Всё по-человечески, но

             Всё по-человечески, но…
Иду по улице – навстречу двое друзей, - мужчины среднего возрас-та…сегодня они трезвы, глаза ясны, движения уверены, даже артистичны – ведь в таком состоянии они бывают не каждый день, чаще  я вижу их в крепком подпитии.
Один из них особо привлекает внимание. Он высок, худощав, полон жизненных сил. Куртка  на  груди распахнута до тельняшки, несмотря на морозный, холодный день. Остальные прохожие кутаются в воротники.
Наверное, бывший десантник. И что-то есть в его глазах и облике вселяющее уверенность – он не сможет ни предать, ни отказать в помощи, случись у вас беда.
Учитывая то, что я поравнялась с ними, он, смягчая выражение, об-ращается к другу с таким умозаключением:
- Блин, не пьешь и все нормально, все по-человечески, но…
Мне после этих слов вспомнилась другая история.
В один из прошлых выходных меня пригласили в дом, где я часто бываю желанной гостьей. Сначала долго не могли разыскать, и когда, наконец, дозвонились и я оказалась в гостеприимном доме, застолье за-кончилось, все приглашенные разошлись.
Но Тамара Ивановна – хлебосольная хозяйка, несмотря на мое на-стойчивое предупреждение о том, что я сыта, что ничего мне не надо, приносит тарелки с едой и достает бутылку. Федор Сергеевич  наливает мне вместительную рюмку водки. Сами они не пьют по состоянию здо-ровья. Я же на здоровье не могу пожаловаться.
Федор Сергеевич наливает себе фужер яблочного сока, Тамара Ивановна – минеральной воды, она ей полезна для желудка.
Федор Сергеевич встает, высокий, серьезный мужчина, подчеркивая торжественность момента, и предлагает выпить за здоровье Тамары Ивановны. Я утрачиваю решимость сопротивляться во что бы то ни стало. И начинаю думать, что от одной рюмки от меня не убудет, зато Тамара Ивановна убедится в том, что мне ее здоровье не безразлично.
И я, содрогаясь, выпиваю крепкий спиртной напиток.
И не взвидев света белого, ничего не слышу, не чувствую, не живу… прихожу в себя. Благодарю мысленно свой организм за выносливость и терпение. Некоторое время сидим, беседуем.
- А налей-ка ей еще одну, - советует Тамара Ивановна Федору Сер-геевичу. (А ведь просвещенный человек, учительница, и в кусе печальных обстоятельств о том, что спивается, идет ко дну наша многострадальная страна). Я мотаю головой. Ладонями закрываю рюмку в знак того, что увольте, не могу, не буду! Как бы не так! Они поднимают свои фужеры с минералкой и яблочным соком и начинают упрекать меня в бессердечии, черствости и других грехах бесчеловечных.
- Я настаивала, старалась на черноплодке, на вишне, на…  Думаешь это просто? Это же лекарство – посмотри на свет!
- Вы не хотите выпить, хотите оставить в этом доме зло? Вторит ей очень убедительно и страстно верный Федор Сергеевич. Он уже успел наполнить мою рюмку.
Я начинаю чувствовать себя бездушной и виноватой во всем, в чем меня обвиняют, и чтоб прекратить эту неприятную сцену для обеих сто-рон, заглатываю вторую порцию отравы. И все бедственные чувства по-вторяются.
Наконец, придя в себя, с ужасом замечаю, что Федор Сергеевич снова наполнил мою рюмку до краев.
- Бог троицу любит. – поддерживает его Тамара Ивановна. У меня отсутствует сила сопротивления – обреченность и покорность судьбе!  Третья рюмку воспринимаю без слов, как неизбежное зло. Они меня подбадривают. Запиваю, закусываю, заедаю.
- Все!- произносят оба с облегчением.
Дальше, когда я прихожу в себя, мы снова мирно беседуем. Они очень довольны собой, - как же! Заставили все же мня, не согласную, выпить и закусить ха их гостеприимным хлебосольным столом.
Я, отравленная, (согласно изречению: встал из-за стола слегка го-лодным – очень хорошо, встал сытым – переел, если переел – значит от-равился).
Осоловевшая от лишнего питья и еды, думала о том, что эти выпитые рюмки и съеденные по необходимости закуски нисколько не связаны ни со здоровьем Тамары Ивановны ни с ее благополучием.
Говорю об этом гостеприимным хозяевам. Они об этом тоже сме-ются:
- Юмореску напиши! Я и пишу.
Только какая же здесь  юмореска может быть? Это  же нашей жизни трагедия. Вспомнился еще один случай. О пропавшем сыне Полины Кудрявцевой, пожилая женщина из пятого подъезда, с тяжелой походкой, грубым голосом, властными манерами, с густыми бровями вразлет на смуглом лице. Бывшая трактористка в колхозе, во время и после войны, когда не осталось в деревне мужиков. Теперь Полина давно пенсионерка. По праздникам за столом у нее собирались трое ее сыновей со снохами, внуками, внучками и правнуками. И Полина, поводя бровями вразлет гордо обозревала свое потомство, - не зря прожита ее трудовая нелегкая жизнь.
Особенно хорошо устроен был в жизни средний ее сын, - коммер-сант.- В начале  перестройки очень удачно торговлей занялся.
- Копченую колбасу покупают палками, - доходили до меня сведения о его семье из разговоров соседей,- ванная обделана черным мрамором. И соответственно все остальное – машина, мебель, одежды – не по нашим меркам.
Сын хороший, мать не забывал, на машине приезжал и выгружал ей много чего. Один раз Полина вынесла во двор полиэтиленовый пакет с апельсинами и всех детей угостила, кто рядом играл, скормила, наверное целый килограмм.
Но не выдержал испытания такой благополучной жизнью коммер-сант – запил. И благополучие, вполне понятно, быстро стало таять.
Голодные внуки забегали к пенсионерке – бабушке Полине.
Долго еще держались, распродавая накопленное добро.
Но закодировался в конце концов коммерсант (благо есть такая возможность для желающих сейчас).
Скинулись братья для такого дела. И вот вам снова на своем месте удачливый, умелый коммерсант. Все стало на круги свои. Снова стали вместо проданного, нужное приобретать - еще  лучшего качества. Вместо старой «Волги» купили «Иномарку».
Посветлело у Полины лицо, потому что снова ее благополучный сын не забывает. Часто стоит припаркованная во дворе «Иномарка» и он выгружает из нее пакеты и коробки для Полины.
И вот за родительским столом опять в сборе вся большая дружная семья, отмечают Троицу  - светлый летний праздник.
(Праздников ведь увеличилось в разоренной нашей, топчущейся на месте стране, отмечаем и старые советские, и новые, - бывшие  раньше под запретом – религиозные, - такой уж мы жизнерадостный, не унывающий народ).
Стол ломится у Полины от варений, печений и солений.
Сытный запах мясных блюд распространился во дворе. Внуки и правнуки выбегали на улицу с заморскими фруктами в руках, а как пели. Сама Полина, снохи, сыновья!
- Ажно мурашки по коже и сердце в пятки! – вспоминает Полинина подружка Клавдия Острожнова то застолье, - как грянут все: «Хазбулат удалой, бедна сакля твоя, золотою казной я осыплю тебя.»…                И все бы хорошо, но ведь весело всем, а коммерсант не пьет, скучно, поди ему.
Пили самогон – временем проверенный «полезный и целебный» напиток, ему не предлагали.
Но ведь жалко на человека смотреть. Праздник, а веселиться-то ему с чего, если выпить нельзя?
Старший брат не выдержал, сбегал для него за бутылкой легкого красного вина.
приложился коммерсант к красному вину ( а ведь он закодированный - нельзя). И в такой загул ушел, что пошли прахом снова его ком-мерческие дела.
Снова стали приобретенное распродавать, быстро спустили все. за-бегали голодные внуки к бабушке Полине – пенсионерке.
А сам коммерсант ушел однажды из дома и не вернулся.  С тех пор прошло три  года. Бедствует его жена с тремя детьми. И снова  вспомни-лись мне, прозвучавшие в начале моего рассказа слова: - Не пьешь, и все нормально, по-человечески, но…