Верочка

      
По зимней накатанной дороге в сторону  Елецкого Богородице - Тихоновского женского монастыря ехали сани, запряженные тощей каурой лошадкой. В санях на саломе, кроме бородатого мужика, одетого в овчинный тулуп и мохнатую шапку, сидели две девочки, укутанные крест - накрест в большие коричневые шерстяные платки. Маше было одиннадцать лет, а Лизе – девять. Бородатый мужик, отец Маши и Лизы,  крестьянин Воронежской губернии - Никита Родионов. Ехали они к Никитиной сестре Евдокии – игуменьи   монастыря.

Евдокия давно говорила Никите, что одну бы из девчонок надо отдать в монастырь – послужить Богу. Никита же вез двоих, и в душе надеялся, что игуменья заберет обоих, все-таки на два рта меньше будет. У них с Марией было девять детей, один из которых - мальчик - умер в младенчестве. Из выживших сыновей было трое, остальные - девки. Год этот в их губернии выдался неурожайный, голодный. Питались, в основном,  щами из одной капусты, изредка забеленными молоком, да тюрей из хлеба, воды и конопляного масла. Совсем редко варили кулеш с салом, да сала совсем уж не осталось. Закончился и горох с чечевицей. Видать опять летом будут хлебать только суп со свеклой, пережаренной рожью, да лебедой.

Когда въехали на монастырский двор и слезли с телеги, то Маша с отцом стали благоговейно креститься на позолоченные церковные купола, а Лизка запрыгала на одной ноге и завертелась волчком. Их провели в придел Всех святых в храме Вознесения Христова подождать. Сели на скамеечку. Отец развязал девчонкам платки. Маша сидела смирно, опустив голову. Зато младшая большеротая Лизка продолжала крутиться или  вскакивала и выбегала на улицу, опять забегала и не могла посидеть спокойно ни одной минуты.

Игуменья пришла к ним после обедни, расспросила брата обо  всей родне, сама все время поглядывала на девочек.  Потом встала, положила руку на плечо Маше и сказала отцу: «Эта будет угодна Богу». Затем кивнула в сторону шныряющей туда – сюда Лизки и отрезала: «Эту забирай, не годна для нашей жизни». Подала несколько гривенных и один двугривенный и  узелок с едой на дорогу. Велела Маше прощаться с отцом и сестрой.

«Жалко Лизку не взяла. Ну да ладно. Зато немного денег дала. Заеду в трактир, выпью, похарчуем», - усаживая в сани вертлявую Лизу, думал Никита.

Когда подъехали к трактиру, уже стало темнеть. Мужик взял на руки спящую дочку и вошел в дом. Вместе с трактирщиком уложили  Лизу за занавеской.

Никита же заказал себе водки и квашеной капусты с ржаным хлебом. Выпив стакан водки и закусив, Никита повеселел, стал оглядываться по сторонам. К нему подошел сидящий в одиночестве  мужик, по виду ямщик. Разговорились. Мужик действительно оказался ямщиком из Тамбовской губернии. Он стал расспрашивать Никиту: откуда да куда путь держите, какая семья.  Пили много. Никита раскраснелся, ему стало совсем  хорошо. Ямщик, который назвался Андреем, хвастал, что живут они хорошо, сын у них один. Дом – не мазанка какая-нибудь, а каменный, крытый деревянными лемехами, украшен резьбой. Есть амбар, баня, несколько хлевов, два десятка овец, три коровы, телочка, 4 лошади, куры. Даже упомянул о ведерном самоваре и часах с кукушкой. А потом, хитро сузив свои глаза, без всякого перехода спросил:
- А что, Никита, есть ли дочка на выдании у тебя?
- А как же, Верочка, красавица, ты отродясь таких не видал.
- Так уж и красавица?
- Баю тебе, красавица. Сами с матушкой не знаем, в кого, этакая,  уродилась. А что, сын не жанат, чай?
- Не жанат, хороший малый, работящий.

Так, слово за слово, и сосватал свою Верочку Никита, ударили по рукам. Андрей обещал еще приехать к ним, обговорить все мелочи, невесту увидать.

Утром Никита разбудил Лизку, накормил, и они поехали домой. Настроение у Никиты было хорошее. «Надо же, дело какое сладилось, дочку сосватал, да как! Часы с кукушкой…. Вот радость - то. Еще одним ртом меньше. Что же получается:  Лизку не определил, зато Верочку определил. Да и Верочка сыта будет. И почему-то Андрей и приданного за Верочкой не просил. Знать, действительно, не нуждаются», - думал Никита, понукая машинально лошадку.

Он стал перебирать в уме всех своих детей. Вспомнил, как старшего Захара, смутьяна по характеру,  по жеребьевке забрали в прошлом году на Покров новобранцем, нести воинскую повинность аж  пятнадцать лет. Как кричала и билась при этом мать. Свидятся ли они когда с ним? Второй, Тихон, был женат и жил отдельно. Третий, Васяка, хоть и был немой, но при этом  здоровяк и красавец. Девки так и крутились возле него, и он никак не может определиться с невестой. Из дочерей старшая Ксюша  была  замужем и жила недалече от них, имела свих детей. За ней шла Верочка, которую он теперь сосватал.  В кого она была такой красавицей, они действительно с женой понять не могли. Сущий ангел. И по характеру она была ангелом. Ее все любили, потому что невозможно было ее не любить. Она занималась с младшими девочками: Лизкой и совсем маленькой Полькой, и те в ней души не чаяли. Однажды Лизке показалось, что Верочка больше любит маленькую Полю, и вечером, когда никто не видел, столкнула Польку с печи, чтобы ей, Лизе, было не делить Верочкину любовь. Слава Богу, Полька тогда не убилась. А Лизку мать сильно отлупила вожжами. Когда Верочка смеялась, то казалось, что звенят хрустальные колокольчики. Она во всем помогала матери и отцу, всегда была весела. Ела мало и все старалась подсунуть лишний кусочек Маше, Лизе или Поле.

Никита думал: как же, получше, сказать, что сосватал ее и закончится скоро  девичья вольность. «Чай, не будя сильно переживать, как услыша про дом, да часы с кукушкой, да сколь скотины во дворе», - успокаивал он себя. И мать будет довольна, как он удачно сладил все.

Потом он вспомнил про Машу, которую оставил в монастыре. Сестра прозорливая какая, правильно все поняла, про Машу-то. С детства тихая, покорная и все молилась на образа в углу. Вспомнил и про Лизку с Полькой. Сначала Лизка была у всех любимицей, как самая младшая, а теперь Полюшка, а Лизка злится и Полюшку так и шпыняет, когда мать не видит. Отец улыбнулся, достал из узелка крендель и подал Лизке. Она встрепенулась, обрадовалась, заулыбалась своим большим ртом, схватила крендель и в знак благодарности прильнула к отцу. Все дети любили батюшку своего.

Верочка восприняла новость, вроде,  спокойно, знала, что когда-нибудь такое случится. Всем девкам надо замуж выходить, своих деток рожать. Но иногда, когда они были с отцом одни, она спрашивала его:
- Тятенька, а Ванюшка, он пригожий?
- А что он, девка красная? Зачем ему быть пригожим-та? Лишь бы не забижал тебя (отец понятия не имел, пригожий ли Ваня).

Андрей приезжал с женой Великим постом, сказали, что Ваня приболел, поэтому не поехал. Порешили венчать молодых на Красную горку в сельском храме, что в соседнем селе. Верочка очень понравилась будущим свекру и свекрови. Андрей, подвыпив, клялся, что нуждаться семья сына ни в чем не будет, а Ваня очень добрый малый и самогона или водки не пьет вовсе.

Ночью Верочке приснился сон, что зашел в горницу Ванюша, такой красивый, волосы волнистые русые, а глаза синие, и улыбается ей, Верочке, а в руках крутит – вертит свирель. Рубаха на нем с косым воротом длинная льняная,  подпоясанная сученым пояском,  сапоги в гармошечку, и порты в них синие заправлены. После этого сна Верочка нисколько не сомневалась, что Ванюша ее такой и есть, вот как во сне.

В день венчания в доме с утра начался переполох. Все бегали, кричали, младшие прыгали, мешались под ногами. Невесту одевали подруги. Надели длинную белую рубаху с широкими расшитыми вышивкой рукавами, поверх красный с синим сарафан. Заплели косу и на голову одели венец - обруч. На ножки надели полусапожки со скрипом. Верочка в любом одеянии была хороша, а уж в свадебном наряде,  и подавно, глаз было не оторвать. Никита вышагивал гордо, как петух, покрикивал на домашних, потирал руки в предвкушении выпивки.

К церкви приехали первыми, стали ждать жениха с родней. А вот и они едут. Сошли с телег, идут. Когда стали подходить ближе, Верочкина родня как-то разом ахнула и отпрянула. Жених был не то, что некрасив, он был страшен. Глаза водянистые и сильно навыкате и один выше другого, ноздри, как две пещеры, смотрели не вниз, а чуть вверх, рот узкий, как лезвие,  и кривой, а волосы редкие и белесые.

Верочка при виде жениха, рухнула на землю, как подкошенная былинка. Все кинулись к ней, засуетились, послали Лизку за водой в церковь. Васяка поднял сестру на руки и понес к телеге, за ним, придерживая юбки, побежала мать. Но, увидев по ходу мужа, остановилась и тихо сказала: «Чтоб тебе гореть,  не сгореть в геенне огненной». Никита совсем не понял,  о чем говорит жена, так был обескуражен всем происходящим. Ведь все так хорошо начиналось!

Про жениха на время забыли. Он отошел и прислонился к церковной ограде. Голова была опущена. С виду можно было подумать, что он безучастен ко всему. На самом деле он еле стоял на ногах, сердце стучало в горле, била внутренняя дрожь, с которой он никак не мог совладать. Наконец он про себя решил: «Или венчание состоится, и красавица Верочка будет его женой или он нонча утопится в Дону».

Когда бледная Верочка пришла в себя, все ждали – что скажет. Она посмотрела на вконец растерянного тятеньку, на одиноко стоявшего жениха, вышедшего из церкви озабоченного священника,  и твердо сказала:
- Идемте венчаться….

Дети у Верочки и Вани рождались попеременно: то красивенький ребенок, то страшненький. Но Верочка всех любила одинаково, не разделяла. Характер ее ангельский не испортился до конца жизни.

До своего семидесятилетия она не дожила одного года. Когда хоронили, женщины меж собой переговаривались:
- Гляньте, бабы,  ни однэй морщины на лице нет у Верушки-то нашей.
- Откуда им быть - та? Ваня как ее любил, оберегал, да лелеял всю жизнь, дай Бог каждой!
- Не побил ни разочки, самогону не пил, и все домой спешил, к Верочке своей.
- Чую, бабы, не проживет долго без нее.

И, правда, умер Ваня через три дня после похорон.