Глава 32. Поющие сердцем

Предыдущая глава здесь: http://www.proza.ru/2013/01/04/862

Когда все утолили первый голод, я наконец-то поняла, чем отличался от обычного этот «праздничный» ужин. Отставив тарелку с мясом, хозяин юрты ненадолго скрылся за перегородкой из шкур и вынес какой-то предмет, бережно завёрнутый в мягкий замшевый лоскут. И я была удивлена, когда увидела, что это.

Валерий достал из лоскута музыкальный инструмент, похожий на мандолину или что-то такого же типа, но более азиатское на вид, с длинным и тонким грифом и пятью струнами. И он сыграл. И спел низким гортанным голосом песню. Заунывную, как бескрайняя степь с седыми травами или ледяная пустыня с красными скалами и деревьями, шелестящими на ветру фиолетовой листвой. Но всё-таки безумно красивую!

Он пел вдохновенно, и при этом с такой любовью смотрел на свою жену, что вряд ли мне нужен был перевод. А Лемовея под этим взглядом будто расцвела и помолодела.

Не понимая практически ни одного слова, я слушала пение гефера, затаив дыхание и забыв про еду... И невольно любовалась его сияющими ультрамариновыми глазищами.

«Светит солнце или луна – без тебя мне темно. Ты, любовь, у меня одна, как и сердце одно...» – сама по себе вырисовалась у меня в голове такая строчка.

Не думаю, что мой произвольный перевод был правильным, учитывая, что у гуманоидов принято многожёнство. Хотя может быть и такое, что Валерий – исключение из правил, однолюб. Но, по крайней мере, я уверена, что слова «луна» и «сердце» в припеве песни точно присутствовали.

Очевидно, такие посиделки были нечастым, но любимым занятием у дикарей. Правда, сытые малыши заснули под песню прямо здесь же, на руках у сестёр. И через некоторое время девочки отнесли их в постель. А малышка Юма лежала, пристроив голову на колени матери, смотрела, как отец перебирает длинными пальцами струны, сонно зевала, но вряд ли кто-то мог бы её сейчас прогнать за перегородку спать.

Допев длинную песню, Валерий передал инструмент своему сыну Юно, которого само имя обязывало перенять от отца умение играть и петь. И Юно запел в том же жанре, но песня была другая: короче и живее.

Я уловила несколько знакомых слов, и мне казалось, что он поёт примерно следующее: «Мчится лем по седым степям, мимо красных каменных плит. Не догнать и вольным ветрам песню быстрых его копыт...»

Я так увлеклась этим импровизированным концертом, что не сразу почувствовала на себе немного странноватый взгляд Мио. Не знаю, озадачила ли его моя реакция на песни, или он, глядя на меня, просто вспоминал свою погибшую возлюбленную... У меня ведь с ней было определённое внешнее сходство. Так же, как синеглазый пастух Валерий был похож на моего Валерку, который теперь так далеко...

- О чём они пели? – без слов спросила я у Миораша, чтобы отвлечься от грустных мыслей.

- Ты угадала! – к моему удивлению, «ответил» он, и вновь глянул на меня печальными чёрными глазами.

Больше я ничего сказать не успела, потому что пятиструнка опять перешла к Валерию, и гефер запел новую песню. Мелодия у неё была проще, а вот слова – почти сплошь незнакомые, хотя наверняка в них было гораздо больше смысловой нагрузки, чем в предыдущих песнях.

- Он поёт о том, как молодой кузнец увидел на ежегодной ярмарке юную пастушку, и не смог жить без её чёрных глаз... – перевёл Мио, без малейшего намёка поняв мои затруднения. – Отец его ругал, мать сокрушалась, но всё-таки он бросил любимое дело и ушёл вслед за пастушкой...

- То есть, это фактически история их любви? – мысленно спросила я, и Мио подтвердил, а я снова спросила: – Значит, они сами сочинили все эти песни?

- Думаю – да. Геферы – народ, который поёт. Хотя первую песню я уже, по-моему, где-то слышал... Ну, может быть, слова были немножко другие...

- А ты – умеешь петь?

- Нет. А ты? – спросил Мио.

Я только неопределённо мотнула головой. Не думаю, что сейчас подходящее время, чтобы развлекать туземцев песнями. Тем более что инструмент незнакомый.
Но я опять не успела высказаться. Однако на этот раз меня удивил не фиор, а Юно. Мальчишка забрал у отца «балалайку» и зачем-то всучил её мне.

- Но! – настойчиво сказал он, и в его тёмных дымчатых глазах отразилась просьба.

Я с подозрением глянула на Миораша: не он ли успел внушить мальчишке такую идею?

- Он просит тебя спеть! – вслух сказал Мио. – И я тут не причём. Просто они уверены, что ты умеешь всё!

- А как же насчёт лука со стрелами? – едко спросила я.

- Тот твой отказ был скорее как немилость, чем как неумение! – хмыкнул фиор. – Спой! Докажи им свою... уникальность! – добавил он, не сразу подобрав последнее слово.

- Доказать им своё всемогущество? – сыронизировала я. – И показать синеглазому малышу, что он достоин скорее смерти или тупого банального плетения корзин, чем умения делать оружие?

- В будущем оружейнике тоже течёт кровь геферов, так что к песне он не останется равнодушен, и наверно сумеет простить тебя за неумение делать оружие. Но если ты и сейчас скажешь «нет», то покажешь свою немилость всей семье. Я думаю, одного отказа хватит.

- Если я скажу «нет», то они просто поймут, что я человек, а не бог, и умею далеко не всё! – возразила я.

- А ты думаешь, что они в это поверят? – насмешливо спросил он. – Не обманывай их ожиданий!

- А если им захочется, чтобы я спрыгнула со скалы, то я тоже должна буду это сделать, чтобы оправдать их ожидания? – едко спросила я.

- Просто спой, если можешь! – покачав головой, улыбнулся фиор. – А ты можешь, я знаю. У тебя сердце поёт под звуки струн. И они это тоже почувствовали.

Я оглядела гуманоидов, сидящих у костра. Все ждали от меня песен! Терпеливо, с явным почтением, с огромным предвкушением и любопытством. Так же, как отрезанная от мира семейка венлов жаждала сплетен, так семейка пастухов, вольных и беспечных как ветер, жаждала новых мелодий и песен.

- Ладно, я попробую... – недовольно вздохнув, пробурчала я и начала перенастраивать струны.

Ничего, что здесь всего пять струн, а не шесть, как в гитаре! Мне не привыкать играть с одной или даже двумя порванными струнами. Сколько я их порвала – не сосчитать. Гораздо сложнее выбрать, что спеть.

Хотелось чего-то очень красивого! Десятки возникших в голове песен я тут же отвергла, потому что аборигенам нельзя петь песни, в которых есть птицы, корабли, и прочие непонятные для них предметы. Но потом я подумала: они ведь всё равно не знают языка! Так что пусть просто наслаждаются мелодиями.

Опробовав на непривычном инструменте все аккорды, я начала играть. Для разминки я спела простенькую песню из своей босяцкой дворовой юности, когда мы большой компанией с гитарами шатались ночами по подъездам и подворотням. Песня была о том, как мальчик полез на болото, чтобы сорвать для любимой девочки незнакомые цветы (незабудки). Сорвал, кинул к её ногам, а сам не смог выбраться и утонул.

- Кинул ей цветы, и крикнул: «Не забудь!», – пела я, вспоминая, как мне, пятнадцатилетней, хотелось плакать, слыша эти трогательные строки. Впрочем, и сегодня они оставили меня не совсем равнодушной.

Потом я хотела спеть «Ой, то не вечер...», любимую песню моей бабушки. Однако подумала, что всю красоту русской песни можно передать только многоголосым исполнением.

И тогда я запела романс, «На заре ты её не буди». Но почему-то быстро сбилась на старую эстрадную песню «Сожалею», которую выучила специально для мамы:

- ...По-разному судьбу свою творим. Чужие мы с тобою навсегда. Но всё-таки давай поговорим! Любовь не умирает никогда... – пела я, не обращая внимания на окружающих.
После этого я решила, что уже достаточно сентиментальности. И хотела исполнить что-то из рока, или какую-нибудь балладу. Но, как назло, в тот момент в голову втемяшилась только «Баллада о Любви» Владимира Высоцкого, песни и стихи которого фанатично любил мой папа.
Опять о любви! Но зато хоть не так слащаво, как «Незабудка»... И я решила: спою!

А слушали меня все, от малышки Юмы и синеглазого Рийо – до Виговея, чью ширму я оставила открытой, чтобы он не чувствовал себя одиноко. Лемовея с дочками, Валерий, мальчики-близнецы... Один только Хор нёс внеочередное дежурство возле стада, в котором сейлы начали приводить приплод.

А особенно внимательно слушал меня Миораш, ведь он ещё и мог уяснить смысл песен. И мне казалось, Мио с каждым куплетом становится всё печальнее.

- ...Но вспять безумцев не поворотить – они уже согласны заплатить: любой ценой – и жизнью бы рискнули, - чтобы не дать порвать, чтоб сохранить волшебную невидимую нить, которую меж ними протянули... Я поля влюблённым постелю – пусть поют во сне и наяву! Я дышу, и значит – я люблю! Я люблю, и значит – я живу!.. 

Я испытывала на прочность струны псевдогитары, и видела, как горят глаза у Юно, который пытался уследить за моими пальцами и запомнить ритм. Жаль, звук инструмента не был таким глубоким, как у гитары, поскольку струны были не металлические. Разница была примерно как между роялем и клавесином, даже больше. Но надо сказать, что тонкий гриф пастушьей «балалайки» был даже удобнее для дамских пальцев, чем гриф гитары.

Ну и спасибо, конечно, моему «учителю», шестнадцатилетнему соседу Серёжке, с которым у нас была одна, но пламенная страсть: к гитаре. Наши с ним отношения были по-детски наивными, но казались мне более чем дружескими. Пока в моей жизни не появилось новое увлечение, не связанное с музыкой.

Вспомнив сероглазого мальчишку, я вспомнила и его любимую песню, которую он исполнял просто безупречно, чему научил и меня. Это была знаменитейшая песня «Вчера» из репертуара «Битлз». Естественно, пела я на родном языке ливерпульской четвёрки. И Миораш некоторое время пребывал в недоумении: почему он не понимает ни слова? Пока не сообразил, наконец, что я просто пою на иностранном языке.

Тем временем Лемовея принесла из кладовки две непрозрачных бутылки. Одну из них гуманоиды пустили по кругу, словно трубку мира, по-очереди отпивая по глоточку прямо из горлышка. А другую бутыль вручили Мио, как почётному гостю, а он, естественно, протянул бутылку мне, когда я закончила петь.

Признаться, я давно уже не пела песни, и моё горло с непривычки пересохло. И я безо всякого хлебнула из бутылки, но тут же задохнулась от обжигающей крепости. Это было похлеще, чем сок бузонтильи! Самогон! В чистом виде! Правда, не имею понятия, из чего он сделан...

Но вот уж никогда бы не подумала, что в бутылке такая гадость! Я бы, например, не дала своим детям ни глотка алкоголя! А дети Лемовеи пили все, кроме Юмы: и обе пары близняшек, которым не было ещё и по шестнадцати годов, и даже восьмилетний Рийо! Он, считая себя взрослым, отхлебнул, перехватив бутылку, когда Юно мимо него передавал её Зуно. И ребёнку даже слова никто не сказал! Кошмар!

Хотя, может, у них в бутылке не такой крепкий напиток, как у нас с Мио...

- Нет, они пьют то же самое! – прикололся Миораш. – А тебе что, не понравилось?

- Слишком крепкое! – не удержалась от гримасы я. – Особенно для детей.

- Не волнуйся, в небольших количествах это даже полезно! – усмехнулся Мио, немного повеселев после нескольких глотков цыганского напитка (хотя некоторая грустинка всё равно осталась в глубине его глаз).

Пока я закусывала пирожками, Миораш стал отвечать на вопросы Юно. Наверно мальчишка спрашивал, о чём были мои песни. И я снова угадала, потому что Мио спросил у меня:

- А последнюю песню ты пела на другом языке? А о чём она?

- Не буду переводить! – отказалась я. – Это песня, которую нужно слушать сердцем!

- А ты можешь научить Юно своим песням? – перевёл фиор просьбу мальчишки.

- Могу показать пару аккордов, в принципе... А запомнит или нет – это уже его проблемы.

Честно скажу: день был таким длинным, что мне уже до чёртиков надоело постоянно кого-то чему-то учить. Хотя, в общем-то, в этом не было ничего сложного. Просто во время очередного «урока» снова придётся немного поскучать. И чтобы это не казалось таким тягостным, я отобрала у Мио бутылку и позволила себе отпить ещё несколько глотков огненной жидкости.

- Учти, что у Лемо нет отрезвляющих ягод! – мысленно предупредил меня Миораш.

- Не волнуйся! Этот напиток не такой коварный, я сумею себя контролировать! – самоуверенно заявила я и начала показывать Юно первый аккорд и один из способов перебора струн.

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2013/01/06/1467