Глава 1. краткие сведения о лизе и матери её

 повесть

 Глава 1. КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ О ЛИЗЕ И МАТЕРИ ЕЁ
               
           У меня горе, горе огромное, как море, оно теперь всегда со мной. Сначала я не соглашался с тем, что так можно жить, погибал, захлёстывало оно меня с головой.
   Горе это – смерть жены моей Лизы. Счастье наказуемо
 жестоко, если им не дорожить. А я его как должное  и даже как заслугу свою воспри-нимал. Отчего?
 Здоровенный,  не пьющий, не курящий, очень деловой – эти свои качества не в меру я ценил, потому что недоумком, болваном и даже слов  таких нет, каким я был.
  А Лизонька? О ней слишком больно мне вспоминать. Молчу о ней. Нет ведь больше её, и не будет никогда. Невозможно с этим примириться. Три года прошло
 после её смерти, а на женщин всерьёз я больше не
 смотрю.  Остался навсегда вдовцом.
  Странно это, ведь раньше, когда была Лизонька жива,  я был не прочь… да что там говорить, нередко интрижки заводил. Изменами Лизе их не считал, знал всегда, что это лишь забава и приключение. Но для чего? Разве недостаточно мне было видеть свою Лизу здоровой и счастливой?   «По делам коту и муки».
  Когда остался один, повторял, как заклинание, Гумилёва слова, точно определяв-шие состояние моё:  «нечем дышать. Больно жить». «Лизонька! (переделывал дальше по - своему) - нет больше сил, невозможно мне так страдать и так любить!».
  Вытащили меня из небытия  дочка моя Алёнушка (так её Лиза называла, так и я её зову). И тёща моя Альбина Ивановна. Тогда я ничего не замечал. Теперь-то пони-маю, что они меня опекали каждый день после работы. Алёнушка звонила мне и просила:
  – Папа, не мог бы ты с Лизонькой посидеть? Эта Лизонька – внучка моя. Родилась она за несколько месяцев до смерти бабушки. И Лиза моя успела её понянчить  и погулькать. Умница  Алёнушка наша догадалась именем её внучку назвать.
   Я с Лизонькой сидел и многому в ней удивлялся.  Например, тому, что догадыва-ется она, как нужно с молочной бутылочкой обращаться - соску губками схватить, а бутылочку вверх поднять, чтобы молочко к ней в ротик потекло. Ведь ничего ещё не знает, а это усвоила уже. Но всем, что заметил, необходимо было мне, как я привык,   с женой моей Лизой поделиться, а Лизы нет…                хватался я в отчаяние за детскую кроватку.  Крошке же нашей - всё равно. Знай, спит себе,  или из бутылочки сосёт, или начинает возиться, брезгливо морщить мор-дашку, что означало – пора менять пелёнки. Или выспавшись, заходилась в плаче, требовала утешения. И отпускало отчаяние меня за этими делами.                Если я дома сидел, тёща моя Альбина Ивановна приносила мне еду или предлагала:
 - Может быть, вместе чего сготовим, поедим? Не могу одна. Горе у нас с тобой об-щее, почисть картошку, пожарим. Чистил картошку я, для неё старался.
 - Мяса я принесла и муки, - говорила в другой раз, - у тебя яичко есть? Пельменей наделаем с тобой, перекрути мясо, тесто замеси, не умеешь? Сейчас научу. 
 И крутил я мясо, и тесто месил.
 Она сообщала мне о сыне, снохе, внуках своих:
  - Наташа поступила в институт, в квартире сделали ремонт, внук собирается же-ниться, и сколько это стоит сейчас. Так коротали вечера. Потом провожал я её. И как бы находился всё время при семейных делах.
  А утром на работу, в мужской суровый коллектив. Краткое и крепкое  пожатие при встрече рук, и никаких разговоров о том, что дома у кого,  так и привык жить один.
 Женщины особенно ласковы сделались ко мне теперь. Только  Лизоньку мне никто не сможет заменить.
 Вспомнил любовь свою к печатному слову, снова за книги принялся. Любимых своих авторов перечитываю.
  Сначала думал, что над романами стану рыдать. Ничуть не бывало. Там и близко ничего такого нет, что было с Лизонькой у нас. А время идёт, внучка  растёт – уже на ножках прочно стоит.
 Был у меня друг Анатолий, дружили семьями, тоже не курит и не пьёт, язвен-ник он.  Но после смерти Лизы растерялся мой друг, смотрит на меня такими скорб-ными глазами. Не виноват он, но друга у меня пока нет, и не скоро я вернусь к нему. Дворовые мужики в детской беседке, с которыми играю в шахматы по вечерам, ближе мне сейчас.
 Горячий душный день, такая жара редкость даже у нас в Оренбуржье – ни дож¬динки, ни ветерка, сухо во рту. Многие  на пляж едут с детьми. Там сейчас яб¬локу негде упасть. Если бы Лиза жива была, мы бы с ней тоже поехали  на пляж, только на этой теме табу стоит.
  К тёще моей Альбине Ивановне я иду пешком – в трамвае можно задохнуться.
 Мы сегодня от огородов отдыхаем с ней, и окрошку по телефону договорились сооб-разить.
 Рабочие дни ещё туда-сюда - по выходным и праздникам худо мне. Правда, летом в страдную пору с огородами этими, праздников и выходных считай, что нет.               
  Мы с Альбиной Ивановной сады- огороды свои в относительный порядок привели. Два их у нас  – Алёнушкин и сына её. Молодым заниматься ими не досуг.
  А мы с Альбиной Ивановной  славно сработались. Хозяев беспокоим лишь по необ-ходимости – на большие кампании – копать, сажать, урожай собирать. Огороды у нас на сегодняшний день прополоты, политы, колорадский жук и медведка не высо-вываются пока.
  На улице  продают  газ воду и апельсиновый сок. Я в очередь встал. Аппарат для охлаждения работает на глазах. Воду в пластиковых, одноразовых стаканчиках вы-дают. Для использованных стаканчиков картонная коробка на асфальте стоит.
 Очередь от  жары разомлела, слегка разбрелась.
  – Кто последний? – спрашивает женщина в светло зелёном сарафане, и становится за мной. – Здесь скоро не дождёшься – поразмыслила она, - имейте меня, пожалуй-ста, в виду, я в этот магазинчик забегу, - попросила. Я кивнул. И когда она ушла, по-нял, что очень знакомо мне её лицо.  Моего возраста. Учились или работали вме¬сте? Разве вспомнишь сейчас, да и неважно это, тем более, и она меня не отличила.
  – Кто последний? – спросила старушка в белой панаме, чем-то похожая на Альбину Ивановну мою. Стоим, она рассказывает мне: - Внучек проснётся сейчас – каприз-ный такой. Полезнее всего всыпать бы ему хорошего ремня, а сноха:
 -Принесите для него апельсиновый сок. Родят одного - только что не молятся на него. От этого и все беды потом, - сетовала она, и я с ней соглашался.
  И вдруг  вспомнил,  где эту женщину видел и знал, ту, что очередь за мной заняла. Мы с ней в литобъединении встречались три года тому назад. Вот где я давно не бывал. И пока мне туда нельзя. Ведь после этих собраний – заседаний я к Лизе, до-мой всегда спешил. Воскресный вечер проводить дома –  было свято.
  Почему-то это воспоминание обрадовало меня. Должно быть оттого, что прояс¬нился с этой женщиной вопрос. И когда она подошла, стал вспоминать, о чём там, в литобъединении писала и читала она, не вспомнил, не вспомнил ни фамилии, ни как зовут. Тонка, незаметна, скромна, никогда не лезла вперёд. А меня до сих пор инте¬ресовали яркие и смелые женщины, вернее, я их интересовал. Сам я - хороший семьянин – не инициативен был. Меня нужно было приступом брать.
  – Здравствуйте! – обернувшись, сказал я некстати, - я вас сначала не узнал.
  –А,  здравствуйте, - вяло ответила она. – Вы в литобъединении продолжаете бы-вать? - Продолжаю иногда.
  – Что нового там?
  – Если интересно, побывайте сами.
  – У меня творческий застой.
  – Бывает.
    Почему-то неохотно она со мной говорит.  Чем я хуже стал? Ведь три года для мужчины не большой срок. А ведь какие женщины не чаяли во мне души!
 - Сорок семь лет – расцвет мужской красоты и силы, - убеждает меня тёща моя Аль-бина  Ивановна, - ты ещё себе жену найдёшь, а мне доченьки моей никем не заме-нить.
  – Не найду и не буду искать.
   -Это ты брось, не дури - рано овдовел, жизнь долгой покажется одному, да и не по-рядок это. Мужчин всегда не хватает. Вот сейчас по статистике женщин вдвое больше, чем мужчин.
  Три года уже после смерти Лизаньки прошло, пора подыскивать тебе жену.
  - Такой как Лизонька больше нет, а другой не надо мне.
  – При живой Лизе находил, и теперь найдёшь, - безжалостно утверждает она.
 -  При живой Лизе хотелось  жить и всех любить! А без Лизы и жизнь не в жизнь, - совершенно искренне отвечаю ей.
  И снова мороз по коже. Хотя давно это было. Я тогда по путёвке Лизу с Алёнкой в отпуск проводил, сыновья – Ваня с Петей,  на байдарках отправились в поход, сам в городе остался. Отпуск у нас с Лизонькой не совпадал. Я ведь работаю инженером на заводе. Отпуск не каждый год летом дают. Была  у меня в ту пору, ну, конечно, не в серьёз, связь с Тамарой одной. Развлекались мы с этой Тамарой в нашей квар-тире. Звонит кто-то.
  - Звоните на здоровье – нас дома нет, - думаю беспечно. Я ведь предполагал, что тёще моей, Альбине Ивановне,  без Лизоньки до меня дела нет. А она, заботливая, пельменей настряпала и принесла, чтобы дорогого зятя своего подкормить, и ключи с этой целью у Лизоньки взяла. Позвонила, сердечная, решила, что меня дома нет, открыла ключами дверь, а в прихожей новые женские туфли стоят. Она бегом по квартире, подумала, верно, что Лизонька приехала до срока, а мы с Тамарой на ди-ване под  общей простынёй.  Немая сцена, конечно.
  Господи! как земля меня носила? Ну. Думаю, жизни моей теперь конец. Без Ли-зоньки зачахну и умру. И говорить, думаю,  мне больше не о чём и незачем, и молчу. Альбина Ивановна, конечно,  тоже онемела, долго понять ничего не могла. Тамара, умница, первая нашлась, видит, что сцене немой не будет конца, приподнялась и говорит:
  - Извините, пожалуйста, позвольте нам одеться и встать. Альбина Ивановна, в себя так и не придя, повернулась и ушла. А пельмени всё-таки в кухне поставила на стол,   мол, не проверять я тебя приходила, не обессудь!
 Тамару проводил: «Прости и прощай!» Она свободная женщина и, конечно, ни при чём. К пельменям не прикоснулся.
 - А тебе бы, дорогой читатель, они полезли в рот? Соседке отнёс, с внуком наркома-ном бедствовала она:
  – Угощайтесь, Мария Петровна, и добрым словом помяните тёщу мою Альбину Ивановну.  Испугалась соседка:
  – Аль померла?
  – Да как же померла, если пельменей настряпала и мне принесла? А я только что из гостей. По горло сыт.
  – Дак, в холодильник поставь,  чай, пока Лизонька приедет, отощаешь, не кажный день в гостях тебя будут кормить.
  Рассердился я:
  - Может,  мне никакая пища не понадобится уже. Испугалась снова Мария Петровна:
 -Ну, коль не хочешь, спасибо, оставь!  Одно дело сделал – пельмени пристроил.
  А дальше что? По Лизоньке истосковался я. Без неё мне не жить, а как я теперь к ней подойду? Бежать мне надо к Альбине Ивановне, падать на колени пока не поздно, умолять, чтобы Лизоньке не сказала о том, что видела. Что бы такое приду-мать, будто это как-то по работе произошло, служебная, дескать, необходимость.
  Только что здесь придумаешь? Мучился я, не ел, не пил, к Альбине Ивановне каж-дый день собирался идти, и даже ходил, но так и не дошёл. Вспомню, как она над нами стояла!
  Может, просто я жалостливый такой? Говорит же Альбина Ивановна, что женщин в два раза больше, чем мужчин, и если каждый мужчина будет верен только своей жене, то что делать второй половине женщин, которая без мужчин? Только об этом я тогда не задумывался и статистики такой не знал. Это сейчас Альбина Ивановна мне об этом сообщает, добрая душа.
  -Пока ты не женишься, я не смогу спокойно умереть, - говорит она.
  -Это меня вполне устраивает – живите на здоровье, - отвечаю ей.
  - Совсем не смешно, - сердится она. Люблю я с ней такие разговоры.
  А в то время,  когда Лизонька прислала телеграмму, с каким поездом и в каком ва-гоне её встречать, совсем приуныл – было счастье, и сам его растоптал. Но всё-таки отправился на вокзал.
             Ко всем, встречающим жену и дочку мою, не подошел - там Альбина Ива¬новна во главе была. В сквере прятался, как блудливый кот. И когда поезд остано¬вился, раньше всех к указанному вагону подбежал. И вот они Лизонька с Алёнкой в объятиях моих. Целую их и думаю, что есть ещё отсрочка, что не такая тёща моя женщина,  чтобы при ребёнке, хотя Алёнка уже выше Лизоньки была, сцены мне устраивать. Я их хочу домой увести, Лизоньку с Алёнкой. Какие- то новые и непри-вычные они: загорелые, в соломенных широкополых шляпах, в белых одеждах, пах-нут нездешними морями и цветами.  Мне хочется хоть немного кратким счастьем на-сладиться до скандала.
  Только тёща на страже:
 - Никаких домой, ко мне поедем, я всё приготовила, тут и сын её, жена его и дети, - вся родня, встречающие все, женщин ненаглядных любимых моих вырывают у меня из рук, делать нечего – к Альбине Ивановне пошли. 
 В общем, долгое время после возвращения Лизоньки с Алёнкой жил я, словно живая рыба на горячей сковородке -  каждую минуту ожидал разоблачения и конца зыбкого счастья своего.
  Как только тёща приходит, или Лизонька к ней идёт, так душа у меня в пятки!  Нако-нец понял, что никакого разоблачения не будет, что не такой Альбина Ивановна че-ловек, чтобы нам с Лизонькой палки в колёса вставлять. Долго не мог поверить сча-стью своему, и на тёщу глаз поднять не смел, избегать её стал, Лизонька заметила, спрашивает:
  - Вы с мамой во время нашего отъезда не поссорились? Кажется мне, что ты её за что-то,  как будто, невзлюбил?
 - Наоборот,  ещё больше полюбил.
  -Не заметно, - возразила она.
 -Потому что в чувствах своих скромен и застенчив, - ответил я. 
 А на новый год рядом с Альбиной Ивановной сел и, когда двенадцать часов стали бить, и все засуетились, и всем за столом было не до нас, обнял её, поцело¬вал и говорю:
 - Спасибо, мама! А до этого и после этого Альбиной Ивановной звал. Она не возра-жала, ей, по-моему, даже нравилось, учительница ведь,  к такому обращению при-выкла. Я ей ещё много чего сказать хотел, а она ладонь свою приложила к моим гу-бам:
  -Молчи уж!
  Больше я ей ничего не сказал, зато весь вечер танцевал только с ней, ненаглядной тёщей моей. Лихо так приглашал, бережно так вёл. Она танцовщица – что надо – любовались все, веселилась Лизонька моя. Вот такая у меня тёща Альбина Ива-новна, учительница по литературе и русскому языку. Моя Лиза была – «яблоко от яблони недалеко падает» - ей подстать – благородна, деликатна, доверчива и чиста. И Алёнушка – тоже учительница наша (как бежит время) – вся в бабулю и мать. А  Лизонька – внучка, трёхлетний этот бесёнок – тоже в кого ей быть?
 И снова нелестные для меня воспоминания возникают в памяти моей. Одна-жды дома мы с Лизонькой воскресным вечером. Алёнка уже заневестилась,  с нами не сидит, мальчишек с улицы не загонишь домой. Вдруг телефонный звонок. Теле-фон у нас такой, что на расстоянии можно услышать всё. Лиза трубку сняла. Я при-слушался и обомлел:  «сердобольный»   женский голос сообщает Лизе очень точные сведения о последнем блудном похождении моём, потому что на том злополучном случае, когда всё утряслось, не остановился я. Слышу всё, но не подаю вида, будто, занят анекдотами в газете – нервно так смеюсь. Про себя нехорошими словами по-ношу «доброжелательницу» эту.
  Снова с ужасом предполагаю, что моей счастливой жизни – конец. А что вы ду-мали?  Расскажи кто мне такое о жене моей Лизе, и ей не оправдаться – ревнивец я! Газетой прикрываясь, соображаю, что предпринять?   
 А Лиза – моя голубушка отвечает в телефон:
 - Всё это я знаю, обо всём этом он сам мне рассказал. Да, между нами абсолютное доверие и абсолютная свобода чувств. Я ведь тоже не без греха!
  - Как это не без греха?! – так и взвился я, потому что представление о Лизином грехе затуманило мне мозги, пока не сообразил, что это  невероятная чушь, как и то, будто я обо всём сам ей рассказал. Просто так она защищает честь нашей семьи, не желает выслушивать ничего такого обо мне. А Лизонька  продолжала говорить в те-лефон:
   - А чему здесь удивляться? Так и должно быть. «Доброжелательная» сторона «за-ткнулась сразу», -  как говорит народ нашего двора, очень не поощряющий доносов никаких и никогда. И Лиза положила трубку.
 -Тут сообщают, как ты изменяешь мне. Почему (святая простота) ты сам не расска-зал?  Почему я об этом должна узнавать от посторонних людей?
   - Слушай больше, тебе наговорят! – защищаясь газетой, не соглашался я.
  -Не бывает дыма без огня, - решила Лиза и в другую комнату ушла. Я немного по-годя, осторожно за ней подался, выяснить от этого телефонного разговора резуль-таты. Она сидит тетради проверяет, отмахивается от меня.
 - Не прикасайся ко мне, «изменщик коварный»… или как там в той песне поётся?..
 -Ты что, действительно поверила в мою измену?
 -Я уже не знаю, чему верить, - призналась Лиза.
 -Верь тому, что есть. Когда я тебе изменю, ты почувствуешь сразу, - нисколько я не кривил душой. После этого мы три дня обшучивали и осмеивали возможности моей измены и её.
 - Ты на свидание не торопишься? – спрашивала она, замешкавшись с обедом, когда я, нежный и преданный, вился вокруг неё.
 - О моей измене, Лизонька, ты слышала из тридесятых завистливых уст, а в своей призналась сама «я, видите ли, не без греха»… и т. д.
 Вообще, вспоминается мне не то, что надо. Разве мы не прожили с Лизонькой почти двадцать пять замечательных (счастливей не бывает) лет? Слишком быстро промелькнули они, «как сон, как утренний туман». Ну, был я не без греха, когда дети подросли и уже ежечасно не нуждались в нас. Может быть, я сделался таким оттого, что Лиза очень занята была?  Работа в школе – это ведь круглосуточно почти: соб-рания, заседания, репетиции, педсоветы, тетради, планы, барабаны… я ей тетради проверять помогал. И вообще, когда Лиза дома, я рядом всегда, а Лизы дома не было - скучал и временами развлекался,  как умел, чтобы ей не докучать. Грубого  слова не сказали друг другу за двадцать пять лет.