Глава 9. печален наш дом

Глава 9 . ПЕЧАЛЕН НАШ ДОМ

                Но не на долго воцарился в нашем доме покой. Лизонька прихварывать начала. И какие-то помятые, нетрезвые типы стали появляться в нашем подъезде. У Кати часто заплаканные глаза. Петя сделался задумчив и мрачен. Оказалось, что бывший Катин жених /так он себя называл/, который раньше никаких обязанностей по отношению к Кате не имел, во всяком случае, на похоронах её матери не был, потому что «не выносит чужих слёз», и в день похорон «сильно пьяным был, не мог придти», эти обстоятельства он очень уважительными считал, теперь, после того, как Катя вышла замуж, вспомнил о ней и твёрдо решил,  что если ему она не достанется, то и Пете с ней не даст он жить.
 На нескромный Алёнкин вопрос: «Как могла с таким свя-заться?» катя ответила, что она и не предполагала, будто могут быть в наше время, в нашем городе такие, как Петя ребята. Что куда ни глянь, все, как этот Вадим и похуже ещё. У Вадима родители новые русские – очень деловые и порядочные люди. И к Кате они хорошо относились катя думала, что, может быть, образумится он.
                И стали мы в осаде жить. Грозили нам по телефону, встречали Петю с Катей в разных местах, окружали тесным кружком неизвестные парни, но не трогали пока. Мы с Альбиной Ивановной пытались  Петю с Катей провожать и встречать, но бесполезно. Во-первых, Петя был против: не маленькие они, во-вторых, мы – занятыё работящий народ, а у ребят этих, Петю с Катей преследующих, время не меряно.
                Пошёл я поговорил с участковым милиционером, молодым, интеллигентного вида мужчиной. Он откровенно мне сказал – понимает и сочувствует, - но, что он может сделать? – поговорить с бывшим женихом – а тот от всего отречётся и ещё нахамит. Не сам же он их преследует. Ребят  тех вы не знаете, милицию они не любят, их это только ожесточит.
 Я поблагодарил его за откровенность, он грустно пожал плечами.
 - По долгу службы я обязан пообещать вам принять меры, и я бы их принял, но слишком знаю эту публику. Нет пока в их поведении доказуемого состава преступления, и они это знают. Я извинился за то, что его побеспокоил.
                Катя не выдержала такой жизни, ушла домой. Петя наш снова угасать стал. Потом какое-то нездоровое возбуждение появилось у него.
                Дошли до меня тайные сведения, что Петя и его друзья решили действовать на свой страх и риск - собраться большим коллективом и проучить этого Вадима с его окружением. И я понял, что мы потеряем Петю, и рискуют жизнью его друзья. Представил мать Юры Колесникова – единственный у неё сын /она гордится им/, живёт для него. Он, этот Юра, горячий слишком и безоглядный парень, а чем потом ей будет жить?
 И как мы потерю Пети после Ванечки переживём? Боялся я за ребят и чтобы от бездействия и дурных предчувствий не сойти с ума, решил сходить к родителям Вадима, новым русским, вполне порядочным людям, как думала о них Катя. Чтобы адрес узнать, я к Кате пошёл. Она, с красными от недавних слёз глазами, вышла ко мне. Жила Катя теперь дома с тётей, незамужней женщиной, которая и раньше, до смерти матери пребывала в их доме, и младшей сестрёнкой – шестнадцатилетней  Верочкой. Верочка всегда нравилась мне. Подвижная, колючая, как ёжик, красивая девочка. Будто и не сестра тихой нашей серьёзной Кате.
 Катя обрадовалась мне, думала я с какими-нибудь обнадеживающими сведениями пришёл, чаем стала меня поить. А, когда узнала, зачем пришёл, огорчилась и сказала:
 - Я адрес Вам, конечно, дам, только бесполезно всё это. Отец такого влияния, чтобы он отстал от меня, на Вадима не имеет, а то бы я сама к нему давно сходила. На вопрос, что она дальше решила, катя меня заверила, что Петю в обиду не даст. С Петей она разведётся, чтобы не подвергать его опасности. Только бы с этими хулиганами до драки не дошло а жизнь с Петей останется для неё чудесной сказкой, несбыточной мечтой.
 Вадиму она уже через его друзей сообщила о том, что от Пети ушла. Теперь её задача сохранить свою независимость. За Вадима она ни за что не хочет замуж идти, но они ведь могут пригрозить тем, что Пете навредят. А ради Пети она на всё готова.
 Почему она с нами не посоветовавшись, так поступила, я её спросил. И тут наткнулся на Катин внутренний несгибаемый стерженёк.
 - Я во всём виновата. Таких как Петя больше нет. А девушек хороших много. Петя найдёт себе лучше, чем я. уговоры не помогали. Катя решила себя в жертву принести. Очень вжилась в эту роль, и лила по этому поводу гордые слёзы.
 - Твоё решение, Катя, может Петю и его друзей не остановить и не спасти. Они решительно настроены проучить Вадима и его компанию, - поколебля немного уверенную Катину позицию.
 - Как же быть? – заволновалась она. Тогда я во всём этом приму участие.
                Младшая сестрёнка Кати Верочка вызвалась меня проводить, и указала дом Вадима – двухэтажный коттедж, похожий на теремок, в конце улицы. На прощанье Верочка меня утешила:
 - Пусть Катя немного подождёт, - я сама выйду замуж за этого Вадима. Катьке он не по зубам – слёзы только одни. А я давно ищу такого парня.
 - Тебе сколько, Верочка лет?
 - Шестнадцать и пять месяцев, - думаете мало? Вот увидите, я за Вадима замуж выйду и всех спасу. Только никому об этом ни слова, я это в секрете держу.
 Конечно, Верочкиным словам я не придал значения. Но очень она меня развеселила. И, рассудку вопреки, вся эта история уже не казалась мне такой трагической, какой была на самом деле.
 Глава 10
 Знакомство с отцом Вадима
 Позвонил в указанную калитку, в высоком заборе. На звонок вначале явился огромный пятнистый дог. Он где-то за домом гулял. Потом хозяин – мужчина постарше меня, немного пониже, но шире и круглей, с грубоватым приятным лицом, с густым, начинающим седеть ёжиком на голове, здоровый, загорелый. Я через калитку сообщил о цели своего визита – «о детях поговорить».
 -  Что-нибудь «мустанг» мой натворил? – осведомился он.
 - Пока ещё ничего не натворил, но не уличный это разговор. И он любезно распахнул передо мной калитку. Пятнистый дог оказался учёной собакой. Выполняя команду «сидеть!», он только проводил меня грустными глазами и предупреждающим рычанием, не двинувшись с места. Мы вошли в дом.
 На пути нам встретилась молодая женщина с годовалым ребёнком на руках, наверное – дочь, и женщина постарше, наверное, жена. Обе вежливо ответили на моё приветствие.
                Мы в кабинет хозяина прошли  - просторную, квадратную светлую комнату, с книжными стеллажами вдоль стены, с тяжёлыми портьерами на окнах. Большой письменный стол, несколько мягких стульев, и диван с аккуратно сложенными постельными принадлежностями - составляли всё убранство его кабинета. Видимо, хозяин проводил здесь и рабочее время, и досуг. На столе лежали какие-то бумаги и газеты, на диване журналы и две книги – судя по обложкам – детективы. Мы сели с ним за стол по-деловому. Мне это понравилось. Терпеть не могу диванов и кресел, где сидеть приходится, согнувшись в три погибели. А множество книг сразу меня к нему расположило. Хозяин спросил, что я предпочитаю пить крепкие или лёгкие напитки /в смысле – водку, вино, пиво?/. объяснил, что я по убеждению не пью ни крепких, ни лёгких напитков.
 - Представьте себе, - обрадовался он, - я тоже не пью ни крепких, ни лёгких. Но я – бывший алкоголик, три года как закодированный. Потому что допился до того, что чуть по миру не пошёл с протянутой рукой и всей семьёй. Пришлось круто менять позицию. Но как видите – трезв, сыт и «нос в табаке», - весело сообщил он  о своих благополучных делах.
 - Рад успехам вашим!
 - Благодарю,- по-дружески мне протянул он руку, и мы друг другу представились по именам и отчествам. Он кликнул жену свою, и она принесла нам на подносе стаканы и запотевший графин оранжевого апельсинового сока. Чокнувшись и улыбнувшись друг другу, гордясь и радуясь нашему трезвому образу жизни, мы выпили по стакану.
 Я коротко изложил ему, чего опасаюсь, зачем пришёл. Он помолчал и сказал, что последние события были ему не известны. Он знает, что сын его с Катей дружил. И Катя бывала у них, считалась одно время его невестой, несмотря на то, что была девушкой не из их обеспеченной среды.
                Может быть, вы не в курсе, но всё возвращается на круги свои. И теперь браки по расчёту, особенно в нашем привилегированном кругу считаются более целесообразными и прочными.
 Несмотря на то, что Катя бедствовала, перебиваясь с матерью, тёткой и сестрой с копейки на копейку, по нашим понятиям, она нравилась нам, даже казалось, что с помощью Кати станет наш оболтус человеком. Многое в этой девочке есть: и скромность, и достоинство, и терпение, и характер, и умение держать себя. Дурных привычек и склонностей нет и в помине.
                И по-моему, сын мой, не знающий ни в чём ограничений, рядом с Катей оставался с носом, по-моему до близких отношений у них не дошло. Он сначала  решительно настроился на женитьбу. Но мы сами виноваты, о чём я очень сейчас сожалею, посоветовали ему немного повременить, чтобы к Кате присмотреться, а пока присмотрелись, разобрались в том, что таких, как Катя не густо, если они вообще ещё есть, он к ней немного поостыл, хотя отношений совсем не прекратил.
 На все праздники и торжественные случаи он с Катей приходил, продолжая считать её своей невестой.
 А сам с Мариной тайно от Кати загулял. Это девушка нашего круга, всех наших ребят вокруг себя хороводит, но жениться на ней – значит превратить в публичный дом свою фазенду. Я думаю это увлечение не на долго. Этот роман все наши оболтусы прошли. Мы забеспокоились, узнав об этом, потому что такие романы сейчас не безопасны. И стали настаивать, чтобы он на Кате женился.  «Хватит с ней за ручку ходить». Но парень своенравный, всё делает только по прихотям своим, наступать ему на хвост – пустое дело. Это было как раз, думаю я, перед Катиной встречей с вашим сыном. Он, понятно, нам грубостей наговорил. Насильно в загс сейчас не водят. Поговорил я с ним всерьёз о том, до чего он может доходиться с такими, как Марина. И оставил его в покое. Больше мы надеялись на Катю. Думали  - серьёзна и благоразумна она, при нашей поддержке всё это перемелется в нашу пользу. Оно, по-моему, так бы всё и вышло, если бы не ваш сын. Только запретный плод всегда сладок. И теперь я понимаю, как мой Вадим задним числом «мечет икру». Вот тут Катя, может быть, и права, возможно, из этой истории другого выхода и нет…
                Опасность над вашими ребятами нависла смертельная, если они с нашими решили воевать. Потому что против ваших наши ножи и обрезы /хорошо, если не автоматы / всегда готовы пустить в ход. И машины у них будут, чтобы заметать следы. Не погнушаются действовать превосходящими силами из-за угла. Время у них не меряно, чести, совести и ещё чего-нибудь такого нет и в помине.. так что силы, сами понимаете, несоизмеримы. И никто за ваших ребят не ответит. Потому что сына своего посадить в тюрьму я не позволю. У меня есть для этого связи и деньги. И знаю я для этих дел многие каналы.
 - Вы так спокойно об этом говорите, - удивился я.
 - А спокойно обо всём этом говорю, потому что беспокойством здесь делу не поможешь. Да, знаю я почти наверняка о его возможных и действительных делах. Но что с ним делать, как от этого отвадить? Не знаю я такой тюрьмы, какая могла бы его исправить, иначе бы сам следствие повёл, и своими бы руками туда его засадил. Но боюсь, что стоит ему за решётку попасть,, как бандитом сделают его настоящим.
 Я ведь сам бывший уголовник. Не раз бывал в местах «не столь отдалённых», как принято об этом говорить. Но я – совсем другое дело. Послевоенное несытое детство, героика войны и советское воспитание в пионеротряде, хотя я в последствии всё это отверг, какой-то внутренний стержень во мне  заложили, который мне не давал никогда до самого дна опуститься.
 А у Вадима моего – другое время, другие песни. За него я боюсь. Есть слабая надежда, что покуролесит и сделается ещё человеком. Я в его возрасте не лучше был. А сейчас видите – человеком стал. Впрочем, как вы можете судить - стал я им или не стал? Это ещё очень спорный вопрос.
 Во всяком случае – православный я. И он вытащил из-под ворота маленький золочёный крестик на золотой цепочке. – Знаете, для меня, бывшего уголовника и алкоголика, это много значит. Сейчас мне отвратительны все богомерзкие дела. Но это вовсе не говорит  ещё о том, что я их не стану делать, если заставит меня необходимость. Потому что совесть, честь и справедливость – сейчас пустые слова. Беспредел, законы джунглей в ходу. И мне кажется, не только сейчас.
 А советская власть разве ласковей к людям была? Только беспредел был загнан в следственные изоляторы. Где пытали людей, в ГУЛАГИ, на стройки «коммунизма», в психушки, в гостиницу «Англетер», где убивали Есенина, в другие места, где расправлялись с Горьким, Маяковским и прочими. Виновными и невиновными людьми.
                А на улицах и в пионеротрядах было, как в той песенке: «…всё спокойненько, всё пристойненько – исключительная благодать…»
 Я – сын репрессированных родителей, «врагов народа», детдомовец – отсюда моя уголовная биография.
 Сейчас очень привязан к своей семье, к тому, что потерял когда-то. Поэтому православный. Православие считаю защитным щитом для семьи своей.
                Сам я тогда не верующим был, поэтому мысль его запомнил, но не оценил, удивился ей.
 - А тогда, - продолжил  он, - беспощадно выдернули меня из заботливого гнёздышка, от любящих родителей, и в детдом.
 Теперь реабилитированы они по причине « отсутствия состава преступления».  И обе эти формулировки и «враги народа» и «отсутствие состава преступления» одной советской властью даны. Если бы их не реабилитировали, мне бы , конечно, легче не стало. Я и так всегда знал, что не виновны они.  Дай Бог, каждому жить такой праведной жизнью, какой жили мои отец и мать. Подробности рассказывать не стану. И тема у нас не та, и слишком горьки воспоминания. Но если бы родители мои остались «врагами народа», то в этом хоть какая-то целесообразность  была бы,  а то, власть ведь одна, а у замученных «врагов народа» не оказалось «состава преступления» задним числом. Такое беспардонное отношение к чужим судьбам не простил я, нет, не простил! И на всём, даже хорошем, что было при советской власти, поставил крест. И место моё законное сделалось в тюрьме.
  - кажется, самыми добрыми временами были царские времена. С тем же Ленином и его соратниками, помните , как цацкались… например, Ленин в Сибирской ссылке очень прилично семью свою содержал – он, Крупская с ним, её мать. /Я про Ленина целую Лениниану прочитал, пытался кое- что понять – так и называлась она, как приложение к какому-то изданию/. Я что про эту  их Сибирскую ссылку хочу сказать? Жили они там втроём, не тужили, не тужили – две бабы на одного мужика, ну, помогали они ему бумаги переписывать, и ещё служанку изволили держать, которая обслуживала всех троих. Жене своей, Крупской Надежде, он выписал кресло на коньках, чтобы во время прогулок её, курам на смех,  катать по льду на глазах угнетённого народа.
 Я сейчас имею возможность служанку для своих двух женщин иметь  /дочери и жены/  правда, они моих бумаг не переписывают, но у них двое малых детей на руках, трое мужиков, огород, хоромы не малые, и они оскорбятся, если я им служанку найму. До чего наши женщины хороши!
 А ведь царское правительство знало о них – Ленине и Крупской, что инакомыслящие они, и ссылкой пыталось уму – разуму научить.
   Конечно, народная нищета, и слёзы, и горе были в то время, когда премудрые вожди наши готовили революцию, но ведь Россия едва очнулась от крепостного права, от горе - хозяев, каких нам Гоголь показал.
                Ленин со Сталиным в своей практике, как с ними нянчилось царское правительство, отчего и допустило, помнили. И уж инакомыслящим никаких поблажек не делали. Кто не с нами, тот против нас – коротко и ясно. А дело – то имели со своими соотечественниками, живыми людьми, обременёнными женщинами и детьми.
                Даже была такая «почётная» должность – стрелок – расстреливать беззащитных, поднятых с постели, зачастую ни в чём не повинных людей. Знаете, есть такой фильм. Не помню, как называется он. Когда приговор о расстреле выносила тройка молодых, неопытных, не знающих жизни, зарвавшихся в своих идеях, людей.
 И шли на расстрел юноши, девушки, зрелые люди, оставляя сирот. Шли группами в подвалы, под команду наскоро раздевались наголо, одежда, видимо, шла в утиль, стрелки поджидали их, и лицом к стенке для расстрела. Буднично и просто – такая работа. Здесь у стенки проявлялась индивидуальность каждого. Большинство шли на это обречённо и безропотно. Другие сопротивлялись: «не хочу, не могу»… особенно молодые, начинающие жить. Но сопротивление безоружных, раздетых, замордованных, беспомощных людей – бесполезно. Группа вооружённых, тренированных стрелков, молча, не взирая на эмоции, продолжала делать чёрное своё дело. Смотришь, и трудно поверить в этот кошмар.
                Если бы царское правительство к ним, инакомыслящим, применило подобные методы, то не зажились бы на свете ни Ленин, ни Сталин, ни Крупская. И не было бы семидесяти лет советской власти. Только где бы тогда материализоваться «призраку коммунизма, что по Европе рыскал»? Впрочем, это моя больная тема, не смею вас на ней задерживать.
 Но я был темы этой не чужд, хотя меня лично это не коснулось. И спросил, не прочитать ли по этому поводу ему стихотворение? Его можно сделать эпиграфом к тому фильму. Я тоже его смотрел.
                Он сказал, что стихи увлечение его, что собирает в папку любимые стихи.
 Я вынул записную книжку и прочитал ему «Револьвер 37» Николая Гаврилина о том, как стреляли
                В затылок,
                В затылок,
                В затылок,
                С расстоянья короткого, беззащитного близкого.
                / Так удобней в подвалах
                И не с кого взыскивать…/
 Он кликнул дочку и попросил её отпечатать на компьютере.
 - А что это за поэт? Что-то я о нём не слышал. Как будто я много чего слышал! – посмеялся он тут же над собой.
 - Гаврилин Николай – наш местный, Орский поэт.
 - Я, признаться, за местной поэзией не слежу. Раза два в лит страницы заглянул – ничего для себя не нашёл – утратил интерес.
 - Как видите, напрасно, есть и у наших интересные стихи.
 - Приму к сведению.
 Удивляясь его свободной просвещённой речи, я про образование спросил.
 - Не полное высшее, - охотно он ответил. – Подвизался четыре года в институте. При поступлении кое-какие факты своей биографии изменил. Дознались по моей же   – очень к дружбе тяготел. И где не следовало слишком откровенным был. Друзья подвели. Оно и понятно. На их месте испугался бы и я. Одно дело – дружеское застолье, где каждый совершенно искренне благороден и смел. И другое дело – общее собрание. Где серьёзные люди ахинею о бдительности и «врагах народа» несут и свято в это верят, а не верить нельзя. Сами ведь только что прочли, - иначе…
                В затылок
                С расстоянья короткого
                В беззащитного близкого…-
 Удивил он меня цепкой памятью. – Да, были, к сожалению такие времена. Махнул я рукой на образование, и в другом месте сделал причал. Но мы от темы отвлеклись.
 Мне жалко ваших ребят, если сможете, уговорите их не связываться с нашими «бандитами». Я бы вам посоветовал Катю с Сыном отправить куда- нибудь. Широк белый свет. Может быть, где родственники подходящие есть? Пока мой дурень Катей не переболеет. Я думаю, это у него не на всю жизнь. Конечно, я с ним круто поговорю, - сжал он большие кулаки, - но надеяться на таких, как мой сын «мустангов» без узды и давать какие-нибудь гарантии – нельзя. Чтобы вас совершенно обезопасить, есть один только выход – сына застрелить. Но я не Тарас Бульба, не поднимется у меня на него рука.
                После этого визита состоялся у нас семейный совет, на который пригласили и Катю. Альбина Ивановна решила, что новый русский очень дельный выход предложил. Она назвала своего брата, с которым всегда переписывалась. Мы тоже его знали – не раз к нам приезжал. Жил он с женой и взрослыми детьми в Нижнем Тагиле, вполне порядочная и надёжная семья.
 - Я им письмо напишу, возможно, и согласятся приютить нашего Петю и помогут ему устроиться. Тогда можно будет и Кате к нему приехать, если она не передумает выходить замуж за этого «гориллу».
 - «Мустанга», - поправил я. Катя очень обрадовалась такому решению.
 - Тогда ни о каких «мустангах не может быть и речи. Я же вам говорила, что родители Вадима – вполне порядочные люди.
 Но тут поднялся вдруг уступчивый обычно и деликатный Петя:
 - Я уезжать никуда не собираюсь. Это мой город, где я родился и вырос. И только здесь я желаю, и буду жить. Мы намерены защищать свои права.
 - А про мать и Катю ты подумал, Аника – воин? – спросила Альбина Ивановна.
 - Не нужно на меня ссылаться, мама, - побледнела Лизонька. Мысленно я с ней согласился. Им, молодым, неразумным, горячим нельзя сейчас возражать, их заводить.
 - Я тоже буду с вами! – заявила Катя. Петя намеревался возразить, но я ему не позволил:
 - Заседание семейного совета считаю закрытым. Петя принял мужское правильное решение. Всё остальное ты скажешь нам, участникам этого дела. Назначайте место и время встречи. А матерей и бабушек избавим от частностей и подробностей.
                С затаённым страхом ожидали мы возвращения Пети по вечерам. И однажды он передал мне приглашение к Юре придти, потому что его мать работает во вторую смену, и мы можем без помех обо всём поговорить. Их доверием я сделался горд.
 В назначенное время поднялся на восьмой этаж.
 - Лифт не работает вторую неделю, пожаловалась мне старушка с шестого этажа, которой я помог нести корзинки с овощами. Добираясь до восьмого этажа. Подбадривал себя тем, что мне ведь всего раз подняться и спуститься. А как же люди, здесь живущие носят овощи на верхние этажи, лето ведь и огороды у многих есть.
                Команда в полном составе была, я знал их всех с детсадовского возраста, оглядел внимательно, какие славные, благодаря нашим родительским стараниям, выросли ребята. Невесёлыми были их лица.  Нависшую над ними опасность они сознавали. Мне были рады – хорошо уже и это. Довольные моим спокойствием и мирным настроениям, заулыбались.
 - Что вы нам предлагаете, Виктор Кириллович?
 - Я бы сначала вас хотел послушать.
 - Да ведь вы уже знаете, что мы решили проучить подонков, преследующих Петю и Катю.
 - Я бы не хотел, чтобы вы с ними связывались.
 - Надеюсь, Петя, приглашая вас принять в своей защите участие, предупредил, с кем вы будете иметь дело. Это не просто хулиганы, которых можно проучить, это бандиты, они сумеют за себя постоять.
 - Петя нас никуда не приглашал. С каждым из нас такое могло случиться. Но он сказал, что вы согласны с нами.
 - Петя меня не спрашивал, потому что я бы ему ответил, что силы у вас не равные, и такое безрассудное мужество - / вас или перебьют или посадят / я считаю величайшей глупостью.
 - Пусть силы не равные, по-вашему, нам следует трусливо бежать из родного города, чтобы эти подонки чувствовали себя хозяевами в нём?
 - Если посмотреть правде в глаза, то хозяева в городе сейчас не вы. Но зачем вам всем из города бежать? Это Пете с Катей мы предложили такой выход. Я, ребята, пожилой человек.
 - Мы вас таким не считаем.
 - Не девица на выданье, в комплиментах не нуждаюсь. С высоты своего возраста я вам нового ничего не скажу, лишь повторю хорошо вам известные золотые слова: « в этой жизни умереть не трудно, сделать жизнь значительно трудней.
 Что мы имеем сейчас? Разорённую страну, которая десять лет топчется на месте. Жиреют в ней ограбившие её олигархи, спивается послушный рекламе и традициям народ, сиротеют от этого больше, чем от самой разорительной войны дети. Мы переживаем закономерный крах бредовой идеи. Но жизнь не кончилась на этом.
                «ждёт страна Илью Муромца,
                А родятся архаровцы»… - как сказал местный наш поэт Пашков.
 - Это мы знаем.
 - Ещё бы вам не знать! Не мало я старался и вам всего перечитал. Кто же должен думать о стране, если не мы – самые благополучные и сознательные её граждане в такой тяжёлый для неё период?
                Выжить в новых условиях, в этом жестоком неблагополучном мире, суметь не растерять своих добрых, ценных качеств, народить, сохранить и воспитать хороших детей, как мы вас воспитали – разве может быть более достойная задача?
 Конечно, я вам избитые вещи, ребята, говорю, но я в них свято верю. Это желания и молитвы наших матерей.
                Возразите мне!
 И знал, что очень просто возразить. Ведь достаточно насмотрены они, наслышаны и начитаны упаднических и разных других мотивов. Ожидал, что кто-нибудь из них спросит:
  - Кому и чем обязаны мы при существующем всеобщем беспределе? И назовут страстное моё искреннее слово архивным советским блеянием.
 Правда, я имел и приготовился на это ещё много чего сказать, но они не сумели, вернее, не посчитали возможным мне возразить. Воспитывались на русских ведь мыслителях – писателях. И общественная мысль и гражданская позиция на месте, там, где надо, были у них.
                Стал прощаться.
 - Напейтесь с нами чаю! – спешил Юра – гостеприимный хозяин.
 - Я бы выпил с вами чаю, если бы лифт у вас работал. Восемь этажей после чая – не для моего возраста.
 Всем пожал крепкие уже мужские руки. На прощанье, как «Емшан – пучок травы сухой», достал записную книжку и прочитал им любимое своё стихотворение о Родине – местного поэта Шадрина Владимира – непритязательное, нежное, ни к чему не обязывающее, но тем-то и перехватывающее мне горло всякий раз, когда я его читаю.
                Вечер смежил веки.
                Стихли песни птиц.
                Утекают реки
                В сполохи зарниц.
                -----------------------
                Над землёю древней
                Нависает тьма.
                Под горою дремлют
                Синие дома.               
                -------------------------
                Призрачно и зыбко,
                Тихо и тепло.
                Скрипнула калитка,
                Хлопнуло весло.
                -----------------------------
                Дом за речкой синей
                Окна погасил…
                Спи моя Россия,
                Набирайся сил.
 Заулыбались они, меня понимая. Не забывайте, что при любом вашем я с вами!
 - Мы своё решение с Петей передадим, - всё ещё не желали сдаваться они.
 Боря Полянский, скромный, замкнутый, немногословный, но железной выдержки и воли юноша, у них, конечно, командир.
                Я скакал по пролётам восьми этажей.
 - Что решат они? Ведь уже не дети, армию отслужили мужики. И двое выбыли из них в Чечне – наш Ваня и Коля Алимасов. В разных концах кладбища покоятся их скорбные могилы. Крепкие рукопожатия ребят вспоминал, как согласие со мной. Но мы столько пережили опасений за последнее время, что в благополучный исход не верили уже. Возможны ведь всякие непредвиденные провокации с той и другой стороны.
 Глава 12.
 ПОСЛЕДУЮЩИЕ СОБЫТИЯ

 И только на следующий день, когда Петя ушёл на работу, к нам ворвалась, как весенний тёплый ливень, всегда такая сдержанная Катя, и вешалась на шею всем поочерёдно, и, сбиваясь, твердила, сама себе не веря:
 - Мы с Петей уезжаем, нет, это Петя согласился уехать, я остаюсь пока. Но сам не смог сказать вам об этом, потому что всё равно считает почему-то это стыдным.
 Катя так же неожиданно исчезла, как и появилась, не простившись. Мы понемногу приходили в себя. Альбина Ивановна, не скрывая счастливых слёз, села писать письмо в Нижний Тагил бату своему. У Лизоньки носовой платок наготове был, но она сумела спокойно нам объяснить, что станет составлять список необходимых для Пети вещей, и в свою комнату ушла.
 Я не стал женщинам мешать и подался во двор.
       Во дворе не было никого – рабочий день. Я сел на край детской песочницы. Изо всех сил ласкал Полакана, дворового лохматого кобеля, которого мы поили и кормили всем подъездом. Полкан – собака чуткая, прижимался ко мне лохматой башкой, чтобы меня успокоить. Он ведь и сам не раз прибегал ко мне за этим. И я тоже не оставлял его без внимания. В холодильнике у меня стоит банка для крупы – в неё я складываю куриные косточки и много чего ещё, потому что Полкан это любит.
 И давно ли был тот случай, недели три назад, когда Полкан почти бездыханный валялся под крыльцом, не пил, не ел и даже не изъявил желания понюхать горячо любимые им куриные косточки.
 - Подохнет, наверное, подстрелили собачники, - с сожалением сказал Иван Красулин с первого этажа, который тоже в его судьбе принимал участие. Сел в машину и уехал.
 Я с трудом выволок Полкана из-под крыльца -  ведь огромная тяжеленная собачища. Он смотрел на всё мутными не видящими глазами, попытался было сесть в угоду мне, и снова завалился на бок. Я исследовал его. Не был он подстрелян, ноги тоже были целы. И тут я обратил внимание на его унылый, обшарпанный хвост. Он был перебит посредине, гноился и белые жирные личинки наполняли рану. От этого, наверное, умирал он. Личинки отравляли ему кровь. Не имея никакого опыта врачевания, принялся за дело. Сбегал в аптеку. Немолодая женщина дала мне разумные советы и нужные лекарства.
 Обработал рану. Удалил из неё этих мерзостных личинок, промыл крутой марганцовкой, замазал целебной мазью, наложил шину из дощечки, туго перебинтовал хвост, снова уложил Полкана под крыльцо. И повторял перевязку, сколько было нужно. Заживало на нём быстро, как положено на собаке. Через два дня уже Полкан имел собачий аппетит. И обрадованный этим Иван Краснухин, чувствуя свою вину, принёс ему в большой консервной банке наваристой куриной лапши.
 Вон как весело машет теперь Полкан своим спасённым хвостом!
 А как явился он ко мне однажды неведомо откуда весь в репьях и я обирал их ему не один день. Горемычная ты моя собачина!
 Подошёл ко мне, проходя мимо, мой партнёр по шахматам из четвёртого подъезда – татарин Марсель Валетдинов, чуть старше меня мужчина. Он был не только партнёром по шахматам. У нас с ним было ещё одно общее дело любовь к стихам. Сам он их не писал и не искал, но очень чуток оказался к поэтическому слову. И я всегда с удовольствием свои любимые стихи для него перепечатывал, ему дарил.
 - Детям и внукам я своим читаю, любят они, - он мне сообщал. И на этот раз в кармане у меня лежало для него новое стихотворение местного поэта Пашкова Николая. Я его Валетдинову Марселю прочитал, потому что о вере мы с ним беседовали не раз.
                Атеисты – так называлось оно.
                В Бога верят все, кто против,
                Пусть пройдёт подобный тест:
                Атеисты в самолёте
                Торопились в Брест на съезд.
                ---------------------
                Самолёт заглох и падал –
                Точно с древа жизни лист
 
               
                Как спастись? – Молиться надо!
                Вспомнил каждый атеист.               
                --------------------
                Начал робко «Боже  …
                Здесь у Вас на небеси…»
                А земля всё ближе, ближе –
                - Господи!.. Спаси!.. Спаси!..
                ------------------
                В Бога веруя, пилоты
                Известили съезд и свет:
                -В падающих самолётах.
                Атеистов нет!!! 
 Посмеялись мы и согласились. После меня Марсель сначала это стихотворение про себя, потом вслух прочитал. И я придирчиво выслушал его. Таким образом, он отрепетировал стихотворение для прочтения в семье, и с благодарностью спрятал в карман.
                Полкана, который с нами сидел и тоже всё внимательно прослушал и усвоил, он дружески похлопал по плечу.
                Благодаря Полкану и Марселю домой вернулся я весёлым и уверенным, готовым, если понадобится, женщин своих подбодрить и поддержать.
                И дело это – с отъездом Пети и Кати нам удалось осуществить.
 Поехал наш Петя в Нижний Тагил, как внучатый племянник. Очень там понравился. Его оставили у себя дед и бабушка, в большой опустевшей квартире, из которой давно разлетелись собственные дети. И тут же вызвали Катю. Они не плохо там устроились. Стали жить – поживать, работать и учиться, и писать нам благополучные письма. Мы вначале им не очень верили. И по очереди с Альбиной Ивановной к ним съездили, чтобы убедиться, что всё у них так, как они об этом пишут. Лизонька не ездила – нездорова уже была. И успокоились мы, наконец.
                Катя сделалась беременной уже. Продолжается жизнь, расширяются, надеюсь, в потомстве нашем добрые начала.