Валерия, глава третья

             Утром Валерия впорхнула в кабинет, держа в руке яркий букетик гвоздик. В движениях,   словах и эмоциях молодой сотрудницы  шеф заметил подкупающую грацию.
            - Георгий Валентинович, поздравляю!..  Цветы  и вот ещё на память, - вместе с букетом девушка преподнесла небольшой металлический бюст Чехова.

            Этим подарком Ким был совершенно растроган.  Пока Валерия устанавливала цветы в вазу, завотделом кланялся, благодарил и разыграл  сценку.
           - Дай вспомнить, как там было у Чехова… О, карбункул моей души, высокочтимая, великолепная Валерия!.. Представь, что я Тонкий, а ты -  Толстый… Ваше превосходителство! Очень приятно-с… Спасибо, Лера! Кстати, взаимно поздравляю тебя с отличной публикацией в областной. Растёшь, как в сказке, не по дням, а по часам. Думаю, что основное твоё амплуа – очеркистка… Ну всё, на планёрку пора.

           В  кабинет  редактора Ким, а за ним Валерия вошли, когда уже все сотрудники сидели на своих местах.  Журналисты явно томились,  нервно подёргивали ногами, иные бесцельно блуждали глазами по осточертевшей картине  «Утро в сосновом бору». Раздражало то, что  медведи, ползающие по сломанному дереву, были свободны и выражали радость жизни, а газетчики всегда испытывали здесь  беспокойство и неуют. Так довлела над всеми специфика районной журналистики.

          Вполголоса коллеги пытались шутить:
          - Ты посмотри,  как они ходят – парой!
          - Совет да любовь!
          - Горько! – совсем уже отвязно балагурил Неведомский.
         Редактор и сегодня не отличался хорошим расположением духа, лишь в отдельные моменты, когда нужно было соответствовать ситуации,  он делал над собой некоторое усилие.
          - Товарищи!  Я имею честь от всего коллектива поздравить Георгия Валентиновича с днём рождения… Возраст Христа ко многому обязывает… Вам как примерному журналисту  выписана премия и вот ещё бинокль в подарок. Владей!
         - Чтоб смотрел далеко вперёд…
         - И в корень!
         - В корень можно и без бинокля.

         Ким застенчиво улыбнулся, поблагодарил администрацию и пригласил соратников  на банкет в малом зале ресторана  «Белый лебедь».

         - Теперь о работе, - Кулахметов погасил поднявшийся было тонус заседания. -  В райкоме партии считают, что мы не справляемся со своими задачами. Причем, по нескольким позициям сразу. Плачевная ситуация у нас и с идейно-нравственным воспитанием молодёжи. Очень плохие показатели за последние полгода. Надо всем задуматься, какой духовный облик молодёжи мы формируем…

         Скорбь отражалась на лицах творческих работников, привыкших к разносам; знали, сейчас редактор обрушится на отделы и кому-нибудь основательно  влетит. Шеф считал, что  для  эффективного управления он просто обязан  использовать всю мощь критики – наносить заслуженные и упреждающие удары. Вначале досталось Неведомскому,  пока лишь вскользь и как бы для профилактики.

         - Спартак Петрович, ленинское требование - сорок на шестьдесят процентов - никто не отменял… Надо выстраивать, воспитывать свой авторский актив.
        «Братцы, какую подлянку учинил нам Ильич!.. - мысленно жаловался коллегам Спартак. – Ну  почему я должен писать за кого-то?! О, как я понимаю Бунина, величавшего вождя «скотиной, нравственным идиотом от рождения». Передачи радио «Свобода» Неведомский слушал обычно перед сном и в итоге совсем перестал уважать ленинскую гвардию, считая её группой политических авантюристов, фанатов идеи, фанатов власти. Оценивая по-своему «Окаянные дни» и всё то, что они сотворили с Россией в первой половине двадцатого века, Спартак во многом соглашался с Буниным, Солженицыным и другими пророками Отечества.

         …Промотдел, по мнению редактора, должен ярче, наглядней отражать молодёжную инициативу, трудовые почины и накал социалистического соревнования. Не удалось увернуться от разящей десницы Абдраша и отделу писем.
         - У тебя было задание разобраться с жалобами на преподавателя семнадцатой школы… Где материал, где результат журналистского расследования? – на лице Кулахметова исчезли следы недавней торжественности  и чуткого отношения к человеку в коллективе. Наоборот, обозначились черты  капризного волюнтариста. Аникиенко пытался защищаться.

         - Да вы знаете, там мутная история. Я побеседовал с несколькими учениками, преподавателями. Можно было признать жалобу справедливой,  правда, с натяжкой, а потом в разговор вмешался директор и всё зарубил, сказал, типа, ребята, давайте жить дружно…
         Володя говорил неуверенным, извинительным тоном, что подлило масла в огонь.
         - Ну и где тут умение работать? Что прикажешь с тобой делать?  Вечно  какие-то отговорки, а налицо просто неспособность владеть профессией… Тут не надо ждать вдохновения, - редактор раздражённо, едко намекал на поэтические опыты своего сотрудника. – Тут надо работать, засучив рукава и не теряться, не идти на поводу…

          - Молодой ещё, насобачится, - едва слышно пробурчал Неведомский.

          - Да нет, он уже не молодой… За полтора года в газете можно было и журналистом стать, и насобачиться, как вы говорите.
          Затянувшаяся неловкая пауза ещё больше всех напрягла, и вдруг обычно скромный, деликатный Аникиенко заговорил возмущённо, срываясь и нервничая:
         
          - Абдраш Кулахметович, вы когда-нибудь бываете справедливым? Почему всегда вот так: чуть что-нибудь не по-вашему – сразу истерика, разнос... Я стараюсь, я… не хочу писать обывательским стилем, как другие. Мне нужно вникнуть, переварить ситуацию, есть же в конце концов творческий поиск… Если я неспособный журналист, то вы человек неспособный к чуткости, всё  ваше руководство – это просто привычка погонять, бить по рогам!..

         Все присутствующие на планёрке переживали за Володю, который в этот момент походил на хирурга, вскрывшего гнойный нарыв. Редактор переменился в лице и злобно проговорил:
         - Да ты ещё не знаешь, что такое получить по рогам. Я бы одним разом их тебе обломал… Вот ты кричишь: «Где справедливость?» а сам не выдаёшь положенной нормы строк. Как же я должен к тебе относиться?

          Тут со своего места за столом, где всегда садились члены редколлегии, поднялся Ким. Лицо его было серьёзным, хотя все привыкли видеть корейца ироничным, даже когда он выступал с обзором номера.
          - Я считаю, что молодых журналистов надо уважать, беречь их достоинство. Мы же всё-таки не роботы, и очень часто бывает, если кто-то пишет легко, много, то это пустые, поверхностные материалы. А тот, кто работает медленно, обычно копает глубже. Давайте ценить индивидуальность…

         Когда планёрка закончилась и сотрудники выходили из редакторского кабинета, на их удручённых лицах читалась безысходность.

         - Оглушить бы вас трёхпалым свистом в бабушку и в бога душу мать! - ожесточённо произнёс в приёмной Неведомский и этим как бы подвёл итог очередной встречи у шефа. – Извини, Тома, тебе бы я спел, конечно, другое: «Из-за вас, моя черешня, ссорюсь я с приятелем…»

         Секретарша Тома, смазливая шатенка, которой перевалило за тридцать, привыкла к шуткам и заигрываниям Спартака, но сегодня он поразил её этим жутким ругательством. Молчаливый, погруженный в раздумия Ким, прошёл в свой отдел и там виновато поглядывал в сторону Валерии. Та, как обычно, принялась за чайную процедуру;  утро в конторе немного скрашивалось посиделками за чашкой чая или кофе.

           - Не понимают наши руководители, что их задача – вдохновлять, воодушевлять. В окрылённом состоянии человек гору свернёт, а главное он душой ближе к счастью, - сетовал Ким, протирая носовым платком очки.
          Внезапно зазвонил телефон.
           - Да, она здесь… - кореец жестом изобразил, дал понять что звонок важный, откуда-то сверху.
           - Я слушаю… Шалагина… - с волнением говорила в трубку Валерия.

          Как можно было вообразить, голос звонившего принадлежал мужчине, умеющему влиять, впечатлять, добиваться расположения собеседников. Редактор областной газеты Клюев предлагал в ближайшее время встретиться и по сути дела звал  молодую журналистку в штат своей редакции.
          - Мне тут про вас все уши прожужжали… хвалят, и публикации ваши я читал. Пишете вы очень даже недурно…

          Валерию захлёстывала бурная, волнующая  радость и тревога ввиду врывавшихся в её жизнь  перемен.
          - Ну, Лера, поздравляю! – оживился, просиял белозубой улыбкой Ким. – Представляешь, как будет потрясён Абдраш!..
          - Вы считаете, надо соглашаться?
          - Она ещё спрашивает! Мне что, тоже Маяковского  процитировать, как давеча Спартак? Вакансия в областной, да ещё приглашают!
          - Ну а вот вы, Георгий Валентинович, почему здесь, а не где-то в центральной прессе? Опытный журналист, профессионал от бога…
          -  Во-первых, зовут не меня, а тебя, а во-вторых, если и позовут, сейчас уже не пойду. Я тут пустил корни, у меня прекрасный дом, ты же была, знаешь. Нет, не хочу ничего менять.

          … Вечером на банкете поднимались бокалы и произносились тосты в честь Кима. Валерия была уверена, что её шеф понапрасну пропадает в районке.  С восторгом и удивлением она узнала, что в молодости этот человек увлекался планерным спортом, боксом и альпинизмом.
          - Он и в журналистике настоящий спортсмен. Там, где другие начинают скулить, он с блеском делает своё дело…
Абдраша слушали с выражением всё той же скорби на лицах, как и утром на планёрке. Но каким молодцом показал себя Спартак! Придумал оду доблестному Киму и выступил, сказал своё слово:

                Ему сегодня тридцать три,
                Пускай на вид корява дата,
                Но ты на Жору  посмотри:
                Ну чем не выправка солдата!..
                Когда-то розовой порой
                Летал на планере со свистом,
                Судьба связала жизнь с пером
                Достойным журналиста.
                Его перо всегда свежо,
                До самозабвения лирично,
                Порой щетинится ежом,
                Разя негодников публично.
                Ну что ж, старик, твори, дерзай,
                Не знай усталости и гнёта!
                А небо? Ты о нём мечтай –
                Нельзя же птице без полёта…


           - Будь здоров, дорогой!
           Валерия тоже выразила своё чувство признательности и благодарности.  Окончательно растроганный Ким готов был обнять каждого из коллег. Начали пить на брудершафт.
           - Лера, я тоже так хочу! – кричал через стол Спартак и лез целоваться.
           - Видимо,  настал момент ретироваться,  иначе завтра буду не в формате, - улыбнулась своему шефу Валерия и незаметно покинула ресторан.

           На улице в этот ещё не поздний час быстро  темнело, южный ветер, сухой и порывистый, сейчас, в конце бабьего лета, предвещал перемену погоды. Шагая по тротуару в уютном свете фонарей, Валерия  радовалась  тому, как щедра и разнообразна жизнь. Прошёл лишь год творческой работы в редакции, а сколько событий, встреч, впечатлений! И головокружительным бурлеском радужных эмоций представлялось будущее.

           «Как хорошо!.. Нет, это шампанское… Спартак, выходит, тоже поэт, хорош, хорош!.. Я – журналистка, а это значит, что  предстоит особым образом жить. Необходимо, как акробатам в цирке – встать на плечи, но только не партнёру, а себе самой, сделаться вдвое выше и чувствовать, постигать, познавать этот мир до самых звёзд», - приятные, окрыляющие  мысли весь вечер не покидали Валерию, вызывали душевный трепет и ликование.
Дома Валерию, едва она сбросила плащ и туфли, неудержимо повлекло к дивану, захотелось вытянуться, расслабить все мышцы и вкушать, смаковать блаженное состояние души и тела. В картинной позе созерцания люстры застала Валерию мать, Оксана  Юрьевна. По привычке она принялась собирать на стол ужин. Так сложилось, что у дочери после работы не оставалось времени на развлечения, а о заботах по хозяйству она и не задумывалась.

           - Мама, я не хочу кушать, я же с банкета… Ты что,  забыла?
           - С банкета?   А чего ж так устала?.. Ну и как там, весело было? – с нежным участием, вниманием ко всякой мелочи в жизни  дочери мать присела рядом на кресло.
           - Весело… контора куролесила, – экспромтом сочинила Валерия. – Ким как всегда великолепен, ему у нас нет равных… Молодым он, оказывается, был в лётчиках.
           - Во как! Чего же он бросил? Летал бы и дальше, - удивилась Оксана Юрьевна; на шестом десятке лет к ней пришло умиротворение и жизнелюбие, ибо прежняя, терзавшая душу  кручина о неудавшемся счастье, кажется, совсем улетучилась. Лицо у матери молодое, глаза и улыбка сияют, отражают цветение дочери.

           - Для него это было увлечением, спортом… Мама, мне сегодня сделали предложение.
           - Лерка, да ты в своём уме!..  Молодая же  ещё! – опешила и заволновалась Оксана Юрьевна.
           - Успокойся, мама, я отказала… Шучу. Меня не замуж зовут, мне  работу  предлагают в областной газете. Завтра  еду в редакцию. Клюев желает на меня посмотреть, побеседовать, но по телефону дал понять, что хотят меня заполучить.  Что скажешь, мама?
           - Да что! Я-то ничего… Сама думай, если надо – езжай! У нас тут что за жизнь, а там   областной центр. Глядишь, устроишься, замуж выйдешь.
           - Тебя не поймёшь, только что была против, а теперь говоришь: замуж.
           - Да это я так, всё равно когда-нибудь  выйдешь.

           Валерия почувствовала, как дорога ей мать. Если с поступлением в редакцию районки их жизнь в этой скромной квартире оставалась прежней, удобной и привычной, то теперь наступает пора перевоплощаться, менять условия жизни и меняться самой.  В мыслях рисовалось сравнение: так со временем гусеница превращается в прекрасную бабочку.

          - Как же ты тут без меня? Заскучаешь… - обнимая мать, взволнованно говорила Валерия.
          - Ничего… Небось приедешь когда-нибудь, - Оксана Юрьевна гладила дочь по волосам, лаская и приговаривая:
          - Красавица моя, умница…
         И оставаясь в светлой печали, тихо радовалась: «Бог дал – выросла дочка».

         Редактор Клюев в свои пятьдесят  оставался молодцеватым, импозантным чиновником. Помимо присущей бодрости и свежести его отличал живой, всеобъемлющий ум. Валерии,  скромно сидящей сбоку от полированного стола в просторном  кабинете, казалось, что этот человек с  пронзающим взглядом угадывает её мысли  и играет с ней, как кот с мышкой. Это было первым впечатлением, и оно закрепилось. Встреча была недолгой. Клюев уточнил возраст Валерии, посмотрел её паспорт, студенческий билет.

         - Ну вы понимаете, что мы делаем некоторое исключение? Все-таки у нас работают далеко не студенты…
         Валерия понимала. Тем временем в кабинет пожаловал ответственный секретарь Буренков, худощавый, грустно-задумчивый мужчина лет сорока, и молча кивнув редактору, присел к столу. Автоматически он занялся  тем, что начал протирать очки. Длинные пряди рыжих волос ответсекретаря давно поредели,  отчего стали заметней очертания крупного черепа.

          - Вот, прошу любить и жаловать: наша новая сотрудница Валерия Шалагина, студентка.
          - Комсомолка, красавица… - в тон редактору игриво продолжил Буренков.
          - Работать начнёте в отделе промышленности… На этом пока подведём черту. Рассчитывайтесь, переезжайте, ждём вас.

         Редактор  работал в каком-то форсированном режиме. Об этом говорил широченный стол, заваленный машинописными текстами,  типографскими оттисками газетных полос и его командирский стиль в обмене мнений с ответсеком. По крайней мере, Валерия не заметила, чтобы редактор о чём-то долго раздумывал, взвешивал, сомневался. Это показалось ей высшим уровнем профессионализма. Выйдя из кабинета, гостья не  торопилась покинуть редакцию. На стене вдоль лестничного  марша красовалась  стенгазета, где пестрели вырезки фотографий, рисунки и подписи к ним наподобие эпиграмм.
                «Он дня б прожить не мог, бумагу не марая,
                Дюма, конечно,  бог, но и Быков не фраер!» -  с лёгким ревнивым чувством читала Валерия, медленно спускаясь по лестнице. Для удобоваримости фамилия коверкалась неправильным ударением.
           «Тот, который Тур… - вспомнила, усмехнулась и  невольно подумала, что этот двухэтажный особняк вскоре должен стать её вторым домом. - А с первым пока что сплошной туман…»

           …В тот же день Валерия едва ли не со страхом переступила порог кабинета Кулахметова. Впервые ей было перед этим человеком неловко. Он, по всей видимости, рассчитывал на долгое сотрудничество, благоволил и оберегал молодое дарование от собственных критических атак. А  она ещё не знала, что утром подал заявление об уходе Володя Аникиенко. С ним Абдраш не стал церемониться,  с оттенком начальственной бравады подписал бумагу и бросил лист на стол, не проронив ни слова. Володя так же молча выдержал эту  сцену и с достоинством удалился. Зато секретарша взглянула таким грустным, сочувствующим взглядом, что начинающему поэту захотелось упасть перед ней на колени и целовать  руки.

          И вот подобный,  напрягающий начальство лист с заявлением вновь распростёрся перед глазами редактора.  Абдраш скандально взорвался, набычился, побагровел лицом и сбивчиво, брызгая слюной, принялся отчитывать Валерию за этот «подлый» поступок.

          -… Тебе что у нас плохо?! Ведь ни разу не обижали, только хвалили, а ты вместо благодарности нагадила на карман…
          - Абдраш Кулахметович, я вам очень благодарна, но и вы меня поймите…
Редактор понимать не хотел и подписывать заявление не торопился. Валерия выслушала целый каскад обвинений в свой адрес, пока не решила, что разумней будет без перепалки и оправданий покинуть кабинет.
          «Нет, что это вообще за руководитель! Держит себя так, словно  отец нации… Заслуженный работник культуры... Дурень ещё тот!» - в сердцах думала Валерия, понемногу остывая от бурных тирад Кулахметова.

          Двухнедельную отработку она перенесла стойко, хотя моментами это походило на пытку, и вот в её жизни начиналась новая полоса. В редакции областной газеты, издаваемой ещё с середины двадцатых, сразу почувствовался иной уровень творчества, да и просто общения. Вместо двух-трёх человек, регулярно следивших за работой новичка в районке, здесь Валерия почувствовала  себя под прицелом тридцати пар глаз. И критический настрой коллег был необычайно высок. Правда, критика высказывалась деликатно, доброжелательно. Особенно чутким, внимательным отношением отличались молодые, гусарствующие журналисты. Едва Валерия показалась в секретариате, как её со всех сторон обступили мужчины; словно кентавры, они «рыли копытами почву», и в честь новой  восходящей звезды немедленно осушили бутылку коньяка, закусывая его плиткой шоколада.

          После первой же выпитой рюмки Валерии сделалось необыкновенно весело, а новые лица вокруг показались милыми и благородными. Ей сразу же понравились корреспондент отдела партийной жизни  бородач Томилин и его приятель из секретариата мелкий ростом, но бывалый, как будто, и авторитетный Маркин. Среди прочих, мелькавших и производивших впечатление, конечно же, спецкор Быков, он же Бизон, он же Тур. Ну а душой, интеллектуалом и настоящим зубром в работе здесь  фигурировал ответсек Буренков. Эта группа друзей держалась своей обособленной стаей, где все  друг другу симпатичны, где ценятся юмор, острый ум и доблесть тех, кто не слабак выпить.

          Среди женщин редакции,  по-своему оригинальных,  амбициозных, Валерия  оказалась самой молодой и не просто хорошенькой, а обаятельной. Между ней и прочими дамами обнаружился разительный контраст.  В отделе культуры и быта сидела  всемогущая Чебакова – журналистка до мозга костей,  но как женщина –  малоинтересная, одевается совсем безвкусно.  У остальных  редакционных дам  тоже - ни  талии, ни бёдер,  притягательных для мужского взора. В большинстве это не в меру упитанные, сварливые и завистливые особы.

           Поскольку за Валерией закрепилось амплуа очеркистки, первым заданием ей выпала честь написать о Герое Социалистического Труда, комбайнере, только что удостоенном этого  звания.

          …Горизонт закрывали округлые заснеженные предгорья, за которыми виднелись застывшие в своём извечном облике вершины хребтов Западного Алатау. Небо казалось близким, но вместе с тем недоступным, и было ощущение, что здесь происходило или могло происходить нечто таинственное. Рейсовый автобус вёз Валерию в направлении посёлка Турбат.

         «Что может означать такое название? – думала девушка, глядя в окно. – Арбат, набат, штрафбат… с этим всё ясно, а Турбат – загадка… Может быть, туристический батальон? Ха-ха…» В качестве спецкора она ехала в незнакомый район, в посёлок, где никогда не была. Чтоб скоротать время, Валерия раскрыла книгу об одном молодом экзистенциалисте, в сущности, неудачнике, который для оправдания себя пытался отрицать смысл и значение жизни как категории временной.

         «Смерть каждого из нас неизбежна, она перечёркивает любой смысл, какой бы мы ни пытались придавать нашим действиям. И вся история – не судьба наша, а просто ситуация, сумма обстоятельств», - так полагал экзистенциалист.
         «Вроде бы умно, похоже на правду, а всё же нелепая философия!..  Наперекор всему… Так хочется жить!» -   с бодростью в душе  думала Валерия.
         За окнами автобуса мелькнула дорожная стела колхоза, а через полчаса Валерия  сидела в большом холодном кабинете, и там же, не снимая пальто, располагался озабоченный руководитель хозяйства. Он всё пытался  по телефону соединиться с райцентром, бесполезные «алло, алло» терялись где-то в пространстве.

        - Турбат – это раньше звучало как «Турып-ат!» - «Стреляй стоя!» - оставив  телефон, пояснил председатель.
         Так вот оно что! Этим возгласом поднимали с земли защитников села во время набегов басмачей. Один из турбатцев, механизатор Толе Агабеков – её герой. Ей требовалось познать,  а потом отразить  очерке жизнь этого человека, его характер. Валерии казалось странным, что в детстве он мечтал стать комбайнером, а не космонавтом или лётчиком. Так прозаично! Где романтика, где подвиг?

          В процессе беседы Валерия воображала, как по размытым весенними потоками грунту медленно,  с бесконечными остановками движется старенький ДТ-54. Тракторист напряжённо смотрит на дорогу, ожидая неполадок. Вдруг у трактора выключилась передача, а прицепленный к нему комбайн с гордым названием «Сталинец», медленно набирая скорость, покатился вниз по склону. Ощущение страха появилось у Агабекова после того, как не сработал тормоз. Всего несколько дней назад комбайнеры охотно, наперебой приглашали юного Толе в свои бригады. Степенный, авторитетный Юлдаш Ергешев говорил с начинающим механизатором на равных:

          - Если со мной будешь работать, то вместе мы гору  своротим.
          И вот гора их оттолкнула.
          Толе с остервенением работал рычагами и постепенно трактор с комбайном замедлили ход, остановились.
          - Что случилось? – спокойно, как ни в чём ни бывало, спросил комбайнер, подойдя к трактористу. – Почему ты сидишь такой убитый?
          Парень сбивчиво объяснил.
          - Ничего, Толе, придерживай рукой рычаг, доработаем смену, а там придётся ремонтировать коробку передач. Эх, надо бы тебе новый трактор!
          Потом, когда они вновь косили, Толе понял, что это Ергешев его выручил там, на склоне – затормозил комбайн стояночным тормозом.
          «Вот благородный человек! Как хочется хоть немного быть на него похожим!» - мечтал будущий герой.

         Несколько подобных эпизодов выведала у своего собеседника Валерия, а когда разговор уже утомил обоих, Агабеков вытянул перед журналисткой обе ладони, бросив коротко: «Вот  они, руки, только ими я всего и добился…»
Красноречивей, пожалуй, вряд ли и выразить. В этой поездке Валерия оглядывалась и на свою жизнь. Для неё теперь существует и её Турбат, и это жизнь, а не сумма обстоятельств.