Шарлатан 4 Новая редакция

               

       Публикую четвертую главу работы Игоря Когана "Шарлатан".
Как и раньше, считаю ее заслуживающей внимания читателей.
Есть ли в ней огрехи? Есть. Придраться можно и к телеграфному столбу. Например, в первом абзаце не следовало бы давть две поговорки подряд. Да еще - сразу после эпиграфа. Но тут дело такое: кому-то нравится, кому-то нет.
В любом случае, по моей оценке, работа хороша.
И я с удовольствием буду ждать, что же произойдет в дальнейших главах.

Редактор отдела критики и публицистики,
Сол Кейсер               


                Шарлатан 4
                «Сам себя озевал,
                сам себя окаркал,
                сам себе пособлю…».
                колдовской заговор


     Не зря говорят: «Если Господь наказать захочет - прежде всего, отнимет разум»... Всё остальное само собой приложится. Как говорится: «Уж сколько раз твердили миру...». Ну, какого, спрашивается, рожна заладилось мне в прошлый раз со стариком тягаться? Говорил же хрыч старый: «Думайте молодой человек, думайте, чтобы потом не ковыряться в последствиях»...
     Последствия явились примерно через месяц. Каждое первое число я плачу своей крыше определённую мзду и каждое первое число надеюсь, что она не придёт - забудет. Не забыла. Пришёл молодой, здоровенный – естественно, спортсмен. Видел его на рынке – парень с других торговых точек дань собирал. Посидел, покурил, забрал деньги, блок сигарет в придачу и молча пошёл к выходу.
- А мы сегодня в последний раз видимся - выпалил я вдруг и сам на себя обалдело глаза выпучил, будто кто-то моим языком двигал против моей же воли.
Он полуобернулся, изобразил что-то вроде  кривенькой ухмылки и спокойно так выдавил: "Сегодня, завтра, послезавтра, через год - мне без нужды и без разницы". Так и сказал: « Без нужды и без разницы». Сказал  и пошёл своей дорогой.
     «Сегодня, - подумал я вслед. - Сегодня. Через три часа одиннадцать минут. Точно в 17:35. Деньги по адресу донести не успеешь». И в следующее мгновенье  перепугался насмерть. "Да что ж такое творится! Докаркался! Знаний захотел! Ну, зачем надо было старика доставать!? Зачем!? Получи теперь  -  кретин полоумный! По полной программе! И кто я нынче есть? Ведун, колдун, чаклун, экстрасенс, предсказатель, Вольф Мессинг? Мне, что - вообще глаза выколоть, чтоб не видеть чужую подноготную? Вот счастье-то! Будто своих забот мало!". «Не было у бабы хлопоты...». Мой армейский старшина, большая дока по всяким закорючкам, и то не найдётся, что сказать, а челюсть командирская отвиснет ниже всех его достоинств.
     Всё! Немедленно звоню Шарлатану и учиняю допрос с пристрастием. Автоответчик чётко, размеренно, с издевательскими интонациями, произнёс: «Я под Москвой. В Грибаново-Хренково. Роман пишу. Фантастический. Просьба по пустякам не беспокоить».
    "Ах, роман…! Ну, уж нет! Не только побеспокою! Приеду! Так приеду! Такое  Хренково устрою в этом грёбаном Грибаново - мало не покажется! Нормального добропорядочного гражданина, можно сказать обывателя, не спросясь  пророком делают! В суд на него подам! Хоть бы сообщил, чёрт треклятый, своему матюкальнику по какой дороге ехать". - злился я, направляясь к трём вокзалам.
     В центральных кассах меня оборжали.
- В Грибаново - пожалуйста. В Хренково – тоже, – язвительно сообщили  из окошка, - но чтоб одновременно в разные стороны...? Такое, гражданин хороший, только старик Хоттабыч и то по выходным сделать может.
- Что касается старика Хоттабыча, не знаю, – отбрил я кассиршу с мстительным наслаждением, -  а мужу Вашему Ивану Спиридоновичу дочурку  Елизавету вести завтра в зоопарк не советую. Если пойдёте, то клетки с её любимыми обезьянами обходите, пожалуйста, стороной. Не ровен час, ребёнок без указательного пальца остаться может. Как потом бедняжке на пианине играть?
     Оставив несчастную тётку с навеки разинутым ртом и выпученными глазами, я величественно покинул неприютное здание привокзальных касс.
     После такого хренкового облома возникло неустранимое желание нанести злокачественный вред собственному организму, - крепко и качественно напиться. Напиться можно где угодно - но качественно... В ближайшей округе есть только одно место – магазин «Крепар», что означает «Крепкие парни». Братки его для себя держат, и ничего палёного там не продаётся. Чтобы всякая рвань свой нос туда не совала, цены установили заоблачные.
      "Хорошее пойло для качественного пития - ещё не всё. Нужен комфорт. Всякие там публичные заведения в данном контексте не проходят. Комфорт нужен философский, дабы просветление носило, по крайней мере, затяжной характер". Именно так размышляли мои умственные способности, вытряхивая меня из «Крепара» и направляя прямиком от трёх вокзалов к вокзалу Белорусскому. А там, на электричке до станции Звенигород, а уж там, на автобусе в объятия «Русской Швейцарии». Ежели ещё точнее – в несказанно милое и памятное сердцу бродилище примитивного комфорта, бывший дом отдыха ЦК ВЛКСМ «Ёлочка».
     «Девки, послушайте меня, если не хотите помереть от скуки, мужиков разбирайте сразу по приезде. Нас тут как собак нерезаных, а ЭТИХ на всех не хватит». Так было процарапано на внутренней стороне дверцы казённого шкафа в нашем двухместном номере. Многорадостная надпись сия безмерно укрепила тогда и меня и моего сокамерника в наших крайне первобытных поползновениях.
     Где сейчас этот благословенный шкаф? Бог его знает – двадцать лет прошло. Факт, однако, остаётся фактом. Из шестисот человек отдыхающих бывало в наличии не более тридцати процентов парней. За базар отвечаю. Отдыхал там пять лет подряд без малейшего отдыха...
     Банда отъявленных  сподвижников, снабжённых от природы избытком тестостерона, основала в «Елочке» постоянно действующее изощрённо-эстетическое объединение «Морда в пеньюаре». Члены объединения активно пропагандировали ускоренное художественно-половое созревание подрастающего комсомольского поколения. Одному из самых активных членов сообщества мы даже звание присудили – «Тип аморально устойчивый», а я так даже диссертацию защитил  «О влиянии запахов прелого сена, на некоторые гормональные выделения» и сочинил для сообщества гимн:
                «Сегодня здесь, а завтра там –
                Любовь с соломой пополам,
                Осталось только восемь дней –
                Скорей, скорей, скорей!
                Хоть мы знакомы лишь полдня –
                Не обижайся на меня,
                Мы отношенья упростим –
                Хотим, хотим, хотим...!».
Впрочем, комсомольская «Ёлочка» - отдельная, весьма красочная и благодатно-объёмная тема. Расскажу как-нибудь.  На досуге.
     От Москвы до Звенигорода часа полтора езды. Дорогу наизусть знаю. Минут через тридцать серо-грязное варево постепенно начнёт светлеть, потом зеленеть и на перегоне между Голицыно и Звенигородом  все вокруг приобретёт густую зелёно-изумрудно свежесть.
     Электричка дёрнулась, скрипнула, сдвинулась, натужно потянула, постепенно набрала ход и пошла, и пошла, и пошла... 
     Устроившись на лавке по ходу поезда, спиной ехать не могу - голова кружится, я погрузился в свои непривлекательные мыслесочетания, и не очнулся бы до самого Звенигорода, но тут сидящая напротив курносая девица всплеснула руками и радостно возопила:"Ой, Васенька, смотри, кого привели! Это же ***-***!". Здоровенный  кимарящий Васенька вздрогнул, обалдело взглянул на упитанную плотно-шёрстную собаку, медленно, наливаясь всевозможными красками, перевёл взгляд на свою сияющую подругу и, став уже совершенно пунцово-синим, выхрипел из себя зловеще-свистящее шипенье: "Это не Хуя-Хуя, это Чау-чау… Дура!!!". 
     Под рыдающее бульканье всего вагона Вася выволок несчастную в тамбур, а на следующей остановке вообще из электрички вон. Публика, благодарно и судорожно икая, долго заливалась им вслед восторженными слезами.
     Этот потрясающий скетч перенаправил мои безрадостные перспективы в совершенно  иное русло: "А почему, собственно, надо воспринимать себя в ином качестве со знаком минус?! Если тебя, не спросив, поимели и возврат в целомудренное состояние без хирургического вмешательства невозможен в принципе – расслабься, получи удовольствие, подумай, как жить дальше и преврати минус в плюс. Я сижу? Сижу. Еду? Еду. Народ вокруг сидит? Сидит. Полдороги впереди. Ковырну-ка людишек. Сравню, что у кого внутри, что снаружи, что у кого в прошлом, что в будущем. Глядишь, доеду с пользой".
     Вообще, интересно – как всё это происходит? Дьявол, говорят, прячется в деталях. С братком на рынке получилось совершенно неожиданно – прямо-таки спонтанно. До сих пор не понимаю, как из меня выскочило. С кассиршей на вокзале тоже – однако, по-другому. Я был осмеян и разозлился. В обоих случаях информация появилась внутри. Где, внутри? Непонятно. Скорее, везде. Не в голове, не в заднице, а везде - причём автоматически и мгновенно. И вот ещё что: я был взбешён, раздражён – экстремален, короче. "Та-а-а-к… любопытно... А если я миролюбив и спокоен? Если хочу получить инфу целевым, так сказать, назначением? Ну-ка, ну-ка... Посмотрим вокруг. Выберем – кого бы копнуть посимпатичней".
     Выбирать, а тем более копнуть кого-нибудь посимпатичней, увы, не пришлось. Двери тамбура раздвинулись, и в проёме возникла Она – Марьяна.
     "Не слишком ли много для одного человека зараз? Ещё от первого шока не оправился, а тут, поди ж  ты, – второй... Господи, одни глаза остались. Ну, зачем время так безнравственно, так жестоко обходится с дамами? За что им это? За яблока кусок...?". «О поле, поле – кто тебя усеял...». А ведь когда-то... 
     Это была «Елочка» образца 1972 года. Сказать, что Марьяна была красивая – не сказать ничего. Словечко это женщины в течение веков так затаскали и затерли, что оно стало таким же пустым, как пресловутый размер 90х60х90 и давным-давно утратило смысловую нагрузку. Иная тётка вообще стандартам не соответствует даже приблизительно. Идёт навстречу этакая особь неразмерная, а мужиков  метров за сто наизнанку выворачивает. Походка рысья, изгибы кошачьи, в глазах, хоть и не видно их ещё, наверняка дьявол живёт – зуб даю – и всё врождённое.
     Объяснить, почему надо ставить знак равенства между словами прекрасная и красивая земные бабы не в состоянии. Весьма образованных и совсем неглупых дам много раз с пристрастием допрашивал. В ответ только просветлённая, смутно-сомнительная улыбка...
     Горячо обсуждая этот вопрос в нашем сообществе, мы пришли к выводу: Красивой может быть только кукла. Недаром мужики оба слова частенько употребляют вместе. Симпатичная, привлекательная, пикантная, очаровательная, смазливая, сексуальная, обаятельная... Все изобретённые мужчинами, и к дамам прилагаемые термины, гораздо ближе к прекрасному! В каждом из них сокрыто живое тело, а может быть и душа... "А что сокрыто в словечке красивая? Где там тело..?". Короче – Василиса всегда прекрасна, а ежели не прекрасна, а всего-навсего красива, то, стало быть, и не женщина вовсе. 
     Однако, ближе к делу. Какой у неё в глазах восхитительный замес из Жаклин Биссет, Орнеллы Мутти и Одри Хепберн. Мой старшина, Черномырдин ему в подмётки не годится, наверняка выдал бы свой знаменитый на всю дивизию парафраз песни Высоцкого: «Лучше  баб могут быть только бабы, на которых ещё не бывал».
     Стервой Марьяна оказалась феноменальной. Все поползновения игнорировались самым нахальным образом - и на пляже, и на танцах, и вообще везде, где только я ни пытался к ней подъехать. Мои эскапады попросту  замалчивались, не давая возможности завести разговор, но – «дорогу осилит идущий», и однажды я всё-таки её достал. Строго нахмурив бровки, недотрога отверзла, наконец, более чем полсмены молчащие уста и с безразличной деловитостью спросила: "Что это вы вокруг меня туда-сюда мотаетесь? У вас что? Блуждающая почка?".
- То, что вы называете почкой, – парировал я мгновенно, – имеет происхождение не блуждающее, а скорее блудливое.
- Я на вашу почку, если успели заметить, не претендую, – в её глазах мелькнул весёлый огонёк, - других кандидаток с избытком. Вы их что, совсем не рассматривали?
     «Лёд тронулся, господа присяжные заседатели, -  мелькнула в извилинах паскудная мыслишка,-  если дама нарывается на комплимент, значит дело в шляпе».
- Рассматривал, – признался я честно, – однако, пришёл к выводу: мой генофонд заслуживает большего комфорта.
- Браво! – сказала она, смеясь и похлопывая себя по бёдрам. – Пять с плюсом! Вас даже жалко стало.- И вдруг, изменив правила игры, совершенно другим голосом добавила, – бедный, тебя перебродивший шампунь распирает?   
- Что касается шампуня, – от неожиданности я даже охрип, – лично ты, каким мыться предпочитаешь? Могу предложить яичный...
     Как писал великий Оноре де Бальзак, не ручаюсь за точность цитаты, но мысль передам верно: «Женщина, даже ханжа, с удовольствием съест любую фривольность в более-менее симпатичной, завуалированной обёртке»...
     Часа через полтора, весьма прожорливо пообедав, мы бежали на пляж, держась за руки и неся такую околесицу, что вспоминать стыдно.
     Истоптанная узенькая тропинка, самый короткий путь к реке, просочилась между берёзовой рощей и убранным колхозным полем. Что там было посеяно, населению «Елочки» было по барабану, однако, количество раскиданных тут и там ослепительно-золотистых копен впечатляло, внушало разнополой и развесёлой комсомольской братве не менее развесёлые и трепетные мысли о ночных, опять же развесёлых тусовках и прочих аморальных излишествах.
     На совершенно пустом и прозрачном небе разжиревшее солнце бессовестно выпаривало последние соки из знаменитой изумрудной долины. «Ещё неделька такой погоды и «Русскую Швейцарию» можно будет переименовать в африканскую Сахару», - прошмыгнула в голове совершенно никчёмная дребедень, да так ею и осталась... Мы добежали до берега и, оставив на себе минимальные знаки отличия, рухнули в не такие уж и прохладные воды местной речушки.
     Пара сотен квадратных метров затоптанной травы, парочка косых тентов, десятка два потрёпанных лежака, хранящих в себе множество краткосрочных любовных историй, кипучую энергию молодых трепещущих тел, обласканных луной и усыпанных звёздами, и такое количество компромата... – "Если б доски могли говорить...!" Незатейливый комсомольский уют запросто именовался пляжем. А что ещё, собственно, надо дорвавшимся до запретного плода молодым раздолбаям? Кому – любви, кому - до кучи... "Жить-то ещё когда? Когда ещё жить-то..?". 
     Справа от пляжа в высоченной прибрежной осоке пряталась лодочная станция, а ещё подальше – знаменитый на всю «Ёлочку», неспокойный даже в безветренную погоду висячий мост – «Мост поцелуев» и других экзотических развлечений. У меня с этим мостом никакие памятные даты не связаны – вестибулярный аппарат не позволил. Тихо, осторожно, крепко держась за поручни, перейти на другой берег и обратно – высший предел моих достижений.
     Однажды я попытался разобраться на этом мосту с одной почти шикарной девицей. Призвал на помощь фантазию, многочисленные свидетельства ночных потребителей, расписал все прелести висячей любви на качелях – дамское любопытство неистребимо, но в самый ответственный момент припёрся ветер - такая началась амплитуда, что меня стошнило... На том оно и кончилось.
     В начале августа сумерки в средних широтах наступают уже в десять вечера. Солнце в «Ёлочке»  прячется за близкий высокий берег на другой стороне реки. Где-то в половине одиннадцатого, когда всё вокруг одурманивает томительно-желанный мрак, берег становится похож на тёмного мохнатого исполина. Лежаки к тому времени расписаны и разобраны. Кто опоздал – тому копна или просто сено подальше от воды. «В кругу друзей не щёлкай клювом» - девочки  любят комфорт...
     Быстрое, слегка порожистое течение журчистыми  перепевными трелями крадёт все остальные, не подлежащие оглашению звуки. Виртуозно выскользнув из моих жаднющих лап, Марьяна утаскивает меня с престижного лежака подальше в густую траву.
- Вот, – лежи и слушай.
- Кого – вздохи? Мы и сами так можем...
- Да не вздохи, а ночь, луну, звёзды – они, между прочим, тоже дышать умеют.
- Чё их слушать!? Ими пользоваться надо! Чудесная ночная подсветка! Не промахнусь...
- Отстань, я сказала – лапы убери!
     Как быстро, чёрт возьми, меняется у баб настроение...  Когда великого Зигмунда Фрейда спросили, о чём он больше всего сожалеет, мэтр ответил: «За всю мою жизнь я так и не смог понять, что же это такое – женщина...».
     Мне повезло больше, чем Фрейду. Пятнадцати лет отроду пришлось получить урок на всю оставшуюся жизнь. Гулял я с одной отчаянной девчонкой, а точнее пацанкой, года на полтора старше. Родители собирались переводить её в школу рабочей молодёжи, поскольку в детской она всех уже достала... На чём мы спелись? Видимо на том, что та  же самая ШРМка ожидала через год с лишним и меня. Родственные души, всегда испытывают взаимное притяжение. Пришла она как-то раз - такая грустная, такая унылая - хоть плачь. Покрутился вокруг неё, поспрашивал:  «Кисочка, - мол - лапочка, что случилось?».  Молчала она, молчала, да как заорёт:  «Что ты ко мне пристал! Что случилось, что случилось! Спрашивает у женщины что случилось! Откуда я знаю!».
     С того самого времени подобных вопросов больше не задаю. Ежели дама куксится или бастует, всегда имеется парочка основных вариантов и множество всяческих нюансов. Я отношусь к ней серьёзно – тихо и незаметно исправляю ситуацию. Мне безразлично – скатертью дорога...
     Я был достаточно сыт изрядным предобеденным марафоном – вкусно покувыркались... Она, смею думать, – тоже... Значит – вариант номер два, но с нюансами. Послушаем, как дышат звёзды, а там посмотрим – может проголодаемся...
- Слышишь? – спросила Марьяна.
- Не слышу, – соседи мешают...
- Душа тебе мешает. Душа у тебя тупая, ленивая и скучная, а сердце сургучом заляпано. Весь ты какой-то разболтанный и случайный.
- Какой есть – наше дело не рожать...
- Можешь не продолжать – знаю, и вообще – шёл бы ты...
- Ну ладно, извини, – поторопился я.
- Да уж. Торопыга знатный. Про таких говорят: «Им нужно всё и сразу».
- Сказал же «извини». Чего ещё-то. Расскажи лучше, что тебе звёзды надышали. Может они не только дышать, но и вздыхать умеют?
- Вздыхать умеют тоже.
- Видать, нелегко им живётся...
- Как и нам – по-разному.
- А ты знаешь, - не удержался я от ироничных интонаций.
- Теперь знаю. Даже не я, а другой кто-то – внутри сидит. Мне звезды, как и тебе, до лампочки были, а этот, как включится, так будто меня самой и нету.
- Как сейчас?
- Как сейчас. Каждую ночь почти.
- И как ты с ним...?
- А вот так – уживаемся. Оно сильней. С ним интересно. Я привыкла.
- Оно тебе, что? Язык звёзд на человеческий переводит?
- Ага.
- И что же они говорят?
- Они говорят, что у нас тюрьма.
- Это про железный занавес? Слыхал...
- Какой занавес! Им до нашей ЧК КПСС, как тебе до вчерашней тёлки. Про землю – планету нашу. Они говорят: «Кто помнит небо, тот не полезет в грязь». Они говорят: «Только там свобода».
- Да ну, – я уже откровенно издевался, – а что они ещё говорят?
- Про тебя сказали: «Поживёшь, поживёшь, а потом окажется, что ни людям на земле, ни звёздам в небе нечего будет тебе на прощанье сказать кроме как: «Спи спокойно, дорогой товарищ». Нахлебаешься в этой жизни лиха по самое некуда, особенно лет этак через двадцать пять – тридцать».
- Ты уверена, что этот фрукт правильно переводит? – Стало окончательно ясно - второго акта не будет. Обдумывая как бы интеллигентней свалить, я спросил просто так, для чистой проформы.
- Откуда мне знать... Только чувствую, что растворяюсь в нём всё больше и больше. Оно меня, наверное, скоро совсем съест...
- Да, подруга, – я встал и отряхнулся, - псих-клиника по тебе давно плачет. Как это у Высоцкого: «...ему б кого-нибудь попроще, а он циркачку полюбил...». Прощевайте, барышня, девствуйте тут со звёздами, квартиранту вашему привет горячий передавайте, а у меня ещё полночи впереди.  Пойду. Прогуляюсь – может кого и встрену...
- Иди, иди, – раздался в голове незнакомый голос, – тоже мне трахатель нашёлся, Геракл засушенный, массажер хренов – всё тело мне истрепал. Я его десять лет ждала – из тысяч выбирала. Для тебя, чтоль  старалась? Иди,  давай! Другой какой-нибудь дуре косточки перемалывай, да ногу по дороге не вывихни.
     "Та-а-а-к... Вот и приехали... А кто говорил, что псих-больные не заразны? Надо бы отсюда побыстрей ноги делать. Наш старшина, перед десятикилометровым броском с полной выкладкой выдавал следующие перлы: «Ребяты! Не посрамим отчизны нашей! Соберём жопу в горсть и вперёд скачками! Ра-а-вняйсь! Сми-и-и-рно! Шрапнелью! Бегом! М-а-а-а-р-ш!».
     Ямка была небольшая! Не ямка даже, а просто выемка, но темнота своё дело сделала. Нога распухла так, что ни о каких дальнейших приключениях не могло быть и речи. Хорошо, башку не раскроил. Марьяну до сего дня больше не видел.
     «Какая у некоторых долгая жизнь впереди, прямо завидки берут. – Марьяна, наконец, пропёрлась через весь вагон до моей лавки и с тяжёлой одышкой плюхнулась рядом, сдёрнув меня с грешных небес на грешную землю. – Только прожить её можно по-разному, либо здоровым, либо инвалидом. Веди себя тихо: и голову сохранишь, и ногу больше не вывихнешь. Напомнить, что звезды обещали? «Нахлебаешься  в этой жизни лиха по самое некуда, особенно лет этак через двадцать пять – тридцать». Не забыл - вижу. Так что - нишкни – язычок на крючок, а мысли на замок амбарный. Целей будешь. Не старайся, тебе меня не просчитать. Я не кассирша на вокзале. Честно говоря, не пойму пока, с чьей помощью ты такой резвый стал. Но это - пока. Разберусь быстро. Не сам же дошёл... Такой дурак был. Ходил, болтал своим тёлколомом, да везде побрызгивал... Про девчушку в «Ёлочке» забудь. Нет её. Почти нет. С удовольствием избавлюсь совсем. Однако не в праве. Не резон мне лишнюю карму нарабатывать. Своей хватает. Законы соблюдать надо. Вынуждена соблюдать. Тело-то не моё. За будущую  свободу дорого платить приходится. Так-то милый. Ну ладно, мне выходить пора. Да, кстати, что за муть  у тебя в голове крутится? То Грибаново-Хренково какое-то. Ни села, ни деревни, с таким названием в наших краях не водится. Я Подмосковье хорошо знаю. То вопросы всякие дурацкие типа «за что мне всё это?». Есть проблемы? - Обращайся. Решим. И челюсть подбери. Полвагона на тебя смотрит». - С этими словами Марьяна скрылась в тамбуре и вышла на следующей остановке.
     Челюсть я подобрал, но было бы лучше её подвязать. Возникло столько не имеющих ответа вопросов, что она постоянно отвисала. "Ну за что мне, человеку среднему и незамысловатому, вся  эта, прости господи, канитель? За какой такой мерзопакостный грех? Мало того, что старый хрыч то и дело все мысли мои переворашивает. Это ещё можно пережить. Он у всех  в мозгах копается. Должность у него такая. Теперь эта ведьма все мои загогулины, стерва, распрямить пытается. Хорошую, добрую девку с таким чудесным упругим телом фактически убила! А не докажешь.  «Есть проблемы - обращайся,  решим». Накось -  выкуси! Без сопливых обойдёмся! Пошлю я, кажется, вас всех!".
     - Не ломайте голову молодой человек. Не нервничайте. Не делайте невразумительных поступков. - Голос Шарлатана, возникший  в самых недрах моих измученных извилин, был спокойным и умиротворяющим. – Езжайте в «Ёлочку». Красотами природы насладитесь. Если так уж необходимо, проглотите всё, что с собой захватили. Проявите малость терпения, и вы узнаете много интересного о вашей такой старой и такой новой знакомой...
     Может быть ни с того ни с сего, а может быть снова  Шарлатан постарался, в памяти всплыла совершенно забытая картинка: Подходил к концу второй год воинской службы. Осень перевалила за середину. Зарядились холодные дожди и погода была премокрейшая. Наша войсковая часть стояла в предгорьях Алтая, в лесистых хакасских сопках. Возвратившись из очередной самоволки, я накинул промокшие портянки на буржуйку, строго наказал салаге-дневальному проследить, чтоб не сгорели, и забыл о них, а тот носом поклевал и заснул. Сгноил  молодой мои первосортные дембельские портянки! Он, конечно, своё получил, а портянки-то где новые взять? Разумеется, у старшины.
     Старшина обретался внутри соседней палатки, в небольшом, огороженном двумя брезентовыми ширмами пространстве. Между неплотно пригнанным материалом пробивался мерцающий свет... Чёрт меня дёрнул сунуть в просвет башку - это был шок. Старшина торчал перед тумбочкой на коленях, а на тумбочке стояла икона. Держа в одной руке зажжённую свечу, а другой, беспрестанно крестясь, он, как заводной, повторял одну и ту же совершенно, идиотскую фразу: «Сам себя озевал, сам себя окаркал, сам себе пособлю...».