысли от работы в сторону отвлечь.
 - Дог? – обрадовалась Верочка, - я люблю больших собак, ты к нам его приведи.
 - С таким верзилой как-то не удобно по квартирам ходить, лучше ты приди к нам, и я тебе его покажу.
 - Совсем не плохое предложение! – ликовала Верочка в душе, - только к вам я в качестве невесты без места не пойду.- Знаешь, лучше приведи его куда-нибудь, где бы мы могли с ним погулять.
 - Давай, - обрадовался Вадим, - куда привести?
 - Ну, например, на берегу Урала мы могли бы встретиться, или лучше на мосту.
 - Ладно, когда?  Договорились в ближайший выходной в четыре часа.
 - Мы с тобой обо всём переговорили, Вадим, я пошла, надеюсь, ты хорошо запомнил, что я тебе сказала о шоколадах и тортах, я ведь для чего тебя предупредила? Чтобы не ставить в неудобное положение, а то ведь в следующий раз тебе придётся уйти, с чем пришёл.
 - Да понял, понял, мне Катя говорила то же самое, но я думал, что тебе это нравится.
 - Мы привыкли жить на собственные средства – в подачках не нуждаемся.
    Разговор о деньгах и средствах был опасной темой, поэтому Вадим скорее спросил:
 - Может быть, мне и приходить к вам нельзя?
 - Это твоё дело, если тебе полезно иногда бывать среди порядочных людей, то приходи.
 - Спасибо за разрешение, не забудь, что я  к своей невесте Кате хожу, и мы с тобой в этом вопросе будто бы заодно.
 - Да, конечно, ведь Петю от таких выродков, как ты, нужно спасать, - произнесла Верочка, глазом не моргнув, и потом так ласково:
 - Всего хорошего, Вадим! и, не оглядываясь, скрылась за кустами.
    Когда он опомнился и тоже вышел на тротуар, её и след простыл. И только рыженькая девочка со щенком сидела у подъезда.
    Злой, как раненный лев, Вадим отправился домой.
 - Задарил, подкупил! – гневно вспоминал он свои мечты и понимал, что с Ханыриком этим – Петей не тягаться ему, но парнем он был азартным и упрямым, и привык добиваться своего во что бы то ни стало.
 - Вот женюсь на тебе, - мысленно он Верочке пообещал,- тогда увидишь, выродок я или нет, может и о Ханырике этом забудешь со мной!
    Желая тут же что-нибудь решительное предпринять, он вынул пачку сигарет и, хотя очень хотел курить, и завязывать с этим совсем не собирался, безжалостно смял её, скрутил, ни во что превратил. И от этого решительного жеста немного отпустило его. Он поискал глазами, куда бы выбросить негодную пачку – это Катя приучила его на улице не сорить. Урны не было вблизи, и он сунул пачку в карман.
 - Очень мне полезно бывать иногда рядом с порядочными людьми, - вспомнил Верочкины слова и даже развеселился слегка.
 Появилась у него теперь определённая цель – на Верочке жениться и утереть Ханырику этому нос, хватит ему и Кати одной.
   Дальше он стал прикидывать в уме свои возможности и практические действия…
 Кате надо сказать, чтобы она возвращалась к Ханырику своему, нет, пожалуй, рано ещё, сразу к этой Верочке в зависимость попадёшь. Сейчас он к Кате ходит, а без Кати уже Верочка будет решать бывать ему у них или не бывать. Да и Катю ему признаться было жаль терять. Была бы его воля, он бы этого Ханырика на выстрел к сёстрам не допустил. И он все мысли сосредоточил на предстоящем с Верочкой свидании.