Глава 4. развлекаюсь я

Глава 4. РАЗВЛЕКАЮСЬ    Я.

 У входа в офис, где происходило обещанное Анатолием мероприятие /я без особого труда его по записанному адресу нашёл /, меня встретили прекрасные женщины в нарядных одеждах, указали куда пройти. И за столом их было много. Каждая из них затмила бы собой и перечеркнула на любом смотре красоты косой десяток таких, как кикимора моя. Но вытравить её из моей души им было не дано. За обильным от закусок и напитков столом устраивался я сам, не дожидаясь  Анатолия с Мариной, они задерживались. Слева от меня сидела молодая пара.
 - Мы рады вас видеть, садитесь, пожалуйста, -  ответили они на мой вопрос, не занято ли место возле них? Я даже удивился. Обычно, молодые особенной любезностью не отличаются сейчас.
 Справа от меня сидел угрюмый, потёртый жизнью и алкоголем, поблекший мой собрат намного старше меня. Я ему любезно кивнул. Он уныло ответил мне. Анатолий с Мариной перед первой рюмкой, запыхавшись, прибежали. Сослуживцы их встретили бурно и радостно. Но они, прежде всего, отыскали меня глазами, подошли, огорчились, что я без женщины сижу /им вынь да подай новую жену/, всячески меня обласкали, давая понять своим, как я им дорог и как бережно следует со мной обращаться. Анатолий на женщин мне кивнул - каков цветник?!
 -Ты что не выбрал себе?
 - Сам не слепой. Разбежались глаза – издалека видней,- ответил я.
 -Давай, давай,- обрадовался он. И они с Мариной на другой конец стола ушли. Рядом не было свободных мест. Сижу я независимый от женщин, соседство которых обязывает ко многому, от Анатолия с Мариной, дружба с ними тоже обязывает прислушиваться к их советам, а совет у них один: хватай первую попавшуюся женщину и женись. Я бы и не прочь, жизнь одинокого холостяка -  не по мне. И женщины здесь – любование и восхищение одно! Вон та, в розовом, очень мне нравится. И та, кудрявая в белом – глаз не оторвёшь. Давно уже пора выяснить отношения с любимой моей, и жениться, правы Марина с Анатолием.  А я боюсь – вдруг даст отставку? И позволяю водить себя за нос. Хотя о чём может быть речь?  Разве хоть раз она подала мне какую-нибудь надежду? Угораздило меня в тот жаркий день эту колу пить! Попался на удочку, прочно сижу. Пообещал себе в этот вечер с удочки сорваться. Любуюсь прекрасными женщинами издалека. Чувствую, что и сам хорош! Костюм с иголочки, галстук с булавой, кудри взбиты.
                Выхожу я из положения – непьющий среди пьющих – таким образом: приношу всегда с собой в кармане небольшую плоскую бутылку в ярких этикетках с водой из-под крана, выставляю рядом и наполняю из неё свою рюмку, чтобы выполнить привычный с тостами ритуал. Но этот номер хорошо проходит в  своих обжитых компаниях, где знают, что уговоры бесполезны – пить не буду, и если настаивать, встану и уйду, где очень меня ценят за то, что активен я в таких компаниях и умею поднимать общий тонус.
   Так я  поступил и на этот раз. Выставил рядом свою нарядную бутылку. Огромный детинушка, что сидел напротив меня и наши рюмки наполнял, мою полную обошёл, сделав удивлённые глаза, когда, мол, и чем наполнена она? Но громкие тосты, желание выпить – закусить от моей рюмки его отвлекли. Пьющий сосед с восхищением на мою бутылку смотрел, сказать же ничего не решился. Подняли первые рюмки. Глазам своим не верю – молодые супруги, слева от меня,  чокнулись со всеми, поднесли рюмки к губам, и отставили, не выпив, не глотнув – в нашем полку прибыло! – Обрадовался я.
  Напротив меня другая супружеская пара: женщина с бледным озабоченным лицом и богатырь – детинушка, что рюмки наши наполнял. Женщина морщится всякий раз, отпивая из рюмки глоток. Супруг её забрасывает в рот содержимое единым махом, и ревностно следит за тем, чтобы не пустовали близ стоящие рюмки. Он и за моей рюмкой следит, но я свою наполняю прежде него, он ведь выпил уже и бдительность потерял. Сосед справа, начинающий седеть и лысеть мужчина – хорошо пьющий. Они в не очереди выпили не раз с добрым молодцом напротив, который уже следующей бутылкой овладел. Соседу моему очень сделалось любопытно, что это я пью? И если по трезвости он не решался у меня ничего спросить, то, хорошо поддав и осмелев, попросил меня и ему налить из бутылки моей. Я охотно налил. И между нами происходит такой, примерно, тихий диалог.
 -Так это же вода.
 -Да, вода, я только воду пью, за меня выпили другие, сколько надо.
 -Ну, ты даёшь, откуда ты такой взялся?
 - Из горького опыта.
  Женщина напротив пытается мужа своего в выпивке ограничить – пустой номер. Он зорок и зол. На её усилия отвечает тем, что придвигает к себе издалека следующую бутылку водки, наливает с верхом пустой из-под сока фужер и выпивает, перекрыв её стенания, озлобленным не печатным выражением. Всё это попадает в поле моего зрения, и инстинкт трезвого человека говорит мне о том,  что с  этой пары напротив не нужно глаз спускать – не кончится всё это добром.
  С моим пьющим соседом мы продолжаем застольную беседу, и непьющая пара прислушивается к нашим словам.
 -Так зачем жить, если водку не пить? Одна ведь в жизни радость, одно ведь в жизни счастье – выплеснул он воду под стол, налил водки себе, любовно погладил полную рюмку свою и солёный огурец на вилку подцепил.
   -От этой радости вашей очень несчастьем  разит.
 - Да ведь без водки шагу никуда нельзя ступить, все ведь пьют.
 - Не делайте широких обобщений. Я вот не пью и не равняюсь на тех, кто пьёт,- ораторствовал я, чувствуя внимание молодой пары и предполагая, что, может быть, они в моих словах обретут себе поддержку и силу.
 - И посмотрите на меня, кажется, жизнью я не обижен, и счастье от меня не отвернулось.
  Конечно, оглядев меня при этих словах внимательно, и молодая пара, и пьющий мой сосед убедились в этом. Не умея возразить, сосед мой отважился на оскорбление, потому, что выпил уже хорошо, активен был.
 - Тогда ты вовсе не мужик, если водку не пьёшь, баба ты, и от тебя как от бабы помадой разит.
 -А мне кажется, мужик я – лучше не бывает!- съязвил я, - а про тебя знаешь, что я думаю? - перешёл я тоже на доверительное «ты» и оскорбления, -  что ты у бутылки на коротком поводке, как козёл на приколе – какой же ты мужик? Это несчастье для тебя, твоей жены, твоих детей.
 - Ты мне мою биографию не рассказывай, - обиделся он.
 - А что - похоже? – обрадовался я, - а как ты пахнешь, я не буду говорить вслух, скажу тебе на ухо:
 - Вонючий ты козёл на верёвочке, - тихо я ему сообщил.
  Обидеть я его не хотел, потому что считаю всех алкоголиков братьями и сёстрами по несчастью дорогим родителям своим, значит, близкой роднёй. И против своего пьющего собрата я ничего не имел, кроме желания ему помочь. Очень мне хотелось, чтобы он порок свой осознал и мне, непьющему, позавидовал. Пусть вдумается в сказанное мной, и пусть его душа, как говорил Радищев, собственным неприглядным положением «уязвлена станет», в противоположность мне – свободному и независимому человеку - знал ведь, что словами горю его не поможешь, тем более, в нетрезвом виде, и молчать бы мне, смирно сидеть.
 - Ты по морде хочешь, я вижу, получить! - предупредил меня мой бедный собрат.
 - Вы что пристали к человеку, Василий  Петрович? – забес-покоился и одёрнул своего сослуживца мой молодой сосед.
 - Я не против, давай выйдем без свидетелей, - не принял я угрозы всерьёз. Но он сообразил, что сам-то не очень бойкий, а я – парень не промах.
 - Я об тебя и руки пачкать не хочу, - не пожелал он в оскорбительной форме остаться со мной наедине.
 - Боишься ты, вонючий козёл на верёвочке, - обращение я произнёс тихо, ему на ухо, чтобы не оскорблять принародно, - а у меня чешутся на тебя кулаки, - попугал я его. Сосед молчал и скорбным было его лицо. Жалко стало мне его.
 - Ладно, простите меня ради Бога, Василий  Петрович, - снова перешёл я на «вы» и по имени отчеству, благо, молодой сосед его назвал. - Ну, погорячились, с кем не бывает, давайте забудем всё и споём, как люди, - предложил я.
 -Это можно, - согласился не злобливый Василий  Петрович. И, к удивлению моему, начал голосом красивым и сильным «У церкви стояла карета»… Молодая пара и я его охотно поддержали. Но не успели мы спеть и одного куплета, как дюжий детинушка, муж бледной, худощавой женщины напротив, не вытерпев ограничений, какие чинила ему супруга в распитии следующей бутылки, схватил как гранату, графин с узким горлышком, наполненный до половины вишнёвым соком, и замахнулся на жену свою, брызгая на всё и всех  содержимым. Я через стол успел схватить его за руки, отнял графин.
 - Обижать женщину? – возмутился.
 -Это моя жена, - оправдывался он. Молодой мой сосед уже оказался позади него. Здоровенный бугай,  но он его за шею придавил, пока я не подошёл. Вдвоём мы вывели его и сказали, чтобы он не возвращался, раз не умеет пить, и людям праздника не портил. Но он такую мерзость понёс о нас и о своей жене, что мы пригрозили ему милицией. Он, ещё раз обложив нас нецензурной бранью, скрылся за углом. Мы вернулись за стол.  К нам так и бросилась его жена:
 - Вы куда его дели,  вы что с ним сделали?
 - Никуда не дели, ничего не сделали. Мы его пустили погулять.
 -Его же милиция заберёт! – ужаснулась она.
 - Признаться, он очень этого достоин, - вспомнил я оскорбления его.
 - Вы уже не знаете, что говорите, - рассердилась она и побежала мужа своего искать.
  Рядом с ней сидящая женщина, полная и не молодая, облитая вишнёвым соком, очень сокрушалась и возмущалась на светлой блузке большим вишнёвым пятном.
  Остальные говорили и смеялись о чём-то своём. Мы вернулись на свои места. Наш сосед Василий Петрович, завладев беспризорной бутылкой,  оставленной на столе дебоширом, выпил её, и теперь, обняв в благодарность за содержимое обеими руками, мирно почивал на тарелке с холодцом. Мы его бережно отряхнули, отнесли в угол, удобно уложили на полу. Я даже подложил ему под голову толстую подшивку газет, лежала на подоконнике. Вернувшись за стол, отдали примятый холодец двум мужикам напротив. Бутылкой они разжились где-то, а закуска кончилась уже. Ну и что, если поспал на холодце немного, здоровый и всем довольный человек?
                Женщины уже разносили чай и расставляли тарелочки с печеньями и карамельками в ярких блестящих обёртках. Я к женщине с вишнёвым пятном подошёл. Она от нанесённой ей обиды никак не могла в себя придти. Не уходила, но сидела, угрюмая, злая и ни в чём не принимала участия. Я ей чашку горячего чая принёс и блюдечко придвинул с печеньями и карамельками. Она сначала отказывалась, но потом немного оттаяла от моего внимания, и выпила чай.
 - Свежие вишнёвые пятна легко отмываются холодной водой, - я это помнил от женщин своих и ей сообщил, - вы, наверное, знаете, где здесь вода, давайте я вас провожу, вы снимите блузку и отмоете вишнёвое пятно.
 - Нахал, - задрожали у неё губы. Я, было, удивился.
 -Нет, это я не о вас, - утешила она меня, - это я вспомнила того, что глаза залил и графином во все стороны махал. А Вам спасибо за всё! – Она даже прослезилась и охотно пошла со мной.
               Проводил её до женского туалета, подождал в стороне. Она вышла довольная.  Пятно отмылось, но кофта на груди мокрой была, приколол её же брошкой свой свежий носовой платок ей на грудь, как отвлекающую деталь. Когда возвращались в общий зал, я с ней успел переговорить о том, что всякое употребление алкоголя нужно нам, русским, прекратить. Ведь от выпивок этих одни беды кругом, тогда как без них вполне можно обойтись.
             Я с ней об этом потому заговорил, что женщина она не молодая, пьющим мужчиной обиженная, должна со мной согласиться. А мне в тот момент очень единомышленники по этому вопросу были нужны.
 - Как обойтись? - удивилась она, а что по праздникам делать?
 - Чай, кофе пить, петь, танцевать, общаться с такими приятными женщинами, как вы. Последнему предложению она согласно улыбнулась, но мысль мою, направленную против пьянства, не поддержала:
 - Кто не захочет, никогда лишнего не выпьет. Я, например, три рюмки выпью поначалу для веселья и больше мне не надо – я норму свою знаю.
  За то, что она такая хорошая и норму свою знает, я её  на танго пригласил. Три рюмки ведь при её комплекции, что слону дробина. И если бы все такие сделались, как я и она, пьянство бы нашей стране не угрожало.
                Устроив её поближе ко всем остальным, / она кивала мне и благодарно улыбалась в знак того, что всё у неё теперь в порядке – и кофта и самочувствие /, я вернулся на свой стул. Молодой пары не оказалось рядом, но скоро они подошли. Оказывается, они меня разыскивали, чтобы ещё попеть. Без меня пение не складывалось, потому что мало кто знает слова песен. Мы выпили по чашке чая и запели снова то, на чём остановились – «У церкви стояла карета…невеста всех краше была…» Женщина, что свою норму знает, тоже к нам присоединилась и внесла  какую-то свою очень вдохновенную ноту. Пение у нас оживилось. И охотно потянулись к нам голосами все здоровые силы этого хмельного застолья, потом пришли в наш уголок со стульями. И славно провели мы время в красивом, слаженном пении и танцах. Баянист трезв и талантлив был. Я со всеми женщинами перетанцевал. Мы ещё с Лизонькой на вечерах придерживались такого правила: не только с ней танцевали, а ещё следили за тем, чтобы ни одна женщина не осталась без мужского внимания. И если были такие,  я обязательно их приглашал - Лизонька так хотела. Это, конечно, она и придумала.
  И тут я так разтанцевался! Анатолий с Мариной остались мной довольны. Та, что в розовом, оказалась лёгкой, как бабочка. Та, что в белом, была несколько тяжеловатой и капризной, но по–своему, замечательной.
  Строго придерживаясь наших добрых с Лизонькой традиций, я и с той женщиной протанцевал, которую никто не пригласил – в массивных непроницаемых очках, с длинным носом, далеко не изящной и не молодой. Удивлённо на меня посмотрев сквозь толстые очки, она на моё приглашение сначала решительно сказала:
 - Зря стараетесь, молодой человек, я и танцевать-то не умею.
 - А давайте попробуем, может быть, что-нибудь у нас с вами получится?- настаивал я.
 - Из ничего и не получится ничего,- возражала она.
 - Хорошо, давайте просто погуляем вокруг танцующих, - предложил я.
 - Разве что погуляем,- стала сдаваться она. Я взял её под руку,   и мы прошлись с ней вокруг танцующих. Потом всё же к ним присоединились. Она хорошо пела. Это я заметил. И к музыке не осталась равнодушной: стала ногами притопывать, руками прихлопывать,  а я вокруг неё такие откалывал коленца, что нас на бис вызывали.  Оказывается, она у них по службе была важной персоной, и все были рады, что я её расшевелил.
                Выходили из офиса большим сплочённым коллективом. Остановились на перекрестке и спели для проходящих мимо романс и две хорошие песни. Толпа образовалась вокруг нас. Люди улыбались, пели с нами, благодарили.
 - Приходите всегда к нам на праздники, - приглашали меня Маринины и Анатолия сослуживцы.
 - Спасибо за предложение! – и мысленно упрекал свет Ольгу Николаевну: - ах, пожалеете, если меня не приголубить.
 Анатолий с Мариной продолжали о чём-то со своими сослуживцами беседовать.
 - вам на остановку? – спросили меня молодые супруги, по столу мои соседи, - нам тоже, идёмте с нами.
  Я с удовольствием с ними отправился, предупредив Марину с Анатолием, что буду ждать их на трамвайной остановке.
 Молодожёнов звали Олег и Валентина.
 - Как вам удаётся, - спросил я, -  оставаться трезвенниками?
 - Вам же удаётся, - улыбнулся Олег.
 - У меня за плечами горький опыт моих родителей.
 - А мы – христиане  «Благой вести», слышали о такой вере? - спросил Олег.
 - Нет, не слышал.
 - Нам пить по нашей вере запрещено, мы и не пьём. А Вы бы не хотели к нам присоединиться, пойти в наш храм «Благую весть», - спешил Олег обратить меня в свою веру.
 - Нет, во-первых, я не очень верующий, делаю в этом нА-правлении только первые шаги, во-вторых, я – христианин православный.
 - Раз вы делаете первые шаги, значит, вам всё равно, какую веру постигать. Идёмте к нам, у нас вера самая праведная, - поддержала Валентина своего мужа, - православные верят в мёртвого Христа, а мы, в Христа живого.
 - Нет, нет и нет!- отказался я, - все мои родные и близкие веры православной   и, представьте себе, мы свою веру считаем тоже самой праведной. Но я рад за вас, за то,  что вы избавлены  от пьянства, этого страшного грехопадения. Спросил – какой они национальности?
 -Русские,- ответили они.
  И мы простились, трамвай их подошёл. Вот видите: хорошие люди должны объединяться для добрых размышлений и дел. А мы -  люди будто бы и не плохие, но христиане разной веры.
                Я остался один, поджидал  Анатолия с Мариной, чтобы поблагодарить их за приятный вечер и проститься. Мысли возникали разные и грустные и светлые. А самая основная – скорее бы наступило завтра, потому что надежда встретить кикимору мою не покидала меня. И всякий раз казалось мне, что это будет завтра, завтра, завтра…