Память моя часть два

  Дракон прошелся по нашей семье, выжигая на сердцах немыслимых размеров раны.
В апреле не стало моей бабушки, Раи. Тихо ушла, достойно, как и жила.
      Сегодня, в самом начале 2013, Бог счел необходимым забрать вторую бабушку.
Можно говорить, сколько угодно. Возраст. Военное детство. Голод и нищета первых лет после войны. Но принять это очень тяжело. Обидно и немыслимо больно.
      Я запомню такой ее навсегда. В рамке двери, с подкрашенными волосами и в брючках. Бабушка и в 83 года, пережив два инсульта, следила за собой, словно ей было двадцать или тридцать. Очень, по сути, больной человек, который прожил немыслимую жизнь.
      Сегодня, без 20 девять, я выключила в квартире свет и обошла со свечой всю квартиру. Я не знаю, что это было. Я читала *отче наш* в каждом помещении, останавливалась перед каждым углом. Мое сердце было странно спокойным. Только желтая свеча плакала почему-то темным воском.
       Может быть, именно в этот момент бабушка, в своем полунебесном состоянии в реанимации уходила туда, где ей обещали прекратить ее страдания.
         Итак, Екатерина Дмитриевна Жукова, а до замужества – Ванюшина. Мама мамы. Тоже родилась в 1929 году, и тоже была старшей дочерью. Отец их оставил ради другой женщины. Говорили, был редкий красавец, веселый, гармонист. Бабушка в него. Говорили, просил потом прощения, хотел вернуться. Прабабушка Ефросинья, женщина суровая и непримиримая, не приняла. А потом началась война.
          Войну бабушка встретила в Орле, вдали от матери: та трудилась на заводе, в Москве. Так и думали бабушка с сестрой, когда слышали сводку: Москву бомбят, значит, все. А мать мысленно уже не раз похоронила детей, когда слышала, что немцы вплотную подошли к городу ее детства. Тогда все жили в жутком напряжении. На разрыве.
           Выжили. Пережили. Жили, как все. Бедно и трудно. В бараке. Бабушка носила матери к проходной еду и плакала, потому что знала, как ей тяжело. Прабабушка была то маляром, то собирала металлическую стружку, надрываясь от тяжести лопат и мешков. То время никого не жалело.
           И моя бабушка, как и многие другие, и, как ее будущая сватья, так же оставила школу, едва окончив, кажется, семь классов. Подрастала сестра Маша, денег не хватало катастрофически. Да, учеба была немыслимой роскошью, доступной немногим.
           Завод…
 Это слово я слышала тысячу раз. Сейчас мне оно кажется архаизмом, чем-то неизвестным, почти как шахта, или забой. На заводе работал дедушка, там много лет трудилась бабушка. Ему отдала сорок лет прабабушка. А до завода у бабушки был хладокомбинат, где она тогда и познакомилась, кстати, с моей второй бабушкой. Судьба это, или стечение обстоятельств, но они знали друг друга, кажется, миллион лет. И одна пережила другую ровно на девять месяцев и три дня.
           Бабушка Катя была веселой девушкой. Мы не можем знать ее такой, но другие знают. Она знала много песен. У нее была куча подруг и поклонников, и масса смешных девичьих историй.
           Но вышла замуж за дедушку, Николая Матвеевича. Познакомились они на танцах. Дед был *ранен* в каком-то рыцарском уличном бою: на тех танцах с перевязанной рукой, но запомнился бабушке лихой береткой и золотым зубом. Оба были заводными, веселыми, любящими жизнь трудягами. Красивая была пара.
            Дочка родилась в 1953 году, в октябре, 13 числа. Дед был в ночной смене, а бабушка решила вымыть полы. Вымыла, и начались роды.
             Сейчас не то время, когда любому, даже родственнику, можно позвонить в час ночи. А тогда и звонить было некуда. Куда? В барак? В коммунальную квартиру на пять семей? И холодной, октябрьской ночью, одевшись, прабабушка Фрося потащилась за своим братом, на соседнюю улицу – попросить проводить до роддома.
           Великие люди, дай Бог им светлой памяти. Брат встал с постели. Не ропща, не оправдываясь, не ругаясь – оделся, и пошел. И не было ни *извини, завтра встреча в восемь сорок*, или*прости, устал, пришел поздно*. Не было брюзжания жены и недовольных *ну вот* в спину.
         Эти люди знали, что такое долг, а минимальными доступными удовольствиями они умели жертвовать.
          Маме дали модное и редкое для женщин ее поколения имя  - Марина. Хотели назвать Ирочкой, но, по одному преданию, дед в ЗАГСе перепутал от волнения, по другому – ему так посоветовала регистратор, но мама стала Мариной Николаевной.
         Дед очень любил свою жену и дочь. Счастливой бабушкину жизнь назвать сложно: барак девять метров, на которых жили прабабушка, бабушкина сестра, бабушка и дед, и куда принесли мою маму. По нынешним стандартам, можно рвать на себе волосы от ужаса. По тем – да как все. Дедушка и бабушка уходили летом спать в сарай. Вокруг бегали крысы. И ничего, выжили.
        Ребенком мама была болезненным. Жизненных удобств минимум – вода на улице, дрова на улице. Чудила бабушкина сестра. То, что она делала – это страшный грех, цена сокрытия которого, возможно, и есть ужасное бабушкино здоровье в конце жизни. Советские законы за нелегальный аборт предписывали неотвратимое наказание. Бабушка и прабабушка знали про все пять случаев уже по факту. Знали, что это были большие уже дети. И могли сесть на много лет, потому что однажды к ним в барак приходила милиция.
         От деда скрывали. Так ничего он и не узнал до конца жизни. А бабушка помнила. Не могла забыть. Не могла простить этих детишек. Кто знает, сколько рубцов на ее сердце оставили эти истории?
        Дед ушел в 56 лет. Ничем не болел. Никогда не жаловался и не ныл. Ушел за год, и до последней минуты ждал, пока придет Катюша. Возненавидел своих родственников за то, что они не ему - ей не помогли ни разу ни в чем.
        У бабушки были потом поклонники. Но она не хотела. Не могла предать мужа. Не могла забыть, что у нее есть дочь.
        Бабушка очень меня любила. Настолько, что не ушла в мир иной в день моего рождения. Ее душа теплилась в реанимации еще сутки. Сегодня ночью ее не стало.
        Я просила у Бога, чтобы он дал нам возможность с ней попрощаться, но он не дал. Значит, мы просто этого недостойны. А может быть, бабушка сама хотела, чтобы мы помнили ее такой – слабенькой старушкой, но с подкрашенными волосами, в стильных брюках.
     -  В больнице все старушки седые, - сказала мне мама, - и только наша с подкрашенными волосами.
Спи спокойно, бабушка. Ты очень много болела за последние 4 года. Два инсульта, несколько раз тяжелые кризы. Диабет. Для такой хрупкой и маленькой это было уж слишком невыносимой ношей.
             И еще врачи в больнице спросили, не было ли инфарктов. Мы знали про один. Оказалось, что не один. Только Бог знал, что творится в ее сердце. Только бог и она.

 
           Светлой памяти Жуковой Екатерине Дмитриевне. 07.01.29 – 03.01.13