Глава 3. Незабвенные родители мои

Глава  3. Незабвенные родители мои.

  Кажется, успел уже не раз отметить, что мужчина я  - не пьющий, совсем не пьющий, спиртного не берущий в рот. И не какой-нибудь при этом язвенник – трезвенник, как друг мой Анатолий, а здоровенный мужик – такой, что хоть сваи мной в фундамент забивай. Убеждённый я трезвенник, потому что родители мои спились, сгорели от пьянства и умерли в один день – упокой их души, Господи. Так что я этим по горло сыт, насмотрелся и натерпелся предостаточно.
 А ведь всё вначале было как у людей. Родители мои  - служащие, жили в собственном доме, большое хозяйство вели. Рядом с домом обширный земельный участок – масло, а не земля – машину навоза покупали каждый год. Овощи всякие,  фруктовые деревья и картофельное поле в образцовом порядке. Клубни, яблоки, помидоры и сливы – хоть сейчас на сельхоз выставку отправляй. Кур, уток и гусей по осени – целый двор, не пересчитать. И поросята хрюкали в чистом уютном сарае, и корова жевала жвачку, широкая, тёплая, словно печка, греться было можно возле неё. Обхаживая её,  это входило в мои обязанности, я часто в холодную погоду прижимался к её жарким коричневым бокам.
 Конечно, как у всех порядочных людей – машина и гараж.
 От хозяйки в доме многое зависит. Мать моя на все руки мастерица была, что поработать, что приготовить, одеться, встретить гостей, попеть, потанцевать. Отец во всём  был ей верным помощником и другом.
 В доме, как и положено было в те времена – стенка, хрустали, ковры,  сервизы и всё прочее в нужном количестве. Хотя в свободной продаже ничего такого не было тогда, но для работящих состоятельных людей – это не проблемы и не расстояния - за стенками ездили в  Среднюю  Азию.
  Гости по праздникам табунились у нас. Самогонку делали свою, настаивали её на травах, рябине, апельсиновых корочках и всяких других специях. Я, правда, тогда по молодости её не пил, но слышал, как гости восхищались:
 - Чистый коньяк, а не самогонка!
 - Какой коньяк? Коньяк клопами пахнет. А эта благодать, /то есть самогонка наша/,  что цветущий по весне сад, и градусов, наверное, восемьдесят в ней, чистое лекарство, в аптеку не ходи – от всех болезней, -  пела Фима Яковлевна – сладкоголосая женщина одна. Любил я её слушать, и до сих пор всё помню.
 На столе варенья разные, тушенья и соленья, приготовленные и так, и эдак. Словом, дом – полная чаша – весёлый гостеприимный дом. Мы гордились своими родителями – высокая красивая пара, и пели так, что захватывало дух.
 Родители гордились нами. Мы хорошо учились и пели хорошо. И всегда выступали для гостей. Гости просили ещё, но мы говорили, что споём в другой раз, как учила нас мама, чтобы взрослым особенно своими талантами не докучать. И бежали к сверстникам своим. Среди них – здоровые, весёлые, одетые как надо, мы верховодили всегда с сестрой в разных играх и затеях.
 Наши гости у нас отгостятся и на перебой зовут родителей к себе. Так что праздники – крестины, именины – каждый выходной. После праздников – трудовая неделя – суровые, трезвые будни – ни присесть, ни отдохнуть.
 - Домок не велик, а спать не велит, - любил повторять отец. Но домок наш обширен был. И мы с сестрой с малолетства не сидели, сложа руки. Спасибо родителям – к труду нас приучали настойчиво и терпеливо. Чёткие задания и обязанности были у нас в доме, сарае, огороде. И строгий контроль. Ремень при необходимости тоже место имел.
 Правда, по тем временам существенный был в нашей жизни недостаток. – Не ездили мы по Сочам, Адлерам и Ялтам, как другие, нашего круга люди. Хозяйство не на кого было оставить. Но этот недостаток возмещали рыбалками, пикниками, турбазами, лыжными вылазками.
 Мне вспоминается из той счастливой жизни один летний солнечный день.
                На живописном острове взрослые, во главе с нашими родителями /организаторами этого приятного времяпрепровождения / за разостланной скатертью на траве сидят, и слаженное пение доносится оттуда. Мы с сестрёнкой и ещё с двумя такими же друзьями на красных катамаранах, взятых на прокат, синюю искрящуюся поверхность бороздим.
  Белые лилии в тихой заводи спят, выводок диких уток смешно убегает от нас в камыши, в воде на отмели мелькают серебристые рыбки. И крошим мы в воду для рыбок и уток печатные тульские пряники, беззаботны и веселы.
                Но беда была не за горами. Началось с того, что наши родители уже не только по праздникам, но каждый день сделались «навеселе». Переходный период опускаю -  интересного там мало.
                Следующий этап нашей семейной жизни выглядит иначе.
 Для многих детей – это обычная теперь история.
 «Сменяли шило на мыло», то есть просторный дом свой на обшарпанную   двухкомнатную квартиру с доплатой. На доплату мечтали сделать ремонт и приобрести необходимую мебель, бывшая выгодно продана была, а вырученные от неё средства «пропиты, проедены – в дело  произведены», как говорил отец – любитель баек и поговорок разных. Туда же отправилась и доплата от дома. Квартира так и осталась с оборванными обоями, с облезлым полом, неприбранной, полупустой. Верно, жили в ней до нас такие же бедолаги, и из неё на кладбище ушли.
  Родители наши работы лишились, потому что на работу не могли уже ходить, перебивались случайными заработками, собирали бутылки, потеряли облик и понятия человеческие.
  Мы с сестрёнкой голодные, холодные, никому не нужные. Быстро стала угасать сестрёнка моя. Не вынесла таких перемен. Часто сидела неподвижно, уставившись в окно, и невозможно было её расшевелить. Простудилась промозглой осенью в дырявых своих башмачках, умерла. Я завидовал ей, лежащей в гробу. После её похорон опустились мы из своей убогой квартиры в ещё более жалкую -  однокомнатную, на первом этаже. Похороны затребовали затрат, да и дальше на что-то надо было жить. Остался я один. Бывшие товарищи из благополучных семей, проходили мимо, опуская глаза. А чем можно было мне помочь? Летом терпимо ещё, плохо зимой. Лихие компании меня не привлекали, не так я был воспитан. Часто мне снилась наша корова с коричневыми жаркими боками, будто к ней я прислоняюсь, и она защищает меня от всех несчастий и бед. А проснусь – нет коровы. И при живых родителях я – сирота. Набедовался, было всякое…
 Но после смерти сестрёнки сердобольные старушки – пенсионерки, что сидят обычно на лавочках возле подъезда, позаботились обо мне – отправили в детдом, лишив отца и мать  родительских прав.
 В детдоме крыша над головой,  собственная чистая постель, еда, одежда и, главное, возможность учиться. Как одержимый я учился! Отличная учёба меня от всего защитила и в жизни устроиться помогла.
 Мечтал я заработать денег, отвезти в Москву и вылечить отца и мать. О такой возможности я слышал. И восстановить благополучный наш дом. Но не допускать в нём никаких спиртных распитий.
   Желают гости пожаловать на чай - милости просим! Не желают – скатертью дорожка. Да. Я намеревался завести в отношении спиртного суровые порядки. Но не успел.
                Умерли отец и мать в один день – отравились каким-то питьём. Те пожилые женщины, которые определили меня в детдом, приехали и забрали на похороны – вечная добрая им память! Они и похороны организовали и поминки – всё как надо. В комнате побелено – помыто, родители – царство им небесное! В гробах лежат благообразные, обмытые, одетые, укрытые белыми простынями. И венчики бумажные, как положено, и иконки, где надо. И тёмная древняя старушка читает над ними молитву.
 - Платили за всё те, кто собирался занять освободившуюся жилплощадь, - старушки мне объяснили.
 После похорон сделалось мне легче. Не мучили меня больше мысли о том, как там они добедуют – родители мои, до того времени, когда я смогу им помочь. Люблю я с тех пор видеть, как женщины на лавочках сидят, осмысливают происходящее вокруг.

  Когда я обручился с Лизонькой своей, очень понравился мне трезвый их семейный уклад. Бутылка лёгкого вина по праздникам чисто символически стояла на столе. Рюмки с напёрсток. Лизонька  по молодости спиртного в рот не брала. Я - по убеждению. В вопросе «выпить» твёрд и суров я  без скидок и компромиссов,  потому что в памяти моей никогда не исчезнет облик дорогих родителей моих. Я их ни в чём не виню. Беспощаден этот порок, а подбирается он к людям так мягко, ласково, невинно. Разве могли мои родители такой конец предположить? Я даже благодарен им.
  Может быть, они горьким своим примером отвели от меня беду эту, ведь если бы не они, спиться в запойной, гостеприимной стране нашей – «труднее два пальца обмочить», -  сказал бы, очень склонный к этому делу, дворовый наш народ.
                Как живётся мне среди пьющих моих собратьев? Прямо скажем - не плохо, всем бы да так! В компаниях таких, в какую друг меня пригласил, танцы и пение – мой конёк. Танцы я люблю потому, что подвижен и силён. А пение - это горестное и сладкое воспоминание родного, благополучного дома моего в отрочестве. Поэтому компаний я таких не избегаю. Но всякий раз в них безрадостные мысли мной овладевают, о том, что не следует, ах, не следовало  бы вовсе пить нашему народу. Но крепки и устойчивы пьяные застолья наши.