Аманат. часть1. глава3. Токтогул - сын хана

Надолго задумался хан Каз-и-Ахмет. Сын Токтогул  всюду сопровождал его сызмалу, закалился в походах, — а все равно — мал еще, двенадцати годков не минуло. Родила Токтогула вдова самого старшего брата, которого хан и не видел, сгинул тот в каком-то набеге еще до рождения Каз-и-Ахмета, вдова брата позже стала, по обычаю, его женой. Первый — всегда самый-самый. Ласки материнской почти и не видел — умерла старшая жена вскоре после родов. Но джигитом Токтогул обещает стать знатным — так и бредит оружием и конями. Знать, сынок, пришло время нам послужить народу…

В груди защемило что-то, сдавило будто мягкой вкрадчивой рысьей лапой сердце. Хан потер бок, поморщился, что-то звякнуло о кольчугу под бешметом, — вспомнил, достал талисман Кара Кончара.

— Передай, бек, это великому князю — может, и помнит еще кто-нибудь из урусутов моего отца.

Прокуда повертел в руках позеленевшую медную пластинку, хмыкнул.
— Ба! Я смекал, что байки это — побасенки, будто спасли когда-то отца нашего князя и тетку его от верной смерти забредшие в эти края степняки! А оно вона што — правда есть! — поразился старый Вещун…

— Ты об чем это?
— Да вот рыбка-то — дед ишо нашего князя, бают,  джигиту какому-то воздал за спасение детей своих, давно это было, я смекал — сказки, а оно вона што.
— Што, та самая рыбка-то? Спытай у хана.

Вещун, переговорив с толмачом, подтвердил радостно:
— Она, она самая! Ну слава Перуну! Думали — беда накатила, ан нет, подмога   то! Ну, Прокуда, счастье наше — да князь тебя с такою вестью озолотит!

— Да виду-то не кажи, старый! Аманата все одно возьмем — оно вернее будет.

…Токтогул после рассказа  хана вскочил, обрадованный:
— Я теперь хошмар, да, отец!? Я скажу «последний хош»?
— Не знаю, сын, будущее смертным не ведомо . Может быть, и нет. Но будь мужчиной, ко всему будь готтв!
— Я буду достоин этой великой чести, отец! Я не посрамлю тебя!

Эх, ребенок совсем… Вон как побежал хвастать перед друзьями, что станет хошмаром, аманатом, — как перед этим хвастал дареным красивым аварским кинжалом. Хан попытался отогнать невеселые мысли. Жизнь… Велика бескрайняя степь, а людям в ней все тесно отчего-то…


 
Силач Опонька греб мощно, размеренно, далеко обогнав другие лодьи. Рыбаки, впрочем, и не торопились особо — узнав, что степняки эти нападать не собираются, а напротив, ищут союза, — вздохнули облегченно, — да кто бы ее и кликал, сечу-то, век бы не видать. Прокуда обдумывал неторопливо, как поедет ко князю, — мальчонку-аманата с собой возьму, — во князь-то возрадуется, — почитай, немалая орда степных воинов –   подмога крепкая будет.

Аманат сидел недвижно на носу лодьи, на бесстрастном лице ничего не разглядишь .
 –   Вона, басурман, малец совсем, а глядит-то соколом, — одобрительно заметил Вещун. — коли у них мальчонки таковы, так багатуры иха, по всему видать, вои  крепкие, — князю прибыток будет.

— Как смекаешь, Вещун, откуль степняки о тайном проходе меж болот знают?
— Да знают ужо, — видать по всему, хан этот не единый караван грабил. Ништо,  энти пущай знают, надобно, чтоб жунгаре не прознали.

— О том не боись, хан со всеми сотнями увести жунгар в обход задумал, обоз с бабами да детишками один чомбул прикроет. Наказывал просить князя прислать войско на подмогу  к западным перешейкам — туда уводить жунгар будет.

— Пошли меня с ними, Прокуда. Я в тех краях жил ране, знаю в болотах одно узкое место — в половину полета стрелы, — там мог бы хан Казихмет уходить от погони, лишь надобно научить степных строить гать да сымать ее за собою, а без гати ворог не переправится — десяток лучников  перестрелит всех в топи.

— Ты чего же, Вещун, бывал у их  в полоне, — и страха не ведаешь?
— Чего ж теперь бояться, — хан слово дал, и сын его у князя в аманатах будет. Теперь нам киров  бояться не след, — теперь пострашнее враг — жунгаре.

— Так оно, старый. Возьми все ж Опопньку. Не забоишься, Опоня?

— Это я-то!?   –   на широком детском совсем,  простодушном лице Опони отразилась такая обида, что  Прокуда не стал более вопрошать.

— Во. Не забоится. Возьми его, Вещун. Опоня зело дюжий — сгодится.
— На том и порешили.